Читать книгу Книга осенних демонов - Ярослав Гжендович - Страница 4

Вечером по четвергам я ношу в себе зло всего мира. Во всяком случае, так это ощущаю. Каждый четверг, каждый полный слез вечер четверга мне кажется, что тяжесть всего того, что люди оставляют в моем небольшом стерильном кабинете, еще минута – и снесет стены. Я работаю с понедельника до четверга каких-то шесть часов в сутки. Можно лопнуть от зависти!

Когда я покидаю клинику, то голова напоминает бетонный мусорный ящик. Люди бросают в нее свои страхи, потерянные надежды, обманутую любовь, навязчивые идеи и не исполнившиеся мечты. В четверг вечером я ими переполнен. В понедельник я – прекрасный психотерапевт с чутьем и вообще. Предлагаю поддержку, безусловное принятие и готовые рецепты. Килограммами. А вот последний пациент вечером в четверг – это посланец ада.

Кабинет в маленькой частной клинике, где я работаю, идеально обезличен: белые стены, простой современный стол, лампа и кресло. Он мог бы быть кабинетом обыкновенного терапевта или врача-ларинголога. Единственная разница в наличии кожаного директорского кресла, где располагаются мои пациенты. В кабинете врача вас обычно просят присесть на складном металлическом, как будто из придорожного бара, стульчике. Здесь вращающееся удобное кресло. В него усаживаются, чтобы очистить встревоженную душу от мусора цивилизации. Клиника частная. Один визит стоит минимум сто злотых. Несмотря на это выходящий из кабинета пациент как правило встречает в дверях следующего. У меня всего несколько секунд, чтобы плавно перейти с невроза, вызванного эндогенным страхом, к депрессии или от невроза на почве охлаждения сексуальных отношений к острой форме агорафобии. По сути, психотерапевт после шести часов такой работы уже никуда не годен. С тем же успехом можно рассказать свои проблемы бюсту Фрейда. Первые три дня организм функционирует еще безупречно. В четверг сопротивляемость исчезает. Психотерапевт должен быть стойким, состояния пациентов должны стекать с него как с гуся вода, как дождь с перьев лебедя и оставаться за дверями кабинета. Звучит ужасно, но это вопрос выживания. Психотерапевт, который перестает спать по ночам, мучимый кошмарами больных, сам на пути в пропасть. Но в конце недели плотина начинает давать слабину, и тогда моя личность просто-напросто распадается. Из самых темных челюстей ада начинают выползать самые тяжелые случаи и рассаживаются на диванчиках перед кабинетом.

Это был последний в этот день пациент.

Я уже закончил абсолютно неудачную сессию с тридцатилетней домохозяйкой, которой регулярно изменял муж (третья встреча); ее участие заключалось лишь в горестных слезах и нескольких обвинениях, произнесенных в адрес супруга. Ничего не помогло – отсутствие контакта.

Потом был замкнутый пятидесятичетырехлетний инженер с острой ипохондрией на фоне страха смерти, испытывающий ко мне животную ненависть. Он не верил в психотерапию и желал это доказать. Пришел, потому что его послали измученные домашние, а ему хотелось им доказать, что он напрасно тратит деньги. Когда за ним закрылась дверь, я попросил у секретарши пять минут перерыва, моля, чтобы она сказала что-то типа: «Доктор, а пациент на восемнадцать не пришел». Она упорно называла меня «доктор», такая медицинская привычка.

Я бы посидел тогда полчасика, потихонечку восстанавливая контакт с миром и желание жить. А потом пошел бы домой и потерял сознание.

Мои молитвы не были услышаны, но мнимый авторитет врача дал мне пять минут. Я сделал в блокноте несколько записей, касающихся предыдущего пациента. Немного, потому что в этот день в этом не было никакого проку. В блокноте находятся результаты воздействия различных словесных ловушек, которыми психотерапевт может вытащить из человека спрятанные в бессознательном мотивы и сведения. Но в конце недели там чаще всего множество бессмысленных рисунков и картинок на полях.

Потом я открыл окно и, к огорчению всего мира, выкурил сигарету. Я считаю, это лучше, чем если бы я принял ксанакс, и действует быстрее. Чтобы избавиться от неопределенных и кажущихся проблем, я сконцентрировался на «здесь и сейчас», а потом попробовал подумать о себе с симпатией. Не вышло. Я чувствовал себя развалиной. Дело в том, что после нескольких дней работы я сам перестаю верить в психологию. Мне кажется, что если бы я мог исправить судьбы моих несчастных пациентов – избавить от необходимости участвовать в крысиных бегах, дать возможность куда-то уехать родителям или лишиться финансовой зависимости от родителей супруга, – пришло бы чудесное выздоровление. Они держали ладонь над пламенем свечи, а я учил их силой мысли убирать боль вместо того, чтобы просто погасить огонь. Нормы общения цивилизованных людей учат, что у здорового человека на лице улыбка, даже если его рука горит. К сожалению, для того чтобы действительно врачевать боль души, нужно быть Богом.