Читать книгу Серебряная Атма - Янек Гольцыдер - Страница 2

Моё пробуждение, как собственное рождение в обличии зрелого человека. Знакомые мысли рассаживаются по своим местам, чтобы начать всё заново.

Порой не сразу осознаёшь, где находишься… Сон это или нет. Я не обращаю внимания на погоду за окном. Мне всегда тепло и уютно по другую сторону.

Моё утро начинается с контрастного душа, свежесваренного кофе и сигареты. Белая рубашка, идеально выглаженные брюки, до блеска начищенные туфли. В голове чёткий распорядок на ближайшую неделю. Можно и дальше описывать свою жизнь, если бы не одна странность, произошедшая на днях…

Возвращаясь с работы, я заглянул в почтовый ящик. Поспешно перебрав листовки, хотел всё выбросить в урну. Так бы и сделал, если бы не обратил внимание на почтовое извещение, на котором большими буквами написано – «Повторно» и выделено красным маркером, будто необходимо явиться не на почту, а на судебное слушание по собственному делу. Посылок и важных документов я не ждал. Все счета оплачиваю исправно, чаще наперёд. Извещение насторожило, и как оказалось позже – удивиться было чему.

Прошло несколько дней прежде, чем я дошёл до почты. Пакет, который мне выдал работник с недовольным лицом, был вполне увесистый и по размеру напоминал тетрадь формата А4. Содержимое вскрыл дома, расположившись на кожаном диване. Это действительно была тетрадь. Первое, что пришло в голову – посылка явно не для меня. Я внимательно перепроверил адрес получателя – он был верным, но без обратного адреса. Чепуха какая-то.

Одним движением руки я пролистал тетрадь. Не было никакого сомнения, что это дневник. Чем дольше я изучал его, тем больше возникало вопросов, ответов на которые так сразу и не получил. Отложив рукопись в сторону, я подошел к окну, где кроны деревьев медленно покачивались из стороны в сторону. Всё было как обычно, за исключением собственного смятения и некоего волнения. Каждый раз, глядя в окно, я успокаивался, наблюдая, казалось бы, за простыми вещами. Но сейчас всё не так.

Я снова взял тетрадь, на обложке которой было написано «Это для тебя, Алекс, – нет никакой ошибки». Я прочитал первые строки – «чтобы осмыслить всё происходящее, нужно внимательно прочитать и вникнуть в суть изложенного. Вопросы исчезнут сами собой. Более того, ответов получишь больше, чем нужно».

Отбросив эту писанину в сторону, я отвлёкся на дела, которыми занимаюсь в свой выходной. После обеденного отдыха я сходил в магазин за продуктами, пообщался в сети со знакомыми, вечером встретился с подружкой. Вместе с ней посидели в уютном кафе, а после всё увенчалось качественным сексом. Всё как обычно, разве что с маленькой импровизацией. Со стороны всё это может показаться несколько пресным. Конечно, бывает бурно отметишь какой-нибудь праздник и переберёшь лишнего. Потом все будут вспоминать всё новые и новые подробности того самого торжества. Со временем это начнёт обрастать новыми деталями, которых даже близко не было. На это мало кто обращает внимание. Что бы там ни говорили эти люди о своей насыщенной и яркой жизни, на самом деле они просто не хотят себе признаться – им давно уже всё наскучило, максимум, на что хватает фантазии – так это сходить в ближайший паб, который находится прямо в их доме. Впрочем, и я так живу. Может, банально, но меня это устраивает. Зачем усложнять? Так или иначе всё закончится пьянкой или сексом, желательно с новым партнером, без обязательств. Кто-то скажет – «не все такие, есть нечто большее». Да, есть. Только это для изощрённых. Видимо, это тот тип людей, которым хочется казаться лучше, чем они есть, и верить во что-то невероятное. Как бы там ни было, всё сводится к удовлетворению своих желаний.

Наступила очередная трудовая неделя. Утро понедельника пришло с головной болью. То ли это следствие моего курения, то ли посиделки с друзьями, а может, и отголоски аварии, в которую я попал несколько лет назад. Как говорит мой лечащий врач, ничего бесследно не проходит.

Сегодня пасмурно, и воздух тянет легким морозцем. Я вижу, как уходит лето, которое в этом году выдалось на редкость тёплым и солнечным. Были даже дни, когда хотелось осенней прохлады и дождя. Вот сентябрь и пришёл на пару дней раньше. Одним словом – понедельник был тяжёлым. В такие дни не спешишь заниматься прямыми обязанностями, медленно вливаешься в процесс, набирая привычный ритм. Этот день не стал исключением. Налив кофе и выкурив пару сигарет, каждый принялся рассказывать, как замечательно и дельно провёл выходные. И только после этого обряда все расселись по своим рабочим местам.

Усевшись за свой стол, я начал делать вид, что работаю, а тем временем думал о той самой тетради, адресованной мне странным образом. Первое, что пришло на ум, – кто-то решил подшутить. Если это шутка, зачем исписали столько бумаги? Да нет. Бред. Весь день прошёл в размышлениях, кому и зачем это нужно.

К концу рабочего дня у меня была новая версия. Быть может, таким образом вербуют в секту? И я не один, кому пришла подобная рукопись? Эти психологи чего только ни выдумают, лишь бы добиться поставленной цели… Я всегда знал – это самые опасные люди. Они сравнимы с вирусом массового поражения. Заражают людей чем вздумается, порабощая умы в корыстных целях.

В итоге я решил прочесть содержимое. В конечном счёте – это просто бумага с набором букв. С таким же успехом у метро раздают бесплатную газету, и ничего плохого не происходит. А вообще, какое мне дело до всего этого? Завтра же выброшу вместе с мусором.

Человеческое любопытство взяло надо мной верх. К тому же это было похоже на чей-то дневник, и мне, как многим, интересно подсмотреть за другими…

Надеюсь, тетрадь попала в нужные руки, иначе задуманное, да и жизнь, собственно, в целом будет бессмысленной. Нет никакого сомнения, что информация, изложенная мною, будет чем-то полезна и другим. Но всё же, в первую очередь, меня волнует твоя жизнь – Алекс. Если ты до сих пор не избавился от неё, это уже хорошо. Главное, читай не спеша, самое интересное между строк и после многоточия. Понять содержимое сможешь только ты, иначе вся эта писанина покажется обычным дневником. Не буду вдаваться в детальное описание происходящего. Если подробности будут тебе нужны – они будут, стоит только пожелать. Тогда уже я буду не нужен. И ещё, моё имя нигде не будет упомянуто. Это не так важно. Раз тетрадь в твоих руках, значит, ты живёшь там, где большинство людей не обременяют себя. Извини заранее, так уж сложилось. Помни – выбор, так же как и выход, – есть всегда. Поверь, это не догадки, это факт, который доказан не единожды и не только мной.

Начну с самого начала. Первые дни своей жизни я помню отрывками. Маленькая детская кроватка, с четырьмя стенками, в виде вертикальной решётки. За забором, на выделенном участке, площадью менее одного квадратного метра. Как сейчас кажется, очень даже символично началось восприятие жизни. В тот момент рядом не было ни единой живой души, только включенный телевизор, как квадратное окно, пестрил однообразными картинками. И чёткий марш часов отсчитывал чьё-то время. Хотелось заплакать от одиночества. Так бы, наверное, и произошло, если бы не мелодия, доносящаяся из приоткрытой двери. Она звучала тихо, без слов. Казалось, играет постоянно одна и та же композиция. Она, скорее, не играет, а плачет. Скрипка звучала так красиво, что я не осмеливался перебивать её своим безнадёжным криком. Где бы я ни услышал знакомую мелодию, мне становилось спокойно, и я не чувствовал себя одиноким. Говорить я ещё не мог, будто бы это и не нужно. Я ощущал больше, чем мог сказать.

Помню, как просыпаюсь и снова вижу себя в кровати. Только в этот раз прутья были уже не деревянные, а металлические, что очень меня напугало. Они были страшные. Краска на них была белого матового цвета, нанесённая в несколько слоёв. Местами краски не было вовсе, словно кто-то грыз её зубами. Сами прутья были согнутыми и кривыми. Складывалось ощущение, что находящиеся до меня дети пытались разогнуть их, чтобы выбраться. Уже тогда мне это показалось странным. Если кто-то хочет выбраться, почему бы просто не перелезть через кровать, ведь сверху ничего не мешает.

Я посмотрел вперёд и увидел ногу в подвешенном состоянии, которая была в гипсе по самое бедро, да ещё с грузом на конце. Нога оказалась моя. Я лежал в больнице, кругом народ, никому до меня не было дела. Оглянувшись, я не нашёл ни одного знакомого лица. В ту же секунду я почувствовал себя беспомощным и беззащитным, лишь холодное одеяло надёжно держало меня в своих объятьях. Дальше я помню смутно. Видимо, я так испугался, что решил закрыть глаза и стереть это из памяти, как сон. Кажется, удалось. Но не всё… Спустя много лет выяснилось, что один из моих родителей в порыве гнева бросил меня кричащего на кровать, где лежал какой-то предмет, который сделал трещину в моём ещё неокрепшем теле… Сказать здесь нечего. Родителей не судят, кажется…

Мало кто знает, что у меня был родной брат младше на год. Ему было четыре. Именно было… То страшное событие отпечаталось чёрным цветом. Я хорошо помню тот сентябрьский день, сухой и тёплый. Если бы не пожелтевшая трава с опавшими листьями, осенним его не назовёшь.

Я не очень-то ладил с братом. Мы были совсем маленькими, но уже тогда все замечали, насколько мы разные. Решительности, в отличии от меня, брату было не занимать. Порой были случаи, когда он вступался за меня, понимая, что я не смогу дать отпор обидчику, даже если тот слабее меня.

В тот роковой день мама пошла к бабушке помочь по хозяйству, прихватив с собой и нас. Осень – время подводить итоги, пожинать плоды, чем взрослые и занялись, перебирая фрукты и овощи в погребе.

Что меня потом удивляло, так это то, что сама бабушка ушла куда-то по своим делам, явно не по самым важным. Наверное, это обычное дело – озадачить работой молодую дочь, имеющую двух маленьких детей. А то окружающие могут осудить. Мол, молодые должны помочь старикам в первую очередь, а дети всё равно что щенки, далеко не убегут, будут возиться рядом.

Мне с братом заняться было нечем, какое-то время мы играли вместе, потом незаметно разошлись в разные стороны, всё дальше и дальше… В итоге я оказался в песочнице у соседнего дома. Времени, по моим меркам, прошло прилично, пока с бешеными глазами не прибежала мать с вопросами – почему я ушёл так далеко без спроса и где брат? На первый вопрос я ещё что-то смог ответить невнятное, а на второй – где брат, ответить не мог. Заигравшись, сам не заметил его отсутствия. К тому времени, когда мы вернулись в бабушкин дом, брата нашли… после того, как он всплыл в ближайшем пожарном колодце, о котором все знали. Знали и то, что он глубокий даже для взрослого человека. Там и в помине не было забора или малейшей преграды. Размер невелик примерно два на два метра.

Когда его вытащили, я стоял в стороне и наблюдал за происходящим. Вокруг царила паника, мать кричала, как сумасшедшая, отец примчался на рабочей машине прямо к месту, сам чуть не разбился по дороге. Народ скапливался всё больше и больше… И я почему-то вспомнил, как недавно наткнулся на дворового кота. Моё внимание привлёк совсем не он, а стая чёрных птиц. Они кружили на одном месте, наводили суету и панику. Присмотревшись, я увидел виновника. Это был кот, в зубах он держал птенца. Хищник не был похож на домашнего питомца. Скорее, на маленького тигра, не оставляющего шанса добычи. Кот не пугался докучающих его птиц. Он прекрасно знал – ему ничего не грозит. Птицам оставалось лишь смотреть и громко кричать.

Я не понимал, от чего переполох. То ли от страха перед смертью себе подобных, то ли от потери своего дитя.

Соседи и сбежавшиеся прохожие, окружившие маму с братом, мало чем отличались от тех птиц. Разве что искажённые от случившегося лица людей наводили друг на друга ужас, как будто этим можно помочь.

Чем дольше я стоял там, тем сильнее ощущал, как отдаляюсь от этого мира. Всё показалось таким чужим… Вселенная сузилась до размеров маленькой комнаты. Солнце светило непривычно жёлтым светом, освещая наше горе. До этой трагедии я считал его добрым. Я представлял, как оно молча смотрело на умирающего человека, не скрывая своего лица. Оно, вероятно, радо этому. На одного меньше… не будет того, кто забирает его тепло. От этого мне казалось, что не хватает воздуха. Тяжелее всего было осознавать своё одиночество. Не потому что рядом не было брата, а от того, что про меня забыли. Все забыли, что я ещё жив. Если бы я потихоньку пошёл куда глаза глядят, думаю, никто бы этого не заметил. Что странно, так это фраза, которая чьим-то голосом прозвучала в моей голове – «ну вот… теперь одного из вас нет». Я опешил от услышанного и от голоса, который прозвучал из ниоткуда. Уже тогда я понял смысл этих слов – «имей в виду, ты следующий».

Прошло много лет. Горе того времени окостенело бесчувственной болью. Только холодная гранитная плита с нестареющим лицом напоминает о прошлом.

Ещё сложнее было время после похорон брата.

Нескончаемые слёзы и крики мамы, граничащие с безумием. Ощущение холода не покидало меня ни на минуту. В перерывах между стонами тишина обретала невидимую плоть, терзая оставшихся в живых. Порой я не знал, что лучше – тишина или слёзы. По обычаю, все зеркала и телевизор накрыли тканью, видимо, чтобы умерший не заглянул с той стороны. Мне же это виделось вдвойне устрашающим, словно всеми имеющимися тряпками хотят задобрить смерть в доме, где зеркала открыли двери в загробную жизнь. Вокруг царило подчинение тёмному миру, ему поклонялись, показывая свою слабость и беспомощность. Лишь я, маленький человек, в меру своего возраста не хотел подчиняться этой женщине без лица, тем самым обрекая себя на одинокое страдание.

Я отвергал её своим существованием. Что-то внутри меня сопротивлялось ей. Не осознавая, я чувствовал себя маленьким рыцарем без оружия, без доспехов, карт и соратников. Я один… и это было страшнее, чем сама смерть.

Много необъяснимого происходило в нашем доме. Отмечу лишь самые важное на мой взгляд.

Когда папа и мама начали приходить в себя, они стали заниматься гаданием. Не знаю, что они искали, но параллельно с этим меня начали спрашивать, не я ли толкнул брата в колодец. Первый раз, когда я это услышал, мне стало страшно. От растерянности я даже не нашёлся, что ответить. Вероятно, моё молчание лишь усилило их подозрения. Я осознал – мне не доверяют самые родные люди, мои папа и мама. Я даже стал думать, не жалеют ли родители, что именно я остался в живых… Ведь я в самом деле никого не толкал и не сделал бы ничего такого, что могло подвергнуть опасности жизнь не только брата, но и любого другого человека. В чём моя вина?! Категоричный ответ – нет. Я этого не делал. Казалось, родителей такой ответ не устраивал. Возможно, я глубоко заблуждаюсь в этом… может, и так. Хотелось в это верить. Я пишу, как чувствовал… и только.

С тех самых пор я, и без того робкий и застенчивый ребёнок, стал бояться темноты. Не мог спать с закрытыми дверями, с занавешенными наглухо окнами. Засыпал, уткнувшись лицом в подушку, ещё и одеялом накроюсь с головой. Мама переживала, как бы я не задохнулся. С наступлением ночи мне казалось, стоит только всем заснуть, как за мной придут из тьмы и сделают что-то невообразимое. Я боялся и, скорее, чувствовал, как смерть расправится со мной как с неверным, пока все спят. Я был слаб, но сдаваться не собирался.

Мама стала замечать мой страх – всерьёз обеспокоилась. Со мной начали проводить успокаивающие беседы о том, что в темноте нет ничего страшного, всё это лишь мои детские фантазии. Пользы от этого не было никакой. Как я могу доверять этим разговорам, когда лично видел, как их самих подчинил страх, лишив сил и рассудка на долгое время. Дошло до того, что меня повели к некой знахарке. Этот визит врезался в мою память отчётливо, в особенности её вопрос:

– Чего ты боишься, сынок?

– Темноты, – ответил я.

– Не надо, – возразила старуха. – Можешь закрыть глаза и сказать, что видишь?

– Могу, – робко ответил я.

За закрытыми глазами я увидел кухню отчего дома, чёрного цвета вперемешку с серыми тенями. В углу стояло мусорное ведро, в котором что-то копошилось как центр моей паники, и что примечательно, потолок был усыпан мелкой разноцветной мозаикой. Сам не понимаю, почему такое привиделось, но было именно так. Выслушав меня, старуха безоговорочно поставила диагноз – страх в сердце ребёнка. После чего налила бутылку подслащённой воды и приказала некоторое время пить. И страхи уйдут. Не знаю, поверили родители ей или нет, но я был уверен – ничего она не выяснила и ничего не пройдёт. Мне в каком-то смысле стало даже легче от этого. Я сам для себя решил – никто, кроме меня, в этом деле не разберётся. Отложил этот вопрос в потайное место своего «я» с последующим решением. И стал переживать больше не за страх перед тьмой и что за ним скрывается, а за сохранность ключей от двери, где всё это хранится. Как говорится – «нет ничего более постоянного, чем временное».

Уставшие глаза вынудили отложить рукопись. За окном стемнело и заметно похолодало, я обратил на это внимание только сейчас. Налил себе кофе и, усевшись обратно в кресло, укрылся пледом. Стал обдумывать прочитанное… Кто он? Знаю ли я его? Нет ли какой ошибки? Пока ничего не ясно. К тому же про детство в столь раннем возрасте не то что мало говорят, едва ли вообще помнят. Разве только отрывками, да и то не разберёшь, реальность ли это или искажённые воспоминания давно чего-то неважного.

Подойдя с остывшим кофе к окну, я попытался вспомнить своё детство. Как ни старался – вспомнить нечего. Детство как детство – шорты, шлёпки, машинка на верёвке со сломанным колесом. Дома ждёт мама, вкусный обед и мягкая постель, заправленная заботливыми, тёплыми руками. Наверное, это всё, что могу вспомнить. И вообще, у меня принцип – жить здесь и сейчас. Чего ворошить прошлое? Плакать о себе? Жалеть о лучших временах? Винить кого-то? Жив-здоров. Дыши и радуйся.

Конечно, любопытно, как живут другие люди, интересно узнать об их страхах, слабостях и тайнах… Но записи незнакомого человека наводят тоску и печаль. Я стараюсь ограждать себя от подобного настроения, даже с друзьями не пойду пропустить по стаканчику, если кто-то из них не в духе. Не люблю это. Скорее бы уже отпуск…

Не уверен, захочу ли продолжать чтение. Хотя я немного заинтригован, к чему всё это…

Неделя выдалась паршивая. В пятничный вечер, по пути домой, попал в самый час пик. Как будто все решили уехать за город. Движение было таким суетливым и плотным, что в этом хаосе я не заметил мотоциклиста, крадущегося между машинами, который, как назло, притёрся именно ко мне. Как итог – две двери под покраску, а мотоциклисту хоть бы что. У него по бокам хромированные ограничители, которые едва поцарапались. Я был вне себя, услышав протяжный скрежет в салоне автомобиля. Мне захотелось выскочить и избить виновника. Еле сдержался. В век тотального наблюдения за всем и каждым любой неосторожный шаг может привести к большим проблемам. Пришлось некоторое время простоять на аварийке по центру дороги в ожидании дорожного комиссара.

Домой добрался на автопилоте поздно вечером. Единственное, что помогло вернуть меня в привычное состояние, так это горячая ванна, большой стакан виски со льдом и любимая музыка. По мере того, как алкоголь разбавлял мою кровь, тело незаметно расслабилось, а мысли сами собой начали вращаться вокруг воспоминаний о тетради, которую я не читал больше недели.

Вспомнив содержание последних страниц, я осознал, что моя проблема абсолютно мелочна по сравнению с тем, что происходило с тем мальчиком… Я посочувствовал ему. Хотелось чем-то помочь… Да что со мной? Вот поэтому не люблю такое настроение. Ощущаю себя слабым. Это не так! Это всё алкоголь. Да. Отыскав оправдание несвойственному мне поведению, я не поленился и взял рукопись. И продолжил чтение в компании вредных привычек. Благо, завтра выходной.

В детский сад я ходил всего год, перед школой, там и проходило знакомство с будущими одноклассниками. Знакомством назвать это было сложно. Я постоянно стеснялся, комплексовал по любому поводу. Если мне хотелось с кем-то дружить – сам я никогда не проявлял инициативы. Надеялся, что кто-то из детей подойдёт знакомиться, что бывало редко. Большинство из них были на своей волне, со своими потребностями и взглядами. Разделять чужие мнение и желания никто не собирался, если они шли вразрез с их интересами. Сейчас, если вспомнить, детский сад был скорее похож на зверинец, где почти всё подчинено животным инстинктам. Именно в этих местах дети приспосабливаются жить, а некоторые даже выживать. Я совсем не имею в виду учиться говорить, считать, писать… Нет, вовсе не это. Уже в дошкольном возрасте сильных и слабых видно сразу – кто и как будет жить, какими средствами будет добиваться той или иной цели. С первых дней понятно, кто лидер, а кто пресмыкается. Есть и другие… Я их называю одиночками. Не знаю почему, но эти одиночки редко когда с кем-то находят общий язык и никогда не создают своих компаний. Я относился к категории одиночек. Сильные теснят таких как мы, поддевают, выводят на конфликт. Одиночки уже в раннем возрасте никому не дают покоя. Видимо, тех, у кого развито стадное чувство, больше всего задевает, как человек может быть сам по себе. Если с лидером понятно, что он хочет, то вот от тихони не знаешь, чего ожидать. Страх – материя особая, сколько ни растягивай – не порвётся.

В детском саду у меня появилась своя некая картотека с личным делом на каждого. Так как родился я в небольшом провинциальном городке, где все друг друга знали, сбор информации вёлся непрерывно. Поначалу мне просто хотелось отомстить обидчикам в подходящий момент и припомнить все злодеяния. Позже это переросло в привычку. Запоминалось не только плохое, но и хорошее. Любые слухи о человеке, необдуманные поступки, неосторожные действия – всё откладывалось в мои ящики. Меня это нисколько не обременяло. Всё шло само собой, и мне это нравилось. Я решил, когда настанет время, буду иметь полное право судить виновника. Перед собой, конечно. Наверно, это ненормально. Возможно, мне нужна была помощь психолога или просто близкая беседа с родителями. События, произошедшие в моей семье, несомненно, лежали страхом на груди. Страх не был чем-то неодушевленным, скорее, живым и рос вместе со мной. Может быть, это он собирал информацию о других, чтобы в будущем оправдать нас перед содеянным…

Я часто болел… То грипп, то ангина, чаще с осложнениями. Приходилось ложиться в больницу. До десяти лет я был частым гостем подобных мест. Впечатления не самые лучшие. В стране, где протекал экономический кризис, никому не было дела до медицины. Несложно представить, какими методами лечат. И кормят ли? О добропорядочности врачей лучше не вспоминать. Я заметил, если сад или больница были отвратительными во всех смыслах, то они имели и соответствующий запах. Обычно это запах мочи, протухшего белья и, обязательно, хлорки. В будущем, если я чувствовал хоть малейший намёк на такой дух, – обходил такие места стороной, заведомо представляя, что там происходит…

Одна из болезней запомнилась мне больше всего. Точнее её странные последствия…

Произошло это в детском саду во время дневной прогулки. Все дети из моей группы разбежались по территории сада. Каждый занимался чем-то своим. Я как обычно старался держаться подальше от всех. Поглядывал за ограждение – хотел, чтобы меня поскорее забрали отсюда. Неожиданно подул порывистый ветер. Он был такой силы, что казалось, сломает не только деревья, но и снесёт всё на своём пути… кроме меня. Забор трясся так, будто кто-то пытался его вырвать. Я восхитился его мощью. Смотрел, надеясь, что он свернёт ограждающий меня забор и я смогу уйти домой. Вместо этого разразился гром, и дождь встал белой стеной. Я замер. От неожиданности и ощущения безграничной силы, проходящей через меня, я забыл, где нахожусь.

Когда дождь и ветер стихли, на территории уже никого не было. Первое, что пришло в голову – уйти, пока никто не видит. Стоило мне подумать об этом, прибежала воспитатель и увела меня в сад. На следующий день я заболел так, что пришлось лечь в больницу. Через две недели я вернулся, но уже другим. Я больше не боялся заборов и одиночества, мне словно кто-то дал понять – ты не один, и заборы не для тебя. Они не вечны. Не знаю, что именно повлияло на меня – болезнь или дождь.

В первый день в саду после болезни я сидел на ковре и возился с игрушками, подошли три пацана вместе с главным задирой группы и спросили меня:

– Что это у тебя за сиськи на губах?

– Это не сиськи. Это простуда. Я болел, – пробурчал я.

– Нет. Это у тебя сиськи, – ухмыляясь, тыкали пальцем на мои губы. – И долго ты собираешься с ними ходить сюда, а? Если завтра ты появишься с ними снова – мы тебя изобьём.

Я молча опустил голову от страха и обиды, спрашивая себя – «Что я вам сделал? Ведь я ни в чём не виноват». Но понимал – нужно дать в морду обидчику и неважно, кто бы победил. Главное, всем бы стало ясно – ко мне лучше не лезть. Но я этого не сделал, о чём часто жалел, когда вспоминал тот день. Страх перед любым конфликтом сковывал меня, делал слабым, неуверенным в себе, чего бы это ни касалось. Особенно там, где необходимо ввязываться в драку. Много пройдёт времени прежде, чем я смогу решить эту проблему, которая мучала не только наяву, но и во сне. И только благодаря сновидениям я смог разобраться с этим, а главное, найти ту самую дверцу, за которой скрывалась суть. Об этом позже. В том возрасте я не придавал особого значения снам.

В детские годы были и радостные впечатления, пусть и мало. Плохое врезается в память глубже и больнее. Порой навсегда.

Стационарных кроватей в саду не было, как и отдельного помещения для сна. Была одна большая комната с широкими окнами на солнечной стороне, будто лучи его приглядывали за мной… В этой комнате и играли, и занимались, и спали на раскладушках. Когда в очередной раз мы укладывались спать, один озорной парень, дождавшись ухода няни, вскочил на свою раскладушку, спустил свои трусы и достал писюн. Он у него был вроде гитары, и играл он на нём соответствующим образом. Зрители смеялись до слёз. Вжившись в роль, гитарист стал подпрыгивать – видимо, дома не раз репетировал. Раскладушка, не предназначенная для таких выступлений, в один момент попросту сложилась пополам. Зрелище было впечатляющим. Веселье длилось недолго. Пришла мрачная воспитательница, похожая на бабу Ягу. Она была такого же роста и горбатая, прямо как в тех самых сказках. Она хлопнула дверью и скрипучим голосом сказала:

– Кто не будет спать, того посажу на лопату и засуну в печь.

Слышать это было, ой, как страшно. Все знали, печи рядом никакой нет, но образ и голос воспитательницы был настолько убедительным, что никто не смел даже глаза приоткрыть. Спать захотелось моментально. Уверен, сама воспитательница знала о своей схожести со сказочным персонажем, чем успешно пользовалась. Даже, когда я стал ходить в школу, не переставал бояться её, впрочем, как и остальные. Не поздороваться с «бабой Ягой» считалось чем-то недобрым.

Что интересно… через двадцать лет с этим парнем произойдёт почти всё то же самое. Он будет жить так же весело, будут зрители… Вот только из-под ног опрокинется табуретка, и друзья заплачут не от радости, а от чёрной удавки, которую он в собственной эйфории накинет себе на шею.

Детей так легко напугать. Они очень доверчивы. И этим доверием пользуются взрослые. Дети заведомо считают, раз старше – значит, мудрее. Большинство до конца дней своих так и думают. У меня своё мнение на этот счёт – стрелки, бегущие вперёд, никак не связаны с мудростью и уважением.

Не редкость, когда отец брал меня с собой на работу покататься на соседнем сидении грузовика. Обычно это было во второй половине дня. Мне нравилось с ним кататься. Со временем я стал замечать, что после трудового дня домой мы не торопились. В одном из боксов, где ставят грузовики на ночь, собирались водители, обычно человек пять-шесть. Работяги устраивали своего рода пирушку, разложив своё добро на дырявой покрышке. Этот своеобразный стол не отличался изобилием. Обычно это были пара бутылок с прозрачной жидкостью, которую мне было запрещено пить, и несколько бутербродов.

Поначалу я не придавал этому значения. Было интересно полазать по большому гаражу. К тому же приятно находиться в кругу, где все становятся внимательными и обходительными, особенно после нескольких рюмок… Все считали своим долгом похвалить моего отца за хорошего сына. Каждый старался меня угостить со своих немытых рук кусочком колбасы или половинкой конфеты. Мне это казалось нормальным – папа ведь плохого не посоветует. Их лица сияли. Все они преображались. Будто совершали священный обряд. Я, как особо приближённый, теперь хранил важную тайну. А между тем, каждый ехидно подмигивал, мол, подрастёшь и поймёшь всю прелесть этой церемонии.

Так продолжалось, пока посиделки не стали заканчиваться неадекватным поведением папы. Его могло понести куда угодно. Обычно мы шли к его старым друзьям, которых в трезвом состоянии отец избегал и даже не здоровался. Условия у сомнительных друзей были ещё хуже, чем в боксе, а руки грязнее, будто их не моют вовсе. Хорошо, если мама приходила в гараж до того, как мы навестим старых знакомых. Правда, её визит не предвещал ничего хорошего – по пути домой всегда развязывался скандал. Скоро я понял, моё пребывание на папиной работе всего лишь прикрытие для его досуга.

Отношения с родителями не были плохими, не были хорошими. Они просто были. Каждый из нас при своей роли. Я учился, помогал по дому, слушался родителей. На маме – хозяйство, контроль моего обучения. Отец работал. Как он считал – кормил семью. Но это понятие намного глубже, чем он думал. Я знал, что каждому из нас по-своему тяжело, поэтому относился ко всему с пониманием и сочувствием. Чем мои родители успешно пользовались. Я думал, что когда-нибудь это должно закончиться. Но когда…? Денег никогда ни на что не хватало. Любая покупка превращалась в праздник. Внутренний… Игрушки не могли быть просто куплены. Они всегда шли в зачёт предстоящего события, например, дня рождения или Нового года. Просто так ничего не давалось. Всегда были условия – мы тебе купим шоколад, но не забудь подмести пол. Вот тебе мороженое, только исправь отметку по математике, а то больше никаких сладостей. И так далее… Всё это казалось в порядке вещей. Другого я не знал. Считал, так у всех. Как можно дать мне что-то просто так, не получив ничего взамен? Как оказалось, можно и даже нужно. Тогда размышлений таких ещё не было, разве что изредка. Любые сомнения рассеивались, потому что я доверял старшему поколению.

Летом, когда все мои друзья бегали по улице, играли и катались на велосипедах, мои родители укладывали меня спать как можно раньше. Им так было удобно. Я же не мог уснуть от доносившихся голосов развеселившейся детворы на улице. Мне ничего не оставалось, как молча лежать на кровати и, не поднимая головы, смотреть в окно, где, кроме облаков и покачивающихся верхушек деревьев, ничего не видно. Казалось, мне большего и не надо. Родители знали об этом, поэтому заранее занавешивали окно. Иногда, они будто демонстративно, прямо на моих глазах, в ярости задёргивали шторы. А я, не отрывая взгляда, смотрел и не смел отвернуться, представляя безграничную свободу. Никакая тряпка не могла перекрыть свет полностью. Я был уверен, настанет время, когда передо мной не будет преград. С тех пор я не выношу занавешенных окон.

Мама периодически болела. Не знаю, чем именно. Я не спрашивал. Понимал, что это явно меня не касается. Но подозревал – планируется ребёнок. Папа просил родить ему дочь. Я не понимал зачем… Ведь со средствами и жилищным вопросом, мягко говоря, было туговато. В нашей маленькой двухкомнатной квартире мебель стояла только у родителей. А там, где я спал, кроме кровати, ничего. Да что там мебель, у нас никогда не было горячей воды, хорошо ещё, что была хоть холодная…

Мама родила меня, когда ей было девятнадцать, возраст позволял родить ещё. Отцу она подчинялась целиком и полностью, исполнялась любая его прихоть. Сложно сказать, любили ли они друг друга на тот момент, когда я начал что-то соображать. Не знаю. Со временем яркие краски приобретают тусклый оттенок, что вполне закономерно и естественно. Признаться в этом непросто, особенно самому себе. И уж тем более своему ребенку.

Отец всегда был на работе. Платили мало. Физический труд терял свою ценность с каждым годом. Нужно было менять сферу деятельности. Мой отец, к сожалению, из тех, кто не любил или, скорее, не хотел искать новые пути. Скрыть это нежелание в глазах матери и меня становилось сложнее. В маленьком городке все друг друга знают. Были те, кто как отец работали на той же должности с таким же окладом и при том же семейном положении. Только почему-то жили они лучше, чем мы. Отличие, конечно, было, но не в работе, а в самих людях. Со стороны эти люди динамичны, бодры духом, в чём-то азартны. Такие всегда находили возможность для дополнительного заработка. Одним словом – крутились как могли. Лично у меня такой подход вызывал уважение. Не в том, что у них всегда были деньги, а в том, что эти люди не унывают – с такими не пропадёшь.

Иногда мама очень аккуратно, издалека, спрашивала папу, почему бы ему не следовать их примеру? Ведь руки на месте, многое сам умеет. На что у отца был один ответ:

– Я унижаться ни перед кем не собираюсь. Кому нужно, пусть сами обращаются. И вообще. Мало денег? Иди и сама найди работу прибыльнее, а то трудишься прачкой за гроши и меня учишь. Если не нравится, можете хоть сейчас собирать манатки и идти к своей мамочке. Мне без вас легче будет.

Отвечал он всегда крепким матом через слово. Виноваты были все и каждый, только не он сам. По его мнению, он никогда ни в чём не был виноват. Мама по натуре человек покладистый, с мирным характером. После такого ответа она не вступала с ним в диалог. Максимум, на что её хватало, это всплакнуть и обидеться на некоторое время.

Я же не мог проглотить и тем более забыть весь этот поток негатива и сквернословия в наш адрес. Эта отрицательная энергия, как яд, отравляла изнутри. В такие минуты про меня вовсе забывали. Никто не интересовался, как и что я чувствую. Отец будто специально делал это на моих глазах. Мол, посмотри, меня должны все бояться и слушаться. Я сильный – так поступать правильно. Но мне что-то подсказывало – это не так, такое поведение недостойно мужчины.

С приходом кризиса скандалы дома участились. Если бы не крепкое хозяйство бабушки, не знаю, чем бы всё это закончилось. Денег не было. Был период, когда мы не могли купить одежду, средства личной гигиены. Тогда я впервые научился штопать носки и нижнее бельё. Нового не было, а за потертости ругали. Вместо зубной пасты приходилось использовать мыло. В школу ходил в изношенной, но чистой одежде. Хорошо, если она была по размеру, что было довольно редко. Обычно вещи донашивались за кем-то.

Помню, как у отца появилась подработка. Я обрадовался. Наконец-то, мы сможем позволить себе необходимое. Но глава семьи быстро нас отрезвил, сказав: «Весь дополнительный заработок откладываем на покупку машины». Конечно, в то время было престижно владеть автомобилем. Но ведь мы не доедаем и ходим непонятно в чём. Более того стояли морозы, а я хожу в двух свитерах под тонкой ветровкой.

Не знаю, почему так… Самое смешное, что на машине редко куда-то выезжали и то со скандалами, потому что нужно заправляться. Так машина и сгнила… Зато шрамы от операции на горло и хронический ринит останутся до конца моих дней.

Школа то место, где всё про всех знают. Учителя понимали сложившуюся обстановку, потому что сами находились в том же финансовом положении. Чего не скажешь про некоторых учащихся. Были такие, у которых родители стояли более-менее крепко на ногах. Они могли обеспечить своих детей одеждой и положить пару конфет в карман. Чаще всего, именно эти дети издевались над малоимущими, прилюдно высмеивая дырку в штанах или расклеившийся сандаль у бедняги. Зачинщиками в основном были девочки. Парни относились к этому попроще, с пониманием.

Много всего обидного было. Что-то, конечно, позабылось. Этого и так достаточно, чтобы понять обстановку, царившую изо дня в день.

Наверное, где-то здесь и закончилось моё детство. А было ли оно в привычном его понимании? Если и было, то максимум лет до семи. Эти года я могу описать двумя цветами – чёрным и серым. Если сравнить, какого цвета было больше, не задумываясь отвечу – чёрного. Грустно… Детство должно быть цветным.

Хотелось многое исправить. Начать с отношений в семье, чтобы они стали тёплыми, доверительными. Я считал, если наладить связь в семье, все тревоги и проблемы разрешатся. Они, конечно, никуда не денутся, но преодолеть их станет проще. Во-вторых, найти выход из затруднительного финансового положения. Я даже был готов на подработку, чтобы хоть как-то помочь своей семье. И первое, что пришло в голову из доступных вариантов – сбор цветного металла. Этой идеей я поделился со своим одноклассником Юстасом, который поддержал меня. Так день за днём набегала пусть и небольшая, но определённая сумма. На пустое я никогда не тратился. Всегда старался купить нужное для семьи. Продукты, например, или что-то на день рождения родителям. Однако одобрения с их стороны в этом деле не получал. Вероятно, подобная подработка унижала их честь. Или сами понимали, что не в силах прокормить нас. Я никогда об этом не спрашивал, но чувствовался безмолвный негатив с их стороны. Дело своё я не бросал. Деньги не прятал. Зная о том, что они у меня есть, мама всегда пыталась найти им полезное применение, например, купить обувь или носки. Деньги не отбирали, нет… Просто я не мог позволить себе сладость или безделушку. Обязательно скажут: «Ну и зачем ты тратишься на эту ерунду?»

Меня всегда это огорчало. Ну почему я не могу купить на свои деньги то, что хочу? Почему? Так было заведено. Пока я жил в тех стенах, не было смысла сопротивляться.

Сбор металла сплотил меня и Юстаса. Процесс добавлял азарта в наши прогулки. Это скорее походило на игру «кто больше соберёт». Наше совместное дело не было главным в отношениях. К тому же заниматься этим круглый год мы не могли. Зимой наш доход сводился к нулю. Мы не огорчались, напротив, с нетерпением ждали весну. Планировали неизведанные маршруты, ставили новые цели. Мы стали настоящими друзьями – ходили друг к другу в гости, играли, даже построили дом на дереве. Особенностью нашей дружбы являлось то, что не было нужды соревноваться, что-то доказывать, притворяться.

Когда Юстас начал курить, я не отговаривал его, а он не заставлял заниматься тем же. Мы решили – это личное дело каждого. Для нас это было важно. Никто не посягал на интересы друг друга или привычки, которые могли идти вразрез с нашими общими понятиями.

Юстас любил животных, в особенности лошадей. Он даже ходил на конную секцию, где ухаживал за лошадьми, катался и отрабатывал упражнения. Я не понимал его. Не мог разделить чувств к этим животным. Этот факт не портил нашей дружбы. Несомненно, любовь к лошадям занимала особое место в его сердце. Порой Юстас восхищался и рассказывал о них так, как никогда не говорил о своих близких. Даже здесь он не настаивал заниматься тем же, чем и он.

Характер у моего друга был жестковат. Возможно, это собственная защита. Его грубость была только внешней, в глазах тех, кто его плохо знал, для чужаков. Для близких он совсем другой. Юстас тот человек, который пожертвует своими делами ради тех, кто ему дорог. Эмоции свои он держал при себе. Если бы не наш общий знак зодиака, я бы не догадывался об истинных переживаниях в его сердце. За исключением одного дня, когда я перестал сомневаться в его чувствительности.

Осенним днём по первому тающему снегу я шёл за Юстасом прогуляться. Постучал в окно его комнаты – тишина. Постоял пару минут у входной двери – постучал снова. Никого. Обычно в это время он дома. Я не стал докучать – и как только развернулся, в доме послышался шорох. Дверь открылась, на пороге стоял Юстас и смотрел на меня красными, заплаканными глазами.

– Что случилось? – удивленно спросил я.

– Собака заболела… – ломаным голосом ответил мне друг.

– Беда… Поправится, не переживай, – поддержал его я, протягивая руку для приветствия.

Было непривычно видеть переживания по отношению к животным, соответственно, я не понимал всей трагедии.

– Не поправится. Она только что умерла! – выкрикнул в мою сторону Юстас и зарыдал.

Я не знал, как быть, как поддержать. Мы никогда ранее не проявляли свои эмоции друг перед другом. Это не значит, что этого не было. Просто никогда не говорили об этом вслух. Сейчас тот момент, когда необходима поддержка словом. Я подошёл ближе, обнял по-дружески, чего не делал раньше, и сказал:

– Ничего не поделаешь. Никто не вечен. Нужно время.

Эта трагедия сблизила нас ещё больше. В ту осень утренние заморозки крепчали. Ночные холода покрывали водоёмы тонкой коркой льда. К обеду всё таяло. В один из таких дней, в середине учебной недели, в школе произошло радостное событие – отключили электричество, в классах стало холодно, всех отпустили домой. На радостях я и Юстас забросили портфели по домам, быстро переоделись и пошли гулять привычным маршрутом. Расхваливали высшие силы за спасение от контрольных работ, намеченных на сегодня. Металл мы не собирали – холодно. А вот привычка смотреть по сторонам, где что лежит – осталась. Так мы дошли до болота, которое напоминало глубокую лужу внушительных размеров, с мусором по всему периметру. Всё бы ничего, если бы не подозрительный мешок, лежавший на краю. В нём что-то шевелилось. Лёд медленно прогибался под ним. В образовавшейся впадине собиралась вода, подтопив на одну треть мешок. Мы с Юстасом переглянулись – что это может быть? Наши голоса заставили мешок колыхаться сильнее. Юстас нашёл длинную палку и стал подтаскивать ею мешок. Когда находка оказалась у наших ног, мы услышали щенячий лай. Видимо, таким образом кто-то решил избавиться от довольно крупных щенков. Распутав узелок, мы увидели две милые мордашки чёрного цвета.

– Возьмём себе… – предложил Юстас, поглаживая щенков по голове.

– Ты что! Мне не разрешат. Да и держать негде.

– Я возьму, – улыбаясь ответил мой друг.

– Тебе легче. Ты живёшь в собственном доме, места хватает. Да и родители твои попроще, – с сожалением ответил я.

– Попроси бабушку. Может, разрешит держать у себя во дворе. С кормом проблем не будет. Мой отец поможет.

Мысль Юстаса показалась вполне реальной. К тому же бабушка у меня добрая. Юстас схватил четвероногих друзей, посмотрел на меня с довольным лицом и продолжил:

– Возьму их обоих, а ты уговори бабулю.

Бабушку уговаривать не пришлось. Она даже была рада такой охране, ко всему прочему, я обязался ухаживать и кормить своего питомца. Родители всячески отговаривали от этой затеи. Перечисляли минусы, чтобы отбить моё желание. Я был непоколебим с решением иметь нового друга. Когда аргументы у родителей закончились – они согласились под мою полную ответственность за животное. На самом деле мне было невдомёк, почему родители против. Им ведь это ничего не стоит. Если кто-то и мог быть против, так это бабуля.

Не знаю, какой породы был мой пёс. Скорее, похож на овчарку. Он был чёрного цвета с белым пятнышком на передней лапе. Я долго думал, как прозвать его. Разные имена вертелись в голове, но ни одно не вязалось с обстоятельствами, при которых мы встретились. Пока не увидел мультфильм про ангелов. Именно это имя подходило моему другу. Пятно на лапе, как Ангел на фоне чёрного неба. А я и Юстас в шутку называли себя ангелами-спасителями щенков. В общем, мне понравилось это имя. Юстас поддержал.

С появлением Ангела я стал понимать, что такое ответственность. Я волновался за него, как за члена семьи. Пусть он не понимает многих слов, зато он прекрасно разбирается в настроении и характере людей. Мой четвероногий друг понимает всё, будто заглядывая в сущность человека. Не каждый из людей способен посочувствовать так, как может мой Ангел. Прогуливаясь с ним, я всегда что-то рассказывал ему. Это могло быть всё что угодно, любая тема, любой вопрос. Ведь он мой друг. Порой я присаживался на уровне его головы и спрашивал совета. Он смотрел мне в глаза, отыскивал в них серьёзность, садился на задние лапы и лаял. Видимо, отвечал на своём языке.

Ангел быстро рос, крепчал, становился смышлёнее и разборчивее в людях. Я стал ощущать его опеку над собой. Казалось, я должен оберегать его. А получалось так: в первую очередь, он думал о моей безопасности, облаивая подозрительных личностей и просто недружелюбных людей. В случаи угрозы Ангел становился впереди меня, прижимая уши к голове, и сверкал своим внушительным оскалом. Стоило мне только поволноваться, мой друг был во внимании, готовый решить любой вопрос по мере своих сил. Он так чувствовал людей, что на моего отца не просто лаял, а пытался укусить. Выпивших не переносил вовсе.

Как-то я предложил Юстасу пострелять с ружья.

– Стрелял когда-нибудь с настоящего оружия? – спросил друга на перемене.

– Прямо с настоящего?

– Ну да! – уверенно ответил я, посматривая на реакцию Юстаса.

– Было дело. Там у дяди… На охоте… – пробубнил мой товарищ.

Лукавил, наверно.

– Я знаю, где можно взять настоящее ружьё и пострелять, – с гордостью сказал я.

– Где ты его возьмёшь? – удивился друг.

– Потом покажу.

Утром выходного дня мы с Юстасом и Ангелом отправились на окраину деревни, где стояла старая школа. Она располагалась в центре небольшого парка. Точнее, парком это было когда-то. Сейчас это был, скорее, старый сквер с высокими деревьями, неухоженными газонами и прогнившими скамейками, расположенными вокруг здания. Школа была полностью деревянная, в три этажа, с большим количеством маленьких окон. Родители запрещали ходить сюда. За этим местом тянулась дурная слава. В холодные зимы бездомные замерзали там насмерть. Были случаи, когда находили висельников. Старую школу не обходили стороной и любители острых ощущений. Я сторонился этих мест. Внутрь я не заходил, но в старом парке бывал частенько. Лазал по деревьям, собирал орехи, яблоки. Всё, что росло. Так я несколько раз видел, как парни старших классов заходили в школу с подозрительным предметом, замотанным в тряпку, а выходили без него. Не сразу я решился узнать, что это и где они это прячут. Даже не с первого раза нашёл. Это было ружьё времён Великой Отечественной войны, старое, обрезанное, с самодельным прикладом. Прятали его под полом и присыпали землёй. Там же лежала пара десятков патронов, покрытых слоем ржавчины.

Перед тем как предложить Юстасу пострелять, я проверил, на месте ли оружие. Да, оно было там же.

– Возьмём. Потом вернём на место, – сказал я.

– Да. Правильно, – серьёзно ответил друг.

Мы незаметно дошли до ближайшего леса. Расположились на полянке. Погода стояла солнечная. Ангел резвился вокруг нас. Оглядевшись, я взял ружьё и начал с усилием вставлять патроны в магазин. Я знал, как это делается. Пару раз меня брал на охоту неродной дед, который раньше жил с моей бабушкой.

– Будешь первым? – с ухмылкой спросил я товарища. А у самого дрожат ноги и трясутся руки.

– Давай сам. Покажи, как нужно, – отойдя в сторону, ответил Юстас.

– Как надо? Вот так. Передёргиваешь затвор. Целишься и…

Я нажал на курок, он как будто заклинил. Выстрела не последовало.

– Предохранитель, – улыбнулся я.

Прицелился в ближайшее дерево. Спустил курок. Щелчок – выстрела нет.

– Осечка. Патроны старые, отсырели, – объяснил я.

Ангел перестал бегать. Сел рядом с Юстасом и наблюдал. Я несколько раз повторил операцию с затвором и спусковым крючком – безрезультатно. Осмелев, Юстас подошёл быстрым шагом ко мне. Выхватил ружьё и сказал:

– Вот как надо!

Он отошёл на несколько шагов от меня. Передёрнул затвор и, улыбаясь, нацелил ствол на уровне моего живота.

– Страшно? – ехидно спросил он.

– Убери в сторону, – в страхе указал я рукой направление.

Ангел громко завизжал – я дёрнулся в сторону собаки. Прогремел выстрел. Мы замерли в недоумении. Юстас опомнился первым. Бросил ружьё и подбежал ко мне.

– Как же так? Ты в порядке? – с дикими глазами прокричал он, отыскивая возможную рану на моем теле.

– Кажется… – ответил я другу, пребывая в шоке.

Ангел начал лаять на нас и на оружие, лежавшее неподалёку. Рюкзак за моей спиной поменял цвет. Юстас в панике раскрыл его и обнаружил пробитую на сквозь бутылку с водой. Пуля прошла насквозь через рюкзак. Придя в себя, мы в спешке завернули оружие в тряпку. Быстрым шагом вышли из леса, чтобы поскорее вернуть всё на место. На половине пути к старой школе мы вспомнили, что забыли на поляне патроны.

– Я думал, ты забрал их, – сказал я.

– Нет.

– Оно и к лучшему. Вернём без патронов.

Через несколько месяцев школу снесли. Мои родители так и не узнали, как меня чуть не застрелил друг.

Мало чего могу вспомнить про отца Юстаса. Я его редко видел. Помню, как зашёл очередной раз за другом погулять. Пока Юстас собирался, в дверях показался его отец с деревянной удочкой в руках.

– Рыбу ловишь? – серьёзным голосом спросил меня.

– Нет. Родители не разрешают.

– Как это? – удивился он. – Мы с Юстасом иногда ходим ловить, – подмигнул он сыну.

– За меня боятся, – смущаясь проговорил я.

– Знаю, знаю. Из-за брата…

– Да-а… – протяжно ответил я, упёршись глазами в пол.

– Ты же уже не маленький. Скажи, что будешь ходить под нашим присмотром.

Весь день Юстас рассказывал про рыбалку. Он так увлекательно делился впечатлениями, что я осмелился спросить разрешения у своего отца сходить на местный пруд с Юстасом.

Всё как обычно. Просто ничего не давалось. Мне разрешили ходить, но только под присмотром взрослых. Так, благодаря отцу Юстаса, я узнал всю прелесть рыбной ловли. Побывав впервые на пруду с удочкой, я больше не мыслил выходные без этого. Я и Юстас по сей день вспоминаем весёлые моменты с рыбалки. И до сих пор помним, как первыми приходили на пруд, едва сойдёт лёд. Как открывали рыболовный сезон. Помним каждое прикормленное место, кто у какого дерева сидел и у кого был пойман самый большой трофей.

Где-то через год Юстас вместе с родителями и средней сестрой переехали в другой город. Его отцу предложили неплохую работу с достойным окладом.

Жильё тоже предоставили. И если он отработает пять лет, квартира перейдёт в собственность, что несомненно было плюсом. Оказалось, что до этого они жили вместе с бабушкой в её доме. Теперь бабушка осталась одна со старшей внучкой.

Юстаса такой поворот судьбы не устраивал. Меня это огорчало не меньше. Виделись мы теперь только на каникулах и по большим праздникам.

Чем старше я становился, тем больше событий стало происходить в жизни. Перейдя в пятый класс, в котором было порядка тридцати человек, я завел новых друзей. Кто-то остался на второй год, кто-то приехал из другого города. Были и такие, которые переводились из параллельных классов. Новые люди – новое движение. Те, кто постарше, постоянно заводили разговоры про секс. Делились своим опытом, создавая образ гуру в этом деле. Слушая подобные басни, большинство ребят поддакивали, покачивая головой, мол, всё правильно, у нас точно так же. Я тоже кивал, хотя так же, как и другие, мало чего в этом смыслил. Никто не хотел показаться ребёнком. Всё те же второгодники, обычно из неблагополучных семей, вели не только пропаганду секса. Они набирали свою команду, демонстрируя лидерство и знания. Покуривали украдкой сигареты и выпивали спиртное. Мне тоже было интересно находиться в этой компании. Казалось, они, и вправду, многое знали и умели. Им всё было дозволено, в отличие от меня. Это привлекало. Родители мне не запрещали с ними дружить. В целом ничего криминального не было. Я всегда знал, во сколько нужно быть дома, что курить это плохо, а выпивать тем более. Отец мне не доверял. После каждой прогулки он обнюхивал меня, как ищейка, глядя пронзительно прямо в глаза и просил дыхнуть на него, чтобы убедиться окончательно, не курил ли я, не пил. И что это за средство, которое бесследно уничтожает все лишние запахи? Настолько он был убежден, что я должен делать дурные вещи.

Вспоминая это, чувствую себя униженным даже сейчас.

Всякое было. Всего не расскажешь. Лазали и по школьным подвалам, бегали по сеновалам, играли в бутылочку, били окна, играли в карты, гоняли мяч… Время шло – все взрослели. У одного из лидеров, его звали Виктор, была комната. Между собой мы называли её каморка. Находилась она в каком-то старом заброшенном доме. Со слов Виктора, этот дом принадлежал его бабушке. В этом месте мы часто собирались, особенно с приходом холодов. Дом хоть и был в полуразрушенном состоянии, электричество всё же было. В этой каморке мы слушали музыку, играли в карты, подшучивали друг над другом и, конечно же, травили байки, подслушанные у взрослых. Курили и выпивали все, за исключением меня. Вся моя одежда по приходу домой была пропитана дымом. Родители ворчали. Весело было, нечего сказать.

Сам я не понимал, для чего вообще нужно курить и баловаться спиртным. Задавая подобный вопрос друзьям, я ни разу не получил вразумительного ответа. Ясно, что каждый из них хотел доказать своё взросление и решительность друг перед другом. Я же не был для них ни примером, ни авторитетом. Мне нечем было похвастаться. Я не рассказывал выдуманных историй, не потому что не мог, просто не видел смысла лгать. В разговорах о девушках и сексе я только поддакивал. Одним словом – был в последних рядах, так, для массовки.

В один из зимних дней собралось много народу в той самой каморке. Развлекались там как обычно. Все знали, что я не пью. Почему-то именно сегодня меня настойчиво уговаривали выпить. Я решительно отказывался. На что наш главарь и хозяин комнаты сказал:

– Если ты с нами не куришь и не пьёшь, то зачем нам здесь такой маменькин сыночек?

После этого вопроса наступила тишина, лишь чьё-то едва сдерживаемое хихиканье нарушало её. Этот спектакль был явно спланирован заранее. Все были в курсе, кроме меня.

У меня было всего несколько секунд, чтобы сделать правильный выбор перед треснутым стаканом дружбы, сунутым мне под нос. Но этого было достаточно. Я молча встал и вышел. Вслед стали кричать унизительные слова, подкреплённые пафосным матом с примесью тюремного жаргона. Оказавшись на улице, я ощутил на своём лице крепкий мороз. Взглянув на тёмное небо с мерцающими звёздами, я будто прочитал ответ на происходящее – люди за той дверью никогда не были моими друзьями. По дороге домой я испытывал жар в груди и одновременно тяжесть, твёрдо понимая – сюда больше не вернусь.

Первое время я не находил себе места. Одиночество угнетало. С другой стороны, оно не было столь редким явлением. Постепенно я научился с ним дружить…

Те, кто изгнал меня из своей компании, ко мне больше не приставали, хотя мы учились в одном классе. Все они оставались на своей волне, единой шайкой. Вообще наш класс не был дружным в отличии от других.

Изгоем я не был. Были те, с кем я обсуждал школьные дела или интересные темы. Обычно это все те, кто не примкнул к компании Виктора. Наверно, это тоже дружба. Я так не считал. Что за дружба, которая ограничивается школой? Мне этого мало, а на большее их не хватало. Так и получилось, одни на стороне Виктора и делали, что вздумается, у остальных одна дорога – от дома до школы.

Мне же хотелось позаимствовать порядочность у одних и уверенность пробовать что-то новое без ущерба для здоровья у других. Юстас был единственным, кто следовал таким негласным правилам. К сожалению, он уехал. Я не собирался набиваться в друзья ни к кому. Мне хватало сил быть лидером для самого себя.

В свободное время я не любил оставаться дома. Я шёл в какой-нибудь старый парк или просто гулял вдали от дома. Я держался подальше от людей. Бескрайнее небо, широкие поля, смешанные леса и ветра были куда ближе и роднее. Они многому меня научили, многое поведали, не обронив ни слова.

Иногда я забывался… чувствовал себя не человеком, а скорее, частью каждого явления. Стоило мне только забыться, как я ощущал силу и безграничность чего-то большего в себе. Это пьянит одним лишь запахом ветра. Ощущая это каждый раз, мне казалось, что жизнь среди людей никчемна. А их заботы, правила, устои – вообще пыль.

Я быстро привык к такой жизни. После школы торопился к любимым местам. Окружающая природа стала моей подругой. Она красива, мудра и опытна. Я влюбился в неё. Эта женщина показала короткий путь к моему миру. Не просто путь, а вообще, что этот мир есть. Вручив ключ от главной двери. Интересно… Кем и когда он был сделан или выкован? Меня восхищает её умение отсекать лишнее, обнажая истинное значение чего бы то ни было. Горжусь нашей дружбой и непрерывно учусь, глядя в её голубые глаза. Рядом с ней я чувствовал себя на своём месте. Я верю ей и доверяю. Наша связь не похожа на отношения, которые бывают у молодых влюблённых. Нет, между нами слишком большая разница во времени. И в этом я проигрываю. У меня оно есть, у неё его нет. Но я нужен ей, а она нужна мне ещё больше.

Здесь я слышал свой внутренний голос. Попав в нужную среду, постепенно взрослел. Почти невозможно жить по одним и тем же принципам в природе и одновременно в обществе. Я разделил свою жизнь на две семьи. Одну, где я с родителями, другую – где я с природой.

Порой казалось, что постепенно жизнь налаживается. Я постоянно был в ожидании чего-то нового, правильного, справедливого. Но сколько бы времени ни прошло – этого не происходило.

О счастье я слышал, и даже понимал его по-своему, в меру своего развития. Я много раз видел людей счастливыми. Я считал, обретая его единожды, человек останется навсегда счастливым. Это было моё великое заблуждение. Я пока ещё не встречал доказательств этому постоянству. Разве что на короткое время. Зачастую счастье граничило с материальными благами. К примеру, работяге выписали премию, ребёнку купили игрушку. Для кого-то ощущение счастья не что иное, как просто быть под вечным кайфом. Может, оно так и есть. Несомненно, счастье для каждого своё. Возможно, только одно «но» – мимолётность! Исчисляемое часами, днями… Что всегда удивляло мою подростковую голову, так это поведение людей, испытавших долгожданное блаженство, ещё вчера говоривших о том, что наконец-то они счастливы. Стоит пройти немного времени, как огонь в их глазах тухнет, оставляя пепел. Им становится заметно хуже от пережитых эмоций. Они не находят себе места, кажется, они сбились с пути, потеряв нужное направление.

Не знаю, о чём именно думают в таком состоянии. Полагаю, многие впоследствии даже жалеют о внезапно настигнувшем их счастье. Лучше бы оно не приходило вовсе. Теперь повседневность кажется серой грязью на обочине жизни, до которой никому нет дела, за исключением свиней, использующих грязь для своего блага. Может, я не прав. Пусть кто-то скажет – это моя нездоровая психика на фоне сплошного пессимизма. Не будем торопиться с умозаключениями. Ведь я пишу о себе и о том, как вижу. Человеку сложно признавать правду. Особенно, если она расходится с его выстроенными иллюзиями. Быть честным, справедливым и объективным, в первую очередь, к самому себе – это важнейшие качества человека с большой буквы.

Алекс, это то, что не видят посторонние; это там, где не догадываются пытливые умы; это даже не в сознании самого отчаянного безумца. Это то, что знаешь ты, сам того не осознавая.

Важно понять – я никого ничему не учу. Поплакаться и вызвать чувство жалости не пытаюсь. Из кожи вон не лезу, поражая своим псевдолитературным талантом. Нисколько! Я пишу для одного близкого мне человека – Алекса. Пишу своим языком о личном, о том, что может повлиять на его жизнь.

Выше упомянутые строки лишь поправка для тех, к кому тетрадь попала не по адресу по каким-либо причинам. Если так и есть, мне стыдиться нечего. Возможно, мы с вами не такие и разные, возможно, даже знакомы. Вряд ли вы меня вспомните, даже если мы сидели за одной партой. В то время никому до меня не было дела. Может, и напрасно. Я мог бы быть самым верным и преданным другом. Знаю – так готов сказать каждый, но не каждый прошёл испытание делом и временем.

Продолжая вспоминать своё детство, переходящее в юность, хочу рассказать о прекрасном чувстве по имени Любовь. Это поистине странное и прекрасное ощущение. Оно как звезда, рождённая вместе со мной, в постоянном поиске своего бескрайнего неба.

Любовь слышится повсюду, её даже можно увидеть на экранах. С ней я был так же знаком, как и со Счастьем. Для меня было открытием узнать, что смысл этих слов с годами приобретает новый характер. Об этом ещё скажу пару слов позже. А сейчас я говорю о том времени, когда впервые прикоснулся к священному чувству. Любовь я и раньше испытывал. В детском саду, например. Мне было приятно возиться с одной и той же девочкой в песочнице, играть в прятки, есть за одним столиком. Подобное происходило и в начальных классах. Просто хотелось быть рядом, общаться, проводить время вместе. В этом возрасте уже была потребность взаимоуважения и понимания, что среди моих одноклассников было практически невозможным. Мы были детьми. Знаки внимания зачастую выражались в грубой форме. Подзатыльником, пинком, подергиванием за волосы, прилюдным оскорблением. Вспомнить мне хотелось совсем не об этом. А о том, как всей семьёй мы поехали встречать Новый год в большой и красивый город, усыпанный пушистым снегом и подсвеченный разноцветными гирляндами. Мороз в тот день был крепкий. Наши шаги были слышны на многие метры вперёд. Мы шли с улыбками на лицах в предвкушении праздника. В тот день я не знал, насколько памятной станет эта ночь.

Мы приехали к моей родной тёте. Гостей было немного. Кроме нас были ещё пара семей и подруга сестры – Ольга. Мне было тогда двенадцать лет, а сестре и её подруге по восемнадцать. Для меня это были совсем взрослые женщины. Как и прежде, первым на контакт я не шёл. Сестре и её подруге, наверное, было скучно в ожидании праздника. Вот они и начали со мной шутить, рассказывать всякие страшилки. В общем, дурачились. Мы так увлеклись, что чуть не пропустили бой курантов. Веселье продолжалось до утра за дружным застольем, музыкой и хлопушками. Ольга всегда сидела со мной рядом, улыбалась, брала за руку, говорила, какой я интересный и весёлый. Для меня всё это было необычным и даже странным. В ту новогоднюю ночь мои эмоции взлетали выше запущенных салютов. Мне было так хорошо и уютно рядом с Ольгой, я даже не чувствовал усталость и холод. Я забыл обо всём и обо всех. Словно на мой чёрный лист пролили белую краску, которая растеклась не только по бумаге, но и по мне самому. Время будто остановилось для меня. Лишь часы и уставшие гости, расходившиеся по домам, напоминали об окончании торжества.

Мы пробыли в гостях не больше трех дней. На следующий день я с нетерпением ждал Ольгу, когда она снова придёт в гости к сестре. Помню, как мы разговаривали с ней по телефону, вспоминая пережитое веселье. Она пришла. Было так хорошо и радостно, как вчера. Не чувствовалось никакой фальши. Наступил третий день. Я так же ждал её, как щенок, неподалеку от двери, периодически поглядывая то на телефон, то в окно. Прошла целая вечность прежде, чем я узнал, что она не придёт. Сестра сказала мне:

– Не переживай. Может, вечерком заглянет.

В тот же вечер мы собирались вернуться домой. Не теряя надежду увидеть её снова, я ждал до последнего. За окном стемнело. Все уселись в машину, помахали в окно родственникам, и мы поехали. В надежде хоть мельком увидеть Ольгу среди близких, я ещё раз поднял глаза на четвертый этаж. Убедившись в её отсутствии, отвернулся в другую сторону, безразлично смотря куда-то вдаль. Я вновь ощутил леденящий воздух, окутавший меня. Стало так одиноко. Холод превратился в дикое животное с зубами из битых стекол, покусывая моё тело снаружи и разрывая на части изнутри, не от голода, а для своего удовольствия, приговаривая человеческим голосом – «ты останешься со мной!»

Это был один из самых холодных моих дней. Всю дорогу я задавал себе один и тот же вопрос: почему она не пришла? Я не мог позвонить ей и узнать. Когда я перестал спрашивать себя, на меня напало чувство тоски. Поначалу я решил, что приболел. Обычных симптомов для этого не наблюдалось. Хандра меня не покидала. Одно угнетающее чувство сменялось другим. Потом всё заново, по кругу. Снова и снова. Я не осознавал происходящего.

Есть некто, кто всё знает. Этот некто даёт ценные советы без объяснений и подтверждений. Его никто не видел в лицо, не знает имени. Этот кто-то в лице мудрецов. Он бессмертен, Он среди нас. Он как голос народа, проживший не одно поколение. И почему-то я должен верить в эти целительные высказывания. Ведь Он тоже человек, не лишённый пороков. Например… Говорят – время лечит. В этот раз Он оказался прав. Прошло не так много времени прежде, чем меланхолия постепенно сошла на нет, оставляя после себя фантомное воспоминание. Через некоторое время я окончательно восстановился.

Как-то во время телефонного разговора моих родителей и тети, меня подозвали поговорить с сестрой, и я не удержался:

– Так почему же Ольга не пришла?

– Просто не смогла. Кстати, передавала тебе привет!

Мне, конечно, было приятно от переданного приветствия. Было ли оно на самом деле? Это не имело никакого значения. Оказывается, время не только лечит, а вырабатывает своего рода иммунитет.

Время шло, эмоции утихли после пережитых праздников. Что-то стало даже забываться. Такие впечатления всегда откладывались в отдельную комнату внутреннего «Я». В нём было подобие дома с множеством комнат, в которых могло храниться что угодно. От самой ничтожной мелочи до знаменательных событий, и стоят они дороже любого драгоценного металла. Там для каждого есть свое место. Всё это моё! Меня не удивляло такое построение внутреннего мира. Я не знал, каким он должен быть. Мой мир складывается под воздействием внешних обстоятельств – как положительных, так и отрицательных. Это живое пространство. Моя внутренняя природа. Повсюду множество дверей без надписей и нумераций. Они одинаковы и в то же время абсолютно разные. Я один знаю, что находится за каждой из них. Открыть, так же как и закрыть, могу только я. За исключением единственного помещения, в которое, как бы ни старался, не могу войти. Не знаю, что именно за этой дверью. Возможно, я ещё не готов увидеть, что там…

Войдя в одну из таких дверей, можно увидеть пейзаж значимого для меня места в реальную величину. Живого, с движущимися облаками, пролетающими птицами, запахом воздуха и ароматом цветущих растений. Даже одежду, прилегающую к моему телу, я буду ощущать в точности, как тогда, едва переступая порог. Это как отрезок фильма, сохраненный навсегда, с продолжительностью от нескольких секунд до нескольких часов, вращающийся по кругу. Это дорого.

Кого бы я ни спросил, каждый расскажет о своём уникальном внутреннем мире, богаче которого не сыскать. Наверно, так и есть. Правда, на просьбу описать его, человек смотрит озадаченным взглядом, как это? От неожиданного вопроса некоторые всё же пытаются что-то описать, начиная со слов:

– Понимаешь… он такой сложный. В общем, это непростая тема, не могу объяснить.

Согласен. Невозможно описать то, чего не видел, не знаешь, не ощущаешь. Я никого не хотел и не хочу обидеть. Я никогда не ставлю себя превыше других, чаще всего, происходит наоборот. Мне не нужно детальное описание или что-то личное. Я хочу слышать только правду. Есть ли на самом деле нечто большее? То значимое, что потрогать мы не можем, но что так важно для каждого из нас. Мне хотелось знать, нормально ли то, что происходит со мной. Есть ли в моём окружении те, у кого происходит так же, как у меня? Может, со мной что-то не так…?

Ясного ответа я не получал. Ни от сверстников, ни от людей постарше. Даже родители ничего об этом не говорили. С их стороны не было даже малейшего намека на существование внутреннего мира. В какой-то момент я подумал, а что если одноклассникам задавать эти вопросы слишком рано, а поколению постарше слишком поздно? Может, я живу не в первый раз? Или у меня окончательно «съезжает крыша»?! Что, если я постоянно возвращаюсь в одну и ту же точку и начинаю всё заново? Очевидно я этого не знаю, но я чувствую, что это повторяется не первый раз. И те повседневные вещи, которые происходят с другими, кажутся очень сложными и непонятными – для меня же просты и очевидны. Но взрослый человек мне скорее рассмеётся в лицо, чем поверит в правдивость моих слов. Ведь я намного младше, чем это принято.

Это меня беспокоит постоянно, независимо от возраста. Каждый раз сталкиваясь с размытыми ответами на эту тему, я так и не смог представить модель мира ни одного человека. Ни сейчас, ни потом. Я решил оставить всё как есть.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, появилась сестра. Рассуждать хорошо это или плохо – я не мог. Мама нейтрально отнеслась к пополнению, словно, так оно и должно быть. Возможно, навалившиеся заботы не давали свободного времени думать о себе. Отец, конечно, был рад. Помню, как он говорил о своём желании родить дочку. Как будет любить её. Обещал с её рождением бросить пить. Что её приход в этот мир сможет заглушить боль утраты моего брата, и всё наладится.

Я никогда не считал своего отца алкоголиком, но раз-другой он приходил домой сильно пьяный. Иногда он был в беспамятстве. Бывало, идти не мог так, что его друзья по застолью помогали добраться до дома. Зрелище не из приятных. Хорошо, если сразу ложился спать. Чаще всего начиналась грубая лекция для каждого из членов семьи. Провокационные вопросы с жутким матом. Были и такие недовольства, в которых кроме мата ничего не было. Я слышал это часто. Почему-то мне доставалось больше всего. Самый распространенный случай, когда я и мама смотрели телевизор, папа мог сказать следующее:

– Ну что? Сидите? – протяжным голосом, поплёвывая на пол, спрашивал он.

– Передачу смотрим… – равнодушно отвечала мама.

– Ну сидите… сидите… Смотрите мой телевизор. А я вот, пьяная скотина, пришёл… Никто не накормит. Не разденет, – продолжая плеваться на пол, говорил отец. – Я вас кормлю, одеваю. Твари неблагодарные!

– Успокойся и ложись спать! – на повышенных тонах отвечала мама.

– Ты вообще замолчи. Мать свою учи… Вон из моей квартиры!

– Эта наша общая квартира.

– Обойдётесь! А ты что? Скотина ушастая, сидишь тут? Помощничек. Думаешь, как бы к своим друзьям-ублюдкам побыстрее сбежать, – процеживал сквозь зубы отец. – Всем на меня наплевать! Я всё для вас, а вы…

Меня до сих пор интересует, что он имел виду под словом «всё»? И почему он всегда выражался «я вам не пьянь, не рвань»? Разве этого достаточно, чтобы быть отцом и примером? Для меня даже в таком раннем возрасте считалось это само собой полагающим. На кого я должен равняться, если то, что ты делаешь, в корне неправильно и это понятно даже ребёнку?

Это ещё далеко не самое обидное, что он мог позволить сказать нам. В этом состоянии он выражался как вздумается, без ограничений. Для меня это всегда было пыткой. Я никому ничего плохого не делал. В особенности родителям. За что такое отношение? Такое ощущение, что в этом состоянии он забывал притворяться и становился тем, кем являлся на самом деле. Страшно было не от унижений, а от понимания, с каким чудовищем я живу. Мне оставалось только молчать от страха и обиды в горле. Я с трудом сдерживал слёзы, за которые мне было почему-то стыдно… Меня в прямом смысле потряхивало от всего этого. Если я срывался и плакал – становилось легче. После этого ощущаешь себя безразличным, сломанным человеком. Чувствуешь себя полным дерьмом, бесполезным, отработанным. Возникал только один вопрос – зачем вы меня родили? Зачем я нужен? Я не понимал и уже не пойму. Но я точно знаю, что хладнокровно убивают самые близкие, мы всех их знаем в лицо.

Мама ничего не могла поделать. Она, конечно, вступала в словесный конфликт, чаще в мою защиту, но силы были неравны. Во мне всё раскалывалось. Что делать мне? Я не знал. И куда податься, тоже. Здесь я впервые задумался о самоубийстве. Другого выхода не видел. В особенности, когда отец, после очередного беспамятства, позволил себе сказать вслух: «Лучше бы ты… утонул!». Я не мог ослышаться, потому что он говорил это не один раз. Слушая унижения на свой счёт, я буквально тонул в этой невидимой, но всем телом ощущаемой грязи. Я с трудом сдерживал эту чёрную массу, подступившую к двери моего внутреннего мира. Единственное, что меня уберегло, так эта та самая дверь, разделяющая внешний и внутренний мир. Мне только оставалось закрыть глаза и прижаться всем телом к двери, с одной стороны которой я ощущал тепло и свежий воздух, а с другой – вонь и грязь, накрывающую меня с головой. Дверь не заперта, там даже петель и ручек нет. Открывать её я не осмеливался, не хотел, чтобы зло догадывалось о существовании этого места. Даже с приходом ночи, когда всё вокруг затихало и грязь отступала, я всё так же опасался, что кто-то увидит мою дверь. Не открывал. Просто садился рядом, прижимал колени к груди и, обхватив их двумя руками, прислушивался к нежному, успокаивающему шепоту ветра. Смотрел на яркий свет, пробивавшийся тонкой полоской по периметру двери.

Утром, собираясь в школу, я вспомнил произошедшее. Ощущение, будто всё было сном. Отец с провинившимся видом напомнил, что тот ужас все-таки был на самом деле. Он всегда просил прощения после содеянного, ссылаясь на алкоголь и беспамятство. На самом деле он меня любит. С его слов, конечно. По правде говоря, мне действительно становилось легче после его извинений. Я даже верил в то, что это последний раз. Верил этому поначалу. Когда всё повторялось вновь и вновь… Я перестал верить ему, в искренность извинений и его бесконтрольные действия. Доверие улетучивалось не только в этом. Как бы я ни старался найти оправдание для папы, вскоре, к своему сожалению, я доказал себе, что с его памятью полный порядок, в каком бы состоянии он не был. Он ничего не забывал и не прощал, даже если давал слово забыть. На его слово я давно не обращал внимания, ведь оно имело свою цену и для меня.

Прогуливаясь очередной раз по своим местам, я увидел человека. Он шёл впереди. Со стороны может показаться, что этот человек учиться ходить. На самом деле незнакомец явно крепко выпивает и, как следствие, имеет проблемы с ногами, как и со всем остальным… До ближайшего магазина, куда он, очевидно, направлялся, идти прилично и, в его случае, рискованно. Он был как старая поломанная игрушка, которую давно пора выбросить. Но кто-то будто подшутил над ним – вставил ключ, завёл и поставил на ровную поверхность. Зрелище драматичное. Я спросил себя – куда ты идёшь и для чего? Ведь тебе ничего не нужно. Ты хочешь напиться и заснуть, чтобы снова повторить то же самое. Зачем? Ведь ты как робот, в которого даже не посчитали нужным прописать программу. Ты просто жуткая пружина, которую в движение приводит только алкоголь.

Страшно. А ведь есть куклы и другие. С иной пружиной и другими ключами. Я подумал о своём отце. Чего он хочет? Кушать, спать… Всё?! Зачем тебе я? Ведь ты даже не знаешь, что всего этого хочет твоя плоть и только. Есть ли у тебя душа? Она бы не позволила такого обращения с ребёнком.

Так признайтесь, что я – случайность, обуза. Я не мог родиться в вашей семье. Скорее всего, я не ваш и где мой дом – пока не знаю.

Однажды в квартире отключили воду на весь день, да ещё и в воскресенье. Я не мог пойти в школу, не приняв душ перед сном. Поэтому пошёл к бабушке. Она как раз собиралась по своим делам, оставила мне ключи со словами: «не торопись, включи радио, полежи – это расслабляет». Что я и сделал… Пролежав так пару часов, мне вдруг стало как-то легко и безразлично. Играла классическая музыка, прямо как в моём детстве, и никого… Я вдруг понял – всё бессмысленно. Только мучение, страдания, нищета. Зачем терпеть? Я нашёл лезвие. Стал аккуратно резать плечо… Потом всё ниже и ниже. Резал и плакал. И чем ближе я подбирался к венам, тем сильнее плакал и жалел себя. Я остановился. Было страшно, и я засомневался, но только в одном… Что, если меня ждёт где-то свет и счастье? Наверно, нужно переждать. Так говорят… Так снова кто-то говорит.

Все эти воспоминания хранятся в своей комнате. Такое не может пройти мимо, бесследно… Уверен, когда-нибудь это станет одним из моих камней преткновения, требующих особого внимания, в то время как я мог бы заниматься чем-то полезным. Этот камень, как и другие, откладывались до определенного времени в потайное место самого себя, укладываясь в стену, ограждающую от людей.

Теплилась надежда, что с рождением сестры многое изменится. Ожидания не оправдались. Ровным счётом не изменилось ничего. Я уже не удивлялся, мои выводы правильные. Мама часто напоминала отцу о его обещании. На что он отвечал так:

– С вами попробуй не запей!

В его словах всегда слышалось отягощение… Как будто мы для него обуза.

Пока сестра была грудной, я был в стороне от всего. Ко мне обращались только по двум вопросам, по поводу школы и помощи по дому. Ко мне даже стали меньше цепляться по пустякам. На тот момент я был предоставлен сам себе, но несмотря на это, не делал то, что мне вздумается. У меня всегда были внутренняя организация, пунктуальность и дисциплина. Родители наверняка считают, что это их заслуга. Нет. Это проявление моей иной жизни, где семья это – окружающая природа. А родители, они как приёмные, по какой-то ошибке взявшие под свою фамилию.

Наступил период, когда внимание к противоположному полу обострилось. Я поочерёдно влюблялся в своих одноклассниц. Порой удивляло, как мне вдруг стала симпатична девчонка, которую не так давно я ненавидел. Этот процесс было сложно контролировать. Всё происходило само собой без моего ведома. Бывало, приснится сон, где гуляю с одноклассницей, держа её за руку. Нам так хорошо рядом друг с другом. Проснувшись – огорчался, что это не на яву. Это ощущение бывало настолько сильным, что не покидало долгое время. Я часто влюблялся, и никто не знал о моих страданиях, не говоря о самом предмете обожания. Робость – моя верная спутница. Я стеснялся даже смотреть в сторону понравившейся девочки. Краснел, если она обращалась ко мне. Заметившие это одноклассники издевались надо мной. Подростки вообще жестоки по своей натуре. Меня совсем не удивляет высокий процент самоубийств среди молодёжи. Я прекрасно понимаю их. Этот жизненный период как оголённый провод высокого напряжения. Готовый в любую секунду поразить своей силой от неосторожного обращения. Взрослые зачастую не придают этому особого значения с расчётом – ничего, обойдётся. Зацепившись однажды, сами испытывают сильную боль, не задумываясь о её источнике.

Меня окружало постоянное противоречие, расходившееся с моими понятием и логикой. Мне было неясно, почему мои сверстницы предпочитают парней старше и обязательно невоспитанных наглецов, способных запросто шлёпнуть по заднице и ущипнуть за грудь. Видимо, девчонкам это нравится. Почему такие как я не интересны? Мне бы только шанс – я бы уважал, любил её и делал бы всё, чтобы она была счастлива. Я постоянно думал и анализировал, почему именно так, а не иначе? К сожалению, ни с одной из них я не был в дружеских отношениях, чтобы спросить и прояснить ситуацию. Получив в будущем ответы на эти вопросы, я огорчился.

Влюбившись очередной раз, спросил себя:

– Хорошо, она меня полюбила. Допустим, хочет быть со мной. Что после?

Я не нашёл ответа. Действительно, а что дальше? О сексе вопрос на тот момент не шёл. О совместной жизни тем более. Так чего же я хочу? И здесь я оказался в тупике. Я призадумался… Мои страдания и пыл в груди поутихли. Не накручиваю ли я себя? Может, не стоит торопиться? Эта нервотрёпка ни к чему… Тогда кому всё это нужно? Что на самом деле управляет моим сознанием и чувствами? Это чья-то игра. И раз так, нужно играть по своим правилам.

Постепенно вливаясь в подобные размышления, мне хотелось, как можно быстрее в этом разобраться. Это было важнейшим делом того времени.

Позже я стал замечать, как некоторые парни из моего класса только начали задаваться теми вопросами, к которым я причалил уже давно. Сам того не замечая, я становился опытнее. Не составляло никакого труда понять, на какой стадии находится мой сверстник, о чём он думает и что испытывает. Я стал ощущать себя взрослее этих людей, потому что сам проходил через это не раз и не два. Как же мне приятно было видеть, как страдают те, которых боялась вся школа. Я наблюдал за ними, как за подопытными в клетке. Они совсем ничего не могли с собой поделать. Не знали, как справиться, как вылечиться. Я нисколько не сомневался в их беспомощности перед чувствами. Здесь крепкие кулаки и жестокий нрав бессильны. Я испытывал удовольствие от созерцания разрушающей их бури внутри, потери смысла и жизненной силы. Все они были похожи на добровольных каторжников, обрёкших себя на страдания. Это был неплохой момент для меня стать лучшим другом для каждого из них, элементарно поддержав в этом и объяснив, в чем их проблема. Только мне этого было уже мало. Я знал, как им помочь. Мне ясно – им не нужна благосклонность возлюбленной. Даже если они ее получат, мало что изменится. Для исцеления нужно вовсе не это. Многие тонут до сих пор во тьме своих чувств, наивно полагая, что умирают в благородстве любви.

Можно быть особенным, уникальным, обладающим некими знаниями не для каждого. Какой толк, если об этом никто не знает? Смысл можно найти во всём. Я же пошёл другим путем, причин для которого хватало.

Эпидемия любви накрывала всех. Не обошла она стороной и лидера нашего класса, Виктора, позорно выгнавшего меня из своей занюханной каморки. Именно его я и выбрал в качестве примера, как можно без физического насилия залезть человеку под «кожу», сделав его своим цепным псом. Едва ли кто-то из его близких друзей смог понять, почему вдруг я стал его лучшим другом. Разбираться в этом никто не будет. Все просто будут протягивать руку и кивать головой, издалека выражая своё почтение. Ведь сам Виктор окрестит меня своим близким товарищем.

Человек, поддавшись слабостям, становится уязвим. Виктор находился именно в таком состоянии. Мне не составило никакого труда завести непринужденный разговор с ним на тему неразделённой любви, с намеком на то, что понимаю, в какой он находится ситуации. В качестве доказательств описал его чувства, не дающие ему покоя.

– Откуда ты это знаешь? – спросил Виктор.

– Со мной такое бывало много раз. Обычное дело для влюблённого, – ответил я.

– И что делать с этим?

– Давай-ка лучше встретимся вечерком и обсудим эти вопросы, – усмехнувшись, предложил я.

С того разговора мы часто виделись, обсуждали переживания, задавались вопросами, искали на них ответы. Я был в своей стихии, а он на моей территории, на которой были свои правила и порядки. Обсуждаемые темы для меня близки и понятны. Не знаю, что именно чувствовал мой собеседник. Меня это мало беспокоило. Он ошибочно думал, раз мы говорим о личном, то мы очень близки. Для него обсуждаемые вопросы были очень глубоки, а для меня это лишь шум прибрежной волны. Виктор никогда не извинялся за свои ошибки, а я не прощал его за то унижение.

В компании Виктора я ощущал себя зверем с тактикой пассивного охотника. Я понимал, моё оружие – время. Мне не хотелось причинять физическую боль. Не хотелось наказывать тех, кто когда-то издевался надо мной. Я хотел большего. Я желал проникнуть к каждому в голову, побыть хозяином их сознания. Знать об их секретах и фобиях. Увидеть, кем каждый является на самом деле. Это не было фантастикой. Да. Непросто, но возможно. Пока мои мнимые друзья по-прежнему курили и выпивали, обсуждая своих любимых девушек, я вовсю интересовался психологией воздействия на людей. Эта тема меня увлекла всерьёз, я хотел управлять собой и теми, кем пожелаю. И здесь, как нельзя кстати пригодилась моя старая картотека с личными делами на каждого. Образы из поступков легко складывались в картинки. И чем больше я знал о них, тем глубже мог проникнуть в каждого.

Свои любимые места, вблизи парков и полей, я не забывал. Это было как тихая гавань, где я в компании Ангела и любимой природы, был самим собой. Именно здесь я жил и учился. Я говорил с закрытым ртом. Слышал и слушал своим нутром. Там иные ценности и другие друзья. Мой кругозор расширялся. Если меня заинтересовала птица, которую ранее не встречал – я открывал энциклопедию. Если не находил объяснения поведению человека – изучал литературу по психологии.

Часы тикают постоянно, как древесные жуки поглощают всё под оболочкой. Если их не слышно – это не значит, что они остановились. В начале жизненного пути времени кажется много. Порой бывало непреодолимое желание перемотать лет на десять вперед. В школе хотелось этого больше всего. Я много раз представлял себе, какой буду через время и чем буду заниматься. Мысль об этом, зародившись однажды, не покидала меня. Чем старше я становился, тем дальше хотелось перемотать, да так, чтобы почти не помнить, что было раньше. Чаще всего я думал об этом, когда ходил ранним утром на рыбалку. Пока смотришь за поплавком, чего только не представишь в зеркальной глади воды. Может, это вовсе и не фантазии были… и даже не рыбалка. А пока жизнь тянулась. Утром школа, днём уроки и только потом свои дела. Вечер – снова дом. Утром всё по новой. Такой режим нередко наводил тоску, после которой ничего не хотелось ни делать, ни думать. И снова знакомый вопрос – что дальше? Я боялся найти ответ. Одно желание – заснуть. Стоит ли просыпаться? Чтобы снова искать решения одних и тех же задач. Приблизившись к ответу – лечь спать и обнулить всё. Снова утро… Те же вопросы, требующие начать всё по новой. Так изо дня в день. Пока рассудок или плоть не сдадутся.

Что есть сон, а что реальность? Этим я интересовался не меньше психологии людей. Я искал литературу, где могли бы всё объяснить. К сожалению, ясной информации мало – предположений много. Каждый готов поговорить на эту тему. Только всё это догадки и фантазии, без доказательств. Есть явления, которые человек не способен объяснить. Оно скорее и к лучшему. Для меня сон это как иная жизнь, в которую попадаю, когда закрою глаза. Там нет правил и последовательности. Боль, страх, слёзы, чувства – всё реально. Как я уже упоминал, ощущения долгое время сохраняются – как хорошие, так и плохие. Один из таких снов я запомнил навсегда. Не знаю, почему… Скорее, это скрытые желания или потребности того времени.

Лето. Иду знакомой мне дорогой. Ощущение теплоты и покоя. Цветы и сочная трава впечатляют яркими красками. Зеркалами отражается солнце от протекающей неподалеку речушки. Настроение в полной гармонии с обстановкой – нет причин для беспокойства. На секунду я остановился и задумался – куда я иду? Это замешательство приблизило меня к берегу, словно там был ответ на мой вопрос. Остановившись у неприметного места, я замер. Смотрел на медленное течение реки. Где-то поблизости послышался родной голос. Оглянувшись, я увидел на противоположной стороне реки незнакомую девушку. Она была ни на кого не похожа из тех, кого я знал. Больше всего бросался в глаза её цвет волос. Они были белые и короткие. Сама по себе среднего роста, стройная. Одетая в легкое платье. Она стояла и махала мне рукой. Увидев её, я ощутил в своём сердце прилив счастья. Было плохо слышно, что она мне кричит, но по её улыбке было видно, что она рада мне. Я не задумываясь бросился в реку. Было страшно, казалось, я тону, как только вспомнил о том, что не умею плавать. Желание добраться до берега придало мне сил. За ноги цеплялись холодные водоросли. Не обращая на них внимания, я плыл, зная, что на том берегу ждёт любимый человек. На берег я вышел почему-то сухим. Молча подошёл и обнял девушку. Слёзы, которых не смог сдержать, падали тяжёлыми камнями. Они были настолько горячи, что я даже боялся обжечь лицо возлюбленной. Вместе с тем я испытывал легкость и очищение. Постояв с ней некоторое время в безмолвных объятьях, я взял её на руки и пошёл. Куда – не знаю. Это было неважно. Главное – мы встретились.

Каково было разочарование, когда я открыл глаза и понял – это сон. После таких ярких впечатлений часто жалел, что проснулся…

Я снова вернулся туда, где всё не так. Чувства радости и счастья меня долгое время не покидали, при этом они постоянно граничили с ощущениями реальной жизни. Со временем иллюзия любви угасла. Но сон, подаривший мне яркие эмоции, запомнился.

С этого времени к сновидениям отношусь внимательно. Позже стал понимать, что эта деятельность мозга не лишена пророчества. Он оставляет подсказки в виде знаков и символов. И только так. Например, никогда не было такого, что снится нечто и предупреждает о болезни. Нет. Во всяком случае у меня. Обычно перед тем, как заболеть, снился выпавший зуб или вовсе его отсутствие. Если в жизни назревал с кем-то конфликт, мне снятся ножи. И я точно знаю, если нож лежит рядом со мной, значит, будет просто дискуссия с обидчиком. Если же нож в моей руке – будет драка. Убью или порежу, значит, одержу вверх над противником или отстою свою точку зрения. Удивительно, эти сны всегда пророческие. Понял я это не сразу. Что это и как происходит, я не знаю, но разобраться в этом хочется. Расшифровка подобных знаков копится непрерывно.

Люблю полёты во сне. Не на чём-то, а сам по себе. Просто летишь, как птица. Ощущения непередаваемые. В невесомости получаешь удовольствие, граничащее со страхом. Боюсь задеть электрические провода или попасть в поток ветра, способный унести слишком высоко. Стоит только подумать об этом, опасность действительно настигает. Во сне происходящее реально, и странным это не кажется. Когда летишь, спрашиваешь себя, как это получилось и как теперь этим управлять? Я вспомнил, как стоя на перекрёстке, прочитал молитву, подпрыгнул и оказался в невесомости, но следующий сон путал с реальностью, где полёты невозможны, поэтому я не совершал нужных действий, чтобы снова взлететь.

Утро началось с прослушивания автоответчика домашнего телефона. Очередное «уникальное» предложение медицинского центра, предлагающее бесплатные услуги по диагностике всего организма, только для вас, Алекс! Этот домашний телефон…, и кто им вообще пользуется? Да никто! Будет время – отключу. Достаточно мобильной связи. Бесплатные предложения, да ещё связанные с медициной, вызывают у меня отвращение от наглого вранья. Ну кому я нужен для бесплатного обследования? Хотя провериться было бы не лишним. У меня частые головные боли. Таблетки лишь приглушают её, а алкоголь просто отвлекает. Это отголоски аварии. Неужели буду мучиться с этим до конца дней своих? Нужно снова идти к врачу. Не люблю ходить к нему на приём. Я ему про головные боли, а он пишет себе что-то и задаёт вопросы, не касающиеся моего недуга. Про отношения с женщинами, про жизненное удовлетворение… В конце концов, я не к психологу на приём записался.

Однажды с коллегами сидели в одном заведении. Изрядно выпили, кто-то спросил:

– Алекс! Ты, наверное, счастлив, что жив?

– Наверное. Честно говоря, не задумывался об этом. Всё настолько быстро произошло, как одна минута. А по факту прошло больше месяца, когда я открыл глаза, точнее один. Почему-то в больнице, хотя только что был за рулём. Голова перебинтована. Не смог вспомнить своё имя и что произошло, пока врачи не рассказали, как было на самом деле. Говорить было трудно, мысли отсутствовали. Только звенящий белый шум.

– Да! Бывает же такое. В самом деле. Главное, цел. Извини, что спросил.

– Всё хорошо, – ответил я.

Мне не хотелось делиться подробностями. Впрочем, было бы чего вспоминать. Выписавшись из больницы, я принял решение начать всё с чистого листа. Не жалеть себя, не страдать, не делать из себя жертву. Просто жить. Кто знает, может, это судьба даёт мне шанс на вторую жизнь, потому что в первой сильно оступился или напротив, как в компьютерной игре, заслужил бонус. На это никто не ответит. Знаю одно – мне хочется жить. Не спешить, но и не отставать. Работать в стабильной компании, так чтобы хватало. Ездить на комфортной машине. Проводить время с красивой девушкой. Выпивать ирландский виски, лежа в ванне и потягивая сигару, слушать любимую музыку. Мне не нужны кардинальные перемены. Меня многое устраивает. Наверное, это не тот набор благ и желаний современного человека. Это мой расклад. Всё это лишь средства для достижения главной цели – спокойствия и внутренней гармонии.

Час за часом, сидя за барной стойкой, я вёл непринуждённый разговор с коллегами. Беседы были обо всём и в то же время ни о чём. Сам я курю, и это, скорее, дурная привычка, нежели необходимость. От большого количества дыма в пабе я буквально сорвался с места на свежий воздух. На мой уход никто и виду не подал. Ничего удивительного. Это нормально, каждый сам по себе. Только один человек обернулся в мою сторону и то, только потому, что я задел соседний столик с пустыми бокалами.

Выйдя на улицу, я закрыл глаза и глубоко вдохнул. Молча постояв какое-то время, выдохнул. Закинув голову назад, взглянул на звёздное небо. Сделал еще один глубокий вдох, словно хотел почувствовать звёзды. Я стоял опьяневший, не знаю от чего именно, от выпивки или свежего воздуха. Мне было хорошо и легко. От чего так бывает не всегда? Я частенько выпиваю, но что испытываю сегодня – редкость. С этими мыслями я медленно пошёл в сторону дома. Такси вызывать не стал. Идти не так далеко. Да и хотелось, как можно дольше оставаться в этом приятном состоянии. Странно… Но вот именно сейчас, шагая в одиночестве осенним вечером под куполом тёмно-синего неба, я не ощущал себя одиноким. В отличии от того бара, где был в окружении мнимых друзей. Эти люди одновременно есть и в ту же минуту их нет. Они где-то далеко от меня, я их даже не ощущаю. Они, скорее, как телевизор, вещающий всё подряд. Кто они в своей сущности? За кого принимают меня? Сейчас, наверняка, сидят и перемывают мои кости, поглядывая на входную дверь, чтобы вовремя сменить свои лица на маски дружелюбных коллег. Никто правду в глаза не скажет. Будут только улыбаться. Так устроен мир. Человек человеку волк, как бы грубо это ни звучало. Не нужно отрицать этот факт.

В повседневном ритме всё вокруг кажется в полном порядке. Ты смотришь на происходящее и ничего не замечаешь. Другое дело, когда не только видишь, но ещё и понимаешь. У меня подобное прозрение приходит с головной болью. Иногда я думаю, что на меня влияют окружающие. По своей натуре я не конфликтный человек. Так сказать, за мир во всём мире. Но бывает и такое, когда невидимая чаша моей снисходительности переполняется. После чего мне начинают резать слух и бросаться в глаза разного рода непристойности. Иначе говоря, наглость, грубость, тупость и т. д.

Для примера хочу вспомнить несколько ситуаций. Немногие, из которых я смог себе объяснить, а в некоторых теряюсь в догадках.

Странное поведение происходит зачастую в местах наибольшего скопления людей. Одно из таких мест – супермаркет. В основном я хожу в один и тот же. Близко, хороший выбор, ну и удобно, когда знаешь, где что лежит. В такие места люблю ходить, когда людей поменьше. Беру необходимые продукты, оплачиваю, иду домой. Казалось бы, ничего необычного. Всё просто и понятно. Понятно! Как оказывается не всем. Вот один случай. Подхожу к овощному отделу, выбираю томаты. Ассортимент широк, минимум пять видов всегда присутствует на прилавке, по сорту, цвету и, разумеется, цене. Определился с выбором. Беру пакет, начинаю отбирать самые спелые плоды… Рядом всегда есть люди, которые занимаются тем же. Ничего особенного, но не в этот раз! Женщина, не старше пятидесяти лет, начинает рассматривать те же помидоры и вдруг спрашивает меня:

– Не понимаю, какая цена соответствует товару?

– Вот лоток с товаром, над ним ценник, – ответил я и дальше занялся своим делом.

– Ой, дороговато. А вы вот берите прямо с веточкой, чтобы на кассе не подумали о неправильно взвешенном товаре, – дала она мне совет.

Я сделал вид, что не слышу её, а сам тем временем насторожился. Какое ей дело до меня? Проигнорировав моё молчание, она с настойчивостью взялась помогать мне выбирать, на её взгляд, лучшие помидоры.

– Вот хорошие. Берите! – утвердительно подсовывает мне товар.

– Извините. Я возьму сам, что мне нужно. Вы берите себе любые, – в недоумении ответил ей.

– А чем вам эти не нравятся? Посмотрите, какие они красные и цена отличная.

В голове у меня быстро выстроились разные варианты грубого ответа, но в меру своей воспитанности держался до последнего, дабы быть превыше этого маразма и просто сказал:

– Взвешивайте то, что нужно вам, и всё будет хорошо! – взял свою тележку и пошёл дальше. Эта женщина что-то тихо пробубнила мне вслед.

В тот день покупки дались непросто. После помощи в выборе томатов, я стал замечать непонятное поведение людей почти в каждом отделе. Преимущественно это женщины в возрасте за сорок пять. В отделах с повышенной скидкой встречаются уникальные кадры. Каждый из этих людей лезет в толпу, в самый центр. Полагая, что именно там самые вкусные продукты. Наверно, это такое развлечение для засидевшихся домохозяек. Мало того, сами лезут, так они втаскивают свои тележки за собой, преграждая путь вновь прибывшим. Почему нельзя оставить тележку неподалёку и спокойно подойти посмотреть, что почём? Нет! Так нельзя! Видимо, в каждой корзине собран уникальный товар, который больше нигде не купить. Не иначе, это основная причина таскания за собой телеги.

В холодильнике может ничего не быть. Мясо и хлеб должны быть всегда. Поэтому мясной отдел я не обхожу стороной. Эта витрина так же популярна, как и другие. Только контингент здесь другой. В основном мужчины. К ним претензии бывают редко.

Мужчины совершают покупки быстро. Попросят показать пару мясных кусков и покупают. Потому что прежде, чем открыть свой рот и озадачить продавца, предварительно присмотрят подходящий им кусок. Совсем иначе выбор происходит у женщин. Многие скажут, мол, женщины более практичны и осмотрительнее с выбором. Всё может быть. Только не нужно выставлять мужской род каким-то неотесанным. Просто мужчины знают, чего хотят, и не усложняют. Женщины покупают иначе. В среднем они просят показать им кусков пять, требуя личной инициативы от самого продавца, словно он для себя припрятал самое лучшее. Такие просьбы продавец игнорирует. Не найдя ничего подходящего, покупатель берёт что попало, а когда уже всё ему взвесят, говорит:

– Нет. Дайте всё-таки тот кусок. Да, вот этот. Ой. Нет. Ну выберете что-то подходящее! Ладно. Пойдёт.

Так почти со всеми. Пока одна такая особа теряется в выборе, народ постепенно скапливается. Очередь внимательно наблюдает за этим шоу. Кому-то может понравиться один из демонстрационных экземпляров. Не сдержав своей радости, этот человек из очереди может прокричать и без того замученному продавцу: «Отложите этот кусок для меня!». Дальше – больше. Стоило только работнику сделать одолжение кому-то из толпы, этот клиент напрочь забывает о других и уже просит взвесить ему второй, третий кусок… Пока кто-нибудь не наберётся смелости возразить:

– Здесь вообще-то очередь. Вы будто не видите.

– Извините. Я совсем забылась, – и делает невинную улыбку.

Какую только чушь не несут, лишь бы быстрее всех пройти в очереди. У кого поезд отправляется далеко и навсегда. Кто-то грозится потерять сознание от голода.

Раньше я злился на такое поведение. Сейчас я так же злюсь, но уже с интересом наблюдаю, будто пришёл в зоопарк, только бесплатно.

Про другие отделы с продовольствием говорить не буду. Там то же самое, только реже. Классический вариант, это разглядывать и принюхиваться к товару, перегородив дорогу тележкой, не выпуская её из рук. Некоторые думают, что за ними попятам ходит консультант. Не посмотрев, кто стоит с ними рядом, могут без предупреждения сунуть в нос морковку и спросить:

– А она не испорчена? Это нормальный запах?

– Я не работник магазина.

– А где же он?

– Откуда я могу знать. Извинились бы для приличия, что ли.

На кассе чудеса не заканчиваются. Видимо, те, кто не сыскал психологического удовлетворения во всём магазине, в последней надежде хотят получить это на кассе. Ну вот почему у впереди стоящего меня человека всегда что-то происходит? То скидочной карты нет, то забыли чего-то докупить или взвесить. Денег не хватает и далее, далее… Что поражает не менее – все извиняются за свои проблемы перед кассиром. В самом деле?! Ну причём здесь кассир? Он на работе. Ему все равно, кого отпускать. А за тобой еще четыре человека стоит, кто-то даже с детьми. Перед ними стоит извиниться! Но нет, это редкость.

Продвигаясь вдоль линии кассы, начинаю упаковывать свои покупки. К концу сканирования товара кассиром, я начинаю предъявлять купоны и скидочные карты. Сделать это не всегда возможно. Позади меня настолько вытолкнут телегу вперёд, что просто невозможно дотянуться до оплаты. Да что же это такое? На этот случай у меня есть следующее высказывание:

– Вы, наверно, хотите оплатить мой товар, раз так торопитесь вперёд? Пожалуйста. Я не против! – как бы в шутку обращаюсь к хозяину телеги.

– Почему? – удивленным взглядом спрашивает клиент. Подумав ещё секунду, продолжает: – А, нет, нет! Сейчас подвинусь, – извинения здесь не всегда предусматриваются.

Если никто вперёд не лезет, обязательно найдутся те, кто будут легонько толкаться всё той же телегой или корзиной, будто специально. Не знаю, как это объяснить. Если задать таким людям вопрос, почему такое отношение к окружающим, ответ будет прост: «Не заметил. Ну бывает. Задумался и так далее». Пожилые люди – отдельная каста. Казалось бы, за всю жизнь можно было бы выучить элементарные правила поведения в общественных местах. Сделав замечание человеку в возрасте, у всех один ответ: «Посмотрим, что будет с вами в наши годы!». На это всегда хочется сказать следующее: «Меня в эти годы вы уже не увидите. А вот вас я вижу уже сейчас, и ничего хорошего в этом нет».