Читать книгу Нежданчик для майора - Яна Тарьянова - Страница 5

Волк пообещал, что майор Грачанин зайдет к ним, чтобы взять номер телефона фирмы по уборке квартир.

«Он такой умный! – восторгалась шакалица. – Образованный! Сильный! Самостоятельный! Зарабатывает и выбирает себе еду!»

«Если хочешь, я тебе что-нибудь куплю, – пробормотала Олеся, записавшая номер на кусочек белого картона. – Выбери, что по вкусу»

«Мне ничего не надо, – отмахнулась шакалица. – Для арбузов и дынь слишком рано, виноград еще зеленый. Когда купишь, я немного поем. Персики! Проверь персики, может быть те, что ближе к верхушке уже созрели. Они вкусные. Угостишь майора».

«Сомневаюсь, что он захочет персик, – вздохнула Олеся и начала рисовать на картоне крохотный цветок гибискуса. – Нужно готовить что-то мясное. А я не умею. Да и смысл готовить? Он, наверное, и в квартиру не заглянет. Если вообще зайдет за номером телефона».

Шакалица поначалу уверяла Олесю – «придет, обязательно придет» – но за пару дней растеряла энтузиазм. К выходным настроение испортилось у обеих. Немалую роль в этом сыграли расспросы соседей, которые уже придумали себе, что у майора с Олесей бурно развиваются романтические отношения. От рекомендаций «запекай рыбу в сметане» и «готовь овощное рагу из кабачков и баклажанов, он хвалил стряпню тети Станиславы» хотелось заскрипеть зубами и послать советчиков куда подальше. Олеся даже цветы начала поливать в темноте – избегала встречаться с дядей Серафимом, который проработал технологом на хлебозаводе в цехе изготовления пирожков и знал точный рецепт начинки из ливера. По ГОСТу.

Они наблюдали за палисадником и обвалившимся погребом. Волк не появлялся. Шакалята и лисята играли в прятки, один раз застукивались возле персика. Несколько раз мимо пробегала компания котов, после чего от седьмого дома неслись крики деда Онисима: «Пошли вон окаянные! Майора на вас нет!»

На картонном прямоугольнике расцвели два гибискуса – малиновый с белой серединкой и белый с малиновой – нежно-оранжевая роза и два василька. В субботу вечером Олеся закончила бордюр из вьюнка, проработала цветы и бутоны, добавила к акварели немного контура – карандаш и ручка – и оставила визитку посреди стола.

«Выкинуть жалко, а отдавать некому», – сказала она шакалице.

«Давай отнесем, – предложила шакалица. – Может быть, он дома. Дед Куприян говорил, что он всегда выезжает на Абрикосовую улицу. Поэтому мы с тобой не видим его машину, и не можем определить, на службе он или нет. Надо сходить».

«На лапах?»

«Нет. Иди ты. Мне неудобно нести визитку».

«Он подумает, что я навязываюсь, – тоскливо ответила Олеся. – Лучше ты».

Они немного поругались. Расстроенная Олеся вытряхнула тюфяки, принесенные из норы еще зимой, сложила стопкой и перекинулась. Шакалица побродила по квартире, проверила орхидеи, забралась на табуретку в кухне и долго смотрела в темное окно. Заговорили они около полуночи – зверь дремал на тюфяке, не проваливаясь в глубокий сон, настораживая уши при каждом подозрительном звуке.

«Помнишь, как мы познакомились с Пахомом? – спросила Олеся. – Ситуация похожа. Он на меня смотрел, как мастер на заказчицу, а я загорелась и проявила инициативу».

«Помню», – буркнула шакалица.

«С тех пор я боюсь выказывать интерес, – призналась Олеся. – Вляпалась с Пахомом – ни семьи, ни детей, нора рушится. Пятнышки на чепраке появились, а что толку? Теперь, когда он возникает на горизонте, приходится прятаться, потому что по мнению общественности, я во всем виновата. Страшно подходить к майору. Влипну еще хуже. Ему до меня дела нет, а я только о нем и думаю».

Шакалица согласилась, что с Пахомом получилось очень и очень неудачно, и пообещала: «Я завтра утром сбегаю к десятому дому. Осмотрюсь. Надо попасться им на глаза. А потом уже действовать по ситуации».

Утром они пронаблюдали отъезд майора Грачанина. Шакалица отправилась к десятому дому, когда рассветное солнце выглянуло из-за цехов хлебозавода и начало разогревать асфальтовые дорожки и палисадники. Им пришлось шнырять по кустам, скрываясь от взглядов старшего поколения: кто-то уже убирал на балконе, кто-то развешивал постиранное белье на веревках, из открытых окон доносились звуки готовки – шкворчало масло, разбивались яйца, смешивалось тесто для оладий.

Шакалица пробралась в узкую щель между двумя погребами и вздрогнула, когда дверь подъезда с грохотом распахнулась. Майор Грачанин, одетый в длинные шорты и светло-серую футболку, вышел во двор, остановился возле лавочки, потуже затянул шнурок кроссовка и пошел к машине, помахивая ключами. Сверху раздался чей-то голос:

– Велько! Ты уезжаешь?

– Да! – заорал майор, пугая окрестных птиц.

– А я на тебя кексик испекла. Может быть, скушаешь перед уходом?

– Нет, спасибо, – еще громче проорал майор, открывая дверь автомобиля. – Надо ехать.

– Ты вернешься к ужину? – голос говорившей приблизился, видимо, шакалиха высунулась в окно кухни. – Пожарить на тебя пару ломтей сома?

– Не знаю, когда буду. Может быть, вернусь. А, может, нет.

С этими словами майор уселся в автомобиль, захлопнул дверцу и уехал – свернул к Абрикосовой улице, как и говорил дед Куприян. Шакалица вернулась домой, ловко прячась в зеленых насаждениях, юркнула в квартиру и сказала Олесе: «Надо сходить вечером. Дождемся сумерек».

День тянулся невыносимо долго. Олеся пересидела самую жару, закрыв все окна и включив кондиционер. В тишине, которую не хотелось нарушать даже негромкой музыкой, она начала набрасывать эскиз новой картины. Широкоплечий майор Грачанин стоял возле автомобиля, повернув голову, глядя вверх, на окно, из которого его позвала невидимая собеседница. На переднем плане возник кусочек кирпичной стены, виноградные листья, гроздь с сочными, почти зазолотившимися ягодами. Левая сторона эскиза получилась тяжелее правой, и Олеся добавила в пейзаж уличный кран в коробе из реек и сидящего на коробе кота. Кот смотрел на майора Грачанина с глубоким осуждением – помнил, что его загнали на вяз и не позволяли спуститься.

«Нарисуй волка», – попросила шакалица.

«Чуть позже. Обязательно».

Потянувшись, Олеся убрала эскиз в картонную папку, пообедала, выглядывая в окно – на улице было душно, но солнце закрыли плотные облака.

«Надо полить цветы. Старики отдыхают, никто не будет ко мне цепляться».

Сказано – сделано. Два часа промелькнули незаметно. Полить, разрыхлить, выдернуть сорняки, подстричь пожелтевшие листья ирисов, обрезать дикий виноград, выкорчевать пробившуюся возле изгороди акацию. Олеся ходила к дворовому крану, набирая лейки, складывала сорняки и ветки в коробки, вытряхивала в мусорный контейнер. Взмокла, перепачкалась, почесывалась и мечтала о том, как примет душ, когда закончит с садовыми хлопотами.

Планы перечеркнуло появление автомобиля. Увы и ах, это был не предмет тайных воздыханий. К дому, прямо к подъезду, отрезая Олесе путь в квартиру, подъехал Пахом. Сердце ёкнуло. Олеся, не выпуская лейки из рук, спряталась в заросли кампсиса за разрушенным погребом. Накатила тоска – хуже чем при мыслях о майоре Грачанине. Она прекрасно знала, что сейчас произойдет. Пахом заявит: «Я тебя простил и даю тебе шанс исправить наши отношения».

Зашкаливающая самоуверенность – «я прав, ты должна извиниться и измениться». Глухота к аргументам, пренебрежение. Можно язык стереть, повторяя: «Нет. Уходи. Мне это не нужно. Отношения не исправит кто-то один, это можно сделать только вдвоем». Пахом будет пропускать слова мимо ушей, упиваться собственной значимостью, а в случае скандала и криков начнет заталкивать Олесю в квартиру, шипя: «С ума сошла! Что соседи подумают? Веди себя прилично, не закатывай истерику!»

От воспоминаний Олесю накрыла самая настоящая волна паники. Она поставила лейку на землю, и, пятясь, начала отступать – все равно, куда. Пересидеть, переждать. Пахом не сможет войти в квартиру – Олеся сменила замок еще полгода назад.