Читать книгу Три билета в кино - Яна Ткачёва - Страница 2

Безумьем снов скитальный дух повит.

Как пчелы мы, отставшие от роя!..

Мы беглецы, и сзади наша Троя,

И зарево наш парус багрянит.

Дыханьем бурь таинственно влекомы,

По свиткам троп, по росстаням дорог

Стремимся мы. Суров наш путь и строг.

Максимилиан Волошин

“CORONA ASRTALIS”, сонет 2

ЖЕНЯ

Мне сложно было вспомнить день, когда она впервые появилась, но день, когда она пропала, я запомнил очень хорошо. Мне хотелось спросить у Сашки, стояла ли девушка на остановке все те дни, что я проболел. Но я молчал. Даже не знаю почему. Сашка точно знал, в чем причина наших частых прогулок по проспекту за домом, но в нем, бывало, просыпалась деликатность. Очевидно, это был как раз тот самый случай.

Или же причина моего молчания была в том, что как только я смотрел на Сашку и думал о незнакомой девушке на остановке, то на меня накатывала волна жара, а во рту пересыхало, и я не мог выдавить ни слова. В моей голове странно переплетались образы ее тонких пальцев, сжимающих футляр музыкального инструмента, и Сашкины зеленые глаза, смотрящие на меня со всезнающим прищуром. Изящная посадка головы незнакомки и линия челюсти друга, когда он закидывал голову, смеясь над очередной шуткой.

Эти мысли были настолько странными и опасными, что я делал так, как привык, сталкиваясь с чем-то, о чем не принято говорить. Просто помалкивал. Игнорировал. Держал под контролем.

На третий месяц отсутствия девушки я забеспокоился всерьез. Хотя, казалось бы, мы даже не были знакомы. Она могла сменить маршрут, пересесть на другой вид транспорта, перестать ездить туда, куда она ездила на этом трамвае. Но я чувствовал между нами натянувшуюся нить, будто это были не случайные встречи, словно все это вело нас к чему-то большему.

Расскажи я об этом Сашке, он поднял бы меня на смех и обозвал девчонкой. Или хреновым Ромео. Одно из двух. Но пока друг сопровождал меня в ежевечерних бдениях у остановки и ни о чем не спрашивал, я был молчаливо благодарен, не поднимая эту тему.

И, наконец, она вернулась. Но все изменилось. Вначале исчез футляр с инструментом, красивое пальто с мелькающим под ним платьем в клетку сменилось джинсами и потертой курткой не по размеру. Затем пропала изящная с достоинством посадка головы, а плечи поникли. Еще через неделю голова была вжата в плечи, а спина ссутулена.

Эти перемены пугали меня. Не отталкивали, а беспокоили. Я терялся в догадках. Вступила ли она в сложный период борьбы с родителями за право быть собой, как и любой из нас, или же причина была в другом? Навскидку она была нашей ровесницей, а у меня с отцом творился полный ад, и, если бы не мама, я бесил бы его так часто, как мог. Если бы не мама? Хотя бы себе стоило признаться, что если бы не крепкие кулаки и хорошо поставленный удар моего отца, то я показывал бы характер гораздо чаще. Была ли ситуация незнакомки схожа с моей? Или же она попала в плохую компанию, и с ней случилась беда?

На следующей неделе появился синяк. Сашка, переходя дорогу, споткнулся, и я заметил, что он пристально разглядывает лицо девушки. Но не успел я предпринять какие-либо действия или же толкнуть друга, призывая подойти к ней, как незнакомка решительно развернулась, пряча лицо за завесой волос, и пошла в сторону метро. Она шагала торопливо и не оглядывалась, и мы припустили следом.

С тех самых пор она ездила с нами в метро. Я ни разу не видел ее на перроне, но заняв место в вагоне, через минуту краем глаза я ловил движение, и она опускалась на сиденье прямо напротив нас. Откидывалась на спинку, вытаскивала из кармана своей необъятной куртки потрепанную книгу и утыкалась в нее взглядом. Даже не листая страницы.

Эта ситуация нервировала меня сверх меры. Я хотел подойти к ней, почти уверенный, что она намеренно сопровождает нас, но что-то удерживало меня. Сашка за все поездки не проронил ни слова, но становился все более напряженным, а между его бровей пролегла складка, которая теперь почти не исчезала. Я знал, что с его склонностью заботиться о слабых и с его внимательностью он не мог упустить все эти перемены. Но ведь он не был настолько зациклен на ней, как я. Для него она всего лишь попутчица, возможно, он даже не обратил внимания, что изящная фарфоровая куколка с трамвайной остановки и эта нервная девочка из метро – один и тот же человек.

Через неделю исчезла книга. Девушка уже не делала вид, что читает, а просто невидящим взглядом смотрела перед собой. Даже не знаю, заметила ли она, что мы тоже были в вагоне. Я точно решил, что нам следует поехать до ее станции, но, к моему удивлению, она поднялась на ноги перед «Парком Победы». Сашка рванул на ноги, придя в себя быстрее, чем я, и встал прямо за ней. Но мы потеряли ее в пешеходном переходе. Сначала она отстала, и вот уже Сашка наклонился завязать шнурки, я судорожно рассматривал людей, в плотном потоке стремящихся навстречу. Мне показалось, что справа мелькнул затравленный тоскливый взгляд, но тут же исчез.

– Я не вижу ее. – Я ненавидел то, как жалко звучал мой голос. Неуверенно.

– В рот компот! – выругался Сашка, перестав притворяться, что занят шнурками, и выпрямился в полный рост. – В следующий раз подойдем к ней прямо в метро.

Я был так сильно благодарен за отсутствие шуток в моей адрес, что не сразу отметил, как странно звучит его голос. Будто он потерял что-то ценное. Тогда я не до конца осознавал, что ее рука уже крепко сжимала оба наших сердца, и мы трое были неразрывно связаны.

САША

Девчонка пропала во второй раз. И мне хотелось надавать себе по щам, что мы так долго тянули и не подходили к ней. После синяка на ее лице я четко знал – она в беде. Но мы все что-то тянули. Чуйка подсказывала мне, что это не просто девчачьи разборки в школе или терки с родителями, тут ситуация серьезней. И, как оказалось, чуйка меня не обманывала.

На плавание мы с Жекой давно забили, и я знал, что мы получим от тренера по шее, но сейчас мне было на это плевать. Изо дня в день наш маршрут пролегал между трамвайной остановкой и спуском в метро, после чего мы катались по синей ветке, периодически выходя на поверхность в тех местах, где мы когда-либо сталкивались с девчонкой. Когда в очередную ходку мы уселись на свободные сиденья на своей станции, а двери вагона почти закрылись, она ввалилась в вагон. Вначале я даже не узнал ее. Вся одежда грязная, шапка надвинута на самые глаза. Мне показалось, что это просто бездомный забулдыга решил погреться в метро. Но вот нетвердой походкой забулдыга проковылял к привычному месту и кулем упал на сиденье напротив нас. Дамочка рядом скорчила гримасу и отодвинулась подальше.

Бездомный стянул шапку, явив на свет коротко стриженную макушку. Рядом со мной поперхнулся Жека. От былой шикарной гривы не осталось и следа, но дело было даже не в этом. На ее лице не было живого места. Опухшее, в кровоподтеках, а в уголке рта засохшая кровь. Девчонка уставилась прямо на нас, но взгляд был пустым, мертвым. Жека рядом со мной так сильно дергал ногой, что я удивился, почему не шатается вагон метро в такт его подергиваниям. Мне казалось, что этот дурак вот-вот сорвется и побежит куда-то. Только куда здесь бежать?

В метро было практически безлюдно. Подъезжая к «Парку Победы», я неосознанно напрягся, и, как оказалось, не зря. Когда вагон остановился, девчонка, странно скособочившись, медленно поднялась и прошаркала к выходу.

Мы почти сразу рванули за ней. Еле успели, прямо за нашими спинами двери вагона сомкнулись, чуть не отхватив Жеке волосы на затылке. Я мельком глянул на часы – начало десятого. Меня дома никто не ждал, а вот Жеке предстояла выволочка, но в такой момент кого это волнует. Девчонка тяжело навалилась на поручень эскалатора, ее сгорбленная фигура чуть пошатывалась. Я не мог понять, она пьяна или под кайфом, но определенно ничего хорошего.

Выйдя из подземки, я зажмурился от ветра, бьющего в лицо. Конец февраля выдался просто лютым, мелкий снег летел, царапая щеки. А поверхность земли выглядела заледенелой и голой, унылый февраль в действии. Никакой тебе романтики декабря с пушистым снежком – получай в харю колючих снежных упырей. Зубы свело от холода, и я постарался вдыхать через нос. Жека рядом крутил головой, но я дернул его за рукав куртки, направляя прямо к подземному переходу. Этот олух никогда не научится быть внимательным. Девчонка неуклюже и медленно спускалась в переход, и мы замерли на первой ступеньке. Может, она просто идет домой, пострадав в какой-то потасовке? И ей там окажут помощь?

Как бы то ни было, мы спустились следом. Переход был темным и пустым. Все палатки наглухо закрыты ставнями, почти невыносимый запах мочи и какой-то мокрой псины.

Добравшись до конца перехода, девчонка начала карабкаться по лестнице вверх. Я уже почти потерял терпение, сил смотреть на ее мучения просто не было. Но она забралась наверх более-менее благополучно, не поскользнувшись на скользких ступенях. Выйдя из подземного перехода, я уткнулся взглядом в уже привычно возвышающиеся колонны библиотеки. Неработающие фонтаны выглядели до того уныло в это время года, что вся эта каменная громада наводила жуть. Каково же было мое удивление, когда девчонка потащилась прямиком к зданию библиотеки и, дойдя до ступеней, повалилась на них без сил. Пока Жека, разинув рот, застыл рядом со мной, девчонка поворочалась и кое-как уселась на ступеньки, поджав колени к груди и закрыв лицо руками. Что? Неужели решила перекантоваться в феврале на бетонной лестнице библиотеки? Чтобы с утреца дворник нашел ее окоченевший труп?

Мне все это надоело. Пусть мы были жалкими, пусть лезли не в свое дело и, вообще-то, создавали впечатление нездоровых преследователей, мне было насрать. Я толкнул Женьку, побуждая следовать за мной. Решительно сократив расстояние между нами, я присел перед ней на корточки. Жека топтался сзади.

– Эй, привет! Ты в порядке? – Я постарался, чтобы голос прозвучал как можно более обыденно.

Ее реакция оказалась настолько бурной, что я офигел. Она подскочила, отпихнув меня так, что я приземлился на задницу. Попытавшись бежать, девчонка сделала два шага, споткнулась и упала на обледенелый асфальт, издав тихий вскрик.

Жека, поскальзываясь, ломанулся за ней следом, пока я пытался подняться с земли. Когда я подоспел к ним, он уже перевернул ее. Кажется, лицо девчонки опухло еще больше, хотя вряд ли больше вообще было возможно. Я осторожно помог Жеке перехватить ее под спину, и мы попытались в четыре руки поднять девчонку с земли.

– Тише-тише, все хорошо, – успокаивающе шептал Жека, его голос звучал почти убаюкивающе. – Теперь все будет хорошо, никто тебя не обидит.

От нее не пахло спиртным, и, в целом, не думаю, что она была под кайфом, просто сильно мучилась от боли. Мы практически поднесли ее к крыльцу библиотеки. Я в панике оглядывался, ища скамейку, но только бетон, только хардкор. Жека все-таки поскользнулся и завалился задницей на ступеньки, а девчонка выскользнула из моих рук, неловко шмякнувшись прямо на колени к обалдевшему Жеке. Тут же она начала слабо сопротивляться и плакать.

– Пусти!.. Не трогай, не надо больше!.. – тихо всхлипывала она, почти безуспешно пытаясь отпихнуть Жеку.

Жалость поднялась во мне, будто волна, вытолкнув в горло тяжелый ком, который мешал нормально дышать. Я плотно обхватил девчонку за плечи и снова поставил на ноги, сдерживая слабые рывки, чтобы она не причинила себе вреда.

– Слушай… тише-тише, – уговаривал я, удерживая ее на расстоянии, так было спокойнее нам обоим. – Мы хотим помочь, все хорошо. Тебя никто не тронет. Чувак, вызывай такси, поедем ко мне. – Последняя фраза уже предназначалась Жеке, но он никак не отреагировал.

Я в раздражении перевел взгляд с девчонки на него, и увидел, что Жека до сих пор сидит задницей на ледяных ступенях и с отсутствующим видом пялится на грязь на своих джинсах. Нашел тоже время, чистюля!

– Жека, вызови такси! – шепотом рявкнул я, чтобы не испугать девчонку.

А потом увидел это. Свет фонарей был достаточно тусклым, но на светло-голубых Жекиных джинсах отчетливо темнела не грязь, а… кровь. От ужасной неприятной догадки меня затошнило, затрясло, и впервые в жизни я помолился. Это была очень странная молитва. О ежемесячном женском цикле.

ЖЕНЯ

Таксист не хотел нас брать, и, учитывая странность нашей компании, его сложно было в этом винить. Сашка предпринял все свои навыки дипломатии, но безуспешно. А затем в ход пошло то, против чего сложно устоять большинству людей. Деньги. Двойной тариф сверх счетчика. Если бы я не пытался прикрыть свои измазанные кровью джинсы практически бесчувственным телом девушки, то присвистнул бы от такой щедрости. Но в этом весь Сашка.

– Так, она там не начнет блевать? – недовольно заворчал таксист. – Химчистку, если что, тоже вы оплатите.

– Все в порядке будет, не волнуйтесь, – заверил его Сашка, практически пропихивая меня на заднее сиденье, после чего быстро скинул куртку и постелил рядом со мной. Делал он это неловко и торопливо, пытаясь удержать тело девушки в вертикальном положении и не упасть самому. Наконец он усадил ее рядом со мной и, ободряюще кивнув, мягко захлопнул дверь.

А потом всю дорогу развлекал таксиста светской беседой, будто с нами в машине не было истекающей кровью девушки, с которой совершенно непонятно, что делать. Я отупело водил ладонями по пятнам крови на джинсах, размышляя, откуда столько, и сильно ли она ранена. Иногда за приглушенным разговором на переднем сидении и мелодией приемника я переставал слышать, дышит ли она. Слегка переместившись поближе к девушке, я прислушался. Трудно вообще что-то определить при таком количестве посторонних звуков. Повернувшись, я обеспокоенно разглядывал избитое лицо в скудном освещении салона. Один ее глаз сильно заплыл, но второй был открыт и смотрел на меня. Теперь ее взгляд не был таким пустым, как в метро. Она внимательно и настороженно изучала меня. Я попытался ободряюще улыбнуться, но ее взгляд уже переместился с моего лица на колени. Я заметил, что все еще беспокойно тру руками пятна крови на джинсах, и усилием воли заставил себя прекратить. Она поморщилась, и ее разбитые губы скривились, как будто в беззвучном плаче. Мне хотелось как-то утешить ее, и я попытался нашарить ее ладонь на сиденье, но она все так же молча отдернула свою руку, продолжая смотреть на меня.

И тут привычные звуки салона разорвала мелодия. Очень громкая, я даже дернулся от удивления. Девушка вздрогнула и снова поморщилась, словно каждое движение причиняло ей нестерпимую боль. Скорее всего, так оно и было.

Сашка возился на переднем сидении, пытаясь выудить из кармана джинсов безумно вопящий телефон. Глянув на дисплей, он обернулся ко мне и коротко сообщил:

– Ма твоя.

И тут меня накрыла волна страха. Я нажал на кнопку подсветки на своих электронных часах, обнаружив, что уже без восьми десять. Мне конец. Сашка нажал кнопку принятия вызова и беспечным голосом начал разговор, прерываясь на длинные паузы, в которые, очевидно, моя мама выдавала длиннющие тирады.

– Да… Да, здрасьте, теть Лен… Да, конечно, со мной… Ой, мы уже почти дома, с нами такое, знаете, тут приключилось… Нет-нет, ничего серьезного. Жека вам расскажет, как домой придет… Не знаю… Передать ему трубку?.. Скажу, чтобы проверил, но вы же знаете его, небось, на беззвучном стоит с самой тренировки… Ой, я бы с удовольствием, но не смогу. Брат приехал, ждет меня… Я с радостью в следующий раз… Спасибо, теть Лен… Да, до свидания. Будем минут через пятнадцать-двадцать. – Положив трубку, он повернулся ко мне: – Все хреново, ужинать звала.

И я понял, что мои дела и правда очень и очень неважные. Пошуршав во внутреннем кармане, я достал свой телефон и активировал экран. Звук был и правда выключен, а еще меня ждало двадцать восемь пропущенных звонков. Двадцать пять от мамы и три от отца. Три звонка от отца. Дома мне крепко не поздоровится. Я подумывал, не перезвонить ли, но сейчас ситуацию уже вряд ли чем-то можно исправить. Отвернувшись к окну, я судорожно пытался придумать, чем же оправдать двухчасовую задержку с тренировки.

Я так погрузился в страх и тревогу, что забыл о девушке и обо всем на свете. Из раздумий меня вырвали очень неуместно, распахнув снаружи дверь машины, к которой я привалился, прокручивая в голове все возможные сценарии сегодняшнего вечера дома. Едва не вывалившись из машины, я еле успел вовремя удержать равновесие, растерянно оглядываясь.

– Ради всего мясного, ты уже закончил страдать? – раздраженно проворчал Сашка, уставившись на меня. – А то тут, знаешь, некоторым нужна помощь.

Я смущенно вздрогнул. Совсем забыл о девушке и непростой ситуации, в которой мы оказались. Пулей вылетев из машины, я помог Сашке осторожно высвободить девушку из недр салона. Это оказалась задача не из легких, она пришла в себя и двигалась очень медленно, вздрагивая и постанывая. Таксист следил за нами настороженно. Видимо, только сейчас он заметил, что девушка не пьяна, а сильно избита. Что-то буркнув себе под нос, он решительно распахнул дверцу и вышел из салона, преградив нам дорогу.

– Возможно, я пожалею об этом, но не нужна ли тебе помощь? – спросил он, обращаясь к ней. – Если ты не хочешь идти с ними, и тут происходит что-то действительно плохое, то самое время сказать об этом сейчас. – Он переводил взгляд с моих испачканных кровью джинсов на нее, а потом на Сашку, который совершенно спокойно натягивал куртку.

Девушка привалилась ко мне и впервые за долгое время подала голос.

– Благодарю, все в порядке. – Ее голос был приглушенным и хриплым, а слова из себя она выталкивала будто силой, но таксист, казалось, был удовлетворен. Он смущенно отступил, неопределенно махнув рукой, сел в машину и дал по газам.

– Прям слезы мешают говорить, – прокряхтел Сашка, затаскивая девушку по ступеням парадной. У нее словно все силы ушли на разговор с водителем, и она снова обмякла. – Ну, че стоишь? Помогай, давай! – рявкнул он. – Это ж не меня дома ждут с минуты на минуту.

Мы доковыляли к лифту и поехали на шестой. Открыв дверь квартиры, Сашка снова снял куртку и, уже привычным жестом бросив ее на кушетку, опустил девушку следом. Она прикрыла глаз и затихла. В свете люстры ее лицо казалось палитрой контрастов: от мертвенно-белого до багрово-синего. Выглядело плохо.

Сашка, не обращая на нее внимания, скрылся в недрах квартиры, но вернулся через несколько секунд, неся что-то в руках.

– Слушай, чувак, ты если так тормозить будешь, то мы далеко не уедем, – сказал он мне, а потом неожиданно добавил: – Штаны снимай.

Я смущенно дернулся от того, как это прозвучало. Сашка невесело хохотнул.

– Переодевайся, а я пока говорить буду. – Он протянул мне спортивные штаны. – Мы, короче, были на тренировке, и у тебя в раздевалке, когда ты присел шнурки завязать, джинсы лопнули по шву, усек?

Я обалдело кивнул, расшнуровывая ботинки и скидывая их.

– Дальше, ты же не можешь в феврале в полностью разорванных джинсах домой идти, – продолжил он, пока я пытался безуспешно стянуть джинсы прямо в куртке. – И один парень, который живет недалеко от бассейна, предложил одолжить тебе спортивные штаны. Ты куртку расстегни, – деловито предложил Сашка. – И так, я рванул с чуваком за спасением в виде твоих штанов, а ты остался ждать в вестибюле.

Пока он вещал свой план, расхаживая по коридору взад-вперед и заложив руки за спину, я кивнул, расстегнул куртку и избавился, наконец, от джинсов.

– Это бы не заняло столько времени. – Я решил поспорить с Сашкой, параллельно натягивая спортивные штаны. – История с джинсами отличная, но мы бы управились быстрее.

– Да-а-а-а-а, но пока ты сидел в вестибюле, то познакомился с двумя девушками из женской команды по плаванию, – самодовольно продолжил Сашка, пока я зашнуровывал ботинки и рылся в карманах джинсов, вытаскивая телефон и мелочь. – А вот это верни, – он показал на телефон и мелочь. – Потому что, переодеваясь, ты забыл телефон в кармане рваных джинсов, которые остались в бассейне.

– Ты шутишь? – Я застегнул куртку и протянул руку за телефоном. – Он будет час орать, какой я невнимательный и рассеянный.

– Эт да, пока ты ему не скажешь про девчонок. – Сашка поднял палец вверх, будто указывая мне на что-то на потолке. – Давай, не тупи. Девочек мы провожали домой пешком, заболтались, потому что одна из них особо тебе понравилась.

Я все еще недоверчиво смотрел не него, протягивая руку за телефоном.

– Вали уже домой, чувак. – Сашка выдвинул ящик комода и зашвырнул туда мой телефон и деньги. – Как только твой батя поймет, что ты не со мной кувыркался на диване два часа, а кадрил девчонок, то он отвалит.

Я своим ушам не поверил.

– Че… чего? – замямлил я. Лицо налилось жаром, я мог поклясться, что щеки были просто пунцовыми.

– Ой, да ты что, батю своего не знаешь, – спокойно пожал плечами Сашка. – У него же повсюду голубизна и мямли. Давай, иди и возвращайся, как только сможешь. Скажи, что Олег привез новую приставку, завтра все равно в школу не надо, вдруг отпустит тебя на радостях, что ты себе девулю нашел.

Я что-то пытался сказать в ответ, оглядываясь на него и девушку, пока он выталкивал меня на лестничную площадку. Его слова повергли меня в настоящее смущение, и, плетясь по лестнице в свою квартиру на три этажа выше, я размышлял, подозревает ли он меня в чем-то.

Буквально за один вечер моя жизнь перевернулась с ног на голову и теперь разом происходило столько всего: фарфоровая куколка, попавшая в беду, странные слова Сашки, заставившие меня испугаться до боли в животе, а еще предстоящая ссора с отцом. Перед дверью своего дома я глубоко вдохнул и попытался успокоиться. В ближайшие полтора часа мне придется ох как несладко. С шумом выдохнув воздух сквозь стиснутые зубы, я нажал кнопку звонка.

САША

Как только за растерянным Жекой захлопнулась дверь, я повернулся к девчонке. Она все еще сидела, прикрыв опухший глаз. Кажется, она даже не пошевелилась с тех пор, как я усадил ее на мою куртку. Подойти к ней близко, как прежде в сквере, я не рискнул. Поэтому прислонился к стене напротив кушетки и постарался понять, понадобится ли скорая помощь или мы сможем справиться своими силами.

– Эй, – позвал я, беспокоясь, в сознании ли она.

– Эй… – отозвалась девчонка, приоткрыв глаз и уставившись на меня.

Взгляд у нее был тяжелым. Вроде бы в нем ничего не было, а вроде как в черную дыру смотришь.

– Я хочу спросить, раз ты сама не вызвала скорую помощь, то, наверное, это нежелательный расклад, – предположил я.

Она попыталась пошевелиться, но, поморщившись, прекратила движения и снова застыла.

– Спасибо за помощь. Немного посижу и пойду, не хочу доставлять неудобств, – длинные фразы она говорила с трудом, проглатывая слова.

– Даааа… В таком виде тебе только в морозную ночь на прогулку, – заметил я. – Ты можешь остаться. – Она затравленно вскинула на меня взгляд. – Так… Нет, ничего такого. Обработаем твои раны, отлежишься. Здесь никого нет, кроме меня. Вернется еще тот чувак, который ускакал получать люлей. Мы хотим помочь, – выходило будто я оправдывался, только не знал за что.

– Помочь… – эхом повторила она за мной. С одной стороны, девчонка выглядела настороженной и напряженной, будто готова рвануть в любой момент. Но с другой стороны, таксиста она о помощи не просила. Нам не доверяла, но ему доверяла еще меньше.

Она продолжила сидеть без движения. Меня же беспокоило только одно, идет ли еще эта ярко-красная кровь, и можно ли умереть от такой кровопотери. Можно или нет? Как я должен это спросить?

– Эээ… Слушай, не хочешь ли промыть раны и поменять одежду? – Я постарался зайти издалека. Почему в такие моменты людей беспокоят приличия, блин. Но я просто не мог выдавить из себя волнующий вопрос.

– Сменить одежду…? – снова эхом повторила она, только теперь полувопросительно.

Мне так надоело это напряжение. Я не похож на Жеку. Во мне настолько мало терпения и деликатности, что иногда я делаю, прежде чем подумать. Но тогда я не понимал, что шок от травмирующих событий может проявляться по-разному. В тот момент я был просто напуганным пятнадцатилетним пацаном, который не знал, что ему делать, поэтому психанул.

– Короче, твоя одежда грязная и в крови, ты не можешь сидеть на кушетке вечно. Надо помыться, а потом обработать раны, а то может инфекция попасть! – грубо рявкнул я. – Я дам тебе чистую одежду и не собираюсь трогать тебя и пальцем. Или можем вызвать скорую, и ты расскажешь врачам, что случилось, а они окажут тебе помощь. – После длинной яростной тирады я даже слегка запыхался.

– Я выбираю чистую одежду, – после нескольких секунд молчания тихо ответила девчонка.

Мне стало неловко. Я молча прошел в свою комнату и достал из комода спортивные штаны, футболку и толстовку. Абсолютно чистые, Мария приходила на прошлой неделе, вся одежда в комоде пахла альпийскими, мать их, лугами.

Вернувшись в коридор, я увидел, что девчонка безуспешно пытается наклониться, чтобы развязать ботинки. Но, чуть наклонившись, вдруг замирает и возвращается в исходное положение.

– Давай помогу, – буркнул я, все еще испытывая неловкость.

Убедившись, что она не собирается снова отталкивать меня, как у библиотеки, я сделал осторожный шаг и присел перед ней на корточки, стараясь двигаться медленно, хотя сердце колотилось в горле. Она не стала меня толкать, и я бережно взял ее сначала за одну ногу, а потом за другую, попеременно стягивая ботинки. И хоть она и ожидала прикосновений, но все равно дернулась в испуге.

За ботинками пришла очередь куртки, шапку она стянула сама, как ранее в метро. Я не удержался и еще раз пробежал взглядом по коротко стриженной макушке. Подняв девчонку на ноги, я бросил куртку сверху своей, не успев разглядеть, появилось ли еще одно пятно в месте, где она сидела. У моей чертовой куртки слишком темный подклад.

Девчонка нерешительно замерла, привалившись к стене. Прямо стоять ей было то ли больно, то ли трудно. Я прошел к двери ванной комнаты и распахнул ее. Приготовив девчонке полотенце, я вернулся в коридор за чистой одеждой.

– Итак, одежда, полотенце, ванна. – От неловкости момента я скатился к сарказму, сопровождая слова театральными указательными жестами. Она смотрела на меня с опаской, я стушевался. – В общем, разберешься сама. Дверь запирается, поэтому закрывайся и ничего не бойся. – Я вышел из ванной, а девчонка, тяжело переваливаясь вошла, пытаясь не касаться меня. После чего тихо и нерешительно закрыла дверь, и я услышал звук проворачивающегося замка.

Я, стараясь быть тихим, перевел дыхание. Писе-е-е-ец, во что мы вляпались. И где этот олень? Неужели отец не клюнул на нашу байку, я не мог в это поверить. Батю Жеки в жизни беспокоило только одно. Как бы сделать из сына мужика, такую мини-копию себя. А Жека немного не вписывался. Мы прям два сапога пара, вечное разочарование для своих родных. Мой, вон, меня даже видеть не мог, умотал аж на другой конец мира, лишь бы не сталкиваться по утру в коридоре. Я вытолкнул из себя неприятные мысли и прислушался.

Из ванны раздавался шум воды и тихие сдавленные то ли всхлипы, то ли вскрики. Лучше расслышать мне мешал звук работающего душа и гул газовой колонки, и у нас были довольно массивные двери, которые хреново проводили звук. Поэтому я плохо понимал, что там происходит. До тех пор, пока она не начала плакать гораздо-гораздо громче.

– Эй… – позвал я и понял, что даже не додумался спросить ее имя. Что за дебил! – Эй! – я повысил голос. – Ты в порядке? Нужна помощь?

Она не отвечала, только сдавленно рыдала и говорила-говорила-говорила. Я не понимал ни слова через дверь. Жеваный крот, и я предложил ей закрыться. Дважды дебил! Но я думал о том, чтобы она ощущала себя в безопасности, а не о предполагаемой истерике. Что делать-то? Жеки нет, и я должен туда зайти? До этого она ведь не плакала, значит, случилось еще что-то более страшное… Что там могло случиться-то? Блин-блин-блин. Я метнулся к шкафу, распахнул створки и безумным взглядом зашарил по инструментам, оставшимся от отца. Схватив отвертку, я ломанулся назад к двери ванной и попытался провернуть замок снаружи. Защелка была типовой, и не должно было возникнуть проблем с этой кругленькой штукой, но мои руки так тряслись, что успеха удалось добиться лишь с четвертой попытки.

– Слушай! – прокричал я, отшвыривая отвертку. – Я сейчас войду, чтобы помочь тебе. Ты там чем-то прикройся.

И я рванул дверь на себя. Прикрываться она и не собиралась, а просто всхлипывала и причитала. Но я не думал пялиться на нее, потому что мой взгляд застыл на кровавой луже на дне ванной. Контраст алого на ослепительно-белой поверхности был таким ярким, что мой мозг просто взорвался. Боюсь, эта картина врезалась в мою память на всю оставшуюся жизнь, и я не сразу услышал слова.

– Столько крови… – рыдала она. – Так должно быть? Так бывает? Я не знаю… Это же ненормально, да? – плакала девчонка.

– Давай вызовем скорую, – прохрипел я не своим голосом. – Я… это ж просто звездец!

– Нет! Нет! Не надо скорую! – закричала она, пытаясь выбраться из ванной, забыв о своей наготе. – Они вернут меня к нему, вернут, как в прошлый раз. Я больше не могу-у-у-у… – в конце она завыла, завалившись на кафельную стену, и сползла в эту лужу, закрывая лицо руками и продолжая громко рыдать.

От вида ее голого, покрытого синяками и ссадинами тела, трясущегося в луже крови, и от металлического запаха меня замутило. К такому меня жизнь не готовила. Я ничего не понимал. Девчонка боялась, что скорая увезет ее к тому, кто причинил ей вред? Как это вообще возможно?

Я опустился перед ванной на колени и попытался оторвать ее ладони от избитого лица.

– Слушай, скорая, конечно, сообщит твоим родителям, но они помогут тебе, и ты вернешься домой, в безопасность.

– В том то и дело, – прорыдала девчонка, дернувшись мне навстречу. В агонии она будто не ощущала, что наша кожа соприкасается, и никак на это не реагировала. – Скорая вернет меня домой.

Меня будто ударили по башке чем-то тяжелым. Врачи уведомят ее родителей и вернут домой. Она предпочитает умереть от кровопотери, только бы этого не случилось. С ней сотворили такое… дома? На минуту я выронил ее скользкие ладони из своих рук. Кто может сделать такое со своим ребенком? Я почувствовал, что вот-вот блевану. Никогда не замечал за собой такой чувствительности. Но вот, что я сказал бы: кровь и расчлененка на экране – это не то же самое, что в реальности. Когда ты видишь трэш по телеку или в кино, то понимаешь, что это не с тобой, ну, типа, понарошку. А когда ты видишь избитое тело в двадцати сантиметрах, чувствуешь запах крови и, по-моему, даже испачкался в ней, то это совсем-совсем другая тема. Я сглотнул подкатившую к горлу желчь и попытался взять себя руки.

– Давай, – тихо сказал я, и нежность моего голоса поразила меня самого. – Нужно ополоснуться и вытащить тебя отсюда.

– Что мы будем делать? – тихо прорыдала она, и для меня это «мы» прозвучало так правильно, что я сразу же успокоился.

Она перестала быть настороженной, будто разом решившись довериться мне, позволяя помочь ей выбраться из ванной и закутаться в полотенце. В этот самый момент я понял, что должен, обязан защитить ее. Теперь мы были связаны. Гребаной кровью.

– Позвоним моему брату, – решительно сказал я.

Пришло время обратиться к нему за помощью.

ЖЕНЯ

Дверь распахнулась, не успел я убрать палец с кнопки звонка. На меня смотрело страдальческое мамино лицо, красное и заплаканное. Я понял, что за эти два часа она уже получила свое. Посторонившись, мама пропустила меня в квартиру. Я попытался ей ободряюще улыбнуться, но вышло не очень. Скинув ботинки и куртку, я поплелся в зал, откуда раздавались звуки телепередачи. Лучше с этим не тянуть. Отец сидел в кресле, устремив тяжелый взгляд в телевизор, и делал вид, что не замечает меня. Со своего места я видел, как на его виске бьется жилка, явный признак того, что он в ярости.

– Добрый вечер, пап. – В прошлый раз я долго молчал, не зная, что сказать, и ничем хорошим не закончилось. – Прости за опоздание. На тренировке случилась экстренная ситуация.

– На кой черт я купил тебе мобильный телефон? – процедил он сквозь зубы, не удостоив меня и взглядом.

Я, переминаясь с ноги на ногу, размышлял, как покороче рассказать Сашкину байку. Отец ненавидел длинные объяснения. В прошлый раз он разбил мне губу так, что я пару дней не мог даже есть.

– Джинсы порвались по шву, и Сашке пришлось бежать к нашему приятелю, – как только я произнес имя друга, отец вперил в меня тяжелый взгляд, и я поспешил продолжить, – живущему неподалеку, тот одолжил мне спортивные штаны. Телефон остался в джинсах в шкафчике раздевалки.

– У тебя совсем мозгов нет?! – зло выплюнул он мне в ответ, и я понял, что разбитой губой дело не ограничится.

– Я немного отвлекся, спешил переодеться, – скороговоркой выпалил я, пока отец смотрел на меня исподлобья, все больше и больше краснея от ярости, – потому что в вестибюле меня ждала девушка, и я боялся, что она уйдет.

Отец, собравшийся уже было заорать во всю мощь легких, открыл рот и замер, словно до него не сразу дошел смысл моих слов.

– Что за девушка? – все еще злым тоном бросил он, но кровь отхлынула от лица. Боже, все не может быть настолько просто.

– Я с ней познакомился, пока ждал в вестибюле… штаны. – Я не осмелился произнести имя Сашки второй раз за вечер. Очевидно, для моего отца в таком состоянии это все равно, что красной тряпкой перед быком в разгар корриды помахать. – Она из женской команды по плаванию. Я ходил провожать ее до дома, поэтому так задержался.

– Хм… Ну-у-у… – отец поерзал в кресле, разглядывая меня без прежней ярости, и мельком скользнул взглядом по спортивным штанам, – это не отменяет того, что ты опоздал домой на два часа. Мать извелась вся!

Да, конечно! И ты тут совершенно не при чем, совершенно не ты довел ее до слез своими криками и оскорблениями. Но вместо этих слов я лишь покаянно кивнул головой.

– Будешь наказан, – решительно подытожил он, возвращаясь к телевизору, – выходные все дома просидишь, впредь внимательнее будешь. И смотри мне! Телефон чтобы назад вернул. – Он снова перевел взгляд на меня.

Я не мог поверить, что все так просто. Ни криков, ни «я выбью из тебя эту твою дурь», ни тяжелых кулаков. Кстати, теперь меня интересовало, какую именно дурь он имел в виду?

– Пап… – осторожно произнес я, решаясь рискнуть. – Но я пригласил завтра Нину в кино, – ляпнув первое пришедшее на ум женское имя, я выжидательно застыл.

– Кого? – недовольно протянул отец, снова коротко глянув на меня.

– Нину. Девушку из команды по плаванию, – врал я с каждой новой фразой все увереннее, чрезвычайно гордясь собой, что именно эту деталь придумал абсолютно самостоятельно.

– Завтра ступай, – после нескольких раздумий ответил отец, – потому что мужчина должен держать свое слово. Но все воскресенье и следующую субботу проведешь дома.

– Спасибо, пап! – Я был счастлив, даже притворяться не пришлось. Тем не менее, уходить я не рискнул, пока он не заметил, что я все еще стою перед ним, и не махнул повелительно рукой.

Это было действительно странно. Да, я был довольно несобранной личностью, потому что меня часто занимали различные посторонние мысли. Но выходит так, что Сашка нашел подход к моему отцу, а я не смог. По пути на кухню я размышлял, что, возможно, рассеянность не самая большая моя проблема. Возможно, я слишком очевиден и предсказуем. Может быть, и отец, и Сашка знают меня лучше, чем я сам. Как это вообще возможно? Боже, с каких пор все стало настолько сложным, я серьезно.

Мама сидела за столом, опустив голову в ладони, локти упирались в стол с какой-то особенной силой.

– Привет, ма, – беспечно поприветствовал ее я, упав на стул напротив.

Она в страхе вскинула лицо, но, увидев мой довольный вид, удивленно выглянула в коридор.

– Он тебя отпустил? – недоверчиво спросила она. – Я не думала, что вы так быстро… уладите все.

Ты имела в виду, что не думала, что он так быстро отделает меня и успокоится, мам?

– У меня была уважительная причина, чтобы задержаться, – заверил ее я.

– Уважительная причина? – она все еще недоверчиво смотрела на меня опухшими красными глазами.

– Да, девушка, – хитро кивнул я.

– Девушка – это уважительная причина? – взволнованно прошептала мама.

Она не спрашивала меня, где я был, почему задержался и что за девушка. Не знаю, хотелось ли мне, чтобы все было по-другому. Чтобы она вступилась за меня или же выступила против него единым фронтом со мной, а не просто сидела здесь и пыталась отрешиться от криков и звуков ударов, которые должны были доноситься из гостиной.

Новый же сценарий выбил ее из колеи. Она не знала, как себя вести, и только беспомощно хлопала глазами, заламывая руки и не решаясь спросить дальше. Тогда я не понимал, почему она терпит это. Почему позволяет ему поступать так с собой и со мной. Мне казалось, что у нас совершенно обычная семья. Не очень хорошая, не слишком плохая. У отца тяжелый характер, трудная работа, а мы с ма часто его подводим. Потому что мы рассеянные и несобранные. Это все на что хватало моих пятнадцатилетних мозгов. В пятнадцать слова «жертва» и «тиран» ничего для меня не значили, но подспудно, где-то в глубине души именно в этот вечер я начал понимать, что мне так жить не очень нравится.

– Мам, почему отец ненавидит Сашку? – задал я вопрос, который сегодня стал для меня открытием.

Я вдруг осознал, что он никогда не бил меня за плохие отметки. Да, бывал сильно недоволен, когда я проваливал тесты по физподготовке или был рассеянным, не оправдывал его надежд и ожиданий. Он ругался, кричал и оскорблял меня. Но бил только когда в деле был замешан Сашка. Отматывая назад все последние случаи, которые вспомнились, я убедился, что так оно и было.

– Ненавидит? – непонимающе переспросила мама. – С чего ты так решил? Наши семьи всегда близко дружили, ну… до случая с Ларисой. Отец и Сергей были лучшими друзьями. Как отец может ненавидеть сына лучшего друга, это глупости! – Она смотрела на меня удивленно.

М-да, не могу поверить, что был так же слеп до сегодняшнего дня. В такие моменты мне казалось, что отец полностью прав, и я тупой идиот, который не может сделать нормально абсолютно ничего и не видит дальше собственного носа.

– Сашенька всегда желанный гость в нашем доме, – продолжила мама, поднимаясь и стряхивая с себя уныние, словно это сделать так же легко, как отряхнуть руки от муки.

Она обладала идеальной способностью забывать на следующий же день, а иногда и через несколько часов, все оскорбления и крики, не замечать синяков. Часто бывала ненатурально веселой, чтобы угодить и не нагнетать обстановку. Идеальная система ускользания. Вернувшись в прошлое, я бы хотел спросить ее, почему ты терпишь это, мам? Для чего? А сейчас я спросил только:

– Как ты думаешь, если я пойду к Сашке поиграть в приставку, он рассердится?

– Он наказал тебя? – деланно бодрым тоном спросила меня мама, будто спрашивала о погоде или планах на завтра.

– Да, это воскресенье и следующую субботу домашний арест, – ответил я.

– Не думаю, что следует куда-то идти сегодня, – заметила мама, гремя кастрюлями и мягко улыбаясь, но где-то в глубине ее глаз я видел это. Мольбу и испуг. – Ты кушать хочешь? – продолжила она, отвернувшись и спрятав от меня этот затравленный взгляд.

– Нет, мам, – я тяжело вздохнул, глядя в ее худую спину. – Я спать уже пойду, ладно?

Она пожелала мне спокойной ночи и продолжила заниматься домашними делами. Про девушку мама так и не спросила. Думаю, что была слишком уж рада необычному сценарию этого вечера.

Попрощавшись с отцом, я быстро ретировался в свою комнату. И у меня даже не было мобильного телефона, чтобы сообщить Сашке, что я смогу прийти только завтра. После того как меня отпустил страх за свою шкуру, мысли все чаще и чаще возвращались к нему и девушке. Я очень надеялся, что все в порядке, что ничего страшного не произошло, а завтра будет все гораздо лучше и более ясно. Возможно, завтра нам удастся поговорить с ней. Я был абсолютно уверен, что Сашка не отпустит ее никуда в ночь, его склонность опекать слабых просто не позволит этого. Беспокойно ворочаясь с боку на бок и прокручивая различные варианты того, что может происходить тремя этажами ниже, я пролежал без сна глубоко за полночь.

САША

Я прослушал три длинных гудка, прежде чем в трубке прозвучал голос моего брата.

– Привет, что-то случилось? – Его голос был взволнованным, я редко звонил так поздно. В принципе, я вообще редко звонил.

– У меня тут проблема… – перейти к сути показалось мне лучшим решением, – точнее не у меня, а у подруги. Она пострадала в… Я не знаю… у нее идет кровь, много крови, и я не знаю, как быть… – Я скатился к тупому блеянию, будто трехлетка.

Мысли путались, а взрывы смеха и веселая болтовня на том конце провода, заглушающая голос брата, вносила еще больше непоняток в мой и без того пострадавший мозг.

– Так… подожди… – Послышались приглушенные шаги, и звуки веселья смолкли, стало тихо, поэтому следующие слова Олег прозвучали до странного громко. – Я не понял, у кого идет кровь?

– У девушки, – тупо повторил я, перед глазами все еще стояла красная лужа на ярко-белом фоне, брррр!

– Сань, я ничего не понимаю, объясни толком, в чем проблема? – терпеливый голос брата вырвал меня из переживаний этой жуткой картины снова и снова. – Вы занимались сексом и у нее пошла кровь? – уточнил он и добавил совершенно ненужную информацию. – Для первого раза это вполне естественно.

– Олег! – психанул я, но не слишком громко, чтобы не потревожить девчонку, которая лежала в данный момент на моей кровати, зажимая между ног полотенце. – Тут не в этом дело, – продолжил я тише, выходя из комнаты и почти прошептав следующие слова, – я думаю, что ее изнасиловали и избили, и сейчас идет очень много крови…

На другом конце провода повисло напряженное молчание.

– Где ты? – раздался обеспокоенный голос брата.

– Дома, – кратко ответил я.

– Еду… – я услышал звук открывающейся двери, и брат крикнул: – Милая, подойди на минутку!

– Олег! – быстро проговорил я. – Возьми Марину с собой, вряд ли… – я снова понял, что не спросил имя девчонки, – ну я в смысле… может, она осмотрит… мою подругу.

Олег, параллельно просивший свою девушку как можно быстрее вызвать такси, чертыхнулся, пробормотал что-то нечленораздельное в трубку и отключился.

Я вернулся в комнату. Девчонка лежала, прикрыв глаза, вздрагивала, из-под закрытых век катились слезы. До звонка брату у меня получилось натянуть на нее футболку и накрыть одеялом, чтобы не видеть того полотенца. Да и так теплее, скорее всего, она замерзла. Мне одновременно хотелось и не хотелось знать, продолжается ли кровотечение. Я малодушно выбрал дождаться брата. Тихо подойдя к ней, я опустился рядом с кроватью.

– Эй! – уже привычно позвал я.

– Эй… – ее здоровый глаз открылся и с мольбой посмотрел на меня.

– Сейчас приедет мой брат, – пообещал я. – Он врач… Точнее учится на врача, он нам поможет, – неуверенно продолжил я. – Его девушка тоже на врача учится… Она с ним приедет.

Девчонка кивнула и протянула мне руку. Я мягко обхватил ее ладонь и слегка сжал пальцы, успокаивающе поглаживая.

– Как тебя зовут? – спросил я после нескольких минут в тишине.

– Василиса, – тихо ответила она.

– А меня Саша, – ответил я и нервно хохотнул. – Так и хочется добавить: ну и дура.

Шельмов торшер, что за идиот! Почему в моменты напряжения из меня рвутся идиотские шутки! Хотелось разбить обо что-нибудь голову. Я почувствовал, как Василиса слабо сжала мои пальцы и несмело покосился на нее.

– Смешно, – но голос у нее, конечно, был невеселым. – Спасибо тебе, – она еще раз сжала мою руку.

Я неловко кивнул. И так в полном напряжения молчании мы просидели до того самого момента, пока в двери не провернулся замок, и она не распахнулась, ударившись с грохотом о стену.

Я выскочил в коридор. Мой брат, запыхавшись, смотрел на меня бешеными глазами, позади него маячила взволнованная Марина. Она была ниже его на полторы головы, поэтому казалось, будто Маринка подпрыгивает, чтобы что-то разглядеть из-за плеча Олега. Это выглядело до того нелепо, что я истерично заржал, как молодой конь. Олег решительно сделал шаг ко мне, и я заметил, что он делает характерный жест, чтобы залепить мне отрезвляющую пощечину…

– Стопэ-стопэ, – увернулся я. – Все в норме.

– Что произошло? – Олег тяжело дышал, скидывая ботинки и пальто, озираясь по сторонам.

Я прикрыл дверь в комнату и постарался шепотом и очень быстро ввести его в курс дела.

– Мою подругу сильно избили и, я думаю, что изнасиловали, – начал я.– Мы пытались ей помочь, но сильно идет кровь, ну… по женским делам. И я испугался, я не знаю, испугался, что… Можно умереть от такой кровопотери? – нелогично закончил я.

– Где это произошло? Здесь?? – нервно выпалил мой брат, пока Марина скинула пальто и, подхватив сумку, ринулась на кухню.

– Ты совсем что ли?? – шепотом закричал я. – Не знаю, где это произошло, упустил это в светской беседе, пока из нее хлестала кровь.

– Ты вступал с ней в интимные отношения? – продолжил мой брат, словно идиот.

– Олег! – зашипел я. – Ты меня вообще слушаешь?? Ее избили и изнасиловали. Ни к первому, ни ко второму я вообще никаким боком! – Мне хотелось его задушить. – Я ее нашел уже в таком состоянии.

– Зачем ты привел ее домой тогда? – спросил брат, быстро проходя на кухню. – Нужно вызвать скорую. – Паника отступила, а весь его вид стал деловитым и собранным. – Они осмотрят ее и госпитализируют, опираясь на то, сильно ли она пострадала.

– Нужно вызвать милицию, – тихо предположила Марина. – Правильно, что ты позвонил нам. Ночь предстоит не из легких.

– Никакой скорой, никакой милиции, – повысил я голос. – С этим я бы и сам справился. Я вам не за этим звонил.

– Не понял… – растерянно сказал Олег.

– Я не смог вызвать скорую, потому что скорая уведомит ее родителей, – пояснил я, – а нам это не нужно ни коем случае. – Я подчеркнул «нам», чтобы он понял, что это теперь напрямую касается и меня тоже.

– В смысле? – тупил мой брат. Вот старше меня на семь лет, а такой олень порой, что аж тошно.

Марина с непроницаемым лицом начала мыть руки, после чего, подхватив свою сумку, сдержанно спросила:

– Она в твоей комнате? – Я кивнул. – Я осмотрю ее, но если там что-то серьезное, то я не смогу оказать квалифицированную помощь, все-таки эти вещи не по моей части. Посмотрим… Я пошла.

Олег все еще хлопал глазами.

– Есть инфа, – разъяснил я, – что все это с ней случилось в ее доме.

Брат неверяще уставился на меня. Кровь отлила от его лица, сделав и без того бледную кожу почти белой. Фу, надеюсь, что я не выгляжу так, когда чем-то напуган. Рыжие волосы в контрасте с такой мертвенной бледностью делали его похожим на трупешник.

– Она не хочет, чтобы дома знали, где она находится и что с ней, – закончил я.

– Жесть, – пробормотал мой брат.

В повисшей тишине я рассматривал его лицо. Мы не были никогда особо близки. Конечно, он всегда рядом, если требуется оказать помощь, за которой я обращался крайне редко. В целом, у нас даже общих тем для разговора было не так уж много. Мы не проводили вместе выходные, не устраивали семейные вечера, не говоря уже о том, что он не жил со мной, как обещал нашему отцу. Сейчас мне кажется, он испытывал чувство вины за то, как поступал со мной. Но я могу его понять. Получить в восемнадцать лет почти подростка, за которого нужно нести ответственность, кому такое понравится? Поэтому мы жили так, как умели. Он жил отдельно и платил мне половину своего месячного содержания за молчание. Выгодная сделка. Я брал все, что мог получить.

На кухне показалась Марина. Я мельком взглянул на кухонные часы, оказалось, прошло около получаса с тех пор, как она скрылась в моей комнате. Маринка была немного бледной, Олег взволнованно поднялся и подошел к ней, мягко обхватив за плечи. Думаю, что он мог бы пить воду из лужи, если бы она попросила.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил я, пока она, уткнувшись в грудь Олега лицом, глубоко дышала.

– Она сильно пострадала, но все не так плохо. Сейчас ей ничего не угрожает, насколько я могу судить. – Марина обернулась ко мне и села за стол. А теперь, – она строго посмотрела на меня, – давай обсудим все то, чему мы здесь стали свидетелями.

Я одновременно испытал глубокое облегчение и чертову неловкость. От разговора не отвертеться. Маринка с самой школы держала за яйца моего брата и всех, кого считала нужным. Эта подруга умеет получить то, что ее интересует, так что проще сразу сдаться.

ВАСИЛИСА

Чувство полета. Это ни с чем не сравнимое ощущение легкости и невесомости сделало меня почти счастливой. Словно потоки воздуха подхватили одеревеневшее тело и понесли в пустоту. Ни чувств, ни эмоций.

Но он поблизости, никогда не отступает. Больно дернув за волосы, меня вырвали из благословенного небытия и потащили. Удары сыпались отовсюду. Пинок. Грубый тычок. Вырванный клок волос. Все вперемешку. А потом пришла боль. Везде, в каждой клеточке уставшего тела, она взрывалась и пульсировала, не отпуская. Удар – боль. Новый удар – новые грани боли. В сознании вспыхнула мысль, что сильнее, больнее уже невозможно. Все оттенки прочувствованы и пережиты, хуже ведь быть не может. И я упрямо сжала губы, чтобы не вырвалось ни стона, ни мольбы о пощаде.

Но я просто не до конца разобралась в многогранности страданий. Потому что когда пришла боль, которая разорвала меня на части, я поняла, до этого была лишь прелюдия. Настоящее страдание здесь. В навалившемся всем весом, дышащем перегаром теле. В этой дикой агонии. В грубых толчках. Вот она – настоящая пытка. И я кричала. И молила о пощаде, ненавидя себя, показывая слабость и ничтожность своего тела. Мой крик все длился и длился. Смешиваясь с ударами и приказами заткнуться. Смешиваясь с кровью разбитых губ. И этой агонии не было конца. Наконец потная мозолистая ладонь надавила на лицо, и я почувствовала, как сознание меркнет. Я надеялась, что больше не будет ничего. И мне удалось заслужить смерть. Ведь любой пытке рано или поздно должен настать конец.

Но потом появились руки и подхватили меня. Не злые крепкие кулаки, а чуть шершавые неловкие ладони. Они укачивали и грели, гладили утешительно, с добротой и состраданием. Почти как мамины, но у нее не было такой загрубевшей кожи. Руки оберегали, и мне казалось, что я слышала бормотание снаружи моего кокона. Голос обещал, что теперь все будет хорошо, а руки держали крепко, но нежно. И потоки теплого воздуха вновь подхватили мой кокон с исстрадавшимся телом, отправив его в блаженное ничто…

ЖЕНЯ

Не уверен, удалось ли мне поспать вообще. Тело вроде проваливалось в короткую дрему, а потом я вскакивал на постели, беспокойно сверяясь с часами. В пять утра окончательно проснулся, не испытывая бодрости, только лишь нервное возбуждение. С тревогой и нетерпением я прислушивался к звукам в квартире, ожидая. Наконец прозвонил будильник отца, и я, затаившись, слушал, как он в привычном ритме собирается на работу. Время, казалось, текло бесконечно медленно. Когда за отцом громко захлопнулась входная дверь, я подскочил как ужаленный.

Мама любит поспать в субботу и раньше девяти вряд ли выйдет из родительской спальни. Приняв душ со скоростью света, я натянул одежду и нацарапал в темноте записку для мамы о несуществующем походе в кино с несуществующей девушкой. После чего, практически бесшумно закрыв за собой дверь, рванул вниз по лестнице, перепрыгивая несколько ступенек за раз.

С тревогой я нажал кнопку звонка у привычной двери на шестом этаже. Тишина. Ну да, сейчас семь утра, но неужели они там мирно посапывают? Или, может быть, их вообще нет? Им пришлось поехать в больницу? Все обернулось хуже, чем я думал? Сердце колотилось с такой силой, что я снова нажал кнопку звонка и не отпускал, пока не услышал какие-то звуки за дверью.

Наконец дверь открылась, и я увидел бледное заспанное лицо Олега. Мы недоуменно смотрели друг на друга.

– Ты чего, Жень? – недовольно буркнул Олег. – Ты что тут делаешь?

Мне ему хотелось задать точно такой же вопрос. Он никогда ночевать не оставался, Сашка его всегда выпихивал, да и Олег задержаться у брата обычно не стремился.

– Эммм… А Сашка где? – неуверенно спросил я, размышляя, в курсе ли ситуации Олег. Не может же быть совпадением то, что он здесь оказался.

– Спит, – коротко ответил Олег, подозрительно глядя на меня. Я видел, что он уже немного пришел в себя, и шестеренки завертелись в его голове.

– Я тогда к нему, – постарался говорить нейтрально. – Мы вроде как договорились сегодня пораньше встретиться.

Без приглашения я прошел в квартиру, так что Олегу пришлось посторониться. Я спокойно разделся, хотя внутри все вибрировало от нетерпения и неизвестности, и направился к закрытой двери Сашкиной комнаты.

– А Саня спит в зале, – остановил меня голос Олега. – Там Василиса.

Василиса. Ее зовут Василиса, и она здесь. Значит, все более-менее в порядке? Я постарался как можно более невозмутимо пожать плечами.

– А… ну да, точно, – сдержанно ответил я.

– То есть для тебя это не сюрприз? – хмыкнул Олег. Но я уже был в зале и глупо смотрел на незаправленный диван. Сашки на нем не было.

– Его там нет, – сказал я, вернувшись в коридор. И прежде чем Олег успел меня остановить, я очень тихо приоткрыл дверь в комнату друга.

В темноте я смог разглядеть лишь смутную фигуру на кровати, закутанную в одеяло, и Сашку, скрючившегося на полу, рядом с изголовьем. Он откинул голову на стену, согнув ноги в коленях, одна рука покоилась на полу, а второй он сжимал тонкую руку, высовывающуюся из-под одеяла.

Я тихо подошел к другу и тронул его за плечо. Он вздрогнул, и в темноте заблестели открывшиеся глаза. Сашка непонимающе уставился на меня, будто не узнавал. Я жестами показал ему на коридор и, дождавшись его кивка, вышел.

Через минуту Саня последовал за мной. Весь вид его был помятым и изможденным. Под глазами темнели синяки. Он очень тихо, но плотно закрыл дверь и хмуро кивнув Олегу, толкнул меня плечом, безмолвно призывая двигать на кухню.

– Да-да, вам столько нужно обсудить, – с сарказмом бросил Олег, – не обращайте на меня внимания. – Хмыкнув, он двинулся в сторону родительской спальни.

Я удивленно приподнял брови. Спальня родителей пустовала с того самого момента, как Сашкин отец уехал из дома. Там всегда царила идеальная чистота, поддерживаемая приходящей раз в неделю Марией, но туда никто никогда не заходил без особой надобности. Неужели Олег ночевал там?

Оказавшись на кухне, я привычным движением включил свет и прошел к плите, пока Сашка усаживался за стол. Здесь я чувствовал себя привычнее, чем дома. Повязав фартук, я принялся готовить субботний завтрак так, будто вчера не произошло ничего из ряда вон, и будто после еды мы, как и в любую другую субботу, засядем за игру в «Мортал комбат», пока адаптер приставки не задымится.

Пока я доставал продукты из холодильника и готовил омлет, Сашка и слова не проронил. Тишина казалась гнетущей, но я знал, что он заговорит тогда, когда будет готов, поэтому сосредоточился на взбивании яиц и обжарке бекона и овощей. Омлет томился под крышкой, а я приступил к варке кофе, когда Сашка, наконец, подал голос.

– Не пустил тебя вчера? – Он звучал настолько уставшим, что я обернулся и внимательно посмотрел на друга. Сашкино лицо было бледным и осунувшимся, а еще в его взгляде появилось какое-то новое выражение, будто за ночь он повзрослел сразу на пару лет.

– Я не рискнул приходить, прости! – Я постарался быстренько обрисовать свой вечер дома. – Байка прокатила, но я не рискнул. Вряд ли нам нужно было сегодняшним утром два избитых тела.

Сашка понимающе хмыкнул, криво улыбнулся, и напряжение рассеялось. Раскидав омлет по тарелкам, я нарезал хлеб и разбавил кофе молоком, после чего быстро расставил все это на столе и сел напротив Сашки.

– Ешь, – сказал я, указывая вилкой на его тарелку, – а потом расскажешь.

Саня вяло ковырялся в еде, зато кофе выпил двойную порцию. Никогда не видел, чтобы он так сдержанно реагировал на мою готовку, обычно субботний завтрак проглатывал с такой скоростью, будто не жевал вообще. Допивая вторую чашку кофе, он приступил к рассказу, и мой аппетит тоже дал трещину. После описания приключений в ванной я отодвинул от себя тарелку, не съев и половины.

– Марина сделала ей укол какой-то успокоительной наркоты, – закончил Сашка, – но среди ночи она все равно начала кричать и как будто бредить. Это было даже более жутко, чем кровь. – Прикрыв глаза, он снова откинул голову назад, упершись затылком в стену.

– Так что Марина сказала-то? – уточнил я.

– Она говорит, что оказала ей помощь, – ответил Сашка. – Но нужно все равно попасть к женскому врачу. Это все, что я знаю.

– В смысле? – не понял я.

– Ну Марина – врач для младенцев же, – начал объяснять Сашка, – это раз. А второе – нужны какие-то инструменты, чтобы полное обследование провести. Что-то типа того и…

– Это я примерно понял, – прервал его я. – А что она сказала случилось с… Василисой? – мне было немного непривычно произносить имя девушки.

– Ничего не сказала, – недовольно ответил Сашка и скривил лицо. – Типа врачебная тайна. Если Василиса захочет, как сказала Марина, то сама нам расскажет.

И хотя это было логично, но все равно немного несправедливо. Я тяжело вздохнул:

– Что же нам теперь делать?

– Ой, да после всестороннего допроса, – Сашка закатил глаза, – Марина позвонила своей матери, долго там что-то шепталась с ней за закрытой дверью. А потом сказала, что завтра… ой, то есть уже сегодня, ее маман примет Василису в больнице, но типа неофициально, по знакомству.

– Это же хорошо, да? – неуверенно спросил я.

– Наверное, не знаю, – устало ответил Сашка. – Они сегодня к часу туда поедут. Маринкина мама типа крутой женский врач, думаю, она поможет.

И тут я услышал, как с тихим неуверенным звуком открылась дверь Сашкиной комнаты. Мы переглянулись и напряглись. Послышались шаркающие шаги, и в коридоре появилась фигура, на которой до смешного нелепо болтались Сашкины спортивные штаны и огромная толстовка. Фигура сделала несколько шагов вперед, явив нашим глазам опухшее и избитое лицо Василисы, с беспомощно сощуренными от яркого света глазами. Привыкнув к свету люстры, она по очереди посмотрела на нас с Сашкой и сказала своим низким красивым голосом:

– Привет.

ВАСИЛИСА

Они смотрели на меня настороженно, будто я была диким зверем. Я же разглядывала их в ответ, пытаясь найти в себе чувство страха. Их двое, а я одна. Не пора ли начать бояться, Василиса?

Каждая клеточка тела болела и ныла, ходить получалось только опираясь о стену. Проснувшись, я обнаружила на себе чужие вещи и памперс. В любой другой ситуации я бы ощущала смущение, но сейчас внутри разливалось безразличие. Смутно я помнила, как Саша помогал мне выйти из ванной, но осматривала меня девушка. Они видели мое голое избитое тело, но кроме равнодушия я ничего не чувствовала. Я была оболочкой со звенящей пустотой внутри. Даже физическая боль ощущалась притупленной.

– Доброе… кхм… в общем, утро. – Парень в фартуке смешался, будто сказал что-то не то. Саша лишь сдержанно улыбнулся мне уголком рта и кивнул.

Они были такие разные, но в то же время похожи, будто братья, словно что-то роднило их. Я заметила схожесть в повадках, одинаковом повороте головы, позах. Какая-то далекая часть меня вспомнила, как я любила рассматривать их в неловких, но милых моментах у трамвайной остановки. Они были красивыми. Каждый по-своему, но, безусловно, завораживающими. У Саши была бледная кожа и рыжие волосы, но краснел почему-то всегда голубоглазый блондин. Они были маленькой тайной той, прежней Василисы, отдушиной трижды в неделю в бесконечном страхе, который сопровождал ее жизнь. Секретные мальчики из метро.

– Меня зовут Василиса, – представилась я, обращаясь к блондину. Мне хотелось потрясти себя, как неваляшку, в поисках каких-то эмоций, голос прозвучал отстраненно.

Глаза парня расширились, и он покраснел. Снова. Подскочив со стула, он потер ладонями бедра, будто втирая что-то в спортивные штаны, и это движение вызвало во мне смутное воспоминание…

– А я – Женя. – Его голос оборвал смутные картинки перед глазами. – Проходи, присаживайся. Возможно, ты голодна? – Тон и вид излучали радушие, как будто он был гостеприимным хозяином, а я желанной гостьей.

Не успела я ничего ответить, как он уже засуетился, доставая еще одну тарелку и сервируя мне завтрак. От одной мысли о еде затошнило, но я не стала возражать. Я неуверенно сдвинулась с места, памперс стеснял движения, будто матрас между ног зажат. Каждый шаг отдавался тупой болью, и опереться было не на что, кроме стола. Стараясь двигаться медленно, я прошла на кухню, сев спиной к окну, чтобы коридор хорошо просматривался с моего места. Контакт с мягким сидением кухонного уголка и необходимость согнуться практически заставили меня кричать. Сдерживая стон, я одновременно пыталась осмотреться. Кухня была довольно большой, можно было передвигаться, не касаясь друг друга, и при желании у меня было целых две возможности к отступлению. Плюс, здесь куча приспособлений, которые можно превратить в тяжеленное оружие. Но я сомневалась, что смогу двигаться быстро, так что их все еще двое, а я беспомощна.

Я заметила, что Саша внимательно наблюдает за моим шарящим взглядом, и мне показалось, что он просто-таки читает мои мысли. У него проницательный взгляд.

– Хочу сказать спасибо, – я знала, что эти слова нужно и стоит сказать, – за то, что не бросили меня там, у библиотеки. – Женя суетливо уронил лопатку, я повернулась непосредственно к Саше. – И спасибо, что не стал звонить в скорую.

Они смущенно молчали. Да и что тут ответишь.

Не за что, ванна всегда к твоим услугам, заливай ее кровью на здоровье?

– Вы с Мариной поедете к врачу в обед? – уточнил Саша, и я кивнула. Эта Марина была добра ко мне, хотя видела впервые. – Нужно подобрать тебе одежду, не поедешь же ты так, – продолжил парень, а во мне, наконец, проснулась первая эмоция за сегодняшнее утро. Паника.

Одежда…

– А где… где моя одежда? – задыхаясь спросила я.

– Слушай, – по-моему он испугался моей реакции. – Она была слишком испачкана, не думаю, что стоит попытаться стирать. Я сложил в мусорный пакет.

– А куртка? – я не хотела, чтобы мой голос звучал так по-злому, но не могла себя контролировать.

– Тоже там, – извиняющимся тоном сказал он, а потом будто оправдываясь добавил: – Она полностью убита.

– Ты выкинул?! – не своим голосом заорала я, от напряжения стало больно, но ярость была такой сильной, что боль, вспыхнув на секунду, отступила.

– Нет-нет, спокойно, – он поднял руки, будто защищаясь, и я поняла, что не заметила, как вскочила с места, правая рука сжимала вилку так, что побелели костяшки пальцев.

Жгучая волна прокатилась от макушки до кончиков пальцев. Прекрасно, Василиса. Вот и приступы агрессии. А дальше что? Пырнешь их вилкой в благодарность за помощь? Женя стоял с открытым ртом, а на плите скворчала яичница. Боже, параноидальная истеричка со стажем. Вот кто я. Заставив себя выпустить вилку из рук, я снова села.

– Извините меня. – Ярость схлынула так же быстро, как и поднялась во мне, стало стыдно. Утешало только то, что им еще недолго терпеть меня в своей жизни. – В куртке зашит потайной карман. Там все мои документы, все, что осталось от моей жизни.

Женя вернулся к приготовлению завтрака, его спина была напряженной. Саша же молча встал и вышел в коридор. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Вывалив содержимое сковородки на тарелку, Женя присел рядом со мной и ободряюще улыбнулся.

– Все будет хорошо, – пообещал мне он. – Тебя здесь не обидят.

Саша вернулся, неся в руках мою окровавленную куртку и ножницы. Он передал мне верхнюю одежду, а ножницы положил на стол между нами. Я попыталась улыбнуться ему, вложив в эту слабую улыбку все сожаление, которое испытывала. Он кивнул, мол, большое дело, ты чуть не кинулась на нас с вилкой. Это нормально.

Куртка действительно была безнадежно испорчена, но у меня не было других вещей, поэтому я аккуратно вспорола ножницами подкладку, нащупывая острые края пластикового конверта. У меня вырвался вздох. Все было на месте.

– Извини, – я осторожно обратилась к Саше, – могу ли я попросить нитки с иголкой? Я знаю, что вы уже оказали мне доброты больше, чем кто-либо, – нерешительно продолжила я. – Но это моя единственная одежда. Могу ли я постирать ее и высушить? Можно посушить на батарее, чтобы это не заняло много времени.

Они оба недоуменно смотрели на меня, Саша даже брови приподнял. Передо мной остывала яичница, а в горле стоял ком, я чувствовала, что горячие слезы вот-вот польются по щекам. Меня немного пугало то, как быстро я перескакивала с безразличия и чувства пустоты к ярости, затем стыду и чувству вины, а потом к желанию плакать.

– Я имею в виду, что не уверена, что до посещения больницы все успеет высохнуть, – пояснила я. – Не хотелось бы беспокоить вас больше, чем я уже это сделала.

– Ой да ладно тебе! – Женя мягко освободил мои руки от грязной рваной куртки и, переглянувшись с Сашей, кинул ее на пол. Я было дернулась от его прикосновения, но оно было комфортным, деликатным. – Думаешь, ты можешь напугать нас вилкой? – он хохотнул. – Нас так просто не возьмешь.

– А куда ты собралась идти после больницы? – скептично спросил меня Саша. – Какой у тебя план?

Я подавленно молчала.

– Итак, – деловито начал Саша, а Женя встал, подхватил мою куртку и унес в коридор. – Эту одежду мы выкинем, она не подлежит восстановлению. Для больницы подберем тебе что-то из моего, а после больницы ты вернешься сюда.

– А как же твои родители? – с сомнением спросила я. Не уверена, что мое появление здесь останется незамеченным. Да, сейчас, очевидно, родители были в отъезде, но они ведь вернутся.

– Здесь только я, больше никого, – коротко ответил Саша.

– А Марина и Олег? – я окончательно запуталась, на вид он казался чуть старше меня. Разве может подросток жить один?

– Они живут в другом месте, – пояснил Саша, как нечто само собой разумеющееся.

– Видишь, – подал голос вернувшийся с пустыми руками Женя. – Все как нельзя кстати. Ты можешь оставаться столько, сколько нужно.

– Но… – я растерялась. Все не может быть настолько удачно. Вчера моя жизнь едва не закончилась на холодных ступенях библиотеки, но одновременно я сорвала джек-пот, встретив в многомиллионном городе именно тех людей, которые помогут мне разрешить все проблемы. Разве так бывает? В особенности со мной. Здесь должна крыться какая-то злая шутка.

– Ты можешь не беспокоиться, – Саша снова будто мысли мои прочитал. – Займешь мою комнату, она, кстати, запирается на замок, – сказал он, словно между прочим.

Я недоуменно переводила взгляд с одного участливого лица на другое. Очень тихий и тонкий голосок внутри меня уговаривал поверить им. Все люди в мире не могут быть подонками, говорил он. Они уже могли много раз причинить тебе вред. Они хорошие, уговаривал голосок. Но зачем им такая головная боль? Я не могла понять.

Молчание прервала Марина, появившись на кухне в халате, немного растрепанная и зевающая. Поздоровавшись со всеми, она бросила удивленный, но не слишком, взгляд на Женю, после чего скрылась в ванной, поманив меня за собой.

– Ну так что? Останешься? – с надеждой спросил Женя.

Я не ответила. В голове все перемешалось. Жить в квартире, где нет взрослых, а есть только два парня-подростка. Они не вызывали во мне такой волны страха и ужаса, как… он. Но одно дело сидеть на безопасном расстоянии в кухне, а другое дело соприкасаться постоянно, оставшись с ними в замкнутом пространстве. Они помогли мне, говорили, что все будет в порядке, но… раньше я тоже слышала подобное.

Женя продолжал пытливо смотреть на меня. Я неопределенно дернула плечом и, тяжело опираясь на стол, поднялась и прошаркала в сторону ванной, огибая сидящего прямо передо мной Женю. Я помнила, что его прикосновение не вызвало плохих эмоций, но мое тело диктовало свои условия. Больше всего на свете мне хотелось чувствовать себя в безопасности.

С трудом добравшись до ванной, я постучала. Марина открыла и пропустила меня внутрь. Задав неизбежные вопросы о моем кровотечении, она убедилась, что оно прекратилось и, облегченно выдохнув, принялась осматривать синяки, обработав их антисептиком и мазью. Я все думала, как задать вопрос, мучавший меня с того самого момента, как я встала с кровати.

– Почему на мне памперс? – Неужели крови было настолько много или же я описалась под себя? Ведь памперсы надевают взрослым людям только когда все совсем плохо? Я не знала.

– Извини, – объяснила она. – Ночью парни оббегали все магазины и аптеки, белья было нигде не купить. Пришлось вот так выкручиваться и купить то, что было. Сегодня по дороге в больницу заедем, купим тебе новое белье, хорошо? – мягко спросила она.

Я облегченно выдохнула. Никаких особых ужасов.

– А… к врачу нам нужно обязательно? – тихо спросила я, не зная, как задать незнакомому толком человеку мучившие меня вопросы. Почему было столько крови? Что будет делать врач? Мне было так страшно, что снова накатила тошнота.

– Да, – Марина кивнула. – Я уверена, что все более-менее в порядке, иначе кровотечение бы продолжилось. Но лучше если тебя осмотрит опытный врач, потому что Саша сказал… – она немного смешалась. – Что было много крови, в общем.

Я кивнула, пытаясь не слишком задерживаться на воспоминаниях об этом. Поблагодарив Марину, я практически выползла из ванной и неуверенно замерла в коридоре перед зеркалом. Выглядело так, как ощущалось. Болезненно. Уродливо. Наконец моя гнилая грязная сущность гармонировала с внешним видом. Мне хотелось верить, что эти два парня, с которыми я останусь один на один в квартире, помогают мне, потому что они добры. Вряд ли хоть кто-то позарится на уродливого демона, в которого меня превратили его кулаки. И часть меня сожалела, что через месяц все это сойдет, и внешне я буду выглядеть так, словно ничего и не случилось. Мне бы хотелось остаться такой навеки. Потому что такой я и была. Уродливый демон Василиса. В отражении я увидела Женю, который нерешительно остановился чуть поодаль от меня. Вилкой, говорил, его не испугать.

– Сашка там тебе одежду приготовил, – пояснил он.

– Спасибо, я уже иду. – Я медленно проследовала за ним в комнату.

Одежда стопочкой лежала на кровати, одеяло было аккуратно заправлено, шторы отдернуты, и комнату заливал утренний скудный свет с улицы. Само помещение было очень большим, наверное, это самая большая комната в квартире. В первый раз я не заметила, но кровати было две, будто изначально тут жили два человека. Но сейчас вторая кровать больше служила складом, стопками на ней громоздились журналы, приваленные к стене, еще какие-то пластиковые коробки и джойстики. Вроде как должно бы выглядеть бардак бардаком, но все стопки были упорядочены и выглядело опрятно. Рядом с кроватью-складом располагался огромный телевизор, а в углу, рядом со шкафом, был центр этого помещения. Я бы сказала алтарь. Огромный монитор и большущий стол, рядом с которым высился просто-таки трон. Никогда не видела такого внушительного офисного кресла. Уверена, что упав в него, можно было утонуть. Оглядевшись кругом, я решила, что эта комната не лишена уюта и своего сурового очарования, так же как и ее хозяин.

Я заметила, что парни с любопытством и настороженностью наблюдают за мной. Ожидают реакции или боятся? Покосившись на них, я указала пальцем на кресло-трон и вопросительно подняла брови, Саша великодушно кивнул. Прошаркав к трону, я осторожно опустилась на него. Или, точнее сказать, в него. Кресло обняло меня со всех сторон, и даже боль во всем теле не смогла полностью погасить чувство уюта, охватившее меня. Почти как при прикосновении к Жене. Я нашла объяснение приятным эмоциям от его касаний. Это ощущалось уютным. Как будто я вернулась домой. Я закрыла глаза и улыбнулась, немного покачавшись всем телом. Конечно, это не кресло-качалка, но все же какое-то ощущение укачивания возникло. Удовлетворенно вздохнув, я подняла веки и наткнулась на две пары глаз, жадно рассматривающих меня. Выражение лиц парней было настолько схожим, а взгляды были почти идентичные, что мне стало даже немного неловко, будто я застала их за чем-то неприличным. Но не отвратительным. Это всколыхнуло во мне прежние чувства, на которые была способна та Василиса, которую еще никто не убил. Повисла тишина, и некоторое время мы так и сидели, будто загипнотизированные каким-то незнакомым напряжением, повисшем в воздухе.

Голос Марины, прокричавшей из коридора о том, что необходимо собираться, выдернул нас из этого момента. Женя сдавленно прокашлялся и отвел взгляд. Саша спокойно поднялся и вышел из комнаты. Напряжение рассеялось. Этот голос вернул меня к настоящему, напомнив, что я больше не девочка, которая наблюдает за двумя красивыми мальчиками, идущими в метро. Той девочки больше нет, остался только уродливый демон Василиса, избитое изувеченное существо, грязное и испорченное.

САША

За девчонками захлопнулась дверь. Я еще раз прокрутил в голове образ Василисы, в мешковатых спортивных вещах не по размеру и надвинутой низко на лоб кепке. От холода не спасает, зато синяков почти не видно, особенно если нижнюю часть лица прятать за широким воротом куртки. Жекина идея. Иногда он бывает по-настоящему гениальным.

Олег с самого утра был сдержанным и молчаливым. Он добродушно поздоровался с Василисой и даже не заметил, как она вздрогнула и напряглась при виде незнакомого мужчины. Он был вежлив и мил с Мариной, как и обычно, а нас с Жекой будто не замечал. Я ждал отповеди, мой брат никогда особо не умел держать свое мнение при себе. Вечно совал нос в чужой вопрос. Он маячил в гостиной, вроде как складывал постельное белье на диване. Сейчас расплачусь от этой заботы. Я двинул в кухню, где Жека мыл посуду после завтрака. Я не собирался облегчать задачу чуваку в гостиной, мне уже не двенадцать, чтобы бегать за ним хвостиком и ловить каждое слово, как жалкий щенок.

Жека при виде меня кивнул и продолжил уборку. Иногда в нем просыпалась настоящая Золушка. Наверное, он был хозяйственный, из тех, кто любит создавать уют и видят в месте, где они ночуют, больше, чем просто стены. К сожалению, ему не было дано проявить эту свою черту нигде, кроме этой квартиры. Дорого бы я дал, чтобы увидеть лицо его бати, появись Жека перед ним в переднике.

Олег пыхтел в гостиной. Казалось, что я слышу его прям здесь. Учитывая шум бегущей воды и звон соприкасающихся тарелок, брат был очень шумным – его терпение на исходе. Так и жаждет поделиться своим ценным мнением. Я схватил яблоко из вазы на столе и вонзил в него зубы с оглушающим хрустом. Развалившись на диванчике, начал ждать, и… три, два, один!

Олег залетел на кухню. Видно было, что мой обычно мягкий и покладистый брат накрутил себя как мог, прежде чем принять настолько серьезный вид. Деловым и собранным, мне кажется, он был только когда дело касалось медицины. Но сейчас его прям-таки распирало от возмущения.

– Александр! – я аж подавился от такого официоза. – Думаю, что пришло время серьезно поговорить.

– Внимательно… – с сарказмом ответил я, делая приглашающий жест рукой.

– Тебе не кажется, что это… семейный разговор? – ненадолго смешался Олег, покосившись на Жеку.

– Какой-какой? – уточнил я, будто не расслышал. Не, во дает, семейный! – Жека тут останется, потому что мне неохота потом ему все пересказывать по второму разу, – обозначил я рамки.

– Так… – Олег окончательно смешался и весь его пыл погас. Да-а-а, ненадолго тебя хватило, братец. – Учитывая все то, что ты нам вчера рассказал… эта девушка… Василиса… она нуждается в помощи, – запинаясь, проговорил мой брат.

– Да, и мы окажем ей любую помощь, которую сможем, – согласился я.

– Кто мы? – взвился Олег. – Необходимо обратиться в соответствующие органы… Да, она не захотела идти в милицию, чтобы не проходить унизительную процедуру освидетельствования… я полагаю, – продолжил брат. – Но дальше-то что? Органы опеки? Нужно найти информацию, кто занимается этими вопросами.

– Мы обязательно найдем всю информацию, которую захочет найти Василиса, – уверил его я. Жека тем временем закончил с посудой, вытер руки и присоединился к нам за столом. – Когда она будет готова и попросит нас об этом. – Я сделал ударение на последней части предложения.

– А до этого что? – недоумевающе вытаращился на меня Олег.

– А до этого ничего, – пожал я плечами, – будем спокойно жить и подождем, пока она поправится и будет готова обсудить это.

– Где жить? – Олег снова начал закипать. – Здесь? Это тебе не бездомную собаку или кота домой притащить, – втолковывал мне брат. – Она несовершеннолетняя, ее будут искать. У нас могут быть неприятности.

– У нас? – я насмешливо вскинул брови. – Ты никак собрался тут остаться и заботиться о несчастных беспризорниках.

Брат густо покраснел в ответ на мое замечание. Да, я знал, что бью ниже пояса, но он меня достал.

– Не забывай, я все же несу за тебя ответственность. – Голос Олега дрогнул. Ну хоть совести хватает не смотреть мне в глаза, произнося такие слова.

– Олег! Я – взрослый парень, думал, что с этим мы уже решили, – мне надоело играть в поддавки, ты хочешь говорить открыто, давай говорить открыто, дорогой брат. – Я не лезу в твою жизнь, ты не лезешь в мою. У тебя нет от меня проблем, я соблюдаю свою часть сделки. Соблюдай и ты свою.

– А если отец узнает?

Я закатил глаза. Что за наивняк?

– Слушай, ты еще не понял? Да пофиг ему! – сказал я со смешком. – Пока у нас нет проблем с законом, и его не ищут какие-нибудь там службы, ему на нас насрать. – Олег поморщился, услышав мои циничные слова. – Меня это вполне устраивает, лишь бы денежки капали. – Я до конца прояснил свою позицию и сложил руки на груди, ожидая отповеди моего милого брата.

– Ладно. – Олег проигнорировал мои слова об отце. – Но не говори, что я тебя не предупреждал. И когда начнутся проблемы, а они обязательно начнутся, – пригрозил он, – не надо звонить на ночь глядя и просить помощи.

Он хотел казаться хуже, чем был. Я впервые попросил у него помощи за последние четыре года, не думаю, что так уж успел ему надоесть. Но переговоры ему вести не стоит, для этого он никуда не годится. Надеюсь, что в операционной редко приходится спорить и убеждать коллег в своей правоте, иначе моего брата ждет профессиональный провал.

– Я буду звонить и просить тебя о помощи, когда мне это понадобится, – ответил я, глядя ему в глаза. – И ты мне поможешь. Я не так часто прошу, чтобы ты утомился прям.

– Я не имел в виду… – Он покраснел и начал мямлить. Боже, серьезно? Ему надо научиться не так сильно поддаваться на манипуляции. – Ты всегда знаешь, что я готов помочь. Я не хотел сказать… – Он окончательно смешался и замолк, но после нескольких секунд молчания добавил: – Я не хочу, чтобы случилось что-то плохое… с тобой.

О-о-о-о, ты опоздал. Лет так на десять, дружок. Или на пять, когда все еще могло быть хорошо.

– Олег, – я немного смягчился, его вины в том, как сложилась наша жизнь, было не так уж и много, – давай все останется как прежде. А прежде я не доставлял тебе неприятностей и соблюдал все наши договоренности.

Брат кивнул. Женька сидел тише воды, ниже травы. Мне кажется, что он вообще ни разу не видел, чтобы мой брат столько говорил. Поэтому он наблюдал за всем этим разговором широко открытыми глазами. Вкратце он был в курсе нашей с Олегом договоренности, но всех подробностей мы с Жекой не обсуждали. Так что друг слышал только ту версию, в которую верили его родители и все остальные соседи.

Я откинулся на спинку диванчика, разглядывал обоих и размышлял. Вот сидит человек, который внешне похож на меня, как две капли воды. Я точно видел, каким буду в двадцать три, как взросление повлияет на меня внешне. Но этот человек был самым чужим на свете. Нас связывала кровь, а больше ничего. И вот совершенно чужой человек, не похожий на меня ни внешне, ни внутренне, но с ним меня связывает вся жизнь. Он знал мои привычки, распорядок дня, раз в неделю помогал мне с закупом продуктов и делал так, чтобы я не сдох от последствий своей скверной стряпни. С этим человеком меня связывало нечто большее, чем кровь и условности. Личный выбор? Судьба? Стечение обстоятельств?

Это был первый момент в моей жизнь, когда я задумался, из чего складывается семья. Ведь семья нужна каждому человеку.

ВАСИЛИСА

Марина вела себя мягко и учтиво, пытаясь завести разговор на отвлеченные темы, но меня все больше и больше беспокоил предстоящий визит к врачу. Будет ли это больно? Мне было даже сложно идти, все настолько болело там… внизу. Я даже подумать боялась, что меня будут осматривать и прикасаться. Ожидание казалось невыносимым. Словно удлиняя эту пытку, мы заехали в магазин за бельем. Было позднее утро субботы, магазины открылись едва ли больше часа назад, и народа было немного, но я почувствовала невольную тревогу, когда Марина, выйдя из такси, устремилась по улице к торговому центру, даже не оглянувшись. Она шла не быстро, но мне пришлось постараться, чтобы успеть за ней. Едва сдерживая стоны боли, я тащилась следом, мне казалось очень важным не упустить ее из виду. Это было самым важным. Паника начала накатывать, и я ускорила шаг, почти наступая на пятки девушке Олега. Я не понимала, почему мне так важно было быть рядом с Мариной, тем более, тревога не улеглась до конца и все еще билась где-то в горле, мешая дышать. Я почти не разбирала слов девушки, спеша за ней между рядами и просто кивая на какие-то вопросы. Меня бросало то в жар, то в холод. Вдруг затылком я почувствовала, что за спиной кто-то стоит. Внутри меня все обмерло. Неужели?..

Резко обернувшись, я наткнулась на фигуру незнакомки, которая рассматривала комплекты белья на вешалках, не обращая на меня ни малейшего внимания. Это был не он. Тем не менее, мне казалось, что женщина стоит уж слишком близко, и это меня беспокоило, рождая неприятное чувство. Не панику и страх, которые я ощущала, совершая короткую болезненную пробежку за Мариной по улице, а дискомфорт на грани того, что мне хотелось уйти, отодвинуться.

– Давай возьмем эти, – Марина показала мне набор из хлопковых трусов, где в одной пачке сразу семь штук.

Я почти не глядя пошарила рукой, выхватила нужный мне размер и заверила ее, что мне больше ничего не нужно, только бы побыстрее выбраться из этого магазина. Расплатившись на кассе, я снова почти наступая на пятки Марине, двинулась за ней к машине, ожидавшей нас все это время на стоянке. Стараясь не смотреть по сторонам, я считала выбоины и щербинки в асфальте, ориентируясь на цокот Марининых каблуков. Цок-цок, тревога никуда не уходила, цок-цок, пятнадцать щербинок, одна большая выбоина. Цок-цок, девушка остановилась, послышался звук открываемой двери, и я постаралась поскорее пробраться на заднее сиденье. Тревога немного отпустила. Марина села вперед и назвала адрес больницы. Я теребила пальцами небольшой шелестящий пакет из магазина белья. Подумав немного, засунула его в карман куртки и постаралась выровнять дыхание. Я даже забыла о предстоящем осмотре у врача, настолько неприятно было оказаться на большом открытом пространстве, заполненном людьми.

Всю поездку я растерянно размышляла, что это было. Раньше со мной никогда не случалось таких приступов паники в магазинах. Да и в любых местах, кроме дома. Это неприятное липкое чувство, струящееся по позвоночнику, возникало только когда я переступала порог нашей квартиры, и в магазине заставило меня в ужасе подумать на секунду, что обернувшись, я увижу не милую женщину в отделе белья, а… его. Хотя, казалось бы, что ему делать в магазине белья. Это глупо.

Доехав до поликлиники и понимая необходимость снова выйти из машины, я опять почувствовала накатывающую панику. Что же это такое! Вряд ли он будет в женской консультации, нужно же быть разумнее. Но разумнее быть не выходило, поэтому я снова ускорила шаг, чтобы не выпускать Марину из вида, вжала голову в плечи и уткнулась взглядом сначала в асфальт, а потом в ровные квадраты плитки на полу поликлиники.

Мы спокойно, без задержек прошли на второй этаж, и Марина уверенно зацокала по коридору. Она была здесь не впервые, это было ясно по тому, как часто с ней здоровались и бросали ей «привет, Мариш» на разный лад женские голоса. Я не чувствовала всепоглощающей паники, лишь тревогу, словно стены женской консультации раздвигались прямо у меня на глазах, оставляя меня одну на огромном пространстве, продуваемом всем ветрами, и мне даже некуда было спрятаться. Хотя от чего мне здесь прятаться. Все эти сумбурные ощущения и страх вызывали практически тошноту, и я тяжело сглотнула, беспокоясь, что меня вырвет на этот чистый кафельный пол.

Марина остановилась и, обернувшись ко мне, попросила подождать, она заглянет к маме, может ли та принять нас прямо сейчас. Мне захотелось закричать по-детски, чтобы она меня не бросала, но я только застыла столбом, открывая и закрывая рот. Марина же, наполовину заглянув за дверь с табличкой «гинеколог», застыла так на несколько секунд, а потом кивнула и открыла дверь шире, входя внутрь. Посмотрев на меня через порог, она ободряюще улыбнулась и пригласила жестом следовать за ней.

Кабинет был разделен на две части ширмой, за которой слышалось движение, и добродушный грудной голос сказал:

– Давайте-ка, девчушки, снимайте верхнюю одежду и обувь и проходите сюда.

Я, оглядевшись, заметила обычную больничную кушетку того странного коричневого цвета, который кажется всегда слегка отвратительным, и, расстегнув куртку, аккуратно сложила ее, примостив рядом с Марининым пальто, которое она бросила куда как небрежнее. Ботинки заняли гораздо больше моего времени, потому что сгибаться было все еще больно, а шнурки, будто издеваясь, выскальзывали из-под одеревеневших пальцев. Немного поразмыслив, я сняла и кепку. Марина терпеливо ждала меня у ширмы, переминаясь в тонких колготках на холодном полу и ведя молчаливый разговор одними взглядами с обладательницей женского голоса.

Пройдя вслед за Мариной во вторую часть кабинета, я успела краем глаза увидеть пугающего вида кресло, после чего сосредоточила внимание на дородной женщине в белом халате, которая сидела за столом. Весь ее вид говорил о радушии и доброжелательности. Она лишь мельком скользнула взглядом по моему избитому лицу и приветливо улыбнулась.

– Здравствуй, моя хорошая, – пророкотала она своим мягким голосом. Все в ней было округлое и милое, настраивающее на спокойный лад, даже голос как будто тек. – Меня зовут Тамара Александровна, а тебя?

– Василиса, – прочистив горло, я представилась. – Приятно познакомиться.

– Так, милая. – Она посмотрела на меня открыто, и в ее глазах я увидела сострадание. – Мне Маринка немного рассказала о ситуации, но я буду задавать некоторые вопросы по ходу осмотра, хорошо?

Я смогла только сдавленно кивнуть.

– Ты хочешь, чтобы она осталась здесь, с тобой, для спокойствия? – участливо спросила женщина.

Я пожала плечами. Марина уже все видела, но кто знает, какие вопросы будет задавать Тамара Александровна.

– Давай, Маришка, посиди в коридоре, – женщина бесцеремонно шлепнула дочь пониже спины. Марина с притворным возмущением закатила глаза, выходя из кабинета, и жестами показала мне, что будет прямо за дверью.

– Если что – кричи, – заговорщицки прошептала она, хотя мать ее прекрасно слышала. – Иногда эта женщина по-настоящему ужасна.

Тамара Александровна хохотнула, а я попыталась улыбнуться. Вышло не очень. Я понимала, что, скорее всего, они хотят меня подбодрить и утешить, настроением заверяя, что сейчас не произойдет ничего плохого или страшного. Но мне не становилось от этого легче, хотя я и была благодарна.

Осмотр проходил настолько медленно и деликатно, что я даже не ожидала. Единственное мое посещение гинеколога составлял школьный осмотр в начале учебного года, и тогда грубая тетка, не поверив моим ответам об отсутствии половой жизни, заставила меня забраться на холодное страшное кресло, бесцеремонно осмотрев меня руками в резиновых перчатках.

Сейчас же Тамара Александровна задавала короткие вопросы, интересуясь больше симптомами и моими физическими ощущениями, чем событиями, которые привели к этому. Думаю, что ее профессионального опыта было достаточно, чтобы самой понять, что именно приводит к тому состоянию, в котором я находилась. Осмотрев меня и извиняясь каждый раз, когда я вздрагивала от неприятных ощущений, она констатировала, что сильных разрывов нет и предположила, что у меня было обильное кровотечение, никак не связанное с внутренними повреждениями. Но для большей уверенности она все же отвела меня на УЗИ и сидела со мной все то время, пока мне проводили исследование. Ее диагноз подтвердился, необходимости накладывать швы не было. Вернувшись в ее кабинет, мы еще немного поговорили, она написала мне рекомендации, как при гигиенических процедурах обрабатывать повреждения, после чего предложила созвониться через несколько дней, а через месяц прийти на повторное обследование.

– Зачем? – не поняла я. – Если меня не будет ничего беспокоить, то все равно нужно позвонить и прийти?

– Милая, – начала она с осторожностью. – Я сейчас сделала первичный тест и взяла у тебя анализы. Результаты теста и анализов обсудим по телефону, но через месяц лучше повторить.

– Что за тест и анализы? – холодея спросила я.

– Тест на беременность, – осторожно ответила врач. – А анализы на заболевания.

– Бе… ременность? К… какие заболевания? – Я в ужасе замерла, точно не зная, что испугало меня больше.

– Мы должны удостовериться, что ты не получила некоторые болезни, которые передаются при такого рода контактах, – мягко объяснила она. – Сейчас я провела исследования на гонококки и прочие названия, которые тебе ничего не скажут, но через месяц для большей уверенности надо сдать еще раз. А через полгода еще разок пересдать ПЦР и кровь.

– А кровь зачем? – Я знала, что ответ мне не понравится.

– На ВИЧ, сифилис и гепатит, – объяснила Тамара Александровна. – У них самый долгий период… когда человек может быть уже заражен, но вирус еще не активировался. Про остальные болезни и беременность узнаем гораздо раньше, думаю, уже через месяц-полтора.

Я видела, что ей не очень хочется меня пугать, но от ее слов внутри все похолодело. Я об этом даже не думала. Теперь мне полтора месяца жить в страхе, опасаясь долгосрочных последствий того ужасного вечера? Он мог чем-то заразить меня или… или во мне уже ребенок? Сейчас же захотелось в душ, тереться и тереться мочалкой, чтобы смыть с себя мерзость и грязь. Ребенок. Его ребенок!!! Наступят ли когда-нибудь забвение и покой? Прекратится ли этот ужас?

Я настолько долго молчала, что Тамара Александровна забеспокоилась, нет ли у меня шока. Заверив ее, что все в порядке, я поднялась на ватных ногах и попыталась сделать несколько шагов к ширме. Но пошатнувшись, чуть не повалила всю конструкцию, и женщина подхватила меня своими сильными руками.

– Так, милая, – пробормотала она, почти донеся меня до другой кушетки, застеленной белоснежной простыней. – Давай ты пока посидишь, и мы поговорим.

Она проворно сунула мне под нос ватку с дурно пахнущей жидкостью, это было до того отвратительно, что я отшатнулась, ударившись затылком об стену. После чего она растирала мои заледеневшие ладони и причитала, что своими руками убивала бы таких мерзавцев, которые… Она уверяла меня, что шанс на то, чтобы заболеть или забеременеть очень-очень маленький, но звенящая пустота внутри меня отражала эти слова, и они будто бусины бились о стенки моей полой сущности, позвякивая и падая на дно. Эта добрая женщина говорила много ободряющих и утешительных слов, но я была просто не в состоянии ответить. Мной овладело какое-то грубое отупение, я чувствовала себя куклой, которую дергают за ниточки. Пожалуйста, не плачь. Не плачу. Все пройдет. Да, конечно, все пройдет. Обращайся ко мне, если будет что-то нужно или беспокоить. Да, обязательно. Увидимся через месяц, милая. Да, спасибо. До свидания.

Очнулась я только на кресле в коридоре. На мне была куртка и ботинки, я даже не помнила, как надела их. Марины рядом не было, и я вздрогнула, будто очнувшись от сна, огляделась с беспокойством и тревогой. В коридоре было пусто и тихо, так тихо, что я без труда услышала разговор, который велся в кабинете, хотя говорить старались негромко.

– Что значит мы не должны вмешиваться, мам? – В голосе Марины сквозило возмущение. Я поняла, что пропустила начало разговора и не совсем поняла, что именно имеется в виду.

– Мариша, это вообще не твое дело, – мягко ответила ей Тамара Александровна. – Если девочка захочет и когда захочет, она расскажет все, что будет нужно.

– Но что-то же делать надо! – воскликнула девушка.

– Да, быть рядом и оказывать помощь и поддержку, в которой она нуждается, – подчеркнула женщина. – Я так понимаю, что она будет жить у мальчика?

– Да, Олег очень беспокоится по этому поводу. – Голос Марины тоже выражал беспокойство, и я вздрогнула. Я знала, что это плохая идея возвращаться к этим ребятам.

– Ох уж этот твой Олег, – в голосе Тамары Александровны послышалось неодобрение.

– Мама, не начинай… – предостерегла ее дочь.

– Оставьте этих детей в покое, – устало вздохнула мать. – Раз это лучшее, что у вас с Олегом получается делать.

Я чувствовала, что здесь есть какой-то давний спор и, несомненно, разгадка тайны Саши, но они больше не сказали ни слова. Через несколько минут Марина выскочила из кабинета, несколько впопыхах и даже не попрощавшись. Она наткнулась на меня взглядом и, скинув хмурое выражение лица, улыбнулась. Я поспешно встала, готовая идти, но вдруг дверь открылась, и вновь появилась Тамара Александровна.

– Милая, – она обращалась ко мне, не глядя на дочь, и протягивая небольшой прямоугольник бумаги. – Вот мой номер телефона, рабочий и домашний, еще написала мобильный. Позвони мне через недельку… или если будет что-то беспокоить, хорошо? – Она хотела погладить меня по плечу, но замерла в нерешительности.

– Да, большое спасибо. – Я постаралась вложить в короткие слова всю благодарность, которую ощущала к этой милой и такой уютной женщине.

Не сказав больше ни слова, Тамара Александровна скрылась в своем кабинете. Марина поджала губы и не окликнула мать, чтобы попрощаться. Мне хотелось сказать ей, что ни один конфликт не стоит того, чтобы не прощаться с мамой и расставаться недовольными друг другом, потому что жизнь коротка и шанса примириться может больше никогда не представиться. Но я держала свое мнение при себе, молча следуя за каблуками Марины к машине, ожидавшей нас у ступеней женской консультации. Сердитое цок-цок ее каблуков сказало мне, что Марина никого никогда не теряла. Ей будет сложно поверить мне на слово.

ЖЕНЯ

Дни плавно перетекали один в другой, привычная нам рутина вернулась. Синяки и ушибы Василисы постепенно исчезли, волосы немного отросли. Но ее внутреннее состояние вызывало тревогу. Она стала более открытой с нами, не вздрагивала при случайных касаниях и, казалось, что в нашей компании ей комфортно, но… Все было бы слишком просто без этого «но». Ее настроение, бывало, резко менялось, она то замолкала, уставившись в одну точку посреди разговора, то воодушевление внезапно сменялось апатией и безучастностью. Сашка слишком беспокоился по этому поводу, мне же казалось, что ей просто нужно время.

Конечно, они постоянно были вместе, а я не слышал еженощных криков во время ее кошмаров, возможно, поэтому проявлял некоторую беспечность. Но мне казалось, что ее внутренние травмы, которые никак не связаны с телесными, нуждаются в гораздо большем времени.

Комната Сашки преобразилась. Заваленная кровать была расчищена и придвинута к Сашкиной, теперь их разделяла лишь тумбочка. Думаю, так было проще, чем сидеть у кровати Василисы каждую ночь. Благодаря перестановке Сашка мог в любую минуту среди ночи прикоснуться к ней, лишь протянув руку.

Первое время я беспокоился, что между ними завяжутся более доверительные отношения из-за близкого соседства и его неоценимой поддержки. Но, казалось, что все с точностью до наоборот. Между ними установилась странная форма вежливости, будто при виде Сашки Василиса собиралась и держала лицо. Все это было похоже на неуклюжий танец, в котором каждый пытался подстроиться под партнера.

Мои отношения с Лисой, как стал я звать девушку про себя, текли просто и непринужденно. В моем присутствии, которое было довольно частым в этом доме, она была расслаблена и открыта. Нет, разговора по душам у нас так и не состоялось, но молчать вдвоем было на удивление комфортно, до этого я чувствовал такую степень родства и понимания только лишь с Сашкой.

Чем больше проходило времени, тем чаще произнося «мы» я имел в виду уже не нас с Сашкой, а всех троих.

Еще одно новшество состояло в том, что Мария перестала приходить. Ее услуги просто были больше не нужны, потому что Лиса была одержима уборкой. Сашка много раз начинал осторожные споры, настаивая на том, что Василиса не должна постоянно намывать квартиру. Но это было бесполезно. Лису было не остановить, и Сашка просто оставил ее в покое. Иногда у них случались недопонимания из-за денег. Василиса настаивала на том, чтобы присоединить свои накопления к Сашкиным, но второй был категорически против. До открытой конфронтации не дошло, потому что в кои то веки вспыльчивый Саня взял себя в руки и четко объяснил Лисе, откуда у него появляются деньги и почему. После этого она немного успокоилась. Сашка в свою очередь переживал, что Василиса постоянными уборками пытается отблагодарить его за кров над головой, а еще его беспокоило то, что она мало ест и стремительно теряет в весе. Она стала болезненно худой. Сашка тихо психовал и словно наседка бесконечно пытался накормить Василису, но мне казалось, что тут дело не в финансовой стороне вопроса.

В это время у Василисы было два состояния: деятельная Лиса, которая намывала и начищала трехкомнатную квартиру до блеска, и вялая тень, которая по неделе не вставала с кровати, не ела и почти не разговаривала. Казалось, Сашку угнетала первая и пугала вторая. Когда она днями напролет лежала в кровати, то Сашка, придя из школы, кидал встревоженные взгляды на фигуру под одеялом, после чего удалялся на кухню делать уроки, возмущенно пыхтя. Постороннему человеку могло бы показаться, что он крайне зол и раздражен. Но я-то знал, что он напуган и не понимает, что делать. В такие дни я брал книгу и садился на пол рядом с кроватью Василисы, читая до тех пор, пока не пора было идти домой.

В другие дни, когда мы возвращались из школы, то натыкались на ведра и тряпки, распахнутые окна, стирку штор. Сашка начинал бурчать вполголоса, что это все лишнее, что Лисе нужно больше отдыхать. Он ходил кругами вокруг нее и ворчал, как старый дед. Я просто брал тряпку и принимался за работу, чуть погодя он присоединялся к нам. Втроем работа шла быстрее, и вечера в такие дни мы обычно проводили на кухне за ужином, приготовленным мной, и осторожными разговорами. Все еще настороженный танец партнеров.

Они были похожи на два котла, которые тихо закипают, позвякивая крышками. Я опасался взрыва, поэтому начал неприятный для меня разговор, когда Василиса удалилась принять вечерний душ.

– Ты слишком давишь на нее, – я озвучил очевидную истину, которую он и так знал.

– Ну прости, чувак, я не такой терпеливый, как ты! – предсказуемо рявкнул Сашка полушепотом.

Чуть успокоившись, он помолчал, после чего продолжил уже другим тоном.

– Что-то не так, – его голос был по-настоящему взволнованным. – Внешне она как будто выздоровела, но это не так.

– Тебе нужно успокоиться, – постарался урезонить его я. – Ей просто нужно время, все будет хорошо.

– Чувак, раскрой глаза, – снова психанул он. – Она больше месяца не выходила из дома, не считая повторного визита к врачу, она моется по три раза в день, кричит каждую ночь, а днем либо летает с пропеллером в заду, либо лежит трупом. Насколько я знаю, это не совсем нормальное восстановление.

– Слушай, – я нахмурился. Про частые посещения ванной и нежелание выходить из дома я как-то упустил. – Не может же она просто отмахнуться от того, что с ней случилось. На это нужно время.

– Да знаю я, что нужно время. – Сашкины глаза впились меня, и я видел, что он хочет пнуть мою ногу под столом, но сдерживается. – Мне кажется, она сама не справляется, а говорить не хочет.

– Может, потому что ты чуть что рычишь на нее? – задал я очевидный вопрос. – Со мной она разговаривает.

– Да? Ну и что обсуждаете, дружелюбный ты наш? – с сарказмом спросил Сашка.

Я открыл рот, чтобы перечислить, и вдруг понял, что ни о чем особенном мы никогда не говорили. Фраза здесь, замечание там. Обсуждение обеда или каким моющим средством чистить ковер – это считается разговором? Пока я прокручивал все это в голове, друг насмешливо наблюдал за мной.

– И я не рычу на нее, – закончил он с самодовольным лицом. – Я беспокоюсь.

– Ты просто настолько нетерпеливый, что рычишь на все, что не поддается твоему контролю. – Я начал выходить из себя.

– А ты вечно летаешь в облаках, и все чики-пуки, пока не взорвется у тебя под самым носом, – ехидно заметил он. – И то не факт, что заметишь.

– А вот и не подеретесь, – раздался голос Василисы.

И мы с опозданием поняли, что вода в ванной давно не шумит, дверь распахнута, и хотя Лису не было видно, я был уверен, слышала она достаточно.

САША

Жеку иногда просто хотелось придушить. Иисус, ты испытываешь все мое терпение, заставляя объяснять что-то этому оленю. И вот теперь из-за него мы в заднице. Снова. Василиса показалась из ванной одетая в спортивный костюм и с тюрбаном из полотенца на голове. На фига тюрбан на короткой стрижке, я понять не мог. Выглядела она забавно, хоть под глазами и темнели круги. После душа настроение ее всегда было лучше, чем обычно. Но не сегодня. Впервые за последние полтора месяца я видел, как ее глаза негодующе блестели. Я реально беспокоился, что она подавляет свои эмоции, пряча где-то глубоко то, что по-настоящему ее волнует. Она всегда была безукоризненно вежлива, тиха и сдержана. Редкие полуулыбки для Жеки и осторожные взгляды и кивки для меня. Она никогда не повышала голос, не смеялась, хотя как раз в последнем не было ничего удивительного, и после вспышки ярости в первый день больше никогда не выражала какого-либо недовольства. Я пробовал бесить ее намеренно, я умею подмечать детали. Но она только поджимала губы и игнорировала подколки в свои периоды оживленности, либо безучастно смотрела на меня пустыми глазами в дни шавермы из одеяла. Плюс, стало казаться, что периоды одеяльной шавермы становились длиннее, поэтому когда я увидел раздражение на ее лице, то вздохнул почти радостно. Эт зря.

– Итак, у вас накопилось много вопросов ко мне, – начала Василиса, опять пытаясь подавить недовольство. – Которые вы почему-то обсуждаете между собой.

Она прошла на кухню и села на свое любимое место спиной к окну. И хотя мы проводили за столом немало вечеров за последнее время, именно сейчас у меня возникло чертово дежавю.

– Мне кажется, что у нас есть право задать некоторые вопросы. – Я не хотел, чтобы она снова спряталась в свою вежливую скорлупу, поэтому влетел в этот разговор с двух ног.

Жека пнул меня под столом, но попал по деревянной ножке и сдавленно охнул.

– Безусловно, – ответила Василиса. Я видел, что ее мотает от раздражения к чувству вины, которым она постоянно себя изводила. – Но лучше задать их мне, и я постараюсь ответить.

– Ну не надо было подслушивать разговор, и в свое время мы бы задали эти вопросы, – нагло заявил я.

Мне хотелось видеть злость, которую она прятала. Жека выпучил на меня глаза, наверное, думал, что я немного поехал головой.

– Не надо было орать на всю квартиру, если ты не хотел быть услышанным! – рявкнула Василиса, а я мысленно дал себе пять. Бинго!

– Прости, Лиса, – Жека попытался все уладить в своем стиле. От волнения он назвал ее сокращенным именем, которое сам же и придумал. – Саша ничего не имел в виду плохого, мы просто беспокоились.

Она сузила глаза и перевела взгляд на него. Ой дура-а-а-ак, сейчас отхватит.

– А ты что адвокат его? – насмешливо спросила Василиса сквозь зубы. – У него самого язык отсохнет ответить?

Теперь я видел перед собой живого человека, а не восковую куклу или заведенного болванчика, как в последние полтора месяца. От злости ее лицо покраснело, а дыхание стало прерывистым, я видел, что она сдерживает себя из последних сил, чтобы не закричать. Волна ярости уже накатила на Васу, и теперь ее было не остановить. Это было то, что нужно.

– Ой-ой, какие мы нежные, – язвительно продолжил я, вставая из-за стола и пытаясь уйти из кухни. – Два словечка про себя услышала и все-е-е-е…

Она подскочила со стула и, возмущенно пыхтя, понеслась за мной.

– Ты… ты…! – закричала она, задыхаясь, я заинтересованно поднял брови, с преувеличенно внимательным лицом оборачиваясь к ней. – Вечно всем недоволен. То не так, и это не эдак. Уборка – плохо, недоволен. Тишина в квартире – сопишь от злости за своими уроками. Тебя не поймешь! Ты просто невозможен! – Последние слова она уже вопила, красная от злости, тюрбан свалился с ее головы прямо на пол, но она даже не обратила на это внимания.

Жека замер в кухонном проеме, переводя взволнованный взгляд с меня на нее, наверное, вообще не понимая, как все вышло из-под контроля настолько быстро и почему. Я усмехнулся, и Василиса издала звук, похожий на рычание, крепко сжав кулаки.

– Кричать надо погромче, – посоветовал я.

– Что?.. – она разом растеряла весь свой боевой настрой, обе ее ладони захлопнули рот, вид стал испуганным.

– Говорю, – я постарался объяснить, – что испытывать злость и ярость – это нормально. Не надо притворяться здесь вежливой и сдержанной. Ты имеешь полное право злиться, ругаться, плакать и кричать, если тебе этого хочется.

– Зачем мне кричать? – Васа уже снова пыталась съежится, приняв жалкий вид, и я шагнул близко к ней, взял за плечи и легонько встряхнул. Она выглядела ошарашенной, я на секунду испугался, что сделал ей больно. Но она не пыталась отпрянуть и не была испуганной.

– Потому что если бы со мной случилось что-то похожее, – сказал я, – то мне бы хотелось кричать постоянно и, возможно, разбить что-нибудь.

– Почему? – прошептала она.

– Потому что с тобой случилось несправедливое дерьмо, – Жека никогда не ругался, поэтому услышав от него настолько грубое слово, мы оба вытаращили глаза по пять рублей, – а несправедливость всегда вызывает праведное возмущение, – закончил он как ни в чем не бывало, поднимая полотенце с пола и вешая на дверь ванной.

Василиса неопределенно пожала плечами, будто была с нами не согласна, но спорить ей не хотелось. Вспышка гнева уже улеглась, но я отлично знал, что она была не последней. Нам было необходимо поговорить и обсудить многие вещи, которые вызывали беспокойство и откладывать было нельзя. Но я знал, что на сегодня трудных разговоров хватит.

– Я предлагаю одну игру, – заявил я, двигаясь через зал в сторону комнаты родителей. – Мы с Жекой играли в нее, когда были маленькими. Она веселая.

– Не-е-е-ет, ты же не можешь… – Жека потрясенно замер, а Василиса настороженно взглянула на него.

– Да-да, – уверил их я, распахивая дверь. – Та самая игра. Василиса, ты будешь без ума. Жека, тащи стремянку.

Жека, потрясенно качая головой, поскакал в кладовку. Прекрасно я видел, что этот дурак улыбается во все тридцать два, не настолько уж сильно мы стали старше.

– Итак, – пока Жеки не было, я начал описывать Василисе суть. – Правила очень простые. Нужно забраться на шкаф и спрыгнуть с него на кровать, перекувырнувшись в воздухе.

– Что, прости? – она в ужасе уставилась на меня.

– Ну перекувырнуться в воздухе, пока летишь до кровати, – разъяснил я.

– Это я поняла, – подала она голос, Жека в это время влетел в комнату со стремянкой, глаза его горели азартом. – Но ведь это самоубийство.

– Мы играли так очень часто до того, как… – Жека вовремя осекся и, смешавшись, добавил: – раньше. Так что, как видишь, живы-здоровы.

Он забыл уточнить, что тогда мы были раза в три меньше, но кто, блин, не рискует, тот не танцует.

– Можешь для начала не кувыркаться, а просто прыгать, – предложил я, и Василиса с сомнением кивнула.

Установив стремянку, я первым полез на шкаф. Я до сих пор мог почти в полный рост стоять наверху, лишь слегка задевая макушкой потолок. Хоть одно преимущество от этих огромных высоких стен. Примерившись, я прыгнул и кувыркнулся в воздухе. Кровать приняла меня в свои объятия с оглушительным звуком, я приземлился прямо на спину, растянувшись на огромном пружинящем матрасе. После чего довольно хохотнул. Подняв голову, я увидел расширившиеся глаза Василисы и задницу Жеки, карабкавшегося на шкаф. Он прыгнул почти вслед за мной, замысловато кувыркнувшись боком. Я еле успел убраться с кровати, чтобы он не сломал мне что-нибудь своим костлявым телом. Этот олень также счастливо рассмеялся, подпрыгивая на амортизирующем его падение матрасе.

Василиса осторожно начала взбираться по стремянке. Я полез прямо за ней. Вдвоем нам едва хватало места на шкафу. Она была гораздо меньше меня, поэтому для маневра у нее было больше места, но это не придавало ей уверенности. С опаской Василиса глянула вниз, а потом вдруг без предупреждения сделала что-то вроде тренировочного шага и прыгнула, тонко взвизгнув. Жека постарался отскочить, но не вполне успел, она приземлилась не прямо на него, но слегка задела, и они запутались на кровати, матрас которой продолжал мелко подрагивать. Жека уже хохотал в голос, а Василиса, сдавленно пыхтя, фыркнула и тоже коротко рассмеялась. Я опустился на колени и уперся ладонями в деревянный настил, свесившись со шкафа, чтобы лучше их видеть. Они барахтались, беспомощно смеясь, но, наконец, распутавшись немного, отодвинулись друг от друга, но не слишком. Продолжая издавать фыркающие смешки, Василиса взяла Жеку за руку. Опустив свою ладонь в его, она посмотрела прямо на меня. Взгляд ее блестящих влагой глаз говорил спасибо, он обещал, что мы обязательно поговорим, этот взгляд светился от смеха. Я смотрел сверху на них, на их сплетенные руки, на широкую Жекину улыбку, и в ответ на его многозначительный взгляд просто закатил глаза. Боже, сколько сантиментов из-за простой игры.

ВАСИЛИСА

Эта глупая абсурдная игра что-то изменила между нами. И во мне. Словно совместные дурачества дали выход тому напряжению, которое существовало между нами, по сути чужими людьми, которые столкнулись в одном пространстве и пытались как-то в нем сосуществовать. Игра сроднила нас, сделала сообщниками, хотя в Сашиной квартире никто не мог запретить прыгать со шкафа на кровать, рискуя покалечить себя либо сломать мебель.

Я была бесконечно благодарна этой перемене. До этого я испытывала стыд и неловкость из-за того, что Саша вынужден терпеть меня в своем доме. Откровенно говоря, мне некуда было пойти, но это не значит, что кто-то должен брать мои проблемы на себя. Этот факт рождал во мне чувство вины, ведь я просто не хотела уходить отсюда, была обузой. Но я просто не могла заставить себя вернуться на улицу. Мне казалось, что я раздражаю своим присутствием Сашу, Женя же всегда был доброжелательным и милым. Но подслушанный разговор одновременно разозлил меня и многое открыл. Они действительно, каждый по-своему, но волновались за меня. Я не могла понять, почему и чем я заслужила такое хорошее отношение.

Все настолько сильно смешалось, и я переставала понимать, что происходит вокруг, а самое главное – понимать саму себя. За последний год моя жизнь превратилась в водоворот из страха, чувства вины и постоянного напряжения. Девочка с флейтой исчезла в один миг или растворилась постепенно, являя миру забитое испуганное существо? Порочное существо, которое своим поведением привело к роковому вечеру? Как девочка с флейтой стала демоном Василисой?

А потом демон рассыпался, постепенно отваливаясь коркой заживших ссадин, растворился вместе с поблекшими кровоподтеками, потерял свой облик в отросших мягкой шапкой волосах, явив миру лишь оболочку прежней Василисы с пустотой внутри. Иногда мне даже не хотелось вставать с кровати и начинать новый день. Это было мучительно. Месячные все не приходили и, хотя первые анализы на беременность и заболевания дали отрицательные результаты, сковавший меня ужас не отпускал. Я знала, что некоторым вещам нужно время, чтобы проявиться.

После особенно тяжелых ночей с тревожными, приносящими то, что хотелось забыть, снами начинать новый день было особенно трудно. Когда я просыпалась от громких криков, которые сама же издавала, мне хотелось умереть, раствориться в воздухе, никогда не существовать, остаться на холодных ступенях той февральской ночью, потому что ночами тот вечер приходил снова и снова. Саша всегда был рядом, и его дневное раздражение растворялось в темноте. Он никогда ничего не говорил, только качал меня на руках. Я не знала, что мужские руки бывают такими бережными, хотя вряд ли его можно было назвать мужчиной. Еще нет. Он был мальчиком, одним из двух моих секретных мальчиков из метро. И в его руках мне становилось спокойно и мирно, я быстро засыпала без сновидений и тревог.

И хохоча на матрасе после головокружительного прыжка со шкафа, я опустила свою руку в ладонь второго мальчика, после чего снова ощутила покой и мир, как и в Сашиных руках. Я была дома. Слезы подкатили к глазам, и я мысленно благодарила всех, кого можно благодарить – бога, судьбу, провидение, за моих мальчиков из метро.

Из воспоминаний меня вырвал телефонный звонок. Парни были в школе, а я читала, свернувшись на кровати. Звонила Тамара Александровна. В последнее время она иногда справлялась, как я. Мне кажется, что у нас даже установился некоторый ритуал – созваниваться раз в неделю. Мне нравилось говорить с ней, она интересовалась моим физическим самочувствием, рассказывала забавные случаи из практики и даже пошлые анекдоты про работу гинекологом, отчего меня бросало в смущенный жар, и я сдавленно смеялась, не зная как реагировать. Конечно, больше говорила она, потому что мне было сложно на короткой ноге общаться со взрослым человеком. Но я поняла, что привыкла к ее звонкам и даже ощущала некоторые теплые чувства, слыша ее голос в трубке. В отличии от Марины, которая настойчиво интересовалась, что и как произошло, Тамара Александровна и парни вообще ни о чем меня не спрашивали. Я знала, что должна рассказать какую-то информацию о себе, но пока была не готова открыть рот и произнести всю ту грязную историю, которая привела меня к такой плачевной ситуации.

Этот телефонный разговор не был слишком длинным, Тамара Александровна сообщила мне, что все пробы отрицательные, но анализы на заболевания нужно повторить через полгода, чтобы быть окончательно уверенными. Но я все равно облегченно перевела дух, потому что угроза беременности висела надо мной, как дамоклов меч, проникая в ночные кошмары вязкими оформившимися в страшные фигуры чудовищами. Пообещав перезвонить мне чуть позже, Тамара Александровна быстро закончила разговор, я знала, что у нее скоро начинается прием, милую болтовню придется отложить на следующий раз. Я уже немного скучала по пошлым анекдотам.

Вернувшись мыслями к парням, я вспомнила Сашины слова о том, что я, по его мнению, не в порядке. Его слова все крутились и крутились на повторе в моей памяти, словно заевшая пластинка. Да, я полюбила мыться. У меня было ощущение, что кожа чешется и излишне потеет, будто от меня исходит какой-то гнилостный запах. Мне хотелось смыть с себя это. Но его слова о слишком частом душе заставили меня задуматься. Раньше я принимала душ только вечером. И я действительно никуда не выходила, просто потому что не было нужно. Когда необходимо было ехать на повторные анализы я ведь вышла из дома. Да, со мной была Марина, и я чувствовала снова эту тревогу, как в самый первый раз, когда мы ехали к врачу, но я списывала это на волнение перед приемом. Могла ли я сама выйти из дома? Или со мной что-то не так?

Я решительно встала с кровати и, пройдя в коридор, осмотрела верхнюю одежду. Куртка, которую Саша мне отдал и признал моей, висела на месте, ботинки стояли у комода. Оглядев себя в зеркало, я решила, что в спортивном костюме могу смело сходить и купить что-нибудь к чаю. Думаю, что парни обрадуются, вернувшись из школы и обнаружив вкусняшки.

Достав деньги из своих сбережений и одевшись, я вспомнила о ключах. Закралась предательская мысль, что я могу попробовать в другой день, нужно попросить у Саши комплект ключей. Но заглянув в ключницу на стене, я обнаружила три комплекта, аккуратно висящих и словно приглашающих: «возьми меня». Я прихватила ключи и решила проверить, подходят ли они к замку, хотя у меня почти не было сомнений в этом.

Открыв входную дверь, я уставилась на порог. Это просто, Василиса. Давай, нужно шагнуть. Набрав в грудь воздуха, я сделала шаг. Сердце подпрыгнуло и забилось в горле. Не закрывая дверь, стоя в парадной, трясущимися руками я проверила, подходят ли ключи к замку. Идеально подошли. Захлопнув дверь, я начала проворачивать ключ в замке, сердце колотилось как бешеное, стало трудно дышать.

Вдруг хлопнула соседняя дверь, и раздался мужской голос: «Добрый день». От испуга я выронила ключи, и они со звоном упали на плитку лестничной площадки. Все внутри меня замерло, казалось, сердце перестало биться. Я вцепилась в дверную ручку, просто окаменев от ужаса. Боясь повернуться, я услышала два решительных шага, после чего какое-то колебание воздуха вокруг. В поле зрения появилась мужская рука, которая забрала ключи.

– Вы обронили, – раздался мужской голос. – Все в порядке? Вы Сашина сестра? Он упоминал о вас.

Я все еще стояла к говорившему спиной, боясь шелохнуться. Волны животного страха поднимались из самой глубины моего существа, подкатывая к самому горлу, меня затошнило. Мужчина, очевидно, устав проявлять добрососедские чувства, схватил меня за руку и вложил ключи в мою ладонь. От прикосновения у меня помутилось в глазах. На секунду даже показалось, что я потеряла сознание. Когда зрение вновь сфокусировалось, я уставилась на свою раскрытую ладонь с ключами. В парадной, где-то внизу раздавались торопливые шаги по лестнице и насвистывания, будто кто-то спускался в довольно неплохом расположении духа. Я в страхе оглянулась. На лестничной площадке никого не было. Волна облегчения была почти обжигающей, сердце застучало с новой силой и, задыхаясь, я быстро, насколько могла, открыла дверь. Влетев в квартиру, я закрыла все три замка на все обороты, с меня тек холодный пот, ноги ослабели и подгибались.

Я сползла по двери на пол, обхватив руками голову, которая раскалывалась от боли, будто мне прямо в мозг загнали раскаленную кочергу. Тело горело, болело и тряслось. Слезы облегчения побежали по моим щекам. Я в безопасности, здесь никого нет. Но через минуту к облегчению добавились горечь и сожаление. Этот бой был проигран.

ЖЕНЯ

Близился конец третьей четверти, а соответственно и день рождения Сашки. Он не слишком любил отмечать, но старая игра навела меня на мысль, что немного веселья нам не повредит. Словно боги услышали мои молитвы, и отец отбыл на какие-то военные сборы, иногда он отсутствовал дома подолгу, что давало нам с мамой отличную передышку. Мама, конечно, использовала ее по-своему. Лежала в кровати, почти не вставая, не вела хозяйство и даже не готовила еду. Мы почти не разговаривали. И я мог со спокойной совестью пропадать у Сани с Василисой, иногда даже с ночевкой. Когда я был младше, то мне хотелось растормошить маму, вовлечь ее в совместный быт или досуг. Я был готов с радостью помогать ей по дому, вместе жарить блинчики, когда-то мне даже виделось в мечтах, что мы вместе делаем торт или лепим пельмени вечерами на кухне, сопровождая работу душевной беседой. Сегодня я не был настолько глуп и пользовался образовавшимися днями свободы с умом. Разделял время с людьми, которым я по-настоящему интересен и которые не смотрели сквозь меня.

Для воплощения созревшего у меня плана празднования мне был просто необходим сообщник. Поэтому я не нашел ничего лучше, чем сказаться больным среди уроков и, написав короткую смс Сашке о том, что приболел и пропущу сегодняшнюю тренировку, отправиться к Василисе.

Заканчивался второй месяц ее добровольного заточения, она стала гораздо спокойнее и даже иногда смеялась над глупыми фразами Сашки или моими шутками, но это не меняло того факта, что она не выходила из квартиры. Пару дней назад друг заявил мне, что у него «назрела индейка», как он это называл, но при более детальных расспросах ушел от разговора, сказав, что пока все «шито белыми нитками». Последние недели он проявлял небывалый для себя уровень терпения с Василисой, и я решил, что у него действительно на уме нечто стоящее.

Оказавшись у дома, я решил пройтись на шестой этаж пешком. Настроение мое было самым радужным, я предвкушал идею, которую выдам Василисе, поэтому позвонив в звонок, очень удивился, когда мне никто не открыл. Я звонил и звонил, но без толку. Нахмурившись, я набрал на мобильном домашний номер Сашки и услышал отдаленную трель телефона через тяжелую металлическую дверь.

– Алло… – на другом конце провода раздалось практически сипение, я с трудом узнал голос Василисы.

– Лиса, это я, – быстро проговорил я в трубку. – Открой входную дверь, не переживай.

Последовали короткие гудки, после чего почти сразу за дверью послышалась возня. Звякнули замки внутренней двери, а потом и щелчки всех трех замков внешней. И, наконец, я имел возможность лицезреть белое от страха лицо Василисы с широко распахнутыми глазами.

– Ты так меня напугал… – она продолжила шептать.

– Прости, пожалуйста. – Ее испуганный вид заставил меня испытать чувство вины. – Наверное, стоит у Сани взять комплект ключей, чтобы такого больше не повторилось.

Войдя в коридор и сбрасывая куртку, я обратил внимание, что в доме пахнет чем-то вкусным.

– Ооо, ты готовишь? – Я принюхался.

– Да, – Лиса смущенно замялась. – Хотела порадовать вас мясной запеканкой. А почему ты один?

– У меня к тебе дело, – заговорщически прошептал я. – Но Сане ни слова. Сейчас все расскажу.

Подруга уже оправилась от испуга, и краска потихоньку возвращалась на ее лицо. Заинтересованно кивнув, Василиса жестом пригласила меня на кухню, и пока запеканка томилась в духовке, мы обсудили план. Она оказалась идеальным сообщником для моего преступления, обсудив все детали, мы договорились, что я вернусь, как только Сашка уедет на тренировку. Мы поищем необходимый инвентарь и составим список того, что нужно купить для идеального празднования.

– Я хочу участвовать финансово, – безапелляционно заявила Лиса.

– Ты не должна волноваться. – Я очень переживал, что нанесу удар по ее накоплениям. – Все, что нам понадобится, не должно стоить дорого.

– Тем более, – упрямо заявила она, поджав губы.

И я сдался. Мне хотелось, чтобы подруга чувствовала себя полноценным участником подарка. Мы договорились, что она позвонит мне на мобильный, как только Сашка уедет на плаванье, и я отбыл восвояси, чтобы не столкнуться с виновником предстоящего торжества. Очень надеялся, что мы не попадемся. В сюрпризах я был не мастер, а Сашка слишком проницателен, от него что-то хранить в секрете – это сущий ад. Спасало только то, что последнюю неделю друг был несколько рассеян, что ему совершенно несвойственно. Я решил, что он обдумывает свой грандиозный план по спасению Василисы. Саня был гением планирования, в том числе грандиозного. Уверен, помимо экселевских таблиц ежемесячного бюджета у него есть планировщик жизни лет на двадцать вперед, с подробно расписанными годами и стратегией осуществления долгосрочных и краткосрочных целей. Чудик.

Василиса позвонила, когда, по моим подсчетам, Сашка давно уже отбыл из дома.

– Извини, – сразу перешла она к делу, – но он после школы занял линию, все что-то выискивал в интернете, а убегал уже опаздывая и не отключил модем. – Она фыркнула. – Еле разобралась, как тут все отключить, не говоря уже о том, что это настоящее расточительство. – В ее голосе слышалось неодобрение.

– Я уже иду, – коротко ответил я и выскочил из квартиры как был, в тапках и домашней одежде.

С поиском нужных нам вещей мы справились довольно быстро. Не понимаю, почему Сашка ворчал на Василису за уборку, она настолько удобно все разложила, создала порядок и систему во всем многообразии вещей, что теперь поиски и приготовления заняли у нас от силы минут пятнадцать. Мы переложили все в одно место, в шкаф, которым Сашка никогда не пользовался, и принялись составлять список покупок.

Мне думалось, что я успею совершить забег по магазинам сегодня, было еще не поздно. Тогда завтра можно все списать на внезапное недомогание и вернуться в школу, но Василиса прервала мои планы внезапной просьбой.

– Женя, – робко начала она, когда список покупок скрылся в кармане моих спортивных штанов. – Я бы хотела попробовать сходить в магазин вместе с тобой.

Я воодушевленно закивал. Подметил, что она сказала «попробовать», а не «сходить», но все же это была хорошая тенденция. Ей хочется выйти из дома, это же практически победа. Прикинув расклад дел, я все же предложил перенести покупки на утро, что было встречено радостным энтузиазмом. Придется мне проболеть до самого дня икс. Не то чтобы я очень печалился, кто в своем уме променяет общество прекрасной Лисы на школу.

Наутро Василиса ждала меня уже полностью упакованная в куртку, ботинки и шапку. Едва я отстучал наш условный сигнал, как дверь распахнулась, и я увидел ее взволнованное лицо. Мне захотелось рассмеяться, столько надежды было в ее глазах, но я сдержался. Немного помявшись, Лиса переступила порог и решительно захлопнула дверь. Обернувшись ко мне спиной, она несколько раз глубоко вздохнула, замерла, и вдруг ее спина расслабилась, она бодро загремела ключами, закрывая дверь на все замки. Что-то определенно у нее было личное к замкам, она непременно проворачивала их на максимально возможное количество оборотов.

В лифте она вела себя спокойно и даже улыбалась мне. Но стоило нам оказаться на улице, как всю ее веселость как ветром сдуло. Она топталась на крыльце парадной, недоверчиво разглядывая подтаявшие грязно-бурые сугробы снега, крылья ее носа тревожно дергались, втягивая воздух слишком резко.

– Куда пойдем в первую очередь? – Я попытался отвлечь ее бытовыми вопросами, но ответа не последовало.

Определенно нужно было брать ситуацию в свои руки. Возможно, буквально. Поэтому немного помедлив, опасаясь реакции, я взял подругу за руку. Мы ведь уже держались за руки, и в тот раз она была инициатором, ее не должно это слишком шокировать. Ладонь Лисы была влажной и холодной. Я ободряюще сжал ее пальцы, жестом давая понять, что ей ничего не грозит. Василиса искоса взглянула на меня с виноватым видом, после чего обхватила мой локоть двумя руками, тесно прижавшись к моему боку всем телом. От неожиданности я чуть не завалился. Мне было понятно, что такая интимность жеста вызвана разве что ее отчаяньем, но находясь так близко, я мог чувствовать ее запах. Подруга пахла чем-то едва уловимым, я не мог разобрать что это, возможно какие-то средства для ванны, но теперь пришла моя очередь выравнивать дыхание.

Василиса заметно успокоилась, и мы сделали первый шаг в мир. Дорога до магазина не была долгой, пару раз мы синхронно поскользнулись на заледенелых лужах, а один раз Лиса легонько подпрыгнула, не отпуская меня, отчего тело дернулось вверх-вниз. Приземлившись на землю, она коротко рассмеялась. Раздался хруст, и я увидел, как она проломила мелкую лужу пятками ботинок. Я рассмеялся в ответ.

Супермаркет был почти пуст, и с продуктами мы справились довольно быстро. Василиса ни на секунду не отпускала мой локоть, и мне казалось, что мы нечто вроде сиамских близнецов. Да, у нас была в распоряжении только одна моя свободная рука, но жаловаться я и не думал.

Некоторые проблемы возникли в видеопрокате. Мало того, что продавцом был парень, а не средних лет женщина, как на кассе в супермаркете, так еще и какой-то мужчина за стойкой оформлял кассеты. Он выглядел безобидно, но я сразу почувствовал, как Василиса напряглась и застыла.

Я утянул ее в дальний конец зала. Мы некоторое время рассматривали кассеты, обсуждая любимые фильмы, и с удивлением я понял, что она почти ничего не смотрела. Зато ее глаза загорелись, когда мы прошли мимо стеллажа, где были выставлены оперы и мюзиклы. Серьезно? Все кассеты были почти новыми, вряд ли их кто-то брал хоть раз. Я сделал себе заметку на будущее, полагая обсудить это с Сашкой, я тоже умею подмечать детали. Дверь видеопроката хлопнула, сигнализируя о том, что мужчина, наконец, удалился. Я быстро оформил кассету, просмотр которой мы наметили в Сашкин день рождения. Василиса не смотрела этот фильм и не знала об игре. Я предвкушал веселье.

Путь до дома прошел спокойно, а оказавшись в квартире, Василиса принялась насвистывать какую-то песенку и разбирать продукты. Она была в весьма приподнятом настроении. Возможно, я впервые видел ее в таком хорошем расположении духа. Но вот моя рука, за которую она цеплялась, немного затекла и болела. Вполне возможно, что будет синяк, особенно после посещения видеопроката, но видя ее веселое, с тихой мечтательной улыбкой лицо, я был готов к синякам и на второй руке.

– Значит, можно взять в прокат посмотреть оперу? – как бы невзначай спросила она, и я похвалил себя за внимательность. Она заинтересовалась-таки этим стеллажом.

– Ага, все кассеты там можно брать в прокат, – подтвердил я.

– Я видела там «Кармен» и «Мадам Баттерфляй», я их слушала в разных вариациях, но не знала, что можно еще и посмотреть. – Она мечтательно закрыла глаза, оторвавшись от разборки пакетов с продуктами.

– Из последней фразы я почти ничего не понял, – честно признался я. Мне опера казалась всегда чем-то скучным, все завывают на повышенных тонах большей частью на непонятном языке, но я вспомнил футляр для инструмента, с которым видел Василису на остановке. – Ты занималась музыкой? – Я не спрашивал, скорее утверждал.

– Да, играла на флейте. – В ее голосе послышалась грусть. – Вообще, я обожаю виолончель, но от… – она осеклась, будто сказала слишком много и, смешавшись, быстро закончила: – Она много места занимала, флейта практичнее.

После этого она замкнулась и погрустнела. Я был расстроен, как разговор о том, что она любит вдруг вышел на запретную тему? Я не уловил. Но одно знал точно, оперу придется смотреть и слушать. Почти со злорадством я представил лицо Сашки, он ненавидел школьные посещения театра всей душой, представляю его зубовный скрежет на просмотре оперы. Несмотря на сгустившуюся атмосферу напряженности, мне хотелось не к месту рассмеяться, но я сдержался и завел разговор на самую безопасную тему, которая никогда никого не расстраивала – стряпня. Повеселевшая Василиса поддержала разговор с чуть большим энтузиазмом, чем он того требовал. Хотя кого я обманываю, готовка требует всего энтузиазма, который есть в тебе. Особенно, если ты планируешь печь именинный торт.

ВАСИЛИСА

Я окинула взглядом результат нашей с Женей работы. Мы полдня переоборудовали гостиную под нашу идею. Саша утром ушел в школу, даже не сообщив о том, что у него день рождения. Забыл ли или просто не привык с кем-то делиться радостными новостями. А раз он думает, что я не в курсе, то и подарка такого не ждет. Я впервые за несколько месяцев чувствовала приятное возбуждение, праздник – это то, что мне нужно, безусловно. Даже такой необычный. Палатка занимала почти все свободное пространство, даже пришлось передвинуть кресла к стене. Я предлагала ее вовсе не ставить, потому что она останется пустой на протяжении всего якобы похода. Спать мы собирались в мешках, но за пределами палатки, вокруг импровизированного костра. Когда я делала уборку, то даже не поняла, что это за приспособление такое, которое сейчас гордо стояло по центру всей инсталляции. Женя объяснил мне, что это роклетница. Вроде как среднего размера электрическая плитка, работающая от сети, на которой на миниатюрных сковородках можно жарить различные продукты, потом соединяя их уже в тарелке или на кусочке хлеба. Довольно забавно, никогда такого не видела. Было решено, что роклетница будет костром. Я сверилась со списком, казалось, что все готово. Продукты были собраны в походный рюкзак, фонарики стояли рядом. Спальные мешки и палатка на месте, расстеленная на полу скатерть играла роль стола. Костер тоже в наличии, чем не поход?

Время близилось к двум часам, и Саша должен был вот-вот вернуться из школы. Я сбегала и еще раз проверила торт в холодильнике. Мне казалось, что странным образом он может разрушиться под силой тяжести или по любым другим необоснованным причинам. Женин подарок был не настолько хрупким и ожидал в между подушек дивана, упакованный в газету вместо подарочной бумаги. А мой подарок в виде торта вот-вот мог развалиться под силами злых чар. Я очень волновалась, хотелось чтобы этот «поход» прошел идеально, словно таким образом мне хотелось сказать спасибо Саше. Он столько для меня сделал, что мне казалось, я никогда не смогу отплатить ему тем же, и жалкий торт был просто пародией на подарок. Тем более, мне показалось, что он завалился набок, напоминая Пизанскую башню из коржей и крема, и грозил рухнуть.

– Идет… Идет, – просигнализировал Женя, который караулил у окна.

Мы быстро метнулись в коридор, и Женя вырубил пробки. На улице было пасмурно и довольно сумрачно, даже погода играла на нашей стороне. Плюс, занавешенные шторы добавляли темноты. Я подхватила надутые заранее шарики, а Женя встал у двери на изготовку с хлопушкой, во рту у нас были пищалки. Меня немного беспокоила именно эта часть поздравления, но Женя настаивал и сказал, что здесь личные счеты. Ну и кто я такая, чтобы лезть в мальчишеские разборки. Поэтому я сделала то, что могла – была образцовым сообщником.

Ключ провернулся в двери, затем ручку дернули, но дверь не открылась. Женя с укоризной посмотрел на меня, я виновато пожала плечами. У меня не получалось бросить эту привычку, закрывать все замки казалось безопасным. Наконец, входная дверь распахнулась, и Саша, чертыхаясь, ввалился в прихожую. Не успел он понять, что происходит, как с оглушительным грохотом разорвалась хлопушка, осыпав его снопом конфетти. И хотя я была морально готова к громкому звуку, но все равно вздрогнула, и моя пищалка загудела чуть с опозданием. Выплюнув, наконец, пищалки, мы закричали: «С днем рождения!» прямо в ошарашенное лицо Саши. Женя довольно ухмылялся, а я подбросила шары, которые нелепо разлетелись по всему коридору, совсем не киношно, а в моем стиле.

– В рот компот, – Сашин голос звучал недовольно, но на лице расползалась улыбка. – Вы что тут устроили? – В темноте я видела конфетти в его рыжих волосах. Наклонив голову набок, он попрыгал на одной ноге. – Чува-а-а-ак, тебе конец в декабре, – пригрозил он Жене и повернулся ко мне. – А ты! Мелкая подпевала! – Я видела, что он не злится, а всего лишь рассыпает пустые угрозы, и ухмыльнулась ему в лицо с самым наглым видом, как я надеялась.

– Так, – Саша попытался щелкнуть выключателем. – А че темень то такая?

– Это потому что, – Женя проговорил это замогильным голосом. – мы отправляемся в поход в темный лес.

– В поход? – скептично спросил Саша.

– Да!!! – внезапно рявкнул Женя. – И у тебя есть минута, чтобы переодеться в соответствующую одежду. Три, два, один, пошел!

Саша довольно быстро включился в игру и метнулся в свою комнату со сноровкой ниндзя. Я слышала, как хлопают ящики комода, и представляла, как он расшвыривает вещи, роясь в поисках спортивного костюма. Женя считал преувеличенно громко, и я стала в такт постукивать костяшками по двери, нагнетая обстановку криками о том, что время на исходе, его почти не осталось, стоило пошевеливаться, в конце то концов! С последними цифрами счета Саша вылетел из своей комнаты, одетый до того нелепо, что мы покатились со смеху. На нем были камуфляжные штаны, заправленные в ярко-желтые носки. В комплект к ним он надел нелепый детский свитер, который был ему откровенно мал, он пытался это скрыть, закатав рукава, но выглядел великаном в гномьей одежде. Венчала образ милая полосатая шапочка с помпоном. Саша натянул ее довольно низко, выставив наружу уши. Весь наряд казался настолько нелепым, что я не могла остановить смех.

– Рядовой к походу готов, мой генерал, – вытянувшись по стойке смирно, гаркнул Саша.

– Вольно! – прохрипел Женя, задыхаясь от смеха.

После этой странной и нелепой шутки весь вечер прошел не просто в приподнятом, а в настроении бешеного веселья. Роклеты оказались очень вкусной и вполне походной идеей, толкаясь у нашего «костра», мы наперебой жарили сыр, перепелиные яйца, кусочки бекона, а после добавляли к ним соленые огурчики, маслины и помидоры, вываливая содержимое миниатюрных сковородок на тостовый хлеб и, обжигая небо, пытались поскорее съесть свой праздничный обед. Когда приступ обжорства остался позади, мы решили посмотреть видеокассету, взятую днем ранее в прокате. Это был фильм о волшебном турнире единоборств, с магическими приемами в параллельной вселенной. Когда играла главная тема фильма, парни подскакивали и замирали друг напротив друга в дурацких позах, а в конце проигрыша хором кричали «Мортал Комбат!» Когда они увидели, что их игры никак мною не оценены, то наперебой стали расспрашивать меня, неужели я никогда не играла в приставку. Пришлось признаться в этой постыдной части своей биографии. Они пообещали, что передо мной еще откроется мир, и я узнаю, что значит жить полноценной жизнью. Я скептично приподняла брови на такое смелое заявление.

За окном почти стемнело, и пришло время открывать подарки, но Саша вдруг подскочил и со словами, что ему необходимо в кустики, умчался в уборную.

– Прекрасная часть этого похода, – довольно сказал он, вернувшись, – что все блага цивилизации прямо под рукой.

– Что-то я не слышала, как после туалета ты пользовался таким благом, как раковина, – сурово намекнула я, ударив его по руке, когда он потянулся к остаткам еды.

– То есть ты считаешь, что у меня руки грязные? – преувеличенно возмущенно спросил он.

– Да, – я была непоколебима.

– Вот эти руки? – Он начал угрожающе надвигаться на меня, показывая мне раскрытые ладони.

Я завизжала и вскочила с ногами на диван, пытаясь отбиться деревянной лопаткой для еды. Фу, ни за что! Некоторое время под дикий гогот Жени мы наматывали круги вокруг нашего походного лагеря, после чего Саша, наконец, согласился помыть руки. Кошмар, мальчишки иногда такие мальчишки. Фе!

Подарки были приняты Сашей с огромной радостью, которую он даже не пытался скрыть. Женя подарил ему книгу, где были описаны особые приемы сражений в этой их компьютерной игре. Особенно меня рассмешило слово «бабалити», я прямо-таки покатилась со смеху, услышав его, за что меня прожгли два уничижительных взгляда. Я же говорила, мальчишки! Торт мы ели прямиком с блюда, зачерпывая большими ложками огромные куски, после чего повалились каждый на свой мешок, стеная о том, что больше никогда не прикоснемся к еде.

На улице стало совсем темно, и квартира погрузилась во мрак. Мы зажгли фонарики и одну гирлянду, которую перекинули через палатку к розетке. Из-за наполненных животов мы двигались лениво и медленно, стараясь не делать лишних движений со спальных мешков. Я ощущала легкую сонливость, которая вот-вот подхватит меня и унесет в мир снов, когда Женя вдруг предложил:

– Мне кажется, что вечер у костра мы можем провести, рассказывая страшные истории.

Он выглядел немного более напряженным, чем следует, и я забеспокоилась. Он боится страшилок? Зачем тогда предлагает?

– Думаю, что вместе мы уже через многое прошли, – многозначительно добавил он. – Чтобы разделить некоторые страшилки между нами тремя.

Мне не очень понравилось, как это звучало, совсем не для дня рождения, но Саша, пристально посмотрев на Женю, помолчал и сказал, что не против. Я поняла, что это должны быть не просто страшилки, а наши истории.

– Но чур, – добавил наш именинник, – страшилки будут на тему русских сказок, ага!

– Как инициатор, я начну первым. – Даже в тусклом свете я видела, что Женя снова покраснел.

Отчасти мне было любопытно то, что сейчас должно прозвучать, но было немного страшно. Я не хотела рассказывать свою страшную сказку. Конечно, меня терзали вопросы о необычной жизни ребят, но я никогда не задавала вопросы, потому что знала, что задав хотя бы один, я должна буду поделиться и своей историей. Неужели пришло время, и никак не отвертеться? За этими мыслями я чуть не упустила самое начало Жениной страшилки.

– В общем, да… – Он прочистил горло, приставил включенный фонарик к подбородку и начал несколько игривым тоном. – Жила-была в лесном озере прекрасная русалка. Красоту ее сложно описать словами. И положил на нее глаз водяной. – Голос парня утратил веселость и налился горечью. – Кто его знает, что русалка нашла в этом довольно неприятном на вид существе, но сыграли они свадьбу, какой не видывал еще водяной народ. И родила русалка водяному сына, наследника. Но вышел он какой-то неказистый, – Женя усмехнулся. – Вроде как не водяной, а больше на тритона похож, слащавый больно.

Мне показалось, что последние слова принадлежали не Жене, а словно он их с чужого языка снял.

– Так вот, – продолжил друг, убрав фонарик от лица. – Решил водяной во что бы то ни стало воспитать из сына достойного преемника. Все способы считались оправдывающими это стремление. Взял водяной самую крепкую ветку с острым концом и тяжелый камень, да стал вытесывать из противоестественного тритона настоящего мужчину… – Женя запнулся, но тут же поправился. – Точнее настоящего водяного. Но сущность любого живого существа не так просто изменить, даже если на первый взгляд кажется иначе. А потому нет больше покоя и счастья в водном краю. Расколол неправильный сын счастливую семью, ожесточилось сердце водяного, и проснулась в нем ненависть. Так и отрывается по сей день на русалке и безобразном тритоне, пытаясь приличных жителей водного царства из них сделать.

Последнюю фразу Женя закончил с иронией и кривой улыбкой, вновь вернув фонарик к подбородку. Но никому из нас троих не было смешно. Я даже немного разозлилась, он портил праздничный вечер такими откровениями. Но теперь стали более понятны частые синяки на его лице и постоянный испуг, если вдруг звонил его мобильный телефон. Когда он бывал у нас по вечерам, то каждый раз в то или иное время раздавался телефонный звонок, и он поспешно убегал, иногда даже забыв попрощаться. Теперь все это имело новый смысл.

– Ага, короче, я бы сказал, дамы вперед, но чувствую сейчас мне придется сочинять, – подал голос Саша со своего спального мешка.

Он не стал приставлять фонарик к лицу, как сделал его друг, а просто улегся на спину и пустил кружок света в пляс по темному потолку, создавая световое сопровождение своему рассказу.

– Жили, значит, были медведь с медведицей в самом дремучем лесу, – Саша начал свою историю ровным голосом, без эмоций. – Любовь у них была до небес, медведь разве что пятки медведице не лизал. Настоящими хозяевами леса были звери эти и не знали горя и несчастий. Сначала родился первый медвежонок, потом второй, – на этом месте он запнулся, немного помолчал и продолжил. – Совсем шумно стало в лесу. Веселятся медвежата, заняты своими играми. Тот, что постарше, зануда знатный, а младший та еще заноза в… – Женя легко пнул Сашу ногой, и тот снова запнулся. – В одном месте. Все бы хорошо было, но любила медведица лыжи, а медведь ей отказать не мог. Раз в год они оставляли медвежат бабушке-медведице и сваливали в романтический отпуск, на горнолыжный курорт.

По обрывистым резким фразам картинка уже почти-почти сошлась в моей голове, я знала, что сейчас последует что-то совсем-совсем жуткое. Голос Саши стал глухим и отстраненным, Женя заерзал на своем месте, возможно, уже сожалея, что из-за его затеи вечер так удручающе заканчивался.

– А на лыжном курорте медведица разбилась о дерево, слетев с трассы на полной скорости, – сдавленно продолжил Саша. – И все покатилось в тартарары для веселого медвежьего семейства. Бабушка-медведица померла следом от инфаркта, а у папы-медведя потекла крыша, – тут в голос друга добавилась злость, и Саша оживился. – В общем, папа-медведь, в рот ему ноги, начал мед лакать литрами просто-таки. А шестилетний и тринадцатилетний медвежата как хотите живите. В общем, бедный несчастный медведь, которого и отцом-то не назовешь, еле дотерпел до совершеннолетия старшего медвежонка и отвалил работать в другой лес, канадский, чтобы на другом континенте. А то на одном континенте пересечься в лесах можно, а так уж наверняка. – Тут Сашин голос приобрел даже некую веселость, но она казалось несколько нездоровой. – Старший братец-медведь получал круглую сумму на содержание себя и младшего братца, но хотелось и ему свою жизнь устроить. Провел он младшенькому курс молодого бойца и тоже отвалил, посчитав свой братский долг выполненным. – Саша хохотнул безрадостно. – А младший медведка тоже неплохо устроился: деньги ему отчисляют и папа и братец, квартира своя есть, осталось дождаться восемнадцатилетия, и ух как младший медвежонок заживет со своими друзьями тритоном и…

Тут он прервался и почти весело глянул на меня. Части его истории я слышала обрывками, что-то додумала сама, но сердце отчаянно сжалось от его напускного веселого взгляда. Я даже не могла себе представить, насколько одиноким он себя чувствовал. С самого детства не иметь возможности обратиться за поддержкой, спрятаться на чьем-то плече, поделиться своими страхами и обидами. Обе их сказки были страшными, каждая по-своему. Мне хотелось обнять их обоих и отдать все тепло, которое я могу, но наступило время рассказывать свою собственную страшилку. Собравшись с духом, я кивнула и ответила на невысказанный вопрос.

– Ведьмой. Моя история будет о доброй волшебнице и ее дочери ведьме. – Мой голос дрожал, и самой себе казался писклявым до отвращения. – Но начнем с самого начала. В тридевятом царстве, в тридевятом государстве жила добрая волшебница, которую все любили. Волшебница та была замужем за царевичем, и рука об руку правили они своим народом и землями. Все любили их, уважали за справедливость и мудрость.

Переведя дыхание, я взглянула на парней. Фонарики валялись включенные и всеми забытые. Женя и Саша, сев на своих мешках, наклонились ко мне с одинаковым выражением на лицах. Не любопытство, а что-то сродни потребности в знании.

– В свое время родилась у волшебницы и царевича дочь, – продолжила я. – Была это милая малютка, без особых талантов. Но любили родители свое дитя, холили и лелеяли. И все шло прекрасно в том королевстве, пока не случилась война. Ушел царевич во главе армии защищать родные земли, и не стало его на поле брани. Безутешна была добрая волшебница, горе сломило ее, а возлегшая ответственность по управлению царством в одиночку подточила и без того слабый дух. И объявился в королевстве Колдун, – я услышала, как парни резко выдохнули. – Черным было его сердце, и величественным и пугающим облик. Склонил он волшебницу на свою сторону и обманом втерся ей в доверие. С тех самых пор царство пришло в упадок, под своей железной рукой держал Колдун всех его жителей. Доброй волшебнице необходимо было соответствовать его стандартам, ела она мало, чтобы оставаться стройною, работала много, содержала дворец в чистоте и порядке.

Я замолчала, раздумывая, как бы рассказать о страшной моей тайне, о моей самой большой вине. Женя задергал ногой, я заметила, что у него бывает такое в минуты сильных волнений.

– Тем временем подросла дочь доброй волшебницы, и оказалась она грязной ведьмой, – я решила, что самая неприятная часть будет короткой. – Постоянно нашептывал Колдун девочке, что он видит ее насквозь, все черные грязные помыслы, обвинял ее в совращении благодетели мужчины. – Не удержавшись, я всхлипнула. – Молодая ведьма была крайне осторожна, старалась не попадаться на глаза Колдуну, но ничего не помогало. Он твердил и твердил о том, что вся вина на ведьме, на ее гнилом нутре, и как разобьется сердце доброй волшебницы, когда она узнает, какую змею пригрела на своей груди. – Слезы текли по моим щекам, я была не в силах остановить их. – От напряженной работы и плохого питания вскоре добрая волшебница заболела и пришлось ей покинуть дворец, дабы обратиться к целителям. Те ничего не смогли сделать, и волшебница умерла. – Последнее слово я прорыдала, захлебнувшись. – Колдун остался полноправным хозяином молодой ведьмы. Он выбивал из нее гнилое нутро, но это не помогло. И, наконец, сдавшись, Колдун пошел на поводу у своей слабости, потому что она соблазняла его и… – Я не могла закончить, рыдания душили меня, снова возникло ощущение того, что я вывалялась в грязи, и никогда мне от этого не отмыться.

Саша был на полсекунды быстрее Жени. Одним рывком он передвинулся со своего спального мешка на мой и, обхватив меня руками, стал поглаживать плечи. Продолжая рыдать, я обняла его в ответ, но этого казалось недостаточно. Мне хотелось поделиться своей болью, разделить ее, потому что одной было не вынести этой ноши. Захлебываясь слезами и соплями, я забралась к нему на колени, утыкаясь лицом в шею, а он продолжал успокаивающе гладить мои плечи. Но и этого было недостаточно, я чувствовала, как моя боль переполняет его, льется через край, и вот уже мы вдвоем захлебывались ею. И тут я почувствовала прикосновение третьей руки прямо между лопаток. Женя поглаживал мою спину уверенными твердыми движениями. Боль потекла от нас двоих к нему, и в этот момент я смогла вдохнуть. Тихо нашептывая слова утешения, Женя прислонился щекой к моей спине, прямо в том месте, где секунду назад была его рука, и обхватил меня сзади, даря утешающее объятие. И так втроем, застывшие в своем горе, мы нашли освобождение, проливая слезы и укачивая друг друга, обмениваясь теплом.

САША

Громкий визгливый звук разрывал мой мозг. Сейчас же каникулы, господи боже, я что, забыл отключить будильник? Не открывая глаз, я пытался нашарить тумбочку, но ладонь соприкоснулась с мягкой поверхностью ковра. Да, точно, поход. Звук продолжал нервировать. Рядом заворочался Жека и пробормотал: «Еще минут десять, мам». Я резко сел. Мелодия не была похожа на будильник. После сна я всегда резко приходил в себя, будто в черепной коробке не было мозга, и вдруг резко его туда снова плюхали с таким «блом-блом-блом», я даже представлял, как он там трясется от этого плюха, словно желе в холодильнике.

В кромешной тьме подсветка экрана – это все, что я видел. Мобила орала и орала, мне уже хотелось убивать.

Схватив разрывающийся телефон, я непонимающе уставился на экран. Входящий звонок. Время четыре утра.

– Олег, я с тебя худею! – прошипел я, принимая вызов. – Ты время видел вообще?

– Я хотел… я хоел скзать, – голос моего брата звучал невнятно, словно он говорил с заложенным носом. – Чт я подумл над твими словми…

– Ты что, пьян? – шокировано пробормотал я, пытаясь выбраться из комнаты на ощупь. Мой правильный брат никогда не напивался. Никогда.

– Н… нем… можт быть, чуть-чть… – неразборчиво пробормотал он. – Я хтел ска… аааа… я гтов помочь с Ваа.. Ва…лисой, – я понимал его через слово, но последнее имя уловил.

– Прекрасно, – стараясь не смяться над тем, как тупо он звучал, я говорил короткими фразами. – Позвони мне завтра. Или приезжай.

– Хр… шо, – издал он нечленораздельное мычание. – Любл тбя. – И отключился, я даже не успел придумать ответ.

Непонимающе я уставился на экран своего телефона. Мой брат напился, позвонил мне, и предложил помощь, и сказал, что любит меня. Нужно ли мне ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон?

– Эй… – сзади раздался голос.

– Эй, – я повернулся и увидел в дверном проеме сонную Василису. – Прости, что потревожил.

– Этот звук кого угодно разбудит, – сонно зевнула она и, покосившись в темноту комнаты, добавила: – Кроме, очевидно, самых стойких из нас.

– Пошли попробуем снова уснуть. – Проходя мимо, я хотел ее дружески толкнуть плечом, как обычно Жеку, но раздумал.

– Угу… – пробормотала она, медленно плетясь за мной. – Кто это звонил?