Читать книгу Год Змея - Яна Лехчина - Страница 5

Рацлава сидела в повозке, когда ее пальцы снова начали кровоточить. Прежде чем девушка поняла это, она испачкала платье на коленях – багряные, княжьего цвета капли растеклись по витиеватому узору, вышитому серебряными нитями, хотя Рацлава не видела ни багрянца, ни серебра. Раньше ее одежды часто бывали в крови, и сестры говорили, что даже на выстиранных юбках и рукавах оставались побледневшие алые пятна.

– Матушка. – Она провела рукой над бровями, будто пыталась скинуть невидимую пелену. – Пожалуйста, помоги мне.

Старуха делила с ней повозку и обязывалась исполнять любую ее прихоть. Жилистая, желтокожая, как и многие жители Пустоши, Хавтора, дочь Ошуна, прятала голову под шерстяным шафранным покрывалом и заплетала седые и жесткие, словно проволока, волосы в два пучка на затылке. Ее сухие руки покрывали веточки красных татуировок, а шею окольцовывал широкий рабский ошейник.

– Вих шарлоо, – промурлыкала она, поглаживая пальцы Рацлавы. – Я позабочусь о тебе.

Любая красавица ужаснулась бы, если бы только увидела ладони драконьей невесты. На них не было ни следа трудовых мозолей, но кипенно-белая кожа плохо переносила мороз, краснела и лопалась, застывая на костяшках розоватой коркой. К тому же по пальцам тянулись неизвестно откуда взявшиеся шрамы и плохо заживали борозды ран, тонких, будто оставленных лезвием ножа. Они схватывались новой кожицей и тут же открывались снова.

– Халь фаргальд, – покачала головой Хавтора, перевязывая пальцы тканевыми лоскутками. – Кто порезал тебя, ширь а Сарамат?

Старуху не трогало ни то, что ее подопечная ничего не видела, ни то, что она принадлежала к народам Княжьих гор, – их в степной низине считали захватчиками. Рацлаву назвали невестой Сармата-дракона, и за это Хавтора была готова целовать ее искалеченные руки и исполнять любой приказ.

– Меня никто не резал, – покачала головой Рацлава.

Отпустив ладони, Хавтора дотронулась до красно-розовой коросты у нее на лице и шее.

– Это от холода, верно, ширь а Сарамат? Ну ничего, ничего… Дыхание твоего господина жарче пламени подгорных плавилен. Он согреет тебя. – Старуха тихо засмеялась. – Сколько тебе лет? Шестнадцать? Семнадцать?

– Девятнадцать.

– Ты засиделась в девушках. – Желтые пальцы потрепали круглую белую щеку Рацлавы. – Но теперь ты станешь хозяйкой Гудуш-горы, Матерь-горы по-вашему, и все подземные народы будут кланяться тебе и рассыпать перед тобой невиданные богатства. – Она устроилась на подушках напротив девушки и, скрестив ноги в коричневых шароварах, подперла подбородок кулаком. – Возможно, ты даже встретишь Чхве, искуснейшего кузнеца, который ростом в полчеловека. Что он выкует для тебя? Ожерелье из огней чрева горы? Корону из обломков великанских пальцев?

– Глаза, – обронила Рацлава, и свет, просочившийся в окно повозки, тускло сверкнул на ее молочных бельмах.

Не успело зайти солнце, как случилась первая неприятность. Мерно покачивающаяся телега драконьей невесты и ее рабыни подпрыгнула, противно заскрипела и накренилась: камень, прокатившийся под ногами лошади, попал в колесо. От неожиданности Рацлава не смогла удержаться, и ее резко повело в сторону. Ударившись о стену повозки, девушка разбила себе подбородок.

– Нарьян, песий ты сын! – взревел где-то обычно сдержанный Оркки Лис, и из его рта полился поток отборной черногородской брани. – Тойву, всыпь этому вымеску тридцать плетей, и раз он не может усидеть на вожжах, то пусть идет пешком!

– Хая адук, – зашептала Хавтора, обнимая Рацлаву за шею. – Жинго-ка, ширь а Сарамат?

Рацлава понимала, что всё – дорогие одежды и забота старухи с Пустоши – досталось не именно ей, а случайной девушке, отданной Сармату на растерзание. Но она не раздражалась и не дерзила, аккуратно носила платья и украшения и вежливо говорила с Хавторой – но только не в этот раз. Не успев вытереть кровь с подбородка, Рацлава грубо отпихнула кинувшуюся к ней рабыню.

– Прочь, – зашипела она, и ее полное лицо сделалось страшным.

Она судорожно захлопала себя по горлу, как будто ей не хватало воздуха, и дрожащими пальцами, перетянутыми лоскутками, подцепила кожаный шнурок. Спустилась по нему вниз и с невероятной осторожностью ощупала подвешенную на нем длинную свирель.

– Слава богам, – слабо выдохнула Рацлава.

В повозку заглянула женщина.

– Как ты, Раслейв? – весело спросила она с акцентом не жителей Пустошей, но воинов высокогорий. – Не слишком испугаться?

На Рацлаве лица не было. Она сжала в кулаке кожаный шнурок, и только тогда к ней начала возвращаться краска. С ней бы ничего не случилось от удара и крепких объятий рабыни, а свирель могла переломиться напополам.

– Все обошлось, – Рацлава повернулась к окну, – спасибо. Кто ты?

– Меня звать Та Ёхо, – улыбнулась молодая женщина с широким скуластым лицом, узкими глазами и приплюснутым носом. Кожа у Та Ёхо была смуглая, но коричневая, а не желтая, как у Хавторы. Испокон веков ее народ жил на смертельной высоте, почти под самым солнцем, где загар приставал быстро.

Та Ёхо носила подбитые мехом куртку и штаны, ездила на крепкой, но до того маленькой мохнатой лошадке, что она напоминала помесь кобылы с пони. И если бы Рацлава могла видеть, то очень удивилась бы, что Та Ёхо сидела без седла, а ее лошадь не имела удил.

В деревнях из юрт на вершинах Айхаютама Та Ёхо считали красавицей. За то, что она была невысока ростом, но сильна, и за то, что редкий воин стрелял из лука лучше нее. Но в княжествах мало кто восхищался ее черными, жидковатыми волосами до плеч и веселой кривозубой улыбкой. Хотя для нее это ничего не значило.

– Скоро они починить твою телегу, Раслейв, и мы продолжить путь. Не нужно бояться.

Рацлава улыбнулась и заправила за ухо выбившуюся темно-русую прядь.

– Спасибо, – повторила девушка, а Та Ёхо наклонилась к мохнатой лошадке, тут же перешедшей на бодрую рысцу.

Телегу мужчины починили довольно быстро – Рацлава даже не успела замерзнуть, стоя со своей рабыней под начавшим вечереть небом. Расшитое покрывало сползло ниже затылка и едва прикрывало ее волосы. Вскинув голову, девушка пусто смотрела наверх, где в сгустившейся сизой вышине зажигались бесцветные звезды, похожие на кусочки слюды. Хавтора, за годы рабства привыкшая к любой грубости, давила башмаками хрустевшую землю и мурлыкала песню себе под нос.

«Было у старого хана пятеро сыновей».

Пошел снег. Резные пластинки снежинок, хрупкие, узорчатые, будто выпавшие из-под рук талантливой мастерицы, заклубились под первыми звездами. Окутанные нежным серебристым светом, они стекались на землю. Рацлава чувствовала их кожей и восхищенно глядела куда-то сквозь прорезавшуюся луну, сжимая пальцами кончик костяной свирели. На белых лоскутках проступала кровь. В тот день Рацлава как никогда хотела сбежать – не знать ни богатств, ни Сармата, остаться жить в глухой землянке, затерявшейся на склонах Княжьих гор. Если свирель – это ее игла, она выткет себе волшебно-тихую жизнь.

– Какая будет ночь! – восхитилась Хавтора, и ее голос стал жарким. – Однажды, под такой же луной, мне приснилось, гар ину, как Сарамат-змей пролетал над Гуратом, городом наших мертвых ханов. Давным-давно княжьи люди забрали Гурат-град себе, и Сарамат-змей вернулся, чтобы поквитаться с ними. Солнце стекало по его медному панцирю, а из исполинского горла выходил огонь.

Рацлава могла назвать себя воровкой, лгуньей и калекой, но не дурой, решившейся на безумный побег. Хитрый человек, Оркки Лис, сидел на коне за ее спиной – и наверняка не сводил глаз.

– У-у, ведьма, – желчно выплюнул он, а Хавтора залилась истеричным хохотом.

«Первого ханского сына звали Кагардаш, и он слыл мудрым и справедливым воином. Второго – Янхара, и был он немногословен и силен. А третьего звали Сарамат…»

Хавтора еще долго пела эту песню – легенду Княжьих гор, переложенную на манер степной Пустоши. Она пела и пела, пока телеги не остановились на ночную ставку, а Рацлава слушала ее и смотрела в задернутое окно.

«…и не было человека хитрее его. Четвертый ханский сын носил имя Родук, и это означало „гордый“. Пятого, блаженного, звали Игола».

– Вы чтите Сармата как бога, – сказала Рацлава, подтянув колено к подбородку. – Почему? Он жаден и жесток. Он сжигал людей и леса, города и деревни, фермы и мельницы, если ему не могли заплатить откуп.

– О, гар ширь а Сарамат, – засмеялась Хавтора. – Он жесток, но и велик. Он – человек, сумевший обрести бессмертное обличье. Его кожа – медные пластины, что прочнее любых кольчуг. Его когти – копья, его зубы – скалы. Его позвоночник – горный хребет.

– Был и другой дракон. Почему бы вам не поклоняться ему?

Губы Хавторы сжались в тонкую линию.

– Ты заблуждаешься. Не было никого, кроме Сарамата-змея. Кагардаш оказался слаб и умер прежде, чем волхвы окунули его в огонь. Остальное – сказки.

– Некоторые считают сказкой и превращение Сармата в дракона, – заметила Рацлава. – Они верят, что земное чрево породило его чудовищем, не человеком.

– Какая глупость, – ощетинилась Хавтора. – Все знают, что Сарамат-змей возвращается в человеческое тело четыре раза в год. На сутки, когда наступают осеннее и весеннее равноденствия. На два дня – в зимний солнцеворот, на три – в летний. Люди слабы и хрупки, и все семь дней Сарамата сторожит его брат, Янхара-хайналь…

– Ярхо-предатель.

– …предводитель каменных воинов. Грозный, молчаливый, облаченный в горную породу силой Сарамата.

Рацлава отвернулась от Хавторы и покрепче обняла свои колени. Большим пальцем она поглаживала свирель – придет время, она сыграет и эту песню.

Было у старого князя пятеро сыновей. Первый, Хьялма, мудрый и справедливый. Второй, Ярхо, нелюдимый и тяжелый лицом. Сильнее всех князь любил Хьялму, когда сердце его княгини принадлежало буйному, хитрому Сармату, грезящему о величии и славе. Умирая, отец поделил земли между пятью сыновьями, отдав Хьялме самые обширные и плодородные угодья, и братья признали его главенство – за ум и рассудительность. Все, кроме одного. Того, кто из жажды власти начал страшную войну.

Не успели замолкнуть колокола, отзвонившие поминальную по старому князю, как гонец положил к ногам Хьялмы топор Сармата.

Рати мятежного брата встали на востоке. Горько плакала княгиня, умоляя Хьялму не губить ее любимого, буйного сына, – а Хьялма был силен. Люди уважали его и не раздумывая отдали бы свои жизни за господина. Позже так оно и вышло. Все погибли. Но сначала младший, Ингол, вызвался образумить Сармата. Он пришел к нему один, не взяв ни щита, ни меча, не надев кольчуги. Долго и вдохновенно говорил, что война между братьями – великое горе, и его кроткие глаза юродивого были влажны от слез. Сармат засмеялся, потрепал его по белесым кудрям – и ослепил.

Через месяц Ингол умер в подземельях Сарматовой крепости. А потом войска Хьялмы, Ярхо и юного гордого Рагне взяли ее штурмом. Хьялма вызвал брата на бой и победил – однажды Рацлава слышала, как ее свирель играла песню об этом поединке. Она заливалась в чужих руках, куда более искусных, чем у нее. Хрустальные звуки складывались в цветное полотно, хотя Рацлава не различала цветов. Но она знала, что кольчуга статного воина – Хьялмы – мерцала холодным серебром, а волосы юноши, приникшего к его ногам и запросившего пощады, были как теплая медь, жаркое солнце и горячая кровь.

Восстание Сармата было обречено на провал с самого начала, и, говорят, истлевая в подземельях крепости, слепой Ингол окончательно потерял рассудок. День и ночь он обращался к Хьялме и просил его помиловать мятежника. Когда брали стены, княгиня-мать выплакала себе глаза и поседела на половину головы. Если верить легенде, она приехала в лагерь Хьялмы и бросилась на колени перед старшим сыном – и в тот раз, у разрушенной крепости, Хьялма не убил Сармата.

Позже он горько пожалел об этом.

После поединка Ярхо был мрачен, Рагне – зол. Хьялма – сосредоточен и угрюм. Как ни пытался Сармат разговорить братьев веселыми речами, ничего у него вышло. Его помиловали, но не простили и по приказу Хьялмы заковали в цепи и заточили в каменную башню в ущелье.

Здесь история могла бы закончиться, и мир никогда бы не узнал людей, превращенных в драконов. Но – нет.

Шло время, и не было нигде князя мудрее и любимее, чем Хьялма. При жизни о нем слагали легенды, а его слова переходили из уст в уста. Но лишь немногие из его близких знали, что Хьялма был давно, с детства, тяжело болен: он кашлял кровью, и год от года ему становилось все хуже и хуже. Тогда однажды к нему пришли могущественные колдуны, волхвы с вершин гор и, наслышанные о его силе и мудрости, принесли ему великий дар. Они собирались дать ему бессмертие. Кожу прочнее кольчуг, когти острее копий. Позвоночник тверже каменного хребта. Они сказали, что нужно сделать, и, кроме Хьялмы, этот разговор слышали только его братья, Рагне и Ярхо.

Ярхо-предатель. Никто не знал, когда он начал завидовать великому князю и когда решился пойти на измену. Устав быть в его тени, он отправился в ущелье и освободил Сармата, рассказав ему о волхвах. На пути его трижды его останавливал гром. За три ночи он потерял трех коней – но не внял предупреждениям богов и, одолев стражу, перерубил цепи Сармата.

И тогда полилась кровь. Реки крови, окрасившей горы, землю и небо в багряный, княжий цвет. И с тех самых пор свет не видел битв чудовищней.

…Придет время, Рацлава сыграет и эту песню. А пока телеги ехали на восток и ветра завывали под звездами.