Читать книгу Ночной консьерж - Йен Фишер - Страница 8

«Давно мечтал о знакомстве с волшебником))». Эта фраза, усиленная двумя вульгарными смайликами, почему-то взбесила Сержа, ненадолго выведя из затяжного ступора. А с убийцей ты не мечтал познакомиться, лось норвежский? Или откуда он там? Из Швеции?

Серж хлопнул ладонью по столу, заставив пепельницу подпрыгнуть и выбросить на темное дерево пару окурков. Он смахнул окурки на пол, набросил шелковый халат на голое тело, пошатываясь, добрел до кухни и одним глотком опустошил бутылку «Тана». Бутылка лежала в руке, как граната, которую необходимо было метнуть, хотя бы для того, чтобы от нее избавиться. Чтобы взорвать чью-то жизнь, граната необязательна. Иногда вполне достаточно бутылки.

Мысли об убийстве преследовали его с детства. Почему-то любая несправедливость, которая в том возрасте воспринималась особенно остро, должна была караться в детском сознании непременно смертью. Он желал катастроф автомобилям, обливавшим его водой из луж. Рисовал в воображении муки дворовых хулиганов, когда их будут вешать, так же, как они только что повесили серого кота-инвалида. А сколько раз, закрыв глаза, он лично расстреливал школьных учителей, незаслуженно поставивших тройку или наоравших на ученика из-за собственного плохого настроения.

Позднее, задумавшись впервые о том, как и почему жизнь переходит в смерть, он неожиданно открыл для себя, что смерть может быть таким же призванием для человека, как и его жизнь. Если в жизни имеется смысл, значит, она дается для того, чтобы человек, проживающий эту жизнь, совершил что-то, вложив свою крупицу в общее движение мира. Подразумевается, что он совершит нечто созидательное, полезное, разумное. А если человек своей сущностью заряжен на обратное? Запрограммирован на разрушение? Так не лучше ли, если он умрет до того, как успеет что-то важное разрушить? В этом случае его смерть станет общественно полезным поступком. И как быть с героями, которые убивают антигероев? Ведь в любой книжке такое убийство вызывает у других персонажей и у читателя самые положительные эмоции. Значит, герой созидателен в убийстве, а антигерой оправдывает своевременной смертью свою злодейскую жизнь? Смерть может нести пользу, а убийство может быть призванием. Конечно, все его мысли про убийства были полны штампов, и винить в этом следовало только литературу.

В детстве почти все его свободное время было отдано чтению. Вряд ли он испытывал врожденную тягу к художественному слову, это чтение было вынужденным последствием. Необходимость ежедневно сбегать из крошечного мирка, населенного роботами, ведущими конвейерное существование, как котенка в миску с молоком, утыкала его в книжные страницы.

Из городка, где он обитал между школой, домом, Дворцом культуры и двором, среди пустых бутылок, рваных газет, которые никто не читал, в атмосфере обреченности на скуку, нищету и бессмысленность он предпочел сбегать в приключенческие романы. Целыми днями он воображал себя пятнадцатилетним капитаном, Диком Шелтоном, рыцарем Айвенго… Он дрался на турнирах, разоблачал негодяев, вел корабли сквозь шторма, искал сокровища, выживал на необитаемом острове, влюблялся в принцесс. Это последнее обстоятельство, кстати, сильно осложнило его половое взросление. Одноклассники уже с четырнадцати лет пробовали дешевый портвейн и активно совокуплялись по подъездам и чердакам. В школе они рассказывали об этом в таких подробностях и красках, что не оставалось ничего другого, кроме как бежать в туалет, чтобы изнурять правую руку. Но стоило ему начать ухаживать за какой-нибудь симпатичной девчонкой, как желание сразу исчезало, уступая место раздражению и скуке. Девчонки в его городке были совсем не похожи на литературные идеалы, в которые он был платонически влюблен. В фантазиях он держал за руку леди Ровену, танцевал с Джоанной Сэдли, целовался с Бэкки Тэтчер. Это стоило того. А реальность… Реальность кусалась и заставляла отворачиваться от себя с брезгливой гримасой.

Конечно, он не был девственником. Но каждый раз после секса приходилось часами лежать в ванной, до красноты оттирая себя жесткой мочалкой, слушать британский рок и бороться с брезгливостью к себе. После каждого секса он неделю-другую не мог смотреть на девушек. Они не вызывали в нем ничего, кроме брезгливости и отвращения. Затем природа и возраст снова подавляли его эстетическое чувство.

* * *

Шведский итальянец долго и эмоционально распинался, какой вид на Москву открывается с этой la terrasa. Жестикулируя в стиле регулировщика уличного движения, он восхвалял красоты российской столицы поздней весной и в тридцатый раз клялся, как же он рад, наконец, оказаться здесь. Даже голуби вспорхнули от такого лицемерия.

Серж поморщился и перевел взгляд с серых труб котельной, выпускающих в безоблачное небо редкие перистые облачка пара, на своего нового клиента. Вспомнилась строчка из какого-то романа Доктороу: «пед викторианской эпохи». Зализанные волосы, блестящие губы, игривые жесты, глаза огромные, чувственные, слишком чувственные. И даже прямой длинный нос на кончике вздернут как-то по-девичьи. Определенно, этому типу потребуются мальчики. Лучшие мальчики, из «Амбара»…

– Я тоже рад приветствовать вас в Москве, мистер Гальдонфини. Я помогу вам открыть этот город, узнать его не таким, каким его видит большинство туристов. Особенным… Очень особенным, мистер Гальдонфини…

Итальянец переменился неуловимо, но резко, как весенняя погода:

– Ганди. Зови меня Ганди. У тебя хлебные крошки на воротнике и мешки под глазами. И в своем пиджаке ты сегодня спал… не раздеваясь?.. Так что предлагаю перестать облизывать друг друга. Побережем языки для красавчиков из вашего «Амбара». Что пьешь? Воду? Не вовремя…

Официант разлил по бокалам черный гаванский ром с ароматом терпкого вечернего парфюма. Ганди, пристально глядя Сержу в глаза, произнес тост о том, что не пить в России – то же самое, что не носить солнцезащитные очки в Африке или пренебрегать теплым нижним бельем в Гренландии.

– Мне импонируют пьющие страны. В них чувствуется честность, обреченность и поэтичность.

На фоне полоскания внутренностей жидким гаванским порохом его слова прозвучали жизнеутверждающе. Гальдонфини отвлекся на звонок мобильного, посылая в трубку порции агрессивных согласных, что очевидно, считалось во всем мире шведским языком. Серж заметил, как, заканчивая разговор и делая вид, что отключает телефон, швед украдкой сфотографировал его. Опухшая физиономия, узкие глаза в бликах солнца, вряд ли у него получился достойный снимок.