Читать книгу Бриллиантовый дождь - Юлий Буркин - Страница 6

– Попался, змееныш! – вскричал Боб, дернувшись к нему.

– Дядя! Дядя! Дядя! – завопил тот и юркнул мимо Боба в сторону выхода. – Я вам всё сейчас объясню!

Но тут уже я, вскочив со стула, закрыл собой дверь. И Какукавка в растерянности замер между нами.

– Что ты мне объяснишь?! – громыхнул Боб, медленно и грозно шагая в его сторону. – Где ты был?! Что ты там делал?!

– Я… Я знакомился с писателями, – пробормотал Какукавка, пятясь от Боба и спиной приближаясь ко мне. – Чтобы лучше подготовиться к экзаменам…

– Ты видел Толстого? – продолжал наступать Боб.

– Еще бы, конечно! Только что. Вот так, как вас. Классный старикан. Мы с ним отлично пообщались…

– Что у тебя в пакете?!

– Ничего особенного…

– Дай сюда, – потребовал я, так как Какукавка как раз приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки.

Он затравленно обернулся и послушно отдал мне пакет.

– Возьми у него и ключ, – скомандовал Боб.

– Вот он, – вздохнув, вручил мне Какукавка перемотанный изолентой пульт от видеомагнитофона.

– Сядь! – приказал ему Боб.

Я вытряхнул содержимое пакета на верстак. Несколько книг и тетрадка. Учебник истории литературы, том Шекспира, том Чехова, том какого-то Данте…

– Это еще кто? – спросил я Какукавку.

– Был такой. Итальянец, – неохотно отозвался тот.

– Что-то не слышал, – я полистал книгу со странным названием «Божественная комедия». – Ничего себе, комедия… – На старинных гравюрах, иллюстрирующих книгу, изображались самые разнообразные пытки и казни. – Глобальная книжица. Странно, что я о ней не слышал…

Листавший какукавкину тетрадку Боб поднял голову и, глядя на меня сумасшедшими глазами, спросил:

– А ты когда-нибудь слышал про пьесу Чехова «Чайка»?

– Нет, – помотал я головой. – Не было у него такой пьесы, я Чехова всего читал. Да и пошловато как-то – «Чайка», как наколка у матроса на груди…

– «Дядя Ваня»?

– Не-а.

– А роман Толстого «Анна Каренина» тебе знаком? – спросил Боб, и голос его становился все страшнее.

Я только снова помотал головой. Боб перелистнул ещё страничку:

– Томас Манн… «Иосиф и его братья», «Будденброки», «Доктор Фаустус»… Вычеркнуто всё…

– Не знаю такого писателя, – откликнулся я.

– Та-ак, – протянул Боб, а затем рявкнул на Какукавку так, что у меня зазвенело в ушах: – Говори! – и сунул ему под нос здоровенный волосатый кулак.

– Дядя, ну пожалуйста! – подпрыгнул тот. – Я только чуть-чуть не успевал. Только шесть авторов не полностью прочел… Я после сессии, через неделю, все верну на место!..

* * *

«Всё вернул на место» Какукавка не после сессии, а сразу. Как он это сделал, каков механизм, я не знаю. Потому что Боб отправил меня домой, точнее выставил вон, а сам остался с Какукавкой тет-а-тет. Разбираться. По-семейному.

Еще по дороге домой, греясь в такси, я вдруг вспомнил фразу: «Оставь надежду всяк сюда входящий». И вспомнил, что так было написано на вратах дантевского ада. Сейчас это можно было бы написать на дверях бобовского сарая… Отчетливо вспомнил я и «Чайку», и «Дядю Ваню». Вспомнил, что «Анна Каренина бросилась под поезд, который долго влачил ее существование…» Вспомнил и Томаса Манна. Бр-р… Лучше бы его Какукавка не возвращал.

… И мы не говорили с Бобом об этом случае целую неделю. Но вот, сегодня, он снова позвонил мне. Рожа на стереоэкране – мрачнее тучи.

– Змееныш-то мой сессию завалил, – сообщил он, и не ясно было – то ли с сожалением, то ли, наоборот, с удовлетворением.

– Очень жаль, – откликнулся я, хотя на самом деле подумал злорадно: «И поделом тебе, Какукавка».

– Ни хера не жаль, – возразил Боб моим словам, соглашаясь, в то же время, с мыслями, словно их слышал. – Зашел ко мне, сказал, что завалил, помялся, помялся чего-то и ушел. И тетрадку свою, как будто бы случайно, оставил. Или правда – случайно… Знать бы это!

– И что? – спросил я, предчувствуя неладное.

– Я ее полистал, тетрадку эту. А в конце, на последней странице, список какой-то. В столбик. То ли я его не заметил в прошлый раз, то ли его тогда не было…

– Не томи, читай, – взмолился я, ощущая на спине легкий холодок.

– Ну, слушай, – Боб вздохнул. – Читаю. Гомер «Месть циклопа». Шекспир «Гамлет жив», «Гамлет возвращается»…

– Бред какой-то! – воскликнул я.

– Ты никогда не слышал об этих произведениях? – оторвался от тетрадки Боб и тяжело на меня посмотрел. – Я тоже. Кстати, все они зачеркнуты…

– Да это он просто мстит! Воду мутит, чтобы мы помучились!

– Возможно, – кивнул Боб. – Ладно. Слушай дальше. Шекспир «Дездемона: ответный удар».

– Да он издевается над нами! Не могли они такое писать!

– Ты уверен?.. Дальше. Чехов «Сливовый сад»…

– Что ты хочешь сказать? – снова перебил я. – Что надо его опять отправить в прошлое, чтобы он заставил их писать весь этот бред собачий?!

– Я это как раз у тебя хотел спросить.

– Но почему у меня?!

– Ну-у… Ты хоть и ритм-басист, а самый из нас начитанный.

– Это не повод. Уволь. Я не хочу брать на себя такую ответственность.

– Струсил, – покачал головой Боб с обидным пониманием, почти жалостью, в голосе и продолжил чтение: – Чехов «Тётя Маня»…

– Ты машину времени разобрал свою? – спросил я с надеждой.

– Подшаманить можно, – заверил Боб.

– Слушай, а с какой стати эти названия у него отдельно записаны?! – внезапно сообразил я и ухватился за эту мысль, как за соломинку.

– Этот столбик сверху озаглавлен «Факультатив», – отобрал у меня соломинку Боб. – Дальше слушай. Чехов «Четыре брата».

– Он говорил, «шесть авторов»! – пришла мне в голову очередная спасительная мысль.

– Шесть и выходит, – остудил меня Боб. – Вот последний. Лев Толстой: «Понедельник» и «Вторник». Всё. – Боб захлопнул тетрадь. – Что делать будем?

Боб испытующе смотрел на меня.

– Знаешь, что… – сказал я. – И хрен с ними. Даже если были.