Читать книгу Проект «Миссури» - Яна Дубинянская - Страница 3

– Гэндальф, – представился я.

Только не подумайте, что я толкинутый. То есть, творчество Профессора, конечно, уважаю и на игрушках пару раз был, – но не фанатею, как некоторые. Просто меня все так зовут. И друзья, и в школе… звали. И вообще, согласитесь, «Гэндальф» звучит значительно круче, чем «Саша». И запоминается сразу. Могу себе представить, сколько здесь саш.

Всего на курс набрали двести пятьдесят человек. Я слышал, первый набор три года назад был семьдесят, но с тех пор МИИСУРО раскрутили до невозможности. Когда приеду на каникулы домой, стану миллионером: столько народу спорили со мной на десятку, что не поступлю. Все-таки восемь с половиной на место. И мама пыталась повлиять, она у меня панически боится армии, хотя вообще прогрессивная.

Не то что бы мне было стыдно идти на наш местечковый филфак к ней под крылышко, как она думала. Просто, знаете ли, тянет прочувствовать, как это: от тебя лично зависит будущее, то есть Будущее с большой буквы. Да и в мире я, честное слово, кое-что с удовольствием бы изменил.

Конечно, я в курсе, что реклама – двигатель торговли и т. д. и т. п., но способ узнать правду по-любому один – проверить самому. Ну, и не без того, чтобы всем наглядно доказать, что Гэндальфу не слабо.

Математику я списал гениально. Не со шпоры или бомбы, а из толстенной книжки для двенадцатого класса. Когда грымзы из комиссии ходили по рядам, прижимал ее коленом к столу: там по периметру бортик сантиметров десять – как раз. Конечно, бортика могло и не оказаться, – если б, скажем, посадили не в той аудитории, где была консультация, – но кто не рискует, и далее по тексту.

С географией проблем не было – я ее всегда любил, из-за карт. А вот с историей вышел облом: я-то привык на экзаменах выезжать на нестандартных трактовках событий и личностей, а тут сдавали по тестам, сплошные даты.

Попробовал списать у стриженой девчонки впереди – закрылась, зараза. Тогда я решил идти ва-банк и, прочитав на незакрытом краю листочка ее имя – Алина, вежливо обратился с просьбой подсказать мне такую-то дату. Стриженая хмыкнула: мол, нашел идиотку. Но затем обернулась через плечо, скользнула взглядом по моему тесту – и подсказала, издевательски шепнув, что я все равно ей не конкурент. Возможно. Однако за счет тех полутора баллов мне удалось просочиться в следующий тур; при случае скажу спасибо.

На иностранном захотел вымахнуться и подался в испанскую группу, хотя английский знаю лучше. И чуть было не провалился на глаголах – но чуть-чуть не считается. А за последний экзамен и не волновался особенно: мамина школа. Еще перед отъездом я пообещал ей, что если дотяну до сочинения, то напишу как надо, а не как думаю; а накануне повторил эту клятву по телефону. Четыре, и то из-за каких-то пары запятых.

Но главные приколы разразились, разумеется, на финальном собеседовании. К тому времени нас осталось мало, человек четыреста. Если учесть, что две трети поприходили с родителями, а то и с бабками-дедками-жучками, в коридоре было не продохнуть и не протолкнуться. И покурить не выскочишь, потому что могли вызвать в любую минуту. В общем, к моменту предстания пред ясны очи комиссии я уже был готов заявить, что зовусь Гэндальфом и на этом основании жажду управлять Будущим, а также изменять мир. Запросто.

Но ни о чем таком меня не спрашивали – в смысле, ни имени, ни высоких стремлений. Интересовались другим: например, насколько крепко я сплю по ночам. Какую музыку слушаю. Боюсь ли высоты и глубины. Кого из близких считаю главным авторитетом (можно подумать, у меня широкий выбор!). Еще заставили сцепить пальцы замком, а потом сложить руки в позе Наполеона… В общем, бред. Я был порядком озадачен.

Но еще больше удивился, когда на следующий день отыскал-таки свою фамилию в списках. В самом низу, под номером двести сорок семь.

* * *

– Гэндальф.

– Георгий. Гера.

Парень справа по линейке был в джинсах, с длинными волосами и серьгой в левом ухе. Государственный гимн он тоже уважал не настолько, чтоб не познакомиться с однокашником, – тем более что мы стояли во втором ряду и не отсвечивали.

– Влад, – присоединился пацан слева, худой, в очках и при костюме.

Мы потрясли друг другу руки. Пораженческая мелодия гимна отстонала свое, и к микрофону подошел ректор института. Он уже обращался с речью перед экзаменами ко всей толпе абитуры, и я примерно представлял, что он скажет.

– Студенты! Сегодня перед вами открылись двери самого демократичного и в то же время самого элитарного из вузов нашей страны – МИИСУРО…

Он сделал паузу, чтобы мы прониклись. И мы прониклись.

– Прикольно звучит, – шепнул Георгий. – Что-то японское, вроде как имя самурая… Миисуро-сан.

– Лучше б ударение на последний слог, – отозвался Влад. – Смотри, если по аналогии: НИИЧАВО, например. Стругацких читал?

– Ректор, наверное, лучше знает, – предположил я.

Но про себя решил, что с этим Владом будет про что поговорить. А Гера мне вообще сразу понравился. Когда человек приходит на торжественную линейку в драных джинсах, это уже что-то.

– … Через каких-нибудь пятнадцать-двадцать лет именно вы, наши выпускники, будете определять, куда двигаться государству и обществу. Именно на вас ляжет великая ответственность за судьбы…

Если честно, я еще во время первой ректорской речи удивился, что он несет такое пронафталиненное гониво. Во всех теле- и радиопередачах о МИИСУРО рассказывали совсем по-другому: захватывающе, современно. Так, что и вправду хотелось в зубах притащить сюда аттестат. А тогда, на абитуриентском собрании, даже подумалось: туда ли я вообще попал?

– Ты сам откуда, Гэндальф? – спросил Гера. Ему тоже было неинтересно.

– Из Мареевки, – сознался я. И, как всегда, уточнил: – Это не деревня, это город.

– Будешь в общаге жить?

– Ага.

– Я тоже. Я из Александровки Приреченского района. Это деревня.

Первым заржал Влад – мы с Геркой уже вслед за ним. Ржали мы шепотом, интеллигентно, можно сказать, – но какие-то барышни из первого ряда обернулись и зашикали. У обеих были скучные физиономии отличниц; н-да, а на экзаменах, помнится, попадались прикольные девчонки. Увы, плоды противоестественного отбора. Я невольно опустил глаза: вправо и влево уходил частокол из разнообразных ног, и кое-где виднелись ножки что надо – правда, фрагментарно. Ничего, разберемся.

Герка и Влад смотрели на меня и продолжали хохотать уже абсолютно беззвучно, как два Кожаных Чулка.

– А я местный, – сказал Влад. – Столичная штучка.

Одна из отличниц снова обернулась в гневе – или, может, горя желанием познакомиться со столичной штучкой, – но в этот момент ректор поставил в своей речи жизнеутверждающую точку, и со всех сторон раздались аплодисменты. Я тоже пару раз приложил ладонью об ладонь. И тут же наша ровная шеренга зашевелилась и в один момент превратилась в бесформенную толпу, где мгновенно сгинули и Влад, и Герка.

Народ бодро двинулся в сторону корпуса, по архитектуре похожего на футурологические навороты фантастов времен застоя; раньше, я слышал, здесь располагалось нечто марксистско-ленинское, так что без высшего смысла явно не обошлось. Хотя лично мне нравилось. Особенно полупрозрачный шар, выпирающий боками на месте второго этажа. Как я понял, в шаре помещалась столовая, – но зайти внутрь пока не выпало случая: кто ж станет кормить орду голодных абитуриентов?

В вестибюле случилось небольшое столпотворение: все стремились побыстрее отыскать свои фамилии в списках групп с номерами аудиторий. Ну, к толпам я уже привык во время вступительных экзаменов; но это было не совсем то. Тогда массы народу вокруг составляли что-то вроде войска, которое надо расшвырять по сторонам, – а теперь изволь научиться узнавать их всех в лицо, запомнить по именам и прожить среди них ни много ни мало пять лет.

Короче, мрак; не знаю, может, вы и не поймете… Мареевка – город. Но очень маленький.

* * *

Меня записали в группу номер шесть. В аудитории нас набралось человек двадцать – и, конечно, ни одной знакомой физиономии. То есть, ни Георгия, ни Влада. Ни даже той стриженой девчонки, которая точно поступила, раз я уже тогда не был ей конкурентом.

Я собирался сесть в третьем ряду, чтобы не слишком отсвечивать, но, разглядывая народ, прозевал все хорошие места и оказался под самой кафедрой. По левую руку поместилась пухленькая барышня в прозрачной кофточке, очень даже ничего. Повернулась ко мне и состроила глазки. Я совсем было взбодрился, – но вовремя догадался проверить правый фланг.

Ну-ну; там возвышалось нечто лощеное, насквозь проодеколоненное и с булавкой на галстуке. Оно как раз готовило ответный залп из-за модной оправы очков. Барышня, не прекращая маневров, успела достать тетрадку, нарисовать на последней странице рожицу и подписать «пренцеса», – авторская орфография сохранена.

– Все готовы? – сурово спросил преподаватель.

Вот так фишка, а я его и не заметил. Вечно отвлекаюсь на пустяки. А мужик был никак не мелкий, седоватый, с усами щеточкой. Звали его, как я узнал из конспекта Прозрачной Кофточки, торжественно открытого завитушками, «Александр Виниоминович». Тезка, запомню. Но как она писала сочинение?…

Я достал тетрадь и запустил руку по локоть в рюкзак, нашаривая ручку. Нашел транспортир, перочинный ножик и железное кольцо с толкиновской игрушки, – уже пару месяцев думал, что потерял его. Но ручки, похоже, не было, и пришлось искать помощи у правого фланга – не у Кофточки же.

Он посмотрел на меня сквозь очки, как солдат на вошь. Вот уж точно «столичная штучка». Потом светски ответил:

– Да, пожалуйста, – и протянул мне письменную принадлежность чуть ли не с золотым пером. То, чем он пользовался сам, было еще круче.

Не знает, что я, как правило, забываю возвращать всякую мелочь, – нет, не тырю нарочно, а правда забываю. Так ему и надо.

Тем временем препод вовсю проводил перекличку, и я точно пропустил бы свою фамилию, если бы прямо передо мной по списку не шла Кофточка – в миру Лановая Наталья. Надо было слышать, каким томно-сексуальным голосом она протянула свое «есть». Я отрапортовал значительно более кратко.

Стены в аудитории были гладкие, без всяких учебных пособий или портретов великих. И, главное, практически без окон; только ближе к потолку выстроились в три ряда маленькие круглые иллюминаторы – в стиле все тех же футуристических фантазий. В один из кругов с внешней стороны заглянула ворона, но сразу улетела.

Последним в списках значилось чудо в золотых перьях, – фамилию я не запомнил, кроме того, что начиналась она на букву «Ц»; звали его Руслан.

– Значит, так, – отчеканил препод. – Я не буду произносить перед вами вступительных речей. Я продиктую список литературы. Литературы. Которую, – он подчеркивал каждое слово. – Надо. Взять. В библиотеке. И. Законспектировать. Без конспекта никто не будет допущен к зачету. Вы меня поняли?

Воцарилась тишина. Наташка нервно рисовала в тетрадке очередную «пренцесу». Руслан поправил на переносице очки и расчетливо, со сноровкой первого ученика, бросил реплику с места:

– Александр Вениаминович, мы же знали, в КАКОЙ институт поступаем.

Жаль, что я убежденный пацифист. Иначе пообещал бы себе при благоприятных обстоятельствах смазать его по морде.

– Вот именно. Записывайте.

* * *

Когда я вернулся в общагу, сразу стало ясно, что в комнате-«тройке» я больше не один, как это было еще утром. Во-первых, на остальных кроватях появились матрасы. Во-вторых, на одной из них поверх стопки белья лежала гитара, а из-под покрывала торчал край большой сумки. В-третьих – возле другой, уже застеленной, стоял крепкий пацан в спортивном костюме. Мой приход оторвал его от увлекательного занятия – расклеивания по стене над кроватью фоток полного состава нашей сборной по футболу. Человек семь-восемь уже висели, прилепленные за уголки полосками скотча.

– Вам кого? – спросил он, чем насмешил меня до чертиков.

Но я героически справился с собой и, кусая губы, спромогся на ответ:

– Вообще-то я здесь живу.

– А-а, – спортсмен и не подумал улыбнуться. – Меня вот тоже поселили. Жека.

– Гэндальф.

Рукопожатие у него было зверское – а меня еще угораздило после занятий нацепить кольцо. Кровоподтек обеспечен, но будь доволен, что кости целы. Физиономия Жеки, как и следовало ожидать, не тяготилась печатью интеллекта. В детских карих глазах маячил незаданный вопрос: конечно, вряд ли этот юноша когда-нибудь слышал о Профессоре и Средиземье. Впрочем, справедливости ради, я тоже не знал и половины имен Жекиного футбольного иконостаса.

Пацан вернулся к прерванному делу, так ни о чем и не спросив. Я уже был готов бескорыстно заняться его просвещением, когда дверь хлопнула, и я начисто забыл о существовании первого соседа.

– Герка!

– Гэндальф, и ты здесь? Вот это да!

Оказывается, в институт Георгий надел очень даже пристойные джинсы – по сравнению с теми, что бахромились на нем сейчас. Шевелюра в спутанном виде казалась в два раза пышнее, а на шее висела витая веревочка, скрываясь за воротом растянутой майки; наверняка не крест, а какой-нибудь амулет.

– Нет, ну надо же! – не переставал удивляться Герка. – В одной комнате!!!

– Везуха, – согласился я. – Это твоя? – кивнул на гитару. Хотя чья же еще?

– Ага.

Он повалился на кровать, закинув на спинку ноги в драных кроссах. Подцепил гитару за край обечайки, описал грифом полукруг и, пристроив инструмент на груди, с ходу взял несколько аккордов. Заинтересованный Жека обернулся от своих бумажных кумиров. Лежа на спине, Герка прилично сбацал соло из последнего альбома «Арии», а потом без всякого перехода изобразил джазовую импровизацию. Словом, надолго отбил у меня охоту просить гитару для извлечения блатного ля-минора и «шагов на кладбище».

– Круто, – признал я.

Герка махнул рукой: мол, фигня это все.

– Как оно тебе? – спросил он. – В смысле первый день?

Я пожал плечами:

– Не знаю пока. Загрузили по самое не могу – списки книжек, внеклассные работы… или как это здесь называется?… В общем, будем посмотреть. Группа подобралась хреновая. Одни местные пижоны и девки-дуры. А у тебя?

– Мы с Владом вместе попали. Он классный парень, программист, уже работает на одной фирме… могут же люди! И вообще народ продвинутый. Городские… – он и не думал скрывать зависть; даже стало обидно – посмотрел бы я на этих «городских» с гитарой в руках. Кто-кто, а Герка никак не тянул на простого сельского парня. Впрочем, у каждого свои заморочки.

– А как с девчонками? – поинтересовался я как можно развязнее.

Краем глаза отметил, что Жека демонстративно вернулся к своим футболистам. Еще и женоненавистник; н-да, ну и соседство. Что ж, не может же везти сразу во всем.

Герка присвистнул и пробежался пальцами по грифу:

– Супер. Что не может не радовать!

Я был с ним солидарен. Правда, в Мареевке у меня осталась Большая Любовь, но если учесть, что она со скрипом соглашалась целоваться в подъезде, я не верил в наше общее будущее. И вообще, старые связи портят вкус новой жизни; афоризм вышел прикольный, и я решил его записать. Хотя уже тогда знал, что забуду.

Тем более что как раз в тот момент в дверь постучали.

– Привет, ребята, – в полуоткрытую створку заглянул высокий светловолосый парень. – Меня зовут Андрей, будем знакомы. Тут этажом ниже вечеринка по случаю начала, присоединяйтесь! Там уже есть люди с вашего курса. О, у вас гитара, здорово! Пошли!

Мы с Геркой переглянулись, и он вскочил, напоследок ударив по струнам. И только Жека, непонятный юноша, буркнул, зашнуровывая кроссовки:

– Не могу, мне надо в библиотеку.

Мы его не уговаривали.

* * *

– За новую волну «Миссури»! – сказал Андрей. – Дзень!

Мы подняли одноразовые стаканчики и все хором рявкнули «дзень». По-приколу, мне понравилось. Что «Миссури» – это законное прозвище МИИСУРО, я допер чуть позже. Тоже прикольно.

На кухне четвертого этажа собралось человек двадцать; кто попритягивал стулья из комнат, кто сидел на столе, а кто прямо на полу. Андрей (без него, ясно, не было бы никакой вечеринки, а учился он на третьем курсе) расположился на подоконнике, свесив ногу. Он обнимал девчонку с длинной черной косой. Очень красивую, причем совершенно не попсово, – это прямо-таки било в глаза. Еще у нее было какое-то непопсовое имя: такое должно запоминаться с первого раза и навсегда, а я почему-то тут же забыл. С меня станется. Впрочем, она все равно девчонка Андрея…

Другие барышни ей в подметки не годились. В том числе Наташка Прозрачная Кофточка, одетая сейчас непрозрачно, зато очень обтягивающе и ярко: кровавая водолазка и ядовито-фиолетовые лосины. При ней имелись две подружки-соседки, но их как-то и видно не было. А на столе неожиданно обнаружилась сидящая по-турецки Алина с экзамена – вот это номер, я был уверен, что она самая что ни на есть столичная штучка. Меня она в упор не узнавала; ну и ладно, не очень-то и хотелось.

– … я и говорю: элементарный пиар-проект, – выпив за тост Андрея, она продолжала что-то доказывать пацанам, сгрудившимся вокруг. – Но этот пиар-проект работает на нас же. Образование здесь дают в любом случае не ниже уровня других столичных вузов, а на рынке труда мы изначально оказываемся в выигрышном положении. Диплом «Миссури» – и тебя берут в самую солидную контору! Хотя лично я не собираюсь ждать диплома. И пять лет прожить в общаге тоже не…

Нет, я при желании тоже могу нагрузить на какую хочешь тему. В школе так и поступал с училками, если не был готов к уроку. Но чтобы по доброй воле, и своих же парней-однокашников… «Рынок труда»! Зануда стриженая.

Раздался негромкий, пробный звук гитары, и я повернул голову. Геркин инструмент уже был в руках Андрея. Подтянув пару колков, он начал играть простым боем; все разом замолкли и приготовились слушать.

Андрей улыбнулся:

– Нашу?

И вполголоса запел из Цоя:

– Я сажаю алюминиевые огурцы – а-а -

На брезентовом поле…

Многие подхватили припев сразу – наверное, старшие курсы; хотя кто не знает эту песню? У Андрея не то чтобы был голос, но пел он действительно здорово. Он, как бы это объяснить? – держал нерв песни, не давая ее испохабить нашему вразнобойному хору. Его девчонка тоже подпевала. А тот куплет, где про кнопки с дырками и никто никогда не помнит слов, она сообразила сама – соло, так это называется. Не знаю, как вы, а я еще не слышал, чтобы девчонка пела настолько… да, непопсово. По-другому не скажешь.

Потом Андрей пел еще – из «ДДТ», из Гребенщикова, из Высоцкого… Кто подпевал, кто слушал, кто не очень, кто курил, кто трепался по углам. Алина продолжала втыкать что-то глобальное, Наташка обнималась возле мусоропровода с длинным третьекурсником, Герка с тихим вожделением косился на гитару, но пел увлеченно, даже азартно. Пацаны и девчонки, постепенно обзаводясь именами и лицами, по очереди поднимали тосты, и мы изо всех сил, кто кого переорет, вопили «дзень»… В общем, было классно. И я проникся, наконец, тем, что не зря поступил в этот супер-пупер МИИСУРО. То есть, раньше я и не думал, что сомневался, но, раз так, то, значит… а, черт с ним. Проехали.

А затем девчонка Андрея что-то прошептала ему на ухо. Он спрыгнул с подоконника, и она тоже спрыгнула, положив ладони ему на плечи. Только тут я заметил, что Андрей и его девчонка одеты не так, как остальные. Я имею в виду, не по-простому, для общаги, а… ну, вы поняли. Н-да, похоже, я уже малость перебрал: трудновато стало подбирать слова, это у меня первый признак.

– Всем счастливо! – объявил Андрей. – Гуляйте дальше без нас. Жалко, здорово тут… может, я еще вернусь.

Девчонка бросила на него взгляд – короткий-короткий – но лично мне стало ясно: если он доставит ее домой, а сам вернется к нам, она будет реветь полночи. А может, и нет, – это было бы попсово, не в ее стиле. Но все равно. Я бы на его месте не возвращался.

– Андрей живет в общаге? – спросил я после их ухода у третьекурсника Вовки.

Тот пожал плечами:

– Местами. Комната у него тут есть, иногда остается ночевать. Но вообще у Андрюхи своя хата в городе, батя купил. Батя у него… – Вовка присвистнул. Наверное, хотел, чтобы его и дальше расспрашивали с пристрастием. Но лично я не по этим делам, в смысле сплетен. Тем более, что к нашему разговору уже вовсю – ушки на макушке! – прислушивалась Алина.

Когда Андрей с его девчонкой ушли, вечеринка в один момент увяла. То есть, никто не расходился, и тосты вроде были, и Герка, завладев, наконец, гитарой, подбирал на подоконнике что-то, кажется, из «Металлики»… Не то. Я даже начал потихоньку продвигаться к выходу.

И тут неожиданно подала пьяноватый голос Наташка. Обращалась она, по-видимому, к Георгию:

– Слушай, как тебя… Спой чего-то, а? А то скучно.

Герка заметно смутился. Прошелся с баррэ по всему грифу, потом изобразил на двух струнах «Турецкий марш», – думал, что бы спеть. И придумал – не сказать, чтобы очень в тему.

– Из классики, – он кашлянул. – Старинная студенческая песня.

Заиграл ля-минор перебором. И запел тихо, медленно, постепенно повышая голос и самую малость дурачась:

– Поднявший меч на наш союз

Достоин будет худшей кары.

И я за жизнь его тогда

Не дам и самой ломаной гитары…

Никто его не слушал. Народ постепенно разбредался, временами громко хлопала дверь.

– Старье какое-то, – недовольно пробормотала Наташка.

… А мне понравилось.