Читать книгу Потустороннее - Ярослав Эклс - Страница 2

ПОТУСТОРОННЕЕ.

1970 год.

– Эван, Эван проснись, пора в школу, – почему моя мама должна своим приятным голосом начинать утро с такой отравляющей фразой? Поворачиваюсь на другой бок и накрываюсь одеялом с головой. Желания вставать ровным счетом никакого.

– Я знаю, что ты проснулся, – отвечает она, – у тебя есть несколько минут на то, чтобы поднять свой зад, прежде чем тосты окажутся в твоей тарелке, и из горячего завтрака превратятся в холодное невкусное нечто.

Она уходит, а теплая кровать так и манит остаться в ней на все оставшееся утро. Не люблю школу. Да кто её вообще любит?! Учителя задают много домашки, Гайлс – главный рыжеволосый хулиган со своими прихвостнями, снова отберут деньги, а может опять запрут где-нибудь. Лучше, конечно, посидеть в тесном ящике, чем тебя изобьют на глазах у девчонок, и потом придется стыдливо прятать глаза.

– Ты же знаешь, что так или иначе тебе придется вставать, – уже другой знакомый голос берет ситуацию в свои руки.

Я сбрасываю одеяло и встаю.

– Вот, Эви! Я встал, доволен? – Спрашиваю, и выискиваю свои тапочки после вчерашнего футбола ими перед сном. Мой друг полная копия меня, близнец. Проблема лишь только в том, что его вижу только я, а родители и сестра нет. Хотя мой психолог назвал это редким случаем, тем не менее, вполне естественным для моего возраста.

– Молодец, а теперь оденься, а то эта пижама с медведями мне не нравится, – отвечает он.

Достаю из-под кровати свою обувку, которая с течением времени покрылась паутиной.

– Как думаешь, внутри паук? – Спрашиваю я, но Эви уже пропал. Он всегда любит приходить и исчезать, как и когда ему вздумается. Пожалуй, тапочки надо выкинуть, а то там, наверное, паук спит или даже паучата ждут маму. Брр, надо вернуть это на место.

Чищу зубы и, сев на пол, открываю черный ящик с оранжевыми ручками. Кажется, Эмми снова была тут, а иначе не знаю, как объяснить наличие какой-то продольной белой штуки с одной полоской. Я видел, как она пару раз заходила в туалет с упаковкой таких, и потом почему-то прячет в ящике с инструментами, который когда-то принадлежал моему отцу. Лично я тут прячу свой игрушечный магнум, пару бейсбольных карточек с игроками «Бостон Рэд Сокс» питчером Джимом Лонборгом и Кэтчером Карлтон Фиск. Они весьма ценны для меня.

Достаю следом пару гильз, что я нашел в лесу, когда моего воздушного змея унесло прочь. Сегодня обменяю их на карточку с Карлом Ястрземски у своего нового знакомого в классе. Новичок оказался не таким уж тихоней. Сразу зарекомендовал себя как превосходного бьющего в бейсболе. Тренер даже сам подошел к нему и попросил вступить в нашу команду, которая является просто середнячком в городской школьной лиге.

Спускаюсь вниз, уже одевшись в потертые, но любимые джинсы и белую футболку, которую мама постирала и погладила с вечера. Всегда любил этот цвет, ибо он идеально сочетается с моими черными кедами в белую полоску, которые я смог купить сам, продавая печенье скаутов.

– Ты вовремя, – отвечает мама, ставя тарелку на стол, где уже лежат вкусные, запеченные тосты. Осталась только одна вещь, которая сделает этот день еще чуточку лучше.

– А где шоколадный сироп? – Спрашиваю я. Тут же на стол ставится пластиковая бутылка с изображением рыженького паренька, лицо которого измазано пастой. Хорошо, наверное, быть популярным. Твое имя на этикетках, наверняка вся комната заставлена игровыми автоматами, а еще, наверное, есть почти все биты и мячи, подписанные лучшими игроками бейсбола в мире.

– Фантазер, о чем задумался? – Эмми пришла, тем самым прервав мысли о том, как живут богатые дети. Лично у меня одежда от сына маминой подруги, который старше меня на два года. Немного стыдно первое время, но потом одежда как-то роднится, и можно носить спокойно.

– Да ни о чем, – отвечаю я. Я как-то рассказал ей, что у меня есть оружие против пришельцев, так она не отнеслась к этому серьезно. Поэтому, больше Эмми я ничего и никогда не скажу, пусть её изжарят инопланетяне своими бластерами.

– Мам, мне нужно два бакса, – заявляет сестра. Два доллара. За такие деньги у мистера Брауна можно купить вкусные тянучки. Мама, конечно же, даст ей эти деньги, ибо как мне объяснили: «так как она уже взрослая девушка и у неё есть свои потребности». Скорее бы мне тоже пятнадцать, чтобы у меня была своя машина, деньги.

Выхожу на улицу. Рюкзак на спине, где лежат завтрак, пара учебников и те самые две гильзы охотничьего ружья. Живем мы в тихом районе, где шум мотора отдаленно можно услышать за пару кварталов отсюда.

Вдруг до меня доносится рычащий звук автомобиля, из-за угла выворачивает красная машина. За рулем сидит Стив в своих новомодных черных очках. Ветер развевает Стивены каштановые волосы и ворот клетчатой рубашки. Его автомобиль «Ford Falcon» был подарен отцом на день рождения. Все, что я знаю – это то, что он очень, безумно богатый. Будет классно, если Эмми выйдет за него, и нас заберут жить в большой особняк.

– Привет Эван, – он остановился напротив меня, и протягивает руку, с которой свисают часы на кожаном ремешке. Наверняка эти часы стоят дороже меня.

– Здорова, – бодро отвечаю я, и пожимаю его руку. Он снимает очки, его карие глаза смотрят мне за спину. Оборачиваюсь. Из дома выходит Эмми. Мне кажется, что почти вся существующая у нее одежда – это короткие шорты, футболка и кеды, ибо только в них я ее всегда и вижу.

– Давай малый, не скучай, – отвечает Стив, снова надевая свои очки и улыбнувшись своей белоснежной улыбкой, заводит двигатель.

– До вечера братец, – с этими словами сестрица прыгает в машину. Они уезжают, а мое внимание приковывает школьный автобус, который, как желтая черепашка, плетется не спеша к моему дому.

Наконец он останавливается дверьми напротив меня, и те с грохотом открылись, донося до меня искрящийся смех детей, едущих в школу. Видимо, это мой персональный ад.

Я поднимаюсь в салон автобуса. Десятки глаз смотрят на меня, и мне не особо приятна такая популярность. Направляюсь в самую заднюю часть автобуса, где как раз заприметил свободное место.

– Привет Эван, – отвечает Николь, отвлекшись от беседы со сплетницей Викторией. Она красивая, но странная. Девочки все странные.

Неожиданно чувствую препятствие, ибо шаг дается с трудом. Падаю и ощущаю, как больно моему подбородку. Волна смеха охватила весь автобус, но главный смех исходит от зачинщика – Гайлса.

Быстро поднимаюсь и сажусь на свободное место. Футболка, которая была идеально белой, стала теперь грязной, с продольными полосками от пола. День окончательно испорчен.

– Встань и врежь ему, – голос Эви доносится откуда-то из автобуса, но я его не замечаю. С ним лучше не разговаривать при посторонних, ибо его никто не видит, кроме меня конечно.

Смотрю на свое отражение в окне, откуда Эви смотрит на меня неодобрительным взглядом.

Делаю вид, что не хочу замечать его.

– А ну встал. Подошел. Ударил, – настойчиво требует он. Ему-то проще говорить, сдачи получу я, а не он, да и страх физической боли меня как-то угнетает.

Эви растворился также внезапно, как и появился. В отражении был трусливый кролик, который любит бейсбол и белый цвет одежды.

Автобус останавливается у школы. Обитель знаний, спорта, невкусной еды в столовой и хороших игр на переменке. Я не спеша волочусь в потоке желающих покинуть автобус.

– Прости Гай, – ответила Николь, которая вышла из автобуса.

– Ты совсем что ли? Ты наступила на мои новые кроссовки, – кричит на неё этот рыжеволосый ублюдок.

Я выхожу из автобуса, и вижу, что бугай перегородил дорогу Николь, а рядом стоят его прихвостни и лыбятся.

– Сколько еще раз мне извиняться? – Спрашивает девочка дрожащим голосом, чуть ли не со слезами на глазах.

Сердцебиение учащается, комок страха подкатывает к горлу. Ладно, время вспомнить какие-то фильмы. Главное мне первым ударить, а дальше нас должны разнять.

Кладу рюкзак на газон и подхожу к парню со спины. Он выше меня на голову и крупнее тоже. Говорят, что он копия своего отца, который сидит где-то в тюрьме за убийство.

– Г… Гайлс, – обращаюсь я к нему. Но то ли у меня голос тихий, то ли он увлекся.

– Гайлс! – Произношу его имя так громко, что даже испугал сам себя.

Тот оборачивается и улыбается.

– Смотрю, новый стиль пришелся нашему другу по вкусу. Тебе идет, Эван- отвечает он, и его дружки оценили шутку одобрительными смешками.

Сжимаю кулак и резко бью его по лицу. Он падает, а я начинаю махать рукой от неимоверной боли. Наверное, я её сломал.

– Ты покойник! – орет он мне. Николь тем временем стремительно бежит в школу, и оглядывается, не убили ли меня еще.

Хватаю рюкзак, срываюсь с места и бегу, куда глаза глядят. Бейсбольные тренировки приносят свои плоды, тем тварям будет непросто меня догнать, но плохо, что он не учит избивать этих гадов.

Я бегу так быстро, как только могу. Позади доносятся крики Гайлса и его друзей. Мне кажется, что с моей скоростью мне место в легкой атлетике. Но, возможно, просто желание не быть убитым сейчас всё решает.

Сворачиваю на пустынную дорогу, где никто не проезжает бог знает сколько лет после того, как закрыли мясницкую фабрику из-за нарушений. Вижу забор, который открыт. Надеюсь, что охранник меня укроет. Во дворе замечаю машину. Господи, это же тачка Стива. Надеюсь, что драться он умеет.

– Стив! – Кричу я, но только тишина и мои шаги отдаются эхом в ответ.

Множество помещений с навесными замками. Куда же он с Эмми ушел то? Выхода нет, и будет мое тело тут лежать. А я еще не целовался с девочкой, не обвинил их во всех грехах, не стал звездой бейсбола. Господи, за что?

Замечаю дым из трубы со стороны одного производственного здания.

Забегаю в цех, ибо только там была открыта дверь. Внутри темно, но тусклая лампочка впереди дает понять, что здесь работают, да и слышно, что где-то гудит какое-то устройство. Вдоль стены расположены различные мусорные контейнера и прочее тряпье.

Поворачиваю за угол, здесь железная дверь с окном.

Внутри кто-то есть. Ставлю под дверь, два красных сломанных кирпича, которые то и дело крошатся, осыпая все вокруг красноватой крошкой. Поднимаюсь.

Обезглавленные тела Эмми и Стива висят на мощных крюках. Человек в фартуке и с противогазом пытается снять часы с тела парня моей сестры. Двое других начинают раздевать их и зачем-то смазывают тело каким-то раствором. Огромный мясницкий нож, какой только можно увидеть в фильмах ужасов, окончательно добивает во мне всякие зачатки смелости. Делаю шаг назад, но забываю, что стою на кирпичах. Падаю, и весьма громко.

– Ты где, урод? – Гайлс уже кричит на улице, и видимо его дружки отстали.

Я ныряю в ближайший мусорный бак, и через трещину в ней, вижу, как рыжий хулиган мечется по двору. Вдруг по коридору на его крики выходят двое в противогазе. От них несет какой-то кислотой.

Странно, но один из них, куда-то нажимает, и ворота закрываются, отбив окончательный путь отхода.

– А вы еще кто? – Гайлс без страха стоит и пытается понять кто перед ним. Один хватает его за руки, но он пытается вырваться. Другой достает нож и засаживает ему в живот. Я окончательно забиваюсь в углу контейнера, и мне становится страшно. Эмми, Стив, теперь еще и Гайлс…

Наблюдаю через отверстие. Один волочит его по полу прямо в ту ужасную комнату, оставляя на земле огромный кровавый след, протянувшийся до самого места пыток. Гайлс хоть и был ублюдком, но мне его жаль. Мама парня, наверное, станет пить еще больше, когда узнает, что единственный сын погиб по вине этих тварей. Стив же не единственный сын у дяди Джозефа, так что горевать, я думаю, долго в их семье не будут. Но вот для моей матери смерть Эмми будет очень тяжелым ударом. Сначала при загадочных обстоятельствах много лет назад пропал отец, его изуродованное тело с множеством ножевых ран позже нашли за городом, теперь вот любимая дочь. У меня с сестрой не было особо теплых отношений, но я все же буду скучать по ней. В нашем доме будет не хватать искрящегося смеха Эмми, ее постоянных подколов в мою сторону… А как она любила рукой взъерошить мои волосы..

В носу что-то неприятно кольнуло, а из глаз побежали слезы. Уже спустя буквально несколько секунд они так сильно застилали глаза, что сфокусировать взгляд, на чем-либо, было просто невозможно.

Нет, я не должен реветь, как девчонка. Дрожащей рукой стер слезы, размазав их по лицу. Мне уже десять лет, и я достаточно взрослый, чтобы найти работу и хоть как-то помогать маме. Если сильно повезет, то к окончанию школы смогу подкопить на университет, как она всегда и мечтала, чтобы её дети были образованными людьми.

Тихонько выбираюсь из своего убежища, и галопом бегу на улицу. Чем скорее удастся мне покинуть это место, тем лучше. Красная полоса крови растянулась от центра двора до цеха, куда эти двое уволокли тело Гайлса. Ворота закрыты, а забор слишком высокий, чтобы я смог его перелезть.

– И что ты стоишь? – Голос Эви заставляет меня резко вздрогнуть. Оборачиваюсь. Он стоит рядом, только в отличие от меня, он спокоен, даже более чем. В его глазах виднеется решительность и непоколебимость, какой у меня никогда не было.

– Они…

– Знаю, я же лично видел все своими глазами, – отвечает близнец, – эти ворота тебе явно по зубам, попробуй. Будь уверенней в себе.

Смотрю на высоченные железные двери, и кажется, что их перенесли из какого-нибудь жуткого фильма ужасов, вроде Графа Дракулы, или же из склепа, где обитают живые мертвецы.

Эви снова исчез. Я подхожу к воротам. Ставлю ногу на одну перегородку, резко подтягиваюсь и достаю до верхушки, где острые колья уже успели заржаветь, а облупившаяся краска прилипает к рукам. Снова подтягиваюсь. Я на вершине этой махины, я сделал это! Переваливаю тело на другую сторону.

Из цеха выходит один из этих уродцев. Замираю на месте. Нельзя издать хоть звука, иначе мне конец. Он задирает противогаз, обнажая нижнюю часть лица. В зубах мгновенно оказывается сигарета, и «маньяк» чиркает спичкой, которая никак не хочет зажигаться.

У него на кисти замечаю какой-то рисунок, но не могу разобрать его.

*СКРРРРРРХ*

Чертовы ворота, жалкий кусок железки выдает мое присутствие своим скрипом. Он увидел меня.

От неожиданности моментально падаю на землю, и резкая боль в руке заставляет меня закричать от боли. Я не чувствую большую часть ушибленной конечности. Ублюдок уже успевает выкинуть сигарету и скрыться в цеху. Видимо он хочет открыть ворота, чтобы скорее добраться до меня.

Смотрю на источник боли. Где раньше был мой локоть, теперь выпирает кость, изогнутая под неимоверным углом, прямо наружу. К горлу подступила тошнота, а на асфальт медленно стекают многочисленные струйки алой крови.

Я поднимаюсь на ноги и бегу, куда глаза глядят. Подумав, решаю, что разумнее пока укрыться в лесопосадке. Всегда, когда мы играли в прятки или в солдат в лесу, то я мог хорошо укрыться даже внутри старого прогнившего дерева.

Перед глазами все плывет, словно это землетрясение портит картинку, но это, наверное, и есть состояние обморока, о котором говорят в сериалах или же взрослые люди, когда им плохо.

Держаться за руку невыносимо больно, поэтому я просто прижимаю ее к телу.

Неожиданно спотыкаюсь о камень, который, видимо, был укрыт листвой, и срываюсь вниз по склону, прямо в овраг. Закрываю глаза, мне страшно. Пытаюсь ухватиться хоть за что-нибудь, но сухая земля в кровь стирает кожу на ладонях. Когда спуск с горы был закончен, я открываю глаза. Пытаюсь подняться, но никак, кость, кажется, стала выпирать наружу еще больше, а из-за липкой крови на рану налипли комья слипшейся грязи. Боль неимоверная, мои глаза медленно закрываются, и я даже не пытаюсь оставаться в сознании.

– Что ты потерял в этом лесу? – Голос заставляет меня вернуться в реальность. Рука сразу же начала адски ныть, напоминая о себе. Поздний вечер, и все небо заволокло звездами. Это голос не Эви, а какой-то женщины.

Яркий костер и тепло исходящее от него, действуют как-то успокаивающе. Моя рука перебинтована и зачем-то наложили какую-то деревяшку. Надеюсь, что рука не будет деревянной подобно этой доске, это совсем не круто. Я лежу не на сырой земле, а на шерстяном одеяле.

– Мне нужна помощь. Те трое убили мою сестру, её парня и Гайлса, – говорю я, а в голове вспыхивают картинки их изувеченных тел.

– Они творят ужасные деяния, и делают это уже очень давно, – отвечает женщина. Я её не вижу, так как шевелиться больно, но чувствую, что сидит она рядом со мной.

– Помогите мне, я хочу домой, – говорю я, и слеза бежит по виску, прямо в ухо.

Слышу какие-то шорохи. Кажется, она направляется ко мне. Передо мной появляется темноволосая, слегка полноватая женщина. Одета она, конечно, неважно: какая-то рваная куртка на ней, штаны местами разодраны, только в отличие от бездомных, она не так воняет и кажется мне такой доброй. На голове повязан старый потертый платок. Женщина стоит и смотрит на меня с улыбкой. В руках у неё чашка, от которой исходит пар.

– Ты еще слишком молод, чтобы терять кого-то, – она садится рядом со мной. Своей рукой она приподнимает мою голову, – вот, выпей. Помни одно – не теряй времени.

– Что? – Спрашиваю я, пытаясь подняться.

– Не вставай, просто выпей, – она прикладывает чашку к моим губам. Я открываю рот. Гадость, а не чай, газировка или сок куда лучше.

Мне становится плохо, перед глазами снова все плывет, как некачественной записи мультфильма на кассете.

Открываю глаза. Я, как ни в чем не бывало, лежу в своей комнате. Это был лишь сон? Включенный ночник дает понять, что сейчас глубокая ночь. Сбрасываю с себя одеяло, и поднимаюсь с кровати. Подбежав к шкафу с зеркалом, начинаю рассматривать себя. Рука цела, даже царапинки нет. Класс.

Неожиданно у дома раздается рык мотора. Так в нашем районе рычит только машина Стива. Подбегаю к окну. Счастливая Эмми выходит из автомобиля, следом за ней с самодовольной ухмылкой идет её парень.

Надо им рассказать свой сон, чтобы они тоже, как и я, испугались того, что со мной произошло.

Надеваю свои тапочки и выхожу из комнаты. Мама наверняка уже спит, и мне главное, чтобы она не проснулась и не надавала по шее за ночные прогулки по дому.

Внизу темно, как в аду, там наверняка прячется кто-то страшный, с множеством рук, ног, глаз, или даже все вместе. Не люблю темноту. Делаю два шага вниз по лестнице, стараюсь мыслить о хорошем, только бы спокойно добраться до выключателя внизу. Шаг, еще один. Что-то в этот момент хлопает на улице.

Чуть ли не кубарем я лечу с лестницы вниз. Рука бьет по стене и врубает свет. Все монстры растворяются при свете обычной коридорной лампы.

Открываю парадную дверь. Под фонарем стоят Эмми и Стив, целуются. Опять эти телячьи нежности, как вообще можно целоваться с девочкой? Это же противно, когда ее слюни оказываются у тебя во рту.

– Эмми, мне приснился страшный…, – говорю я, поцелуй прерывается. Наступает неловкая пауза, однако быстро нарушаемая.

– Привет парень, – говорит Стив, и улыбается. Мне кажется, что с его улыбкой он мог бы продавать машины, или рекламировать зубную пасту. Ну, или освещать темные улицы вместо вечно перегорающих фонарей.

– Доброй ночи, милый. Мне нужно уложить брата спать, – отвечает Эмми, поправляя воротник его рубашки.

– Хочу кое-что рассказать, в этом сне были и вы, – говорю я, сестра заходит в дом и закрывает дверь.

– Все, что было во сне – остается во сне, – отвечает она и улыбается, – иди в свою комнату, скоро приду и посижу с тобой.

– Я взрослый, со мной не надо сидеть, – говорю я, и искренне не понимаю, чего она все время такая не серьезная со мной.

Возвращаюсь в свою комнату и ложусь в кровать. Надо уснуть прежде, чем явится Эмми с книжкой детских сказок, которые предназначены для малышни.

Утро. Ненавижу утро. Когда вырасту, изобрету маховик, что способен отматывать время вперед, и чтобы был сразу день, а потом вечер, когда можно играть на улице, кататься на велосипеде, или запускать воздушного змея.

– Ты же не думаешь, что это был сон, верно? – Эви сидит на стуле, держа в руке какую-то книгу. Он смотрит на меня, сидя в той же позе, как я обычно слушаю учителя по истории, ибо этот предмет мой самый любимый.

– Сон есть сон, пусть и кошмар, – отвечаю я, сладко потягиваясь. Даже настроение появилось, не знаю только откуда.

– Помни одно – не теряй времени, – отвечает Эви. Знакомые слова, только где же я их услышал?

– Друг, а ты…, – он исчез, впрочем, как всегда.

Спускаюсь вниз на кухню. Мама что-то помешивает, стоя у плиты. Странно, что её темные каштановые волосы распущены, отчего больше походили на гриву.

– Доброе утро, мам, – говорю я, и усаживаюсь за стол. Посередине стола стоит ваза с конфетами, видимо мама достала сладкую заначку.

– Доброе утро, – отвечает она, – ты готов к тесту?

Тест? Тест… так я его завалил же, и мама знает об этом, так как мой препод любит обзванивать всех родителей, чьи дети завалили его тупой тест.

– Ну, я жду, когда назначат день пересдачи, – отвечаю я, неохотно затрагивая эту тему.

– Так мистер Браун сказал, что тест только сегодня, – мама садится напротив, и своими красивыми карими глазами смотрит прямо на меня.

На кухню заходит Эмми и, включив телевизор, полезла в холодильник.

Мама, наконец, возвращается к плите, а ведущий тем временем приветствует всех собравшихся у телеэкранов. Волосы зачесаны назад и блестят при свете ярких ламп в студии, а его большой открытый лоб переливается на свету. Видимо он полирует свою кожу какими-нибудь кремами.

*Сегодняшний лот 014217*

Странно, кому из членов семьи пришло в голову записать выпуск этого утреннего шоу, где все взрослые надеются стать богатыми.

– Мама, где у нас сахар? – Глупая Эмми, она же знает, что сахар закончился еще неделю назад, мама тогда отдала ей остатки, что остались в пакете из-под печенья.

*Ну что же запускаем первый шар*. Этот ведущий с таким оптимизмом раскручивает аппарат, словно сейчас именно он начнет богатеть. Вот шарики кружатся в воздухе, и каждый разного цвета с различными номерами.

– Возьми коробку, внутри есть остатки, – мама передо мной протягивает коробку, где обычно хранится сахар. Когда она успела закупить еще, если мы едва сводим концы с концами, а Стив так и не сделал предложение моей сестре. Правда он еще не получил благословение у нашей мамы, а у меня его можно получить только через новую кожаную перчатку для бейсбола, ну и заодно форму можно, хотя вот еще можно уломать на конструктор, но боюсь, что останусь у разбитого корыта, как в одной из известных в мире сказок.

*Номер 34* – объявляет ведущий, зачем-то вскинув руки к верху. Эмми тянется за хлопьями, которые стоят очень высоко. Кончики её пальцев потихоньку двигают эту несчастную коробку на себя.

– Чертовы хлопья! – Недовольно отвечает сестра

– Так встань на стул и достань, – отвечает мама.

*Номер 45.*

У меня появляется какое-то дежавю, связанное с действиями моей семьи. Эта несчастная коробка уже наполовину зашла за край. Неужели Эмми забыла, что в прошлую пятницу коробка свалилась ей на голову и все хлопья оказались на полу?

– Стой! – Кричу я, и встаю из-за стола.

*Номер 14* – интересно, а этот ведущий вообще бывает грустным? Мне кажется, что он родился с этой улыбкой.

– Чего такое, малый? – Эмми отошла в сторону, и правильно делает.

– Я мужчина в доме, и должен все решать. Забыла, что было на прошлой неделе? – Встаю на табурет и беру эти хлопья в свои руки и протягиваю сестре. С милой улыбкой на лице она принимает коробку.

– Ты ж мой маленький рыцарь, – говорит она, и целует в щеку.

– Опять наслюнявила, придется лицо мыть, – отвечаю я, слезая со стула.

*Номер 39*

– А потом будет двадцать семь, надоел уже, – сажусь за стол, где мама ставит передо мной чашу с салатом. Эмми садится рядом, и заливает кукурузные хлопья молоком.

*Номер 27*

– Мам… – эти двое смотрят на меня с удивлением.

Кажется, даже они забыли, что сейчас стоит запись. Думаю, надо разоблачить им этот фокус. Выхожу из-за стола. Мама стоит у плиты и смотрит на меня, как и Эмми, которая даже перестала жевать.

Подхожу к телевизору и жму кнопку извлечения кассеты.

Странно, но ничего нет. Может внутри застряла? Заглядываю под задвижку… только куча каких-то мелких серебряных деталей, и никаких записывающих носителей.

– Милый, все в порядке? – Мама спрашивает настороженно, а Эмми наблюдает уже за нашей реакцией в целом. Как-то, даже неловко.

– Я сыт, спасибо, – все, что смог выдавить из себя. Поспешно закинув за спину рюкзак, выхожу на улицу.

Странно как-то вышло, даже очень.

Из-за поворота показывается желтый автобус, ад на колесах приближается очень быстро и, наконец, останавливается передо мной.

Двери отворяются, и я захожу внутрь. Опять эти десятки глаз смотрят на меня, хоть и учимся мы в одной школе, но смотрят постоянно как на новичка.

– Привет Эван, можешь сесть со мной, – Николь даже убрала сумку, что лежала рядом. Обычно так она делает, чтобы к ней никто не садился. На прошлой неделе я струсил, и сказал, что меня ждет сзади друг. Да и улыбка у неё… странная какая-то, влюбилась, наверное.

Я сажусь рядом, и сердце стучит очень быстро и лицо почему-то становится горячим, видимо краснею. Как же сейчас не хватает Эви со своими советами.

Блин, а прекрасное это чувство, сидеть рядом с Николь, только главное, чтобы надо мной не смеялись одноклассники, и важно помнить, что девочки – это зло.

Водитель включает радио, где музыка резко прерывается новостной музыкальной заставкой.

А сидеть спереди круто, и звук слышно хорошо, и ребята тут крутые и странно, что среди них нет Гайлса.

Я посмотрел на сидящую рядом девушку. Прямые русые волосы изящно обрамляли ее милое личико. Карие глаза смотрели проницательным взглядом, в котором отражался недюжий ум и сообразительность. Одета она была в красивое платье с множеством цветов. Типичный девчачий наряд.

*В речной канаве сегодня утром было найдено тело парня, пропавшего десятью днями ранее. Его вспороли, словно свинью. Полиция уже подтвердила информацию, что никаких вообще в принципе органов в теле не оказалось. Просто скелет, обтянутый кожей. Напоминаем, что это уже седьмое зверское убийство за последние два месяца. К другим новостям…*

– Эван, нам надо вернуться на эту мясную фабрику.

Мой близнец уже стоял в проходе между сиденьями напротив меня, и понимающе кивал. Автобус останавливается напротив школы, а я даже не могу пошевелиться. Мое тело словно примёрзло к спинке, ибо сидеть с самой красивой девочкой класса – это вам, знаете ли, не леденец сосать, сидя в песочнице.

– Нам надо выходить, Эван, – говорит мне Николь, – занятия начнутся через пятнадцать минут.

Не могу понять, почему я вообще сел на это место, почему не там, где сидят умники? Хотя я, конечно, не из таковых, а больше по спорту. А мог бы сесть туда, в конец салона, как обычно, но нет, сел именно сюда. Хотя… вот когда у меня будет своя спортивная куртка, все девочки в университете сразу станут моими. А уж когда у меня в руках будет контракт с известным на всю страну клубом, я приглашу на свой день рождения Элвиса Пресли, где он споет для нас с Николь, которая на тот момент будет самой популярной моделью Америки. Вместе мы будем жить в огромном доме, собирать конструктор, играть в видеоигры, есть много сладкого. Потом я стану лысым, она толстой, и мы будем друг у друга – причиной всех бед. Потратим друг на друга лучшие годы своей жизни.

Смотрю ей в глаза, они красивые, улыбчивые. Хватаю рюкзак и вылетаю из автобуса. Надеюсь, она не подумала, что я в неё влюблен, а в школе нас не будут дразнить женихом и невестой. Это самое ужасное, что может быть в жизни парня. Девочки – есть зло, куклы, и прочие побрякушки – девчачья возня, которая не имеет ровным счетом смысла.

Стремительно забегаю в здание школы, чтобы скорее взять учебники и спрятаться куда-нибудь.

– Эй, Эван, здорова, – рука Сэма ложится на мое плечо. Странно, он же вроде простудился, – готов к тесту?

– Дружище, ты же на спор умял банку мороженого, как ты умудрился так быстро оправиться?

Мой друг смотрел на меня, как на умалишенного. В его взгляде читалось искреннее удивление от услышанных слов.

– Банку мороженого? Ты же знаешь, для меня банка мороженого – как золотой слиток для нищего, непозволительное удовольствие.

Сэм, как друг, был весьма странноватым, но вот когда нам обоим отвешивают люлей – это объединяет. Самое, пожалуй, странное в моем друге – длинные, и темные до плеч волосы.

– Но ты же болел, – говорю я, подходя к своему шкафчику и открывая его.

– Забей уже на это, чудик. Тебе показалось. Скажи, это правда, что ты сидел с Николь? – Он прислонился спиной к ящикам и с какой-то довольной улыбкой смотрел на меня.

Школьный звонок освобождает меня от ответа, но, видимо, слухи поползли как тараканы в нашей столовой, стоив им учуять свежие продукты.

Хватаю учебники, и направляюсь к своему классу. Сэм идет рядом, и с улыбкой поглядывает на меня. Однажды он поцеловался с девочкой, заплатив ей два доллара. Теперь он утверждает, что стал мужчиной. А на что еще готовы девочки за деньги?

Заходим в класс, все потихоньку занимают свои места, я усаживаюсь как всегда чуть дальше от стола преподавателя, так как люблю иногда порисовать на уроках. Мне иногда приятно рисовать всякие автомобили, или же войнушку, где я рисую себя солдатом, что отважно бьет врагов на захваченной Кубе.

– Закрываем свои учебники, опрос, – мистер Джонсон в своем идиотском бордовом деловом костюме с кучей заплаток везде, где только можно, заходит в класс.

Странно, что он зачастил свои опросы. Его лысая голова блестит как бильярдный шар, видимо протирает её перед каждым занятием. А сверху еще натирает воском, чтоб наверняка.

– Ты тормоз, Эван, – отвечает Эви, появившись из ниоткуда. Молчу, так как с ним нельзя разговаривать вслух, – смотри, сейчас он спросит твоего дружка Сэма.

– Сэмюэль, назовите писателей прозы 18 века, – Мистер Джонсон выбрал весьма странный вопрос, ибо Сэму он уже задавал его неделю назад.

– Теперь ты убедился в этом? – Эви снова испаряется, снова показав, что прав. Хотя, если он задал этот вопрос сперва моему другу, а тот не ответил ничего существенного, то получается…

– Эван, назови трех писателей золотого века русской литературы, желательно первой половины, – мистер Джонсон зарядил мощную обойму.

Не, ну а почему чуть что, так сразу я? Хотя он тогда меня отчитал, сказал, что я бездарь в литературе, но он сам потом ответил за меня, что это…

– Пушкин, Лермонтов и Гоголь, – важно отвечаю я. Он смотрит на меня с удивлением, словно я открыл ему что-то новое. Приятное чувство, хоть и странно все это. Будто театральная постановка с тобой в главной роли.

– м-молодец Эван, с-садись, – кажется, я начинаю понимать выражение «потерял дар речи» Прозвенел звонок, и мистер Джонсон велит всем подготовить рефераты, причем мне он задал ту тему, которую я уже переписывал из учебников школьной библиотеки буквально неделю назад, а после сдал ему. Видимо, придется опять сидеть до вечера и неустанно переписывать все эти нудные вещи. Зачем мне вообще эта химия? В бейсболе мне не нужна даже математика, там главное реакция и возможность предугадать действия соперника. Хотя… я знаю, что будет в течении всех этих дней, а значит смогу пересдать тест, немного улучшить статистику нашего матча против «койотов» из другого района, а может, удастся изменить и еще кое-что…

– С дороги сопля, – Гайлс оттолкнул меня к стене. Конечно, не особо приятно, но я рад видеть этого ублюдка живым.

– Так, никаких исправлений. Эту возможность надо реализовать для поимки тех личностей, у тебя есть план? – Эви стоит рядом, словно он тут уже давно. Раньше я даже боялся, что он читает мои мысли, сейчас же как-то привык к этому.

– Просто вызовем полицию и сообщим место, где произошел тот ужас, – отвечаю я, – все просто.

Тут из-за угла выходит Сэм, и утирает рот. Видимо, пил из фонтанчика.

– Не, ну надо же. Даже без подготовки начал валить, – с ноткой обиды говорит мой друг, подойдя ко мне. Ростом он чуть выше меня, и его джинсы с великим множеством клетчатых рубашек, вероятно, основа всего гардероба, ибо ничего другого я на нем никогда не видел.

– Да брось, выправим ситуацию, не переживай, – говорю я, зная, что мистер Джонсон снова его спросит первым послезавтра. Эви не пропал, он просто стоит рядом и наблюдает за всем.

– Эван, я предупредил тебя, не трать время напрасно. Да хоть с этим чудиком иди, но ты должен предотвратить убийство сестры, Стива, да и ублюдок Гайлс не заслуживает такой участи.

– Дружище, ты куда смотришь? – Сэм смотрит в противоположную от себя сторону, где стоит Эви, но ничего не видит.

– Не обращай внимания, пошли на следующий урок, – говорю я, и пытаюсь мысленно представить свое возвращение на ту фабрику «ужасов».

– Эй, дружище, зацени, – Он сейчас достанет тетрадку со статистикой игроков высшей лиги, – я сделал пометки по лучшим отбивающим прошлой недели.

Открываю последние записи. Мой друг всегда предпочитал аккуратность, и каждую фамилию расписывает на своих строчках, правда почерк ужасный, ему хоть иероглифы чертить на стенах египетских пирамид.

Из-за угла вышла Николь со своей девчачьей свитой. Она смотрит на меня, улыбается. Заболела видимо. Но у неё красивые глаза, от них невозможно отор… я сталкиваюсь с чьим-то толстым животом и отпружиниваю обратно.

– Аккуратнее молодой человек, смотрите куда идете, – учитель географии стремительно уходит дальше. Николь со своими подружками посмеялись надо мной, но это был добрый смех, и не такой, от которого появляется обида. В прошлом она просто прошла мимо меня, обсуждая какую-то интересную книгу с одной из девочек.

– Эван

Блин, что за странное чувство появилось в душе, а живот словно изнутри кто-то щекочет?

– Эван?

Мне хочется сейчас сорвать какой-нибудь цветок, чтобы…

– Эван! – легкая пощечина привела в чувство, и какие-то чары рассеялись. Я с непониманием посмотрел на Сэма.

– Это что сейчас было? – Спрашивает он, – значит слух про автобус не ложь, и кто-то видимо смог влюбить в себя самую красивую девочку школы.

Я разворачиваюсь, и иду по коридору в сторону другого кабинета, где назревает тест, который я завалил в настоящем, но есть вероятность все исправить.

Рука моего друга ложится мне на плечо.

– Я знаю о девочках больше чем ты, – заявляет мне Сэм.

– С чего бы это?

– С того, что с ними целовался, пусть и за деньги.

Действительно, это важное замечание. Дай мне два доллара, и я поцелую корову, а за десять попробую навалять Гайлсу, правда он тоже мне наваляет, да так, что буду долго лечиться в больнице.

Мы заходим в кабинет физики, где пахнет какими-то финиками, а я ненавижу этот фрукт. Мама постоянно пыталась мне скормить их хоть парочку, приговаривая, что это вкусно и даже полезно. Когда это что-нибудь полезное было вкусным?

– Я надеюсь, что вы все выучили материал за прошедший месяц, так как эта оценка будет иметь весомую роль в общей за семестр, – мистер Браун сидит за своим столом, как прилежный ученик, хотя и был таковым еще совсем недавно. Пришел к нам работать после университета. Его светлые волосы и голубые глаза очень нравятся нашим девочкам, отмечают его ум и что-то еще. То девочкам подавай умных, то богатых.

– Как мне сказал однажды Стив, когда он ждал мою сестру из душа: «Если тебе понравится однажды какая-нибудь девочка, то не будь тряпкой или подкаблучником». Думаю, что надо с ним еще раз перетереть за эту тему, раз Николь обратила на меня внимание, – говорю я, садясь за парту. Сэм садится передо мной.

– А кто такой подкаблучник? – Спрашивает он с большим интересом.

– Не знаю, но я думаю, что это тот человек, который ремонтирует ей обувь, если она изнашивается, – отвечаю я, и думаю, что прав… наверное.

Мне на парту падают несколько листков. На двух – вопросы, на других – бланки ответа. Что же, время исправить ошибки, хотя я слабо помню, что было отмечено учителем в качестве правильных ответов. Выдираю несколько листков из учебника по той теме, где я все испортил, и прячу под бланки с ответами.

– Ненавижу тесты, – заявляет Сэм, сдавая свою работу. Мне повезло больше, так как смог списать, зная, когда мистер Браун не смотрит на нас.

– Пошли со мной до мясной фабрики, – прошу я, зная, как Эви будет гневаться. Это значит, что он сможет спрятать некоторые вещи, а я этого очень не люблю.

– Что я там забыл? – Спрашивает он, – туда уже целую вечность никто не ходил.

– Так это же целое приключение, – отвечаю я, просто у меня есть информация от одного знакомого, что мы можем найти там множество интересных вещей.

– Хм, а ты прав. Приключения я люблю, – отвечает Сэм. Мне прекрасно это известно, поэтому и решаю воспользоваться возможностью.

Выходим из школы. Гайлс с одним из своих подлиз о чем-то разговаривают. Тогда он подставил подножку Сэму, а меня оттолкнул. Николь сидит на скамейке возле игровой площадки, где резвятся другие дети, и читает книгу. Читать книги, какая-то скукота, тупой набор текста без картинок. Уснуть же можно. Она увидит этот позор, и мне будет стыдно перед ней за свою слабость, а полицейский патруль, что проедет мимо, подзовет эту скотину рыжую к себе. Тот послушно попятится, как ослик к своему пастуху.

– Сэм, погоди, – говорю я, и выхожу вперед, чтобы попытаться спасти себя от позора. Гайлс смотрит на меня. Наши взгляды пересеклись. Он выставляет ногу, я Резко корпусом толкаю его, сколько есть силы. Гайлс падает, я едва сдерживаю равновесие. Его прихвостень стоит в растерянности.

Лицо рыжего ублюдка краснеет. Что мне делать? Я так далеко никогда не заходил!

– Ты труп! – Он резко поднимается, и бьет меня по лицу. Падаю, и чувствую, что становится тяжело дышать, видимо Гайлс сел на меня.

Звук полицейской сирены дарит глоток свежего воздуха.

– Гайлс, – в машину живо, тебя в участке не было уже два дня, – заявляет чей-то властный женский голос. Видимо эта женщина полицейский.

– Парень, ты как? – Эта защитница правопорядка опустилась на одно колено. Я поднимаюсь, и трогаю лицо. Болит, но боль какая-то победная… Все ребята столпились возле меня, и даже Николь.

– Все хорошо, – говорю я.

– Тебя отвезти домой? – Снова спрашивает она. Замечаю, как блестит её полицейский значок, и какая красивая рукоятка у пистолета.

– Нет, я сам дойду, спасибо, – отвечаю я, она уходит.

Николь подходит ко мне и касается моего лица с большой осторожностью.

– Тебе больно? – В её глазах проявилась забота, и это очень приятно. Она начинает что-то еще говорить, и что-то добавляет Сэм, но я смотрю только на неё, и слышу свое учащенное сердцебиение.

– Эван, сейчас самый такой момент, когда ты должен уйти на высокой ноте, – отвечает Эви, явившись из толпы.

Я, молча разворачиваюсь, и ухожу. Вкус победы очень сладок, хотя правильно ли я поступил, зная всё наперед?

– Чувак, это было круто! – Отвечает Сэм, находясь в восторге.

– Сам от себя не ожидал.

Мы подходим к ржавым воротам, которые закрыты. Возле забора, на стене приклеен какой-то листок. Подходим с Сэмом к нему. Кем-то небрежно оставлено послание:

«На территории псы. Если придешь разделать тушку, то приходи после восьми вечера.» И подпись: «N.T»

– НТ? – Спрашиваю я у себя вслух?

– Видимо кто-то снимает в аренду помещение, и экономят на охране, – отвечает Сэм.

Быть разорванными псами я не хочу, но надо разобраться, и это хорошая возможность провести детективную игру.

– Сэм, мы придем сюда вечером.

– Не я пас, – отвечает он.

– Подарю бейсбольную карточку, – говорю я, зная как скудна его коллекция.

– На выбор?

– Заметано. Я не спеша иду домой, пытаясь вспомнить, что было на «прошлой неделе». Завтра игра, где мы успешно победим, только вот… разве что Тревор плохо подаст, из-за чего ситуация к концу матча слегка усложнится, но я и Томи Уайт успешно отобьем броски и пробежим все базы.

– …А я ему такой говорю: чувак, ты не прав. Нет, ну он, конечно, был прав, но мне просто нравится спорить с людьми. Бесить их этим, до какой же степени это приятно!

– Мама говорит, что политики любят разводить споры на пустом месте, – говорю я, наконец подключившись к беседе, которую пропустил. Наверное, оно к лучшему. Может быть, следует сказать ему, что завтра перед игрой он будет снова спорить с одной девушкой, что старше него, и та даст ему по лицу, назвав жалким, ничего не смыслящим, глупцом.

– Стану президентом, вот тогда буду спорить со всеми, и никто не осмелится меня остановить, или идти против – отвечает мне Сэм. Мы останавливаемся у его дома, голубые стены которого, мягко говоря, в плачевном состоянии. Краска потускнела, местами пообвалилась, обнажая стены из грязного рыжего кирпича. Садовый гном, стоявший рядом с покосившейся террасой, уже успел потерять какую-то свою изюминку. Его красный колпак облупился, черты лица размыты растекшейся от бесчисленных дождей краской, да трещинами всевозможными по видавшему виды дереву. В пять лет я и Сэм боялись этого полурослика, так как нам казалось, что он оживает по ночам, и следит за нами, забираясь под наше окно.

– В общем, зайдешь сегодня за мной, а то вдруг я забуду, – отвечает Сэм, – или усну.

Странно, но в моем мозгу пробегает мысль, что лучше Сэма не брать, так как я не знаю, что меня там может ожидать. И уж тем более я не могу знать, как он на это отреагирует. Да и потом, меня же будут винить, если с ним что-то случится.

– Давай, до вечера

Я захожу домой. Мама наверняка на работе, сестра… где-то со Стивом, а может на учебе еще. По телевизору идут повторы некоторых передач, что показывают в более позднее время на день раньше. В основном это новости о политике, о том, какую угрозу несет нам СССР. Мультики даже нет смысла смотреть, так как я прекрасно их запомнил. В глаза бросается газета, лежавшая на столе и придавленная кружкой с остатками утреннего кофе. Видимо мама как занесла её в дом, так и не успела прочитать.

Наверняка кроссворды и колонка с анекдотами присутствуют.

«Очередные поиски провалились» на фото видно, как десятки полицейских с фонарями и оружием обследуют чащу леса…

Переворачиваю страницу, чтобы узнать подробности.

«Тремя днями ранее пропал Чарли Смит. Молодой студент. Близ леса «Темные рощи» была найдена его кофта». Собакам не удалось взять след. Расследование продолжается»

Интересно, а какая вероятность, что его похитили инопланетяне? Вдруг это ситуация окажется связана с розуэлльским инцидентом?

Но ниже размещено объявление о пропаже человека. Пропала девушка по имени Стефани Зиглер. Она вышла из дома и не вернулась. Странно, как так можно… выйти из дома и не вернуться?

Дверь дома открылась и на пороге появилась мама. Вид был у неё уставшим, ибо она всегда после десяти часов напряженной работы в супермаркете страдает от усталости и болей в спине.

– Привет, мам. – Говорю я, она улыбается и сбрасывает сумку с плеч.

– Привет, родной. – Отвечает она, – как твой день в школе?

В голове пролетают картины с вырыванием страниц из учебника, как я толкнул Гайлса, и едва не поплатился жизнью, но я знал о появлении полицейских, и главное – я сидел рядом с Николь.

– Ничего нового, – говорю я, – тест написал, и я думаю, что результат будет хорошим.

– Я рада, – отвечает она, убирая газету со стола, заметив наверняка, что там явно не кроссворды.

– Иди, посмотри мультики, а я пока приготовлю нам поужинать, – отвечает мама, но вместо этого я хочу подготовиться к вечернему походу.

Захожу к себе в комнату, вытряхиваю из рюкзака все учебники и школьные принадлежности, которые будут мне только мешать. И складываю туда перочинный ножик, который я нашел на чердаке, фонарик, А еще возьму диктофон, которым владела моя сестра, когда еще она хотела быть журналисткой, и поэтому использовала его для своих интервью. Раньше она любила писать статьи, слушать музыку, жить нормальной жизнью, а потом она влюбилась, и все это рухнуло. Любовь – как конструктор «Lego». Ты не знаешь, что построишь в итоге, но это может сломаться тобой или кем-то, кому ты безразличен. Или, быть может, ты захочешь построить что-то новое на месте старого. Да даже если ты наступил на детальку, то это больно, но это пройдет, все проходит.

Я, незаметно для себя, перебазировался на кровать. Так тихо, и такой вкусный запах доносится из кухни.

– Эван, проснись, – я открываю глаза. Рядом сидит улыбающаяся мама, – пошли ужинать.

Я смотрю на часы, что висят напротив. Половина восьмого.

– Пойдем, – отвечаю я, поднимаясь с кровати.

Ужин проходит под мамин сериал, который она смотрит с диким интересом, и не могу понять, чем те интриги важнее чувства голода? Как вообще можно наблюдать за тем, как одна женщина строит козни другой, стремясь увести ее мужа, а другая тем временем спит со старшим сыном первой, которому при этом нравится негритянка с соседнего двора. Какой же бред все эти сериалы.

Покончив с ужином, я ставлю чашку в раковину и мою за собой её. Затем достаю пару сэндвичей на тот случай, если аппетит разыграется.

– Мам, я пойду, почитаю и спать. Мне не мешать, – важно требую я.

Поднимаюсь наверх, хватаю рюкзак, и надев на спину, вылезаю через окно, хватаясь за водосточную трубу, и лихо скатываюсь по ней на задний двор. В окне кухни было видно, что мама по-прежнему увлеченно смотрела сериал.

Когда я подхожу к месту встречи, Сэм уже ждет меня, нервно переминаясь с ноги на ногу.

– Ну что, пойдем? Спрашивает Сэм и нервно отводит глаза.

Спустя десять минут пути мы с другом стоим рядом с запертыми воротами заброшенного уже много лет мясокомбината. Но заброшенного ли? Я набрался духу и, перекинув рюкзак через забор, лезу следом за ним, шепча стоящему рядом и недоумевающему другу.

– Чего стоишь. Перекидывай рюкзак, и полезли. Время не ждет

Перелезши через забор, мы с Сэмом подхватили наши рюкзаки и стали медленно продвигаться вдоль старых хозяйственных построек в сторону главного завода, в некоторых окнах которого горел свет.

На цыпочках мы прошли через главные ворота и теперь двигаемся дальше, вглубь здания, стараясь не издавать ни звука и избегать труднопроходимых препятствий. Чисто инстинктивно я привожу нас в то место, где уже был… во сне. Мы оказались около приоткрытой двери, но не рискуем заходить в нее. Вместо этого я интуитивно, по воспоминаниям отыскиваю те два кирпича, на которых вставал во сне. Только теперь мне приходится ютиться на одном.

Господи, зачем они это делают? Куда-то в пустоту спрашивает Сэм.

Прямо сейчас, на наших глазах, человек в противогазе отпиливал ногу молодому парню. Они уже успели содрать кожу с него так, что можно было разглядеть оголенные мышцы. Мне стоит больших усилий не выблевать весь ужин наружу при виде столь отвращающей картины, чего нельзя было сказать о Сэме. Из его рта нещадно льется желтоватая жижа. Я же, тем временем, возвращаюсь к просмотру ужасающего зрелища. Молодой человек не кричал, а только пытался что-то произнести, но при каждой попытке изо рта лилась кровь. Кажется, они отрезали ему язык. Волосы его были седыми то ли сами по себе, то ли от пережитого ужаса, однако лицо мне показалось знакомым.

Это Чарли Смит, -Шепчу я- о нем писали в газете.

Они же… – Сэм запнулся, так как в этот момент в нескольких метрах от нас, что то брякнуло цепью.

Мы вдвоем повернули головы на звук, и то, что мы увидели, наверное, будет еще долго сниться нам по ночам. Что-то, похожее на собаку, пыталось встать, но из-за огромной, уже запекшейся лужи крови, поскользнулось, и упало. Я даже не сомневаюсь, что это та пропавшая девушка, Стефани, кажется.

Ей отрезали руки и ноги ровно наполовину, оставив лишь окровавленные культи.

Слишком поздно мы заметили, что в помещении стало подозрительно тихо. Повернув головы в сторону Чарли, поняли, что людей в противогазах в комнате уже нет. Я крепко сжимаю в руке перочинный ножик, который предусмотрительно достал из рюкзака по дороге на фабрику.

Не сговариваясь, мы повернулись. В паре метрах стояли «противогазы», и смотрели прямо на нас, а с их огромных ножей капала кровь.

Бежим – шепотом сказал я.

Мы рванули вперед, в сторону девушки. Сэм поскользнулся на ее крови и чуть не упал, я вовремя его подхватил и мы побежали, сами не понимая, куда.

Завернув за первый угол, мы увидели открытую дверь на улицу, это был задний двор фабрики. Ищу глазами, где бы укрыться, но ничего подходящего нет.

Стив, смотри, там яма – Сэм указал на какую-то яму, внутри которой был проход, очень похожий на канализационный люк. Сильно рискуя, мы все же забрались туда. На удивление, там было довольно просторно, но бесконечные трубы своими ветвлениями очень походили на древнеегипетские катакомбы. Смущало то, что здесь горел свет, тусклый, но достаточный, чтобы все разглядеть. Бежать было неудобно, под ногами постоянно что-то мешалось. Лишь опустив глаза, мы поняли, что весь пол был усеян бесконечным множеством костей. Большие, маленькие, толстые и тонкие, разных размеров черепа… все это усеивало пол практически полностью. Сэм случайно пнул чей-то череп, довольно маленький, словно детский. Спустя минуты бега, длинная труба снова стала разветвляться в разные стороны. Мы повернули вправо, т.к. в правой стороне должны быть ворота за пределы фабрики, пытался рассуждать я настолько логично, насколько позволяла ситуация.

Послышалось странное жужжание. Пройдя метров двадцать, мы наткнулись на комнату, запах оттуда шел сладковатый и, явно чего-то гнилого. Меня начало тошнить, судя по зеленеющему лицу Сэма, его тоже. Зайдя в помещение, его вырвало, тут же в воздух взметнулся рой мух. Я не был удивлен произошедшему с другом, ведь сам еле сдержался перед видом огромной горы освежеванных трупов. Скелеты без головы, рук, ног с остатками мяса, совсем свежие трупы, все это лежало здесь одной громадной, ужасающей одним своим видом, куче.

Оправившись от шока, я тихо обратился к другу:

– Сэм, пойдем отсюда. Он как-то вяло кивнул головой и попытался встать, но ноги его не слушались, и он снова свалился на пол. Отойдя от той жуткой комнаты, я понял, что ошибся, и нужно возвращаться к месту, где мы свернули, так как здесь выхода нет. Но мои мысли прервал хруст ломающихся костей, доносившийся с того конца трубы, откуда мы пришли…

– Кажется, они идут сюда, – Сэм начинает паниковать, и мне тоже становится страшно. По телу пробегает стая мурашек, а колени дрожат, будто бы сейчас зима, хотя в помещении было очень жарко и душно. А тошнотворный запах мешал хоть сколько-нибудь сосредоточиться, отвлекая все внимание на себя. Смотрю на кучу гнилого мяса, лежащую в дальнем углу от нас. От одного ее вида можно было вывернуться наизнанку, но делать нечего, сейчас это единственный шанс.

– Давай, ныряй в эту груду. Спрятаться среди этих останков – наша возможность спастись, – хватаюсь за первую попавшуюся ногу и тяну ее на себя. Остатки истлевшей плоти начинают кусками отваливаться от пожелтевших костей. Внезапно раздается хруст ломающейся кости, и из кучи прямо на меня вылетают остатки чьей-то ноги, а с кучи скатывается полуистлевшая голова, часть которой уже сгнила, обнажив череп. Пустые глазницы мертвеца смотрели прямо на нас.

Сэм отворачивается и, кажется, его снова вырвало. Мой друг натягивает ворот рубахи до носа, после чего начинает лезть как можно глубже. Весь процесс сопровождает практически непрекращающийся треск.

Голоса становятся все ближе и ближе. Я хватаю скелет и роняю его на себя. Затем еще один, и еще пару, пока они не скрыли меня целиком. Прямо перед моим носом оказался чей-то истлевший череп, и его положение такое, что через пустые глазные впадины я вижу его затылок. Внутри черепа кто-то засуетился. Очевидно, ему не нравится, что посмели потревожить его покой. Среди груды накрывших меня костей мои глаза цепляются за бусы. Их большие, оранжевые, блестящие камни наверняка бы пригодились в какой-нибудь игре.

Из одного из скелетов выползает огромная, черная чертовщина, быстро перебирающая своими многочисленными лапками. Она цепляется за мою рубашку, и начинает медленно карабкаться вверх. Наверняка личинки отложить под мою кожу вздумала.

В комнате раздается душераздирающий скрип проржавевших насквозь дверных петель. Я закрываю глаза, стараясь не дышать и вообще не издавать хоть какого-нибудь звука.

– Как думаешь, они могли зайти сюда? – Спрашивает незнакомец. Его голос был тихим, даже немного сиплым, настолько, что чтобы его услышать, приходится приложить определенные усилия. Видимо, много курит, как те пираты из фильмов. Может быть, они и есть эти самые пираты?

– Тут кроме обработанных тел никого и ничего нет. Пошли искать дальше. Не найдем, придется шефу подмазать старшему, чтобы прикрыл, – отвечает другой голос, более звонкий, мелодичный и такой знакомый…

Дверь с гулким стуком захлопнулась. Эта чертова тараканище куда-то пропала, но я все еще боялся хотя бы вздохнуть, не то что пошевелиться и вылезти из-под груды костей.

– Эван, – жалобно доносится из-под кучи мертвецов, – меня вырвало два раза. И, боюсь, это еще не все.

В этот момент запах какой-то едкий проникает мне в нос, насквозь прошибает сознание, и заставляет резко вскочить на ноги. Я отшвыриваю с себя эту мертвую дрянь с бусами, и успеваю повернуть голову прежде, чем меня вырвет. Ненавижу этот день.

– Не ты один, – утешаю его я.

Я поднимаюсь и с трудом, пошатываясь, встаю на ноги. У меня резко начинает кружиться голова.. Резкая боль в боку заставляет меня взвизгнуть как девчонку. Задираю рубашку. Эта черная тварь укусила меня, и держится своими маленькими зубками за меня. Руками отдираю её от своего тела и отшвыриваю куда-то в сторону.

– Эван, помоги мне, – Сэм, видимо, глубоко погряз в этой куче мертвечины.

– Сейчас дружище, – отвечаю я, и начинаю хвататься за конечности всех скелетов подряд, и потихоньку отшвыривать их в бок.

Сэм, почувствовав, что их стало меньше, смог выбраться уже без моей помощи. Его руки тряслись, от него воняет хуже, чем от канализации. В волосах торчит чей-то зуб, на шее, как шарф, висит какой-то червь, или что похуже.

– Что это на тебе? – Спрашиваю я, беря это в руки, – фу! Кишки!

Он машинально сбрасывает с себя эту сгнившую часть чьих-то внутренностей.

Я подхожу к двери, открываю ее, и осматриваюсь. Никого.

– Пошли, надо найти выход, – говорю я Сэму. Тот делает глубокий вдох, что-то про себя говорит. Есть за ним такая особенность, разговаривать самому с собой.

Выходим в коридор. Мерцающий свет освещает путь на несколько шагов вперед. Здесь куда прохладнее, чем можно было подумать. Хотя, наверное, так просто казалось после минут, проведенных в той ужасной комнате.

Впереди послышался стук колес проезжающего поезда. У нас есть только одно место, где ходят поезда. Дай бог нам добраться до него целыми и невредимыми.

Идем молча, не спеша, дабы опять нас не стошнило.

Впереди замечаем лестницу, ведущую наверх. Мы быстро подбегаем к ней. Наверху нет люка, видны лишь звезды, освещавшие землю.

– Хвала богам, – говорит Сэм, после чего стремительно начинает карабкаться по ржавым ступеням. – Давай за мной.

Я хватаюсь за железный поручень, но мое внимание приковывает железная дверь, что находится в другой части коридора, в паре десятков метров от нас.

– Эван, ты где? – Сэм уже ждет меня наверху.

– Иди, я скоро догоню – отвечаю я.

– Знаешь, нам проще вызвать полицию. Через час всех этих уродов повяжут, – пытается уговорить меня Сэм. Но мне просто хочется посмотреть, хоть одним глазком, что в той комнате.

Отпустив поручень, я по возможности максимально тихо подобрался к заветной двери. Достигнув цели, кладу ладонь на дверную ручку и мягко опускаю ее вниз. Она на удивление легко поддалась, и дверь открылась, без малейшего шума. Очевидно, ей часто пользуются, а значит, смазывают маслом.

Моему взору открылось довольно просторное и хорошо освещенное помещение, вдоль правой стены ровным рядом стояли столы с кучей ящиков со всякой ненужной хренью. Над этими столами друг за другом, рядами висели полки, на которых уместились папки, расставленные точно по алфавиту, без малейшего отклонения. На противоположной стене висят многочисленные фотографии людей разного пола, цвета, возраста. Некоторые были перечеркнуты алым маркером, были как совсем старые, так и новые. Разглядев, как мог, фотографии, я повернулся к столу с папками. Открыв первую попавшуюся я увидел фотографию того парня, с которого сняли кожу. Здесь была вся информация о нем.

– и как они все это узнают? – машинально произнес я вслух, напугав самого себя.

Отложив папку в сторону, я продолжаю дальше изучать кабинет этих ублюдков.

Прямо за дверью, в которую я вошел пару минут назад, висят еще несколько фотографий, которые я не заметил. Но, в отличие от них, эти были в рамках, и на изображениях не было следов от маркера. Присмотревшись, я вижу там то, что хотел бы увидеть меньше всего. На одной из фоток, прямо в центре, был изображен отец Николь, пожимающий чью-то руку на фоне нашего заброшенного мясокомбината. На других я вижу людей, которых встречаю практически каждый день, идя в школу, гуляя, или просто прохлаждаясь на улице. Наши доблестные полицейские, которые всегда помогают в сложных ситуациях. Тут была даже та женщина, спасшая меня от Гайлса буквально сегодня утром.

Не найдя больше ничего необычного, разворачиваюсь, чтобы уйти, но тут мой взгляд зацепился за одну из стен. Точнее, за дверь, которая там была. Выкрашенная в тот же самый цвет, что и стены вокруг, а потому не шибко заметная, все же привлекла мое внимание. Я аккуратно подхожу и толкаю эту самую дверь. Она оказалась незапертой….

Если раньше я думал, что сначала та девушка на мясокомбинате, а потом та комната с останками тел – самое ужасное, что я могу увидеть в своей жизни, то теперь я понял, как глубоко ошибаюсь. Первое, что я вижу – лицо. Точнее то, что от него осталось. Под потолком на крючках, словно половая тряпка, висело чье-то лицо, напяленное на крюк за одну из глазниц. Меня прошибает холодный пот и начало знобить, но… это было не от увиденного, как я понимаю в следующие секунды. Отойдя от пережитого ужаса и осмотревшись, я понимаю, что нахожусь посреди огромного холодильника, и что дрожу я, в первую очередь, от адского холода, царящего здесь.

Вокруг меня же стояли десятки пластмассовых контейнеров различных форм и размеров. На каждом из них были наклеены бумажки и в них читаются имя и фамилия, а также часть тела, которая там находится. Написано там было и место, куда этот адский груз должен отправиться. Чуть поодаль висели несколько полок, на которых стояли банки. Я подхожу и осматриваю их. В каждой в какой-то мутной жиже плавали странные белые шарики. Пытаюсь понять, что это. Но на ум ничего не приходит. Я встряхиваю банку, все содержимое которой взбалтывается и затем успокаивается. Теперь на меня смотрит штук пять чьих-то глаз. В ужасе и с криком я роняю банку на пол, та разбивается и ее содержимое раскатывается по всему полу, в том числе ко мне.

Испугавшись катящихся на меня глазных яблок, делаю пару шагов назад и спотыкаясь, чуть не падая на пол. Оборачиваюсь посмотреть на препятствие, едва не сбившее мня с ног. Это был еще один контейнер, пустой. Я поднимаю его и читаю, для кого оно предназначено. На контейнере стояло имя моей сестры…

Я мигом выбегаю из холодильника и бегу к люку. Надо срочно все рассказать Эмми! Но едва я подбегаю к люку и начинаю взбираться по лестнице, как слышу крик Сэма и вижу, как крышка захлопывается прямо у меня под носом. Пытаюсь ее сдвинуть, но все мои усилия проходят напрасно. Неужели шутки Сэма? Нет. Он не стал бы так шутить.…По крайней мере, сейчас… Я слышу голос Сэма, но он быстро стихает, заменяясь размеренным стуком колес, достаточно громким, чтобы заглушить все вокруг и пугающие ритмичным, словно кто-то подстроил это нарочно. Никогда не любил поезда, даже старался всякий раз избегать железнодорожных путей и гулять в обход их, хотя многие мои одноклассники любили там повеселиться. Я хотел кликнуть своего друга в надежде, что он отзовется, но вовремя понял, что делать этого нельзя, меня может услышать совсем не Сэм.

Неожиданно, в коридоре начинает завывать сирена. Ее противный гул доносится буквально отовсюду, из каждого уголка этого проклятого места. В один момент моя душа едва не уходит в пятки, и я, сам не знаю зачем, бегу обратно в кабинет, в надежде отыскать что-то, с помощью чего можно было бы связаться с властями. Как-то же эти уроды связываются с внешним миром. Захлопываю за собой дверь, и подбегаю к столу, где лежат стопки бумаг с подкрепленными фотографиями, быстро начинаю перебирать всю кучу.

«Телефон, где же телефон»…тут на глаза мне попадается фото Сэма. Он сидит на стадионе, с перчаткой болельщика на руке. И печать: «не годен». Не годен для чего? Для игры в бейсбол? Да, тут даже я, пожалуй, подпишусь.

– Вырубите эту чертову сирену! – Чей-то мужской голос доносится из коридора. Я бросаю папку на стол и ищу, где бы спрятаться, но в помещении укрыться негде, мне приходится бежать прятаться в холодильник. Вариантов для укрытия тут было не особо много, но мне в глаза бросилось более-менее неплохое решение – пустой ящик с именем моей сестры. Быстро оттаскиваю его от входа и залезаю туда, прикрывшись крышкой. Получается с трудом, но это лучше, чем быть просто так обнаруженным среди частей людей. В этот момент дверь кабинета открывается, в помещение кто-то заходит. Я чуть приподнимаю крышку контейнера, чтобы увидеть вошедшего, но полузакрытая дверь в морозильную камеру не дает этого нормально сделать, но все же, мельком, мне удалось увидеть человека. Это был высокий подтянутый мужчина в годах, с легкой сединой на висках. Он сразу направляется к столу с папками, которые я переворачивал пару минут назад, и на несколько секунд в обоих помещениях установилась гробовая тишина. Слышался только гул морозильного мотора. Затем что-то брякнуло, и я слышу, как со скрипом открылась дверца шкафчика, из которого он что-то достал и поставил на стол. Телефон. Значит, здесь все-таки есть связь с внешним миром, и она в сейфе. Мужчина набрал номер и ожидал, когда на том конце ему ответят.

– Алло, Николь? Как у тебя дела?

– Как в школе?

– Нет, я занят. Да солнышко, снова работа. Буду поздно, целую.

Он положил трубку и вернул телефон в сейф. В кабинет кто-то зашел.

– Доктор Браун, донор доставлен. Готовим операционную.

– Хорошо, Крис. Вот ее документы, приступайте к работе. Завтра отправляем заказ.

– Эээ… что с тем пацаном делать?

– Делайте, что хотите, он не годен.

Спасибо, доктор. Уверен, мы найдем ему применение.

Они вместе вышли из комнаты. Я решил выждать еще пару минут после того, как дверь захлопнулась, и только потом рискнул вылезти из своего убежища. Я сажусь на пол, растираю окоченевшие пальцы и пытаюсь осмыслить все услышанное. Неужели всем заправляет отец Николь?! Надо срочно бежать в полицию и рассказать обо всем. Но… те фотографии… а если местная полиция заодно с этими маньяками? Нет, нужно срочно выбраться отсюда и забыть все как страшный сон. Ужасный, кошмарный, но сон. Но как?

Мой взгляд зацепился за коробку, стоявшую под столом с бумагами. Если раньше она стояла точно у края стола, то сейчас была сдвинута чуть вбок, и за ней виднелась небольшая решетка. Я подполз к ней и отодвинул. За ней было небольшое вентиляционное отверстие, закрытое старой ржавой железкой. Она держалась всего на паре хлипких шурупов и мне не составило труда ее расшатать, а затем снять. Недолго думая, я заползаю в образовавшийся туннель и прикрываю вход той самой коробкой.

Труба напоминала бесконечно длинный коридор, только квадратный и узкий, причем настолько, что ползти по нему, не задевая металлические стены головой или локтями, было весьма проблематично даже мне. Сложно представить, как здесь может проползти взрослый человек. Но, увы, мой путь к спасению из этого импровизированного ада лежал сквозь узкую металлическую трубу. Я прополз десяток метров, прежде чем увидел справа от себя небольшую решетку. За ней был тот самый кабинет, где лежали многочисленные папки с информацией о людях и тот страшный холодильник с частями тел. Я ползу дальше и вижу, что тоннель начинает уходить выше вправо, что дальше есть еще такие же решетки, как та, что я видел ранее.

Я как можно тише подползаю к ним и рассматриваю каждое помещение. Обзор везде хороший, но большая часть комнат представляет собой старые пустые коморки с обшарпанными стенами, освещенные одной единственной тусклой мерцающей лампочкой, да и то не всегда. Наконец, мне попадается довольно интересная комната. В отличии от других, эта более просторная и в ней идеально чисто. Посередине комнаты стоит огромный металлический стол, в блестящей глади которого отражаются лучи лампы, висящей сверху. Вокруг, словно спутники, стоят столики поменьше, а на них, на подносе, лежат какие-то странные инструменты, какие я видел только в фильмах. Все помещение в целом напоминало мне операционные, которые часто показывают в тех же сериалах. К столу были прикреплены белые ремни, видимо, чтобы приковывать ими тех, кого тут оперируют. Неожиданно в коридоре рядом с этой комнатой раздались шаги, и послышался детский плач. Я инстинктивно отполз подальше от решетки и, насколько это было возможно, затаился, не издавая ни звука.

Дверь в операционную распахнулась, и в нее входят те же двое в противогазах, но сейчас они были не одни. Следом за собой маньяки тащат в операционную девочку, ей было лет семь, но выглядела она не сильно младше меня. Небесно-голубое платье испачкано грязью и лоскутами свисает с беззащитного тельца плачущей девочки. Светлые волосы ребенка растрепались и облепили зареванное лицо, на котором отражался весь страх от происходящего. Она кричит и плачет, зовет маму, но мама ей уже не поможет. Я на мгновение вспомнил о своей маме, как она там? Какой сейчас час? Может меня уже спохватились и ищут…

Тем временем «противогазы» уложили истерящую и извивающуюся девочку на стол, приковали руки и ноги кожаными ремнями и принялись срезать с нее платье, которое тут же отправилось в мусорную корзину. Малышка уже не кричала, а жалобно хныкала, вряд ли она до конца понимала, что происходит. Я же, словно завороженный, смотрю на этот кошмар, который, наверное, не увидеть ни в одном фильме ужасов. Девочке закрепили голову таким же ремнем, каким и конечности. Один из «противогазов» берет в руки инструмент, похожий на пассатижи, только одна сторона была прямая, а другая изогнутая. Он поднес предмет к маленьким пальчикам своей жертвы и беспощадный «щелк» разнесся по комнате. Операционную наполнил недетский крик, особенно гулко отразившийся в трубе, где сижу я, да так, что приходится зажать уши. Спустя пару секунд малышка потеряла сознание, а «противогаз» кинул в банку с какой-то прозрачной жидкостью два маленьких пальчика, вода сразу окрасилась в ярко красный цвет, а с искалеченной руки ребенка текла кровь, постепенно скапливаясь на полу и растекаясь во все стороны по кафелю. Второй мучитель откуда-то достает небольшую горелку, и прижигает рану. Видимо, это привело юную жертву в чувство, так как она снова закричала и попыталась вырваться, но кожаные ремни не давали это сделать, и только сильнее впивались в нежную детскую кожу.

Включив ярче висевшую над столом лампу, и направив свет прямо на плачущую девчонку, они склонились над ней с двух сторон и начали аккуратно орудовать скальпелями на хрупком тельце. Сделав глубокий разрез на животе девочки, один из извергов аккуратно раздвинул плоть в разные стороны и осмотрел органы. Я никогда раньше не видел настоящие органы человека, поэтому смотрел, не отрываясь, позабыв про то, что это все на самом деле, а не как в тех ужастиках, которые запрещает мне смотреть мама. Один из мучителей вырезает девочке какой-то орган по очертаниям напоминающий плод фасоли, положил его в контейнер со льдом, а через несколько минут следом отправился и второй такой-же орган. Другой мучитель тем времен закрепил на глазах ребенка какие-то штуки, отчего они были широко открыты, посветил в них тонким фонариком, а затем странным предметом, напоминающим столовую ложку, быстро и аккуратно вытащил сначала один глазик, а затем и второй. Девочка уже не кричала, ее милое личико с пухлыми губками побледнело, а ручка с отрезанными пальцами безвольно повисла. Закончив с работой, он берет скальпель и делает длинный разрез на лбу у самых корней волос, затем поднимает головку малышки и делает еще несколько надрезов от ушей к затылку, одним резким движением он содрал кожу с волосами, тем самым оголив череп. Подойдя к шкафу, стоящему в дальнем углу, «противогаз» достет голову манекена и ловко натягивает свой белокурый трофей на пластмассовую голову, после чего сует обратно в шкаф. Живодер вернулся к трупу, взял с нижней полки стола с инструментами небольшую пилу, с маленьким круглым лезвием, подключил к розетке на полу и, нажав на кнопку, начал распиливать череп девочки. Быстро закончив неприятную работу, он достает маленький мозг ребенка, подошел к другому столу с небольшими торговыми весами. Взвесив орган, он записал цифры в такую же папку, каких куча в том кабинете, положил мозг в открытую тару со льдом, после чего так же записал на ней вес содержимого.

Второй, тем временем, уже разрезал грудь девочки и раздвинул ребра, отчего они торчали в разные стороны. Неестественно белые, они больше напоминали клыки фантастического монстра. Только монстров здесь было два, и они были людьми, хоть и назвать их таковыми было сложно. Монстр в противогазе вырезал маленькое сердце, отделяя и пережимая щипцами какие-то красно-желтые трубочки, и уложил в тару со льдом.

Все это время я сижу почти не дыша, наблюдая за каждым движением «противогазов». Вдруг один из них начал снимать с себя маску, стоя ко мне спиной, наконец-то я увижу лицо хоть одного из них. Только сейчас я обращаю внимание, что все мои конечности ужасно затекли. Я решаю сменить положение, но неожиданно для себя прижимаю к полу что-то шерстяное, теплое и мягкое. Это крыса! Она завизжала и, вывернувшись, укусила меня за палец. Не выдержав боли, я закричал и попытался оторвать от себя это мерзкое существо. Но только отделавшись от грызуна, я, к сожалению слишком поздно, начинаю понимать, что только что выдал себя. Кидаю взгляд на решетку, и от увиденного у меня кровь застывает в жилах. Они стоят и смотрят мне прямо в глаза, вдруг один из них резко бьет кулаком по хлипкой железке, за которой я укрывался, и та, не выдерживая мощного удара, отрывается и виснет на одном болтике. Он протягивает ко мне руку и хватает за ногу, вытаскивая наружу. Пытаясь отбиться, я второй ногой попадаю по его руке, которая тут же разжимается и я быстро, насколько позволяет пространство, ползу дальше. Тоннель уходит влево и в конце я даже вижу зеленеющую траву, чувствую свежий утренний воздух. Это придает мне сил. Я поднажал, но едва мои руки коснулись травы, ужаснулся… Передо мной были чьи-то ноги….

– Куда это ты собрался? – маньяк в противогазе хватает меня за руки и резко вытаскивает наружу. Он перекидывает мое тело через плечо и несет к главному входу мясокомбината. Пытаюсь отбиваться, бью кулаками по спине, стараюсь извернуться и вырваться из его железной хватки, но все бесполезно, «противогаз» будто не замечает попыток освободиться. Он заходит в здание, где нас уже ждет второй монстр. За его спиной маячит начищенный до блеска крюк для мясных туш. Я кричу, а из глаз катятся слезы….

Резко открываю глаза, все вокруг словно задернуто мутной пеленой, пытаюсь сфокусировать взгляд, но не получается, поэтому мне удается разглядеть только очертания предметов. Зажмуриваю глаза, открываю, снова зажмуриваю и снова открываю. Вроде помогает… по крайней мере, теперь я в состоянии рассмотреть место, где нахожусь. Облупившаяся бело-зеленая краска на стенах, высокие отштукатуренные белым потолки, придающие небольшому помещению лишний объем. Прямо напротив меня находится дверь, чуть приоткрытая. Пытаюсь встать, но что-то мешает ногам сдвинуться с места. У меня начинается паника, что все это был не сон, и я сейчас нахожусь в той проклятой операционной, но тупая боль, пронзившая правую руку, возвращает меня в трезвую действительность. Поворачиваю голову, рука перебинтована и из нее тянется вверх прозрачная трубка. Пройдясь по ней взглядом, вижу железную конструкцию с двумя стеклянными банками. Слава богу… значит я все-таки в больнице, под капельницей, но почему я не могу встать? Украдкой оглядываю себя и вижу, что мои руки и ноги прикованы к кровати. Неужели засунули в психушку?!

Я стал прислушиваться, в коридоре кто-то ходит, разговаривает, но мне трудно разобрать, что они говорят. Дверь в палату резко распахивается, и в нее входит пожилой мужчина в белом халате, лет пятидесяти, седой и в очках. В руках он держит красную папку, на которой написано мое имя. Паника снова охватывает сознание, и я инстинктивно вжимаю голову в подушку, словно пытаясь казаться невидимым, но врач замечает это, что-то говорит, но я его не слышу из-за нарастающего звона в ушах. Он садится на край кровати и мягко, по-отцовски гладит мою руку, я замечаю небольшой бейдж, прикрепленный к его халату: «Гарри Уайт. Психолог». Постепенно гул стихает и становится возможным разобрать его слова.

– Ты в больнице, сынок, ты в безопасности. – Говорит он мягко, успокаивающе. Но сказать что-либо в ответ не могу. Мое тело словно принадлежит не мне, а кому-то другому. От этого я ощущаю новый приступ паники. Может то был не сон, и теперь моя голова пришита к чужому телу?

– Сэм. Где Сэм? – Я все еще не знаю, что с моим другом.

– Сэм? Кто такой Сэм? Расскажи мне. – Не отпуская моей руки, психолог чуть наклонился ко мне.

Но я промолчал. Нельзя, чтобы он узнал о нем и о том, что с ним могло произойти, иначе я точно окажусь в психушке. И на этот раз в реальной.

Доктор что-то записывает в папку и, пожелав мне выздоровления, покидает палату. Я хочу встать, но ремни не позволяют сделать хоть какое-то движение, кожа на запястьях сильно зачесалась, от чего мне становится еще более не комфортно, забинтованное место на руке тоже заболело, и я почувствовал, как что-то мокрое течет по коже. Переведя взгляд на руку, замечаю кровь, и в то же мгновение в палату входит медсестра. Это молодая девушка, белая шапочка которой скрывает каштановые волосы, заплетенные в косу, переброшенную через плечо на грудь. Она видит, что я не сплю, и ее тонкие губы расплываются в улыбке, следом за ней закатывается металлический столик с кучей всяких банок и склянок. Все это гремит, а меня снова окутывает страх и ужас, я начинаю дергать руками еще сильнее. Видя происходящее, улыбка мигом исчезает с лица девочки, она резко подбегает ко мне и начинает разматывать бинты.