Читать книгу Лаура - Яна Глазкова - Страница 3

Актеры стоят в шахматном порядке на сцене, в белых масках, каждый произносит одну фразу, по очереди. На сцене лежит головой вниз человек в халате, главный герой Марк. Он находится в таком положении до сцены с Лаурой

Я – мерзкая тварь!

Да.

Трачу свое время на дрянь!

Да!

Слезы…

Нет!

Они уже не катятся по моим щекам!

Страх…

Нет!!!

Нет страха

Нет!

Вру!

Страшно!

Очень страшно!

Дура?

Да!

Да-да-да!

Почему!

Сама виновата?

сама виновата…

Боже! Прости меня!

Я люблю!

Я все еще люблю!

Люблю тебя, мой друг.

Друг?

Да.

Счастье…

Оно будет!

Оно есть!

Оно рядом!

Ты рядом и оно сверкает!

Мое сердце!

Завтра Ты приедешь…

И что?

Скажешь, что я упала очень низко?

Скажешь, что понятия не имеешь…

Что это?

Не имею! не имею! не имею понятия!!!

Дрянь!

Нет, не ты!

Ты – молодец!

Она?

Нет!

Она – прекрасна!

Я теперь еще больше ею восхищаюсь!

Она не ангел.

Она – человек!

И ты не Бог!

Ты – обычный!

Обычный человек!

Нет!

Ты – самый!

Самый лучший в моем сердце…

Как бы низко сам не упал…

Но

Правда!

Где она!

Будет ли она рядом?

Как дальше жить?

О чем мечтать?

Зачем?

Ради кого?

Почему ты так со мной?

Почему ты так со всеми нами сделал?

Глупость.

Человек – низкое и вязкое существо.

Почему я рушу счастье?

Я ли?

Просто такая она…

Жизнь.

Актеры покидают сцену, за сценой мы слышим хохот, шутки, обсуждение всех пришедших на спектакль. На сцену выходит Анита и Карла. Они спускаются в зал и активно обсуждают зрителей, задают им вопросы, саркастически высмеивают или кокетничают импровизируя, контактируя со зрителем. Спустя некоторое время на сцену медленно выходит Лаура. Она и впрямь выглядела сногсшибательно. Легкое летнее платье, подчеркивало ее свежесть, оно обволакивало тело, придавало ее формам невинную пикантность. В каждом ее шаге зажигался огонь и тут же тушился чистым водопадом живительной влаги, в ней сочетались две противоборствующие стихии. Она улыбалась, переминалась с ноги на ногу, демонстрируя все великолепие своих пышных бедер, словом, оторвать от нее взгляд было невозможно. Если бы кто то решился, как уравнение, разгадать ее красоту, найти решение, проанализировать каждую составляющую, то обнаружил бы, что она на самом деле совершенно проста. У нее курносый нос, веснушки на руках и ногах, редкие волосы, ранняя полнота, да и ее походка тяжеловата для столь молодой и жизнерадостной женщины. Но было что-то, что объяснить было не возможно, что то манящее и игривое, невинное и искренние, пугающие и уютное.

Если бы на вечеринке каждому гостю можно было поместить знак, символ олицетворяющий суть их личности, то над головой Лауры появился знак вопроса.

Лаура: Ох! Анита! Это ты! Как славно, что мы встретились.

Анита: Лаура, детка! Какая неожиданность? Ты уже снова на ногах?

Лаура: Удивительно, как ты только не побоялась сюда явиться? Это отсутствие стыда или врожденный идиотизм? (Женщина поначалу вжалась в свой костюм, как рак отшельник, но вовремя выпрямилась)

Анита: Посмотри на себя: ни мешков под глазами, ни зеленого цвета лица! Как тебе это удалось, небось продала свою душу?

Лаура: Ты ничуть не изменилась. Впрочем, не стоило ожидать другого. (Немного поразмыслив, она вскинула голову и, прищурив веки, прыснула еще одной порцией яда.) Я всегда надеялась на мужское воспитание, на благородство и великодушие. Но сейчас я разговариваю ни с мужчиной, а с псом замкнутым в мужском теле, по этому и обижаться мне не стоит. Наслаждайся!

Анита: Лаура, ты выглядишь жалко. Угомонись. У меня нет желания преподавать тебе урок, в присутствии этих достойных людей. (Она обвела толпу рукой, в которой держала коктейль, другую руку спрятала в карман брюк и ухмыльнулась одним уголком губ. Боюсь даже сам Юлий Цезарь не позволял себе таких фамильярностей в моменты побед на поле слов и эгоизма.)

Лаура: Ты так и не смогла простить мне, что я умею наслаждаться всем, что дал нам Бог?

Анита: Я не смогла простить тебе лицемерия, лжи, притворства.

Лаура: Когда я тебя целовала, я притворялась? Когда я гладила твою кожу – я притворялась?

Анита: Нет.

Лаура: Тогда за что ты так меня презираешь?

Анита: Ты выглядишь жалко, Лаура!

Лаура: Ну? За что презираешь? Что я такое должна была сделать, чтоб ты осталась довольна, чтобы ты оценила то, что я смогла тебе подарить?

Анита: Причем тут твои подарки? Я говорю об искренности.

Лаура: Я что была с тобой не искренна, когда восхищалась твоим умом, глубиной твоей души? Что ты хотела от меня?

Анита: Я хотела! В этом то и дело я хотела!

Лаура: Ты получила то, что ты хотела!

Анита: Нет! Я тебя не получила! (Делает паузу.)

Лаура: Ты не смогла простить мне меня? Так ведь?

Анита: Да, я не смогла, я слишком сильно хотела.

Лаура: И я хотела, но я тебя прощаю и вчера и сегодня и за все вперед прощаю.

Анита: Лаура… (пытается прикоснуться к Лауре.)

Лаура: Не стоит. (отстраняется)

Анита уходит к Карле и та пытается ее утешить, отвлечь. На передний план выходит Лаура, внимательно рассматривает зал, на ее лице есть отпечаток грусти, который она пытается прикрыть горделивым выражением. На сцену выходит Аверий в белой маске. Монологи Аверия в белой маске читают разные актеры на протяжении пьесы. Этот прием необходим для того, чтобы не выдавать его личность до нужного часа. Аверия не видит ни кто из актеров, он дух, образ, невидимый никому из присутствующих. Аверий беседует и контактирует с залом.

Аверий: Люди осуждают окружающих за уродство. Непропорциональное лицо, одутловатая фигура, кривизна передних зубов и вдруг человек уже не представляет никакого интереса, а превращается в клоуна, которому можно простить интеллект и даже богатство. Люди любят осуждать и за излишнюю красоту. Утонченная фигура, выразительные царские черты лица, яркие бирюзовые глаза, грация и гармоничность жестов и вдруг человека уже не хотят слушать, он превращается в идеальное произведение искусства. Как кукле, ему можно простить красоту, ведь каждый тайно убежден в порочности или тупости куклы. Словом, если бы мы могли забраться в головы всех пришедший гостей, то мы обнаружили бы тонны запылившихся стереотипов, которые своей массой оберегали нежное не взрослеющее эго. Они не могли простить красоты, не могли простить остроты ума, ведь не обладая ни тем ни другим, они должны были как-то выжить среди тех, кто владел своей жизнью, ситуацией и умел здраво распределять подаренные Богом ресурсы.

Все покидают сцену, кроме Лауры. Лаура идет в зал и берет из зала стул, ставит его на середину сцены. Зал – это зеркала в ее комнате. Она вернулась домой после вечеринки и теперь рассматривает себя в зеркале. Лаура ставит стул в середину и на глазах у зрителя распускает волосы, снимает платье, стирает помаду, выдыхает. Лаура, пришла домой и скинула платье, которое успело впитать запах ее тела, лака для волос и пота. Она запустила руки в волосы и растрепала прическу, провела ладонью по губам, смывая остатки красной, прожигающей поры помады. Она сидела у туалетного столика, на третьем этаже своего дома, окруженного плотной бравадой деревьев. Ее рука бессильно упала на столик, а взгляд уперся в зеркало. Перед ней сидела девушка, нет, женщина, уставшая, с дрожащими глазами и морщинками у губ.

Лаура: (встряхнула головой, посмотрела на себя надменно и сказала.) Я тебя люблю! Слышишь, и я не позволю кому бы то ни было тебя унижать! Я одобряю все, что ты делаешь! (На ее лице расплылась улыбка и, запрокинув голову, она захохотала.)

Аверий появляется на сцене. Лаура всматривается в лица зрителей, как будто рассматривает себя в зеркале. Аверий подходит к ней, прикасается к ее плечам, вдыхает ее аромат и продолжает обращаться к зрителям.

Аверий: Казалось в этот момент веснушки ее тела прыгали по всей комнате, как добрые слуги, и окрашивали шалостями укромные уголки. Она была надломлена, может уже давно и сломана, кем-то или собой. Этот смех не лечил ее, о, нет, он был морфием, который врач-наркоман выписывал сам себе. Она ведь не знала, что где-то за шторой ее мрачных будней прятался тот, кто готов был продать душу за сок ее плодов, за тембр ее похоти, за излучение ее непогрешимости. Там, где-то в тени дамских угодников и напудренных джентльменов был тот, кто жадно хватал воздух, сдерживая себя от импульсов сердца и тела. Тот, кто ждал подходящего момента, тот, кто не смел своими желаниями нарушить ее путь, пренебречь ее потребностями. Лаура, какая же она бы очаровательная, такая сильная, как дерево с разрубленным стволом, что переродилось и пустило две мощных уродливых ветви вверх к небу, к обычному голубому небу, к которому тянутся и тысячи других цельных и ухоженных деревьев.

В зал забегают два актера. Они олицетворяют чертей, негативные мысли, страхи, чувство вины. Они хохоча и переговариваясь хватают Лауру за одежду, за волосы, в страхе отбегают от нее и снова липнут, они пытаются потрогать и зрителей, хохоча и кривляясь. Они произносят лишь ее имя с разной интонацией, сквозь смех и рычание. Лаура терпит их выходки, набирается сил и на точке кипения размахивает руками и отгоняет их. Черти визжа от страха рассыпаются в разные стороны и бегут со сцены в закулисье.

Лаура: (от первого лица Лаура говорит о себе.) А что мне нравится в людях, так это простота. Я никогда не обладала простой ума и чувств. Все всегда было слишком сложно и запутанно. Восторг смешивался со страхом, ласки с болью. Не было ничего по-настоящему чистого в ее мироощущении, то или другое смешивалось и загрязняло момент и чувства. Я хотела бы чувствовать все словно кристалл, я хотела бы узнать все в своей квинтэссенции. Но я живу где-то посередине, между блаженством и казней. Я люблю людей простых, беспечных. Я любила тех, кто злился без чувства вины, тех, кто любил, без страха измены. Я ими восхищаюсь и я всегда пыталась прикоснуться к их коже. Кожа таких людей удивительно мягкая, нет, не на ощупь, на интуитивном уровне мягкая.

Лаура ставит стул и достает газету, начинает читать. Затем приходит Марк со стулом. Лаура приветствует его улыбкой и передает вторую газету ему.

Лаура: Детка, хватит. Вернись ко мне! (Лаура поймала отчужденный взгляд Марка и немедленно вернула его помыслы в палисадник.)

Марк: Прости. Я замечтался, мне нравится лето, особенно когда ты в белом, моя любовь. (Марк улыбнулся и потянулся к чашке с кофе.)

Они всегда пили утренний кофе из тоненьких фарфоровых чашечек. Марк получал истинное удовольствие от маленького ушка чашки, в которое не мог проникнуть ни один, даже самый изящный, пальчик. Лаура же не понимала назначения таких предметов, ей было совершенно невдомек, зачем делать такие не функциональные ручки у чашек, и не уж то и впрямь мир считает привлекательным оттопыренный мизинец по утрам. Лаура и Марк расходились во мнениях касательного всего, но это доставляла своего рода удовольствие. Словесные перепалки, горючесть речей, крепкая убежденность вызывали в них жажду жизни, которая зачастую быстро утолялась, уступая место томительному ожиданию исхода.

Лаура: (она бросила газету на стол и уставилась на Марка. Ее взгляд искрился и предвещал затейливую игру) Сколько в этом месяце?

Марк: Милая, ты очень любопытна. Какая в сущности разница? (Марк улыбнулся, принимая ее игру.)

Лаура: Ну, все-таки сколько?

Марк: А ты скажешь сколько у тебя?

Лаура: Серьезные увлечения считаем отдельно?

Марк: Да, милая, а как же!

Лаура: Хорошо, я скажу сколько у меня. (Она выдержала драматическую паузу размахивая своей ногой покрытой веснушками и вскинув дерзкую головку сказала.) Три!

Марк: Оу! (Марк удивленно, но не без должно уважения приподнял правую бровь) В этом месяце ты была очень занята на работе?

Лаура: Прекрати паясничать!

Марк: (Засмеявшись.) Прости! Я не хотел паясничать. Лишь удивляюсь, как моя огненная девочка могла ограничиться тремя девушка в своей постели за целый месяц!

Лаура: Ты же сказал, что мы не считаем серьёзные увлечения, а посему три. Всего три из не серьёзных.

Марк: О! Это уже нечто интересное. Не уж то появилось что-то по настоящему серьёзное? Мне стоит беспокоиться?

Лаура: Всему свое время. Какой же ты хитрый, Марк! Время тебя не учит. (Лаура улыбнулась и веснушки на от ее глаз посыпались на скулы и подбородок.) Твой черед. Сколько у тебя в этом месяце?

Марк: Семнадцать. В этом месяце я себя чувствовал особенно молодым. Хотелось жить, но ты не беспокойся это скоро пройдет!

Лаура: Марк, ты снова об этом? Мы же с тобой договорились, что если придет момент и мы больше не сможем выносить жизнь, мы сделаем это, но мы сделаем это вместе.

Марк: Я прекрасно помню, милая! Прекрасно помню. (Марк немного призадумался и по его лицу поползла серая тень.) Но сейчас не об этом! Не об этом! Что за серьёзное увлечение? Думаешь я забыл про это? (Марк, словно маску, натянул беззаботное выражение лица.)

Лаура: Мы об этом еще поговорим, родной. У нас будет время об этом поговорить. (Она замолчала и, подмигнув Марку, вздохнула и продолжила.) Ну, она просто очень молода, понимаешь? Я же люблю женщин сплетённых из тысячи лоскутков, сложных и нервных, а она, она другая. Она из тех, что все в жизни воспринимают просто, да и ей всего восемнадцать. Но эта ее наивность меня и покорила. Мы провели вместе целую неделю.

Марк: Гора с плеч. Я уж было подумала там и правда что то серьёзное!

Марк встает со стула и снова ложится головой вниз на тоже самое место, на котором он лежал до этого в пьесе. Лаура встает у трупа своего мужа.

Лаура: Марк? Марк? (Хватается руками за его плечи, трясет, переворачивает его тяжелое, холодное тело лицом вверх. В ее глаза уставились не видящие белки, а из полуоткрытого рта потекла струйка крови.) Марк? Марк? Что с тобой? (Щупает пульс на шее. Пульса нет. Сжимает в ладонях воротник его халата и крепко прижимается лицом к его груди. Тишина. Через несколько секунд она отрывает лицо и смотрим в небо, раскачиваясь из стороны в в сторону словно укачивая Марка как дитя в руках.)