Читать книгу Леопард - Ю Несбё - Страница 11

Было три часа ночи, когда Харри отказался от идеи заснуть и встал.

Он включил кран в кухне и, подставив под струю стакан, держал его там, пока вода не стала переливаться через край, холодя запястье. Скула болела. Он не отрываясь смотрел на две фотографии, прикрепленные над разделочным столом.

На одной фотографии, с неряшливыми полосками от сгиба, была Ракель в голубом летнем платье. Но, судя по осенним цветам листвы, снимок был сделан не летом. Ее черные волосы ниспадали на открытые плечи. Взгляд словно искал кого-то по ту сторону объектива – возможно, фотографа. Может, это он сам ее фотографировал? Странно, что он не помнит.

На другом снимке был Олег. Харри снимал его на мобильный телефон на «Валле Ховине»[31] во время тренировки конькобежцев прошлой зимой. Олег был тогда еще совсем тощий мальчишка, но если бы он продолжил тренироваться, то красная трикотажная форма вскоре сидела бы на нем как влитая. Что-то он сейчас поделывает? Где он вообще? Смогла ли Ракель создать для него дом там, где они сейчас, дом, в котором они могут чувствовать себя в большей безопасности, чем здесь, в Осло? Появились ли в их жизни какие-то новые люди? Называет ли Олег его хоть иногда по-прежнему папой, когда забудется или устанет?

Харри закрыл кран. Коленка уперлась в дверцу мойки. С той стороны дверцы шепотом звал «Джим Бим».

Харри натянул брюки и майку, вошел в гостиную и включил «Kind of Blue» Майлза Дэвиса. Это был оригинал записи, еще до обработки, – записывающее оборудование в студии работало с легким отставанием, что придавало звучанию оттенок нереальности.

Харри немного послушал, потом прибавил звук, чтобы заглушить этот шепот с кухни. Закрыл глаза.

Крипос. Бельман.

Он никогда не слышал это имя. Конечно, он мог бы позвонить Хагену и справиться, но был не в силах. Поскольку догадывался, что услышит. Пусть все остается как есть.

Харри дослушал до последней песни, «Flamenco Sketches», и сдался. Поднялся и пошел из гостиной в коридор. В коридоре повернул налево, сунул ноги в «мартенсы» и вышел на улицу.

Он нашел папку под дырявым мусорным пакетом. Всю ее обложку покрывало нечто похожее на застывший гороховый суп.

Харри уселся в удобное зеленое кресло с подголовником и, дрожа от холода, принялся за чтение.

Первую женщину звали Боргни Стем-Мюре, тридцати трех лет, родом из Левангера. Одинокая, бездетная, проживала в районе Сагене в Осло. Работала стилистом, имела большой круг общения, особенно среди парикмахеров, фотографов и журналистов из модной прессы. Часто ходила по ресторанам, и не только самым «правильным». Помимо этого, любила природу и загородные прогулки – как пешком, так и на лыжах.

«Она все равно отчасти оставалась девушкой из Левангера», – было написано в рапорте после допросов ее коллег. Харри подумал, что наверняка это мнение тех коллег, которым, на их взгляд, удалось истребить в себе все, что выдавало их собственное провинциальное происхождение.

«Мы все ее любили, она была одной из немногих настоящих профи в этом бизнесе».

«Это просто непостижимо, мы не понимаем, кому могло прийти в голову ее убить».

«Она была слишком послушной. И рано или поздно все мужчины, которые ей нравились, этим пользовались. Она становилась для них игрушкой. Проще говоря, она высоко метила».

Харри взглянул на снимок. Единственный, на котором она еще живая. Блондинка, может быть крашеная. Стандартная красотка, но не красавица, Обычная, хорошенькая, одета в экстравагантную камуфляжную куртку и кепку. Экстравагантность и покорность – как это вяжется одно с другим?

Она находилась в музыкальном кафе «Моно», где была небольшая вечеринка по случаю презентации и «первого чтения» очередного выпуска модного журнала «Шенесс». Дело было между семью и восемью часами, и Боргни сказала коллеге-подруге, что собирается домой, надо подготовиться к завтрашней фотосессии, участники которой, по задумке фотографа, должны быть одеты в духе «торчок встречает панка, как это было в восьмидесятых».

Предполагалось, что она дойдет до ближайшей стоянки такси, но никто из таксистов, находившихся в тот момент поблизости (компьютерная распечатка из «Норгестакси» и «Ослотакси» прилагается) и видевших ее фотографию, не видел Боргни Стем-Мюре и не вез пассажиров в Сагене. Короче говоря, после того как она ушла из «Моно», ее не видел никто. До того самого момента, когда двое каменщиков-поляков не пришли на работу, не увидели, что замок на железной двери, ведущей в подвал, срезан, и не вошли внутрь. Боргни лежала на полу посреди помещения в неестественной позе и полностью одетая.

Харри посмотрел на фотографию. Та же камуфляжная куртка. Лицо выглядело так, словно на него нанесли слой белого грима. Вспышка фотоаппарата резко высвечивала стены подвала. Экстравагантная фотосессия.

Судебный медик без колебаний констатировал, что смерть Боргни Стем-Мюре наступила между 22.00 и 23.00. В крови были обнаружены следы вещества под названием кетаномин, сильного анестетика, который действует быстро, даже если вводится внутримышечно. Но непосредственно смерть наступила оттого, что умершая захлебнулась кровью, вытекшей из ран во рту. Именно здесь и начиналось самое удивительное. Во рту судебный медик обнаружил двадцать четыре колотые раны, расположенные симметрично и, если не считать сквозных на лице, имеющие равную глубину – семь сантиметров. Никаких предположений о том, каким оружием или инструментом раны могли быть нанесены, у дознавателей нет. Они просто-напросто никогда не видели ничего подобного. Технических улик ровным счетом никаких: ни отпечатков пальцев, ни ДНК, даже следов ботинок или сапог, поскольку бетонный пол днем раньше тщательно отмыли, там собирались класть пол с системой подогрева. В рапорте Кима Эрика Локкера, эксперта-криминалиста, который, очевидно, поступил на работу уже после ухода Харри, была фотография двух черно-серых мелких камушков, найденных на полу и не похожих на гравий вокруг места преступления. Локкер обращает внимание на то, что мелкие камушки нередко намертво застревают в толстой подошве обуви при ходьбе по твердой поверхности, такой как этот бетонный пол. Еще он отмечает, что эти камушки довольно необычные и что если по ходу расследования где-то появятся такие же, например на какой-нибудь гравийной дорожке, то, возможно, они окажутся оттуда. К рапорту приложено дополнение, уже после подписи и даты: на внутренней стороне одного из двух коренных зубов обнаружены незначительные следы железа и колтана.

Харри уже знал, что будет дальше. Он продолжил чтение.

Другую девушку звали Шарлотта Лолле. Отец француз, мать норвежка. Место жительства – Ламберсетер в Осло. Двадцать девять лет. По образованию юрист. Жила одна, имела бойфренда, но он – некто Эрик Фоккестад – вне подозрений, он находился на геологическом семинаре в Йеллоустоунском национальном парке в Вайоминге, США. Шарлотта должна была отправиться вместе с ним, но она тогда разбирала серьезный имущественный спор по поводу недвижимости и предпочла остаться.

В последний раз коллеги видели ее на работе во вторник вечером, часов в девять. Вероятно, до дома она так и не добралась, кейс с документами по делу был обнаружен рядом с трупом за брошенным автомобилем на опушке леса в Маридалене. Ни одна из сторон имущественного спора, кстати, тоже не попадает под подозрение. Согласно рапорту о вскрытии, под ногтями Шарлотты Лолле были обнаружены частицы автомобильного лака и ржавчины, это соответствует описанию места преступления, где говорится о царапинах вокруг замка на крышке багажника, словно бы девушка пыталась ее поднять. Более тщательный осмотр замка, однако, показал, что его открывали по меньшей мере один раз. Но вряд ли это сделала Шарлотта Лолле. Харри отметил для себя, что она наверняка была прикована к чему-то лежащему в багажнике, что именно поэтому она пыталась его открыть. К чему-то, что убийца потом унес с собой. Но что? Как? И почему?

Цитата в протоколе допроса, говорит сотрудница той же адвокатской конторы: «Шарлотта была девушка амбициозная, она всегда работала допоздна. Хотя не знаю, насколько эффективно. Всегда приветливая, но вовсе не такая общительная, как могло показаться из-за ее улыбчивости и южной внешности. Так сказать, вещь в себе. Например, она очень редко что-то рассказывала о своем парне. Но начальству она нравилась».

Харри так и видел перед собой эту сцену: коллега посвящает Шарлотту в одну интимную подробность своей личной жизни за другой, не получая в ответ ничего, кроме улыбки. В его мозгу следователя словно включился автопилот: а вдруг Шарлотта скрывала, что состоит в каком-то тайном женском монашеском ордене, может, ей было что скрывать. Может…

Харри посмотрел на фотографию. Черты лица чуть резковатые, но красивые. Темные глаза, как у… черт! Он прикрыл глаза. Снова открыл. Пролистал дальше, до рапорта судмедэксперта. Взгляд его скользнул вниз по странице.

Ему пришлось вновь вернуться к самому верху страницы, чтобы убедиться, что там стоит имя Шарлотты, что он не читает рапорт о Боргни еще раз. Обезболивающее средство. Двадцать четыре раны во рту. Захлебнулась. Других следов насильственной смерти нет, сексуальному насилию также не подверглась. Единственное различие состояло во времени смерти, между двадцатью тремя часами и полуночью. Но и в этом рапорте есть дополнение о том, что на одном из зубов жертвы обнаружены следы железа и колтана. Вероятно, потому что криминалистический отдел, поразмыслив, решил, что, пожалуй, это важно, поскольку отмечено в обоих случаях. Колтан. Разве не из него был сделан Терминатор Шварценеггера?

Харри отметил, что ему совершенно не хочется спать, что он сидит на краю стула. Его била дрожь, он ощущал невероятное волнение. И тошноту. Такое бывает, когда выпиваешь первую рюмку, ту, от которой сжимается желудок, потому что организм ее отчаянно отвергает. А потом просит еще и еще. Все больше и больше. Пока ты сам не пропадешь и все вокруг тебя не пропадет. Вот и сейчас. Харри вскочил так резко, что у него потемнело в глазах, и схватил папку; он понимал, что она слишком толстая, но все равно ему удалось разорвать ее пополам.

Он собрал остатки бумаги и снова понес их к мусорному контейнеру. Бросил в контейнер, приподняв пластиковые мешки с мусором, чтобы материалы дела беспрепятственно провалились на самое дно. А завтра приедет мусорная машина, ну или послезавтра.

Харри вернулся в дом и вновь уселся на стул.

Когда ночь за окном стала серой, он услышал первые звуки просыпающегося города. Но за ровным гулом утренней автомобильной пробки на Пилестредет он расслышал далекий и тонкий звук сирены полицейского автомобиля. Это могло означать все, что угодно. И еще кое-что. Не все, что угодно.

Зазвонил телефон.

Харри поднял трубку.

– Это Хаген. Нам только что сооб…

Харри положил трубку.

Телефон зазвонил снова. Харри выглянул в окно. Сестрёнышу он еще не звонил. А почему? Потому что не хотел показываться младшей сестре – своей самой рьяной и самой безоглядной почитательнице? Той, у которой был, как она сама говорила, «намек на синдром Дауна» и которая тем не менее справлялась с житейскими невзгодами гораздо лучше, чем он сам. Она была единственным человеком, разочаровать которого он не мог себе позволить.

Телефон замолчал. И снова зазвонил.

Харри схватил трубку:

– Нет, шеф. Мой ответ – нет. Я не буду этим заниматься.

На другом конце провода на секунду стало тихо. А потом незнакомый голос произнес:

– Это из Энергетической компании Осло. Господин Холе?

Харри выругался про себя.

– Слушаю вас.

– Вы не оплатили счета, которые мы вам направляли, вы также никак не отреагировали на наше предупреждение. Я звоню сообщить вам, что сегодня с двенадцати часов мы отключаем электричество в вашей квартире по адресу Софиес-гате, пять.

Харри молчал.

– Электричество будет включено вновь, как только на наш счет будет переведена соответствующая сумма.

– И она составляет?..

– Учитывая проценты, пени и плату за отключение, она составляет четырнадцать тысяч четыреста шестьдесят три кроны.

Пауза.

– Вы слушаете?

– Да, я слышу. У меня сейчас нет таких денег.

– Недостающая сумма будет взыскана по суду. Надеемся, температура на улице не опустится ниже нуля. Или как?

– Или как, – подтвердил Харри и положил трубку.

Звук сирены на улице стал громче, а потом пропал.

Харри снова лег. Четверть часа он лежал с закрытыми глазами, потом сдался, снова натянул на себя одежду и покинул квартиру, чтобы сесть на трамвай, идущий к Государственной больнице.