Читать книгу Белая колбаса любви - Янина Олеговна Береснева - Страница 1

Во-первых, мне не нравится, когда мне угрожают. Во-вторых, не люблю, когда гундосят. Что за театральщина? Он что, зажал нос прищепкой? Почему шантажисты всегда стараются изменить голос на манер американских сериалов, не хватает только дурацкого акцента. «Я буду Тибя убИвать». Тут я сосредоточилась на слове убивать и еще больше нахмурилась. В трубке продолжали напряженно сопеть: складывалось ощущение, что мне позвонил старый астматик или ненароком выброшенный на берег тюлень.

– Ты чего молчишь? – обиженным голосом отозвался звонивший.

– Может, вы номером ошиблись? – тактично кашлянула я, хотя такого подарка от судьбы и вовсе не ждала. Ясно, как божий день, что звонят именно мне. Вот только какие деньги? Ясно, что не гонорар за мою очередную книгу. За такие смешные деньги сейчас никого не убивают. Скорее уж поверю в убийство по любви, но это вообще нонсенс и вчерашний день. Хотя в своих книгах я как раз про такое пишу, ну так на то они и книги… Видимо, я увлеклась размышлениями, потому что гундосый астматик вконец обозлился:

– Не делай вид, что ничего не знаешь про бабло, что у твоего мужа из сейфа свистнули. Надеюсь, не все успела потратить?

Тут, видимо, ему стало трудно гундосить, он поперхнулся, пустил петуха и перешел на фальцет:

– Сроку тебе неделя на все про все, а вздумаешь чудить – мы тебя из-под земли достанем!

Пока я размышляла, что ответить, звонивший зачем-то добавил: «стерва». Видимо, разозлившись на свой фальцет.

Вляпалась я во все это примерно четыре года назад – когда вышла замуж. Теперь-то я год как вдова невинно убиенного (по мнению его соратников по общему делу) Бориса Ржевского, известного в наших краях бизнесмена и общественного деятеля. Впрочем, деятелем он стал с моей легкой руки, потому как мне хотелось вращаться в благородном обществе и совершать благородные поступки. А когда ты жена колбасного короля, то об особом благородстве речи не идет. Хотя… Деньги, колбаса и труд все перетрут. По крайней мере, Борька это повторял неоднократно и всегда довольно крякал, как будто сказал что-то чрезвычайно смешное.

Замуж я вышла не по большой любви (хотя Борис в мою любовь не просто верил, а свято веровал). Впрочем, особо насыщенной мужчинами мою жизнь до замужества вряд ли можно было назвать. Кончено, кое-какие романы, равно как и грешки молодости, у меня были. Но моему муженьку об этом знать было совершенно не обязательно. Охмурить его мне помогла моя подруга Ленка, которая была замужем за приятелем Бориса – Вовкой Саломатиным. Причем замуж она выходила за обычного студента по кличке Сало, а уж судьба и его способности сделала из Вовки видного человека. Я же милостей от судьбы не ждала, поэтому хотела всего и сразу. К тому времени я как раз закончила университет в областном центре, теперь же жила с мамулей и упорно искала работу. Ужиться с моей мамулей под силу разве что слепоглухонемому капитану дальнего плавания, оттого я и искала либо отдельное жилье, либо мужа. Тогда-то Ленка мне и сосватала «тепленького» Борьку.

В этот период своей жизни он как развелся со своей первой женой Ларисой, застукав ее с тренером по йоге. Это было ужасно банально, а банальностей Борька не любил. Он любил только колбасу. Поэтому сразу же выставил ее вон. Жену, не колбасу. Свою карту я разыграла блестяще, пару раз попавшись ему на глаза в светском обществе нашего небольшого городка, куда я была приглашена той же Ленкой. Завидев Борю, я, скромно потупив глазки, рассуждала об особенностях литературы 18 века, краснела и перекидывала толстенную русую косу за спину. Глядя на меня, он заметно глупел и по-детски хлопал глазами. А спустя месяц, на дне рождения Ленки, где я мастерски разыгрывала из себя недотрогу и даже сыграла на фортепиано собачий вальс, Борька стал просто ручным и разве что ленивый не предрекал нам скорую свадьбу. Когда я сказала, что замуж мечтаю выйти один раз и навсегда, причем венчаться хочу именно в церкви, в белом платье, символизирующем мою невинность, Борис окончательно поплыл.

Свадьбу сыграли через шесть месяцев, а всего через три года я стала вдовой и обладательницей неплохого двухэтажного особняка в престижном поселке, скромной виллы в Испании, а также некоторого счета в банке. Вот со счетами в банках как раз возникли непредвиденные проблемы. После кончины Бориса выяснилось следующее: на счетах денег кот наплакал. Содержимое сейфа в его кабинете тоже бесследно исчезло, и я даже не пыталась понять, куда именно: себе дороже. Конечно, у меня был свой счет, на нем было кое-что отложено на безбедную старость, но это были совсем не те деньги, что я могла бы получить от судьбы взамен благоверного.

Погиб Борька тоже при чрезвычайно странных обстоятельствах: машину, в которой ехал он и начальник его охраны, взорвали, так что хоронили мы урну с пеплом. Не зная, куда можно пристроить урну, я все же настояла, чтобы ее положили в гроб и похоронили на престижном городском кладбище. Ибо не может приличная вдова скорбеть над каким-то там кувшином. А вот гранитный памятник во весь рост, уложенный батареями цветов – совершенно другое дело. В такое место скорбящим вполне допускается нести свою скорбь, что я и делала с завидной регулярностью. Не хватало еще, чтобы меня заподозрили в коварстве или нелюбви к мужу.

После этого ужасного случая прошел уже год, но следствие так и не установило, кто обеспечил Борьке билет на тот свет. Конечно, периодически ему угрожали конкуренты или недруги, особенно после того, как он подался в политику и стал депутатом. После я узнала, что перед смертью Борис успел урвать крупный государственный тендер на разработку импортозамещающей продукции: белых баварских колбасок. К слову, муженек владел самым крупным в нашем крае колбасным заводом и рядом магазинов, которые теперь легли непомерным колбасным грузом на мои хрупкие плечи. Хотя магазины почти сразу пришлось продать, чтобы расплатиться с кредиторами и уладить спорные моменты.

Короче, с его кончиной история вышла мутная, после аварии меня еще долго терзали вопросами правоохранительные органы, намекая на то, что суммы со счетов и из сейфа исчезли не просто так. Я же закатывала глаза и всячески давала понять, что моя нежная душа и без того травмирована ранним вдовством. Кроме фразы «Боже мой, какая нелепая смерть, что теперь с нами будет…» от меня было трудно услышать что-то путное. Если честно, ничего толкового сообщить следствию я не могла, а соваться со своими мыслями остерегалась. Недоброжелатели и так вовсю распускали слух о том, что я сама «заказала» мужа, чтобы прибрать к рукам денежки и счастливо жить без этого олуха. И это мне еще повезло, что в это время я как раз была у мамы в Испании.

На мой взгляд, поверить в мою причастность к смерти мужа мог лишь придурок. Со стороны мы были просто образцовой парой. Конечно, не буду кривить душой, Борьку я не любила, но и от его кончины ничего не выиграла. Мы прекрасно уживались, причем каждый был занят свои делом: Борька проворачивал свои колбасные махинации, я же попробовала вести хозяйство, но в итоге заскучала и наняла домработницу. Борис днями работал, вечерами развлекался, возвращался домой ближе к ночи. По слухам, у него было даже две любовницы. Я не возражала, потому что развлекаться в казино и ночных клубах не любила, предпочитая активные виды спорта, отдых на природе и чтение. Став богатой, я маялась от безделья, ходила на теннис, в бассейн, по спа-салонам, тратила деньги в свое удовольствие. Даже прикупила небольшую виллу в Испании, где сразу же водворилась хозяйкой мамуля. Борис мамулю не терпел, поэтому ездить в Испанию категорически отказывался. Но так как к спокойной и сытой жизни я была непривычна, то от скуки заделалась писателем женских романов. За плечами был родной журфак, в душе – тоска по большой несбывшейся любви, а в голове – ветер и неуемная фантазия. Все это вылилось в первый женский роман с неоригинальным названием «Летняя симфония для контрабаса», который с Борькиной подачи опубликовали в одном крупном столичном издательстве. Неожиданно для себя и окружающих я стала в меру популярным автором, выдававшим по несколько книжек в год. Конечно, чтиво было так себе, на троечку, но домохозяйки и бабушки в очередях к врачу исправно читали мои опусы, а большего мне было и грех желать. Я не мнила себя Достоевским, ненавидела Мураками и Коэльо, реально оценивала свои возможности и потребности публики, исправно выдавала материал и считала себя вполне счастливым человеком.

Муж на мои увлечения смотрел снисходительно, пару раз прозрачно намекая, что не худо бы и о детях подумать. Наша семья представлялась ему так: тихая улыбчивая жена спокойно варит борщи, а многочисленные детишки и сам Борис (в свободное от работы и развлечений время) эти самые борщи потребляют. Я задумчиво кивала и напускала в глаза туману, как бы намекая, что нарисованная им картина для меня заманчива, и я определенно над этим подумаю. На самом деле я всячески противилась детям и намеренно тянула волынку: Борис со своей лысиной и красным носом не представлялся мне особо ценным биологическим экземпляром. Конечно, ребеночек мог бы быть похожим меня, а я, как не крути, красавица. Особенно когда высплюсь и нанесу макияж. Но рисковать как-то не хотелось.

А еще у Борьки был сын от первого брака, Петя. Видимо, глядя на своего первого отпрыска, Борька временно охладевал к теме детей, потому что Петька был совершеннейший охламон. После смерти папаши часть наследства перешла ему. Но так как денег на счетах было немного, то Петька мог довольствоваться разве что квартирой в центре, которую я оставила ему взамен на дом, машиной да долей в колбасном бизнесе. Этот 23-летний оболтус предпочитал проводить время в увеселительных заведениях и казино, соблазняя жен олигархов, за что уже неоднократно мог лишиться уха или даже органа поважнее. Папин колбасный бизнес интересовал его мало. В основном, раз в месяц, когда на его счет ложилась часть прибыли. При жизни Бориса мы с Петькой не то чтобы жили душа в душу, но и особого повода грызть друг другу глотку я не видела. После кончины мужа, сплотившись на фоне общего несчастья, мы даже подружились. Правда, он частенько приезжал погостить на пару дней, ныл и просил одолжить ему денег, когда в очередной раз вдрызг проигрывал свое месячное содержание в казино.

Я регулярно напоминала пасынку, что деньги свои я зарабатываю честным трудом, кропая книги, а ему тоже не худо бы заняться чем-то общественно-полезным. К примеру, вникнуть в отцовский бизнес: хотя бы на зарплате директора мы могли экономить. Естественно, в колбасных делах я мало что понимала, поэтому управлять заводом продолжал его бессменный директор Яков Моисеевич Есьман – редкий прохвост и жулик. По крайней мере, сам Борька о нем так и отзывался. Однако держал его на должности, ибо Яков, по его словам, был «голова». Голова у Якова и впрямь имелась, даже довольно внушительных размеров. Ее украшала лысина и маленькие бегающие глазки, придававшие ему некоторое сходство с хорьком. «Голова» часто проводила отчетные собрания, на которых говорила много и обтекаемо. Попадая на них, я беспощадно зевала и откровенно поглядывала на выход. Дела худо-бедно шли, колбасы делались, люди их покупали, а мой счет в банке понемногу пополнялся. Если честно, вникать во все дела погибшего мужа мне совершенно не хотелось, и я надеялась, что все рассосется как-то само собой.

Словом, моя жизнь текла неспешно и постепенно входила в привычную колею. Горевать о Борьке мне было вроде как не с руки: мою жизнь он осветил подобно яркой комете, оставив не то чтобы слишком приятные, но воспоминания. Лишившись квартиры в центре, я предпочла жить в нашем загородном доме, окруженном соснами и рекой. Первые полгода после смерти мужа я провела у мамули в Испании, дабы восстановить свое душевное равновесие, но возвращаться все равно пришлось: следствие велось, работа, завод и имущественные дела требовали моего присутствия. Первые месяцы я просто ездила в наш город по мере надобности, а после опять улетала к маме. Но близилась годовщина кончины мужа и я посчитала своим долгом вернуться и почтить его память скромным дружеским обедом в честь почившего. Хотя, если честно, мне просто надоела мамина болтовня и ее постоянные рассказы про испанских мачо. И я, обещав звонить, в очередной раз отбыла домой, где, как известно, и стены греют.

В данный момент я трудилась над своей десятой книгой. И так как книга была вроде как юбилейная, я намеревалась вложить в нее весь свой писательский талант. Я рвалась на части, как сердце красавицы, напрягалась, как мускулы тяжеловеса, трудилась, как вол, и периодически искрила от натуги, как короткое замыкание. Трудиться я предпочитала в комфортных условиях, для чего в своей комнате оборудовала себе закуток с письменным столом и креслом на колесиках. Отхлебнув из чашки любимый кофе, я сладко потянулась и раскрыла ноутбук. Именно в этот момент и зазвонил телефон, после чего я имела удовольствие пообщаться с гундосым. Деньги замаячили перед моим мысленным взором, суля проблемы и испытания.