Читать книгу Двуликие. Ведьмино пламя - Яна Демидович - Страница 4
Глава 3. Меч Огненной девы
ОглавлениеВода окрасилась розовым, стоило опустить в неё пораненную ладонь. По коже прошёлся мороз; это притупило боль и заставило почти улыбнуться. Он стряхнул холодные капли, вытянул чистую тряпицу и уж было собрался перевязать руку, когда поблизости раздались шаги.
Тело, едва остывшее от жара схватки, вновь напряглось…
…И расслабилось.
– Это ты, Мэл.
– Верно. Кто же ещё? – ухмыльнулся подошедший человек и уселся рядом, заставив хрустнуть гальку. – Или ты ожидал ведьму? Уже соскучился?
По губам Джеймса скользнула слабая тень улыбки.
– После сегодняшнего я сыт ведьмами по горло.
Мэл Ринн расхохотался, зажмурив единственный глаз. Перевязывая ладонь, Джеймс искоса наблюдал за ним – и, как всегда, удивлялся.
Жизнь его товарища была тесно связана с колдовством. Пожалуй, даже теснее, чем его. Магия изрядно потрепала Мэла Ринна. Стоило разок вглядеться в его лицо: одноглазое, с бугристой, опалённой кожей… Ни бровей, ни ресниц – только жёсткая, узким клинышком, борода. Коготь Красного дракона лишил его правого глаза, дыхание Белого – выжгло лицо. Но странная, врождённая устойчивость спасла его от неминуемой гибели. К тому же, Мэл инстинктивно чувствовал близость колдовства. Именно поэтому знакомство с ним оказалось таким удачным. Мэл Ринн был идеальным соратником в борьбе против магии.
Но сегодня он сам чуть не поставил в этой борьбе точку, рассеянно подумал Джеймс, в который раз прикасаясь к висящему на груди амулету.
Пальцы погладили выпуклое серебро, а затем – раскрыли подвеску, как раковину. Внутри амулета виднелся чёрный, шелковистый завиток. Джеймс глядел на него так долго, что Мэл не выдержал и с любопытством придвинулся.
– Жена?
– Дочь.
Створки амулета захлопнулись. Джеймс, помрачнев ещё больше, опустил руку.
– Сколько ей сейчас? – помолчав, решился спросить Мэл.
– Уже шестнадцать, – без улыбки ответил Джеймс; его взгляд, устремлённый в ручей, приобрёл отсутствующее выражение. Джеймс помолчал, прежде чем с усилием заговорить снова: – Этот амулет… Она подарила его мне, когда ей только-только исполнилось десять. Она считала меня своим рыцарем. А у каждого рыцаря должен быть амулет…
– Сегодня он спас тебя, – осторожно заметил Ринн.
Джеймс кивнул. Смерть и правда не сцапала его – лишь царапнула когтем: вихрь колдовского огня ударил в грудь, но амулет отразил атаку, оставив его невредимым.
– В тот день я не принял амулет, – тихо продолжил Джеймс. – Я обозвал её идею глупостью и хлопнул дверью прямо перед её носом… А следующим утром амулет упрямо лежал на пороге моей комнаты. Внутри него покоился этот мягкий завиток.
Кулак сжался и разжался. Горькая складка резче обозначилась у рта.
– Её любовь хранит меня. Как радостно она бежит мне навстречу, когда я возвращаюсь!.. Но я… Я не могу ответить тем же, – голос Джеймса медленно сошёл на нет.
Мозолистая, обгоревшая рука легла на его плечо.
– Не казни себя. Всё это – чертовка Моргейна. Не станет её – не станет и гейсов, – с непоколебимой уверенностью произнёс Мэл Ринн.
Джеймс встряхнул угольно-чёрными волосами и бледно улыбнулся ему.
– Ты прав, друг. Спасибо.
– Помни о ней. Всегда помни. И береги себя ради неё. Ведь она тебя ждёт, – сказал Ринн и со вздохом добавил: – Вот меня никто не ждёт. И знаешь… Когда всё это закончится… – на грубой физиономии Мэла внезапно расплылась мечтательная улыбка, – …я, пожалуй, найду себе жену. Осядем с ней где-нибудь… У подножья холма… Или там в дубовой роще…Эх…
Мэл Ринн сладко потянулся, кошачьим движением выгнув позвоночник. Облизал губы и, немного подумав, снова повернулся к Джеймсу, чтобы небрежно спросить:
– А твоя дочь…
– Давно просватана, – раздался голос за его спиной.
Мэл с Джеймсом вскочили и обернулись.
– Милорд!
Чуть сузив глаза цвета гречишного мёда, по гальке шёл молодой человек, и ветер трепал его золотые, но уже тронутые сединой волосы.
Он посмотрел на Джеймса и улыбнулся.
– И я не забыл обещания сделать её Королевой, – добавил опальный принц Артуриан.
***
Копыта мягко ступали по вереску цвета запёкшейся крови, тихонько звякала сбруя. Лучи солнца нестерпимо били в глаза, в перстень на бархатной перчатке, и серебро сразу вспыхивало, чтобы тут же погаснуть, всего на миг показывая чёткий ястребиный силуэт.
Но и мига было достаточно. Поэтому Джеймс – и без того мрачный, неразговорчивый – становился ещё угрюмей. Морщины его углублялись, в светлых глазах зарождался стальной блеск. Коснись Ридделла в таком состоянии – и беги, чтобы тебе не отрубили руку.
…Но вот рядом появился ещё один всадник, и над тёмно-красной пустошью поплыли слова:
Средь вереска воин печальный бродил
И думал, что жизнь измеряют боями,
Что жизнь – как война, негасимое пламя,
И вереск багряный мечом ворошил…
Тишина. Артуриан умолк и с виноватой улыбкой взглянул на замершего в седле Джеймса.
– Кончилось моё вдохновение. Но удалось ли мне развеять твою печаль?
Джеймс посмотрел на жениха дочери, увидел своё отражение в золотистых, по-ястребиному, глазах – и заставил себя ответить на улыбку.
– Печаль моя слишком глубока и застарела, чтобы развеяться. Но милорд тронул моё сердце своим талантом, – почтительно склонив голову, проговорил он.
Артуриан подвёл своего коня ближе к Блейку и, уже не улыбаясь, посмотрел на Джеймса.
– Не беспокойся. Добудем Калибурн – спасём Альбион. Всех спасём, – серьёзно сказал он. – Я кляну..
– Мой принц!
Мэл Ринн, ехавший чуть впереди них, резко обернулся в седле. На лице, изуродованном пламенем, читалось возбуждение.
– Чую немалую магию!
Артуриан подобрался; взгляд, что вонзился в зрачки Мэла, стал хищным.
– Чуешь?
– Всей своей обгорелой задницей! – добавил Ринн, сверкнув щербатой улыбкой.
Артуриан усмехнулся, провёл рукой по седоватым, не по возрасту, волосам.
– Что ж, твоя задница ни разу нас не подводила… Но, боюсь, после этого приключения она станет ещё обгорелей.
Запрокинув голову, Мэл Ринн расхохотался на всю пустошь, и даже на лице Джеймса появилось подобие улыбки.
– Поздравляю, друзья, – Артуриан спешился и, выдернув из ножен меч, обвёл спутников сверкающим взглядом. – Мы добрались до владений Огненной девы.
***
Продвигались пешими, быстро и молча. Закреплённые на спинах щиты давили добротной тяжестью, воздух дышал июльским пеклом и становился горячей с каждой секундой. Вереск, что багряным, как в стихе Артуриана, ковром лежал под ногами, сперва почернел, а потом и вовсе пропал. Его сменили камни, булыжники и вся в трещинах земля, жар которой чувствовался и сквозь толстую подошву сапог.
Общались знаками – но ни один из воинов не сдержал удивлённого восклицания, когда все трое одновременно увидели его.
Отбрасывая узкую тень, в огромном, покрытом змеистыми трещинами камне, красовался Меч.
До него оставалось порядка тридцати футов. Воины знали, чего надо было ждать, – и всё же оказались не готовы.
Стоило слову «Калибурн» лишь пронестись в их сознании – подземное пламя струями ударило наружу, образовав кольцо, огненное озеро вокруг камня с мечом.
А над ним…
– Будь я проклят! – хрипло выдохнул Мэл Ринн, запрокидывая голову.
В воздухе, почти касаясь босыми ступнями рукояти меча, зависла девушка: лицо белей парного молока, копна огненно-рыжих волос… И платье, словно вымоченное в свежей крови, сшитое из сотен длинных лент, концы которых свисают до самой земли.
Её звали Нинэйн. Прекрасной и ужасной Огненной девой, чьё пламя охраняло Калибурн от посягательства недостойных. Нинэйн была ведьмой, отвергшей милость Королевы Моргейны, не выдавшей Меч её сыну – Мордретту… Огненная дева не знала пощады и не давала поблажек, поэтому пророчество о том, что добывший Калибурн станет Королём, оставалось только пророчеством.
Но трое, что пришли сегодня, хотели всё изменить.
Джеймс увидел, как алые губы презрительно изогнулись.
– Охотники за Мечом… – шепнула Нинэйн, и в этом шёпоте послышался треск поленьев в раскалённом камине. – Охотники за смертью…
Она взмахнула широкими рукавами. Вниз посыпались почерневшие, обугленные кости и черепа, один из которых прокатился к ногам самого Артуриана. Он посмотрел на чёрный, ухмыляющийся оскал, перешагнул череп и, вскинув подбородок, сверкнул глазами на ведьму.
– Я пришёл по праву.
– Так докажи его, – прошептала Нинэйн, и треск поленьев обратился в треск вековых дубов от лютого лесного пожара.
Огненный вихрь ударил в то место, где только что стоял Артуриан. Мэл Ринн, спасший господина, сбив его с ног, выставил перед собой щит и двинулся на ведьму.
– Добудьте Меч! Я отвлеку её!
Нинэйн вскинула бровь, заметив две серебряные, крест-накрест полоски на его щите.
– Серебро?.. – прошелестела Нинэйн. – Жалкий человек, ты думаешь, это спасёт тебя от моего пламени?
– Красивая. А какая дерзкая… – улыбнулся на это Мэл.
И одним движением скинул капюшон.
– Единожды опалённый огнём уже не боится его, дева, – с гордостью сказал Мэл Ринн; единственный глаз, устремлённый на ведьму, неистово сверкал. – Я видывал ярость Драконов. Что мне твоё колдовство? Ударишь, – хитро добавил он, – как погладишь…
Пламя бешено взревело в ответ.
***
Отблески огня пляшут на дымчатой стали, будто вихрь крутятся в глазах. Озеро жидкого пламени вокруг камня с Мечом: ни переплыть, ни достать… Ни уйти невредимым.
Джеймс облизывает треснувшие губы, кивает Артуриану – и прыгает вперёд. Огонь, шипя лесной кошкой, отскакивает от серебряных полос, но тотчас кусает справа и слева. Артуриан за спиной: исступленно, зло вертит щитом, сыпет проклятьями сквозь зубы. Жарко, но пока не горячо. Пламя бьётся не в полную силу: Нинэйн кружит над одним Мэлом Ринном, и завитки волос непрерывно хлещут его безжалостным огнём…
Мэл смеётся, хохочет сквозь боль:
– Ни в чёртовых горах Каледона… ни в Эринионе, зелёном, точно проклятый изумруд, не видывал я лица прекрасней, чем твоё, дева!..
Нинэйн корчится, искры бешенства летят из глаз.
– Быстрей!
Горят перчатки, горит одежда. Плавится на щитах серебро. До камня – совсем чуть-чуть, лишь бы не утонуть, не сгореть в этом жерле вулкана…
Амулет яростно стучит вторым сердцем, отражает все колдовские атаки. Но силы заканчиваются, перед глазами уже не Меч – красно-чёрная мошкара.
– Мой принц… – зов хриплым и чужим голосом.
Артуриан подставляет плечо; в щёку и золотые волосы уже вцепился огненный пёс. Щит плачет серебряными слезами, и пламя вот-вот выжжет его дотла.
Ноги оступаются.
Они летят вниз; огонь, ликуя, распахивает жаркие объятья…
Удар о камень. Далёкий крик.
Рой красно-чёрной мошкары: в глазах, в огне, всюду…
…А сквозь него – чёткая ладонь на рукояти Меча.
– Мой король… – улыбаются треснувшие губы.
И пламя гаснет.
Всё гаснет.
***
Ножны цвета камня медленно, осторожно касались распростёртого тела. С головы до пят, с правого плеча – на левое и обратно…
И вот вздрогнула рука. Нога. Задрожали ресницы.
Внезапная судорога по всему телу.
Ридделл очнулся, широко распахнул дымчато-серые глаза. Увидел протянутую ему ладонь.
А над ней – совершенно чужого человека.
Но, нет.
Не чужого…
– Как ты, мой друг?
Участие в ястребином взгляде. А сам еле держится на ногах, пытается улыбаться, хоть от боли сводит обгоревшее лицо…
Джеймс тяжело поднялся. Глаза нашли Калибурн, скользнули по серой поверхности ножен.
– Вы… – начал было он – и замолчал, не сумев договорить.
Всё было ясно без слов.
Легендарные ножны, что умели вернуть дух в уставшую плоть. Камень, что хранил крепко вонзённое лезвие. Если бы не это…
Джеймс покачнулся, схватился за амулет, до боли вдавив его в руку. Зрение вмиг затуманилось, перед ним вспыхнуло снежно-белое лицо дочери – и раскололось, будто весенний лёд.
«Я жив. Я вернусь!..»
– Обязательно вернёшься, – сказал Артуриан, и Джеймс вздрогнул, осознав, что мыслил вслух.
Тем временем принц – нет, король! – крепко пристегнул ножны к поясу. Поморщился, проведя рукой по изуродованному лицу… А после – горестно усмехнулся.
– Захочет ли твоя дочь быть со мной? Теперь? С такой-то моей красотой?
Джеймс почувствовал на губах улыбку.
– Мужчина не должен быть красив, – произнёс он, кивнув головой туда, где, закончив схватку, беседовали Мэл Ринн и Нинэйн: она – такая же надменная, он – ещё обгорелей…
– Мужчина, – добавил Джеймс, – должен быть героем.
Артуриан тихо рассмеялся. От него тоже не укрылся заинтересованный взгляд непокорной Девы, что парила над Мэлом, не сводя с бывшего противника глаз.
– Героем, – согласно кивнул Артуриан, оглаживая рукоять Калибурна, и вновь повернулся к Джеймсу. – Теперь нам по…
Договорить он не успел.
Позади, далеко в лесу, послышалось надрывное ржание.
– Блейк! – встрепенулся Джеймс, и тревога бешено забилась в висках, когда…
…Дайана поняла, что ей не послышалось.
За пределами Хокклоу и правда ржал конь.
Стрелой к окну! Скорей! Скорей, чтобы увидеть…
…Как в замке, впервые за полгода, открываются ворота.
***
На гобеленах весело искрится золотая канитель, обычно серый камень будто светится изнутри праздничным, алым… Дайана подмечает всё это краешком глаза и, не останавливаясь, проносится мимо: по гулким коридорам и вниз, вниз, вниз, через две ступени разом, с улыбкой столь счастливой, что ноют щёки…
«Вернулся. Вернулся!»
Хочется кричать это каждому встречному слуге, целовать милые, безмятежные лица; схватить в охапку Хэтти и протанцевать с ней всю дорогу до двора…
Но не сейчас, не сейчас.
Всё это будет потом, а пока вниз по ступеням, направо и опять вниз. Сердце – крылатое, восторженное – бьётся в груди беспокойной малиновкой, и вот уже дверь, двор…
Внезапное осознание – как удар под дых. Малиновка-сердце подстрелена, безжизненным комочком в никуда, кружатся последние перья.
Холодея, Дайана смотрит на свои чумазые ладони и обтрёпанный, мужской наряд. На мгновение запускает руку в неубранные, спутанные вороньим гнездом волосы.
Разве так встречают отца? Разве он не запрещал ей это опасное баловство: исследовать замок, подобно неуёмному мальчишке?..
Метнуться бы обратно, за дверь, стремительной молнией в свою комнату…
Поздно.
Чёрный глаз под свисающей чёлкой уже видит её, нос – фыркает.
Блейк приветственно ржёт, и человек, что только-только спрыгнул с него, оборачивается.
И снова хочется бежать, но теперь в другую сторону: вперёд, бесконечно-широко раскрывая объятья…
Но улыбка гаснет, смывается серым, будто октябрьский дождь, взором. Дайана не бежит – еле идёт навстречу, ступая ногами, налитыми чугуном.
Ни морщинки на мраморно-белом лице. Ни единого отблеска серебра в иссиня-чёрных прядях. Барон неизменен. Барон суров.
Рука вдруг тянется… И останавливается, падает. Булавой сжимается кулак.
– Приветствую тебя, отец. – Тихо. Сдержанно. Холодно.
Две ледяные стрелы – прямо в глаза. Насквозь – и будто не видя.
– Привет и тебе, Дайана.
Лёгкий поворот и…
Всё.
Стрелы уже летят в другую сторону, по очереди пронзают спешащих навстречу слуг. Рука в бархатной перчатке хлопает коня по боку – и барон уходит. Плащ – рваный, узорчато-грязный – надменно вздувается за спиной.
…Зябко, так зябко. Словно в секунду заболела лихорадкой. И вокруг – всё белое, больше не алое, и эта белизна нестерпимо режет глаза…
– Прочь, – выдыхают губы, когда один из слуг берётся за уздечку. – Я сказала: прочь!
Слуга шарахается назад, пятится с низким поклоном. Дайана хватает уздечку и сама ведёт Блейка в конюшню.
Щеки дёргаются, дрожит гладящая любимца рука. Блейк ловит пальцы тёплыми губами, фыркая, подставляет морду в шелковистых шерстинках.
«Это не я, это – Моргейна… Это не я, это – Моргейна…» – крутится в голове бешеный, злой вихрь. Но глаза жжёт всё сильнее, и Дайана, тесно прильнув к Блейку, прячет лицо в его густой гриве.
И всё-таки вернулся.
Вернулся.