Читать книгу Погружение в фэнтези - Яна Желтакова - Страница 5

Родион сделал шаг назад, грызя в задумчивости карандаш и смотря на потемневшую и мятую от сырости карту на стене. Больше половины было уже закрашено. Эти районы он исследовал.

Стал ли он на шаг ближе к цели? Об этом Родион не думал: ему нельзя было сомневаться. Иначе все напрасно… Точно он знал одно: если все будет закрашено, а результат окажется нулевым, то он повесит новую карту и начнет заново. Он не остановится. Никогда! Если только сам не исчезнет…

Родион знал карту наизусть, изучал каждый день миллиметр за миллиметром, поэтому ему удавалось вернуться домой и не потеряться. Он мог ориентироваться на местности и с закрытыми глазами, четко откалибровав свой шаг на 80 сантиметров, зная расстояние на карте, ее масштаб, быстро производя вычисления в голове. Это было необходимо, иначе не вернуться домой…

Раньше бы он так не рисковал, но сейчас все иначе. Раньше его дома ждали, а теперь… Он еще раз взглянул на карту: по краям от гвоздей образовались ржавые подтеки.

«Она бы давно заставила ее снять!» – подумал он и вздохнул. По коже пробежали мурашки: от мыслей или от того, что в дом начала пробираться прохлада вечера.

Иллюстратор: Паринская Мария

Родион подошел к камину, положил дрова и чиркнул спичкой. Как по команде холодный кулак медленно сжал его сердце и несколько секунд сдерживал его, обдумывая, раздавить ли болью полностью или позволить жить. Победа была на стороне жизни, хотя сам Родион в этот момент, затаив дыхание, мысленно просил о первом варианте.

Каждый раз! Он верил, что все получится, что он справится, что достигнет своей цели, но вечерами поток нахлынувших воспоминаний причинял боль, сожаления захватывали его, и ему хотелось выбежать на улицу и так же исчезнуть. Хотелось причинить себе физическую боль, почувствовать вкус крови, лишь бы заглушить бушующую агонию внутри себя.

Но вместо этого Родион ложился на спину перед камином, закрывал глаза и отдавался воспоминаниям. Смешанные чувства накрывали его: боль сплеталась с радостью, смешивала свои краски и омрачала мысли, а счастье, подобно сахару в чае, растворялось в поднявшихся сожалениях и насыщало его сладкими нотками.

Он так боялся, что забудет ее, не вспомнит ее голоса, лица, потом уйдут из памяти их разговоры, останется только легкая дымка, за которой не будет видно людей, только слегка заметные образы, но все уже будет нереально – прошлое со слоем домыслов, выдумок, фантазий… Не будет чистоты воспоминаний.

Родион боялся этого. И не зря. Тогда, через три дня после случившегося, он проснулся утром, повернулся на ее сторону кровати и не смог почувствовать ее запаха, он резко соскочил, подошел к шкафу, где стройным рядом, от светлого к темному, педантично висела ее одежда, взял первую попавшуюся и вдохнул. Ничего!

– Ничего! – он закричал, стал быстро срывать одну за другой ее вещи с плечиков и вдыхать запах. – Ничего!

Родион опустился на колени, держа в руках ворох ее одежды. Это был первый звонок. У него не было ее фотографий, они так и не успели их сделать, хотели, но не было времени. Им и в голову не могло прийти, что кто-то из них исчезнет. Не верили. Ведь они точно знали, что не потеряют себя, а еще придумали одну игру. Наивные!

Наивная! Родион начал вызывать в своей голове ее образ, представлять, как она выглядит, но вместо этого приходил момент ее исчезновения. Тот момент! Он ненавидел его, но еще больше себя.

Только ненависть не помогала, это воспоминание приходило всегда, когда он начинал думать о ней. Съедаемый страхом потерять ее в своей памяти, Родион перестал спать: он боялся что-либо делать, переключить внимание, сконцентрироваться на чем-то другом.

В доме стало холодно, и он пошел разжигать камин. Именно тогда в первый раз пришли боль и яркие воспоминания о ней. После они стали приходить каждый раз, когда он делал то, что они с ней делали вместе. Всегда в сопровождении боли, но только в первые секунды невыносимой, невозможной для терпения, а после приходила радость.

Сейчас, лежа перед камином с закрытыми глазами, Родион улыбался, ему пришел в воспоминаниях их совместный вечер. Они сидели на ковре друг перед другом и разговаривали обо всем, он смотрел на нее пристально, изучая ее лицо. Она засмущалась и слегка повернула голову налево. Он поднял свою руку и повернул ее лицо к себе.

– Что такое?

– Не смотри так пристально, я стесняюсь своего шрама! – тихо проговорила она.

Родион улыбнулся, он хотел засмеяться, но почувствовал, что это будет ей неприятно. Вместо этого пальцем провел по ее едва заметному шраму над верхней губой: хотя он больше напоминал тонкую белую полоску, которую можно было разглядеть вблизи, но ее беспокоил.

– Никогда не стесняйся меня. Я люблю в тебе каждую клеточку. То, что ты считаешь изъяном, для меня – твоя изюминка, составляющая часть твоей особой красоты. Ты для меня – совершенство.

– Даже если я совершаю глупости?

– Это делает тебя живым совершенством, а не недосягаемым идеалом.

Она засмеялась и легла ему на плечо. Родион гладил ее волосы, которые напитались теплом от огня и грели его руки.

С ее присутствием в его жизнь вошел дом – не физическое строение, а душевный уют, чувствование «домашнего очага». Она изменила в нем многое. У него была воля – движущий компонент, он мог идти напролом к своей цели, но она еще дала ему веру – отсутствующий элемент. Именно он весь механизм его жизни привел в движение, дал дополнительную силу его движению.

Родион, продолжая гладить ее по волосам, стал рассказывать:

– Все мы были детьми, и у каждого есть детские шрамы, а потом во взрослой жизни, когда фокус внимания больше на внешность переходит, мы начинаем ругать себя за отсутствие внимательности и за все шалости, приведшие вот к таким отметинам. Твой шрам прекрасен. Запомни, я не могу тебя любить за что-то одно, а за другое – нет, я люблю тебя всю. Люблю и все. У меня тоже есть шрам, и я его тоже прячу.

Она соскочила, в ее глазах горел блеск, как у ребенка, который узнал что-то очень интересное:

– Правда? Покажи!

Родион заулыбался. Он любовался ею всегда, ее цветом волос, который сама она называла имбирным, он ей верил, потому что в цветах разбирался плохо: светлый, темный и рыжий – вот и все характеристики, которые были в его арсенале для волос. Его восхищал ее курносый нос и большие кофейные глаза… Именно так – даже не из-за цвета, а потому что, глядя в них, он начинал ощущать бодрость и подъем энергии. Она была его допингом.

Родион повернулся к ней левым ухом и немного отодвинул его, показывая ей кривой, рваный, белый шрам.

– Ого! – проговорила она, смотря на него завороженно.

– Гвоздь! В детстве!

– Знаешь, а давай считать, что это случилось в один день, и нас таким образом еще с детства связали?

– Фантазерка ты у меня! – засмеялся он. – Мне нравится.

Родион не хотел возвращаться из своих воспоминаний: ни сегодня, ни вчера, никогда, но он точно знал, что если уйти в них, то жизнь просто станет иллюзией, а ему хотелось настоящего, своего, родного. Ее ту, которая понимала его с полуслова, с которой ему было тепло, уютно, расслабленно. Где расслабленность, там легкость жизни. Это он знал, это он уже прочувствовал. Именно поэтому он с трудом открыл глаза, возвращаясь из воспоминаний в пустой дом, перевернулся на бок лицом к камину и уснул.

Три года шесть месяцев двенадцать недель и три дня у него было однотипное утро, да и все дни были похожи друг на друга. Подъем, кофе и смотреть в окно. Каждый раз он отмечал, что там снаружи ситуация становилась все туманнее. В прямом смысле этого слова.

Солнце, небо, луна, звезды и еще многие другие слова были для него просто набором букв, как и для всех жителей города. Ни он, ни другие люди не видели на улице дальше вытянутой руки, хотя нет, они не видели даже свою вытянутую руку. Выходя из дома, они оказывались погружены в густой туман, настолько плотный, что иногда можно было ощутить его пальцами.

– Мам, мне кажется за мной кто-то наблюдает всегда из тумана. Это соседи? – так Родион однажды спросил у своей мамы.

Она посадила его перед собой и ответила:

– Туман, мой дорогой, это не просто атмосферное явление, это не то, что пройдет через час или день, или месяц. Он пришел к нам неожиданно, но эта неожиданность была внешняя – внутренне люди готовы были к нему сами. За тобой не соседи наблюдают, а сам туман.

– Туман? Он живой?

Его мама вздохнула:

– Ты еще маленький, но лучше рассказать сейчас, когда спросил, пока я здесь. Сейчас все так неуверенно… Однажды люди стали исчезать, они уходили из дома и не возвращались не единицами, а десятками. Организовывали волонтерские группы, их искали, но тщетно… Одновременно над городом завис туман. Чем больше людей исчезало, тем гуще становился он, но никто не понимал почему, да и не связывали эти два события друг с другом. Пока в одно время днем на главной площади одновременно не стали растворяться больше ста человек. Они медленно исчезали на глазах у других жителей, превращаясь в легкую думку, соединяясь с другими и образуя плотный туман, скрывающий людей друг от друга, от самих себя. Никто ничего больше не видел. Люди перестали общаться друг с другом, больше прятались по домам, но туман становился плотнее. Поэтому да, тебе не кажется, на тебя, возможно, смотрит сосед, только он и есть сам туман, а может кто-то другой.

– Но почему они исчезли?

– Потому что они забывали себя.

«Забыть себя» стало для Родиона самым страшным, это означало исчезнуть, стать рабом тумана, простым наблюдателем за другими. Но когда в его жизнь вошла она, то еще страшнее стало потерять ее. Они вместе придумали одну хитрую игру.

Каждое утро перед выходом из дома они стояли перед зеркалом и в голос говорили:

– Я – Родион Разумов.

– Я – Елизавета Пронина.

– В возрасте 35 лет.

– В возрасте 33 лет.

– Знаю что делаю, для чего живу и кем хочу стать.

– Знаю что делаю, для чего живу и кем хочу стать.

Такой несложной хитростью они пытались обмануть туман и не дать ему поглотить их. Только ошибка была в том, что они не верили в свои слова, они их не осознавали до самого конца. Это были просто звуки, сотрясение воздуха, лай собаки в пустоту.

Родион оделся и открыл дверь, в нос ударил сырой воздух. Он закрыл глаза и шагнул вперед, захлопнув за собой дверь. Туман в дом никогда не пробирался, словно у него был свой, неведомый никому кодекс чести: в дом без приглашения не входить, но ни у кого и в мыслях не было пригласить его на чашечку чая, спросить, что ему нужно, для чего он здесь и как ему помочь. Только иногда он забирал кого-то из дома, чаще люди растворялись на улице. Почему так? У тумана был свой закон, людей с ним не знакомили.

Родион вошел в туман и снова ощутил это чувство: словно оказался внутри чьего-то живого организма, он слышал отголоски разных сердцебиений, чувствовал на себе взгляд чьих-то глаз.

Три года шесть месяцев двенадцать недель и три дня научили его понимать туман, слышать его, чувствовать. В первые месяцы он шел, совершенно не понимая куда и для чего, искал ее, звал, кричал, просил, умолял вернуть, но было тихо, а он шагал непонятно куда. Возвращался усталый домой и снова шел.

Все было тщетно, но он не сдавался, просто двигался с целью, но без стратегии. Злость, ненависть, обида двигали им, закрывали его от всего. Он не понимал, как она исчезла, почему. Только со временем все это осознал.

Лиза, его Лиза, которую он любил больше всего, сидела позади него, читала книгу и тихо позвала его. Родион повернулся, в ее глазах были слезы и испуг. Он соскочил, испугался, что она поранилась, причинила себе боль, подбежал к ней и сел у ее ног, только ног уже не было, она исчезала. Туман окутывал ее снизу, растворяя ее ноги, поднимался выше.

– Нет! – закричал Родион, увидев это.

Лиза провела по его волосам рукой и исчезла, а он ощутил на своей ладони ее слезу.

Тогда-то мир и перевернулся: туман снаружи дома, темнота внутри Родиона. Он не понимал, почему исчезла она, ведь он ставил ее превыше всего, ведь это он все делал ради нее, а ей говорил, чтобы у нее он был только на втором месте, а на первом она сама. Так когда? Когда она забыла о себе?

Только через год он понял, что искать вот так без стратегии нельзя. Стал делать записи, пометки на карте, вслушиваться в туман. Тогда-то он и осознал, что забыть себя – это не означает не помнить свое имя или возраст, это значит уйти от своей сути, своего пути. Она ушла. И этот уход был в ее автоматическом подходе к жизни, стремлении доводить все до конца и категоричности белого и светлого.

Она стала просто жить, не понимая, что дальше. Каждый день что-то делала, старалась… Да она старалась жить, но не жила. Наслаждалась моментами, но из страха, что исчезнет, бралась за дела, но все также с его сопровождением. В итоге страх и помог поглотить ее.

Родион все глубже входил в туман с закрытыми глазами, проникал в его сознание, но никогда не переставал чувствовать себя. Он научился быть в себе и в то же время в тумане. Вслушивался в звуки бьющихся сердец, ища ее звучание, но все было не то. И он ни разу не ощущал ее взгляда, хотя он бы узнал его точно, несмотря на то, что так много прошло лет.

Родион продолжал свой путь, ему хотелось помочь всем этим сердцам, но их владельцы молчали, не просили помощи. Возможно, они даже не заметили, что теперь не люди, а скопление воды в воздухе, природное явление из человеческих душ.

– Холодно! – Родион встал, как вкопанный. Неужели? Что это? Опять игра воображения? Так часто он выдавал желаемое за действительное, что любой звук приравнивал к ее голосу. Бред безумно ищущего…

– Лиза?

Молчание. Ему не надо было открывать глаза, чтоб понять, в каком месте он находится: это был новый район, неисследованный еще. Особенность тумана была в том, что он не перемещался с места на место, потому что ветра больше в их городе не было, он становился плотнее, но все равно оставался на месте. Сейчас Родион находился далеко от дома, для него это было нелогично. Раньше он думал, что растворившиеся люди оставались в своем новом состоянии рядом с местом исчезновения, поэтому целый год он потратил на поиски возле дома, только потом расширил радиус.

– Домой!

Родион, услышав это, открыл глаза. Три года шесть месяцев двенадцать недель и три дня он не видел этих глаз. Сейчас они были не такие яркие, слегка расплывчатые, но все равно те же кофейные глаза, от дозы которых у него бешено заколотилось сердце. Перед ним была она и одновременно нет. Слегка заметная, прозрачная, только образ. Он боялся протянуть руку, а вдруг она растворится.

– Холодно! – повторила она и посмотрела на него.

Родион молчал. Как часто он представлял их встречу: что скажет она, а что он, что произнесут вместе, но сейчас не нашелся.

Она протянула руку к его лицу. Он ощутил от нее холод – это была она, но в тоже время не она.

– Прости! – прошептала она. Он знал, за что она просит прощения. Понимал, но молчал, боялся даже потерять это мимолетное видение, все еще сомневаясь, что это не плод его фантазии.

– Твои темные волосы стали белее, морщинки. Так много боли в глазах, – она водила своей рукой по его лицу. – Все тот же железный внутренний стержень. Ты —воин. А я не смогла. Там холодно, там я и одновременно нет меня. Там нет чувств, смысла, есть автоматизм, все то же, но только не то. Я забыла напрочь себя, свою суть, свои цели, свои мысли, я была вместе со всеми. Системой, клеткой системы, даже не сердцем, просто сторонней клеткой, которая какую-то функцию выполняет, но сама не знает какую, а может даже и сама система без нее могла бы функционировать. Порой я начинала думать, а не рудимент ли я? Тогда мне становилось очень холодно, я видела тебя, но ты не чувствовал меня, а потом снова забвение: вроде что-то делала, вроде понимала, что я кто-то, но кто вот, понимания этого не было. Когда я просыпалась, да, это было больше похоже на сон, который просто проходил в фазе темноты и полного безучастия с моей стороны, то выходила и бродила тут, все еще не понимая, но уже зная, что там мне не место, а потом снова засасывало. Система безличия – это тот сильный организм, который просто так не отпустит, он питается тобой до полного истощения, и когда уже почувствует, что в тебе нет силы, то просто выбросит. Есть другие системы, с другими ценностями, с другими идеями, выше, честнее, достойнее. Я думала об этом в момент включения себя. – Родион молчал и смотрел на нее, он боялся ее прервать. Чем больше она говорила, тем заметнее и живее становилась. – Ты такой же теплый, но не могу отогреться от тебя, наверное, не в этом дело, я опять ошиблась.

Сказав это, она замолчала и снова стала таять. Родион протянул руку, чтоб ее схватить, но пальцы поймали только воздух. Его лицо исказилось от боли, он больше не мог и упал на землю.

Она сказала, что он – воин, но это не так. Она – да. Смог бы он выбраться оттуда? Он не знал. Сейчас ее жизнь – это сплошная борьба с системой и с самой собой, неведомая ему. Она пыталась вернуться в свою жизнь, вырвать себя из оковы забывших себя, ведь весь туман – это люди, забывшие свою суть, плывущие в неосознанном своем состояние, с закрытыми глазами, живущие, но в тоже время спящие. Столько времени он искал ее, хотел вырвать из тумана, но сейчас понял, что только она сама сможет выйти оттуда, ему остается только ждать. Она справится. Он верил в нее, как она всегда в него верила. Она давала ему силу и энергию необходимые для движения. Сейчас его очередь, но он мог только ждать. Ведь она права: отогреться она могла только изнутри, даже он не сможет ей дать столько тепла, чтобы вновь запустить механизм ее настоящей жизни.

Был первый день, когда Родион не пошел искать, но полностью посвятил его себе. Он понял, что нужно просто ждать, но ничего не делать при этом не мог. Этот день и последующие были заполнены делами, но не автоматическими. Он помнил каждый день, даже, порой, поминутно. В нем было много сил и жизни.

Она вернулась к нему тихо, одним утром. Он открыл глаза и увидел ее, сидящую на кровати и улыбающуюся.

– Хочешь кофе? – спросила она. – Мне так много надо тебе рассказать. Кажется, я не ела целую вечность. Еще бы я прогулялась. На улице сегодня туманно.

Они засмеялись, это было их нелепой шуткой, смешной только для них двоих. Они вновь были вдвоем, пройдя каждый свой путь к себе и друг к другу. Что-то изменилось, они это чувствовали, стало глубже.

Она налила ему кофе со словами:

– Давай напомним людям, кто они, и наконец ощутим, что такое солнце и ветер, а может повезет и загадаем желание на падающую звезду. Всегда мечтала.

Он крепко обнял ее, вновь ощутив ее запах. Теперь она не уйдет. Они смотрели в окно и понимали, что теперь они вместе и уже точно не исчезнут, так как у них есть цель длиною больше, чем их жизнь: помочь тем людям в тумане вспомнить свою суть, себя. Они стали не только влюбленной парой, но и партнерами в жизни друг друга – это и была та глубина, которую они чувствовали друг к другу.

Когда-нибудь их потомки увидят солнце.