Читать книгу Улитка счастья - Яша Хайн - Страница 2

Влажный, тёплый сентябрь, и усталость уже заметнее.

Море в золоте и нестерпимо маняще-летнее,

Умирающий год с лохмотьями слишком пёстрыми, —

Завернуть бы его в кулёк и спрятать под простыни.

Помнишь зонтики, лужи, мосты и Ригу продрогшую?

Выжимая рубашки, носки, обнимать промокшую,

Молодую, дрожащую плоть – под одеялами,

Впиться в контур синеющих губ, словно кинжалами,

Культивируя клетки любви от шеи до талии.

Помнишь? Помнишь, пальцы твои на лице моём таяли?

Было это – как будто в кино, было и прожито,

Помнишь мокрую нашу любовь, помнишь? Так что же ты

Смотришь вдруг сквозь меня молчаливо,

                                                          чуть-чуть опасливо?

Ты же знаешь, что наши ладони… всё ещё счастливы…

Искать вину и правду вне себя,

Смотреть спектакли жизни без билета,

Глазами улыбаться голубям,

Прикрывши рот сиреневым букетом.

Поняв, как в небе облака текут,

В течение семнадцати мгновений —

Ловить зрачками солнечный лоскут

И прятаться за ветками сирени.

Любить наивно, словно тот лопух,

Который вечно лезет под повозку,

Морщинки, ямочки чужих старух

И неуклюжесть худеньких подростков.

Прекрасны сказки – ласковой волной

Согреют сердце и прогонят холод, —

Когда же этот панцирь голубой

Был жизнью так безжалостно проколот?

Спектакли ночи – не моя вина:

Замкнувши круг, услышим злую повесть,

Что жизнь, как чаша, – выпита до дна

И в буднях серых – высосана совесть.

Очнуться, провожая взглядом тень,

Услышать – утро зимнее зевает,

И плещется в дожде весёлый день,

И ночь в туманной дымке исчезает.

Понять нюансы, шорохи и отголоски тишины,

Отмерить яда поцелуев в миллиграммах,

Вкушая зелье, улететь за тонкий ободок луны,

Залезть на острый пик своей кардиограммы

И… распластавшись среди звёзд, влететь, как беглое звено,

В твой тёплый сон, в котором мы – обручены давным-давно,

Обручены – голубоватым, тонким ободком луны.

Субботний вечер, я плыву по сини

Безбрежных и смеющихся небес;

Ко мне уже утратил интерес

И журналист, и город в никотине.

Гордясь своим присутствием на карте,

Мечта, прохладным октябрём звеня,

Рулетку раскрутила без меня

В хмельном, всепоглощающем азарте.

Тем временем, ловя тепло по каплям,

Живя в тени, забыв про календарь,

Любуюсь – как красуется фонарь

В прозрачной, нежной луже – и пока я

Бессилен вслух произнести банальность,

Пока шершавый мостовой асфальт

К груди прижал бордовый лист-медаль,

Пока мечта не рухнула в реальность —

Я буду здесь. Надеюсь, что когда-то

Проявит город личный интерес,

Гадая – как бордовый лист воскрес

В петлице Неизвестного Солдата?

Так повезло – сошёл с ума.

Не то, что был умён уж очень;

Без обвинений и суда,

Ведь псих – навечно непорочен.

В мозгу – прыжки и чехарда,

И ясность мысли не приемлю:

Несутся в небе поезда,

Их окна падают на землю.

Там из стекла растут цветы,

Хрустали синей цветоложе,

Бутон зеркальной чистоты,

В котором выгляжу моложе.

И в отражении – ландшафт,

В нём, головой кивая низко,

С цветами пьёшь на брудершафт,

А я стою к тебе так близко —

Вся жизнь уложена в черты

И в прядь волос белесой стали.

Остекленевшие цветы

С улыбкой пьяной наблюдали,

Как я – раздроблен изнутри,

Но внешне молод и нелепен,

Кричу тебе: «Смотри, смотри —

Как поезда несутся в небе!»

В мозгу – цветы и кутерьма.

Обман, предательство – снаружи.

Так повезло – сошёл с ума,

Снаружи – может быть и хуже.

Мне в молодости ночью говорили,

Скрывая нежность под помадой алой —

Забудутся твои ошибки, милый,

А если нет – прикроем одеялом.

Дырявых простыней, проступков тени,

Чтобы от памяти земной укрыться,

От суеты и пагубных решений,

И вновь – бездумно в радугу влюбиться.

Жить – несмотря на то, что дни короче,

Дразня цветущей липы ароматом,

Украсть покой у светлой, лунной ночи,

Провозгласив, что я – твой император.

Поведать надзирателю-народу,

Прикрывшись саркастической улыбкой,

Что за ошибки – я плачу свободой,

И ты – моя любимая ошибка…

Упасть, не раздеваясь, на постель,

Покрытую цветастым одеялом,

Сменив хамсин1 песчаный на метель,

Перебирая сны ночные вяло.

Зимы, метели нежная печаль…

Ведёт, петляя, к старости дорога.

И мне себя уже совсем не жаль,

А если жаль – то жаль тебя немного

За то, что скрыла в девичьей груди

Тревогу, чтоб весною не мешала

На холмик чистой радости взойти,

За то, что о зиме со мной мечтала.

В сухой, горячий, молодой хамсин

Учила петь, учила не сдаваться,

Шептала – «Ты мой вечный господин…»

Мечтам весенним суждено сбываться:

Гортанный голос вскоре зазвучит,

Отодвигая время и пространство,

И, улыбаясь, в память заключит —

Любовь – сразившую судьбы упрямство.

Не думалось, что мне так будет больно

И сумасшествием ночным чревато,

Когда клочки небесной, грязной ваты

Забьют артерии луны бездольной…

Полоска жёлтая у моря, горы.

В тех скалах ягоды лесные не растут.

Согреться солнцем в дырке синей шторы —

Так создают на юге временный уют.

Не злись – на юге будет всё, как скажешь.

Обнимет сердце сладкий розовый миндаль;

Забудь, как на Балтийском диком пляже

Сосновый ветер ныл про серую мораль.

Забудь холодный край, где так убоги

Дороги и дома в болотистой глуши,

Где брови и глаза предельно строги,

И подбородки смелы – на один пошив.

Забыть – от памяти шальной укрыться,

О ягоде лесной мечтая в тишине?

В горячей, южной позе возмутиться:

«Зачем холодный север помнит обо мне?»

Кислит во рту от клюквенного сока.

Не надо прошлых зим, их белой пелены.

Сквозь дырочку мне греет солнце щёку,

Бывает, в солнца луч – как в вечность влюблены.

А вечность, отвечая цепким взглядом,

Шепнёт: «Теплу и солнцу есть своя цена, —

И в том, что ягод нет лесных здесь, рядом, —

Седой судьбы твоей – и правда, и вина».

Мелькание глаз, огней и витрин,

Луч луны холодный и жёсткий

В надежде прорваться сквозь лабиринт

Улиц города – на подмостки

Театра, в котором каждый, как крот,

Ищет свет вслепую, тоскуя,

Пытаясь нащупать правильный рот

И убить печаль в поцелуе.

Тревожный напев, зачем же скрывать —

Луч на сцене, я – в середине.

«Не больно ли так, при всех, целовать

Эту рыжую в крепдешине?»

Я еду домой, с собой увожу

Рыжий свет – мне больше не надо.

«Не больно ли мне? – Я завтра скажу», —

Добавляю миру загадок.

Декабрь и нет дождя. Жара,

Короткий день так быстро тает.

Слова бегут из-под пера,

И солнце в море умирает.

Быть тоньше – выбирать слова,

Точнее – выбирать и время,

Для слов, которые бросал

В закат – а солнце, в красном шлеме,

Не понимая, что в огне

Сейчас умрёт – ласкало море,

Светило нежностью – в окне,

На кухне, в узком коридоре.

В предсмертной, пламенной мольбе

Слова, покрывшись позолотой,

Неметь хотели и скорбеть

О солнце – молчаливой нотой.

Декабрь и нет дождя. Овал

Оконный сдержанно блистает.

На все слова сейчас плевал —

Ведь солнце в море погибает.

Тепло и вкусно так под одеялом,

Крадётся тихо по ступенькам ночь,

В мои ладони медленно вползала

Улитка счастья – ветреная дочь

Росы и листьев, падавших несмело

В ручьи и лужи, – плавая в воде

И упиваясь небом чёрно-белым,

Листва шептала Северной Звезде

О том, как, покрывая снегом горы,

Зима стучится ветром в наши сны,

И тучи, словно бархатные шторы,

Прикрыли свет. Дыхание весны

Ещё не близко, – лишь под одеялом

Улитка счастья, пальцы теребя,

Напоминает – жизнь не перестала

Любить, ласкать и согревать тебя.

Такие сны случаются не часто,

А главное – не раздавить запястьем

Улитку мокрую – за миг до счастья.

В синих, знойных краях рассчитали на длинное лето

Стены комнат, мечты и вино, и девиц туалеты,

И накал фиолетовых красок пророческих снов,

Отвергающих смерть до прихода густых холодов.

Только это последнее лето – легко, быстротечно

Пронеслось, как пылающий факел, светя безупречно.

Отгорели, как пламенный флаг, накалив кирпичи,

Неотступные, жгучие мысли, исчезнув в ночи.

Дерзость нового дня отмела всю покорность бессилья,

Порождая сквозь бледный восход треугольные крылья,

Призывая к свободе лететь, не роняя пера,

До последней строки, до последнего лета… Вчера

Пожелтела листва. Не оставив на рельсах следа,

Пропыхтел паровоз, небо хмурилось, и в холода

Уходила душа, по небесному шару следя,

и мерцали в бездонном ущелье глаза, уходя…

Мгновенья вечера из пыли

И красные судьбы глаза,

Две точки – свет автомобиля,

Растерянный, немой вокзал.

Асфальт в рубашке тёмно-серой

Блестел, а в лужах пустырей

Мерцали зыбкие фужеры

Ночных, чугунных фонарей.

Весь город в тихой летней страсти

Подставил нам своё лицо,

Кружился в неге соучастной

И сыпал ангельской пыльцой.

Там ты была ещё любимей,

Прозрачна, словно бальный тюль,

Без тяжести дневной и грима,

Кусочек счастья – без пилюль.

Смиренный вопрос, без права на вечность,

Ещё далека дворовая слякоть,

Знакомый мотив, как запах аптечный,

Зачем же, еврей, молиться и плакать?

Тебе же не больно, – скажем, немножко

Трясёт в лихорадке слабое тело,

Белеют мозолистые ладошки

Вцепившись в скамью. А вечность звенела:

Послушай мой друг, ты всё-таки выжил.

Удушливый пепел в том небосводе,

Смотри мне в глаза, подвинься поближе,

Не плачь – тяжело тебе на свободе?

Тебе от свободы некуда деться?

Смотри, как луна по небу гуляет.

Тяжёлая память, нежное сердце,

И вечность тебя всегда обласкает.

Вручив монпансье, кусочки зефира

И шею замазав алой помадой,

Весёлая вечность светлого мира

Смеётся и дышит лунной прохладой.

Ночной поцелуй, простая награда

И вечности неразборчивый лепет:

Не плачь мой еврей, так плакать не надо,

Смотри, как луна красуется в небе…

Неспящий город, комнаты и крыши,

Несутся тени в гонке лиц слепой,

Используя прохладное затишье,

Вкушает негу Тель-Авив – плейбой,

И бесшабашно двери на запоре

Ломает Тель-Авив десятки лет,

Зовя любовь и отметая горе —

Ликует небо в честь его побед.

Чудесный город – для людей в обносках,

Для молодых – он так честолюбив,

Для стариков и беженцев сиротских,

И для детей – любим и терпелив.

Он – в барах бесподобных и похуже,

Где все равны, и где открыта дверь

Для тех, чья жизнь – листва в прозрачной луже,

Будь ты студент или миллиардер.

Когда к утру свой плащ срывает море

И в омут страсти падает поэт,

И нет дверей, и страхов на запоре,

И городу лишь шторм гудит в ответ —

Тогда шальная шуба дождевая

Покроет мокрый город Тель-Авив

И молвит томно туча озорная:

«Плейбой – возьми с собой… презерватив».