Читать книгу Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник) - Юлиан Семенов - Страница 46

Заспанный Чита вошел в кабинет боком и остановился у двери.

– Проходи, проходи, – сказал комиссар, – садись…

– Не беспокойтесь…

– Это ты беспокойся, хороший мой, мне беспокоиться нечего. – Комиссар неторопливо закурил, долго и лениво тушил спичку, а потом неожиданно спросил: – Где ваш дед, кстати, живет?

– Какой дед?

– Не играй, Чита, – сразу же включился Садчиков, – актер из тебя п-плохой, просвечиваешься сразу. Где старик?

– Какой старик?

– Который машину вам доставал…

– Прохор?

– Да.

– Я его адреса не знаю.

– Что ж ты, неполноправный какой?

– Да нет. Сударь тоже не знает.

– Уж и так…

– Точно.

– На, пей чай. С сахаром, – предложил комиссар. – В камере небось так густо не кладут?

– Что вы…

– Вон печенье. У меня от ужина осталось. Домашнее, на сливочном масле. Бери парочку.

– Благодарю вас.

– Воспитанный ты, парень, – усмехнулся комиссар, – дипломат просто-напросто… Ну а как ты думаешь, где он может жить?

– Он вообще-то за городом, мне кажется. А можно еще печеньице?

– Что, оголодал?

– Да, несколько…

Комиссар снова хмыкнул и покачал головой.

– Прямо дивлюсь на такого деликатного вора. Приятно говорить – видно воспитанного человека.

– Я не вор.

– А кто ты? Священник? Или, может, врач-общественник?

– Я советский гражданин, товарищ комиссар, я глубоко ошибся и за это несу сейчас раскаяние.

– Нести куль можно, раскаяние – не уцепишь, это тебе не мешок с опилками.

– Нет, товарищи, – вздохнул Чита, – я ощутимо чувствую, как тяжело раскаяние.

Комиссар поморщился и сказал:

– Знаешь что, Чита? Иди-ка ты напрочь со своим раскаянием. Я вашего брата тридцать пять лет ловлю, и все одну пластинку крутят, когда ко мне попадают. Брось. Скучно, и не верю. В тюрьме посидишь, баланду пожрешь – вот тогда раскаяние к тебе придет. Вот тогда ты головой о нары биться начнешь. Выть воем будешь: «Чего мне, дураку, не хватало? Квартира была, костюм был, заработок был. Девки любили!» Ан нет, все побольше грабануть хочется. Вот тебе и отольется. Это я так говорю, если на тебе милиционер не висит. Если Копытов на тебе – вышку получишь, не иначе.

У Читы сразу же затряслись руки.

– Я не знаю никакого Копытова, я не убивал милиционера, я вообще никого не могу убить.

– Чем ты д-докажешь свое алиби? – спросил Садчиков. – Где ты был в ночь убийства?

Чита стал ломать свои длинные пальцы, поднеся их к подбородку.

– Сейчас, сейчас я вспомню. Только погодите одну минуточку. Сейчас. Ну да, конечно, я в ту ночь был у Наденьки…

– В какую? Откуда ты з-знаешь, в какую ночь был убит Копытов?

– Я не знаю…

– Врешь. Отвечай быстро! Смотри в глаза!

– Только не бейте меня!

Садчиков засмеялся.

– Д-да кто об тебя р-руки станет марать? Наслушался глупостей о нас и пошел истерику выкручивать. Т-ты лучше мне ответь на вопрос.

– Вы не спрашивайте так строго. Я не могу, когда строго.

– Чита, тебе Сударь говорил про убийство? Отвечай правду.

– Клянусь жизнью – нет! Он мне только дал пистолет.

– А какой из себя Прохор, Чита? Опиши-ка нам его…

– Обыкновенный. Старичок. С палкой ходит и говорит вроде как блаженненький. Он мне и дал…

Чита осекся, потому что понял: скажи он слово – и полетит к чертям версия о пистолете, купленном на вокзале. Садчиков, как показалось Чите, ничего не заметил, а комиссар что-то писал на листке бумаги и, казалось, вообще в разговоре не участвовал.

– Ч-чита, скажи-ка мне вот что… Старик Прохор с какого вокзала приезжал?

– Вроде бы, с Курского. Он там нам встречу назначил.

– Это-то за день перед задуманным грабежом профессора и скрипача?

– Да.

Комиссар оторвался от своих бумаг и спросил:

– Именно там, у Курского, Прохор и дал тебе пистолет?

– Какой пистолет?

– Смотри в глаза!

– Я… смотрю…

– Ну!

– Ой, не надо так смотреть на меня…

– Отвечай!

– Я не знаю…

– Да или нет?

– Нет…

– Врешь! На рукоятке есть следы пальцев Прохора!

– Этого не может быть! Он в перчатках…

– Вот это другой разговор, – улыбнулся комиссар, – а то «нет, нет»!

– Дурак! – закричал Чита и стукнул себя кулаком по голове. – Осел!

– Верно, – согласился комиссар. – Давай еще себя побей, только не до синяков, а то с меня голову снимут.

– Что мне теперь будет? Расстрел? Скажите мне правду, я умоляю вас! Только скажите мне правду! Спасите меня, я буду во всем вам помогать! Я буду все рассказывать обо всех, только защитите меня!

– Заслуженный артист, – сказал комиссар, – тебе только Смердякова в театре играть. Не кривляйся! Если на тебе нет крови милиционера, если твои доводы подтвердятся, ты будешь жить.

– Вы правду говорите?

– А какой резон мне врать, сам посуди?

Чита улыбнулся белой, вымученной улыбкой и перестал ломать пальцы.

– Да, да, – сказал он, – какой вам резон…

– Ч-чита, – спросил Садчиков, – ты сможешь узнать Прохора по фотографии?

– Конечно.

– Он по ф-фене ботает?

– Нет, он как поп изъясняется.

– Матом ругается?

– Нет, я не слыхал ни разу.

– Так. Хорошо. Ну а Сударь будет о нем говорить, как думаешь?

– Нет. Он вообще ни о чем говорить не будет. Вы его не знаете – он же зверь, железо, а не человек.

– З-заговорит, – пообещал Садчиков, – и н-никакая он не железка. Он ржа по-одзаборная. Завтра у т-тебя с ним очная ставка будет.

– Не надо.

– Б-боишься?

– Нет, не боюсь, но все-таки не надо…

– Надо, милый, надо, – сказал комиссар, – так что ты мужайся. И чтоб без штучек мне. Без фортелей. Вот ручка, бери печенье, пей чаек, сиди и пиши мне все про дедушку Прохора. Подробно пиши, бумагу не жалей. Усек, Чита?

– Усек, товарищ комиссар.

– Ну тогда молодец. И запомни – гусь свинье не товарищ, так что ты меня впредь гражданином величай.

– Простите, гражданин комиссар.