Читать книгу Небольшой кусок времени. Рассказы и размышления - Якуб Суламбекович Султыгов - Страница 4

– Послушайте, нельзя же так непримиримо, зло, не прощая, говорить о давно умерших людях? – тонкий женский голос на железнодорожной станции в Чите был слышан хорошо. Оказавшись невольным соседом трех человек, ожидавших объявления своего рейса, я просто слушал их спор. По невероятному стечению обстоятельств, абсолютной случайности, они продолжили его уже в вагоне, где все мы оказались рядом.

– Вот вы, спортсмен, чемпион Советского Союза, ну должны понимать, что глупо обижаться за столетнее прошлое! Раскулачили вашего деда? Ей богу кино какое-то настоящее. Ну раскулачили, это же тысячи таких примеров было. Ну, сослали в Сибирь…

Время все перемололо, сравняло, ур-ров-в-внял-ло! Как вы вообще можете говорить об этом?

– Я говорю не о том, что было со мной. Если бы со мной было, – мужчина откашлялся и продолжал, – я бы, может, ничего не говорил такого. А за деда мне обидно, на всю жизнь обидно. Я знаю, выяснил, как все было. Он день и ночь работал, не покладая рук, его вся деревня уважала. И хлебороб, и кузнец, и лекарь – все умел. Шестеро детей они с бабушкой вскормили, вырастили, ничего не воровали, не обманывали. Одна вина, получается, была у них, что не жили в нищете, как их сосед, лентяй и пустой человечишка. Он, кстати, и написал на них писульку, когда НКВД им жизнь ломало. А они его, его семью столько раз от голодной смерти спасали…

Ты говоришь, глупо говорить о реабилитации? А глянь, покумекай бабьей головой, с Кавказа сколько народа согнали в Сибирь и Казахстан, и все они требуют реабилитации. Почему же нам Горбачеву не написать насчет сибиряков – здесь каждый второй потомок раскулаченных или не за грош осужденных…

– Вы мне не тыкайте! Глаза разуйте, – женщина перешла на настоящий визг, – да это бандит на бандите! Я с этими чеченами-ингушами работала не один год. Они нас ненавидят, вам говорю! Гитлера сидели и ждали, вот и сослали их в Сибирь. Им все на блюдечке подали, а они это блюдечко вдрызг разбили. Неисправимый народ.

– Дура ты, – ее попутчик побледнел и говорил тихо, недобро глядя на замершую истеричку: – Дура и дрянь. Я в архивах работал, куда ни одного кавказца не пустят. Искал про своего деда, Николая Андреевича Несмеянова, материалы. Хотел понять, за что, да и как можно было так, без совести и человеческого духа, убивать и калечить людей. Они, эти подонки, вонючие сталинисты, они ведь своих соотечественников убивали. Они своих соседей, однокашников, родных и близких, тех, кто им доверил жизнь, вероломно убивали.

Я в архивах нашел десятки имен ингушей и чеченцев, о которых ты кричишь, а они во время войны с Гитлером награждались советскими орденами за подвиги, героями были. А такие дуры, как ты, сегодня лгут с пеной у рта, чтобы свою ложь спасти. Дура ты конченная.

– А-а! За оскорбления ответишь, – женщина вновь перешла на истошный крик, – историю не перепишешь. Мало вас раскулачивали и в Сибирь ссылали, мало депортировали. Надо было навсегда за Колыму загнать и чтобы потомства у вас не было. Я с тобой не буду говорить, не буду кушать. Лучше подавиться.

Она замолчала, отирая со лба пот, и зло смотрела на пролетающий за окном однообразный пейзаж. Внимательно слушавшие ее соседи по плацкартному вагону тихо перешептывались, а затем живо принялись за еду. В поезде, какие бы истории ни услышал человек, почему-то очень хочется поесть.

Внук кулака демонстративно достал из большого портфеля сверток и, развернув снедь, начал с аппетитом ее поглощать. Он аккуратно разбивал скорлупу вареных яиц, тщательно пережевывал бутерброд с сыром и хрустел соленым огурчиком.

На верхней полке проснулся студент, который после недолгих приглашений быстро спустился вниз, чтобы поужинать. Он достал большие лепешки, куски соленого вареного мяса, картофеля, домашней колбасы, затем и домашнюю халву – к чаю.

– Я вас прошу, – он обратился к женщине и мужчине, – пожалуйста, отведайте, это очень вкусно, это моя мама готовила. Пожалуйста, не стесняйтесь.

– Нет, спасибо, уже сыта, – женщина отвечала тихим уставшим голосом.

– Никаких «нет», я ничего кушать не буду, если вы откажетесь. Где это видано, чтобы ехали вместе, а кушали врозь, – черные глаза молодого кавказца светились искренней просьбой.

Женщина ничего не ответила, взяла кусочек мяса и, отломив лепешку, принялась за еду. Постепенно куда-то улетучился холодный воздух незнакомства. Слово за слово, и речь пошла о житейских проблемах и удачах, заботах и надеждах.

– Послушайте, а эта вареная колбаса такая вкусная, неужели сами делаете? – женщина улыбнулась впервые за всю поездку.

– Да вы знаете, мы ведь в Казахстане сейчас с дядей работаем. Он там остался работать еще, когда из депортации ингуши домой возвращались. А у нас соседи, точнее они нам уже давно родные люди, казахи, они давно научили нас делать колбасу. Это конская колбаса.

– Просто конина? – попутчица не сразу поняла, откуда парень родом и продолжала жевать вкусную дольку.

– Нет не просто. Однажды, говорят, Гитлеру с Кавказа послали белого скакуна в подарок, но по дороге он заблудился и оказался на ипподроме, – парень смотрел в сторону, – затем его определили в конюшню и от него пошло потомство. Вот из одного из таких потомков, подарка для Гитлера, недавно сварили и эту колбасу…

Во всем вагоне, который умудрялся за перестуком колес слушать чужой диалог, наступила полная тишина. Рядом, покачиваясь у перегородки, замерла проводница с четырьмя звенящими стаканами горячего чая.

– Я – дура?.. – женщина выдохнула слова, с недоумением глядя на юношу.

– Нет, – он говорил твердо, глядя ей в глаза, – это не вы, это история была дурная. Как пленка, за которой ничего не видно. Она проходит, исчезает и больше никогда не вернется. Вы хорошая.

Давайте забудем плохое и лучше попробуем нашу халву. Ничего вкуснее халвы, которую готовит моя мама, вы никогда не ели!