Читать книгу Мастер ножей - Ян Бадевский - Страница 8

Потрескивали дрова в очаге.

За окном по-прежнему шёл дождь, а где-то внизу пьяный мужской хор пел песню о распутной пастушке.

– Чем всё закончилось? – не выдержал я. – Где теперь твой дракх и вся его команда?

Наш возница залпом выпил полпинты эля и стукнул опустевшей кружкой по столешнице.

– Четыре года мы бороздили северные моря. Грабили суда Торговой Компании. Совершали набеги на Взбережье. Вели переговоры с ярлами, бывшими данниками моего отца. Но никто не спешил к нам примкнуть. А вот представительство нами заинтересовалось. И назначило награду за наши головы. Стало жарко.

– И вы продали корабль, – напомнил Коэн.

Глаза Грорга сверкнули.

– Да. Продали и поделили выручку. Разбрелись на все четыре стороны. Я подался вглубь материка. А что мне ещё оставалось?

Он вздохнул.

– Спустя годы мы встретились, – сказал Коэн. – В таверне «Три черепахи», кажется. В славном городе Стоке, оплоте Воровской Гильдии и прибежище наёмников всех мастей. Грорг был на мели и охотно согласился на меня работать.

Грорг кивнул.

– Вот и конец истории, – буркнул он.

– Весьма поучительной, – добавил Коэн.

– И чему же она нас учит? – я наполнил кружки. И взял с тарелки кусок сыра.

– А тому, – Коэн поднял вверх палец, – что экономические соображения лежат в основе всего. Войну выигрывает тот, у кого деньги.

– Да с чего вы вообще взяли, – я закинул сыр в рот, – что Норум был в сговоре с Компанией?

Коэн усмехнулся.

– Это же так просто, друг мой. Норум хотел править. Компании был необходим опорный пункт в Белом море. Их интересы пересеклись на ключевой фигуре – Хлодрике. Конунг вёл независимую политику. Он не устраивал многих.

Дождь за окном поутих. Сквозь прорехи в тучах начали выглядывать звёзды. Проступил исполинский серп первой луны, смахивающий на остро отточенное лезвие боевой секиры. Я потянулся, хрустнув суставами. Зевнул.

– Что ж, – Коэн поднялся. – Время позднее. Пора и честь знать.

Мы сложили остатки еды в одну тарелку и накрыли другой – глиняной, со сколотым кусочком ободка. Сдвинули вместе с недопитым кувшином в центр стола.

– Мне надо подумать, – сказал посредник. – Так что я первый в дозоре. Второй – Ольгерд. Всё. Ложитесь.

Мы не заставили себя уговаривать.

Я быстро, насколько это позволяли ремни с чехлами, разделся и накрылся одеялом. И провалился в сон под мерный перестук дождевых капель.

Меня преследовала бессвязная череда картин. Сначала я плыл на дракхе в компании варваров. Вокруг лениво ворочалось Белое море. Ветер натягивал парус. Я слышал крики альбатросов, видел свою руку на доске фальшборта. Мне было уютно, я чувствовал себя своим здесь… Потом картинка сменилась. Я – в городских трущобах. И на стене лежит чёрная тень. Я выхватываю клинок и пытаюсь её ударить, но рука движется слишком медленно. Тень исчезает. Нож ударяется о кирпич, высекая искры. В тот же миг город начинает меняться. Стены домов с гулом перемещаются, двери и окна затягиваются кирпичной кладкой, вместо них прорезаются новые проёмы. Некоторые дома вырастают, иные проваливаются под мостовую, на их месте тотчас, пробиваясь из-под булыжников, вырастают пучки травы. Я оказываюсь в лабиринте, контуры которого непрестанно перекраиваются. Жители словно вымерли. Я кричу, и мой голос эхом разносится по безлюдным улицам. Город приобретает черты то Крумска, то Ламморы, то Вистбердена. Он многолик и непостижим. Я дёргаю двери, но все они заперты. Порой двери и вовсе превращаются в невесть что – окна лавок, ниши, заросшие плющом, горгульи и барельефы. И вот, уже совсем отчаявшись, я заметил окно. А в нём – знакомый звериный оскал. Рык. Над моей головой светит разгорячённое солнце, а в том окне, распахнутом настежь, тускло сияют полярные звёзды. И завывает вьюга. К проёму ведёт грубо сколоченная лестница. Мои руки сами собой ухватились за перекладину. Я начал подъём. И вдруг осознал, что лестница стала верёвочной. Город подо мной сменился бескрайней степью. Зелёным колышущимся морем. Я поднял голову, чтобы определить, куда ведёт лестница.

И проснулся.

Коэн тряс меня за плечо.

– Подъём. Твоя очередь.

Я сел, скрестив ноги. Хмуро кивнул. Образы, навеянные сном, медленно отступали, теряя чёткость и реалистичность.

Меня посетила страшная мысль. Кто-то извне вторгся в мой сон и занялся его реконструкцией. Кто-то хотел манипулировать моим разумом. А рлок его остановил.

Сосредотачиваюсь на комнате за дверью.

И между нами протягивается ниточка связи.

Человек и зверь.

Ты был в моём сне?

Подтверждение. Согласие, не оформленное речью.

Там был кто-то ещё?

Да.

Ты знаешь – кто?

Нет. Он не знает. Кто-то охотился на меня в невидимых полях. Рлок шёл по его следу. Но добыча ускользнула.

Спасибо.

Волна благодарности. Я вложил в неё все свои чувства. И получил в ответ тепло преданного друга.

Он заверил меня, что будет на страже.

Всегда.

– Эй! – Коэн толкнул меня. – Всё в порядке?

В глазах посредника – беспокойство. Впрочем, вряд ли он догадывался о том, что недавно произошло.

Киваю.

Сбрасываю одеяло и начинаю медленно одеваться.

– Грорга разбудишь с рассветом, – говорит Коэн. И валится на кровать.

Покончив с ремнями, я приближаюсь к окну. Дождь прекратился. Ветер немного разогнал тучи, открыв прорехи со звёздным небом и чисто вымытым ущербным ликом Торнвудовой Луны. Рукава Туники по-прежнему тонули в подсвеченной мириадами ночных глаз туманности.

Я открыл дверь на балкон и впустил в комнату прохладу. Задумался над странностями нашего мира. Несуразностями даже, а не странностями. Вот окно со стеклом в раме. Это представляется мне естественным. А Гроргу стекло, наверное, кажется чем-то невероятным. Или возьмём паровые машины. Они кажутся мне инородными творениями, изрыгающими пламя и копоть, а те люди, что явились в Ламмору несколько лет назад, использовали их регулярно. Или взять, к примеру, время. А ещё точнее – его измерение. В одних городах мне доводилось видеть солнечные часы, в других – песочные, в третьих – исполинские клепсидры, переворачивающиеся один раз в сутки. А в иных местах строили высокие ратуши, напичканные рычажками и шестерёнками, с циферблатом и стрелками, упорно движущимися по кругу… А фонари? В одних городах их заправляли маслом, в других – газом, а где-то и вовсе использовали магию. А если уж рассуждать о магии, то она не первое столетие мирно сожительствует с научным познанием. Наш мир, разрываемый противоречиями, в сущности, неплохо сбалансирован. Как нож, выкованный в кузнице и снабжённый рунами. Вот только кто его сбалансировал? Боги? Или кто-то другой?

Вопросов много.

А ответов нет.

Прикрыв дверь, я сел на кровать. И погрузился в воспоминания.

День, когда я встретил своего Наставника, ничем не отличался от предыдущих. Скучный день в лесу, где я жил с отцом, матерью и двумя старшими братьями. Мой мир включал в себя бревенчатый дом, сарай с инструментами, сеновал, погреб, загон для скота, пчелиные ульи и аккуратные квадраты возделанной земли. Мы корчевали и жгли деревья, отвоёвывая пространство у глухой чащи Шинского Леса, раскинувшегося в южных провинциях Трордора. Угрюмая буро-зелёная стена обступала нас со всех сторон. Других людей, кроме своей семьи, я не видел месяцами. Отец держался особняком от цивилизованного мира после эпидемии жёлтой чумы, вспыхнувшей четыре десятилетия назад и выкосившей половину населения Юга. Он говорил, что если жить отдельно, это спасёт нас. Мы ему верили.

Поездки в Мстивль, маленький городишко к северу от нашего хутора, были настоящим праздником. Отец загружал телегу бочонками и глиняными баночками с мёдом и воском, связками меха и дублёных шкур, затем вёз всё это на ярмарку. Нас он неизменно брал с собой – меня и Кейстута, среднего брата. Кейстут, хорошо владевший топором и луком, был нужен ему для охраны товара. А я учился торговать.

Телега была старой и скрипучей. Отец впрягал в неё еле передвигающуюся клячу, поэтому дорога через лес занимала полдня, не меньше. Мы выезжали затемно, а когда пересекали мост, переброшенный через ров, окружающий Мстивль, ярмарка уже гудела вовсю. С ней были связаны самые яркие впечатления моего детства. Толпы пёстро одетых людей, шатры циркачей, ширма кукольного театра, лотки со сладостями, высокий столб, на который взбирались любители дармовой выпивки…

В тот день отец собирался на ярмарку.

Мы помогли ему загрузить мёд и всё остальное. А потом вновь стало скучно. Я сел на полено в тени восточной стены дома, поднял с земли острую щепку и стал заниматься своим любимым делом. Чертить на песке руны. Откуда я знал, спросите вы, что такое руны? Ниоткуда. Я даже не догадывался, что линии и загогулины, которые я вывожу щепкой на песке, имеют некий смысл. Что-то внутри меня хотело рисовать. Я не противился этому зову. Зигзаги, полукружья и линии складывались в узоры. Я их тут же смахивал и брался за новые. Иногда что-то происходило. Прошлым летом я создал руну, которую огибали стороной муравьи.

В тот день я начертал знак «ир».

Это мне позже объяснил Наставник. А тогда я просто вычертил нечто. Оно мне понравилось. Я бросил щепку на песок. Но щепка не упала. Осталась висеть в воздухе, на расстоянии ладони от моего рисунка.

Меня взяла оторопь.

И я не заметил, как из лесу вышел человек. Я обратил на него внимание лишь когда его силуэт вырос прямо передо мной, загородив небо.

Я поднял глаза.

Одет он был в рваную и кое-где заштопанную дерюгу с капюшоном и широкие холщовые штаны. Дерюга спускалась до колен бродяги и застёгивалась дешёвыми сыромятными завязками. Через плечо была перекинута верёвочная лямка походной сумы. Череп гладко выбрит. Седая борода разделена на три косички, схваченные стальными кольцами. В косички вплетены чёрные и красные нити. Под левым глазом бродяги виднелся крестообразный шрам.

Позже я узнаю, что представители Гильдии делятся на две группы. Смотрители, охраняющие Храмы Демиургов, и странствующие Наставники. Последних метили вот такими шрамами, символизирующими Знание-на-Перекрёстках. Они скитались по отдалённым провинциям в поисках учеников. Самые старые и пользующиеся авторитетом Наставники входят во Внутренний Круг. Во главе Круга стоит Магистр.

Передо мной высился брат Круга.

Тогда я этого не знал.

– Играешь, – сказал бродяга.

Я дёрнулся.

Голос пришлого был надтреснутым и негромким. И, конечно, он был первым, кто явился на хутор за последние два года.

Киваю.

По телу бегут мурашки. Отец учил меня не доверять чужим. И бояться их. Я хорошо усваивал уроки.

Наставник был долговяз и обманчиво нескладен. Он присел на корточки – так, чтобы его глаза оказалось вровень с моими. Лицо его раздвинулось в дружелюбной улыбке. И в ней растворился страх. Мой страх, впитанный с побоями отца.

Взгляд бродяги скользнул по начертанной руне. На лице его проступило одобрение.

– Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо.

Щепка всё ещё висела в воздухе.

Момент нашего знакомства был омрачён укусом пчелы. Я вскрикнул и уставился на быстро разбухающий волдырь на ноге.

– Попробуй вот это, – бродяга в три взмаха изобразил пальцем на песке некий символ. – Всегда помогает.

С этими словами он выпрямился.

– Вы ищете папу? – спросил я.

Человек задумался.

– Пожалуй, – промолвил он. – Пожалуй, что так.

Меня удивила эта его привычка повторять всё дважды.

– Он в кузне. Возится с подковами.

Бродяга прислушался. Издалека, с противоположной стороны дома, слышался звон металла.

– Спасибо, – он быстро двинулся прочь.

Я взглянул на руну, оставленную им. Два скрещенных зигзага и змейка справа. Не знаю, что меня побудило повторить этот рисунок – на опухающей лодыжке. Изменения не заставили себя ждать. Сначала отступила боль и нестерпимый зуд. Затем спала опухоль.

Похоже, рисунки обладали силой.

Испугавшись, я провёл рукой по песку.

Щепка упала. Словно кто-то обрезал невидимые нити, соединяющие её с небом.

Как выяснилось, бродяга хотел добраться до Мстивля. И ему были нужны провожатые. Он заплатил отцу. Сказал, что не обременит нас в пути.

Мы выехали до рассвета.

Я, Кейстут, отец и Наставник Вячеслав. Так представился нам бродяга. Спал он на сеновале, подложив под голову свою котомку, но выглядел бодрым и отдохнувшим. В отличие от нас.

Повозка тихо вкатилась под сень сплетающихся древесных крон – на едва приметную в предрассветной мгле тропинку. Вячеслав спокойно вышагивал рядом, ничуть не отставая.

– Забирайся в повозку, – буркнул отец. – Путь неблизкий.

Вячеслав с благодарностью кивнул. И пристроился рядом со мной. Вот тогда я и приметил выглянувший из-под дерюги чехол.

Волки атаковали нас около полудня.

Лес поредел. Сквозь полог листвы пробивались солнечные лучи, световыми стрелами вонзающиеся в примятую траву. Я до сих пор не понимаю, зачем они напали. В стаи волки сбиваются осенью, а от человеческих троп держатся подальше. К тому же, нас было четверо. Не по зубам добыча, если разобраться.

Но они напали.

Сперва мы услышали вой. А потом – шорохи в кустах. Промельки серых тел. Отец дёрнул поводья, останавливая лошадь. И схватился за короткий меч, доставшийся ему от деда, служившего некогда князю Дремиру. Кейстут сжал рукоять топора. А наш спутник неторопливо расстегнул завязки на дерюге. Моему взору предстал целый арсенал клинков. Тело Наставника покрывали кожаные накладки, перекрещенные ремни с чехлами… А в тех чехлах – ножи. Помню, у меня отвисла челюсть.

В следующий миг заросли ожили.

Вячеслав двигался с невероятной скоростью. Я не мог себе и вообразить, что человек способен на такое. Его руки отправляли в смертельный полёт клинки и возвращали их обратно. Хруст, визг и ругань отца слились воедино, сплелись в полотнище схватки. Ножи Вячеслава, казалось, жили собственной жизнью. Разили направо и налево, возвращались к нему в ладони, вновь спешили по неизведанным траекториям… Помню, одного зверя зарубил отец. Кровь брызнула мне на лицо и одежду. Реальность разделилась на вспышки-образы. Оскаленная пасть. Я инстинктивно черчу перед собой руну – ту, что так невзлюбили муравьи. Волк врезается в невидимый барьер и сползает на тропу. Вскакивает. И катится с ножом в боку, загнанным по самую рукоять. Вспышка. Клинок возвращается, щедро разбрасывая кровь…

Это было невероятно.

Я впервые увидел мастера ножей за работой. Он положил в одиночку целую стаю. Ну, кроме того самца, зарубленного отцом. Кейстут размахивал топором, стоя на телеге и что-то орал при этом.

– Умолкни, – сказал отец.

Повисла тишина, нарушаемая лишь поскуливанием издыхающего вожака – матёрого волчары, серого с белой опушкой. Вячеслав шагнул к нему и перерезал глотку. Присел. Вытер клинки о шерсть. Убрал в чехлы. Поднимаясь, он уже застёгивал дерюгу.

Кейстут всё ещё судорожно сжимал топор.

– Садись, – ласково промолвил Вячеслав. – Их больше нет.

Вспышка.

Я понимаю, что карие глаза мастера ножей впились в меня.

– Ты сотворил руну щита, – сказал Вячеслав. – Кто тебя этому научил?

Я пожимаю плечами.

– Никто.

Вячеслав поворачивается к отцу.

– Есть разговор. Долгий.

Отец не ответил.

Мы насчитали около дюжины павших тварей. Отец с Кейстутом отрезали им головы, завезли в город и получили хорошую награду от князя. Продав мёд и воск, мы двинулись в обратный путь. И вновь с нами был Вячеслав. Допоздна они о чём-то спорили с отцом. Пили мёд. Мать в беседу не вступала.

У меня было предчувствие, что решается моя судьба.

Утром дверь в комнату, где я спал, отворилась. На пороге стоял хмурый, не выспавшийся отец. От него несло медовухой.

– Собирайся, – сказал отец. – Ты едешь в Трордор.

Так Вячеслав сделался моим Наставником. И прервал нить скитаний. Потому что нашёл достойного ученика.

Прошлое схлынуло.

Сквозь палимпсест событий проступило дождливое утро Крумска. Свежие руны на старом, выскобленном пергаменте.

Рассвет.

Я разбудил сопящего Грорга.

И лёг спать. На сей раз – без сновидений.