Читать книгу Танец бабочки - Юлия Александровна Обухова - Страница 3

Как правило, Софья возвращалась домой всегда поздно. Когда она включала свет, отовсюду на нее смотрели рисунки ее детей. Некогда белые стены квартиры пестрели всевозможными шедеврами. Авторов всех работ Софья помнила по именам и видела истории жизни в каждом движении кисти. В одних рисунках явно была видна боль, в других сквозили страх и потеря, одни кричали о помощи, другие пылали ненавистью на весь злой и страшный мир. Были и диаметрально противоположные рисунки – наполненные радостью и счастьем. Цветы, солнце, радуги, единороги, и, конечно же, всевозможные принцессы и бабочки наполняли ее спальню, в которой вот уже два года она ложилась спать одна.

Сейчас Софья рассматривала рисунки и прислушивалась к звукам проезжающих по улице машин. Никак не удавалось уснуть. Она вновь вспомнила Михаила и тот страшный день, который разлучил их навсегда…

Прошло два года со дня их свадьбы. Михаил уже вторую неделю гастролировал со своей группой по Северному Кавказу, Софья, как обычно, работала в клинике. Этот день выдался очень тяжелым для нее, и, вернувшись с работы, она сразу же провалилась в глубокий сон…

Они поднимались на том самом колесе обозрения в Вене. Миша играл ей какую-то прелестную мелодию на скрипке, а она умиротворенно слушала, прикрыв глаза от наслаждения. Вдруг внезапно налетевший ураган стал одну за другой обрывать стропы колеса, кабинка мгновенно перевернулась, и они зависли над бездной.

Она успела ухватиться рукой за дверцу кабинки, а второй пыталась удержать мужа.

– Не держи меня! Держись сама и сохрани ее! – сказав эти слова, он вложил в ее руку скрипку, а сам стал стремительно падать вниз…

Она вскочила с постели с застрявшим в горле немым криком, разрывающим грудь. Немного отдышавшись и выпив стакан холодной воды, дрожащими руками она набрала номер телефона мужа.

Его номер телефона не отвечал. Софью не покидало нарастающее чувство тревоги. Нервно прохаживаясь по комнате из угла в угол и сжимая в руках телефон, она машинально включила телевизор и тяжелым мешком осела на диван. В утренних новостях показывали сюжет об автокатастрофе, в которой несколько часов назад погибли все участники известной группы Viva. Журналист эмоционально рассказывал о том, что, двигаясь по заснеженному серпантину, водитель не справился с управлением. Остальное Софья уже слышала сквозь увеличивающийся ватный туман, который окутывал ее всё больше и больше, окончательно взяв над ней контроль и погрузив в полную темноту… Казалось, эта темнота никогда не пройдет. Боль потери не давала ей думать. Всё происходило как будто не с ней. Видимо, из-за таблеток, которыми ее заботливо поила Жанна – близкая подруга-психотерапевт, она ничего не чувствовала, а просто выполняла то, что необходимо было сделать. Когда все официальные мероприятия прошли, Софья просто закрылась от всех в своем мире, попросив подруг и близких не мешать ей проститься с мужем так, как считает правильным она, без их заботливого участия.

Непроходящая боль потери переполняла ее, Софья не знала, как справиться с ней. Она не в силах была применять на себе различные психологические практики, точнее сказать, просто не могла и не хотела. Растрепанная и с потухшим взглядом, Софья сидела на диване, с ненавистью уставившись на скрипку, которая вопреки всему выжила, не получив ни одной царапины даже на футляре.

Софья подскочила с дивана и, резко выхватив скрипку из футляра, намеревалась расколоть ее об пол, но в последний момент опомнилась и, скатившись на пол, тихо заплакала, нежно поглаживая и целуя скрипку. Потом Софья бережно положила ее в футляр и отнесла в Мишину комнату – студию звукозаписи. Она тихонечко включила один из его винилов и, надев наушники, откинулась в кресле.

Ее сон был настолько реальным, что она запомнила досконально каждую мелочь. Михаил сел рядом с ней на краешек кресла и, погладив по свалявшимся волосам, нежно поцеловал и сказал.

– Ну, что ты маляка, маляка! Разве же можно так себя изводить? Посмотри, что за ужасный вид кругом! Стыд и срам!

Прижимаясь к нему всем своим телом, Софья бормотала сквозь слезы:

– Мишенька, я так тоскую по тебе, я просто измучалась, я не знаю, как дальше буду жить без тебя.

– Ты будешь жить долго и счастливо! – заверил он, – я всегда рядом с тобой и всегда тебя поддержу! Верь в это! А теперь вставай!

Миша схватил ее за руку, резко вытянул из кресла и сказал:

– Эх ты, маляка! Чтобы завтра же здесь всё сверкало чистотой! Понятно?

– Понятно! – послушно ответила Софья, продолжая еле слышно всхлипывать.

– Смотри! – Михаил показал ей на стены, и она увидела на них развешанные белые листы бумаги.

– А теперь сюда! – показал он на стол, где стояли все ее краски.

– А теперь включай музыку, а я подыграю на скрипке, – произнес Миша.

И он стал играть «Шторм» Антонио Вивальди.

Какое-то время Софья стояла и молча слушала.

– Танцуй, маляка! – подмигнув ей, сказал Михаил, – летай подобно бабочке, дари миру свой свет и свою любовь!

Повинуясь его магнетическому голосу и ритмичным звукам музыки, Софья закружилась – сначала медленно, потом быстрее, еле слышно подпевая. Затем, взяв кисти, она стала поочередно опускать их в краски и яркими мазками раскрашивать стены студии.

– Умница! – услышала Софья и, оглянувшись посмотреть на любимого мужа, увидела только его скрипку со смычком, которые он оставил лежать на столе…

Она проснулась на полу в студийной комнате. Тихо играла одна из Мишиных записей. Софья смотрела на расписанные ею стены студии. Здесь были и птицы, летящие вдаль, и бабочки с громадными крыльями, и дерево, которое молния разрубила надвое, и закат солнца над морем, и просто разлитые волнами краски.

Посмотрев на всё вокруг, Софья поняла, что живет, и это прекрасно и удивительно! Человек, которого она очень любила, навсегда остался в ее душе и сердце и снова подарил ей ощущение счастья. Это был первый день ее новой жизни, когда Софья снова смогла творить и поняла, что дальше будет только сильнее стараться помогать людям вновь обретать потерянное состояние счастья, учить их снова доверять миру и людям, творить, любить и быть любимыми.

Мишина студия звукозаписи вдохновляла Софью снова и снова, так как она видела всё больше положительных результатов своей авторской методики, по которой занималась со своими маленькими пациентами. Вначале Соня заходила в комнату вместе с ребенком и просто включала музыку. Акустическая система в студии была просто потрясающей, а классическая музыка в рок-аранжировке задействовала в мозге тета-волны, иными словами, его творческие частоты, способствующие выработке эндорфинов, которые выступали естественными блокаторами депрессии. Если, приходя к Софье на консультации, просьбу нарисовать рисунок дети воспринимали как необходимость, и, как правило, их рисунки не пестрели яркими красками, а, наоборот, были в мрачных тонах, то в студии дети сами проявляли инициативу и спешили сами взять в руки кисти. Очень часто в процессе творчества они бросали кисточки и полностью окунали свои руки в краску – настолько, насколько это было возможным, а потом создавали ими удивительные образы. Причем одновременно дети танцевали и совсем скоро начинали искренне и радостно смеяться. Это было самое удивительное в терапии, ведь в жизни нет ничего чудеснее детского смеха. Они были по-настоящему счастливы, и каждый момент их первого за долгое время настоящего смеха, исходившего из души, Софья переживала вместе с ними, и каждый раз это было для нее истинным счастьем, вызывающим слезы умиления.

Взрослые люди не сильно отличались в терапии от детей. Единственным отличием было время. Если детям для полного исцеления и перенастройки на новую позитивную программу жизни требовалось несколько сеансов, то у взрослых позитивный сдвиг несколько затягивался, но всё равно не заставлял себя долго ждать.

Самым прекрасным и удивительным было то, что все дети, которых Софья ласково называла «мои», потом проявляли стремление к искусству. Наблюдая за их дальнейшей жизнью и развитием, она отмечала, что они все без исключения продолжили занятия в музыкальных школах, школах искусства или танцевальных студиях. Стремление к обучению в школе у них также выросло, с уроками они справлялись гораздо быстрее и легче, чем раньше, усвоение материала улучшалось примерно на тридцать-сорок процентов.

Первым взрослым пациентом Софьи оказался Григорий Васильевич Радужкин. Несмотря на свою, казалось бы, радужную фамилию, он был очень серьезным, можно сказать, суровым человеком. Они познакомились в клинике. Он и его дочка лежали в больнице после автокатастрофы. У девочки были сотрясение мозга и перелом руки, у него – перелом ключицы. Счастливая и отдохнувшая семья возвращалась после отпуска из Сочи. Григорий Васильевич – успешный бизнесмен, он мог бы себе позволить отдых с семьей в любой точке мира, но вот его любимая жена Ирочка с детства боялась авиаперелетов. Как только он заводил разговор о возможном путешествии на самолете, у той сразу случалась тихая истерика. В конечном итоге, Григорий Васильевич решил оставить затею переубедить жену в безопасности перелетов, а выбрал альтернативный отдых в России. Ирина чувствовала себя комфортно и уверенно, когда за рулем был ее муж, поэтому в поездки они любили отправляться на своем джипе Cadillac Eskalade, предпочитая на отдыхе переезжать с места на место. В ту ночь они уже подъезжали к Москве. Никто не мог и предположить, что с впереди идущей фуры слетит плохо закрепленная труба и упадет на правую часть машины. Ирина так и не поняла, что случилось. Все в этот момент крепко спали: Лизонька на заднем сиденье, а Ирина, которая всегда старалась развлекать мужа в поездке незатейливой болтовней, чтобы он не уснул, задремала в самом конце пути…

Григорий Васильевич был очень доволен тем, как Лизонька воспряла духом и снова стала активно общаться со сверстниками, изъявила желание заниматься эстрадным вокалом и танцами, но вот он никак не мог простить себе гибель жены, обвиняя себя в случившемся. Так сложилось, что они с Софьей подолгу беседовали за чашкой чая, когда он привозил Лизу к ней на терапию. И вот однажды поздно вечером, когда она уже собиралась ложиться спать, он позвонил и, трижды извинившись, попросил о встрече.

Софья согласилась. Ее внутреннее правило было следующее:

«Я никогда не в праве отказать в помощи нуждающемуся – ни днем ни ночью».

Григорий Васильевич пришел в тот вечер совсем удрученный, сутуловатый. Казалось, навалившийся на его плечи груз был уж слишком тяжел, чтобы нести его дальше с расправленными плечами и с высоко поднятой головой. Красные глаза и двухдневная щетина были признаками бессонной ночи в раздумьях и напряженных рабочих дней, а подчеркнутые темными кругами его карие глаза казались совсем черными.

– Простите меня, Софья Андреевна! – начал он разговор, – но мне просто необходимо было Вас увидеть и поговорить с Вами.

– Всё хорошо! – мягко ответила она и пригласила его войти.

– Может, чаю? – спросила Софья.

– С удовольствием! – согласился Григорий Васильевич.

– Софья Андреевна! Никак меня не отпускает чувство вины. Если бы я не был уставшим в тот момент, возможно, я успел бы маневрировать, и Ирина осталась бы жива. Если кто-то из нас и должен был погибнуть, то лучше бы это был я, – сказал он.

В его глазах Софья уловила глубокую печаль.

– Григорий Васильевич! Вы ни в чем не виноваты, случилось то, что должно было случиться. И я уверена, если бы любившая Вас всем сердцем Ирина сейчас увидела бы Вас в таком состоянии, это причинило бы ей невыносимую боль. Вы должны отпустить ее и перестать заниматься самоедством, Вы сами испепеляете себя изнутри. Так больше не должно и не будет продолжаться! – уверенно зная, что дальше делать, ответила Софья.

Она зашла в спальню и открыла шкаф. На дальней полке лежали аккуратно сложенные вещи Михаила. Достав футболку и шорты, она подошла к Григорию Васильевичу и тоном, не допускающим никаких возражений, сказала:

– Переодевайтесь, нам с Вами предстоит бессонная ночь.

Он лишь молча посмотрел на нее и, не задавая лишних вопросов, удалился в ванную. Тем временем Софья быстро завязала волосы, переоделась в свой комбинезон, раскрашенный всеми цветами радуги, и с улыбкой открыла дверь волшебной комнаты.

– Вперед! – пригласила она Григория Васильевича войти.

Вначале он просто стоял и слушал музыку. В это время Софья, делая вид, что не обращает на него внимания, кружилась, выводя на ватманах причудливые узоры. Через какое-то время он начал плакать так по-настоящему искренне, как плачут дети, когда им больно, не пытаясь этого скрыть от окружающих. Всё его лицо было мокрым от слез.

Она подошла к нему, взяла за руки и сказала:

– Закройте глаза и постарайтесь отпустить все мысли, позвольте своему подсознанию делать сейчас то, что хочет оно.

Григорий Васильевич закрыл глаза, а Софья, держа его за руки, стала плавно раскачивать под музыку то в одну, то в другую сторону. Когда мелодичное соло скрипки сменилось кульминационной вспышкой оркестра, она крикнула и повелительно сказала:

– Кричите громко, как только можете!

Сначала это было похоже на тупой, пронизанный болью горловой стон, но потом Григорий Васильевич закричал настолько громко, что его крик заглушил музыку, затем он стал рыдать в голос, а Софья взяла его руки, опустила в краски и почти приказала:

– Рисуйте под музыку всё, что хотите сказать! Рисуйте!

Первые несколько движений они сделали вместе, потом Григорий Васильевич стал размашисто, неконтролируемо прикасаться руками к ватману, оставляя на нем следы своих ладоней. Когда краска почти сошла с его рук, он подошел, опустил их в банку с черной краской и стал словно вытирать их о ватман, воссоздавая сплошное черное пятно, лишенное белых промежутков. На смену черной пришла алая краска, брызгами растекаясь по создаваемой картине. Григорий Васильевич начинал двигаться всё более ритмично, его дыхание при этом становилось всё более учащенным. В этот момент, словно вторя музыке и повторяя за ним, Софья стала делать динамичные вдохи и громкие выдохи с криками «хо!». Он непроизвольно стал повторять за ней. Подойдя к краскам, Григорий Васильевич вновь хотел опустить руки в банку с алой краской, но буквально через секунду потянулся к банке с голубой краской, которая стояла рядом. Он опустил руку в краску, а потом какое-то время смотрел на кисть своей руки, которая стала ярко голубого цвета, на то, как вязкие капли краски стекают на пол. Григорий Васильевич улыбнулся сам себе и, опустив вторую руку в банку с желтой краской, подбежал к чистому белому листу, стараясь не упустить образы, которые возникли у него в голове. Он вдохновлялся всё больше и больше, когда на бумагу выливались яркие цвета – голубой, желтый. Случайным движением Григорий Васильевич смешал цвета и получился зеленый – цвет жизни. Ненадолго отвлекаясь, чтобы выбрать тот или иной цвет, он снова возвращался к творчеству. Затем Григорий Васильевич взял в руки кисти и начал старательно прорисовывать деревья, траву, небо.

Софья смотрела на него, и слезы умиления выступали на ее глазах, ведь перед ней стоял маленький израненный ребенок, который запутался, заблудился, лишился тверди под ногами и просто не знал, как жить дальше. Страх и боль, которые читались в его глазах еще некоторое время назад и представляли собой самую разрушающую внутренний мир человека вибрацию, исчезли навсегда. Его глаза светились счастьем, он бросил взгляд на Софью и снова, сосредоточенно поджав губу, продолжил рисовать. Она видела в его картинах всё новые и новые образы – дороги, горы, море, солнце. Казалось, Григорий Васильевич не остановится никогда. Отходя ненадолго от картин, он танцевал, кружился под музыку и подпевал, отбивая ногами ритм. В какой-то момент он взял Софью за руки и закружил. Они кружились, громко смеясь, пока наконец-то просто не рухнули на пол, опрокинув сразу несколько банок с красками, которые, растекаясь, смешивались в причудливые узоры. Григорий Васильевич провел пальцами по разлитой на полу радуге, а затем по лицу Софьи. Не раздумывая ни секунды, она ответила ему тем же. Теперь они увлеченно раскрашивали лица друг другу.

Заиграла любимая песня Софьи, под которую она любила кружиться со своими маленькими девочками. Она поднялась с пола и начала танцевать. Ее движения были наполнены изяществом и грацией. Софья словно парила в воздухе, подобно прекрасной бабочке. Внезапно она поймала на себе взгляд уже не ребенка, а взрослого мужчины, в котором пробудилось желание жить и любить. Григорий Васильевич смотрел на нее взглядом, полным восхищения и любви.

Когда музыка доиграла, Софья незаметно нажала на кнопку и выключила аудиосистему. Терапия была завершена, а ее миссия выполнена. Если она продолжит, то рискует перейти грань между врачом и пациентом, что для нее было недопустимо, да и вряд ли она была к этому готова.

Софья улыбнулась и молча вышла, давая понять, что сеанс терапии закончен.

Принимая душ и отмываясь от краски, она находилась в прекрасном расположении духа, уверенная в том, что этой ночью они преодолели эмоциональный кризис. Первый тоненький лучик солнца коснулся ее лица, забежав поздороваться и приветствуя с началом нового прекрасного дня.

Софья и Григорий Васильевич выпили ароматный кофе, съели яичницу, и он отвез ее на работу. Уже прощаясь с нею возле клиники, он осторожно взял руку Сони в свои, нежно поцеловал ее и сказал:

– Спасибо Вам, Софья Андреевна, за всё! Вы вернули меня к жизни!

Я Ваш должник!

Аккуратно высвободив свою руку, она улыбнулась и произнесла:

– Вы никому ничего не должны, Григорий Васильевич! Просто живите и радуйтесь жизни, дарите эту радость своим близким людям!

Я очень рада была помочь! Искренне и от всего сердца.

Этот день выдался достаточно напряженным, но усталости она не чувствовала вообще. У нее всегда так происходило, если удавалось помочь пациенту, особенно – пройти эмоциональный кризис. После такого ее душа пела день напролет, и, только когда ухо прикасалось к подушке, она понимала, что устала.

Возвращаясь из отделения в свой кабинет, Софья встретила восхищенные взгляды медсестер.

– Здравствуйте, девочки! Вижу, настроение у вас прекрасное! Это здорово! – поприветствовала их она.

Одна из медсестер, Людочка, не в силах больше сдерживаться, решила первая сообщить Софье благую весть. Она подбежала к ней и эмоционально начала:

– Софья Андреевна! Там такое у Вас в кабинете.

Соня несколько насторожилась и обеспокоенно спросила:

– Что случилось?

– Там, – уже ей вдогонку продолжала Людочка, в то время как Софья почти бегом поднималась по лестнице, – цветы! Море! Нет, океан цветов.

Зайдя в кабинет, Софья замерла от восторга. Здесь не осталось свободного пространства – повсюду были розы. Белые, красные, желтые! Цветы наполняли своим ароматом ее кабинет, а солнечный свет делал это зрелище незабываемым. Софья увидела открытку, прикрепленную к висевшему в воздухе воздушному шарику, открыла ее и с улыбкой вслух прочла:

– С благодарностью, Григорий!

Несомненно, ей было очень приятно получить такую благодарность от Григория, но она прекрасно понимала, что такой шикарный знак внимания оказан ей в первую очередь как женщине, а не как доктору. Теперь Софье предстояло деликатно сказать ему о том, что она не готова к формату личных отношений женщина – мужчина, и если его устроит, ей будет приятно общаться с ним за дружеским чаепитием, и не более.