Читать книгу Белый Волк - Ярослав Толстов - Страница 2

Темно. Узкий лучик света падает мне на веки. Наверное, совсем уже день, раз, сквозь щель в ставнях, пробивается такой яркий солнечный лучик. Да, и из кухни доносятся приглушенные голоса деда с бабушкой. И запах свежих оладушков. Да, уж, совсем не рано, но будить не хотят, дают понежиться. Конечно, ведь сегодня 1 августа, начало конца лета, моего последнего школьного лета. Вставать не хочется, очень. Спать, впрочем, тоже. Хочется обратно в темноту, ничего не видеть, ничего не слышать, и, главное, ни с кем не общаться. Оладушков, тоже, не хочется. Но, и бабушку обижать – не хочется. Не хочется ни-че-го.

В комнату сквозь, висящие в дверном проеме, вышитые занавески, просовывается черная мохнатая голова. Мой пес всегда знает, что я проснулась, даже, если я стараюсь не шевелиться. Друга не обманешь. Придется вставать и входить в еще один бесконечный день, один из многих ему подобных, без цели и смысла…

Брякнула дверь в сенях, затем калитка. Бабушка, ворча и охая, пошла на рынок. Пес уже, почти целиком, внутри моей комнатки, снаружи остался только хвост, голова лежит на кровати. Дед уже, тоже, вздыхает у двери, придется, и правда, вставать. Пес, ты предатель, деда я расстраивать не могу, не имею права.

– К тебе Светка, уже два раза, заходила, – дед использует это известие, как аргумент, побуждающий меня к жизнедеятельности.

– Уже выхожу, – недовольно пробормотала я в ответ, вылезая из-под пикейного одеяла.

– Оладушки – на столе, – довольный голос деда доносится уже из сеней.

Натянув застиранный ситцевый сарафан, босиком шлепаю на кухню. Пес крутится возле стола, ждет свою долю. Один мне, остальные ему.

Вместе выходим во двор. Дед возится у внутридворового палисадничка, штакетник починяет. Он всегда что-нибудь мастерит или чинит, старается быть полезным, вся улица к нему за помощью обращается. Наверное, очень тяжело, некогда сильному и активному, человеку быть связанным болезнью и немощью. Все родственники вспоминают, как, еще в довоенные годы, он перевозил мою бабушку и свою сестру на весельной лодке на другой берег Волги, а когда, от внезапной волны, лодка перевернулась, то он их, обеих, на себе с середины реки до берега доволок, потому, как плавать они, вовсе, не умели. А дамы- то, обе, были, весьма, увесистые.

А еще про то, как на смотринах повел он бабушку по деревне, а навстречу – бык бодучий. Дед сначала невесту, то есть бабушку мою, а потом и сестру свою, через плетень перекинул. Быка дождался, да, схватив за кольцо, вырвал его вместе с носовой перегородкой, в которую кольцо было вставлено, а потом – по голове кулаком. Всей деревней того быка ели, деда хвалили. Бык тот деревню бабушки, давно уж, терроризировал, да, только, убить его – ни у кого не выходило. Много лет прошло с тех пор. Теперь же, дед с трудом по двору перемещается, каждый вздох дается с хрипом и болью. А он еще и обо мне беспокоится. Пытается вернуть вкус к жизни, убеждает, что жить хочется даже в его ситуации, а мне, мол, сам бог велел второй шанс использовать.

– Уже позавтракали? – спрашивает дед, глядя при этом на пса.

Тот опускает голову и виновато облизывается.

– На Волгу пойдете? День-то какой! – подначивает дед, призывая в союзники Ара.

Тот восхищенно вертит хвостом. Слово « Волга» он хорошо знает и плавать любит.

– Ближе к вечеру, когда народу поменьше на пляже будет, а то сейчас, там, все друг у друга на головах лежат, – в голосе у меня, видимо, совсем мало энтузиазма, раз, дед снова вздыхает и с укоризной смотрит на меня.

Пес, тоже, вздыхает и плюхается прямо в пыль, которая легким облачком взлетает вверх, а затем припудривает его черную шкуру.

– Эй, кто-нибудь дома? – Светка, прямо-таки, вопит из-за забора, видно, сама решила меня будить.

– Идите, развлекайтесь, пока молодые, – напутствует дед, возвращаясь к работе.

Чтобы избежать очередной лекции о жажде жизни, выхожу за забор.

– Сколько можно спать в такой день? Лето зря проходит! – восклицает Светка, встряхивая светлыми кудряшками, в которых словно запутались солнечные лучики.

– Зачем будила? – с притворным зевком спрашиваю ее, это самое приличное, что я смогла из себя выдавить.

– Тут такая компания собирается! – Светка, поглядывая на калитку, переходит с крика на восторженный шепот.

Я недоверчиво посмотрела на нее и скептически усмехнулась ее энтузиазму. Вот уж, кто живет и развлекается на всю катушку! Мне бы ее неистребимую веру в то, что жизнь прекрасна и удивительна. И это, несмотря на то, что жуткая распря между родителями выселила Светку к ее бабушке. Почему-то, люди обожают говорить, что женятся по чистой любви, а когда она проходит, начинают, остервенело, делить не только детей, но и квадратные метры.

Живут Светкины старики на противоположной стороне нашей улицы, вместе с прабабкой. Веселая старушка. Лет 15 назад, заболел у нее желудок. Родня попыталась посадить ее на диету и лишить главной радости в жизни- 100 грамм перед едой, к которым она пристрастилась в тяжелые военные годы. Не помогло. Повезли ее к врачу. Тот признал рак в последней стадии, велел готовить гроб. Мол, ей два-три месяца осталось. И не надо, мол, бабушку ни в чем ограничивать, пусть, жизни радуется, напоследок. Бабке Оле ничего, про диагноз, не сказали, но 100 грамм вернули. И вот она, по сей день, жизни радуется. Примет свои 100 грамм живой воды, вынесет большую колесную прялку на улицу, прядет себе да песни поет. Детишек любит, сказки рассказывает. Все мы, с нашего квартала, в раннем детстве у нее под присмотром побывали. А гроб-то родственники, все же, купили, в сарае, до сих пор, стоит…

С трудом возвращаю свои мысли к реальности. Все это время Светка что-то рассказывает, наверное, про новую компанию.

– …и еще я сказала, что ты можешь выпить стакан водки, без закуси! А Ирка, тоже, придет, – Светка излучает море энтузиазма, по привычке накручивая на палец светлый локон.

– Это – которая Ира? – равнодушно спрашиваю я, просто, чтобы как-то поддержать разговор.

– Ну, наша, которая Света, – уточняет Кудряшка, т. е. Света-1.

Это она про свою двоюродную сеструху, значит. История еще та была. Отцы-то их родными братьями были. Погодки. Дружили очень, Женились в один год. И, как-то раз, по – пьяни, что ли, договорились детей одним именем назвать. Женам, естественно, ничего не сказали. А зачем? И вот, родилась у одного из них дочь. Светой назвали. Хорошее имя. Через два месяца – у другого родилась. Мать ее Ирой назвала. Тоже хорошее имя. А отец, чтоб договоренность не нарушать, вызвался сам съездить и свидетельство о рождении оформить. Съездил, оформил и Светой записал. Домой привез свидетельство и в шкаф положил. И, что самое смешное, так ее Ирой и звали, ничего не подозревая, до того самого момента, когда пришло время в школу идти. Тут-то оно и выплыло, что по документам она Света. Мать в крик, а сделать-то ничего нельзя. По закону имя сменить может лишь сам гражданин, по достижении совершеннолетия. Вся улица потешалась изрядно. Так и зовут ее « Ира, которая Света или Света, которая Ира». Таких историй в каждом дворе навалом. И все про все знают.

Странное это место – старые кварталы частного сектора, случайно оставшиеся внутри мегаполиса. Словно, деревня посреди большого города. Свет есть, газ есть, а нужник – во дворе, и помои, и по сей день, на середину улицы выплескивают. Зато детишек, всегда, можно у кого-нибудь во дворе, под присмотром бабушки, оставить. Так мы, малыми, всем кварталом, по очереди, во дворах наших бабушек-дедушек и играли. Родители наши, постепенно, по всему городу расселились, хотя, в этих дворах родились, тут же все детство в казаки-разбойники играли.

Я, между прочим, тоже эту игру любила, все дворы облазила, не одну юбку об заборы порвала. В брюки девочек, в те годы, редко одевали. Был даже случай, когда, почти пополам, разорвала, сшитое на день рождения, новое шелковое платье. В клеточку. Я – в слезы, родственники – в крик. Один дед сказал: « Ну, это же – ее платье и ее день рождения». Меня оставили в покое, платье зашили. По заборам я лазить не перестала. Дед, же, потом, сказал:

– Если хочет бегать и прыгать, пусть, делает это на стадионе.

И отвел меня в легкоатлетическую спортивную секцию. Там я и выжигала избыток энергии, до недавнего времени.

– Ну, так ты придешь? – в заключение, заинтересованно спрашивает меня Светка.

– Куда? – равнодушно отвечаю я, рассматривая стаю голубей, выделывавших в небе над нами кульбиты и кренделя.

Значит, сосед по улице сегодня выходной. И голубя нового прикупил, ишь, как в воздухе кувыркается.

– Ты что, совсем из мира выпала? Я тут, зря, столько времени распиналась? – обижается Кудряшка. – Тебе встряхнуться надо, сама на себя не похожа!

И что им всем от меня надо?

– А тебе- то это зачем? Колись, давай! – спрашиваю я, глядя на ее расстроенное лицо, меня «за так» не купишь.

– Ну, ты ж, и правда, стакан без закуси можешь, я уже поспорила! – ноет Светка, теребя подол короткой ситцевой юбки.

Правда, могу. Дед научил, когда я интерес к выпивке проявлять начала. И что делать, чтобы потом под стол не упасть – тоже.

– Всему лучше дома учиться, в спокойной обстановке, – говаривал дед. – Чтоб потом, при всем честном народе, мордой в грязь не ухнуть. Да, и последствий меньше.

Кудряшке, в свою очередь, я пыталась это умение преподать, без особого, впрочем, успеха.

– Встряла, не спросясь – давай теперь, расхлебывай. Сама и пей! – отвечаю я и ухожу во двор, хлопнув калиткой.

Удовольствие, пить водку в чужой компании – ниже среднего, да, еще и на спор. Впрочем, мне, и вовсе, ничего пить не хочется. То, что не есть запретный плод – быстро перестает быть интересным. А мне питье, даже забыться, не помогает, голова работает гораздо дольше, чем ноги, дальше – только темнота. А наутро – жуткое похмелье.

– А я, все равно, вечером зайду! – кричит из-за забора Светка.

Пес рычит в ответ.

– Чего, опять, не поделили-то? – встречает меня вопросом дед. – Пошла бы, погуляла, чего дома отсвечивать.

– Я лучше с книжкой, под деревом, посижу. Ты, же, меня лучше Светки знаешь, – отвечаю я, пытаясь, бочком, проскользнуть в сени.

– Книжка-то у тебя, который день, на одной и той же странице заложена. И на стадионе ты давно не была. Плывешь по жизни, будто нежить какая, – вздыхает он, с укоризной глядя на меня.

И то, правда- нежить. Потому как, та моя часть, что умела вкус жизни ощущать, осталась, где-то, по ту сторону темного коридора. Придется срулить на Волгу, так всем спокойней. В темпе спринта покидала в холщовый мешок с, самолично нарисованным тушью, львом подстилку, книжку и пляжные шлепанцы. Пес тут как тут, сам тащит ошейник с поводком, вдевает голову в ошейник, выхватывает у меня из рук мешок. Чего не сделаешь ради купания!

– К ужину придем, – бросаю деду, подбегая за псом к воротам.

Августовское солнце раскалило даже наши, старые, кварталы, несмотря на развесистые деревья, деревянные дома и отсутствие асфальта. В уличных палисадничках уныло поникли пыльные циннии и космеи. Босые подошвы привычно шлепают по выметенной теплой земле. В раннем детстве один старенький доктор, лечивший детишек еще при царе-батюшке, посоветовал моим старикам хождение босиком, в качестве профилактики простуд, мол, хождение по горячей земле и по росной траве приведет меня к здоровью. Был ли в этом глубинный смысл – не знаю, но я привыкла чувствовать босой ногой теплую упругую землю, струганные доски пола и ласковую зелень травы.

В новых кварталах жара, и вовсе, становится невыносимой, приходится обуть шлепанцы-вьетнамки, асфальт невыносимо жжет даже, задубевшую за лето, кожу ног. Пес, со всей своей, немалой, силой, тянет вперед, словно, не он у меня на поводке, а я у него. Нам надо еще миновать заводские кварталы, что выходят прямо к реке. Пляж в этом месте – так себе, но зато, никто не цепляется к тому, что я пришла с собакой. Хорошо ходить на пляж с таким спутником – можно не бояться, что вещи упрут. И к буйкам плавать безопасно. Обратно дотащит за ошейник, даже, если у меня ноги судорогой сведет. Проверяла.

Плавали до изнеможения, пока Ар, сам, не потащился в тенек, к парапету набережной. Он солнце не любит, черный ведь. И тут у нас – полное взаимопонимание. С людьми бы так. Плюхнувшись на подстилку и заняв большую ее половину, пес уснул. Я пробовала читать, но, видимо, недолго. Сморило на жаре.

Когда вернулась в реальность, солнце уже садилось в Волгу, оставляя за собой светящуюся алую дорожку, похожую на струйку крови, вытекающую в воду из дыры в боку. Ар спокойно лежал рядом, сторожил, он службу знает. Пора домой, бабушка к ужину ждет. Не то, чтобы волнуется, с таким-то охранником – 90 кг мощнейших мышц и костей под лоснящейся, без единого пятнышка, черной шкурой восточно-европейской овчарки, но непременно ворчит, мол, все, опять, остынет, а холодная еда впрок не пойдет.

Пока пробираемся через новые районы, совсем смеркается. Вдоль одной из, немногих в нашем районе, асфальтированных, улиц зажглись фонари. Последний стоит на углу нашего квартала. Здесь кончается асфальт, и свет – тоже. Лапы пса бесшумно ступают по, слегка присыпанной щебенкой, земле. Свет нам тут и не нужен, мы каждую кочку знаем. А чужим здесь делать нечего, особенно ночью. Ворота еще не заперты на щеколду, хотя, ставни уже закрыты. Уже в сенях нас встречает запах свежих пирожков. Ар, прямо в ошейнике и поводке, кидается к своей миске с едой.

В кухне свет уже погашен, бабушка что-то вяжет, сидя в кресле, в гостиной, и слушает спектакль по радио. Комнатка деда выходит в кухню, видно, что за дверью горит настольная лампа. Небось, опять, читает что-то о путешествиях. Заглядываю туда, и правда, Майн Рид, последние страницы.

– Тебе завтра в библиотеке книгу поменять? – спрашиваю его.

– Неплохо бы, второй раз уже прошелся, – отвечает дед, глянув на меня поверх очков.

Неудобно-то как, забыла про свою добровольную обязанность, а он не докучает. Всю свою жизнь он в сумке с инструментами какую-нибудь книгу таскал, чтобы почитать в обеденный перерыв или в трамвае, умчаться от серых будней в неведомые страны, а теперь до библиотеки добраться не может, не то что в путешествие отправиться.

– Пирожки на столе, под одеялом, теплые еще. Чай сама заваришь, – дед, вновь, уткнулся в книгу, смакуя описания далеких стран, в которых он никогда уже не побывает.

Иду на кухню, в темноте достаю, на ощупь, пирожок. С картошкой, мой любимый.

– Там еще беляши есть, – подает голос дед, – и Светка, опять, заходила.

В сердцах брякаю чайником об газовую плиту.

– Говорит, музыка будет хорошая и танцы. Пошла бы, что ли. Ты, ведь, танцевать сызмальства любила, совсем махонькой уже пританцовывала и в такт попадала, – сдаваться дед, точно, не собирается.

– Да, ведь, ты, сам, говоришь, что ноги в пляс идут, когда душа поет, – скрипнув зубами, парирую я. – А мне, что-то, петь не хочется.

Разговор готов был перейти на повышенные тона, но тут, снова, забренчали в калитку. Ну, Кудряшка, получишь у меня. Шеметом, влетаю в свою комнатушку, меняю старое пляжное платье на вытертые джинсы и реденькую, связанную крючком, кофточку, выуживаю из-под кровати босоножки на платформе. Еще несколько, сплетенных из бисера, фенечек – и я готова.

– Ну, и куда ты так вырядилась? – это уже бабуля, из кресла, голос подает, разглядывая мой наряд, поверх очков.

– На танцы, конечно, – бросаю на бегу, бабушка только вздыхает в ответ, в ее понимании, принарядиться на танцы означает совсем иной подход.

В кухне выуживаю из миски горсть беляшей, спотыкаюсь об, уснувшего у своей миски, Ара и выскакиваю за порог.

– Счастливо повеселиться! – громко напутствует меня дед.

За воротами меня уже ждут.

– Везет же тебе с предками, – вздыхает завистливо Светка, видимо, услышала через открытое окно дедовское напутствие.

Она тоже приоделась: выцветшую ситцевую юбку с кофтой в цветочек, сменили вытертые джинсы и клетчатая рубашка, через плечо висит яркая виниловая сумка.

– Повезет тому, кто сам воз везет. Сначала ты работаешь на репутацию, а потом она на тебя, – парирую я с набитым ртом. – Поесть толком не дали, с дедом из-за тебя поцапалась. Может, тебе сразу в глаз дать, Кудряшка, чтобы настроение уравнялось?

– Да ладно, Инь, она, ж, не со зла! – раздается голос из темноты.

Знакомый голос. Светка, выходит, подогнала тяжелую, во всех смыслах, артиллерию. С Балу я, обычно, не цапаюсь. И не потому, что это 190 см роста и косая сажень в плечах, да, и штангу уже несколько лет тягает, а потому, что добрый он и простой, как ребенок, таких, попусту, обижать грешно. Знаю его не меньше, чем Светку, живем на одной улице, ходили на один стадион. Хороший парень. Бабушке моей нравится, а ему Светка. И то правда, есть за что. Помимо светлых, в отца, кудрей, природа ее и другими, женскими, достоинствами не обделила. Это парням, обычно, больше нравится, чем моя, по словам деда, « грация дикой кошки».

– Хочешь пирожок, Балу? – задаю риторический вопрос, он всегда хочет.

Сложно прокормиться такому богатырю на бабушкину пенсию и случайные приработки. Он бы давно на завод ушел, но его бабушка считает, что ее сорока с лишним лет заводского стажа на двоих вполне достаточно, а ему можно и по призванию работу найти. Балу, с самого раннего возраста, всю, попавшую под руку, механику сразу разбирал и пытался собрать обратно. А еще он, просто, бредил морем. Которого никогда не видел.

– Здорово! Вкусный беляш! – с набитым ртом мычит Балу, вытирая руки моим носовым платком.

– Ну, что, мы тут есть собрались? – нетерпеливо ноет Светка, перетаптываясь с ноги на ногу.

– А ты, пока я ем, давай, подробно все рассказывай. Какая компания и что за пари? – говорю я, давясь очередным беляшом.

– С чего бы это ты так меня туда тащишь? Не иначе на раздевание поспорила? – ехидничаю я, посмотрев на свою подругу.

– Да, ну, ладно тебе ее пилить, – кидается на защиту Балу.– Там, и правда, ребята классные, и в новый спортзал приглашают, с душем!

Душ, в наших курумышах, – это весомый аргумент. У меня – так только летний вариант во дворе. А в остальное время года – добро пожаловать в городскую баню!

– А где это, собственно, там? Далеко? – интересуюсь я.

– Да, вовсе нет! В доме старой барыни собираются, – радуется Балу, чувствуя, что почти уговорил меня.

Это, действительно, не далеко, в соседнем квартале. Бывала я в этом доме, в раннем детстве. Старый двухэтажный дом. Там, и в самом деле, когда-то жила старая дама с кухаркой, теткой Аней, которая обитала на первом этаже, рядом с кухней, а барыня – на втором. Тетка Аня, и сейчас, там живет, если мне память не изменяет. А вот, «барыня» умерла, а жаль. Она, в свое время, не на Новый год, а на Рождество всех ребят с улицы приглашала. На чай, с булочками с корицей. И гостинцы потом давала, да, не просто в кульке, а в красивых бумажных сумочках или коробочках. Мелочь, а приятно. Наверное, там теперь все не так, но сходить любопытно. А любопытство сгубило кошку.

– Пирожки кончились, можно и пойти. Губнушка есть? – говорю я, облизывая пальцы, Балу смущенно возвращает платок.

– Щас достану! – восклицает Светка, лихорадочно роясь в сумочке.

– А тушь надо? – спрашивает она, протягивая мне помаду.

– Под фонарем, что ли, краситься? – съязвила я, на ощупь, проводя по губам.– Много чести, и так сойдет.

– Вы-то там уже были? – бросаю уже на ходу.

– Да, Ирка там осталась, а мы за тобой, – басит сзади Балу.

Ну, если Ирка там осталась, не все так плохо, у нее мозгов побольше, чем у сеструхи, а фигуристости – поменьше.

Улица слегка идет под уклон. Возле двухэтажного дома – старые каменные ступени, совершенно невероятная вещь на нашей улице. Они сглаживают перепад высоты и ведут прямо к резному крылечку. Несколько покосившийся забор поддерживают высокие, «каретные» ворота. Свет виден только в открытых окнах на втором этаже, нижние закрыты ставнями, но дверь на крылечке не заперта.

– Заждались нас, наверное – нервничает Кудряшка, поправляя прическу.

– И водка кончилась! – съязвила я в ответ, встряхнув своей, выцветшей на солнце, гривой.

– Да, ты что, с дубу рухнула! – басит простодушный Балу, первым, протискиваясь в дверь, для него все двери узкие.

Проходим по темному коридору, ведущему через весь дом во внутренний двор. Налево – кухня, там горит свет. Окно выходит во двор, вот, и не видно. Там, вовсе, не тетка Аня, а какой-то крепкий парень с коротко стрижеными, темными волосами.

– Привет, Балу. Молодец, привел-таки девчонок, а то, наверху, уже скучать начали, музыку никак не выберут, – говорит он, окидывая меня внимательным взглядом.

Тут я понимаю, что мне показалось не так. Музыка-то в доме слышна, но это – не магнитофон, а кто-то негромко играет на пианино, « Лунная соната», если я не ошибаюсь. Простенько, но со вкусом. И, уж, вовсе не то, чего я ожидала. И парня я этого где-то видела. Может, вместе с Балу, штангу тягали? По фигуре – похоже.

– Я тебя, точно, где-то видел – говорит парень, продолжая рассматривать меня, а потом внезапно широко улыбается и протягивает мне руку.– Вспомнил! Ты – та маленькая резвая пони, что постоянно на дорожке обходит здоровенных рысаков.

Ну, точно, с одного стадиона.

– Поднимайтесь, вас ждут, – он машет рукой в сторону лестницы. – Я сейчас тоже иду.

Наверх, так наверх. Старые запахи старого дома. И планировка тоже старая – все комнаты на проход. Гостиная большая, с высокими потолками. На полу старый, вытертый, но, до сих пор, ровный паркет. А вот, мебель – другая. Вернее, ее почти нет, только, у стены, узкий диван и несколько кресел, низкий столик у дивана, да магнитофон с проигрывателем на полу. А колонки на стенах. Приглушенный свет по углам, на плинтусе укреплены разноцветные плафоны. Кто-то специально оформлял комнату в современном стиле, для танцев.

Народу немного. Двое ребят на полу перебирают пластинки, рыжие оба. Братья наверно. Еще двое в креслах. Ирка на диване с ногами, и рядом с ней – еще один. Высокий, длинные волосы, почти такие же светлые, как у Ирки. Подцепила уже? Музыка звучит из другой комнаты, играющего мне не видно.

– А вот и мы! – с порога объявляет Кудряшка, задорно встряхнув волосами.

Ну, хоть бы, представила формально, что ли. Каков вопрос – таков ответ.

– Опоздавшим – штрафной! – говорит, подходя к нам, один из тех парней, которые до того сидели в креслах.

Вот так – с места в карьер. Ну, так этого и ждали. И бутылка водки – тут как тут, запотевшая даже. Уже хорошо, нет ничего хуже теплой водки в жаркий день. Как-то сразу образовался поднос со стаканами, разливают во все – по половине, а один – полный, ясно кому.

– Просим, гости дорогие! – говорит все тот же парень.

Странный какой-то, волосы совсем светлые, а брови и ресницы – темные, ярко-синие глаза смеются. Ладно-ладно! Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

– Ну, коли у вас тут все по правилам, то где, ж, соленый огурец-то, али корочка черного хлеба – на худой конец? – спрашиваю я, беря предназначенный мне, стакан.

– С огурцами оплошали, поищем. А пока, может это сгодится? – отвечает блондин, подавая тарелку с хлебом, черным, конечно, и икра сверху – черная.

Вот, это – зря, я злиться начинаю.

– После первой не закусывают, – отвечаю тоже штампом, и занюхиваю выпитое хлебом, стряхнув предварительно икру.

– Светкино пари я выиграла? – спрашиваю, глядя ему прямо в глаза.

– Ну, не совсем. Она еще и твое умение танцевать нахваливала. Говорит, почти профессионал, – подначивает меня дальше визави.

– Если партнер достойный и музыка хорошая – завсегда пожалуйста! – отвечаю я, поддерживая игру.

Злюсь еще сильней. Ежели надеетесь, что с ног свалюсь в ближайшие 10 минут – не дождетесь, у меня беляши внутри.

– Какую музыку мадемуазель желают заказать? – подход с поклоном, сопровождают вопрос.

– Что-нибудь классическое – ответ вместе с реверансом.

И тут музыка сменилась, но не на что-то из популярных магнитофонных записей или пластинок, а из другой комнаты пианино заиграло танго, причем аргентинское, ставшее весьма популярным после одного из «забугорных» фильмов. Ну, раз так, скидываем босоножки. Не отдавить бы незнакомому партнеру ноги, он, ведь, тоже босой, а в танго надо бросаться, как в омут с головой, иначе – лучше и не начинать. Протянутая рука оказалась, неожиданно, твердой. Можно рискнуть, если удержит с первого раза – станцуем. В танго, ведь, что важно? Слышать, куда ведет тебя музыка, чувство партнера, уверенность в его твердой руке и несколько основных движений. Качество партнера можно проверить, приходом спиной на его руку. Или поймает, или головой об пол. Ну, тут, уж, кто не рискует, тот не пьет…

Поймали. Повезло, только волосы по полу мазнули. Партнер на славу, музыку чувствует, меня тоже. Дальше – только в глаза смотреть, чтобы следующий ход предвидеть. Ведет легко, импровизация на высоте – учился где-то. Но не там, где я. Такого запомнила бы. Закончили слитно, на последней ноте, с фиксацией позы. Слова где-то потерялись. Со мной всегда так. Слишком глубоко погружаюсь в танец и потом долго выхожу из образа.

Затылком чувствую чей-то пристальный взгляд. Внутренне сжимаюсь. Но тут музыка зазвучала опять. «На прекрасном голубом Дунае». Ух, ты, затейник, однако, наш пианист. И он нас, определенно, видит. Вот, только, места для вальса тут маловато. Ничего, справились. Музыка кончилась, пора и руки разжать. В комнате тихо.

– Благодарю за восхитительный танец, мадемуазель! – в голосе нет и тени насмешки, партнер подносит к губам мою руку.

– Не имел чести быть представленным – Вольф, – смотрит внимательно, пытаясь разгадать выражение моего лица.

Чувство опасности, вновь, зашевелилось. На затылке волосы, разве что, дыбом не встали. Ну, очень не люблю, когда пристально смотрят в затылок. Да, еще когда стою спиной к двери.

– Ну, теперь-то, мы пари выиграли! – говорю я, медленно оборачиваясь, чтобы встретить, беспокоящий меня, взгляд.

В дверях между комнатами, меж тем, появилось новое лицо. Высокий русоволосый парень, скорее худой, чем крепкий, постарше остальных.

– Конечно, и даже заслуживаете награду – говорит он, показывая рукой на низкий столик.

Там, конечно, уже опять бутылка водки, а также блюдце с солеными огурчиками. Хороший темп, однако.

– Рекомендую попробовать, баба Аня сама солила, – говорит вновь прибывший, разливая бутылку на троих.

– Она – твоя бабушка? – спрашиваю, беря стакан.

– Нет, бабушкина кухарка, – отвечает тот, кто, судя по всему, хозяин дома.

– Бабу Аню – помню. Бабушку твою – помню, а тебя – нет, – задиристо отвечаю я, беря огурчик.

– Мы с родителями долго в другом городе жили, – ответ прозвучал так, что спрашивать дальше расхотелось.

– Выпьем за прекрасных дам и музыку! – озвучил тост, конечно, Вольф.

Ну, выпили, естественно, до дна. А вот, эту – я уже чувствую.

– А пари-то, состояло из трех частей, – вновь, вступает в разговор хозяин.

– Из трех стаканов или бутылок? Скучно уже становится! – парирую в ответ.

Острота не очень, но я, опять, изрядно злюсь.

– Отнюдь, милая леди! Среди ваших достоинств упоминалась также стрельба, – ну и ответ, до кучи, Светка все, что могла, разболтала.

– Мишени неподходящие, крупноваты – говорю, беря с блюдечка еще один огурец.

Ясно, кто инициатор всего этого мероприятия, неясно только, зачем ему это надо.

– Мы можем и в тире пострелять, – не отступает хозяин дома.

– А мне, может, надоело, уже, Кудряшку выгораживать и на подначки отвечать, – говорю я, злорадно глядя на Светку.

– Ну, если Вас мое общество не устраивает – говорит русый. – Здесь есть из кого выбирать.

А вот, не надо мне давать выбор, он не тем окажется! Медленно обхожу комнату, как бы выбирая, дохожу до открытого окна. Всего, лишь, второй этаж, не очень высокий.

– Так себе выбор, да, и скучно у вас! – прощаюсь уже с подоконника.

Выпрыгнуть удалось дальше ступенек, теплая земля ударила по голым ступням. Убегать не собираюсь, смешно это, да, и босоножки там остались, может девчонки вынесут. Ан – нет, темная фигура выпрыгивает из окна.

– Босоножки забыла, – звучит хрипловатый голос хозяина дома.

– Не успел представиться – Алекс, – продолжает он, протягивая мне босоножки.– Тебя проводить?

– Я сегодня не в настроении, – отвечаю, забирая у него босоножки.

– Ну, тогда завтра увидимся, – говорит Алекс, не уходя в дом.

– Сомневаюсь! – отвечаю, поворачиваясь и уходя.

Ну, как же я не люблю, когда мне смотрят в затылок!

Голые ноги мягко шлепают по земле. Хороший у нас район, тихо по ночам, обычно. Сюда чужие редко заходят. «Фураги» тоже не добираются. Хотя, после последней амнистии, во многих дворах « малины» образовались. Это еще ничего, регулярно такое случалось. Но «деловые» в своем районе не гадят. А вот, что дурь всякую, недавно, продавать начали, обстановку испортило. Дед даже сени, на засов, ночью запирать начал, а этого с тех пор, как Упыря поймали, не случалось.

Был тут год, когда мужик один по домам, в частном секторе, лазил и с помощью топора убивал людей, все семьи, целиком. Жутко тогда было. Ставни-то у нас снаружи закрываются, от любопытных глаз в темное время, а вовсе не от лихих людей. У нас, в тот год, дед ночью постоянно ружье под рукой держал, заряженное, и к окнам тазы и ведра ставил, чтобы услышать, если кто полезет. Поймали маньяка, однако, и все, опять, успокоилось. Мне—то, вообще, особо, бояться нечего, со спины ко мне не подобраться, и я все внутридворовые проходы с детства знаю, да, и через забор перемахнуть ничего не стоит, по крышам даже короче до дому добираться. А в пределах своего квартала мне всегда Ар на помощь придет, даже, если придется вынести, напрочь, калитку. Только позови.

Дед, все равно, не спит, ждет. Во всем доме только у него свет и горит.

– Чего, так рано вернулась? – спрашивает он, с явным с облегчением.

– Слишком много водки, чтобы наслаждаться танцами, – отвечаю, стараясь не споткнуться в темноте.

– Чаю выпей, я покрепче заварил, как ты любишь, – напутствует дед.

Это он верно говорит. Чаю и спать. Водка в таком количестве – неплохое сонотворное, может, даже без снов обойдется.

Утро добрым не бывает, особенно, если много пили с вечера. Бабушка еще дома, значит, придется быстро ретироваться, она не так терпима, как дед. Выдох у меня – еще тот! Сразу, выпила всю заварку из чайника, кинула в мешок пару яблок и, свистнув Ару, бегу на выход.

– Я в библиотеку, потом на пляж, – кричу уже из калитки.

Ар бодрой рысью трусит рядом. У библиотеки оставляю его сидеть на входе, сторожить мешок. Он его во рту, обычно, держит. Так безопасней для всех. Кусаться нечем. Взяв очередной том Майн Рида, потащилась на пляж. Во рту сухо. Хорошо хоть, на набережной бочки с квасом – через каждые 100 метров. У бочек – тетеньки, на бочках – стеклянные кружки. Большая и маленькая. С пивом – та же история. Но сегодня не до него. Выпив большую кружку кваску, ныряю в Волгу. Надолго меня сегодня не хватит. Сразу, ухожу досыпать в тенек. Ар притулился рядом, мокрая шерсть приятно холодит тело.

Просыпаюсь от того, что внутри мохнатого бока моего пса, привалившись к которому, я и спала, зарождается глухое ворчание. А это значит, что кто-то подошел слишком близко, и мне лучше проснуться, чтобы не дать Ару осуществить свое законное право – защищать меня от всего мира, всеми доступными средствами. Открываю глаза. Ну, надо же, какие гости тут у нас! Рядом с нами, с рубашкой на плече, стоит Алекс, внимательно смотрит. На меня или на собаку?

– Приношу свои искренние извинения за испорченный вечер! – говорит он, заметив, что я открыла глаза. – И, если ты успокоишь своего охранника, мы сможем побеседовать.

Поди ж ты, какие мы вежливые! Сразу послать не выйдет, придется побеседовать. Я говорю Ару: « Лежать!», а сама сажусь на подстилке. Алекс плавно-текучим движением присаживается рядом с нами на песок, оказавшись прямо у меня перед глазами. Рельефные мышцы, хороший пресс. Худым он мне вчера, видимо, по сравнению с Балу, показался.

– А ты всегда в тени загораешь или так от людей прячешься? – вопрос задан серьезно, без тени ехидства.

– А мое любимое место тебе Светка сдала? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Да нет, это Балу переживает, что он тебе новый спортзал наобещал, а вышло черте что, – положив на песок рубашку, Алекс растянулся рядом, как бы приглашая к откровенному неторопливому разговору.

Пес, почти беззвучно, оскалил зубы, только в груди у него сильнее заклокотало. Я, успокаивая, положила ему руку на холку, хотя, эту боевую машину смерти мне и на строгом ошейнике не удержать. А Алекс, как бы, и не заметил того, что пес пришел в полную боевую готовность и находится в одном мгновении от броска. Смотрит на меня внимательно, глаза серые, светлые слишком, будто на солнце выгорели. А на висках седина.

– А, впрочем, предложения пострелять никто не отменял. Я даже готов предложить новое пари – на ящик коньяка, и на твоих условиях, – предлагает, судя по всему, совершенно серьезно.

– Ты кто – Крез? – не удержалась я от ехидного замечания.

– Да нет, просто, друзей много, – словно это что-то объясняет!

– Или просто так заходи. Дорожки у нас нет, но оборудование новое и тир приличный, да, и спарринг партнера смогу подкинуть, если акробатический рок-н-ролл интересует, – говорит Алекс, уже, вновь, вставая на ноги. – Балу, кажется, часам к пяти за тобой зайти собирался. А сколько ты, в среднем, выбиваешь?

Его интерес кажется искренним.

– 98 из 100, после двух пристрелочных, – это, и действительно, так, Светка должна была сообщить.

– Ну, так я, все же, надеюсь на скорую встречу – бросает он, уходя. – А пес у тебя хорошо воспитан!

Любопытство сгубило кошку. Ару пришлось дать поплавать, прежде чем удалось утащить его с пляжа. Кому же хочется тащиться в гору в такую жару? Так и шел, всю дорогу, позади меня, на полный поводок, всячески выказывая свое неудовольствие.

Дома пришлось повозиться, пока нашла старые ушитые трико и кеды любимые, китайские, родом из 50-х, но гораздо лучше, чем все наши, нынешние, кинула в мешок. Подумав, добавила «чешки». Футболку решила надеть сразу. Дед внимательно следит за тем, как я собираюсь:

– Никак на стадион наладилась?

– Да, надо попрыгать, маленько, не все, же, дома киснуть. Книжку ту, что ли, взяла? – отвечаю, по—быстрому, запихивая в рот какой-то кусок со сковородки.

Ладно, бабушки дома нет, а то бы, без тарелки щей, из дому не ушла. И никакие протесты, типа « с полным животом не побегаешь», не работают.

– Пока толстый сохнет – худой сдохнет, – ешь и все тут.

Выскочив за ворота, вижу на углу улицы, под громадным старым осокорем, с прибитым к нему баскетбольным кольцом, переминающегося с ноги на ногу Балу. Застиранные советские джинсы дополнены, плотно сидящей, клетчатой рубашкой, на плече – холщовый мешок со спортивной формой. Медведя из мультика на него – тоже я рисовала. Вообще-то, его Сергеем зовут, но он, и в самом деле, на гризли похож: спокойный, неповоротливый, с виду, но если что – бросок у него стремительный. Тренер по самбо ценит.

– Ты на меня, за вчерашнее, очень злишься? – он пытается заглянуть мне в глаза, что совсем непросто при нашей с ним разнице в росте.

– Ну, уж, если я здесь – то не очень, – так и хочется потрепать его по густым каштановым кудрям. – Давай, веди уже!

Балу немедленно повеселел, рот до ушей, разве что, хвостом не виляет, как мой пес.

– Тут, напрямки, не так и далеко, Инь! – Балу поставил нашу дружбу даже выше своих отношений со Светкой, раз, вызвался, в одиночку, быть моим провожатым.

Мы с ним, действительно, знаем друг друга настолько давно, что он еще помнит истоки моего прозвища. Я в детстве очень хорошо запоминала сказки, что рассказывали мне мои дед и прабабка. И любила их потом друзьям рассказывать. И читать выучилась раньше других, а книжки, опять, ребятам пересказывала. Больше всего мне сборник китайских сказок понравился. Оттуда и прозвище, в чем-то созвучное моему имени.

Идти оказалось, и в самом деле, не очень далеко, в пределах старого центра города, однако, в более древней его части, состоящей из дореволюционных дворянских и купеческих особняков и лавок, украшенных резьбой и лепниной. Дом, к которому мы пришли, был одним из кирпичных купеческих особняков начала двадцатого века или, даже, конца девятнадцатого. Купцы были людьми практичными, часто совмещали в одном строении жилой дом, магазин и склад. Это было, как раз, одно из таких. Здесь, с довоенных времен, располагалась детское подразделение одного спортивного общества, затем оно переехало в новое, более современное, здание, и дом, некоторое время, стоял пустым. Вход, как я и помнила, со двора. Сейчас, однако, изнутри слышны голоса.

– Ну, вот мы и пришли. Девчонки уже там, судя по всему. Проходи, не стесняйся! – говорит Балу, открывая тяжелую дубовую дверь и пропуская меня вперед.

Входим в коридор, с одной стороны которого, расположены двери с надписями «раздевалка м», «раздевалка ж» и «душ». Это уже хорошо. В другом конце коридора, через приоткрытые двери, виднеется зал. Заглянув туда, едва не получила мячом в лоб, еле отбила. Оказывается, почти над входом висит баскетбольная корзина, и к ней пыталась прорваться с мячом Кудряшка, а двое рыжих ее блокируют. Мяч я в кого-то из них отбила. Их «ой» и «привет» прозвучали одновременно.

– Хорошо вы гостей встречаете, сразу – в игру! – с улыбкой говорю я.

– Да, мы всегда рады прибавлению в команде, даже бросок форы даем! – слова летят ко мне вместе с мячом.

На этот раз я готова, и препровождаю его сразу в корзину.

– Ух, ты, молодец, попала! Зря фору давали – как рукой положила. Меня Юра зовут, а его Гера, – один из рыжих парней протягивает руку, в другой он мяч держит.

Судя по именам, мои одногодки, в 1961 году половину мальчиков Юрами называли, особенно весенних.

– Вы близнецы, что ли? – пытаюсь найти у них, хоть какие-то, различия.

– Нет, двойняшки. Он на час старше, потому и Юра, и глаза другие – уточняет второй, улыбаясь во весь рот.

Тоже штамп из того времени – двойняшки, значит, как Юрий Гагарин и Герман Титов. А глаза, при ближайшем рассмотрении, у одного карие, а у другого зеленые. А на голове у каждого копна рыжих кудрей и россыпь веснушек.

– Присоединяйся, мы тогда на команды разделимся, – это уже Светка подошла.

– Дайте, хоть пару минут, осмотреться да переодеться, а то с места – в карьер! – говорю, оглядывая зал.

Он длинный и очень высокий, старинные полукруглые окна с частым переплетом, на потолке остатки лепнины. Сложно предположить, какому виду спорта тут отдают предпочтение: вдоль стены непременная «шведская стенка», в дальнем конце – кольца, канат и даже брусья. Правда, большую часть пола занимает покрытие, на ощупь – весьма неплохое, так что, вероятно, основное занятие здесь – борьба, или что-то вроде того. Поворачиваюсь обратно, в сторону раздевалки, отмечаю для себя еще одну дверь, ведущую, судя по всему, во флигель во дворе.

В дверях раздевалки сталкиваюсь с Иркой, уже одетой в спортивную форму.

– Привет! А они, опять, на коньяк спорили – придешь ты или нет, – выпалила она, притормозив в дверях.

– Да, кто – они-то? – переспрашиваю, начиная переодеваться.

– Ну, Вольф с Алексом, конечно. Вчера, после твоего эффектного ухода, – Ирка, явно, смущена тем, что нечаянно проболталась.

– Это уже становится традицией – спорить на меня и коньяк, – саркастически усмехаюсь я, стягивая резинкой волосы на затылке. – Пора свой процент откатом брать. А где они, кстати?

– Во флигеле, где тренажеры, – бросает она, выходя в коридор.

Когда мы с Иркой подошли к дверям спортзала, там уже образовалось пополнение: двое крепких ребят перебрасывали друг другу здоровенную гирю, еще один кувыркается на кольцах. Да, уж, вызывает уважение. Из тех, что с гирями, одного я помню по стадиону, он меня вчера первым встретил, Алексеем зовут, кажется.

– Ты мне представь народ, что ли! – не выдерживаю я. – Юру с Герой я уже знаю, с гирями – один Алексей, а другой?

– Это Мишка, Барсук – по-другому, фамилия у него такая, – отвечает Ирка, следя глазами за парнем на кольцах.

– А того как зовут? – указываю на него рукой. – Не бойся, отбивать у тебя не собираюсь!

– Да, у нас и не было еще ничего, один раз проводил только! – смущается Ирка. – Олегом его зовут.

Она встряхивает хвостом на макушке и, чтобы не продолжать разговор, наверное, идет по направлению к брусьям. Это – ее любимый снаряд, она бы, даже, добилась неплохих результатов, приложи она побольше усилий, но, как человек настроения, Ирка не способна к длительным и нудным повторам. С другой стороны, присущая ей, спортивная злость делала ее моим незаменимым партнером на длинных дистанциях. Однако, с тех пор, как я со стадиона ушла, она там, из солидарности, тоже не появлялась. Светка, же, в отличие от сестры, больше спортивные игры любит. В волейбол, так за сборную района играла, одно время. Видимо, ей в команде комфортнее за победу бороться.

Попрыгав немного с мячом в компании Светки и братьев, я решила сменить Ирку на брусьях, пока та совсем не выдохлась, сама она не сдастся, пока не упадет, особенно при зрителях. Увидев, что я иду в ее сторону, Ирка эффектно спрыгнула вниз, придя четко на две ноги. Довольная собой, она тряхнула хвостом, одновременно сдув с глаз челку, подтвердив, в очередной раз, свое детское прозвище – Пони. Ее кавалер галантно подкинул меня к верхней перекладине. Роста мне всегда не хватало. Приятно было ощутить, после всех этих больниц, что я еще не все забыла, и мышцы меня слушаются. Успела, одновременно, заметить, что в зале появились новые люди, и направляются они в мою сторону. Решаю спуститься на землю, чтобы поздороваться, и, уже в полете, понимаю, что приземляться придется в руки одного из вновь прибывших.

Пришла удачно, поймал он меня, как перышко, что не мудрено при почти двухметровом-то росте.

– Привет! Меня Артуром зовут, и мне спарринг-партнерша нужна, примерно твоего роста. Судя по тому, как ты на брусьях летаешь, упасть ты не очень боишься и танцевать, говорят, любишь, – он широко улыбается и ставит меня на пол.

Я получаю, наконец, возможность разглядеть его и остальных. Один из них, естественно, Алекс, а другого я не встречала – сухопарый мужчина неопределенного возраста, одетый, в отличие от Артура, в светлые летние брюки и белую рубашку с коротким рукавом. И даже пиджак через плечо перекинут. Обернувшись назад, к Артуру, чью мускулистую фигуру обтягивают дорогие «фирменные» джинсы и приталенная рубашка, спрашиваю:

– А что ты на мне отрабатывать собираешься? Музыка-то, хоть, будет?

В ответ, откуда-то с окна, зазвучал рок -н- ролл. В тех танцевальных клубах, где я прежде занималась, он не приветствовался, но основные движения я знала, конечно. Запретный плод, из того же ряда, что длинные волосы у парней, короткие юбки у девчонок, застиранные джинсы и «Битлс» по «Голосу Америки» – сладок. Вот, только, почему он запретный? Партия сказала, наверное.

Для того, что от меня хотел партнер, требовалось не только умение танцевать, но и недюжинная спортивная подготовка, примерно, в объеме первого разряда по спортивной гимнастике.

– Молодец, крошка! Не зря, Барон хвалил. Мы с тобой еще потанцуем! – Артур выглядел, весьма, довольным, несмотря на то, что его модная приталенная рубашка, в цветочек, взмокла, да, и светлые волосы – тоже.

– Но монополизировать я ее тебе не дам, и не надейся! – вступает в разговор Алекс, и его тонкие губы трогает легкая усмешка. – Она еще свой класс в стрельбе не показала.

– А где здесь тир-то? – спрашиваю я, все еще, пытаясь отдышаться.

– А ты над ним стоишь! Под нами бывший соляной склад, еще с дореволюционных времен, – Алекс протягивает мне руку, приглашая пройти с ним.

Я вкладываю свою ладонь в его тонкие сильные пальцы, как бы, принимая вызов, и он сразу потянул меня за собой. Все остальные, тоже, дружно потянулись к выходу из зала.

Спускаясь по длинной, каменной лестнице в подвал, почувствовала, как попадаю из лета в зиму, так глубоко и холодно. Подвал оказался, просто, громадным, под всем зданием, наверное, прорыт. На каменных стенах, до сих пор, белесый налет. Тир оборудован, очень даже, неплохой, не то, что в нашей школе. Здесь и мишени на разных уровнях, в том числе и подвижные есть. Стрелковое оружие в стеллажах, на стенах, причем, не только обычные «мелкашки», но охотничьи ружья, спортивные пистолеты, и не только спортивные. Тут я и увидела Вольфа, он наблюдательную оптику настраивал.

– Привет, дикая кошка! – с улыбкой поприветствовал меня он, оторвавшись от окуляров. – Первую часть пари я уже проиграл – ты пришла, вторую, судя по мокрой рубашке Арти – выиграл, а на то, сколько ты выбьешь, я ставить не рискнул, коньяка не хватит.

Я слегка усмехаюсь ему в ответ и, повернувшись к Алексу, напоминаю:

– Если твои слова, о новом пари, в силе, то мои условия – я пропускаю вас вперед, присмотрюсь сначала, а дальше – как обещала.

Он, тут же, сориентировался:

– Дамы пропускают кавалеров!

Парни, по очереди, выбирали оружие, а затем отстрелялись, в общем, неплохо. Когда, же, дело дошло до девчонок, то тут, как я и ожидала, результаты оказались получше, чем у многих ребят. Девчонки народ, вообще, добросовестный, а пятерку по начальной военной подготовке, без хороших результатов в тире, не получишь. Да, и в «досаафовский» тир, расположенный в близлежащем парке, мы с сестрами регулярно захаживали. Но это – не 98 из 100. Когда, же, подошла моя очередь, озвучила свой выбор:

– Если разговор за результат, то мне «мелкашку», упор лежа и максимальное удаление. Дальше посмотрим.

Уже ложась на позицию, я была уверена в результате. Винтовка оказалась не разболтанной, как в школьном тире, упор, правда, оказался высоковат, ну, так я его отодвинула. На первом же выстреле почувствовала, как оружие ходит, а дальше – дело техники. Однако, когда я встала, на лицах окружающих читалось недоумение.

– Возможно, надо было больше пристрелочных, или день неудачный, – смущенно протянул Вольф, оторвавшись от окуляра.

Я подошла к нему, глянула в глазок, и, усмехнувшись про себя, предложила:

– Ящик коньяка – и я схожу за мишенью.

– Я не приму вызов, один раз уже проспорил, – Вольф подозрительно смотрит на меня, пытаясь оценить мое спокойствие.

– Принимаю! – Артур оказался азартнее других.

Я, не торопясь, сходила за мишенью. Все как обычно: первая снизу, на грани 8 и 9, одна в – 9 ближе к центру, а остальные легли одна в одну, слегка различаясь обводами. На народ мишень произвела то же действие, что и на военрука в первый раз – легкий шок и остолбенение.

Молчание прервал, пришедший с Артуром, седовласый мужчина:

– А чем-нибудь еще владеете, барышня?

Я, молча, выбрала на стенде двустволку и спортивный пистолет, и заказала мишень под «олимпийку». Результаты похуже, но вполне прилично.

– Вы, наверняка, в секции занимались? – в его голосе звучит еще больше уважения.

– Нет, любитель, – отвечаю, глядя на Алекса и гадая, почему он нас, до сих пор, не представил.

– Ну, охотничье ружье вы, ведь, не на стенде осваивали, в семье охотников росли, наверное, – настойчиво продолжает интересоваться седой. – На какого зверя ходили?

– Дед у меня, до недавнего времени, заядлым охотником был, но сама, я на диких зверей охотиться не люблю, с приготовлением мороки гораздо больше, чем радости от еды потом. Жесткие они и воняют, и пока шкуру снимешь – семь потов сойдет. А, коли уж, есть их не собираешься, то зачем кого-то убивать? От дикой птицы, и вовсе, толку никакого – одни перья. Двустволку освоила, когда дроздов на даче, с вишни, гоняла. Пирог с дроздами у меня вдохновения, тоже, не вызвал, – терпеливо объясняю свою позицию, глядя ему прямо в глаза.

– А если крупный зверь какой-то, и ситуация опасная? – не отстает он.

– Опасной – бешеная собака бывает, да, и люди, иногда, с остальными разойтись всегда можно, – меня уже начинают доставать эти вопросы.

– Серьезная барышня, – дернув бровью, похвалил Артур. – Даже коньяк не жалко.

– Я сразу предположил, что она будет ценным приобретением для нашего сообщества, если захочет остаться, конечно, – Алекс с ухмылкой смотрит на меня.

– И ты можешь назвать причины, по которым я не захочу отказываться от твоего предложения? – я возвращаю ему не менее ехидную ухмылку.

– Ну, помимо предложения Артура, вот это, например, – он снимает со стенда «Макаров» и, навскидку, разряжает обойму в стационарную мишень, а затем и в подвижную.

Когда он принес мишени, я поняла, что они, обе, выглядят лучше моей, от спортивного пистолета, и это притом, что выбранное оружие, вовсе, не приспособлено для прицельной стрельбы:

– Всегда есть возможности для самосовершенствования.

– Может, мы этот спор на поверхности продолжим, а то у меня уже зуб на зуб не попадает, – предлагает, поеживаясь, Артур и идет к лестнице.

– А я, совсем, к стулу примерз! – подхватывает Вольф, вприпрыжку взбегая по лестнице.

Пожав плечами, я присоединяюсь к, бредущим на выход, девчонкам. Будучи почти наверху, удается услышать негромкий голос седовласого знакомого Алекса:

– Я не перестаю удивляться тому, как ты, именно таких, находишь, Волк. Наверное, по запаху.

Выйдя из дверей подвала, на улице я, как будто, попала в парную. Сразу почувствовала, прилипшую к спине, мокрую футболку и слипшиеся волосы. В подвале мне, видимо, адреналин не давал осознать, как я устала и взмокла.

– Ой, парилка совсем! – подтверждает мои мысли Светка. – Хватит на сегодня. Пошли в душ, у меня полотенце есть!

Предложение завлекательное. Душ оказался древним, с неровным, и, даже, кое-где отбитым, кафелем, и ржавыми воронками сверху. Помывочное помещение – одно на всех, парням и девушкам пользоваться приходиться по очереди, но вода течет, и, даже, горячая есть. Под тугими струями воды чувствуешь себя заново родившейся! Пока мы с девчонками собирались в раздевалке, мальчишки плескались в душе, слышен был дружный многоголосый смех.

Домой ребята двинулись вместе, всей толпой. В бурном обсуждении результатов стрельб я участвовала постольку-поскольку, пыталась привести в порядок свои впечатления от сегодняшнего вечера. Отметила про себя, что Алекс, поддерживая разговор, частенько, искоса, на меня поглядывает. Когда я остановилась на углу своего квартала, он, тот час же, обратился ко мне:

– Сегодня ты продолжишь вечер с нами или как?

– Пожалуй, празднуйте без меня, я старикам пораньше быть обещалась, – уж, если я тебе, и правда, нужна – уговаривай.

– Свой выигрыш ты забирать, когда будешь? – в его голосе чувствуется, явная, озабоченность.

– Я не считаю пари полноценным, а в поддавки не играю. И если я тебе зачем-то нужна, то придется многое объяснить, Волк, – довольно громко говорю я, сворачивая к дому.

Компания, в некоторой растерянности, остается стоять на углу, но, вскоре, за собой я слышу быстрые шаги.

– Ты, и в самом деле, нужна нам, да, и самой тебе, насколько я успел тебя узнать, то, чем мы занимаемся, может оказаться небезынтересным. Но в двух словах всего не расскажешь. Лучше будет, если я зайду за тобой завтра, по пути в спортзал. Туда вечером к ребятам тренер придет, у него, кроме самбо, еще кое-что интересное в запасе имеется. Часам к трем, тебя устроит? – предлагает Алекс. – А насчет Волка, слух у тебя хороший, меня так друзья зовут.

Дома дед, не смотря на то, что был увлечен свежей книгой, принялся расспрашивать о новом спортзале. Он меня очень хорошо знает, немедленно уловил неуверенность в оценке. Но предложение вернуться в старый спортивный клуб для меня неприемлемо. После моих проблем с сердцем в этом году, тренер решил, что работать со мной «на результат» смысла, особого, нет, а приходить туда бедной родственницей, чтобы, просто, побегать – не по мне. Ужасно чувствовать, что закрылась дверь туда, где остался смысл жизни. И это – в шестнадцать лет.

Бабушка носилась с новой идеей – сшить мне, к первому сентября, новое «форменное» школьное платье и фартук. В выпускном классе у меня должно быть все «не хуже, чем у людей». Ох, уж, мне этот, их, комплекс небогатой семьи. Встречают-то, может быть, и «по одежке», но ценят за реальные успехи. Успехи у меня всегда были «на отлично». Вписаться в школьный коллектив для меня проблемой тоже не было, с ребятами, в любой из школ, общий язык быстро находила. С учителями – другое дело. И одежда тут – далеко не главное. «Ультрамини», так популярное в середине семидесятых, в школу я никогда не носила, воспитание бабушкино сказывалось. Другое дело, что в суждениях и оценках была слишком бескомпромиссна, принимала за чистую монету «Моральный кодекс строителя коммунизма», не умела держать при себе свое мнение, кидалась на защиту слабых и супротив любой несправедливости. Система таких не любит и пытается перекроить по-своему, начиная прямо со школы…

В результате – гипертонический кризис и микроинфаркт в пятнадцать лет, а также смена школы в середине девятого класса. И все из-за конфликта отличницы и комсорга класса с классным руководителем. Ну, не люблю я доносчиком работать, какими бы это педагогическими терминами не обзывалось! Родные долго в себя прийти не могли. И причем тут школьная форма?

Но тетушка, из командировки на Дальний Восток, региона, поставляющего в нашу страну основную массу синтетических тканей и ярких, складных, японских зонтиков, привезла отрез кримплена на платье. Начались замеры, обсуждение фасонов – в общем, всякая суета. И это, при том, что о возвращении в школу даже думать противно, достали в прошедшем году. Я искренне пожалела, что решила провести вечер дома.

Утро, тоже, началось с примерки, поэтому я была очень рада, когда услышала стук камешка в окно. Выглянув, я увидела Алекса на другой стороне улицы. Покидать спортивную форму в мешок – не заняло много времени.

– Быть может, до Волги, сначала, пробежимся, время есть еще? – встретил он меня вопросом.

– Почему бы и нет? – я протянула ему свой мешок.

И мы побежали. Бег на длинные дистанции – это не только сильные ноги и разработанные легкие, но, также, крепкие нервы и определенная стратегия. Важно, в самом начале, взять тот темп, который ты сумеешь выдержать до конца, и оставить силы на завершающий рывок. Еще более важно, не поддаться на провокацию твоего конкурента и, пытаясь догнать его, взять слишком высокий темп, сбить дыхание и быстро израсходовать все силы. Так, что тут выигрывает не самый сильный, а наиболее выдержанный.

Поэтому, Волк был удивлен, что я не кинулась его догонять, а побежала со своей скоростью. Он начал оглядываться, а затем уровнял свою скорость с моей:

– Ты чего не догнала меня, ведь ты – бегунья?

– А разве, мы не на Волгу бежим? Так это, совсем, не близко! – усмехнулась я, теперь он бежал с моей скоростью.

Несколько километров по жаре – не для слабых, и мы выдержали, ни один из нас сдаваться не собирался. Но выбежав на пустынный, в этот самый жаркий час дня, пляж, Алекс, на ходу, начал сбрасывать с себя одежду и с разбегу – прямо в воду. Я, не спеша, разделась и догнала его, когда он отдыхал у буйков. Выбравшись на берег, плюхнулись рядом, прямо на песок.

– А что ты о проблеме «фураг» думаешь? – спросил Алекс, повернувшись ко мне.

– Ничего хорошего, хотя, в наш район они редко забредают – я поняла, что начинается разговор по существу.

«Фураги», действительно, становились серьезной проблемой, и не только для молодежи, хотя, в первую очередь, для нее. И как только, партийные и советские органы управления допустили, что молодежь начала делить себя по территориальному и образовательному признакам? Как-то так сложилось, что в рабочих районах не так-то много ребят поступает в языковые и математические школы, а затем в институты. Родители реальной помощи в учебе оказать не могут, или не считают нужным, а учителя в школе тоже не очень озабочены, дополнительной поддержкой неординарных ребят, мол, до технического училища как-нибудь дотянут, а там и на завод. Из средств массовой информации, меж тем, вовсю, трубят о престижности высшего образования и наукоемких производств. Проектировать космические корабли совсем не то же самое, что целыми днями ставить заклепки на их корпуса. И вот уже, складываются компании, весьма большие, которые начинают осуществлять лозунг «Вся власть – пролетариату!» так, как они это понимают. А понимают они его довольно просто – бей всех тех, кто на нас не похож. И вот, начинают они собираться большими компаниями в подворотнях, где поют под гитару «блатные» песни, а затем, подогрев себя, нападают на студентов вузов и техникумов, особенно, из других районов. А не дай бог, «дети цветов», то бишь хиппи попадутся… И чтобы проще отличить своих от чужих, они все, поголовно, начали бриться наголо, носить телогрейки – зимой, шерстяные «олимпийки» – весной, а всесезонно – кепки, которые сами же прозвали «бабайками» и кирзовые сапоги.

Про них даже анекдот ходил. Идут однажды двое фураг по пустыне. Один говорит: «Жарко, однако, брат. Давай, фуфайки снимем». Сняли, идут дальше. Еще жарче становится. Другой говорит: «Давай, брюки снимем». Сняли, идут дальше. Дорога длинная, жаркая, так, потихоньку, все с себя поснимали, только трусы и кепки остались. Совсем запарились бедняги. Первый предлагает, опять: «Давай, бабайки снимем». Второй покрутил пальцем у виска: «Да ты че! Уж, лучше – трусы, без бабайки стремно!» Анекдот этот, менталитет их очень хорошо отражал.

Таким «прикидом» и «распальцовкой» фураги, видимо, хотели подчеркнуть свою самобытность и принадлежность к пролетариату, но при этом, где-то, растеряли понятия о чести, что бытовали в рабочей среде в послевоенные годы, когда молоды были наши отцы. Драки, до первой крови, ушли в прошлое, бить ногами лежачего – тоже можно, а наличие рядом девушки – повод прицепиться. Сначала, они бродили по своим заводским районам, а недавно выползать начали и в спокойные, ранее, центральные. Достали всех.

Студенческая молодежь, даже, на специальную демонстрацию выходила, чтобы внимание властей к проблеме привлечь. Получилось, правда, по-глупому. Вышли на центральную площадь города с лозунгом «Долой фураг!», как и договаривались. Но, кто-то, еще один лозунг притащил – «Мы за свободную любовь!» Вот, за него-то и получили, по полной. Поговаривали, что всех участников из вузов отчислили, у нас в стране, ведь, не то, что «свободной любви» и секса-то нет. По утверждению партийных идеологов, конечно. Но на фураг пришлось внимание обратить. А что с ними делать – не знали. Не сажать, же, всю рабочую молодежь в тюрьму, работать- то кто будет, да, и в армию сидевших не берут. Велели комсомолу разбираться. Однако, у «боевого помощника партии», с налету, одними разговорами и убеждениями, не вышло. Наверное, надо было бы побольше спортивных клубов да бассейнов настроить в заводских районах, но с этим, в последнее время, как-то туго стало, зато, все больше новых обкомовских и горкомовских дач появлялось.

Поэтому решили комсомольские вожаки молодежные дружины создавать, которые призваны были силовыми методами порядок в городе восстанавливать, при негласной поддержке милиции. Своим, корочки инструкторов райкома комсомола и повязки выдавали. Чем-то, это было похоже на «добровольные народные дружины» – ДНД, что официально в помощь милиции выделялись, только методы работы несколько другие, более жесткие и менее законные.

Фураг они, сами, провоцировали, в их же районах. Да, и милиция заранее, втихаря, к нужному месту подтягивалась. Огребали за драку одни фураги, от тех и других, потом увозили бедолаг посидеть, подумать. Помогало, но не всегда. Часть народу одумалась, а у других – в ход пошла арматура, велосипедные цепи и заточки. Развлекаловка, и вовсе, экстремальной становилась.

Все, это я не понаслышке знала. Жила я, некоторое время, в заводском спальном районе, а потом, время от времени, школьных друзей навещала. Насмотрелась там, за последнее время, всякого.

– А как тебе методы борьбы против распоясавшегося «гегемона»? Отторжения не вызывают? – спрашивает Алекс, внимательно изучая выражение моего лица.

Он что, серьезно? Или я – совсем кисейной барышней выгляжу? Да, вроде, не должна бы.

– Странный вопрос. Ты что, ни с кем, из моих соседей по улице, не разговаривал обо мне? – мой вопрос, конечно же, риторический.

Ведь, непременно, разговаривал, раз, так настойчиво, со мной знакомство заводит. А на нашей улице мой подход, к разрешению всех жизненных ситуаций, давно известен. Его мой дед мне завещал. Я очень маленьким ребенком росла, да, и девчонка, опять же. Первые годы меня вся окрестная детвора задевать любила, за надом и ненадом. Я плакала, поначалу, и к деду жаловаться бегала. А он мне отвечал, что каждый сам свое место под солнцем отвоевать должен, всю жизнь за спиной у старших не просидишь. И кто первым в бой бросается, тот чаще выигрывает, хотя бы, из-за фактора неожиданности. А если враг сильнее и правил не соблюдает, то против него все средства хороши. Вот, я и начала в бой кидаться в ответ на каждую подначку, схватив в руку что-нибудь потяжелее. Местные пацаны это быстро просекли и доставать перестали, особенно, когда поняли, что по заборам я лучше их лазаю, и для игры в казаки-разбойники – ценный товарищ.

А наиболее показательный случай в первом классе случился. Я там, опять же, самой маленькой оказалась, но зато – отличница, и болтать я на уроках не любила. Учительница наша и посадила со мной, за одну парту, хулигана и двоечника. И запретила мне давать ему списывать. Я восприняла это – как истину в последней инстанции и очень удивилась тому, что этот мальчишка начал подстерегать меня после уроков и бить по голове то книгой, то портфелем. Я к деду пришла советоваться. А он и говорит:

– А ты, тоже, его по голове портфелем стукни!

– Так он же меня на целую голову выше! – пожаловалась я.

– А ты – на бордюр залезь! – ответствовал дед.

Пошутил, наверное. Вот, я на следующий день все эти рекомендации, в точности, и выполнила. В школьном дворе. Зловредный хулиган упал, как подкошенный, потому как я, для усиления эффекта, в портфель еще и кирпич положила. Шуму-то было! Деда с бабушкой в школу вызывали, а они там учителям на вид поставили, что эта ситуация – их собственная недоработка, раз, такая малышка себя защищать вынуждена оказалась. А с моим соседом по парте мы на следующий день помирились, я ему предложила вместе домашние задания делать, по совету деда, опять же. Следующие три года мы с ним, душа в душу, жили и дрались спина к спине. Я этот жизненный опыт и дальше в жизни применяла.

Бабушка, меж тем, все переживала, что женственности во мне – ни на грош, и со своей стороны, пыталась внести свою лепту в мое воспитание. Она сшила мне длинное театральное платье, заказала у старого сапожника крохотные туфельки на каблуках и принялась водить меня по всем театрам города, каждую неделю. Сначала в театр кукол и на детские спектакли в оперный театр, а потом и на взрослые, благо, цены на билеты были доступны даже нашему семейству. И танцам учиться отдала. Мне это понравилось, но драться и лазать по заборам я не перестала. Просто, поняла, что всему свое время и место. Когда надо, могла быть кисейной барышней в кринолине, а в другой раз – валькирией. И внутри, обе эти ипостаси, вполне мирно, уживались, выходя на свет в нужное время, по очереди.

И лишь, обостренное чувство справедливости заставляло меня, некстати, бросаться в драку, забыв о приличиях и об осторожности, на защиту слабого, когда на одного нападают толпой. В седьмом классе мне такой подход стоил рассеченной брови и вызова к директору. Ну, не могла я спокойно смотреть, как здоровенные парни травят маленькую евреечку, учившуюся в нашем классе. Когда она, в отчаянии, кинулась с кулаками сразу на пятерых, а они ее, в ответ, бить начали, я не смогла остаться в стороне. Хорошо работать ногами меня в спортивной секции научили, но один из противников в секцию бокса ходил. Несмотря на залитое кровью лицо и испорченное платье, драку я закончила, только уложив противника на асфальт, для чего пришлось сломать ему нос. Другие гораздо раньше одумались и в сторонку отошли. Директор мне оценку за поведение в четверти снизил, «за недостойное поведение», а в классе меня комсоргом выбрали. За стойкость в отстаивании своей позиции. До моей уличной компании все эти истории, так или иначе, доходили и находили самую горячую поддержку.

– Как раз таки, расспрашивал. Но друзья твои говорят, что за последнее время ты сильно изменилась и к жизни охладела. Возможно, тебя восстановление справедливости перестало интересовать, – в голосе у Алекса прорезалась ехидная нотка.

– Для этого я совсем умереть должна была! Я, просто, уже не знаю, какая она на самом деле – справедливость. На словах она, обычно, одна, а в реальных делах – другая. И нужно ли еще, кому-нибудь, чтобы я ее защищала, – я отвечала совершенно серьезно.

– И эту часть твоей истории я уже знаю, Светка поделилась. Но с фурагами – вопрос совершенно простой, никакой двойственности. И средства борьбы для тебя подходящие, – голос Алекса, тоже, посерьезнел.

– Ну, почему бы и не развеяться, если компания подходящая собралась – все, это начинало походить на заключение сделки, возможно – с дьяволом.

А мне на это наплевать, если в моей жизни цель появится, простая и понятная.

– Тогда давай поторопимся, ребята в спортзале уже собрались, наверное – сказал Алекс, вставая и отряхивая с кожи песок.

Вчерашняя компания уже, действительно, вся присутствовала в спортзале, рассевшись, как воробьи, по высоким подоконникам. В центре «ковра», меж тем, я увидела весьма любопытную троицу: невысокий, коренастый мужчина противостоял, одновременно, двоим черноволосым парням. Вероятно, это был какой-то, неизвестный для меня, вид борьбы, движения их мускулистых тел, больше всего, напоминали какой-то сложный танец. Ребята, судя по всему, пытались нападать, а тренер уходил от столкновения. Весьма заинтересованная, я тоже вскарабкалась на свободный подоконник. Алекс примостился рядом со мной.

– Я, что-то, не узнаю этого вида единоборства, у нас, на стадионе, его не практиковали, – обратилась я к Алексу, не отрывая глаз от занимательного действия.

– А он и не разрешен, для широкой общественности, властями, особенно, в молодежных клубах. Но в городе есть несколько известных мастеров, одного из них ты сейчас наблюдаешь, – он тоже не отводил глаз от троицы на ковре. – Этих ребят Мастер уже пару лет тренирует.

В этот момент ситуация в центре зала радикально поменялась: тренер резко перешел в наступление, и парни, один за другим, оказались на ковре. Единый вздох изумленного восхищения вырвался у зрителей.

– А как этим можно противостоять традиционным видам борьбы, мастеру самбо, например? – поинтересовалась я.

– А это ты сейчас, тоже, увидишь, – пообещал Алекс.

И в самом деле, отправив отдыхать своих учеников, тренер пригласил на ковер любого желающего, из зрителей. Вызвался, конечно, Балу. Простоват он, все же, мой друг детства, полагает, если КМС по самбо, то никто не страшен, и непонятное его не пугает. Вот, за самоуверенность и поплатился – шлепнулся спиной на ковер, через несколько секунд. Следующие десять минут боя были, весьма, похожи на предыдущую схватку, несмотря на значительную разницу в росте и весе между Балу и тренером. Остудив, таким образом, его самоуверенность, Мастер принялся разъяснять разницу в подходах. Затем приглашал, по очереди, всех присутствовавших ребят, на спарринг. В заключение, порекомендовал не падать духом, мол, если очень захотеть и постараться, то все у них получится.

– А как же девушки, у вас тут что, мужской шовинизм процветает? – перекинувшись взглядом с девчонками, выразила я наше, общее мнение.

– В следующий раз – непременно! Я уверен, что с вашей гимнастической подготовкой, дело пойдет быстрее, чем у многих ребят, вас переучивать не надо, – пообещал, на прощание, тренер.

Его ученики остались в спортзале, и Алекс подвел их к девушкам.

– Прошу любить и жаловать, это – Че, а это – Дин. Группа связи, – представил он парней.

Ребята были очень похожи издали, несколько различаясь в росте, но вблизи стало понятно, что у одного, в крови, явные последствия татаро-монгольского ига, а у другого – кавказских войн. Прозвища стали понятны после того, как я разглядела рисунки на их футболках. У одного из парней, на груди, был изображен Че Гевара, команданте с острова свободы – Кубы, а у другого – известный певец и бунтарь – Дин Рид. Возрастом они были чуть старше нас, но не заносились, несмотря на преимущества во владении новым видом спорта. Предложение продолжить, после душа, вечер в хорошей компании ребята восприняли с большим энтузиазмом.

Атмосфера на втором этаже старого дома, сразу, образовалась очень дружеская. Мальчишки увлеченно обсуждали свои промахи и новые возможности. Девочек Алекс попросил сорганизовать легкую закуску. В холодильнике нашлось много интересного, и мы с сестричками развернулись от души, наделав всевозможных, многоэтажных, бутербродиков. Когда мы притащили тарелки наверх, оказалось, что стоявшая в углу комнаты массивная тумба – это минибар с холодильником. И выбор в нем весьма велик – от запотевших бутылок водки и «Нарзана» до легкого белого вина, а также некоторых, и вовсе, неизвестных мне напитков. Выбор, на этот раз, никому не навязывался, и я остановилась на прохладном легком «Катнари». Пить его можно, почти, как сок, особенно в такую жару, в нем всего-то 3,5 градуса. Удалось отговорить Балу от водки, он, явно, переживал произошедшее в спортзале, но я сказала, что Светке, вряд ли, понравится, если он еще и напьется, после всего случившегося.

Алекс смешивал себе и остальным девицам какой-то коктейль в широких бокалах, явный кивок в сторону популярных французских фильмов. Когда он, подойдя ко мне, поинтересовался причиной моего выбора, я сказала, что всему есть свое время и место.

– Ты не перестаешь меня удивлять, ведь, мы сюда пришли отдохнуть и расслабиться, разве не так? Или ты, все еще, нам не доверяешь? – спросил он, с интересом заглянув мне в глаза.

– Для возникновения доверия прошло еще слишком мало времени, и, к тому же, мне кажется, что тебе от меня что-то надо, и мой выход еще впереди, – ответила я, потихоньку прихлебывая из бокала.

– У тебя очень неплохая интуиция, я, действительно, собирался предложить еще одно приключение на этот вечер. Твои друзья говорят, что тебе не было равных, когда вы увлекались игрой в казаки-разбойники. Ты не могла бы устроить для меня экскурсию по местным крышам и заборам? – высказал Алекс несколько неожиданное предложение.

Хотя, если хорошенько подумать, неожиданного в этом было мало, ведь, если он набирал команду из местных ребят, и для работы в нашем районе, то проводника он выбрал верно. Весь наш квартал, да, и район в целом, представлял собой сплошной лабиринт заборов, сараев, развесистых садовых деревьев и разноуровневых крыш. Зная пути, по ним можно было гораздо быстрее перебраться на другую улицу, попасть незаметно в любой двор или уйти от преследования. В начальной школе я здесь все излазила, вдоль и поперек, да, и позднее, не раз, отправлялась на прогулку, под полной луной, старыми путями. Частенько тянуло посидеть в тишине на крыше, под звездным небом, особенно, при полной луне. Есть у меня в душе что-то от кошки.

– Никаких проблем! Надо только подождать, когда достаточно стемнеет, а то, не ровен час, какой-нибудь дедок пальнет из двустволки, посчитав, что в курятник воры лезут. Придется потом, всю ночь, дробь из задницы выковыривать! А если солью пальнет, и вовсе, неделю не сядешь! – объясняю я со знанием дела.

– Ты как, собственным опытом делишься? – спросил, сквозь смех, Алекс.

– Да, не совсем, это Балу у нас, вечно, тяжел на подъем был. Его застукают, а розги потом всей компании достаются, – вполголоса разъяснила я.

Дед мой, и в самом деле, ремню предпочитал, вымоченный в соленой воде, тонкий ореховый прут. Опасности для здоровья – никакой, но, при правильном ударе, красная вздувшаяся полоса напоминала о себе несколько дней. И о том, чего делать не следовало, ну, или, хотя бы, не попадаться.

– А сколько человек ты, враз, с собой провести можешь? – разговор переходит, совсем, в деловое русло.

– Для первого раза, чтобы пути показать, двоих – троих, не больше. А для начала снаружи, по улицам, прогуляться придется, подходы покажу, – говорю я, отставляя бокал.

– А кто еще дворы, на твоем уровне, знает? – спрашивает Алекс, оглядывая веселящуюся компанию.

– Балу, конечно. Только он, последнее время, тяжелый стал, для таких прогулок, того и гляди, провалится в какой-нибудь курятник, сраму не оберешься. Девчонки тоже все пути знают, но последнее время, редко ими пользуются, – я способности своих друзей реально оцениваю.

– Ну, значит, тогда меня берешь, Че и…. Барона. Он, тоже, почти здешний, – перечисляет Алекс, останавливая свой взгляд на Вольфе, который, издали, внимательно следил за нашим разговором, неторопливо потягивая коктейль.

– А почему у него-то такое прозвище? – поинтересовалась я, во внешности Вольфа, одетого в потертые джинсы и неброскую рубашку с коротким рукавом, не было ничего, особо аристократичного, разве что, необычное сочетание очень светлых волос и черных ресниц и бровей над ярко-синими глазами.

– Это – не прозвище, а титул у него такой. Наследственный, – уточняет Алекс, взмахом руки подзывая Вольфа к себе. – Ты его бабушку, непременно, знать должна, ее еще старой докторшей у вас в районе называют.

И в самом деле, знаю такую. На соседней улице живет. Высокая, сухощавая дама весьма преклонных лет. Собранные в высокую прическу, волосы ее были абсолютно седыми, как и брови. А ресницы вокруг выцветших голубых глаз – постоянно слегка подкрашены, как и губы. Про таких, обычно, говорят – «из бывших». За воротами своего дома эта женщина появлялась не иначе, как в аккуратных, подобранных по цвету платьях и туфлях на каблучках. А на голове, вместо платка – шляпка. Хотя, дед мне рассказывал, что он с ней, во время войны, в одном госпитале работал. А до того, она начальником санитарного поезда ездила. После войны эта женщина, еще долгие годы, хирургом в городской больнице работала. Ее, и до сих пор, туда на консультации приглашают, в сложных случаях. Но и всему околотку она советы давать не отказывается.

– Так значит, Елизавета Андреевна – твоя бабушка? – встречаю я подошедшего Вольфа вопросом. – А почему я тебя раньше тут не видела?

Он слегка улыбнулся, присаживаясь рядом со мной на подоконник:

– Она с моим отцом не очень ладит, особенно после того, как настояла, чтобы меня на ее фамилию, как раньше и мою мать, записали. Ну, чтобы преемственность титула сохранить, или что-то вроде того. Они долгое время, почти, не общались, но в этом году родители в длительную командировку за рубеж собрались, а бабушка, с отцовской стороны, уже умерла. Вот, мне к Елизавете Андреевне и пришлось переселиться. Да, я и не против, она – классная.

– Ясно, тогда мы можем, потихоньку, выдвигаться, пока по улице пройдемся – совсем стемнеет, – предлагаю я, взглянув в окно.

Алекс велел нам выходить на улицу, а сам пошел к Че и Дину, развлекавшим девушек пением под гитару. Голос у Дина был, весьма, неплохой, зато у Че – море энтузиазма. И для путешествия по крышам его сухощавая фигура тоже больше подходит.

– А с Алексом ты, тоже, уже здесь познакомился? – спросила я Вольфа, выйдя с ним из дома и присев на крыльцо.

Вечерняя прохлада, постепенно, прогоняла с опустевших улиц и из затихших дворов летнюю духоту, темное небо покрылось россыпью звезд, которых в кварталах многоэтажных домов совсем не видно, за светом уличных фонарей и многочисленных ярусов светящихся окон. А здесь, почти как на природе, тянет на романтику и душевные разговоры.

– Нет, раньше. Его бабушка с моей, издавна, знакома была, у нее и встречались, Алекс у нее в городской квартире, после смерти своих родителей, жил, а это – совсем недалеко от квартиры, где мои предки живут. Моя мама туда со мной приходила, когда хотела бабушку повидать, – негромко начал рассказывать Барон.

Тут появился Алекс, выйдя из дома через дворовую калитку, и задал еще один, не праздный, в складывающейся ситуации, вопрос:

– Как нам тебя позвать, при необходимости, чтобы имя твое зря не светилось?

Я ждала этого вопроса, раз уж, разговор за прозвища зашел:

– Моя компания меня, в таких случаях, Рысью окликала.

Оно и в самом деле так, хотя, и это – еще одна дедовская придумка. Он, как охотник, усмотрел сходство между мной и этой дикой кошкой, потому, как я по деревьям и заборам лихо лазала, и на любого врага кидалась, не взирая, на размеры. Рысь, ведь, она в природе даже на лося охотится, причем небезуспешно.

Прогулка по крышам произвела на народ неизгладимое впечатление. Особенно индюки, живущие в соседнем дворе, в загоне, и кидающиеся на любого, кто осмеливался оступиться или, хотя бы, свеситься с забора, их громадные, острые клювы наносили ощутимый урон не только одежде, но и коже под джинсами. С собаками все было гораздо проще. В основной массе, они меня знали, и пса моего уважали, потому, как для Ара не существовало большего удовольствия, чем задавить какую-нибудь наглую шавку. Одна из дворовых собак несколько лет облаивала его из дыры, которую вырыла под забором, а то и выскакивала, чтобы цапнуть сзади. Пес-то, обычно, на поводке ходил. Ар злился и выжидал. И вот, однажды, он притормозил, пройдя тот двор, а когда собака высунула нос и начала лаять, резко метнулся обратно и откусил у нее часть носа. Собака та выжила, но на нас с псом больше не кидалась. Да, и другие псы предпочитали с нами не связываться. А несколько ирисок, которые я благоразумно прихватила с собой, лишали их возможности гавкнуть на остальных парней. Тут, самое главное, быстро бросить их одну за другой, чтобы собака подбирала ириски, не успевая проглотить, после чего у собаки, буквально, склеиваются челюсти. А пока она конфеты прожует да проглотит, мы уже далеко.

По ходу дела, Волк расспрашивал: кто и где живет. Про дом старого адвоката он знал больше, чем я, а место жительства деда- скорняка не нуждалось в особых представлениях из-за специфического запаха. В доме, где жил портной-еврей, специализировавшийся по мужским костюмам, народ толпился до позднего вечера, но в остальных дворах, по-деревенски, рано гасили свет, что не мешало ребятам рассматривать, а мне рассказывать, сидя на крыше очередного сарая. Особенно, Алекса заинтересовали несколько дворов, которые у нас называли «нехорошими». И интерес его мне показался неслучайным. Прогулка заняла немало времени, и поэтому, когда мы вернулись в дом к Волку, остальная компания уже собиралась расходиться.

– Ну вот, я снова испортил тебе вечер! Ни выпить, ни потанцевать толком не удалось, – с наигранным раскаянием посетовал Алекс, смешивая мне коктейль, что после такого количества физической активности оказалось совсем не лишним.

– А что, друзья мои, не пойти ли нам завтра, в городской сад, на танцы? – обратился он к общественности.

На танцы – так на танцы! Хотя, мне это предложение показалось, несколько, странным.

Городской сад был разбит в дореволюционной части города, по соседству с дворянскими кварталами, в конце улицы, на которой когда-то располагались дворянское собрание и первый в городе, еще дореволюционный, кинотеатр. Еще моя бабушка ходила в тот сад на танцы. По ее рассказам, шли они туда босиком, чтобы на брусчатой мостовой не портить каблуки выходных туфель. По дороге заходили в колбасную лавку, где покупали кулек колбасных обрезков, которые грызли вместо семечек. Перед входом в городской сад, возле фонтанчика, обрезки доедались, туфли надевались, и барышни из среднего класса шествовали, при всем параде, на танцплощадку, где играл духовой оркестр. Там некоторые танцевали, а другие важно прохаживались по аллеям, подбирая себе кавалеров. Признаком, что тебя заметили, служило приглашение пройти на танцплощадку или покататься на карусели.

Во времена юности моих родителей, несколько поменялся антураж, но суть процесса оставалась та же. Центром городского сада, по- прежнему, оставалась танцплощадка. Забавное такое сооружение, которое состояло из круглого деревянного помоста, огороженного высоченной железной решеткой, чтобы не перелезали безбилетники, вероятно. Потому как, войти на танцплощадку можно было, только купив билет. Зачем его нужно было покупать и идти в эту загородку, мне всегда было не понятно, ведь, музыка была слышна по всей округе. Однако, наши родители честно покупали билеты и вели своих избранниц в эту загородку. Свободные девушки тоже рвались в этот огороженный круг света и стояли по контуру решетки, в ожидании, когда их кто-нибудь заметит и пригласит на танец. У этой танцплощадки даже кличка такая была – Клетка. Совсем, как в зверинце.

В наши годы танцы переместились, в основном, с освещенных танцплощадок в полутемные квартиры. Городской сад захирел, фонтан в гроте не работал, как и многочисленные питьевые фонтанчики, которые очень забавляли меня в раннем детстве, фонари горели через один. Старинная карусель, с облезлыми лошадками и санками, работала только по выходным и катала одних малышей. Лодочки, некогда высоко возносившие визжащих барышень и их храбрых кавалеров, давно заржавели и стояли на приколе. Однако, танцплощадка в городском саду продолжала существовать. Я это точно знала, потому, как регулярно проходила мимо этой освещенной клетки, гуляя по вечерам с собакой. И музыка там, точно, играла. Но внутри круга света, как правило, вяло перетаптывалось несколько девушек определенного сорта, зато, в примыкающих к Клетке полутемных аллеях кипела совсем другая жизнь. Там собирались различные компании для выяснения отношений. Ну, в общем, объектом культурного досуга это место можно было назвать с большой натяжкой.

Но, коли уж, собрались туда на танцы, придется экипироваться. Вместе с духовым оркестром, канули в небытие и широкие накрахмаленные юбки наших мам, и их туфли на изящных каблучках. Сегодня, собираясь на танцы, девушка надевает вытертые джинсы и туфли на платформе. У многих из нас, в связи с тем, что времена пошли неспокойные, выходной наряд имел некоторые полезные доработки. Туфли на платформе, советского производства, отличались повышенной жесткостью, что было очень неудобно при ходьбе, но зато, позволяло набить на них кучу металлических подковок, не только на подошве и каблуках, но и спереди, на носу. Когда мой дед спросил меня, зачем мне это надо, я сказала, что это, просто, модно. Поверил он мне или нет, но подковки прибил. В тренички на джинсах, обычно, вставляли ремень с тяжелой пряжкой или цепь, а сами тренички, с одной стороны, делали на кнопках, чтобы легче было ремень выдергивать. Я, так и вовсе, вставляла туда, окованный шипами, ошейник моей собаки. Моя бабушка бы в обморок, наверное, упала, узнай она, во что превратились ее любимые сад и танцы. Но ходила она в последние годы, в основном, на рынок, а по телевизору об этом не рассказывали.

Я, как раз, заканчивала свою экипировку, когда за мной зашли Светка с Балу, Пони с Олегом и Вольф. Однако, разглядев во всем, только, понятную ей, внешнюю сторону, бабушка была, просто, счастлива. Ну, как же! Ее внучка идет в городской сад на танцы, и, вроде, даже с кавалером. А узнав, чей он внук, она, и вовсе, растаяла, и даже не попросила меня не задерживаться до темноты. Смех, да и только!

Ребята же сказали, что в Клетку мы идем двумя группами и встречаемся уже на месте. Придя в парк, я осознала, что уже довольно поздно, и многочисленные парочки, поедавшие мороженое на старинных чугунных скамейках, потянулись на выход, от греха подальше. Добравшись до освещенного круга Клетки, я сообразила, что мы, такой компанией, представляем собой великолепную приманку для фураг, которых в прилегающих аллеях я разглядела довольно много. И не мудрено, так как этот парк, в последнее время, стал основным местом встречи местных хиппи. Ну, как же, ближе к природе, да, и парковый ВИА очень неплохо «Битлс» исполнял. Остальных ребят, из нашей группы, пока еще не было видно, поэтому я предложила купить билеты и пройти вовнутрь, ведь, мы же танцевать пришли, в конце- то концов!

Ансамбль на площадке, увидев четную компанию, заиграл что-то, донельзя, слащавое и медленное, но Барон, заметив мою презрительную гримасу и угадав мое желание повеселиться, сунул музыкантам крупную купюру и попросил их играть все то, что они помнят из рок-н-ролла. Музыканты, разом, воодушевились и над парком зазвучали песни Элвиса, очень даже похоже.

«Все мы учились понемногу, чему- нибудь и как- нибудь», как писал классик. Физподготовка у всех, в нашей компании, была на должном уровне, поэтому девчонки так и летали по сцене. Сначала, ответом на такой буржуазный демарш было, лишь, ошеломленное молчание. Затем, снаружи, послышались свистки и грязные выкрики. Всегда проще осуждать и изображать патриотов, чем самим научиться чему-то достаточно сложному. Фураги предпочитали осуждать. Кроме того, в кирзачах и телогрейках танцевать рок-н-ролл было, просто, неудобно.

Ансамбль, сначала, было притих, но, после еще одной купюры, заиграл с новой силой.

Самые активные «гегемоны» начали трясти решетку, выкрикивая «Только выйдите отсюда, мы вам покажем!». В ответ, мы пригласили их во внутрь, если у них есть деньги, конечно. Танцплощадка эта, уже долгие годы, пребывала в таком запустении, что милиция в парк заглядывала лишь изредка, и преградой на входе в Клетку была только бабушка-билетерша. Ну, какая же это преграда для толпы разъяренного хулиганья! Но я, к тому времени, уже успела заметить за оградой Волка с остальными парнями, и, раз, они нас не останавливают, то все идет по плану. Поэтому я крикнула Балу, чтобы они со Светкой подтянулись поближе ко входу. Нападающим придется протискиваться через узкий проход, и у нас будет, чем их встретить.

Еще пара обидных подначек, и фураги, не выдержав, оттолкнули билетершу и ринулись вовнутрь. Ансамбль самоотверженно продолжал играть, и подкованные каблуки девушек, в ритме рок-н- ролла, прошлись по, перекошенным от ярости, физиономиям фураг. Умение подкинуть вверх партнершу так, чтобы она сумела выбросить ножки вперед, на уровень головы, дорогого стоит. Некоторое время нам удавалось сдерживать их напор, но когда они полезли через верх, я непроизвольно скомандовала «Спина к спине». Сказался опыт моих прежних посещений заводских районов. Выдергивая из джинсов ошейник, я подумала, что сейчас нам, возможно, придется туго, милиция еще не скоро приедет, когда еще бабушка-билетерша до телефона, в здании дирекции парка, добежит!

Но неожиданно, совсем над ухом, я услышала:

– Держитесь! Подкрепление уже здесь!

И прямо с ветвей, нависавшего над загородкой, дерева к нам на площадку спрыгнули Волк и братья. А за решеткой я, краем глаза, наблюдала странную картину: в толпу фураг врезались весьма организованно действовавшие ребята, которые не давали уйти в аллеи тем из фураг, кто решил, что на сегодня с них уже хватит танцев. И действовали они весьма жестко, после их ударов противник, обычно, оставался лежать на земле. Та часть фураг, что оказалась внутри Клетки, почувствовав неладное, тоже кинулась к выходу. Мне показалось, что бить в спину бегущего врага немного негуманно, но Волк скомандовал:

– Они должны остаться здесь!

И мы подчинились и начали, всерьез, бить по ногам. Тут, весьма кстати, зазвучали милицейские сирены, и наша доблестная милиция подоспела к сбору урожая.

Меня немного волновал вопрос, как мы-то будем объясняться с милицией, но Волк показал, первому же, милиционеру какие-то корочки, и, сказав «Эти со мной», вывел нас наружу. Там нас ожидало донельзя странное, на мой взгляд, зрелище: милиционеры вместе с какими-то ребятами грузили стонавших фураг в подъехавшие милицейские фургоны.

– Хорошо поработали, ребята! – похвалил нас подошедший офицер. – Дальше мы сами справимся.

Тут к нам подошли и Соболь с Барсуком. А затем из темноты вынырнула крепкая чернявая девица.

– Поздравляю с боевым крещением! Хорошая совместная работа, с выдумкой! Эти придурки, почти до самого конца, не понимали, что к чему. В следующий раз ждем вас к нам в гости, – и она, по очереди, крепко пожала каждому руку и скрылась со своими ребятами в темноте аллеи.

– Это – наши смежники из соседнего района, – прокомментировал Волк. – Рэт и ее группа. Все хорошо повеселились? Проблем нет? Тогда – на базу, сначала – разбор полетов, потом – отдыхать.

Впервые за долгое время я чувствовала себя живой.

Когда мы шли домой по сонным полутемным улицам старого города, так разительно контрастировавшим с тем, что недавно происходило в парке, Алекс пристроился к нам с Вольфом.

– Вы очень неплохо смотрелись со стороны: и когда танцевали, и после. У тебя, судя по всему, есть уже некоторый опыт таких коллективных столкновений? – завел он со мной разговор на профессиональную тему.

Я рассказала, что, и в самом деле, посещения моих школьных друзей в заводских районах не прошли для меня бесследно, и тактику фураг я неплохо представляю.

– То-то, я заметил, что ты командование на себя быстро приняла, не растерялась. Я вам старшего специально не назначал, решил посмотреть, кто сам на первый план выдвинется. Молодец, умеешь брать ответственность на себя, и люди тебя слушаются – продолжил он, одобрительно похлопав по плечу.

Вольф, бросив на Алекса быстрый взгляд, только фыркнул в ответ.

– А чего, же, не слушать-то, если решение верное и принято вовремя? – сказала я, пытаясь сгладить ситуацию.

– Так этим-то и отличается прирожденный командир от всех остальных – все у него верно и вовремя, – припечатал Волк. – В качестве награды, завтра днем мы, действительно, танцевать пойдем, Артур давно в свой клуб приглашает.

Предложение настолько заинтриговало меня, что я проснулась ни свет, ни заря. Успела даже сбегать с Аром, по холодку, на Волгу. Дед только руками развел, наблюдая, как я лихорадочно роюсь в платяном шкафу, выкапывая гимнастический купальник, широкую юбку для танцев и югославские туфли на каблуках, которые я берегла, как зеницу ока:

– Очнулась, кажись, спящая красавица! Теперь-то куда?

Услышав от меня, что я собираюсь в танцевальный клуб, они с бабушкой, прямо-таки, расцвели. Алекс зашел за мной еще до десяти часов утра, и мы бодро пошагали по старым тенистым улицам.

Небольшое старое здание дома культуры, принадлежавшее одному из городских предприятий, было мне хорошо известно. А слава его танцевального клуба гремела по всему городу, и не только. Я знала, что выходцы оттуда занимали первые места на республиканских и даже общесоюзных конкурсах бальных танцев. В своей танцевальной карьере я тоже имела несколько удачных выступлений на конкурсах юниоров. Однако, мне, по мере взросления, дали понять, что мои малый рост и субтильное сложение не делают меня выгодной партнершей в танцах типа вальса и танго. И тут, к несчастью, имеет значение не только качество исполнения, но и то, насколько эффектно пара смотрится со стороны. А акробатический рок-н-ролл широкого распространения не получил, считался слишком американским направлением. Умом, я все это понимала, но смотреть, как очередной партнер уходит от меня, к более эффектной девушке, было тяжело.

Поэтому, я, немного, занервничала, когда поняла, куда мы направляемся. Волк это заметил и, остановившись у входа, встряхнул меня за плечи:

– Прекрати это немедленно или я разуверюсь в тебе! Танцуешь ты лучше многих, а то, что тебя Артур пригласил – дорогого стоит!

Ну, в общем, все как всегда: определи свой страх и иди ему навстречу. Улыбнувшись, я взяла Алекса под руку, и мы пошагали в танцзал.

Там собралась уже довольно большая компания, но одна пара сразу бросилась в глаза. Это были Артур и, стоявшая рядом с ним, высокая, фигуристая девица с длинными, вьющимися, соломенно-рыжими волосами. Такой редкий цвет волос почти невозможно получить искусственно, с ним надо родиться, а ее рост плюс высокие каблуки высоко возносили ее над толпой. По моим прикидкам, росту в ней было не меньше, чем в Алексе, которому я едва доставала до плеча. Держалась она очень уверенно и ничуть не стеснялась своего высокого красивого тела, хотя, женщины ее роста, обычно, предпочитают плоскую подошву и непременно сутулятся. Увидев их с Артуром вместе, я, наконец, вспомнила эту пару. Они были хорошо известны в танцевальной среде и имели достаточно много республиканских и союзных наград, чтобы судить и открывать многие городские конкурсы. Однако, я давно уже не слышала, чтобы эти двое, сами, принимали участие в соревнованиях, несмотря на то, что возраст, вполне еще, позволяет.

Заметив нас в дверях, Артур подошел поздороваться, а затем, за руку, потащил меня знакомиться со своей партнершей. Женщина встретила меня очень милой улыбкой:

– Здравствуй, меня зовут Софи. Артур очень тебя расхваливал!

– Не иначе, как предмет для жонглирования! – криво усмехнулась я.

– А Вольф хвалил и другие твои достоинства, – парировала она, кивнув в угол зала, где стоял Барон в костюме для тренировок, окруженный стайкой девушек, которые так и льнули к нему, что и не удивительно при его внешности «настоящего арийца».

– Давай, по- быстрому, в раздевалку, и начинаем! – поторопил меня Артур.

Вернувшись в зал, я с удивлением увидела Алекса, тоже одетого для тренировки.

– Я здесь, в основном, в качестве вешалки или тренировочного станка. Партнеров – мужчин вечно не хватает, – сказал он, в ответ на мой удивленный взгляд.

– Не скромничай, Алекс! Ты – завидный партнер для любой дамы, – промурлыкала Софи, проплывая мимо нас, в паре с Вольфом, под звуки вальса- бостона.

Я сокрушенно вздохнула и тихонько шмыгнула носом, посмотрев на эту красивую пару. Высокий рост Барона позволял ему даже на Софи смотреть чуть свысока, а облегающий костюм выгодно подчеркивал широкие плечи и узкую талию. Непринужденная легкость движений сочеталась у него с недюжинной силой, позволявшей легко кружить и подхватывать свою партнершу во время сложных пируэтов.

Артур, меж тем, закончил разыскивать нужную кассету. Затем он объяснил мне, что хочет, сначала, прогнать целиком весь тот танец, что мы пробовали в спортзале, а потом, отдельно, остановиться на трудных элементах. Держался Артур со мной на равных, так, что оставалось не ударить в грязь лицом. Глубокий вдох – и вперед! Справились, конечно, но к концу нашего выступления на мне не было, ни одной сухой нитки. Артур церемонно поблагодарил меня и отвел к, стоящему рядом с роялем, венскому стулу.

Пытаясь отдышаться, я наблюдала, как он вбивает нужные элементы в присутствовавших тут девиц. С ними он гораздо меньше церемонился. Алекс и Вольф, по мере сил, помогали ему, но крутить и кувыркать фигуристых девушек гораздо труднее, к тому же, они еще изрядно трусили. Честно говоря, и я не была бы так спокойна на паркете, если бы все это вчера, на матах, не испробовала. Правда, Артур работал с девушками гораздо медленнее, да, и на страховке кто-нибудь, все время, стоял. Но визгу было больше, чем достаточно. Когда Артур сорвался в крик на одну такую особу и поставил ей меня в пример, та ответила, что, мол, я только и гожусь, чтобы в воздухе кувыркаться, а она – бальными танцами занимается. Тогда Артур, поджав побелевшие от бешенства губы, отшвырнул партнершу и выключил музыку.

– Так вы, говоришь, с ней танго танцевали? – резко бросил он в сторону Вольфа, указывая при этом на меня.

– А я и подыграть могу, – с хитрой усмешкой добавил Алекс, оставляя свою партнершу и направляясь к роялю.

Артур подошел ко мне и, с поклоном, поднял меня со стула под первые звуки знакомого мне танго. Вот тут-то, я и почувствовала, что значит – танцевать с настоящим профессионалом. Артур не только великолепно вел меня, изумительно обыгрывая каждый поворот мелодии, но и ухитрился превратить мой малый рост – в преимущество, добавив совершенно новые поддержки, моя смелость и безоглядное доверие к партнеру немало тому способствовали. Чувствовалось, что танец для него – настоящая жизнь. Я была, просто, в восторге, да, и у Артура настроение несколько улучшилось.

– У тебя могло бы быть неплохое будущее на этом поприще, – похвалил он меня, закончив танцевать.

– К несчастью, это, всего лишь, твое личное мнение, а в жесткие рамки общепринятой системы я не укладываюсь, – ответила я с невеселой улыбкой, кивнув в сторону его подопечных.

– Об железобетонный каркас нашей системы все, мы, тут себе шишек понабивали! – я поразилась горечи, неожиданно прозвучавшей в его голосе.

– Великолепный танец! Но в Клетке вчера, как я понимаю, вы нечто другое исполняли, – донесся знакомый голос.

Обернувшись, я увидела, в дверях, старого знакомого из спортзала, правда, в прошлый раз он мою стрельбу хвалил.

– Привет, Док! Каким ветром тебя сюда занесло? – Артур подошел к седому, чтобы пожать ему руку.

– Интуиция, наверно. Если, с утра пораньше, в моих кругах, разбирается вопрос о вчерашних событиях в городском саду, и обсуждают не только мордобой, но и танцы, так это, непременно к тебе, Арти! – ехидно усмехается посетитель.

– На этот раз я, совершенно, не причем! Это, все молодежь импровизировала, – Артур махнул рукой в сторону нас с Бароном, который уже подошел поближе к нам.

– Приветствую молодое пополнение! Быстро же ты их в строй вводишь, Алекс! – Док кивнул нам и пожал руку подошедшему Волку.

– Новое время требует новую кровь, и, как показала практика – я не ошибся! – Алекс ободряюще улыбнулся нам с Вольфом.

– Давайте-ка, ко мне домой двинемся, хватит с меня, на сегодня, танцев, – неожиданно предлагает Артур.

Повернувшись к остолбеневшим девицам, он добавил:

– А вы, барышни, продолжаете тренироваться – друг с другом! Завтра проверю! А кого все, это не устраивает – катитесь к чертовой бабушке!

Подхватив под руку подошедшую Софи, Артур двинулся на выход из зала. Мы с Вольфом тоже побежали переодеваться

Когда мы с ним вышли из клуба, Артур предложил нам загружаться в «Волгу» редкого пепельного цвета, стоявшую в тени старых деревьев, неподалеку от крыльца, а Док уселся в припаркованные рядом новенькие красные «Жигули». Становился понятен уровень наших новых знакомых. Для среднего жителя нашего города и 412 «Москвич» -то, нередко называемый утюгом, считался хорошей машиной. А многие почитали за счастье, приобрести даже «ушастый» «Запорожец». Так его прозвали за то, что без самодельной нахлобучки на капоте, обеспечивающей дополнительное воздушное охлаждение, данный агрегат перегревался, буквально, через несколько километров. Предыдущую модель «Запорожца», творение украинского автопрома, прозвали божьей коровкой, что отражало его размеры. Мой дед с трудом влезал ему на переднее пассажирское сидение, а на заднем, просто, не помещался. А тут «Жигули», и даже «Волга». Да, еще и пепельная! Они, обычно, выпускались только черные, белые и ярко-желтые, если это было такси. Раньше мне не приходилось ездить в частной «Волге», только в такси, да и то нечасто. Особенно, удивил мягкий бархат на сиденьях, вместо привычного там дермантина.

Квартира Артура, расположенная в старейшей части нашего города, оказалась под стать его машине. Насколько я поняла, это оказалась одна из тех многострадальных квартир, что в конце девятнадцатого века была построена для богатых дворян, переселявшихся, после отмены крепостного права, из своих имений в город. Затем, после Октябрьской революции, роскошную квартиру переделали в «коммуналку», понастроив дополнительных перегородок и дверей. В раннем детстве, когда мой дед работал сантехником в этом районе, я побывала во многих подобных квартирах. Артур же, каким-то образом, ухитрился подгрести всю квартиру под себя и восстановил прежнюю планировку. Подошел он к этому делу весьма бережно, сохранив не только наборный дубовый паркет в зале и лепнину на потолке, но и обнаружившиеся в бывшем кабинете старые тисненые, кожаные, обои, долгие годы скрывавшиеся под многочисленными бумажными слоями. Особенно, меня поразил буфет из мореного дуба, занимавший целую стену в столовой, от пола до потолка. Артур сказал, что этот монстр стоит тут со времен постройки дома. Удивительно, как его не разобрали на дрова и не сожгли, в трудные годы, в круглой голландской печке, украшенной бело-голубыми изразцами и чугунным кружевом.

Пока мужчины обсуждали содержимое бара, Софи предложила мне помочь ей на кухне, отделенной от жилых комнат длинным коридором и санузлами. В нее даже был отдельный выход, ведущий на лестницу, спускающуюся во двор и именовавшуюся «черной» из-за того, что пользовались ею кухарки да слуги, в отличие от «господской» лестницы, ведущей с улицы. Забежав в ванную комнату, чтобы вымыть руки, я, на некоторое, время застряла перед туалетным столиком Софи. Палетки теней, больше похожие на палитры для рисования, многочисленные тюбики губной помады, круглый баллончик с надписью «тушь» вместо привычного брусочка с кисточкой – все это так сильно отличалось от арсенала моих подруг. Я к косметике была довольно равнодушна, а вот, Светка, наверное, полжизни отдала бы за этот столик. Меня, лишь, заинтересовало, где Софи все, это добывает, ну, не в магазинах же, с их убогим ассортиментом!

На кухне, тоже, было много интересного. Однако, оказалось, что Софи не только обладает холодильником, набитым разным дефицитом, но и сама любит готовить. В отличие от других кухонь «зажиточных людей», здесь присутствовала не только импортная посуда, но и различная кухонная техника, назначения большей части которой я, вовсе, не понимала. Самым простым оказался кувшин для взбивания коктейлей, в котором, в отличие от молочных магазинов, хозяйка готовила не молочный коктейль, а какой-то зеленый соус. Другой агрегат выдавал поджаренные кусочки хлеба, и назывался тостер. О таком я только в английской литературе читала. Я наблюдала за их работой, раскладывая на большой тарелке ломтики груш и персиков, вперемешку с кусками какого-то заплесневелого сыра. Жуть, да и только!

Ко мне Софи, сразу, начала относиться, как к младшей сестренке, ничуть, при этом, не подавляя своим превосходством и благосостоянием, и на вопросы отвечала без высокомерия и насмешек. Ее гораздо больше интересовало – в каких соревнованиях я участвовала, а не то, где я живу, и кто мои родители.

– Ну, вы здесь навсегда, что ли, поселились? – с притворным негодованием воскликнул Артур, появляясь на кухне.

– Но ведь, должна, же, я познакомиться с твоей новой партнершей! – с достоинством ответствовала Софи. – И если ты собираешься выводить малышку в свет, то необходимо привести ее в порядок, и научить, за собой ухаживать!

– Ох уж, мне, этот твой неудовлетворенный материнский инстинкт! Уймись, Софи! Для этой барышни танцы – вовсе, не основная сфера применения! – по тому, как покраснело лицо Софи, я поняла, что была затронута больная тема.

Поняв, однако, что он переборщил, Артур чмокнул подругу в щеку и, подхватив пару тарелок, потащил нас к остальным.

Гостиная поразила меня размерами и пустотой. На натертом паркетном полу разместились только кресла с диваном, бар-холодильник и овальный низенький столик, да музыкальная стойка и колонки на стенах. И никаких тебе полированных обеденных столов со стульями и непременных сервантов с хрустальными вазами и чайными сервизами типа «Мадонна». Здесь все было приспособлено для спокойного отдыха, не включавшего в себя многочасового поедания с трудом добытых деликатесов, как было принято в большинстве семей.

Когда мы, наконец, уселись в кресла вокруг, уставленного небольшими тарелками, низенького столика, мне передали широкий, низкий бокал, похожий на полураскрытый тюльпан, с золотисто-коричневым напитком. По вкусу, он чем-то напоминал хороший армянский коньяк, но запах, при этом, больше походил на духи. Артур поинтересовался, понравилось ли мне качество напитка. Когда я сказала, что не узнаю сорт коньяка, Артур со смехом сказал, что это и не удивительно, ведь, коньяк – французский.

– Я, конечно, не конкретизировал, на ящик, какого именно, коньяка, спорил с тобой в спортзале, но после сегодняшнего выступления в клубе – можешь выбирать любой! – щедро пообещал он.

А что я, собственно, буду делать с этим ящиком—то? Дома меня, уж точно, не поймут! Денег таких мне, и за год, не заработать, а уж на вопрос «где достала», и вовсе, не ответить.

– Пожалуй, я соглашусь на открытый кредит, на твой выбор, – приняла я компромиссное решение.

– Очень разумное решение! – одобрил мой выбор Док. – Да, и вообще, этой барышне палец в рот не клади! Ухитриться, в первый свой выход, принять командование на себя – это надо особый характер иметь.

Я поняла, что Волк уже пересказал вчерашнюю эпопею.

– Не перехвалите вы мне ее, а то сглазите, – подал свой голос Алекс, грея в ладонях бокал с коньяком.

– Я, вот только, в упор, не пойму, чему тут, особо, удивляться-то? Ведь, с самого начала было понятно, что в Клетку, просто на танцы, нынче только душевнобольной может пойти! Ну, а раз так, все ребята изначально понимали, чем эти танцы, в итоге, обернутся и были готовы, поступать по обстановке. А то, что именно я как-то их подстегивала, совсем неосознанно получилось, – я искоса глянула на напряженное лицо Барона и попыталась как-то защитить нашу команду.

– Отсутствие головокружения от успехов – тоже хорошая черта, – серьезно отметил Док, развалившись в кресле и глядя, как колышется в широком бокале темно-золотистая жидкость. – А как ты, сама, результаты вчерашней эпопеи, оцениваешь?

– Ну, фураг-то мы, конечно, вчера хорошо разогнали, сегодня они туда, вряд ли, придут. А вот, придут ли они туда еще – это другой вопрос! Ведь, эта братва в городской сад повадилась совсем не потому, что у них в своем районе танцплощадок нет. Есть, и даже много! Но только они, и там, не танцевать ходят, а драться. И я не о том говорю, что их отсюда выгонять не надо, а о том, что поискать первопричину, всего этого, тоже не вредно, – я, аж, краской залилась и в стол уставилась после всей этой тирады.

Не ожидала я от себя такого, да, уж, наболело очень. Когда я, вновь, осмелилась поднять глаза, то поняла, что все общество, молча и очень внимательно, смотрит на меня.

– По-моему, у тебя появился очередной кандидат, Волк, – голос Дока прозвучал на удивление сухо, без малейшей иронии. – Но, прежде, ее стоит на чем-то, более серьезном, обкатать.

– У нас на завтра визит к Рэт запланирован, будем совместные действия отрабатывать, – подал голос Алекс, ставя на стол опустевший бокал. – И мы, пожалуй, пойдем, вскорости. К нам, в спортзал, сегодня Мастер зайти собирался, девчонок тоже поднатаскать не вредно.

Занятие с Мастером оказалось тем еще испытанием. Присутствовали только девушки и Алекс с Вольфом, и мне показалось, что тренер прекрасно понимал, к чему именно, он нас готовил. Мастер совсем немного поговорил с нами о первоисточниках и философских аспектах его любимого предмета, а затем перешел к тому, что было легко освоить и использовать. Идеология одного удара, позволяющего, если не вырубить, то, хотя бы, дезориентировать противника пришлась мне весьма по душе, как и техника уклонения от прямой атаки. А вопрос, буду ли я первой применять столь жестокие приемы, для меня, и вовсе, не стоял. Кудряшку и Пони некоторые вещи коробили, но и они признавали, полезность предлагаемых приемов. Особенно ценным мне показалось умение использовать деревянный шест, мне с моим ростом – в самый раз, чтобы держать врага на расстоянии. Волк, как оказалось, тоже был знаком с предлагаемой системой боя, и спарринг партнером был довольно жестким. Мне это было только на руку: чем чаще пробуешь спиною пол, тем сильнее желание дать достойный ответ. Наконец, тренер сказал, что на сегодня хватит, и пожелал успехов в работе.

Домой мы поплелись весьма уставшие, но я решила-таки вытянуть из Алекса заинтересовавшие меня подробности об Артуре и Софии:

– Что именно имел в виду Артур, когда говорил о шишках от системы, и почему они с Софи так рано закончили свое участие в соревнованиях? – спросила я Алекса, когда нам удалось немного оторваться от девчонок с Вольфом.

– А это, как раз, и связано между собой, – негромко ответил он. – Они с Софи великолепно танцевали, победы следовали одна за другой, но когда дело дошло до выхода на международный уровень, Арти, почему-то, объявили невыездным. Он ужасно обиделся и отказался от участия в дальнейших соревнованиях, а в танцах была вся его жизнь! Одной тренерской работы ему, определенно, не хватает. Артуру нужен азарт и адреналин. Софи, из солидарности, тоже завершила карьеру танцовщицы, хотя, могла бы продолжить, если бы сменила партнера.

Все, это мне было очень близко. Так просто, отобрать у человека дело всей его жизни, и так сложно потом, вновь, найти в ней свое место.

– А ты с ним, где познакомился? – продолжала расспрашивать я.

– В танцевальном клубе, конечно! Моя бабушка, как и бабушка Барона, из семьи с давними традициями происходила, поэтому музыка, французский язык и танцы были в нашей семье обязательными элементами образовательной программы. Французский язык бабушка даже преподавала в спецшколе, той самой, что расположена в бывшей женской гимназии. Танцевать же она любила безумно, делала это великолепно, до самой глубокой старости. С Арти она познакомилась, когда тот старые традиции танцевальной культуры изучал. Меня он тоже, по ее просьбе, учить пытался, но в танец, кроме профессионального умения, еще и душу вкладывать необходимо, если хочешь выше среднего уровня подняться. У меня этого не вышло, но друзьями мы остались. И барышень там всегда выбор большой, – голос Волка звучал, как-то, не очень весело, хотя, он и попытался все в шутку обернуть.

– А Вольфа в клуб тоже бабушка привела? – спросила я, оглянувшись на Барона, тащившего на буксире Светку с Ирой.

– Правильно угадала. Его бабушка еще жестче, чем моя, в плане воспитания и хорошего тона. У Вольфа еще и немецкий язык в активе, чтобы семейные корни не забывал. Все, это неплохо, конечно, но мешает, потом, с толпой сливаться и довольствоваться жизнью на среднем уровне. Я не уровень благосостояния в виду имею. Ведь, и ты тоже, как пить дать, после школы себя иначе, как в вузе, и не видишь. И не потому, что руками работать не хочешь, – Алекс посмотрел на меня, и, уловив кивок, продолжил. – Фураг ты тоже не любишь, вовсе, не из-за того, что они из другого района, а потому, что они носители другого мировоззрения. И тебя не устраивает ни их примитивный образ жизни, ни то, что они его всем остальным навязать пытаются. И вопросы ты правильные задаешь, себе и окружающим. Копаться в себе и пытаться понять суть вещей – типично интеллигентские замашки, и сопротивление тому, что тебя пытаются затолкать в рамки, предназначенные для среднего уровня – тоже оттуда.

Мы уже подходили к дому Волка, и я задала, давно занимавший меня, вопрос:

– А где сейчас баба Аня живет?

Алекс резко погрустнел и тихо ответил:

– Я ее в деревню к родственникам недавно отвез, денег на ремонт тамошнего дома дал. Она после смерти бабушки, тоже, сильно здоровьем сдавать стала, с памятью совсем плохо. А у меня времени не хватает за ней, как за ребенком, ухаживать. Навещаю иногда, ведь, это – все, что от моей семьи осталось.

Мне очень захотелось его поддержать, но слов не находилось и я, просто, взяла его за руку и сжала пальцами его прохладную ладонь.

Из окон второго этажа доносились звуки гитары и голоса Дина и Че. Музыка была знакомая, но я не узнавала, ни слов, ни даже языка, на котором исполнялась песня. Когда я спросила, что это за язык, Алекс, встряхнувшись, ответил:

– Выпендрежники! Они где-то текст песни на испанском достали. Надо посоветовать и сам язык подучить, чтобы не просто попугаями повторяли. Давай, Вольфа поторопим, мы им сейчас достойную конкуренцию составим!

Поднявшись наверх, Алекс немедленно, потащил Вольфа в комнату, где стояло пианино, и оттуда зазвучала известная песня Джо Дассена. Они не только играли в четыре руки, но и пели, по куплету, по очереди. По-французски, конечно! А еще других называл выпендрежниками!

Район, где мы, должны были, встретиться с Рэт и ее ребятами, был похож на гетто, почище моего! Дом моих деда с бабушкой стоит в том месте, где в начале двадцатого века располагались дачи, загородные дома и фруктовые сады. Названия улиц, до сих пор, сохранили эту специфику: Садовая, Дачная, Лунная, Озерная, Лесная. А тот район вырос за железной дорогой, вокруг принадлежавших ей мастерских и складов. И хоть, возник он уже во времена строительства железной дороги, то есть при царе-батюшке, но, до нашего времени, так и остался богом забытым местом. А до центра города – рукой подать! Меня туда, однажды, дед с бабушкой на экскурсию водили, потому, как жила она там, вскоре после революции, когда девчонкой на железной дороге работала – шпалы укладывала. Больше мне туда ходить не захотелось. Селился там, в настоящее время, народ, который предпочитал жить на отшибе и не привлекать к себе особого внимания. Различные национальные диаспоры, например, из тех, что традиционный образ жизни практикуют, и не желают привлекать к этому особого внимания.

Рэт встретила нас на границе своего района, почти у самых путей. С ней был высокий светловолосый парень, Лось, как она его представила. Неявные пути в своей вотчине Рэт знала прекрасно. Срезая углы и пролезая сквозь дырки в заборах, она попутно сообщала, какой это склад, какому ведомству принадлежит, и кто его охраняет. Обходила стороной она, лишь, территорию военных.

– Пальнуть могут, невзначай, солдатик какой-нибудь, из молодых, – мимоходом пояснила Рэт.

Когда мы, наконец, вошли вовнутрь одного из неприметных деревянных домов, нас там ждала, исключительно, мужская компания. Парни в ней, все, были старше нас, но к Рэт относились с большим уважением. Я попыталась прикинуть, сколько, же, лет самой Рэт, но, вскоре, бросила это занятие, так как соотнести лицо некрасивой татарки и ее излишне крепкую фигуру с, привычными мне, славянскими мерками, не удалось. Сама же, она к подчиненным обращалась, весьма, строго, а к Волку – наоборот, как к старшему по званию. Еще я обратила внимание на то, что Рэт как-то странно держит голову, немного склоненной к одному плечу, как- будто, все время к чему-то прислушиваясь.

От нашей команды в совместной операции требовалось не так уж много: усилить оцепление, в основном. Рэт рассказала, что в последнее время местная молодежь, которая раньше развлекалась, в основном, потреблением самогона местного производства и нюханием клея, начала подседать на что-то, более серьезное. Где они этим занимаются, она засекла, а вот, курьера поймать – не удается. И, что хуже всего, чтобы добыть на эту дурь денег, подростки повадились лазить по вагонам и складам в поисках того, что плохо лежит. Нам было предложено, внимательно рассмотреть и запомнить смежников, а затем оцепить указанный двор и останавливать всех, кто будет пытаться оттуда сбежать.

– Бейте по коленям, чтобы убежать не могли, а если сопротивляться начнут – тогда по обстановке! – невозмутимо посоветовала Рэт, предложив воспользоваться, имевшимся у нее, широким ассортиментом цепей и железных прутов.

Я предпочитала пользоваться тем, к чему привыкла – ошейником, но небольшой прут тоже взяла – пусть будет. Рэт расставила нас небольшими группами на возможных путях отхода, а сама с парочкой ребят пошла, как она выразилась «Вспугнуть зверя».

У нас с Бароном в напарниках оказался Алексей-Соболь из нашей же команды. Из наших с ним разговоров, я уже выяснила, что этот парень – выходец из здешних мест и с Волком знаком не первый год. Ко мне он относился несколько покровительственно, хотя, мои спортивные достижения уважал.

Участок для наблюдения нам достался немного на отшибе, возле какого-то военного склада. Рэт посчитала его маловероятным направлением для отхода, хотя, на мой взгляд, если не побояться сунуться на территорию военных, то до запасных путей – рукой подать, а там и город рядом. Соболь, же, придерживался точки зрения Рэт, и негромко выражал свое неудовольствие, мол, пропустим все веселье. Барон отнесся ко всему, весьма, философски, и спокойно ждал, поигрывая довольно длинным, железным прутом, который он позаимствовал из арсенала Рэт. У меня же, было дурное предчувствие, что так просто все не обойдется, не зря Волк меня сюда поставил. Накаркала.

Со стороны объекта наблюдения, вскоре, послышался какой-то шум, а потом они посыпались через забор. Много, человек шесть, и у одного, сразу же, в руке мелькнул нож. Серьезные ребята, вряд ли, это местная шантрапа. Соболь только и успел мне крикнуть, чтобы вперед не лезла, как все завертелось. Отметила про себя, что Вольф очень ловко управляется с железным прутом, в его руке, одетой в кожаную перчатку, прут очень напоминал шпагу мушкетера. Вперед не лезть – ну и ладно, спины прикрывать тоже кому-то надо. А случай скоро представился. Один из тех, кого удар Барона бросил на землю, зашевелился и начал что-то вытаскивать из-под ветровки. Блеснул металл, и я, не долго думая, с размаху врезала ему по руке, а затем, как учил Мастер, завершила маневр ударом в голову. Вот только, о том, что у меня в руке не бамбуковая палка, а железный прут, я не подумала, времени не было. Парни пока справлялись, и я решила глянуть, что же я выбила из руки у нападавшего. Тяжелый пистолет был больше тех, с чем я раньше имела дело.

– Уйдет, черт возьми! – услышала я крик Соболя и увидела темную фигуру, бегущую по узкому темному проходу между заборами, освещенную светом далекого фонаря.

– Выровнять дыхание, видеть цель, верить в себя, – пришло на ум стандартное заклинание для стрельбы по мишеням, очень помогавшее мне в соревнованиях по биатлону, и, вскинув двумя руками тяжелый пистолет, я спустила курок.

Выстрел как-то слишком громко прозвучал в пустом переулке. И сразу стало очень тихо.

– Теперь военные, точно, прибегут, сматываться надо, – пробормотал подошедший Соболь. – Сначала на них Рэт посмотреть должна, иначе – все зря получается, – не согласилась я, оглядывая фигуры, неподвижно лежащие на земле.

И тут, как бы в ответ на наш немой призыв, через забор к нам спрыгнул Волк.

– Чтоб я еще, хоть раз, вам с Рэт планирование операции доверил! – прорычал он Соболю. – Все с точностью до наоборот получилось! Все целы?

Волк окинул нас быстрым взглядом и подскочил ко мне:

– Ты стреляла? И где ты это взяла?

Я показала на фигуру, неподвижно лежавшую у стены.

– У него уже ничего не спросишь! – сказал он, перевернув лежавшего – А как тот, в кого ты стреляла?

Я почувствовала себя неловко:

– Да, помнила я, Волк, что их, сначала, поспрашивать собирались, и, даже, попыталась взять прицел пониже, но темно и времени было мало… Ну, он чего-то не шевелится с того времени, как упал.

Алекс только тяжело вздохнул:

– У нас есть несколько минут. Переворачиваем всех и смотрим, может, кто-нибудь знакомым окажется.

Барону стало, явно, не по себе, когда он разглядел на лежавших людях следы своих ударов.

– Да, классно вы поработали, – с нескрываемым сарказмом резюмировал Волк. – Пойдем, последнего посмотрим.

Когда мы до него добрались, то я поняла, что перестаралась, но, взглянув лежащему мужчине в лицо, дернула Волка за рукав:

– Я знаю его, Волк. Он, довольно часто, в тот самый дом приходил, о котором ты меня во время прогулки по крышам расспрашивал.

Алекс быстро обшарил карманы лежавшего и нашел пакетики с каким-то порошком:

– Я так и думал, что все нити туда тянутся. А теперь, надо убираться отсюда, по-быстрому.

Он бросил пистолет возле бывшего владельца и подсадил меня на забор.

Когда мы добрались до базы Рэт, находившейся в одном из складов, Волк отвел меня, Вольфа, Соболя и Рэт в отдельную комнату и устроил всем разнос:

– Ну, ладно, Соболь ошибся в оценке обстановки, но ты-то, Рэт – опытный ведущий! Такого рода промах, в другой раз, кому-то жизни может стоить! И поставленную задачу выполнили, чисто, случайно. Хорошо, что Рысь курьера узнала. Правда, лучше бы нам с ним поговорить удалось. Или с кем-нибудь другим. А то шесть трупов – и минимум информации.

Взглянув на позеленевшее лицо Вольфа, я кинулась на нашу защиту:

– Их было слишком много, Волк! И они щадить нас не собирались, первые с ножами кинулись!

Он сбавил тон:

– Да, знаю я, что вы тут, меньше других, виноваты, уже и то хорошо, что целыми из этой передряги выбрались. Тебя, Рэт, я перед группой отчитывать не буду, авторитет твой подрывать незачем, но советую тебе хорошенько подумать, что здесь не сложилось. А тебе, Рысь, не вредно в тир походить, и не с мелкашкой там тренироваться. Мы, пока, здесь посидим, я машину вызову, чтобы нас домой отвезли. Лишнего нам тут, сейчас, светиться незачем.

Затем, он выставил нас к другим ребятам, а сам заперся с Рэт в комнате с телефоном.

В общей комнате нас приняли с распростертыми объятиями, все хотели знать подробности и, судя по всему, считали нас героями дня. Выбор напитков здесь был попроще, но я решила, что стакан холодного пива мне не повредит. Кое-как отболтавшись от наседавших на меня девчонок, я подошла к Барону, непривычно тихо, сидевшему в углу со стаканом в руке.

– Мне только показалось, или ты, и в самом деле, прут в руке, как шпагу, держал? – спросила я его, присаживаясь рядом.

– А как ты думаешь, чему моя бабушка, с ее дворянскими замашками, могла придумать, меня учить, кроме немецкого, французского, музыки и танцев? Конечно, фехтованию! А когда научишься шпагу держать, то потом любая палка в руках становится грозным оружием. Но я никогда не думал, что мое мастерство, однажды, к такому результату приведет, – мрачно закончил Вольф.

– Да, брось ты! Я больше чем уверена, что ни один из наших противников не переживал бы по такому поводу. Ведь, тот, у кого я пистолет отобрала, тебе в спину стрелять собирался, – я ощущала свою полную правоту в этом вопросе.

– А тебя, саму, что – ничуть не волнует, чем твои действия, в итоге, обернулись? – он заинтересованно посмотрел на меня.

– Они были плохими людьми, и я считаю, что поступила совершенно правильно, хотя, в тот момент я ни о чем таком не думала. Тебе, вероятно, еще не приходилось сталкиваться с необходимостью, защищать свою жизнь от тех, кому на нее абсолютно наплевать. А мне приходилось! И ты помнишь, что нам Мастер вчера говорил: «В бою колебание – смерти подобно!». И я надеюсь, что ты не будешь колебаться, когда, в следующий раз, окажешься за спиной у меня, – я понимаю, что говорю излишне резко, но необходимо прервать это самобичевание.

Выяснение отношений, весьма кстати, прервало сообщение Волка о том, что за нами приехала машина. Каково же было наше изумление, когда этой машиной оказался уазик – буханка от вытрезвителя.

– Зато, все сразу поместимся, и цепляться никто не будет, – прокомментировал Алекс и предложил загружаться.

– А как там, с последствиями, поступили? – поинтересовался Барон.

– Да, не беспокойся ты, в известность уже всех, кого надо, поставили, теперь на криминальную разборку все спишут. Оружие там осталось, наркотики и пруты – тоже. Уверен, все, они, сидевшими окажутся, – успокоил его Волк.

Меня, же, интересовал другой вопрос:

– А чего у Рэт с шеей такое приключилось, Алекс? Судя по ее фигуре, она каким-то спортом серьезно занималась.

Волк задумчиво посмотрел на меня:

– А тебя, оказывается, после сегодняшнего вечера, только этот вопрос и волнует? Ну, ладно, расскажу, пока едем. Рената, как ты, наверное, смогла уже догадаться, из старинной татарской семьи происходит. И хоть, все мы теперь «единым советским народом» называемся, но некоторые семьи старых традиций придерживаются. Национальных, например. В семье Ренаты это, в частности, в том выражается, что если в семье несколько сестер имеется, то замуж их, начиная со старшей, выдают. За того, кого родители выберут, естественно. Покамест, старшая не замужем, остальные – тоже в девках сидят. Рената, к несчастью, старшей уродилась. А ей, с такой внешностью, никто особо выгодных предложений не делал, а за кого попало она бы не пошла, характер не тот. Рэт еще в начальной школе к Мастеру в ученицы напросилась, он тоже из этих мест родом. Ее старшие братья у него в учениках ходили. Редкостные упорство и трудолюбие позволили ей добиться больших успехов в спорте, а это – надежда на независимость. Помешала травма, полученная на соревновании. И что самое обидное, это не было ее ошибкой, просто, покрытие было уложено неверно. Она больше полугода в гипсе провела, и в семью свою, после этого, возвращаться отказалась. Мастер ее со мной познакомил и попросил место в структуре найти. Ее группа теперь – ее жизнь. А свою, собственную, она ни в грош не ставит. Ты только сама с ней эту тему не затрагивай, она ужасно ненавидит, когда ее жалеют.

Я некоторое время молчала, переваривая информацию, хватаясь за сидение, когда «буханка» подпрыгивала на рытвинах и рельсах.

– Но почему Мастер считает для себя возможным с нами сотрудничать? Ведь, мне Балу рассказывал, что им приемы самбо, вне секции, применять запрещено, вылететь можно, незаконное использование своего преимущества, что ли, – сформулировала я, наконец, обеспокоивший меня, вопрос.