Читать книгу Доктор Проктор и его машина времени - Ю Несбё - Страница 3

Папа Лисе, комендант крепости, проснулся на диване из-за того, что почувствовал во рту вкус газетной бумаги и типографской краски. Как обычно, он заснул, прикрыв лицо газетой, а поскольку он храпел так, что даже шторы на окне шевелились, нижняя часть газеты – та, где обычно прогноз погоды, – при каждом вдохе заползала коменданту в рот. Он взглянул на часы и удовлетворенно вздохнул. Скоро можно будет идти спать. Но сначала хорошо бы проглотить бутерброд с курятиной, нет, лучше два. Комендант бросил газету на столик, перекатил свой большой живот через край дивана и таким вот образом оказался на ногах.

– Это что еще за дела? – удивился он, войдя на кухню.

Лисе возилась у кухонного стола, а на стуле рядом с ней стоял Булле, крохотный мальчонка из странной семьи, которая весной переехала в дом на Пушечной улице. На столе пыхтел чайник, из носика валил пар.

– А вам не рановато пить кофе, дети? – спросил комендант.

– Ай-ай, команданте, – сказал Булле. – Мы и не думали про кофе.

Только тут комендант увидел, что Булле прижимает пальцем кнопку, чтобы чайник не отключался автоматически и продолжал кипеть. А дочка держит над струей пара что-то напоминающее открытку.

– Что это вы тут делаете?

– Уйди, папа, – сказала Лисе.

– Вообще-то, командую здесь я! – сказал комендант. – И я хочу знать, чем вы тут занимаетесь!

– Мне очень жаль, команданте, – сказал Булле. – Это очень-очень секретно. Если бы мы рассказали вам, вы бы стали тем, кто слишком много знает. А вы ведь знаете, что делают с теми, кто слишком много знает, правда?

– И что же с ними делают? – спросил комендант, подбоченившись.

– Отрезают язык, чтобы не проболтались. И пальцы правой руки, чтобы им нечем было писать.

– А если я левша? – сказал комендант.

– Тогда вам крупно не повезло: придется отрезать вам пальцы и на левой руке.

– А если я умею писать, держа ручку пальцами ног?

– Придется отрезать вам обе ноги, команданте. Ничего личного, но сами понимаете: жизнь шпиона полна превратностей.

– Да, теперь понятно, – вздохнул комендант.

– Однако нет худа без добра, – сказал Булле. – Без ног можно валяться на диване хоть до Пасхи.

А еще не надо смазывать лыжи, стирать носки, завязывать шнурки на ботинках.

– Все это так, – сказал комендант. – Но ведь я могу взять ручку в рот. Или подмигивать азбукой Морзе.

– Мне очень жаль, команданте. Значит, придется отрезать сразу всю черепушку.

Комендант рассмеялся, и весь его большой живот заходил ходуном.

– Перестаньте валять дурака, вы оба, – сказала Лисе. – Папа, уходи! Это приказ!

Когда комендант, качая головой, вышел, Лисе отвела открытку от струи пара. Они присели к кухонному столу, и Лисе чрезвычайно осторожно отделила марку от открытки с помощью пинцета.

– Получилось! – воскликнула Лисе. – Откуда ты знал, что марки нужно отклеивать паром?

– О, это же азы работы детектива, – сказал Булле, но было видно, что он приятно удивлен.

– Там, где была марка, что-то написано, но слишком мелко, не прочитать, – сказала Лисе и поднесла открытку поближе к свету. – Может, у тебя получится, ведь ты… э… не такой большой.

– При чем тут это? – Булле вскинул бровь.

Лисе пожала плечами:

– Невысокие покупают одежду меньше размером, машины поменьше. Может, вам и маленькие буквы подходят.

– Дай посмотрю, – пробурчал Булле, выхватил открытку и стал внимательно ее изучать. – Ничего. – Он, не глядя, протянул руку: – Оптику мне, пожалуйста.

Лисе подскочила к ящику кухонного шкафа, нашла мамино увеличительное стекло и сунула в руку Булле.

– Вот так-так, – сказал Булле, когда смог разглядеть написанное.

А разглядеть он смог вот что:

– Конечно понятно, – пробурчал Булле и передвинул увеличительное стекло вниз.

«В Париже ищите пансион „Пом Фри“[2]. Когда туда придете…

…ривет от доктора Проктора».

– Эй! – воскликнул Булле. – Что такое? Здесь есть пропуск. Многое стерто!

– Смыто водой, – испуганно прошептала Лисе, глядя из-за его плеча. – Есть еще что-нибудь?

Булле передвинул увеличительное стекло ниже.

«P. S. Ключ от лаборатории – в тайнике, а именно под ковриком у входа».

– Так чего же мы ждем? – крикнул Булле.

– Команды на старт! – крикнула Лисе.

– Старт! – крикнули они хором.

И вскочили со стульев. Лисе выхватила из нижнего ящика кухонного шкафа папин карманный фонарик, и они выбежали на Пушечную улицу, в тишину и темноту, затопившую сады и деревянные дома. Луна с любопытством смотрела, как Булле и Лисе преодолевают деревянный забор самого заросшего сада у самого маленького дома на улице. Они промчались мимо грушевого дерева к двери в подвал и подняли коврик у входа.

И в свете луны действительно блеснул ключ.

Булле и Лисе вставили ключ в замочную скважину старой некрашеной двери и повернули. Раздался угрожающий металлический скрежет.

Они застыли, глядя на дверь.

– Ты первый, – прошептала Лисе.

– Да легко, – сказал Булле и нервно сглотнул.

Потом глубоко вздохнул. И со всей силы пнул дверь.

Дверь медленно и скрипуче открылась. На них пахнуло сырым холодным воздухом подвала, над головами пролетела и исчезла в ночи то ли необыкновенно крупная ночная бабочка, то ли среднего размера летучая мышь.

– Жутики, – сказала Лисе.

– И кошмарики, – сказал Булле, зажег карманный фонарик и осторожно вошел.

Лисе оглянулась. Даже старое доброе грушевое дерево показалось ей сейчас ведьмой, протянувшей к луне длинные скрюченные пальцы. Лисе поежилась и поспешила войти в подвал следом за Булле.

Но его уже не было видно, внизу господствовала всепоглощающая темнота.

– Булле, – прошептала Лисе.

Она знала, что, если в темноте заговорить громко, от звука голоса станет только страшнее.

– Я здесь, – прошептал Булле.

Лисе пошла на голос и увидела конус света от фонарика, падающий на что-то на стене.

– Ты нашел мыло времени? – спросила она.

– Нет, – ответил Булле. – Но я нашел самого большого паука северо-восточного полушария. У него семь ног, причем ног давно не бритых. А пасть такая большая, что можно даже губы рассмотреть. Взгляни на зверя!

На стене подвала Лисе разглядела совершенно обыкновенного и даже не особенно крупного паучка.

– Семиногий перувианский паук-упырь, страшно редкий вид! – прошептал Булле в полном восторге. – Он высасывает мозг у насекомых, тем и питается.

– Какой мозг? – сказала Лисе и посмотрела на Булле. – Я думала, что у насекомых нет мозга.

– Вот поэтому-то семиногий перувианский паук-упырь так редко встречается, – прошептал Булле. – Попробуй-ка найди насекомых с мозгом.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила Лисе.

– Это написано…

– Не надо, – перебила она его. – В книге под названием «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было».

– Именно, – сказал Булле. – Если ты поищешь мыло времени и прищепки, я пока попробую поймать этот редкостный экземпляр паука. Договорились?

– Но у нас всего один фонарик.

– Ну так включи верхний свет.

– Верхний свет… – Лисе удивленно заморгала. – Что же мы сразу его не включили?

– Потому что тогда было бы не так страшно, – и Булле посветил фонариком на выключатель у двери.

Лисе повернула его, и в подвале изобретателя доктора Проктора вспыхнул яркий белый свет.

Он озарил котлы, автоклавы, ведра и полки, заставленные банками с самыми разными порошками и химикалиями, железные и стеклянные трубки и пробирки. На стене почему-то висело старое ружье с хоккейной шайбой на прикладе. Рядом с ружьем красовалась фотография, которую Лисе очень любила. Молодой доктор Проктор на своем мотоцикле во Франции. В коляске сидела она – красавица Жюльет Маргарин с длинными рыжеватыми волосами, его тогдашняя возлюбленная и вечная любовь. Они улыбались так счастливо, что у Лисе всегда щемило сердце при виде этого снимка. В первой открытке, которую доктор Проктор прислал им, говорилось, что он напал на ее след. Ту открытку он отправил из Парижа в июне. Интересно, как обстоят дела сейчас?

Взгляд Лисе продолжал блуждать по подвалу и остановился на почти пустой банке с землянично-красным порошком на дне. Но ее внимание привлек не красный цвет порошка, а этикетка.

Этикетка гласила:

Лисе сняла с полки банку и подошла к большому каталожному шкафу, железному и порядком проржавевшему. Открыла ящик с биркой «Незапатентованные изобретения», пробежала глазами все папки, дошла до буквы «Ф» и обнаружила там пожелтевшую папку с надписью «Французские носы-прищепки».

Она открыла папку, встряхнула ее, и оттуда выпали два синих, на первый взгляд совершенно обычных носа-прищепки. Инструкции не было.

Лисе сунула находку в карман куртки и крикнула:

– Нашла. Уходим!

Обернувшись, она увидела, что Булле стоит на скамейке, засунув руку в другую банку.

– Что ты делаешь?

– Хочу прихватить немного порошка ветронавтов, конечно.

– Булле! Это вещество опасно для жизни и к тому же запрещено законом!

– Ну так подай на меня в суд, – посоветовал Булле. – Кроме того, небольшое выделение кишечных газов полезно для здоровья.

– Небольшое? В прошлый раз ты проглотил всего одну столовую ложку этого порошка – и улетел в космос!

– Пожалуйста, оставь преувеличения мне. – Булле зачерпнул пригоршню светло-зеленого порошка ветронавтов, пересыпал ее в маленький пластиковый пакет, закрыл и сунул в карман. – Я взлетел всего на пятьдесят метров, а это совсем немного, если сравнивать с… мм… например, с Эйфелевой башней. Ты девочка и потому предвзято относишься к пуканью. Вам бы только шипеть.

Булле пустил ветры средней громкости.

– Слышала? – сказал он. – Теперь твой черед.

– Фи, – сказала Лисе. – Я так делаю, только если не могу сдержаться.

– Дорогая фрёкен Тихоня, – сказал Булле, пригладил вихор и спрыгнул со скамейки. – Спорю на тонну тянучек, что ты никогда не издашь звука, который способно услышать человеческое ухо. Оставь громкие звуки нам, мальчикам.

– Поживем – увидим, – сказала Лисе.

– Ты хотела сказать, поживем – услышим, – уточнил Булле и приложил ладонь к уху. – Я слышу… тишину!

Они выключили свет, заперли дверь, положили ключ под коврик, пробрались через сад, остановились под грушей и посмотрели на луну.

– Итак, мы летим в Париж, – сказала Лисе. – Одни.

– Одни, но вместе, – поправил ее Булле. – И это совсем недалеко.

– Дальше, чем до Сарпсборга, – сказала Лисе.

– Подумаешь, – хмыкнул Булле.

– Я должна отпроситься у мамы и папы, – сказала Лисе.

– Забудь об этом, – сказал Булле. – Тебя не пустят. Скажут, что надо обратиться в полицию в Париже. А мы-то знаем, что из этого получится.

– Да? – неуверенно произнесла Лисе. – И что же из этого получится?

– Ни-че-го, – ответил Булле. – Ни один взрослый не верит в изобретения доктора Проктора. «Мыло для путешествий во времени? – скажут они. – Что за вздор?» Поэтому профессор и прислал открытку именно нам. Он знал, что никто другой не поверит ему, ведь так?

– Может быть, – осторожно согласилась Лисе. – Но… Но ты уверен, что мы верим ему? Он очень хороший, но в то же время немножко… чокнутый.

– Конечно, я уверен, что мы ему верим, – сказал Булле. – А доктор Проктор совсем не немножко чокнутый. Он чокнутый давно и бесповоротно.

– Вот именно, – сказала Лисе. – Тогда почему же ты ему веришь?

– Элементарно, моя дорогая Лисе. Доктор Проктор – наш друг. А друзья всегда верят друг другу.

Лисе долго смотрела на луну. Потом кивнула.

– Это, – заметила она, – самое верное из того, что ты сказал за очень долгое время. Так что же мы делаем?

– Завтра пятница, да? Ты придешь домой и скажешь, что твоя подруга из Сарпсборга пригласила тебя провести выходные у нее. Тебе нужно после школы сесть на поезд, а там тебя встретят на вокзале.

– Это можно, – сказала Лисе и закусила губу. – А как ты?

– Я скажу маме, что поеду на выходные с оркестром в Арвику.

– С оркестром? Так вдруг?

Булле пожал плечами:

– Мама это проглотит, она всегда не в курсе событий. Она будет лишь рада избавиться от меня на пару дней. Когда пойдешь завтра в школу, положи в рюкзак кое-что сверх обычного, не очень много и только то, что начинается на «П»: паспорт, портмоне, пастилу и тому подобное. Мы оба идем в школу и делаем вид, будто все как всегда, договорились? А после школы едем в центр, в эту часовую лавку…

– Часовую лавку «Лангфракк», – сказала Лисе.

– Именно. Мы продаем там марку, едем на автобусе в аэропорт, покупаем билеты на ближайший самолет до Парижа, регистрируемся на рейс, и – р-раз! – мы уже в Париже.

Лисе пожевала нижнюю губу и обдумала сказанное Булле. Тут «р-раз», там «р-раз», подумала она. Булле имел удивительную способность говорить так, что некоторые очень сложные вещи вдруг становились простыми.

– Итак, – сказал Булле. – Что же у нас получается?

Лисе посмотрела на банку. От лунного света землянично-красный порошок в ней мерцал красиво и загадочно. Потерялся во времени? Мыло времени? Ванна – машина времени? Просто бред какой-то.

– Знаешь, все-таки будет лучше, если мы покажем открытку папе, – медленно сказала она.

– Лучше? – сказал Булле. – Если бы так было лучше, доктор Проктор прямо попросил бы об этом в своей открытке!

– Я знаю, но будь реалистом, Булле. Взгляни на нас. Кто мы такие? Всего лишь дети.

Булле тяжело вздохнул. Он положил руку на плечо Лисе и впился в нее пристальным взглядом, потом сделал глубокий вдох и возвестил благостным голосом:

– Послушай меня, Лисе. Мы с тобой одна команда, нам безразлично, что говорят все прочие. Будто бы мы несчастные игроки из команды в самом низу таблицы, которые вот-вот вылетят в нижний дивизион. Но мы знаем то, чего не знают они. – Булле аж задрожал от вдохновения. – Мы, дорогая Лисе… знаем… ну, знаем… что мы… что там полагается сказать дальше?

– Мы знаем, – продолжила Лисе, – что если друзья помогают друг другу, то один плюс один плюс один будет не три, а гораздо больше.

– Вот-вот! – сказал Булле. – Ну? Так что? Твой ответ «да» или «нет»?

Лисе долго смотрела на Булле. Потом сказала всего одно слово:

– Прикрытие.

– Прикрытие? – ничего не понимая, повторил Булле.

– Я беру с собой прикрытие-зонтик. С собой можно брать только то, что начинается на букву «П», а насколько я знаю, в это время года дождь в Париже идет непрерывно.

Булле два раза моргнул. Потом до него дошло.

– И-и-и! – восторженно закричал он и запрыгал на месте. – Мы едем в Париж! Канкан! Шампанское! Танцовщицы! Елисейские Поля!

Он продолжал кричать обо всех парижских прелестях, пока Лисе не остановила его. Пора было ложиться спать.

Когда Лисе пожелала родителям спокойной ночи и папа закрыл дверь в спальню, девочка, как обычно, осталась сидеть на своей кровати, глядя на желтую занавеску на втором этаже дома напротив. Она знала, что очень скоро на занавеску упадет слабый свет лампы и начнется вечернее представление – театр теней – для единственного зрителя, самой Лисе. Крохотные пальчики Булле будут бросать на занавеску тени, их силуэты будут выглядеть как танцовщицы, выплясывающие канкан. И Лисе, глядя на тени, будет думать об истории, которую им рассказывал доктор Проктор, о таинственном исчезновении Жюльет много лет назад. Дело было примерно так.

Жюльет и доктор Проктор встретились в Париже и полюбили друг друга. В один прекрасный день несколько недель спустя Жюльет постучала в дверь его комнаты в пансионе. Он ужасно обрадовался, когда девушка спросила, не хочет ли он жениться на ней.

И в то же время ужасно удивился, когда она попросила его сейчас же сесть на мотоцикл и отправиться в Италию, в Рим, чтобы заключить там брак, причем как можно скорее. Жюльет ну никак не могла объяснить всю эту спешку, поэтому доктор Проктор аккуратно упаковал свой единственный приличный костюм и отправился в путь, ни о чем не спрашивая. Впрочем, он подозревал, в чем причина. Папа Жюльет был бароном. И хотя семья барона Маргарина перестала быть богатой семьей давным-давно, барон по-прежнему считал, что изобретатель-неудачник, да еще и норвежец по национальности, не слишком подходящая пара для баронской дочери Жюльет. И вот Жюльет и Проктор помчались на мотоцикле ночью через всю Францию, чтобы вступить в брак. Они только что заправились в одной деревне рядом с итальянской границей и подъехали к мосту. Тут-то все и случилось. Что именно случилось, доктор Проктор так и не понял. Перед глазами у него вдруг потемнело, а когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на асфальте и горло у него болит. Плачущая Жюльет стоит, склонившись над ним. За ее спиной виден приближающийся черный лимузин. Жюльет говорит, что это лимузин ее отца, барона, и ей надо поговорить с отцом наедине. Пусть Проктор едет дальше в Италию и ждет ее там. Доктор Проктор еще не вполне пришел в себя и вдобавок растерялся, поэтому безропотно подчинился. Но, обернувшись на противоположной стороне моста, он увидел, что Жюльет садится в лимузин, лимузин разворачивается и уезжает. Тогда доктор Проктор видел свою Жюльет в последний раз.

Лисе вздохнула. Вторая часть истории профессора о юношеской любви была такая же грустная, как и первая.

Прождав Жюльет на границе три дня, доктор Проктор позвонил ей домой с телефона-автомата в приграничном кафе. Трубку взял сам барон. Он объяснил, что Жюльет взялась за ум и поняла, что никак не может выйти замуж за Проктора. Она очень сожалеет, но все это для нее очень тяжело, и она не хочет больше говорить с Проктором и видеть его. Так будет лучше.

Потрясенный и измученный доктор Проктор вернулся на мотоцикле в Париж. В пансионе его уже поджидал полицейский, он протянул доктору некий конверт и грубо предложил прочитать письмо. Там говорилось, что студента Проктора исключают из университета и выдворяют из Франции в связи с подозрением о его принадлежности к организации террористов, изготавливающих оружие массового поражения. Основой для подозрения стал случай, когда во время эксперимента в химической лаборатории студент Проктор и еще один студент-норвежец чуть не взорвали весь университет.

Доктор Проктор попытался объяснить полицейскому, что они с коллегой всего лишь допустили ошибку, работая над порошком для машины времени. И вообще, не было никакого «страшного взрыва», взрыв был совсем не страшный, ни капельки. Полицейский велел Проктору отправляться в комнату собирать чемодан. Проктор был готов поклясться, что за высылкой скрывался барон Маргарин. Но сделать ничего было нельзя.

Вот так и вышло, что много лет назад страдающий от несчастной любви молодой человек приехал в Осло и в конце концов осел в покосившемся и всеми забытом доме в самом конце Пушечной улицы. В основном потому, что дом был дешевым, без телефона, и туда вообще никто не приходил. Идеальное жилье для того, кто любит разговаривать только сам с собой и непрерывно что-нибудь изобретает.

Лисе сидела в спальне своего красного дома и смотрела на синий дом профессора. Ей пришла в голову мысль, что это она, Лисе, во всем виновата. Это ведь она настояла, чтобы доктор Проктор отправился в Париж на поиски Жюльет Маргарин, верно? Конечно она. И вот теперь он попал в беду, причем неизвестно, в какую именно.

Балет в театре теней, устроенный пальцами Булле на противоположной стороне улицы, закончился поклоном. Потом пальцы превратились в уши кролика, помахали, что означало «Спокойной ночи!», и свет погас.

Лисе вздохнула.

В эту ночь ей спалось плохо. Она думала о слишком темных подвалах, слишком волосатых перувианских пауках, слишком больших городах и о том, что дальше все пойдет наперекосяк.

А на другой стороне улицы сладко спал Булле и видел во сне, как он летает по воздуху благодаря ветрогонному порошку, расшифровывает тайные послания, спасает гениальных профессоров и все – ну совершенно точно все-все – идет прекрасно. Но главным образом ему снилось, как он танцует канкан на сцене парижского кабаре «Мулен руж»[3], а восхищенная публика и все танцовщицы хлопают в такт и кричат: «Бул-ле! Бул-ле!»