Читать книгу Чудес не бывает. Книга I - Ярослав Александрович Колесников - Страница 3

28.10.2018.

Прошло чуть более 3 месяцев с начала моей службы в военной точке. На самом деле, такого ада, как описывали другие, здесь нет. Мелкие стычки с повстанцами без жертв с нашей стороны, однако тогда я ещё не знал, насколько сурово может складываться будущее.

09.04.2019.

Миротворческие действия завершены, начались сборы к отъезду. Пригнали транспорт для военнослужащих, загрузчики продовольствия для оставленных после миссии припасов. Казалось, всё сложилось отлично. Однако ничто бесследно не проходит. Жизнь словно обязана дать нам звоночек на прощание. Небо, будто бы предвещая беду, нагоняло тучи.

Резкий хлопок, звон в ушах. Картина памяти словно смазана и размыта огнем и дымом, что окружали меня. Жар, пепел и смрадный запах горючего. Писк в ушах, вызванный оглушением, давал возможность услышать ток собственной крови, что словно холодела в жилах. Артобстрел. Снаряды, способные стереть всех нас, как игрушечные модельки, расплавить, как оловянных солдатиков, оставленных у печи. Кровь на руках, умирающие сослуживцы, стресс, тревога и щенячья паника. Покров пепла, как снег в сказке, предвещал конец.

Посттравматическое стрессовое расстройство – сюрприз, дарованный войной. Бывалые ветераны кличут его просто вьетнамской, афганской, чеченской болячкой. Этот синдром впервые описал английский хирург Эркинс в 1867 году. Ранее мне довелось видеть документальный фильм о новобранцах или же в простонародье – пушечном мясе. Молодых парней отправляли в Афганистан. Из мира жизни

в мир убийств, хладнокровия и насилия. Теряя близких, люди не выдерживали, выдавая некий систематический сбой, как компьютерная программа, которая замыкается, выявляя новый ряд проблем.

Амнезия, расщепление личности, неосознанное воспроизведение предшествующих ПТСР воспоминаний. Из живого человека индивид превращается в серую биомассу. Конечно, есть несломленные. Те, кто повидал вещи и похуже. Но реальность у всех своя, у каждого свои нормы состояния рассудка.

Я нервно оглядывался по сторонам, перебегая от одного искалеченного к другому. Не о такой жизни я мечтал, не такой конец хотел описать. Спустя некоторое время вся моя одежда, руки, лицо были заляпаны кровью, что словно въедалась в память, проникая из неё в психику. Благо на помощь подоспели местные миротворческие силы, благодаря которым мы хоть как-то смогли спастись. Погибло около 50 процентов моей части. Этот вечер изменил меня навсегда.

29.05.2019.

Неделю назад я вернулся домой. Из одного ужаса в другой. Получив надежду на лечение матери за деньги, что мне выплатили за службу по контракту, я надеялся, что тот ужас был не зря, и я смогу спасти хоть кого-то. Все грёзы рассеялись, когда выяснилось, что мать скончалась за три недели до моего прибытия на Родину.

Отец, ушедший в детстве и растворившийся за входной дверью, как облако. Брат, бесследно пропавший на войне, умершая от болезни мать и я, разбившийся, разлетевшийся на осколки. Словно порванный мешок стекловолокна. Старавшийся быть нужным, полезным. Забиваясь в углы сомнений, тревоги. Все надежды, грёзы, что когда-то жили во мне, моментально угасли. «Зачем… зачем всё это… было нужно?» – нервно бормотал я, смотря в серый потолок. Всё, что я делал, оказалось напрасно. Потери, утраты, утонувшие цели… Эти мысли всё больше и больше зажимали меня в клещи.

В телефонной книге, что давно пылилась на тумбе у зеркала, сохранились контакты матери. Я провёл грубыми пальцами по гладкой обложке и открыл книгу. В глаза сразу же бросился контакт близкой подруги моей матери. Я не спеша набрал номер телефона и начал звонок.

– Алло… – устало сказал я, ожидая ответа.

– Да-да? Слушаю, – ответил женский голос.

– Рита Сергеевна, это я, Макс Костров, – ответил я.

– Ой, Максимушка, как ты там? – нервно спросила женщина.

Я замолчал буквально на полминуты, глубоко вздохнул.

– Алло? – вновь спросила женщина.

– Да… Я в порядке… Вы могли бы сказать, где похоронена моя мать? – спросил я.

Женщина вздохнула, шмыгнула носом и ответила.

– Шуваловское кладбище, четвёртый сектор, пятый ряд, – ответила женщина.

– Благодарю, – кратко ответил я.

– Максим, главное – держи себя в руках, мы рядом… – ответила женщина.

Я завершил звонок. Мы… Рядом… Я устало и наигранно улыбнулся. Только вот… Кто эти «Мы».

Я взглянул на часы. 15:27. Одевшись, я выдвинулся прочь из своей нынешней сычевальни. Вызвал такси и тронулся от подъезда моего дома до Шуваловского кладбища.

38 минут в пути. Я на месте. Предо мной предстала кладбищенская арка. Я окинул её глазами, переведя взгляд на небо. Ноги неторопливо повели меня к пятому ряду четвёртого сектора. Я проходил мимо могил, выискивая нужную мне.

«Кострова Мария Алексеевна. 25.04.1960 – 08.05.2019» – гласило надгробие, я открыл створку оградки и прошёл к могиле, присев на лавочку возле неё. В голове невольно начали проигрываться воспоминания с детства.

– Мама… Почему же всё так… – пробормотал я, закрывая рот ладонью.

По щекам покатились слёзы. Я устало закинул голову к небу и повторил вопрос.

– Почему же всё так?

Я вернулся домой около пяти вечера. Попытка дозвониться брату, что не увенчалась успехом. Раз вернулся я, то и остальные должны были вернуться. Я двинулся к месту военной комендатуры, авось что-либо узнаю.

Меня встретило старое трёхэтажное здание, штукатурка которого начинала помаленьку осыпаться наземь. Я окинул здание взглядом и зашёл внутрь. В коридоре находилась небольшая стойка, что-то вроде регистратуры, за которой сидел очередной офицер в фуражке. Я подошёл к нему.

– Здравствуйте, недавно я вернулся со службы, офицер Костров, четвёртая дивизия. Я хотел бы узнать о тех, кто ещё задерживается с возвращением, – сказал я, глядя на него.

Он поднял на меня взор, покачал головой.

– Здравствуйте, боюсь, что мы не можем разглашать подобную информацию, даже учитывая то, что вы являетесь офицером, – ответил он, вновь уткнувшись в какие-то бумаги.

– Кхм. Но хотя бы об одном человеке… Костров Артём Викторович, мой брат. Я хотел бы узнать о нём, – вновь сказал я.

– Тс… Дивизия? – спросил он, не отводя взгляда от бумаг.

Я вспомнил звонок брата после его прибытия на службу.

– Пятая дивизия, 2013 год, – ответил я.

Он отошёл от стойки, зашёл в какой-то кабинет. Прошло около пяти минут, после чего он вышел из кабинета, вернувшись на своё прежнее место.

– Так-так… К, Костров… Костров Артём Викторович. Пропал без вести, – сказал он, взглянув на меня.

Тело словно окоченело, мир начал блекнуть и наклоняться в бок. Я припал к стене, находя в ней опору.

– Ч… Что… – не договорил я, как офицер продолжил.

– В 2014 году, соответствуя рапорту, его отряд не вернулся с миссии.

Я схватился за голову, поблагодарил офицера и рванул прочь. Пропал без вести… Пропал без вести… Глубина, глубина… Почему же всё так?

Голову полнили мысли, которые словно тяготили меня, припуская к земле. В памяти въелись слова подруги матери: «Мы рядом.». Кто эти мы, если никого не осталось… Никому и подавно не сдался пережиток серого прошлого. Хотелось тишины и уединения, тёмная пелена в глазах, напоминающая помехи ретро-телевизора, не покидала меня. Я вернулся домой и пал на диван.

Человеческое сознание – удивительная вещь, которую в точности не могут описать даже величайшие психологи. Это словно универсальная программа, код, который пишет сам человек. Оно устроено так, что все наши переживания рано или поздно оборачиваются против нас самих же. Так случилось и со мной.

Вина, что ранее не отговорил брата от службы, не спас тех, кого мог, за смерть матери, которую я оставил одну, в надежде заработать ей на лечение. Наверняка бы нашлись те, кто успокаивал бы меня и говорил, что мои цели были благородны, что я всегда пытался помочь и быть полезным.

Конечно, горевать о прошлом глупо и бессмысленно, ведь оно на то и прошлое, изменить его никак не получится. Однако в тот момент моё сознание дало окончательный сбой, вызвав у меня новую волну бесконечной меланхолии. Углубляющаяся депрессия, что будто бы заставляла мои мысли, воспоминания тлеть изнутри, изнуряющая тоска и безнадёжное существование.

Жизнь человека в его руках, но иногда кто-то должен помочь другому и протянуть ему руку помощи. У меня же… никого не осталось… Хотелось, чтобы всё это был просто длинный страшный сон… хотелось бы… Конечно, можно было бы попытаться наладить свою жизнь, вставляя каждую деталь конструктора на свои места, но ничего не получится собрать, если сам конструктор сломан, а его детали навеки утеряны. А верить в то, что получится что-то склеить – напрасно, впустую. Существует не так много вещей, заслуживающих веры.

11.07.2019.

Становилось только хуже, дни сливались в один, окружение, краски жизни словно выцвели, оставив лишь черно-белые стандарты. ПТСР осложнялось угрызением совести, пропадали отрезки памяти, а порой я и вообще мог бездумно залипать в потолок чуть ли не часами. С момента возвращения прошло полтора месяца. Жалования с контракта хватало, чтобы обеспечить мне жизнь некоторое время без работы. Я выходил из дома лишь за продуктами и сигаретами. Других резонов вылезать из берлоги не было, а может, просто и не хотелось.

Шли дни, недели. Как бы я ни пытался успокоить себя, встать на новую тропу никак не получалось. Словно паранойя изгрызает сознание, оставив в рассудке лишь непроглядное бельмо. Потеряны не мать, отец, брат. Они просто ушли, растворились за пеленой жизни. Потерянным здесь был только я. Горевать о прошлом – смысла нет, оно потеряно, утрачено, забыто. Впереди будущее, серое, холодное, но будущее.

Я вышел на балкон и закурил, прохлада после дождя, лёгкий, словно убаюкивающий ветерок. Небо сегодня какое-то чистое, равнодушное, словно так и показывает, какое я ничтожество по сравнению со всей Вселенной. Под балконом 10 этажа проносились машины, где-то слышались возгласы шатающейся молодёжи.

Туман, скрывающий от моего взора крыши многоэтажных коробок, словно прячет перспективы моей дальнейшей жизни. Городская дорога, ведущая словно куда-то за горизонт. Хотелось просто идти по ней, в надежде, что там я найду новый мир без ненависти, подлости, ошибок. Надеясь, что в том мире всё будет иначе, не как в этом. Надеясь, что там можно будет изменить себя, распластав свою старую картонную гримасу по влажному асфальту.

Было бы хорошо вновь окунуться в юность, бурную, кипящую. Выйти во двор, а там лето, яркое, солнечное и с красками. Потянуться к солнцу, схватиться за ниточку счастья. Постараться исправить всё, что я делал не так. Если бы я только видел, понимал, что ослеплён грёзами о перспективной работе. Если бы я видел, как малозначима медаль за обучение, красный диплом, как малозначим и сам я. Представил себе картину, стою, держа в руках красный диплом, на ленточке болтается золотая медаль, но я совершенно один. Один среди всего населения, словно соринка в глазу. Может, все мои ошибки – преступление, а гнетущее одиночество – наказание от Высшей Справедливости. Может, я мог бы исправить всё, наладить, проложить новый путь и раствориться за непроглядной белой пеленой в новом мире.

Я даже пытался связаться со старыми знакомыми, надеясь на то, что в них найду успокоение. Но все, кого я знал, разъехались по другим городам, завели семью и живут. Живут… А что значит жить, быть живым? Ощущать мороз, тепло, иметь биологические потребности? Конечно, нет, философия и её основы, заложенные в каждого человека, так не считают. Жизнь словно огромная ценная шкатулка, куда ты кладёшь всё себе дорогое: память, друзья, любовь, счастье. У меня же не было ни шкатулки, ни её возможного составляющего, хотя можно было бы и себя запихать туда, закрыться и никогда не вылезать, пропасть, кануть в Лету.

28.08.2019.

На старую почту, заведённую ещё в далёком 2009 году, пришло сообщение от неизвестного отправителя. Я лениво потянулся к мышке и открыл письмо. Встреча выпускников 31 августа. Может сходить, проветриться? Жизнь в четырёх стенах давно стала для меня родной, тишина, пыль, писк в ушах и заоконный шум мегаполиса. Всё рано или поздно надоедает. Губительное одиночество, не зря его называют болезнью.

Довелось залезть в шкаф, в поиске костюма. Будь всё хорошо, если бы на меня не вывалился семейный альбом, в котором также в картонных рамочках были фото из моей дивизии. «Ну здравствуйте, мои призраки прошлого…» – пробубнил под нос сам себе, поднимая альбом с пола. Я и вовсе не собирался брать и разглядывать его, пытаться ещё больше усугубить положение моего больного сознания. Но и оставить его пылиться не мог, что-то словно подталкивало меня на это.

Первое фото: маленький я, новорожденный брат и целая семья в сборе с улыбками на лицах. По лицу невольно покатилась слеза, вторая, третья. Второе фото: Мне четыре года, обыденное семейное фото. Третье фото: Мне шесть лет, брат, приобнимающий меня маленькой ладошкой за плечо, позади нас, с явно натянутой улыбкой, сидела мать. А отец? Отец ушел. Последнее фото: За три года ухода брата на службу в горячей точке. Последнее семейное фото, выцветающие краски, серые блики, но живые люди, дорогие и единственные. Моя семья.

Прошло достаточно времени за разглядыванием альбома, успело стемнеть. Слегка отодвинув штору, выглянув покурить, я понял, что сделал только хуже. Моё сознание просто не выносит всего случившегося. В глазах буквально на мгновение раз за разом мелькают фото из альбома, писк в ушах от нерушимой тишины в квартире.

От жизни больше ничего не хотелось. Я просто стоял и смотрел вдаль раскинувшегося Петербурга. Серый город, объятый бренностью и рутиной. Бетонные коробки, вечно теснящиеся со старыми деревяшками. Дорога, ведущая куда-то за горизонт. Комната, застывшая от холода открытого окна. Тёмные шторы, защищающие сыча-затворника от внешнего мира и солнечного света. Серые стены, в которых я нашёл удовлетворение. Ранее родственная тишина, ныне же, перемешавшись с гулом собственных мыслей, давит на виски. Тоска и безнадёга. «Жизнь сыграла со мной злую шутку, да, призраки прошлого?» – спросил я у самого себя и натянуто улыбнулся.

Апатия давала о себе знать. Мне было безразлично абсолютно всё: перспективы, дальнейшее, происходящее, да и собственное существование меня порядком утомило. В полу-рассудке, потерянный в лабиринте собственного сознания, я отчаялся. Взял канатную верёвку, что когда-то спёр с дивизионного склада, затянул петлю, устроив некое подобие виселицы на штыре от люстры. Старая деревянная табуретка поприветствовала меня своим скрипом. На шее уже затянута петля. Не о таком я мечтал, не о таком грезил в юности, не такой конец хотел встретить. Что ж, пожалуй, мне пора.

Немного наклонив табуретку, я услышал звонок в дверь. В такое время, да тем более ко мне? Я решил удостовериться, а вдруг за дверью брат? Живой и здоровый, просто опоздал с выездом на Родину? Не пропадал без вести, не отправлялся ни на какую миссию. Скинув петлю, отрезав её от штыря люстры, я ринулся к двери, ослеплённый глупой надеждой. Последней надеждой…

Я распахнул дверь. Подъездный сквозняк пробил мне в лицо прохладой, но ничего более. Тишина, никого. Может, ребятня балуется? Стандартное развлечение в нашей стране. Угрюмый и разочарованный, я попёрся к кровати. Не хотелось абсолютно ничего, лишь вечной непроглядной темноты и тишины. Я привычно уставился в потолок, слегка закрывая глаза, раз за разом повторяя себе лишь одно: «Почему нельзя всё изменить, отмотать, переиграть сцену?». Мегаполис стихал, уставший город ложился спать. Уснул и я.

Мне снился сон, ныне же – грёзы моей жизни. Я, отец, брат, мать. Все в сборе, счастливо живём. Хоть и отчасти, краем сознания я понимал, что это сон, но всё же поддался своей наивности, желая хоть немного побыть с семьёй.

Было бы так всегда. Уснуть навсегда и жить, творя во сне всё, что только вздумается. Мне не хотелось чего-то большего, по типу миллионов долларов, яхт. Жизнь проживал по принципу «не бегай за большим, довольствуйся малым, пока вся твоя дорога к большему не превратилась в зыбучий песок». Зайти за этакую пелену возможностей сна, поселиться там и не просыпаться.

31.08.2019.

Настал день, когда был хоть какой-то повод выбраться из своей пригретой сычевальни и выйти в люди. Я проснулся после полудня, у меня было ещё около четырёх часов до выхода из дома. В окна бил дождь, за оконным стеклом подсвистывал ветер, разносящий листья, сырость и свежесть. Подумаете, плохая погода? Мне же, наоборот, нравились уныние, тоска, хранящиеся в такой погоде. В ней находилось место и мне, в покое, тишине и одиночестве.

Можно было сказать, что я был рад встрече выпускников, вернее, тому, что появился резон выбраться из дома. Хоть какое-то общение с людьми. Может, найдутся друзья, восстановится круг общения, и жизнь медленными оборотами вновь обретёт краски.

Серое небо, неслабый дождь, порывистый ветер. Я шёл по тротуару, шаркая подошвами и собирая влагу луж в ботинки. Сладко-сизая отрава, заполняющая мои лёгкие, расслабила меня ещё больше. Возможно, даже появились надежды на хорошее времяпровождения сегодняшнего дня.

Прошло 35 минут. Я был на месте. Высокие колонны, пошарпанные от времени, отваливающаяся штукатурка. Внутрь ВУЗа заходило множество людей. Я даже попытался разглядеть кого-либо, постараться, авось узнаю кого-нибудь. Однако, с тех пор прошло ни много ни мало шесть лет. Я не стал избегать толпы и зашёл внутрь.

Пахло краской, заведение готовилось встречать в сентябре новых студентов. Не став сдавать пальто, я выдвинулся к указанному кабинету. Испытывал ли я волнение? Чёрт его знает, скорее, нет, апатия глушила его.

И вот я иду по слабоосвещённому коридору, вспоминая происходящее внутри этих стен. Воспоминания прошлого, счастливого, ослеплённого юностью минувшего. Услышав достаточно громкие разговоры у нужного кабинета, я словно канул в прошлое, вспоминая, как раньше заходил в аудиторию. Молодой, дурной, а сейчас – здоровый бородатый мужик. Немного глупой иронии не помешает. Я медленно открыл дверь и зашел внутрь. Множество незнакомых людей уставились на меня.

– Ма-а-акс, ты?! – донесся чей-то крик из толпы.

– Да ладно, Костров что-ли? – заговорили люди, началась суматоха.

– Я – Макс Костров, – суховато ответил я, честно обрадовавшись тому, что меня ещё кто-то да помнит.

Куча незнакомых лиц словно набросилась на меня, называя поочередно свои имена. Сказать то, что они кардинально изменились – ничего не сказать. Я не узнал почти никого, однако испытал искреннюю радость при виде лучшего друга своей юности – Степана. Пожалуй, стоило завести с ним общение в первую очередь.

– Ну привет, мой старый забытый друг, – с улыбкой произнёс я.

– Да ладно, сам Максим Викторович, собственной персоной. Я думал, ты свалил куда-нибудь. Перспектив с красным дипломом у тебя было много. Ну как ты, как обустроился в жизни? – быстро протараторил Степан.

Рассказывать Степану о своей жизненной ситуации мне не хотелось, не хотелось перебивать радостное настроение своими унылыми и серыми переживаниями. Пришлось лгать.

– Да как сказать, устроился в перспективную компанию. Но сам понимаешь, как бывает у программистов, постоянная конкуренция с другими компаниями. Впоследствии – банкротство и сокращение сотрудников. В конце концов устроился в другую компанию, менее перспективную, но с неплохим достатком, – сказал я, было необходимо как-то выкрутиться.

– То-то вижу, что не из бродячих ты псов. А что как бык выглядишь, широкий такой? – с интересом спросил Степан.

– Да так, в фитнес ранее заглядывал частенько. Сам-то как? Остепенился? – переводя тему, спросил я.

– Да, не поверишь. Свела судьба с Виолой из параллельной группы. Работаем в одной компании, небольшой, но что есть, – ответил Степан.

Во время разговора к нам иногда подходили и другие одногруппники, заваливая нас подобными же вопросами. Как оказалось, я один из них холостяк. Нам по 28—29 лет, в такие годы у каждого семья.

Мы ещё продолжали общение на протяжении 15 минут, пока не раздался звонок – сигнал начала церемонии встречи со старыми преподавателями. На самом деле, я даже смог приглушить свою жизненную побитость и апатию после общения со старыми знакомыми. На душе было определённо легче, чем раньше.

С момента звонка прошло ещё около минуты. В кабинет по одному, выстраиваясь в ряд у доски, начали заходить наши преподаватели. На лицах засияли улыбки. Преподаватели рассказывали о жизни нынешних студентов, вспоминали нас. Порой становилось даже весело.

Я словно вновь окунулся в былое, на лице появилась улыбка. Стало душно, я решил перевести дух и выйти покурить. На улице всё также шёл дождь. Я сел на высокий поребрик у входа в ВУЗ и закурил, впервые за многое время наслаждаясь настоящим. Дождь, бьющий словно обертонами по каменной плитке, успокаивал меня. Из ВУЗа вышел человек, в тёмном пальто и длинном капюшоне, так что его лица я разглядеть не мог, да и узнал бы я его? Он подошёл ко мне и, протянув руку, сказал: «Что ж, скоро увидимся, Максим.».

– Извини, не узнаю тебя, все изменились, узнать кого-то из старых знакомых очень трудно, – сказал я, пытаясь разглядеть незнакомца.

Лица не видно. Однако из-под капюшона в какой-то момент на меня обратили взор серые глаза, в точности похожие на мои.

– Да ничего страшного, сколько же времени-то прошло… – сказал он.

Мы пожали руки, после чего незнакомец двинул прочь и растворился в сумерках.

Особо не думая о незнакомце, я докурил, выкинул окурок за спину и поплёлся обратно внутрь. В аудитории всё также продолжалась церемония встречи бывших студентов и преподавателей. Я сел на своё место, пропуская мимо ушей пламенные речи. Мне не верилось, что сейчас я могу хоть как-то находиться в социуме.

Я настолько ушёл в свои мысли, что время остановилось. Все стихли и, словно восковые фигурки, застыли на месте. Резкая пронзающая боль в шее. Свет погас. От волнения я начал чуть ли не задыхаться, пытаясь найти всему логическое объяснение. Может, розыгрыш, обморок от духоты? Попытался оглядеться. Ничего. Я не видел даже своего тела, сплошной чёрный мрак и тишина.

Вдруг из темноты чей-то взор. Серые глаза. Незнакомец в пальто?

– Ну здравствуй, Максим. Вот мы и свиделись, – прозвучало у меня в голове.

– Ч-ч-что это за место? Где я, что со мной, что случилось?! – нервно бормотал я.

– У этого места нет названия, оно не имеет конкретного географического расположения. Считай, что ты просто в чёрной комнате без окон и дверей, так будет легче. С тобой, да что с тобой могло произойти, ты в порядке. Моё имя – Харон. И, возможно, я тот, кто сможет тебе помочь, – сказал незнакомец.

– Ни черта не понимаю, всё это, как дурной сон, как я мог осознано переместиться сюда. Вероятно, я просто уснул под бормотание людей в кабинете, – вновь отговаривался я.

– Со временем привыкнешь. Скажи, Макс, ты правда считаешь, что ты – сыч, который в последнее время сходит с ума от жизненных потрясений, сейчас сможешь начать жить с чистого листа? Пойми, в жизни ничего не проходит бесследно, и её стоит принимать такой, какой она является, – сказал Харон.

В глазах вновь раз за разом начали мелькать картины прошлого.

– Всё, что я мог – прийти сюда и хоть как-то попытаться наладить происходящее в моей жизни, наладить круг общения, прошлое поболело бы и исчезло, – сказал я.

– Эх, Макс, дурак ты ещё тот. Каждый человек, я, ты состоим из прошлого, из того, что нас сформировало такими, какими мы являемся, – сказал Харон, вновь заглянув мне в сознание.

С начала появления здесь мне стало спокойнее, по крайней мере, жизни меня, наверное, никто не лишит. Да и боюсь ли я умереть? Нет. Просто факт неизвестности выдвинул мне страх.

– Так к чему это я, мой дорогой друг. Я и ты здесь не просто так. Я знаю, что тебя гнетёт твоё обреченное существование. Грёзы, старания и всё напрасно… А если бы была возможность всё изменить, чтобы ты сделал? – спросил Харон.

– Что бы я сделал? – спросил я самого себя.

В памяти предо мной предстали мои призраки прошлого, мной одолело отчаяние, глупое, жгущее изнутри.

– Вероятно, постарался бы всё исправить, я знаю, что всё случившееся принесло огромный вред моей психике. И, вероятнее всего, я сейчас лишь просто серый массив, краски которого растворились в один момент. Вернул бы брата, спас мать. Хоть что-то, что смогло бы заставить меня жить, – ответил я.

– Так вот каковы твои нынешние грёзы. Ты же знаешь, что о прошлом горевать нет смысла, его не вернуть. Твои же слова. Неужели ты не следуешь своим же принципам? – спросил Харон.

– Было бы всё так просто, горюю ли я? Нет, просто от одной мысли, что я мог хоть как-то исправить случившееся – меня начинает ломать изнутри, виски словно сдавливаются, зажимая моё сознание в клещи и изнуряя его тоской, – сказал я, невольно вспоминая жизненные огорчения.

– Понимаешь, Макс, твоё психическое состояние – не в самой лучшей форме, ты и сам это прекрасно осознаешь. Ты не можешь контролировать свои отголоски прошлого, и с каждым разом это всё хуже и хуже сказывается на тебе, в первую очередь ты неосознанно винил себя, делая лишь хуже, – сказал Харон, будто бы набирая темп.

– Я знаю, был бы выбор… – промямлил я, глядя в непроглядную чёрную пустоту.

– Я тебе его предоставлю, по старой памяти, – сказал Харон, будто подмигнув мне из темноты.

– Понимаешь, ни это место, ни происходящее с тобой или мной наукой не опишешь, правильней сказать, что наука ещё не на должном уровне. Это относится как к психологии, так и к квантовой теории. Настанет время, я расскажу тебе об этом, – сказал Харон.

В происходящее верилось с трудом, но из всей жизненной безысходной ситуации выхода я не видел, поэтому решил схватить хоть какой-то шанс.

– Ладно, свидимся ещё. Совсем скоро, – промолвил Харон, удаляясь из моего сознания.

Темнота в глазах отступила, и я вновь оказался в кабинете. Будто бы ничего и не произошло, люди всё также общались. Посмотрев на часы, я убедился, что разговаривал с Хароном одну секунду реального времени.

– Ну и бредни… – сказал я сам себе, помотав головой по сторонам.

Прошло ещё около часа, как люди начали расходиться. Пошёл и я. Надо было обдумать, осмыслить всё, что произошло. Кто этот некий Харон, где я был? Что он имел в виду под возможностью всё изменить? Голова гудела. Мне и самому казалось, что всё это плод моего мимолётного воображения. Однако всё осознание, общение, нахождение там ставило под сомнение все мои отговорки.

Я брёл по тёмной безлюдной улице, всё также осыпаемой дождём, шелест листьев помогал мне сосредоточиться на мыслях. Верю ли я сам в то, что могу просто забыть о всём произошедшем и начать новую счастливую жизнь? Нет. Я понимал это всегда, а все мои попытки были лишь последним огнём надежды. Закурил, затяжка, вторая… Я не мог сообразить, придумать связь между мной и Хароном. Меня он называл другом, а его я знать не знаю, ни лица, лишь серые глаза, напоминающие что-то угасшее из моего рассудка.

Зайдя в дом, я сразу улёгся на кровать, голова гудела после странного визита незнакомого друга, да и после всей встречи студентов – сил не осталось. Засыпая, я всё также думал, какую же шутку со мной сыграет судьба в этот раз?