Читать книгу Фабрика #17 - Ян Михайлович Кошкарев - Страница 1

Ленка торопливо одевалась, пока Коренев лежал и наслаждался видом ее идеальных ягодиц. Если бы она не опаздывала на работу, завалил бы ее еще разок и снял одежду по второму кругу. Процесс обнажения возбуждал его едва ли не больше, чем само женское тело.

Ленка скользнула в платье, шутливо хлопнула по руке, забравшейся под подол, и убежала. На лестничной площадке с кем-то столкнулась и поздоровалась.

Коренев никуда не собирался и выполз из-под одеяла после обеда. Выскреб чайный мусор со дна жестяной банки и залил кипятком. Выждал пару минут и отхлебнул. Увы, металлический привкус кипяченой воды одержал победу над вкусом вываренных опилок.

Позвонил Ваня – молодой человек с синюшным лицом и по совместительству главный редактор «Вечернего города» – и без приветствий и предисловий потребовал:

– Андрей, немедленно дуй к выставочному центру!

– Очередные достижения народного хозяйства? – предположил Коренев с кислой миной презрения к «местной самодеятельности».

– Конкурс детского рисунка.

Иногда внутренний бес нашептывал Кореневу оставить законы приличия и удариться в гонзо-журналистику – грязную, грубую, необъективную, но живую. Разврат, алкоголь и полная свобода. Там точно нет места детским рисункам.

– Обалдел, что ли? – возмутился он. – Я такой ерундой не занимаюсь. Карапетяна отправь, он фотографом на утренниках халтурит, ему не привыкать с мелюзгой возиться.

Через месяц Ваню женили. Он поддался увещеваниям матери, грезящей о внуках, и согласился на первую же кандидатуру. Но под действием алкоголя плакался всякому встречному заплетающимся языком: «Эта чертова Федотова, конечно, дура, но с мамой они спелись замечательно».

– Сходи, полюбуйся, черкани статейку. Зуб даю, понравится. Ты личность творческая, можно сказать, писатель с мировым именем, оценишь по достоинству.

– Еще одна подобная шутка – и рассчитаюсь, – пригрозил Коренев, жалея, что проболтался о рукописи. – И детские рисунки засунь в соответствующие места. У тебя «заказуха» есть на примете? Деньги нужны.

– Кому они не нужны? – заметил Ваня. – А вот выставка хороша. Вчера сходил, получил заряд эстетического наслаждения, теперь твоя очередь. Мне, как бы выразиться точнее, в момент посещения нездоровилось…

– Скажи честно, нажрался.

– …поэтому ничего не запомнилось, кроме общего приятного впечатления.

– Ерунда какая-то! Детский сад…

– Не занудствуй, с таким подходом долго не протянешь, помрешь молодым. Веселей на жизнь смотреть надо, с оптимизмом, а я тебе заказ подыщу, намечается клиент. Кстати, захвати Оленьку, пусть сляпает фотоотчет для коллажа.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Будто самой по себе выставки мало, чтобы испоганить весь настрой.

– Ваня, можно без нее? Она же тупая, как пробка, и горизонт заваливает на правую сторону. Я на «мыльницу» лучше щелкаю.

– Пусть учится, зачем я ей «зеркалку» покупал? Она платные курсы закончила! – возмутился Ваня придушенным голосом. – И вообще, кто тебе разрешил болтать о ней гадости?

– Сам-то ты их говоришь постоянно.

– Мне можно, я пострадавшая сторона, – прошептал главный редактор и положил трубку.

Оленька (зашедший в редакцию Виталик как-то пошутил, что это имя произошло от слова «олень», и в наказание за острый язык был бит увесистой женской сумкой по голове) получила работу по просьбе тети Лили – подруги Ваниной мамы. По ее рассказам, Оленька обладала тягой к прекрасному и глубокими познаниями в композиции. Реальность входила в резкий контраст с резюме – тяга имелась, а вот с познаниями не срослось.

Отсутствие способностей не мешало Оленьке щеголять железобетонной уверенностью и маниакальной целеустремленностью. Непреодолимые крепости она брала измором.

Коренев схватил диктофон и побежал забирать Оленьку у соседнего подъезда, пока она не разнервничалась. Она всегда опаздывала, но возмущалась, если задерживался кто-то другой.

Оленька вышла на задание в полном боевом облачении. Серое пальтишко, высокие каблуки и ногти, каждый из которых – самостоятельное произведение искусства. Фотоаппарат с огромным объективом-телевиком болтался на плечевом ремне и внушительным размером подчеркивал беспрецедентную квалификацию владельца.

– Я готова! – сообщила она.

– А я нет, – пробормотал Коренев.

Пустились в путь, застревая у каждого куста, чтобы сделать пару снимков – то ей бездомный котик приглянулся, то облачко распрекрасное попалось, то «гляди-гляди, какой у птички клювик». Редакция с нетерпением ждала, когда в соответствии с диалектическим материализмом количество снимков перейдет в качество.

– Пришли, – известила она при виде стенда.

Выставочный центр

Выставка воспитанников художественной студии В. Л. Тронько

«Апокалипсис глазами ребенка»

Бумагу на щите прилепили вкривь и вкось. Угол от сырости отклеился и трепыхался на ветру флагом враждебной державы.

– Идиоты, – проворчал Коренев. – Не выставка воспитанников, а выставка картин воспитанников!

– Вечно ты недоволен, – сказала Оленька и прошла в фойе. – Как тебя Ваня терпит? Я бы на его месте тебя выперла из редакции за вредный характер и кислую рожу.

Разделись в гардеробе под пристальным взглядом старушки в сиреневом вязаном берете. Их куртки оказались единственными, однако гардеробщица повесила обе на один номерок – триста двадцать третий.

Купили в кассе билеты и, пройдя по голубым указателям на полу, отыскали нужный зал. Коренев задал в пустоту вопрос «Есть тут кто?», но ответа не дождался и в шутку спросил «Is anybody here?» с тем же результатом.

Детские картинки маслом и акварелью, вставленные в пластмассовые рамки «под дерево», расползлись по сиреневым стенам под цвет берета гардеробщицы. Бумажка в уголке каждого «шедевра» сообщала название и имя-возраст автора.

– Горизонт не заваливай! – взмолился Коренев.

– Андрей, где ты видишь горизонт? Мы в помещении!

– Стой прямо и не раскачивайся! Вечно у тебя перекашивает на одну сторону.

– Это «голландский угол», – ответила Оленька снисходительно.

– Оля, вот начнешь снимать фильмы ужасов, тогда суй угол хоть в каждый кадр, а пока обойдемся без творческих изысков.

Оленька стянула с объектива крышку и направила телевик на ближайшую картину. В кадр ничего не влезло, и она начала пятиться, пока не уткнулась спиной в стену.

– Места не хватает, помещение маленькое, – пожаловалась она и смахнула сиреневую побелку с плеча.

– Для интерьерных съемок берут широкоугольник, – Коренев испытал извращенное удовлетворение от очередного прокола горе-фотографа.

– Фу, от него искажения большие, будто через аквариум глядишь…

Коренев дал себе зарок терпеть молча.

– Не сорваться бы, – пробормотал при виде мучений Оленьки.

– Что ты там бормочешь? Опять какие-нибудь гадости? – спросила она с подозрением и перешла на серийную снимку.

– СНИМАТЬ ЗАПРЕЩЕНО!!! – взвизгнул неизвестно откуда взявшийся мужчина. – Экспозиция предназначена исключительно для просмотра!

Оленька по инерции сделала несколько снимков в серийном режиме, прежде чем опустить фотоаппарат. На последнем кадре запечатлелся кусок розовой ткани с пуговицей – сорокапятилетний мужчина по неведомой причине предпочитал рубашки неординарных расцветок.

– Удалите фотографии! – потребовал мужчина и потянулся рукой к объективу, но Оленька увернулась и спряталась за Коренева.

– Мы из газеты «Вечерний город» и хотели бы опубликовать заметку о мероприятии, – Коренев вытащил из заднего кармана штанов «корочку» журналиста. – Хотелось бы взять у кого-нибудь интервью по поводу выставки…

– Газета? – переспросил мужчина. Он выпрямился, втянул живот и уточнил на всякий случай: – Это бесплатно? Рекламный бюджет ушел на стенд, поэтому мы не можем позволить…

– Абсолютно даром, не беспокойтесь.

– Тогда разрешите представиться. Вадим Леонидович, руководитель художественной студии.

– Очень приятно, – Коренев включил древний диктофон. – Расскажите, пожалуйста, почему у конкурса детского рисунка такая недетская тема.

– Вы недооцениваете детей. Я работаю с ними в студии, и многие из них умнее взрослых.

– Это так, – Кореневу часто попадались глупые взрослые. – Но тема смущает.

– Понимаете, как говорил классик «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Отсюда проистекает самый важный принцип настоящего искусства. Увидите, к примеру, радугу, пейзаж – конечно, приятно, красиво, умиротворенно, но до жути однообразно и забудется, стоит только отвернуться. Нет страсти, нет сопереживания, нет сочувствия, нет конфликта. А искусство строится на противоречиях и борьбе сторон. Возьмите бушующее море – оно само в себе контрадикция, на него интересно смотреть, хочется узнать его тайну – чем недовольно, что заставляет его выходить из берегов. Каждая волна – пересечение линий и интересов.

– Это, конечно, так… – Коренев понимал Вадима Леонидовича, отчасти признавал его правоту, хотя и продолжал сомневаться в значении слова «контрадикция», но все же полностью согласиться не мог: – У детей будут еще трудности в будущем, зачем спешить вываливать на них взрослые проблемы?

– Ошибаетесь, это именно тот возраст, в котором формируется понимание, что жизнь состоит из проблем, и нужно учиться с ними жить – игнорировать, преодолевать, приспосабливаться. Художник из большой беды извлекает вдохновение. Искусство должно быть голодным и босым.

– Вы пессимистично смотрите на жизнь.

– Позвольте не согласиться. Даже настоящая радость – обязательное следствие успешного преодоления трудностей. Наше существование – борьба. Если поразмыслите, непременно согласитесь.

Коренев обещал подумать. Оленька ушла в дальний угол и оттуда целилась в них объективом.

– А почему ваш фотограф так далеко стоит? – прошептал Вадим Леонидович.

– Болеет, – с серьезным лицом ответил Коренев.

Он не представлял, о чем писать. Ну висят эти картинки, ну живописуют дети виды апокалипсиса в меру своих умений и представлений. Надо признать, некоторые отлично рисуют, но писать-то что? Ваня требуемый объем не оговорил, словно воспользовался статьей в качестве предлога, чтобы принудить взглянуть на эту детскую мазню.

Побрел вдоль сиреневых стен в поисках вдохновения. Картины группировались по возрасту художников – сначала шли невинные и беззаботные рисунки восьмилетних школьников, но по мере взросления росло мастерство авторов, повышалась реалистичность и сложность композиций.

«Четыре всадника» Алеши Дюрина тянули на работу состоявшегося художника с многолетним опытом. Долго разглядывал пышные конские гривы и пестрое облачение вооруженных наездников.

Оленька порхала между рядами и снимала обстановку квадратно-гнездовым методом, неистово щелкая затвором, словно Джеймс Бонд, расстреливающий врагов пистолетами с двух рук. Если бы в ходу были пленочные фотоаппараты, редакция разорилась бы. А так – пусть порезвится, авось в ворохе отвратительных снимков заблудится парочка сносных.

В зал вошли посетители – мужчина и женщина лет сорока. Мужчина хмурил брови и шипел:

– Не понимаю, как ты уговорила прийти! Могли бы провести выходные дома. Я за неделю выматываюсь, можно мне хотя бы в субботу отдохнуть?

– Она обидится, если узнает, что мы забыли посетить выставку, – отвечала женщина. – Она старалась, для нее это важно. Знаешь, как она чувствительно к этому относится?

– Исключительно ради искусства, – сдался мужчина, и пара отправилась в начало экспозиции. Вадим Леонидович кинулся к ним, но они уклонились от его услуг и затерялись среди полотен.

Коренев оторвался от всадников и вознамерился закончить осмотр. До конца последнего ряда оставалась одна работа. Лениво подошел к картине, заключающей экспозицию, и обомлел. По рукам и ногам побежали мурашки, кожа стала гусиной, и кинуло в жар.

На него смотрела улыбающаяся женщина с широко разведенными уголками рта. Блестящие черные глаза вглядывались в растерянного зрителя. У лица на портрете отсутствовал язык, а там, где ему полагалось быть, размещалось с удивительной достоверностью выписанное кровавое месиво, обрамленное острыми акульими зубами.

Картина выделялась нездоровым фотореализмом, а надорванная бумажка в уголке сообщала лишь имя автора без названия: Логаева М. В., 16 лет. Коренев застыл, не в силах отвести взгляд.

– Это наша Машенька, – вывел его из оцепенения Вадим Леонидович. – Особый случай, интересная девочка. Молчаливая, отказывается говорить, находилась в группе с задержкой развития, хотя пишет грамотно, и речевой центр мозга в порядке. В Германию возили, но и там медицинских проблем не выявили и ничем помочь не смогли. Но когда она увидела объявление и сама притащила родителей в нашу студию, случилось настоящее чудо…

– Заговорила?

– Лучше! Начала рисовать. Обратите внимание на великолепную технику исполнения, ей легко даются и карандашные наброски, и масло, и акварель, будто она всю жизнь ждала шанса продемонстрировать талант. Конечно, первые дни нервничала и боялась взять в руки кисть, но затем вошла во вкус.

– Я бы сказал, мрачновато, – Коренев таращился на картину.

– Искусство – вещь многогранная, а самые сильные произведения, как правило, трагичны. Ну и не стоит отрицать, девочка выдерживает смелый стиль, не все взрослые смогут взять такую композицию.

– Знаете, от этой работы не по себе, физически неприятно. Не понимаю смысла картины. Членовредительство, кровь, отвращение, нездоровое впечатление…

– В хорошем произведении каждый находит собственный смысл, часто шокирующий, – возразил Вадим Леонидович. – Например, мне видится художник, которому не дают самовыражаться, – он подобен безъязыкому. Не иметь возможности творить – это по-настоящему страшно. Вероятно, Машенька воплотила своеобразный автопортрет.

Взгляд Коренева зацепился за трещину в рамке.

– Говорите, лучшая работа, а на раму поскупились.

– Знаете, вчера с этой картиной забавная история произошла. На выставку заявилась группа нетрезвых молодых людей, и я бы их выгнал, но они нам выручку подняли по билетам. Не глядите так осуждающе, искусство нуждается в средствах, и немалых… Так вот, один молодой человек переусердствовал с алкоголем, сорвал картину со стены и пытался растоптать, но друзья удержали его, и вся компания с извинениями удалилась. К счастью, все обошлось без полиции, хотя рамку спасти не удалось.

– Защита от варварства – задача непростая, – согласился Коренев. – Помню, писали о похожем случае в Третьяковке. Один из посетителей картину Репина повредил столбиком ограждения.

– Но история не закончилась, – продолжал Вадим Леонидович. – Буйный молодой человек разузнал мой телефон, позвонил утром, принес, как он выразился, искренние извинения, пообещал загладить вину и посодействовать с информационным освещением…

Вот тайна и раскрылась. А то «выставка хороша, выставка хороша»…

– Девушка с фотоаппаратом – Оленька Федотова, – сказал Вадиму Леонидовичу полушепотом. – Пожалуйста, не говорите ей о вчерашнем происшествии, ей не понравится.