Читать книгу Сейчас. P.S. С меня хватит. Книга 2 - Яна Рихтер - Страница 2

Когда тебе регулярно при определенных обстоятельствах причиняют физическую боль, ты начинаешь предчувствовать это заранее. Это такое унизительное предвкушение издевательств. Заранее испытываешь ужас от того, что сейчас тебе будут наносить увечья и истязать тело. При этом ощущение полной беспомощности приводит к отчаянию. Сначала начинаешь бояться шума шагов, затем ты учишься по звукам определять, в каком настроении сегодня твой мучитель, учишься сопоставлять риски, по манере открывания входной двери можешь точно сказать, пьян он или трезв. Потом учишься не спать ночью или спать в пол глаза, и прятаться при малейшем риске применения агрессии.

А ещё учишься много врать. Ты постоянно врешь, близким – что у тебя всё хорошо, всем остальным – что ты упала с лестницы, попала в аварию, поскользнулась в ванной, что у тебя плановая операция.

Когда я начала сопротивляться? Когда поняла, что за моё сопротивление я получу один удар, который отключит моё сознание, и я ничего не буду чувствовать. Самым мучительным было медленно и монотонно получать удар за ударом, слушать, как ломаются кости, чувствовать болевые вспышки, слышать и чувствовать, как лопаются и рвутся ткани, стараться принять удар так, чтобы он был менее болезненным, просить, умолять прекратить, стараться спрятаться.

Время в такие моменты застывает в воздухе густой массой, и тебе кажется, что этот ад продолжается бесконечно. Как только я поняла, что для того, чтобы меньше чувствовать, надо привести этого монстра в ярость, я начала отвечать агрессией на агрессию. У меня не было шансов выиграть бой, мы выступали в разных весовых категориях, но у меня всегда был выбор – ползать и просить прекратить или двинуть ему в ответ, когда он этого не ожидает, вытерпеть вспышку боли и отключится, в надежде, что он меня убьёт, и это больше не повторится.

***

Детство – это королевство, где никто не умирает. И моё детство закончилось.

Дмитрия Добровольского кремировали и похоронили в городе Нагасаки в Японии, тех, кто обстрелял его машину так и не нашли. В моей памяти он навсегда остался улыбающимся молодым парнем, который вытирает мои слёзы, целует меня на прощание и обещает вернуться с первым снегом.

Он был первым. В течение года погибли еще шесть человек. Шёл передел рынка, делили сферы влияния, власть и деньги. Бизнес, который касался импорта рыбы и экспорта автомашин из Страны Восходящего Солнца, рвали на куски. Я была очень далека подробностей работы Доброго, не могу сказать, что пошло не так, кто и где ошибся, возможно ли было предотвратить те события, поэтому мне остаётся только догадываться о причинах и заказчиках. Но то, что это были убийства, я не сомневалась. Последними стала семья Вороновых, Денис и Оля, та самая, из детского дома, которая верила в любовь с первого взгляда и училась в институте искусств. В момент аварии на руках у неё был их полуторагодовалый Сашка.

После их гибели (то, что ДТП было подстроено, не сомневались даже следователи) Саня Злой вместе с женой и маленькой дочкой в срочном порядке эмигрировали в Канаду. Костя Лапа и Женя Носорог тоже покинули Россию в спешном порядке, позже я узнала, что в Москве ребята разделились, и Костя отправился в США. Следы Евгения теряются в Европе, последний раз о нем слышали в Швеции.

Андрей Корсак тоже уехал за границу к отцу. Какое-то время Шерхан был в Москве, слышала, несколько раз он приезжал во Владивосток, но мы не виделись.

Транспортная логистическая компания «АРЭС» прекратила своё существование.

Я раскололась на две части. Одна из них испытывала почти физическую боль от того, что его больше нет. Она носила черный цвет и выла в голос, сидя на полу на кухне, когда возвращалась домой. Прижималась спиной к холодильнику, закрывала рот ладонями и начинала выть. Вторая же часть не верила. Говорят, когда у двух людей такая сильная духовная связь, то всегда чувствуешь, когда другой умирает. Я не чувствовала абсолютно ничего. Как будто он по-прежнему был в Японии, просто его рабочая поездка затянулась итог вот-вот вернётся. В моей голове Дима был жив. Возможно, что-то случилось и ему пришлось исчезнуть. Но когда всё наладится, он обязательно вернётся. Он мне обещал. Вот-вот раздаться звонок в дверь, а на пороге будет стоять он, ослепляя меня своими звездами в глазах, со своей кривоватой улыбкой и сильными руками. Я скучала по нему. Я настолько остро ощущала его отсутствие в моей жизни, что без него мне не хотелось дышать.

Боль заползла ко мне под кожу и срослась со мной, она была сравнима с ощущением, когда тебя загоняют иголки под ногти – она была невыносима.

Накануне моего первого дня учебы, сидя на краю ванны, глотая слёзы, я закрашивала черной краской последние лучи солнца в моих волосах. Вся моя жизнь – сплошной черный цвет. Черные волосы, черная одежда, черные мысли. Чёрный цвет заполнял меня до краёв.

В сентябре первый раз вошла в аудиторию Дальневосточного Государственного Университета, в котором мне предстояло провести ближайшие пять лет. Я была опустошена. Мне не хотелось ни с кем знакомиться, ни даже разговаривать, я, наверное, была самой мрачной студенткой первокурсницей факультета журналистики.

Я шла по длинному коридору главного корпуса университета и ловила себя на мысли, что прямо сейчас в этот момент исполняется моя мечта. Только в моей мечте нас было двое.

Я поселилась в квартире Доброго на улице Уборевича. Каждая мелочь в квартире напоминала мне о Диме, и я не хотела ничего менять. Я едва находила силы встать утром с кровати, а после занятий я приходила домой, надевала его футболку, сотый раз включала «Ромео + Джульетта» с Ди Каприо и ревела.

В голове мелькали кадры – его улыбка, его безупречно красивая рука на руле, его профиль, его синие глаза. Я почти ощущала его дыхание на моей шее, его пальцы, скользящие вдоль моего позвоночника, ладони на моей талии. Тактильно я помнила ежик его волос, прикосновение к небритой щеке. Меня до сих пор преследовал его запах. Часто я брала его рубашку, вдыхала его запах и задерживала дыхание. Я дышала им. Добрый приходил ко мне во сне, в такие моменты я не хотела просыпаться, я мечтала видеть этот сон, не просыпаясь, до конца моих дней.

Я мыла голову его шампунем, я пила кофе из его кружки, я даже разговаривала с ним, когда мне становилось совсем плохо. Я была похожа на тень. Я не отвечала на телефонные звонки, ни с кем не встречалась, и вообще редко выходила из дома.

Всё, что принадлежало Доброму и что возможно было продать, Саня Злой продал в ноябре. В первый день зимы он перехватил меня после занятий во дворе университета и без особых объяснений сунул в руки конверт с деньгами. Я стояла на ветру, прижимая конверт к груди, и в моем сознании стучали мысли. Вот и всё, что у меня осталось от моего медведя. Кучка цветных бумажек и изображением американского президента. Хотелось выть зверем от этой суровой правды. Но, учитывая, что в августе случился дефолт, и деньги резко обесценились, я сдержала себя в порывах сжечь эту грёбанную валюту, и сложила конверт в сейф.

Незаметно пролетела моя первая зачетная неделя. В новогоднюю ночь я приняла «Фенозипам», закрылась дома, отключила телефон и легла спать в девять вечера. Ночью мне приснился Добрый, он держал меня за руку. Когда я открыла глаза, я продолжала чувствовать тепло его руки в моей ладони. После пробуждения я лежала в кровати до вечера, потому что мне казалось, что Дима приходил ко мне ночью в мой сон, и мне хотелось как можно дольше сохранить ощущение его присутствия.

На автопилоте я сдала зимнюю сессию. Как заведённая, я учила, сдавала, снова учила. Но если кто-нибудь спросил бы меня, какие предметы мы проходили в семестре, я бы не ответила.

Монотонно, день за днём, приближалась весна. После занятий я ставила в плейер кассету с нашими рок-балладами и шла гулять на Корабельную набережную. Садилась поодаль от людей и часами смотрела на море. Антидепрессанты не помогали. С наступлением весны я бросила посещать психотерапию, от неё не было никакого толку.

Летнюю сессию я сдавала так же, как и зимнюю – на автопилоте.

Июль и половину августа я провела у родителей. Ничем особенным то лето мне не запомнилось, кроме пляжных вечеринок и алкоголя. Я вдруг узнала, что после бутылки вина боль утраты перестаёт быть такой сильной, она притупляется, и у тебя вдруг открывается способность говорить не о своей потере, вообще не думать об этом. Ты даже танцевать можешь. Саня Злой был прав, алкоголь это «Лидокаин» для сердца, а похмелье продлевает действие анестезии, потому что не можешь думать ни о чем, кроме того, что твоему телу хреново. Это были полтора месяца, когда я иногда могла дышать без боли. 15 июля я взяла плед, сигареты и весь день провела на пляже, в тумане.

В первых числах июля родители сообщили мне о принятом решении покинуть регион. В начале года отцу предложили работу Мурманске, он уже полгода жил на два дома, они планировали переезд в конце августа. Переезжать в Мурманск с ними я отказалась. Поэтому в последний день лета мы попрощались в аэропорту Кневичи и пообещали друг другу, что я обязательно приеду следующим летом на каникулы.

В начале сентября мне предстояло ещё одно расставание. В аэропорту я прощалась с Лёхой Доктором, который улетал в Москву. Ему сделали предложение, от которого он не мог отказаться – ему предложили место в Медико-хирургическом центре им. Пирогова, поэтому Лёха в две секунды закинул свои вещи в чемодан и помчался в аэропорт. Я обняла его на прощание, чмокнула в щёку и пожелала удачи на новом месте. Ещё один кусочек моего разбитого сердца покидал меня вместе с моим другом.

С началом сентября я с головой окунулась в учёбу.