Читать книгу Любимые вне закона - Янина Олеговна Береснева - Страница 2

У каждого из нас своя пора осенних ливней. Моя закончилась совсем недавно. Ушла в ноябре, а вместе с ней и драма года. Будто упала на пол вместе с листьями фундука из родительского сада. Вы видели, как опадает фундук? Очень печально, грустно, грязно. Наверное, это самое меланхоличное дерево в ноябре.

Я вышла из такси возле круглосуточного супермаркета, резко запахнув пальто. Втянула носом холодный осенний воздух и мгновенно уткнулась носом в любимый кашемировый шарф.

Ноябрь в этом году выдался по-зимнему холодный, серый и неприветливый. Сумерки уже сгустились, еще усилив дневной морозчик, но на это раз я была даже рада этим свежим порывам ветра. Они словно охладили мою, слегка гудящую от насыщенного событиями дня, голову, потрепав волосы и спутав их у лица.

На какой-то момент я перестала четко видеть проезжую часть, а проносящиеся мимо машины превратились лишь в яркие пятна, торопливо снующие друг за другом в каком-то пугающем круговороте.

Я провела рукой по лицу, словно отгоняя от себя странные мысли, и еще немного постояла на островке безопасности. Забавно, но именно среди машин, окруженная куда-то спешащими людьми, истошно сигналящими таксистами, я на какой-то момент почувствовала себя спокойно.

Так спокойно я давно не чувствовала себя ни в своей квартире, ни дома у родителей, ни на работе. Просто стоять и не думать ни о чем. Молчать. Анализировать. Честно говоря, к концу осени нервы мои были ни к черту.

Город, уже украшенный к новогодним праздникам, впервые вызывал не радостное «у-и-ии», а глухое раздражение. В этом году я, пожалуй, присоединюсь к лагерю тех, кто морщит нос и недовольно ворчит «на дворе еще ноябрь, а они уже елок понатыкали…».

Все вокруг не ладилось. Хотя мне до этого какое дело? Дела на папиной фирме давно шли не очень, но я никогда не была особо привязана к родительскому бизнесу. Однако последний год все настолько ухудшилось, что отец стал даже подозревать своих замов в шпионаже и сливе информации. Зная характер моего бесконфликтного отца, можно было представить, до какой точки кипения он был доведен. Постоянно висящий в воздухе вопрос давно лишил сна не только папу, но и всех, кто был причастен к их работе. Выгодные сделки срывались, партнеры внезапно отказывались с нами работать, крупные заказы уходили на сторону.

«Тотальная непруха», – как сказал бы мой брат Ден, который переживал из-за этого не меньше родителей. Хотя, как раз отдел инноваций, которым он руководил, работал без перебоев. На их разработках, пожалуй, и держалось нынешнее относительное благосостояние фирмы. Относительное в том смысле, что раньше деньги текли рекой, а сейчас сочились тонкой струйкой.

Хотя, на мой взгляд, денег нашей семье при разумном расходовании и так хватило бы лет на триста, так что повода горевать я не видела. Но это, как сказал бы мудрый отец, инфантильный взгляд на жизнь.

Предаваясь думам, далеким от тех, что должны посещать голову красивой молодой девушки в 26 лет, я дошла до своего подъезда. Точнее, в моем таунхаусе и был только один подъезд. Он целиком и полностью принадлежал мне.

В свое время отец выкупил несколько квартир в лучшем районе города, объединив их в хитросплетенную конструкцию. Ужас, но у меня даже был цокольный этаж с гаражом, сауна и библиотека под крышей. Но я там практически не бывала, предпочитая проводить время в гостиной у телевизора.

Остальное пространство дома отдавало гулкой пустотой, а любое произнесенное слово расходилось эхом по всем комнатам, заставляя вздрагивать. Моя спальня на втором этаже – единственная комната, к обстановке которой я приложила руку, обставив ее на свой вкус: балки на потолке, много дерева и белые крашеные стены.

Остальное великолепие было делом рук нанятых папой дизайнеров, поэтому в моем жилище можно было встретить важную люстру в стиле какого-то там Людовика, холодный мрамор, лепнину и даже диковинные, стоящие, наверное, целое состояние, витражи.

В общем, если бы деньги могли сделать человека счастливым, я бы уже непременно была дико счастлива. К сожалению, когда ты молода, красива и не обременена материальными вопросами, быть счастливым почему-то сложно. И даже вроде как-то неприлично. Кстати, словно компенсируя материальное изобилие и симпатичную мордашку, высшее мироздание подкинуло мне скверный характер и пытливый ум.

Развитию моих «пороков» всячески способствовали родители и финансовое благополучие семьи, а со времен детства этот ум значительно окреп и привык находить ответы даже на те вопросы, которые никто не задавал.

Привычка размышлять и анализировать с годами трансформировалась в привычку констатировать и обобщать, и к своим 25 годам я бы охарактеризовала свой характер как в меру стервозный, инфантильный, эгоцентричный, но, вместе с тем, сильный, волевой и непримиримый. А брат однажды поделился со мной своим ценным наблюдением, коих у него всегда было великое множество:

– Тина, не ковыряйся в себе, твой характер не плохой и не хороший. Он просто у тебя есть. Запомни это. Да, существуют люди, у которых нет характера. Амебы, бесхребетные. И это не плохо, просто это факт. А ты сильная. Ты личность. Но если немного пережмешь и вовремя не выйдешь замуж, станешь стервой. А это уже не очень хорошо. Мужчины не любят стерв, хотя и бахвалятся этим. Они их боятся до одури, потому что стерва непредсказуема, как дикий кабан.

Когда я сообщила родителям, что хочу начать жить одна, папа, которого я редко видела в гневе, накричал на меня. Конечно же, он думал, что в большом трехэтажном особняке, выстроенным им для нашей большой семьи, вскоре появятся многочисленные внуки, и жизнь заиграет новыми красками. Но ни я, ни старший брат не спешили обзаводиться семьей и оправдывать возложенные на нас надежды.

Ден съехал от родителей, когда мне было еще шестнадцать. Отпраздновав свои двадцать, он как раз начал встречаться с новой девушкой и, естественно, захотел жить отдельно. В семье его затею не поддержали, и отец даже пробовал лишить его карманных денег, но Ден, назло предкам, пошел работать официантом. Мама поплакала, а папе пришлось капитулировать. Кончено же, сын Королькова не мог работать официантом. Это был бы удар по папиной репутации, из разряда «а что скажут люди?».

Лично мне это казалось смешным и не стоящим внимания фактом: какая кому разница, где и кто работает? Однако папа, воспитанный на идеалах Советского Союза, не мог допустить, чтобы о его семье судачили. Он, с легкой маминой руки, тут же купил Дену отличную двухуровневую квартиру в центре, а также стал понемногу приобщать этого прожигателя жизни к семейному бизнесу.

Денис к тому времени благополучно расстался уже не с одной девушкой, отучился на программиста, и даже пару лет провел в Англии, где тоже учился и стажировался в крупных компаниях. Мама, помнится, думала, что он уже не захочет возвращаться назад, и я была с ней солидарна. На тот момент мне казалось, что свалить от предков в Англию – это предел мечтаний. Но брат вернулся и возглавил ведущий отдел фирмы, был на отличном счету и, в целом, радовал родителей. В отличие от меня.

Училась я ни шатко ни валко. В основном, потому, что не знала, чего хочу от жизни. Когда-то я мечтала стать актрисой и даже назло всем поступила в институт культуры, но через два года охладела к этой затее, потому что поняла: играть красавиц и принцесс скучно, а на большее моего таланта, видимо, не хватало.

Вняв мольбам отца, я все-таки заочно отучилась на экономиста и теперь числилась в нашей фирме ведущим менеджером. Название моей должности весьма расплывчато указывало на весьма расплывчатые обязанности, которые мне доводилось исполнять. Мне кажется, основным папиным условием было, чтобы я «дурью не маялась», а занималась чем-то общественно-полезным. Словно прочитав мои мысли, папа решил обозначиться телефонной трелью в моей сумочке.

– Ты уже дома? – заботливо поинтересовался он, что-то жуя на фоне, и тут же пояснил: – Мама приготовила изумительное мясо по-французски и солянку. Может, приедешь?

– Папуль, давай в другой раз, я устала. Честно. Зато вашего заграничного партнера устроили в гостинице по высшему классу, мы с ним обсудили некоторые ключевые моменты по контракту. Он выдал мне целую папку документов для изучения, так что извини. Буду грызть гранит работы, раз уж гранит науки в свое время недогрызла….

– Брось, ты прекрасно справляешься. Ни у кого язык не повернется сказать, что я взял свою дочь на работу по блату, – засмеялся папа, хотя было видно, что он огорчен моим отказом.

– Маме привет, – скоренько завершила я разговор, опасаясь, как бы папа не начал настаивать, а я, по обыкновению, уступила бы и поехала в отчий дом.

Не то что бы я не любила дом родителей, просто в последнее время обстановка там была, мягко говоря, не очень радостная. Мама смотрела на папу грустными глазами, как будто каждую секунду опасалась за его жизнь и здоровье. Папа нервничал, что безуспешно пытался скрыть от нас с мамой. Денис вообще редко заглядывал к предкам, пропадая на работе.

А если и заглядывал, то вид имел хмурый, сосредоточенный, и после ужина сразу же запирался с отцом в кабинете под предлогом игры в шахматы. Как будто мы с мамой не знали, что говорят они о работе. Точнее, о проблемах на ней. А мать от скуки принималась донимать меня вопросами о личной жизни и о планах на будущее, что было для меня совершенно невыносимо. В основном потому, что о своих планах на будущее я и сама ничегошеньки не знала.

Хотя я виртуозно отмазалась от посиделок у камелька родни, делать дома мне было совершенно нечего. Звонить подругам не хотелось, потому что программа на вечер была предсказуема: ресторан, а потом в клуб до утра. Немного подумав, я плюхнулась на диван у камина и набрала номер Дена. Тот отозвался сразу же, как будто ждал моего звонка и держал трубку в руке. Примерно так все и обстояло.

– А я как раз хотел тебе позвонить, – хмыкнул братец, по обыкновению используя в отношении меня покровительственную интонацию «старшенького» и гуру в одном лице. – Сегодня пятница. Какие планы?

– Ни-ка-ких, – отчеканила я, – именно об этом и звоню отчитаться. Просто мечтала, чтобы ты понудил мне в трубку, что так жить нельзя и «все пропало, шеф».

– Именно так, – с преувеличенной серьезностью ответил Ден. – Будешь опять сидеть на диване у камина, пить мартини и размышлять о бренности бытия. Вместо того, чтобы сесть в свою крутую тачку, приехать в клуб и сразить там всех наповал.

– Чем? Своей кислой физиономией?

– Блондинка на новом красном Мини Купере – это уже само по себе сногсшибательно. А если она еще красива, как моя сестра, умна, как моя сестра, то…

– То она твоя сестра. А ты врун и подлиза. Но я тоже не подарок, так что приезжай ко мне, я приготовлю голубцы, поболтаем. Предкам я сказала, что буду работать на благо родной фирмы, не покладая рук. Так что не выдавай.

– Бог не выдаст, свинья не съест, – заверил Ден и, немного помявшись, все-таки задал вопрос, которого я внутренне ожидала, но к которому, как оказалось, была не совсем готова: – А что, если нам позвать и Стаса? Посидим, как в старые добрые…

– Не надо, – чересчур поспешно ответила я и закусила губу. Ну и дура, сама себя выдала такой реакцией, поэтому последующее не удивило. Ден, конечно же, сразу сел на своего любимого конька.

– Я вообще не понимаю, почему вы ведете себя, как дети? Он в тебя влюблен, это же очевидно. И ты в него. Или нет? Черт, в детстве все было проще: дернул девочку за косичку, поднес портфель, написал на асфальте мелом три слова. А сейчас сам черт ногу сломит в современных отношениях.

– Именно поэтому ты до сих пор не женишься? – съязвила я, желая сменить тему. – Или твои девочки нечувствительны к дерганию за косички?

– Современные девочки чувствительны к баблу, которого у нашего папы до хрена. Автоматически его до хрена и у нас. В их глазах, конечно. Так что я завидный жених. Эдакий принц Гарри уездного масштаба. В таких обстоятельствах сложно верить в чью-то искренность, и я… Вот опять ты меня сбила с мысли. Стас – отличный парень. И если у вас когда-то что-то не сложилось, не стоит ставить крест…

– Дело не Стасе. Ты субъективно смотришь на вещи. Просто… Все, хватит болтать: излучение телефона отрицательно действует на мои мыслительные способности. Ну, и прочее в том же духе… Жду.

Братец хмыкнул, но заявился через час, держа в одной руке бутылку мартини, а в другой – пакет с провизией.

– Если тебя не кормить, ты исчезнешь с лица земли. Иногда мне кажется, что ты ешь только в гостях…

– Неправда. Вот сегодня у меня на ужин рассольник. Ну и голубцы, разумеется. Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста, – дурашливым голосом продолжила кривляться я, опасаясь, как бы Ден не заметил за моим наигранным хорошим настроением то непонятное томление, не дававшее покоя в последние недели. Может, он прав, и мы со Стасом когда-то поторопились, а теперь я кусаю себе локти?

– Ничего себе, набор! – присвистнул братец, шаря по кастрюлям. – Неужто для меня старалась? Или у тебя появился кто-то, достойный борщей? Если да, ты только скажи, и я…

– Никто не появился. В случае чего, ты узнаешь об этом первым, – заверила я, накрывая на стол.

– И все-таки я хотел поговорить с тобой про Стаса. Вы, чертовы умники, уже почти год морочите мне голову. Я так и не понял, почему вы в очередной раз разбежались? Ладно тогда, тебе едва стукнуло 18, он был старше… И не куксись, вся родня была в курсе, хотя вы и думали скрыть очевидное. Ваше расставание тогда вполне понятно: твой юношеский максимализм, у него было много девчонок, а потом и много проблем. Но теперь тебе 25, ему в этом году стукнет тридцатник, как и мне. Вы могли бы быть прекрасной парой. Я бы был искренне рад, если бы вы снова решили попробовать быть вместе.

– Я знаю, Стас твой лучший друг. И мой тоже. Он замечательный и заслуживает всего самого лучшего. Но я не подарок. Наверное, все дело в этом. Нам проще дружить, чем быть любовниками. Понимаешь?

Судя по физиономии, ничегошеньки он не понимал. Да и я тоже. Но заполнять возникшую паузу все равно пришлось:

– Может, я боюсь все испортить и потерять друга. Может, я просто не готова к серьезным отношениям. Не знаю. Я решила не торопить события. Пусть все идет так, как идет. Куда-нибудь выплывем.

Ден покачал головой, демонстрируя свое отношения к моим запутанным оправданиям, и приналег на виски. Да уж, без ста грамм и сам черт не разберет, что творится в моей личной жизни. Так что брата я вполне понимала.

Стас был сыном лучшего друга и компаньона моего отца, Владимира Ивановича или, как я называла его с детства, дяди Вовы. Наши предки сначала сидели на одном горшке в детском саду, потом коротали школьные будни за одной партой, а вот после последнего звонка их пути разошлись. Папа, красный медалист и умничка, пошел учиться в лучший ВУЗ страны по специальности программист-математик, а дядя Вова, круглый троечник, с трудом поступил в местное техническое училище.

Честно говоря, я не особо вдавалась в подробности «той» их жизни, в смысле, жизни до того периода, как они создали свою первую «фирму». Да и сложно это было назвать фирмой, ведь их в СССР официально не было. Сначала в их коллективе были сам папа, компьютерный гений того времени, два его однокурсника, да дядя Вова. Папа умел работать, думать своей головой и организовывал их небольшой коллектив на достижение поставленных задач.

Чем был занят в 90-е папа Стаса – понять не сложно. Болтали всякое, но я никогда не обращала внимания на сплетни: сколько воды утекло за эти годы. Даже если дядя Вова когда-то был причастен к каким-то криминальным структурам, меня это мало волновало. Всю свою осознанную жизнь я знала, что папа и дядя Вова – друзья, соратники по общему делу и владельцы одной из крупнейших IT-компаний в нашей области. Да, их когда-то маленькая «любительская» фирмочка стала поистине огромным делом всей жизни.

Я очень гордилась папой, а дядю Вову просто обожала. Все детство я просидела у него на коленях, причем с самого рождения он называл меня не иначе как «невестка». Все мое детство я думала, что у меня два брата, настолько тепло и тесно общались наши семьи.

Думаю, даже глупо говорить о том, что я всегда была тайно влюблена в Стаса. Он был ровесником Дена и, конечно же, его закадычным другом. Для них я была малявкой, которую никогда не брали в свои «взрослые» игры, от чего я забивалась в диванные подушки и горько плакала. Меня извлекали из подушек и одаривали самодельными куклами и ворованными у соседей яблоками. А потом я как-то резко стала подростком, и неизменно представляла себе, что вырасту и стану красавицей, как мама. И вот тогда Стас обратит на меня внимание и…

Когда мне стукнуло 17, и я на самом деле стала красавицей (по крайней мере, я слышала про это по пять раз на дню), Ден уже жил отдельно. Со Стасом мы стали видеться намного реже, в основном, на общих праздниках или летом, когда мы ездили к ним в загородный дом на озере. Я знала, что у Стаса полно девчонок. Это было понятно: он был хорош собой, богат, образован.

Они с Деном тусовались в модных клубах, куда меня родители все еще не пускали. У них была своя, «взрослая» жизнь, которую они, смеясь и покуривая в беседке, обсуждали вдалеке от «старперских» застолий. Ко мне же они относились, как к младшей сестренке: потрепать за ухом, подарить мобильник, сводить в кино и накормить мороженкой.

Все изменилось накануне моего совершеннолетия. Ден и Стас как раз уезжали в Англию на очередную практику. Дядя Вова договорился со своими заграничными партнерами, что их примут там и окажут всяческое содействие. Для брата и Стаса самостоятельные поездки за границу давно стали нормой жизни, а я до сих пор летала отдыхать только с родителями.

Когда я представила, что не увижу Стаса целых полгода, мое сердце сжалось до размеров чечевицы, и в голове тут же родился коварный план. Я заявила родителям, что в качестве подарка на мои восемнадцать мечтаю о месячной языковой школе в Лондоне, и была услышана.

Так я впервые поехала за границу с братом и Стасом: мы жили в самом центре Лондона, тратили родительские деньги и отлично проводили время. Если честно, про учебу в тот месяц я вообще не вспоминала, справедливо решив, что английский подождет. Зато активно соблазняла Стаса, пока братец был занят по работе: по негласной договоренности, один из них всегда сопровождал меня, пока другой отлучался.

Наверное, то, что мы первый раз поцеловались, было моей инициативой. Как бы ни обидно это звучало для моего девичьего самолюбия. Сарафаны мои в тот период были короче некуда, а растрепанные ветром свободы волосы делали меня невообразимо сексуальной. По крайней мере, чувствовала я себя именно такой: раскрепощенной, красивой и способной на безумные поступки.

Ведь то, что вчера еще скромная девочка сама поцеловала парня своей мечты прямо на колесе обозрения, усевшись к нему на колени и выбросив в окно его попкорн, иначе как безумием не назовешь.

А то, что Стас не оттолкнул меня, а увлеченно продолжил со мной целоваться, я не могла назвать иначе, как безумной удачей. С того дня мы, по молчаливому соглашению, скрывали свершившееся от Дена, ловя безумный кайф от поцелуев украдкой и от редких прогулок за ручку по городу мечты, где никто не знал нас. И мы никого не знали.

Наверное, тогда я была очень счастлива. Счастлива просто, безусловно, не оглядываясь на «а что скажут люди», не думала о последствиях и о том, что очень скоро придется возвращаться домой, где все станет совсем по-другому. Я была юной девочкой, наконец заполучившей мечту в лице Стаса, а он…

Не знаю, что думал Стас, потому что, кроме невинных поцелуев, у нас ничего не было, а ему, как-никак, на тот момент исполнилось уже 23 года, и женским вниманием он не был обделен никогда.

Из Лондона я уезжала в слезах. Брат думал, что я буду скучать по Англии, а мое сердце разрывалось из-за мыслей, что Стаса не будет рядом. Первое время я ходила по дому сама не своя, пугая родителей своим странным отрешенным взглядом. Стас не звонил, а когда я сама позвонила ему, долго разговаривал со мной, убеждая, что мы сделали ошибку. По его словам, он не мог скрывать от Дена, что стал встречаться с его сестрой, да и наши родители бы не одобрили такой расклад.

Он считал, что мне стоит сосредоточиться на поступлении, и уж потом, когда он вернется, мы можем подумать, как аккуратно сообщить нашим семьям об изменении в наших отношениях. Сейчас, с позиции прожитых лет, эта ситуация казалась мне не стоящей выеденного яйца: у Стаса на тот момент явно была девушка, скорее всего, даже не одна. Да и лишние сложности ему были ни к чему: девочка, влюбившись, могла натворить глупостей или провалить поступление в престижный ВУЗ.

Прояви я немного благоразумия и хитрости, мы вполне могли бы чуть позже начать встречаться и даже создать ячейку общества, объединив капиталы на радость родне. Но тогда для меня словно рухнул мир, я посчитала его поведение предательством. Хотя он, в сущности, ничего мне не обещал и даже не был инициатором наших невинных поцелуев.

Наверное, назло ему и всему миру, я и отказалась поступать на экономический. Внезапно для всех, подала документы в театральный. Стас, узнав об этом от брата, прилетел на пару дней: на какой-то момент мне показалось, что все вернулось. Мы целовались так долго, что у меня распухли губы, за этим занятием нас и застал дядя Вова.

Наверное, он все рассказал моим родителям, но никто из них не подал виду, что наша история перестала быть тайной. За эти пару дней мы и стали любовниками по-настоящему, что, пожалуй, стало самым значимым событием того периода моей жизни. А потом я нашла у него в телефоне переписку с девушкой, которая называла его «котиком», и в сердцах разбила этот самый телефон.

Юношеский максимализм зашкаливал, а про то, что у него до меня были отношения, которые он не мог оборвать в одночасье, я и слышать не желала. Словом, мы опять разругались, и он уехал в Англию. На экзаменах я так натурально читала монолог Джульетты, рыдая настоящими слезами, что покорила сердца комиссии. Меня приняли, хотя звезд с неба, я, конечно, не хватала. Впрочем, поняла я это быстро и к затее стать актрисой охладела, хотя честно пыталась найти себя в профессии.

Первый год учебы я страдала, со Стасом мы виделись редко и все его попытки поговорить со мной на тему того, что было между нами, я пресекала. Жизнь шла своим чередом. В тот год у Стаса умерла мама, которая до этого уже пару лет болела: тетя Надя буквально «сгорела» от рака, за считанные месяцы превратившись из румяной красавицы в обтянутый кожей скелет. Вся моя семья тяжело переносила тот период, и я старалась всячески поддержать Стаса, забыв о нашей истории и решив навсегда похоронить ее в своем девичьем сердце.

Этому активно способствовала веселая студенческая жизни, симпатичный однокурсники, посиделки с гитарами, вино и пьянящий ветер свободы. Такой, каким он бывает только в 18 лет. Конечно, я еще какое-то время страдала и курила тоненькие ментоловые сигареты с глубокомысленным видом, но потом стала ходить на свидания, жить обычной жизнью молодой девицы на выданье и пару раз даже «влюблялась». Ничего серьезного, но Стас понемногу переставал быть смыслом жизни и ее же целью.

Какое-то время мы практически не виделись: Стас с отцом много работали и путешествовали, пытаясь унять боль утраты после смерти родного человека. А через три года дядя Вова, внезапно для всех и, в первую очередь, для самого себя, женился на молодой девушке, практически моей ровеснице, которая пришла работать менеджером к ним на фирму.

Чем она пленила отца Стаса, я могу понять: точеная фигурка, копна каштановых кудряшек, смех колокольчиком. Стыдно признаться, но мы с ней мало-помалу стали приятельницами, когда и я, в свою очередь, пришла работать к отцу. Частые контакты по работе, а также обеденные кофе-посиделки в местной кафешке способствовали тесному общению. Милана оказалась девушкой простой и доброй, души не чаяла в муже, как и он в ней, поэтому обвинять ее в корысти могли лишь слепые или злопыхатели.

Дядя Вова выплеснул на Милану всю свою позднюю и не до конца нерастраченную любовь. Результатом этой любви стала чудесная малышка Соня, которой сейчас было уже четыре года.

Именно глядя на эту семью, я впервые осознала: жизнь непредсказуема, и ее повороты могут быть болезненно крутыми. И если где-то в одном конце мира загорается свет, в другом он как раз гаснет: тети Нади не стало, но ее семья продолжила жить, а у ее мужа появилась новая семья. И осуждать здесь кого-то было бы излишним. Во всяком случае, я этого не делала. Что думали по этому поводу мои родители, я не знала, потому что этих тем при мне они старательно избегали.

Думаю, в их старомодном сознании экстравагантный поступок дяди Вовы стал разрывом шаблона, а молодая жена при всем своем желании не смогла бы заменить им тетю Надю, с которой они съели не один пуд соли за столько лет дружбы. Но внешние приличия все соблюдали, поэтому в нашей жизни ничего разительно не изменилось. Для Стаса, думаю, такой поворот в жизни отца стал неожиданностью: он был слишком привязан к матери, и, думаю, до конца не простил отцу «измену».

С Миланой он был холодно вежлив: новая пассия отца была младше его самого. Да и с сестренкой практически не общался: такая разница в возрасте, да и обстоятельства весьма пикантные. Хотя малышка росла ангелом, и дядя Вова последние пару лет светился от счастья, внешне помолодев на добрый десяток лет.

Моя жизнь последние пять лет тоже не давала скучать: пару татуировок, экстремальный спорт, путешествия, попытки самостоятельного проживания. Один раз я даже чуть не вышла замуж за однокурсника, который клялся любить меня вечно.

Синичкин был высоким блондином без гроша за душой, но ему пророчили прекрасное будущее в театральной сфере, и он умел «гусарнуть». Лихо пил водку стаканами на спор, бил морду тем, кто, по его мнению, этого заслуживал, а еще умел красиво ухаживать.

Столько роз и серенад под окнами я не видела даже в кино, так что я была обречена влюбиться и согласиться на его суповой набор в виде руки и сердца. В семье случился переполох, мама пила сердечные капли, папа пил коньяк, а братец непроизвольно сжимал кулаки при одном упоминании Синичкина.

Когда мольбы и угрозы не подействовали, Ден вскрыл его переписки, и прислал мне, объяснив, что это «для моего же блага». Оказалось, что паренек имел на меня вполне меркантильные планы, о чем радостно сообщал своим параллельным со мной пассиям. Это показалось мне подлым, поэтому замуж я не пошла, но почему-то винила во всем не Синичкина, а свою семью.

Справедливости ради стоило заметить, что всех предыдущих ухажеров они тоже успешно «отбрыкивали», считая недостойными меня, чем вызывали мое жуткое недовольство. Отгородившись от родни стеной молчания, днем я спала, провалившись в небытие, а по ночам слонялась по улицам, пугая редких прохожих.

И надо же было так случиться, что в одну из таких прогулок меня случайно зацепил проезжающий мимо выпивший придурок на старой «мазде». Отделалась я легким ушибом, придурок лишился прав, а все родные уверились в том, что я хотела броситься под машину из-за несчастной любви. И сколько я не пыталась объяснить семье, что я совсем не Анна Каренина, ничего не вышло. С тех пор опекать меня стали еще сильнее, возились, словно с тухлым яйцом, лишь бы я снова не предприняла попыток суицида. Оправдываться мне надоело, и я махнула на все рукой. Словом, седых волос своим родителям за свою бурную юность я прибавила немало, а сама закрылась в глухую раковину и укрепилась во мнении, что счастливая любовь – это не про мою честь.

Конечно, все эти годы мы со Стасом виделись и периодически пытались начать отношения заново. Кстати, теперь инициатором все больше бы он. После позорного фиаско моего брака с Синичкиным, он, видимо, осознал, что меня «сложно найти, легко потерять и невозможно забыть». По крайней мере, моя умудренная опытом подружка Жанна именно так это и назвала. Я не была так сильна в мужской психологии, потому не спорила с ней. Тем более, ее слова оказались пророческими.

Как-то, в очередной раз вернувшись из-за границы, Стас приехал ко мне и заявил, что хочет остаться навсегда. Из его долгого взволнованного монолога, подкрепленного изрядной долей виски с его стороны, и вина – с моей, следовало, что я всегда была любовью всей его жизни. Той недостижимой мечтой, к которой он боялся прикоснуться, чтобы все не разрушить.

– Прости, что вот так свалился тебе на голову. Понимаю, тебе надо подумать. Просто знай: я всегда любил тебя, пытался затрахать пустоту в жизни другими, – с горькой усмешкой заявил Стас, привалившись к косяку балкона. – Ты и сама знаешь… Просто ты – идеал, самое светлое воспоминание жизни. То, что я буду вспоминать с теплом в сердце, если завтра придется умирать.

– Все у нас как-то по-дурацки началось, так и покатило, – попыталась я снизить градус лиричности его монолога. – То одно, то другое.

– А ты изменилась… Сам виноват, на что я рассчитывал? Сначала не хотел портить тебе жизнь, думал, что ты поспешила выдать детскую влюбленность за настоящее чувство. Потом поздно было объяснять, что к чему. Твоя жизнь понеслась галопом: поступление, новые парни, сомнительные знакомства… Странно, мне казалось, что мне нет места в твоем новом мире. А потом… Потом стало казаться, что без тебя моего мира тоже нет. И вот я здесь.

– Тебе не кажется, что мы поменялись ролями? – задала я вопрос, который мучил меня все эти годы. – Раньше я была на тебе зациклена. Я даже красивой стала, чтобы что-то тебе доказать. Вспомни, ведь я росла гадким утенком, но из всех сил стремилась стать прекрасным лебедем. Глупость страшная, но мне казалось это важным.

– Мне кажется, это из-за меня ты наломала столько дров. Учиться не пошла, этот твой Синичкин… Как представлю, что ты могла что-то с собой сделать…

И он туда же. Опять эти байки про мою склонность к суициду. Я недобрым словом помянула ездуна на «мазде», но вслух сказала:

– Не пытайся романтизировать мои сумасшедшие поступки. В каждой семье должна быть паршивая овца. Все в своей жизни я сделала сама. Если честно, я ни о чем не жалею.

– Даже о том, что у нас ничего не вышло? – Стас подошел ко мне сзади, обнял меня и заскользил губами по шее, от чего по моему телу сразу же побежали электрические токи, парализовав работу мозга. Несмотря на изрядное количество выпитого, я мягко отстранилась и, покачав головой, все-таки ответила. Хотя он и не ждал ответа.

– Я любила тебя. Может быть, по-детски, может быть, не так сильно, раз не смогла сохранить это чувство. Не знаю… Но все уже давно отболело, потому что так бывает всегда. Тебе ли не знать? После тебя у меня были другие мужчины, и даже сегодня я была на свидании, с которого ты меня, кстати, вызвонил. Пойми, я люблю тебя, но теперь, скорее, как родного человека. Я не знаю, стоит ли нам…

Стас молчал и смотрел в одну точку. В глазах – боль и сожаление.

– На что мы прожигаем жизнь, Тинка? Она же все ускоряется в геометрической прогрессии. В октябре мы ждем новый год, после сразу мечтаем о весне, с первыми днями марта планируем лето. Знаешь, кажется, жить в настоящем мне невыносимо. Хотя почему «кажется», так и есть… Впечатления, впечатления. Картинки меняются все чаще, нам хочется все больше разнообразия. Бутафорная какая-то эта жизнь, которая вытеснила настоящие мысли и настоящие чувства. Ну ее к черту!

Внезапно замолчав, Стас притянул меня к себе. Впился в мои губы и прижал меня к стене. От него пахло самым лучшим в мире одеколоном, и чем-то родным и щемяще-тревожным, от чего хотелось одновременно смеяться и плакать навзрыд. Ответив на поцелуй, я уже не могла остановиться.

Взглянул в лицо Стасу, я заметила, как подрагивать уголки его губ: он ободряюще мне улыбнулся, и я в очередной раз отметила, как он хорош собой.

Стоит ли говорить, что мы опять стали любовниками, так и не расставив все точки над «и». Но недосказанность того разговора мучила и меня, и его: я не понимала, стоит ли нам начинать отношения заново, несмотря на то, что в постели с ним про все эти мысли я мгновенно забывала. А он много работал и часто уезжал в командировки, так что отношения мы не афишировали, чтобы не сбивать с толку родню.

Я знала, что Стас хотел уехать в Штаты на пару лет, чтобы попробовать там открыть филиал семейной фирмы. Он предложил ехать с ним, но я дипломатично отказала: мне предстояло еще год учиться в университете, и я сочла это хорошим поводом. Наверное, влюбленная девушка рванула бы вслед за любимым, или любимый не уехал бы на другой конец света от той, без которой жить не может. Но мы снова расстались, молчаливо пряча глаза в аэропорту и никак не конкретизировав наши отношения. Я доучилась и пошла работать к отцу на фирму. Жизнь моя была не то чтобы слишком наполнена смыслом, но и чувствовать себя несчастной повода я не видела.

Год назад Стас неожиданно вернулся, причем навсегда или уж точно надолго. Все свои идеи он перевез с собой, и они с Деном ударились в разработки. Я, к своему стыду, радости от его приезда не испытала. В основном потому, что не знала, чего ждать от жизни. Про наши отношения, словно сговорившись, мы не заводили речь: то ли Стас не хотел на меня давить, то ли отношения ему были уже без надобности. Не скажу, что я сильно рвалась на баррикады, но эта неопределенность ставила меня в тупик.

Откровенно встречаться при нем с кем-то другим я считала неприличным, прятаться не желала, а прямо поговорить все как-то не получалось. Чего доброго, Стас решил бы, что я навязываюсь и, как приличный человек, поспешил бы сделать предложение. К тому же, я сама не знала, хочу ли снова пробовать, раз уже несколько раз не задалось.

В таком состоянии «собаки на сене» я и жила, отравляя свое существование и виня себя во всех смертных грехах. Ден вбил себе в голову, что мы два дурака, по глупости не способные договориться, и всячески пытался внушить мне, что Стас – моя половинка. Родители тоже мягко намекали, что не худо бы подумать о замужестве. А я, следуя своему дурацкому характеру и стремлению делать все наоборот, еще больше замыкалась в себе.

При встрече со Стасом мы вели себя как лучшие в мире друзья и, глядя на нас, никто бы не догадался, какие страсти бушуют внутри каждого. Именно поэтому в тот вечер я так решительно воспротивилась предложению брата позвать к себе Стаса. Ден обязательно бы смылся под каким-то благовидным предлогом, а мы остались вдвоем. И кто знает, к чему бы это снова привело. Странная штука – жизнь. Предаваясь таким мыслям, я не заметила, что последнее слово произнесла вслух, разбудив задремавшего в кресле Дена.

– Жизнь нужно прожить так, – назидательно промолвил братец, потягиваясь, – чтобы не было…

– Мучительно больно за бесцельно прожитые годы? – подхватила я, вытирая посуду.

– Нет, чтобы не было мучительно. Больно будет все равно. Не тебе, так другим. К сожалению, одним фактом своего существования на земле мы порой причиняем боль другим.

– Ты не думал составить конкуренцию Ницше? – хмыкнула я, хотя его слова неожиданно задели. Может, он прав, и я причиняю боль Стасу только одним своим существованием? По дурацкой причине – потому что не умею жить «не мучительно».

Просто радоваться каждому дню, выйти замуж за хорошего парня, родить детей, работать, сорить деньгами, в конце концов. Определиться. Такие мысли на сон грядущий были явно лишними и, устроив братца в гостевой спальне на первом этаже, я еще долго курила на балконе, завернувшись в плед и любуясь новолунием. А потом до утра не могла уснуть, беспокойно ворочаясь и ощущая какую-то неясную тоску и безысходность.