Читать книгу На той стороне - Юлия Александровна Скоркина - Страница 1

Молодой парень стоял на краю топи и смотрел вперёд невидящими глазами. Елисей часто так стоял, раздумывая над смыслом своей жизни и решая, должна ли она продолжаться.

Жизнь не особо баловала его, если не сказать больше.

Своего отца, который сгинул в дремучих лесах Сибири, Елисей не помнил совсем. Образ матери, умершей от лихорадки, когда сыну было три года, тоже постепенно стирался из памяти. Воспитывала Елисея баба Нюра, бабка по материнской линии. К слову сказать, воспитывала хорошо. Любила внука и желала ему только добра. Старушка учила мальчика быть добрым, отзывчивым, а главное – нужным людям. И в нём действительно нуждались. Селька рос крепким мальчишкой, ловким и рукастым. В деревнях такие на вес золота. Никогда он не чурался, если просили о помощи. Будущее пророчило Елисею стать завидным женихом. Несмотря на то, что рос парень сиротой, в любой семье были бы рады такому зятю. Да и девчонкам деревенским Елисей мил был. Красивый, крепкий, добрый – о чём ещё можно мечтать?

В шестнадцать лет мир Елисея вдруг разделился на до и после.Конец лета и начало осени – сезон, когда нужно делать запасы на зиму. Бабулю парень жалел: максимум, куда он отпускал старушку, это в лес за грибами. Сам же скакал по болотам за клюквой и заботился о наличии дичи в доме.

Как обычно, он шёл своими путями в поисках добычи. Любящий лес Елисей становился с ним одним целым. Блуждая нехожеными тропами, он оставался незаметным для его обитателей. Парень чтил традиции, зная, что у леса есть хозяин или хозяйка. В их деревне была легенда о хозяйке леса, Даре. Старожилы, рассказывая о ней, ласково называли её Дарушкой. Благоволила Дара к тем, кто учтив был в лесу со всякой тварью да деревьями. Могла одарить охотника хорошей добычей. Иногда Дара выходила из леса к людям, и тогда огороды давали на редкость богатый урожай. Ежели скотина в доме заболевала или пакость какая на посевы нападала, шли люди в лес с подаянием и просьбами к Дарушке.

В доме Елисея окромя кур в хлеву стояла корова Зорька. Кормилица: вымя, что два жбана!

Никогда пустым не было. С лихвой Зорька за хорошее отношение своих хозяев одаривала молочком жирным. Ко времени телиться корове пора пришла. Появился на свет телёнок.

Красивый был: сам рыжий, а по бокам словно реки молочные узоры оставили. Да вот поди ж ты – чахнуть стал. От вымени материнского нос воротит, слабеет на глазах.

– Видать, сглазил кто, – шумно вздохнув, произнесла баба Нюра. – Пойду к Дарушке в лес, попрошу о милости.

Что уж старушка в дар хозяйке лесной понесла – то неведомо, только после её похода в лес телёнок на поправку пошёл. Вес набирать начал, не по дням, а по часам расти стал.

Потому и Елисей, входя в лес, всегда здоровался с Дарой. В её руках было одарить охотника дичью или же отпустить из леса ни с чем.

Описывали хозяйку леса как красивую девушку, стройную, светлоокую. Поговаривали, что звери лесные ей служат. Правда, и злой Дарушка тоже бывала. Тех, кто неучтиво к лесу относился, могла проучить, а то и вовсе наказать – другим для уразумения. Бывало, так долго путника норовистого по лесу водила, пока у того ноги от усталости отказывать не начинали. Ну, а коль с жадности человек зверья настреляет в лесу, так что утащить не может, или рубить деревья удумает без надобности, то короткий разговор с ним был. Топи глубокие да леса сибирские непроходимые завсегда свою добычу ждут. Без жалости хозяйка лесная все тропы к болотам сводила, и не было уж возможности живым выбраться. Местные ведали то. Потому, хоть и считали Дару за добрую богиню плодородия, но осторожны с ней были. Бабы особливо Дарушку почитали, вверяя ей судьбы своих детей, зная, как коварны бывают леса тёмные. Тем более памятуя о тех, кто в лесах этих обитать мог, сбегая от каторги. Хоть и редко, но умудрялись каторжные бежать, сбивались в шайки, пропитание себе искали, разбойничать могли. Опасны были встречи с ними.

Такая встреча и решила судьбу Елисея.

Тот день парень не забудет, даже если очень захочет.

Возвращался он с охоты. На поясе болталась пара рябчиков. Шёл вдоль реки, никого не опасаясь: знал леса, как свои пять пальцев. Да, видать, погрузился в думы свои, ничего вокруг не замечал. Из кустов шагнул да и встал как вкопанный. Сидят трое, головы наполовину обриты, бороды отросшие, глаза злющие.

– А вот и обед подоспел, – произнёс мужик, лицо которого рассекал безобразный шрам.

– Очень вовремя, – ощерился второй, – проходи к костру, паря, не тушуйся.

– Спасибо за приглашение, но мне домой надо, – ответил Елисей, стараясь придать своему голосу твёрдость.

– Успеется ещё домой, – пробасил третий, по виду самый старший из них, – уважай старость, посиди с нами.

Елисей поджал губы и молча подошёл к костру.

– А что, паря, – спросил тот, что со шрамом, – деревня ваша богатая?

– Да откудова богатству взяться? – вопросом на вопрос ответил Елисей. – Время сейчас такое.

– Время всегда одинаковое, и всегда кто-то жирует, а кто-то с голоду подыхает, – зло бросил тот, что постарше.

– Вот, к примеру, ты, – продолжил он, – не желаешь поделиться с нуждающимися?

Тот, что со шрамом, мерзко хихикнул.

– Одну птицу отдам, – смотря себе под ноги, ответил Елисей, – больше не могу. Дома тоже есть те, кто нуждается.

– Экий ты добрый, – пробасил мужик. – Только мало нам одной.

– Нельзя мне домой без добычи, – гнул своё Елисей и медленно стал подниматься с бревна, на котором сидел.

– Далеко ли собрался? – спросил мужик со шрамом, положа ему руку на плечо.

– Пора мне, – произнёс Елисей и потянулся к поясу. Отцепив одного рябчика, он бросил его ближе к костру.

– Вот, как обещал, – сказал он и с вызовом оглядел всю троицу.

Повисло молчание. Елисей повернулся и медленно пошёл к тропе, с которой свернул, когда был вынужден подойти к костру.

Сердце безумно колотилось. Парень понимал, что он в опасности. Елисей испытал заметное облегчение, когда понял, что ни один из мужиков не последовал за ним.

Впрочем, радость была недолгой. Когда тропа свернула совсем близко к реке, за спиной послышался хруст ломающейся ветки. Последнее, что увидел Елисей – изуродованная шрамом, ухмыляющаяся физиономия. Через секунду глаза ослепило яркой вспышкой, и в лицо впились сотни раскалённых капель. От невыносимой боли парень закричал и схватился за голову. Сожжённая кожа будто плавилась под пальцами. Он ощутил сильнейший удар ногой в живот, от которого перехватило дыхание. Сделав шаг назад, Елисей потерял опору и полетел вниз с берега реки. Ледяной поток сомкнулся над головой. Затухающее сознание принесло облегчение, заглушая дикую боль.

Дальнейшего он не помнил.

Разум то возвращался к нему, то вновь пропадал. В минуту просветления он очнулся на песчаной полоске берега.

Кожа на лице горела огнём, грудная клетка невыносимо болела. Прежде чем в очередной раз провалиться в забытьё, Елисей увидел, как к нему идёт молодая девушка. В длинном золотисто-зелёном платье, она словно была частью осеннего леса. Девушка подошла совсем близко и присела перед лежащим молодым человеком. Она ласково пригладила его мокрые волосы и улыбнулась. От её руки шли волны нежности и тепла.

"Спи, мой хороший", – тихо произнесла девушка и коснулась пальцами его глаз. Теряя ощущение реальности, Елисей увидел, как к ним направляется огромный бурый медведь. Подойдя вплотную к незнакомке, он ткнулся чёрным носом в её ладонь. Мир в глазах Елисея заволокла серая пелена забытья.

***

Что было с Елисеем потом и было ли вообще что-то, его память сокрыла от него. Однажды он открыл глаза и понял, что лежит на краю леса. Совсем близко виднелись крыши деревенских домов. Одет в одёжу свою, всё чистое, а на руке левой откуда-то шнурок взялся. Тонкая кожаная плетёнка, на узел завязанная. Что шнурок не его, Елисей знал точно. И на время решил оставить всё как есть: пусть болтается, не мешает же. Чувствовал парень себя так, будто ничего не произошло и он просто задремал. Последнее, что он помнил – это опаляющая сознание боль и лицо бородатого мужика, спокойно смотрящего, как его уносит течение бурной реки.

Лёгкое воспоминание о прекрасной незнакомке мелькнуло вскользь, и Елисей решил, что это было бредовым видением.

Он положил руки на своё лицо и понял, что его мир больше никогда не станет прежним. Кожа местами потеряла чувствительность, бугры шрамов изуродовали большую часть лица.

Первым желанием Елисея было убежать обратно в лес. От этого поступка его отговорила собственная совесть, напомнив, что там, в деревенском доме, осталась баба Нюра. Старушка наверняка почернела от горя, понимая, что её единственная опора сгинула в густых лесах.

Пройдя задними дворами, парень вошёл в свой дом. Баба Нюра стояла на коленях перед образами и, часто крестясь, читала молитвы.

Обернувшись на шум и увидев любимого внука живым, старушка завыла и кинулась к Елисею. Та ночь была очень долгой! Селя рассказал всё, что с ним случилось. И про встреченных каторжных, и про вспышку, изуродовавшую его лицо, и про мелькнувший образ незнакомки.

Баба Нюра сказала, что дома внука не было около двух недель. И она уже потеряла всякую надежду на его возвращение.

Спустя неделю заметил Елисей, что рука, на которой шнурок висел, иногда словно огненной становится. И ещё когда от людей подальше в леса да поля шёл, глянет на травку какую, а в голове будто мысли сами в слова складываются. И вот он уже знает, для чего какая травка да былинка надобна, какие хвори лечит. Про эти свои мысли он только бабе Нюре рассказал.

– Помяни мои слова, Селюшка, – задумчиво произнесла старушка, – девица та, что из лесу, не видением вовсе была. А сама Дарушка тебя спасла, да вместо красоты человеческой наградила тебя умением тайным. Да смотри, Селя – Дарушка добра, но справедлива, её дар только во благо используй. А то, не ровен час, спросит с тебя, и не дай Бог тебе ответить ей нечем будет.

С того времени прошло четыре года. Парень с болью в груди вспоминал первые дни своего возвращения в деревню. Охающие бабы плакали, видя изуродованное лицо. Мужики старательно делали вид, что внешность не главное. Главное то, что живой вернулся. И только в жалеющем взгляде молодых девок, которые раньше сами бегали за Елисеем, он видел своё настоящее состояние.

Впрочем, со временем жалость из людских взглядов ушла, сменившись привыканием к его новому облику.

Щедрость души с лихвой заменяла физическое уродство. На людях Елисей старался быть прежним, всё тем же рукастым и весёлым парнем. И только оставшись один на один с собой, впадал в отчаяние и допускал в голову мысли о самоубийстве. На этом свете его держала лишь бабуля. Парень прекрасно понимал, что его будущее – это одиночество. Ни одна девушка не захочет связать свою жизнь с уродом. А жить с человеком, зная, что он с тобой лишь из-за жалости либо от безысходности, было бы для Елисея унизительным.

Вот и сейчас, стоя на краю топи, парень размышлял о своей жизни.

Из раздумий его вывел странный звук. Будто рядом кто-то тихонько подвывал, так тоненько и жалобно, что у Елисея сердце сжалось. Двинулся он в сторону звука. Глядь – в нескольких метрах от топи на поваленном дереве сидит соседка. Заметив парня, женщина торопливо слёзы подолом утёрла и поднялась.

– Здравствуй, Елисей, – поздоровались она.

– Здравствуй, тётка Наталья, – ответил он. – Не сочти, что не в своё дело лезу, но уж больно жалобно ты плакала. Стряслось что?

И вновь заплакала Наталья, руками лицо закрыла, на колени повалилась и подвывать стала.

– Ох, стряслось, милый, – сквозь слёзы начала она, – Петька мой совсем плохой. Давеча топором себе ногу повредил. В больничку ездили, зашил доктор да сказал, что всё хорошо будет. А оно вон как: гниёт нога, почернела вся. Снова в больницу поехали, поохал врач да сказал, что, видать, занесли заразу какую. Резать ногу надобноооо, – завыла женщина. – Как в хозяйстве-то без ноги? У нас ведь детей пятеро. Пётр в уныние впал, не разговаривает со мной; вот я и бегаю сюда, чтоб страх свой выплакать – при нём-то, дома, не позволяю себе.

– Не реви, тётка Наталья, – опустившись на колени рядом с женщиной, сказал Елисей. – Ты домой иди, а к вечеру я приду и покумекаем, что сделать можно.

– Да что ты, милок, – грустно улыбнулась Наталья, – доктор не помог, разве ж ты чем поможешь?

– А ты не думай о том, что я могу, а что нет. Да попрошу тебя, тётка Наталья: не сказывай никому о нашем разговоре.

Сидит баба во мху влажном на коленях, смотрит на Елисея и молчит. Ведь сызмальства его знала. Никогда косо на людей не смотрел, и поселилась в её сердце надежда. Сама не знала почему, но поверила она парню и на душе так тихо, спокойно от его взгляда сделалось. Утёрла слёзы руками, поднялась да пошла домой к мужу, к детям.

Наталья из виду скрылась, а Елисей сидит на земле и сам не поймёт, что это было. Зачем подошёл, с чего решил, что помочь сможет? Дал надежду, а в силах ли будет её оправдать? И вдруг почувствовал он, что шнурок на запястье сжимается. Будто взял его кто за руку и повёл. По лесу бродит, под ноги себе смотрит, а чего ищет, сам не понимает. И решил Елисей не противиться этому состоянию. Пока по лесу бродил, полные карманы себе травы всякой напихал. А душа всё одно тянет куда-то. Шёл-шёл да и вышел к ручью лесному. Понимает, что воды родниковой зачерпнуть надо, а нечем. Достал ножик, срезал с берёзы кусок бересты да соорудил туесок небольшой на скорую руку. Набрал воды и домой пошёл.

В избу не стал заходить, завернул сразу к бане. С вечера хоть почти и остыла банька, а всё одно камни в каменке тёплые.

Выложил Елисей траву на камни, чтоб повялилась да помягче стала. Сам диву даётся, откуда знает, что делать надо. Воду с туеска с ковш перелил и на полок поставил. Сходил в дом, забрал у бабули ступку деревянную, в которой она травы толкла, миску глиняную, свечку и в бане закрылся.

Хорошо в бане пахнет: теплом да веником дубовым. Затеплил парень свечку, разложил перед собой травы; руки словно сами собой двигаются. Не подряд травы выбирает, а в последовательности. Одну с другой толчёт, третью подсыпает. Водицы родниковой добавит и долгонечко смесь перемешивает. А как почувствовал, что ослабла хватка шнурка на запястье, так и вовсе остановился. Знать, готово лекарство. Положил Елисей всё в миску глиняную и вышел из бани. На улице уж вечерело, со стороны леса тьма ночная к деревне подступалась. Подошёл он к дому Натальи, вызвал хозяйку и передал ей миску с наказом два раза в день к больному месту прикладывать, а смывать смесь нужно только водой, что с лесного источника.

– Да смотри не ленись, Наталья, – строго сказал парень, – источник в лесу силу имеет. И с Петром этой силой с лихвой поделится.

– Да какая уж лень, Елисеюшка! Ты надежда моя последняя, всё сделаю, как сказал, – шёпотом запричитала Наталья.

Этим вечером Елисей на кровать свалился как подкошенный, будто всю силу свою в бане оставил. Словно не пестиком в ступке деревянной травы мешал, а что ни на есть жерновами мельничными. В ночь приснился ему сон диковинный. Будто идёт он по лесу, вдоль реки, а навстречу ему девушка прекрасная. Молодая, станом стройная, в платье красивом до полу. Стоит, ему улыбается. Только и во сне, видать, Елисей о лице своём изуродованном помнил. Отвернулся он от неё и прочь пошёл, всё быстрее и быстрее. А прежде чем за деревьями скрыться, обернулся. Стоит красавица, сошла улыбка с лица, а по щекам слёзы катятся.

Проснулся Елисей хмурый.

– Ты чего такой сердитый, Селюшка? – спросила баба Нюра, увидев внука.

– Сон дурной приснился, – буркнул в ответ парень и пошёл к умывальнику.

– А поделись, милок, – не унималась бабуля, – можть, развею ношу твою.

– Нечего там рассказывать, – не понятно на что продолжал сердиться Елисей.

– А всё же? – спросила старушка, подойдя к нему вплотную.

Он рассказал ей свой сон больше для того, чтоб она отстала.

– Ох как! – воскликнула баба Нюра, услышав сон. – Да неужто не понял, кто к тебе во сне приходил?

– Откуда мне знать это, – отмахнулся Елисей. – Зато я прекрасно понял, что и во сне от моей рожи красавицы плачут! – И, громко хлопнув дверью, вышел на двор.

– Ох, горе горькое, сколько времени пройдёт, пока глаза твои откроются, – шумно вздохнув, произнесла старушка и занялась своими делами.

Минула неделя. Одним ранним утром проснулся Елисей от голосов.

– Окстись, Наталья, – говорила баба Нюра, – детворы полон дом, а ты нам подарки принесла.

– Не обижай меня, тётка Нюра, – послышался в ответ голос Натальи, – Елисею по гроб жизни обязана буду.

Парень поднялся с кровати и вышел в кухню. На столе стоял кувшин молока и десяток яиц. Увидев вошедшего Елисея, Наталья с воплем бросилась ему в ноги.

– Спас, милый, спас Петра моего! – завывала женщина, вцепившись в ноги парня. – Кожица, как у младенчика! Он давеча и в огород копать вышел, совсем нога болеть перестала. Век помнить буду!

– Тётка Наталья, ты чего удумала в ноги падать, – спохватился Елисей, поднимая женщину. – Мне-то спасибо за что? Разве ж я своими руками? Всё травы! С земли-матушки и пришло исцеление.

– Всё одно, Елисей, – успокоившись, но ещё всхлипывая, говорила Наталья, – если бы не твоё зелье, горька бы судьба моя стала. Без мужика в семье – сам знаешь, да ещё и ртов полон дом.

– Рад я за вас, тётка Наталья, – проговорил он, – только просить тебя буду. Ты уж не рассказывай никому о том, что случилось. Не моя это заслуга, не мне и похвалы принимать.

Наталья клятвенно пообещала держать язык за зубами, ещё раз крепко обняла Елисея и со спокойной душой восвояси пошла.

К вечеру молодой человек решил сходить к реке порыбачить. Собрал снасти и двинулся к излюбленному местечку, где на бережку частенько просиживали местные мужики с удочками. Хорошо у реки, тихо. Солнышко за горизонт уходит, верхушки деревьев золотит, небо обагряет. Увидел Елисей знакомого немолодого мужичка, подошёл поздороваться, да и уселся рядом с ним. Молча сидят, каждый о своём думает. Только мужик уж больно часто вздыхает, видно, думы тяжкие в голове бродят.

– Дядька Николай, – обратился Селя к мужику, – случилось что? Больно уж ты часто вздыхаешь.

– Да пустое, Елисей, – махнул рукой Николай, – дома не всё ладно.

– Заболел кто? – заботливо спросил парень.

– Да понимаешь, чертовщина какая-то творится, – начал Николай. – Молодняк у скотины дохнуть стал. Началось с птицы. А вчера жеребчик подох. Ветеринар приезжал, так и ушел, не сказав ничего. Баба моя воет, говорит, сглазил кто. К бабке в соседнее село бегала, да не помогла она, видимо. Что делать, ума не приложу.

Шумно вздохнув, Николай молча уставился на реку.

И вновь ощутил Елисей, как верёвочка на руке будто запястье сжала.

– Не кручинься, дядька Николай, – сказал он, – можно, я к тебе в гости завтра с утреца зайду? Там и посмотрим, что сделать можно.

– А ты что ж, в ворожбе разбираешься? – внимательно посмотрев на Елисея, спросил мужик.

– Выходит, что разбираюсь, – задумчиво произнёс парень, рассматривая шнурок.

– А приходи ко мне в дом, – хлопнув себя по коленям, воскликнул Николай. – Чем чёрт не шутит, мне всё одно жена плешь проест, коль скотина дохнуть продолжит.

На том они и сошлись.

Утром следующего дня Елисей шёл в дом Николая. Что он там должен был увидеть, парень не представлял. Шёл и надеялся, что та сила, которая браслет на его запястье сжимает, и в этот раз ему поможет.

Щупловатого вида Николай уже ждал его у калитки. На крыльце, строго смотря на Елисея, стояла тётка Агриппина, его жена.

Елисей приветливо улыбнулся, смотря на дородную и высокую Агриппу.

Он представил супружескую чету рядом друг с другом и понял, отчего Николай так тяжко вздыхал.

Поздоровавшись с мужчиной, Елисей вошёл во двор.

– Проходи, Елисей, – внимательно смотря на парня, произнесла женщина, – пирогов напекла, угощу.

– Спасибо за гостеприимство, тётка Агриппина, да сыт я, – ответил Елисей. – Похожу тут у вас?

– Походи, – кивнула головой женщина. Под взглядом деревенской бабы Елисей чувствовал себя неуютно. Он вообще всегда неприятно ощущал себя, если видел, что человек его разглядывает. Заметив некую робость в парне, Николай поспешил ему на помощь.

– Ну чего, баба, встала, руки в бока? – обратился он к жене. – Дел, что ль, в доме мало?

Агриппина гневно сверкнула глазами на мужа, но с крыльца всё-таки ушла.

– От бабы, что за народ! – возмутился вслух Николай. – Везде свой нос сунут!

– Не ругайся, дядька Николай, – улыбнулся Елисей, – проводи меня к хлеву.

Николай пошёл вперёд, и парень поспешил за ним.

Хлев был погружен в лёгкий сумрак. Походив по нему, Елисей совершенно ничего не почувствовал, и это его расстроило. Вдруг, дав надежду мужику, он ровным счётом ничего не сможет сделать. После этой мысли шнурок на запястье ощутимо сжался, и Елисея неимоверно потянуло прочь на улицу. Выйдя из хлева, он прямиком направился в огород. Парень шёл так уверенно и быстро, что Николай еле поспевал за ним. Пройдя весь огород, он подошёл к калитке, через которую Николай поутру выводил скот на поле, позади своего дома.

– Принеси лопату, дядька Николай, – попросил Елисей. Мужик поспешно кинулся к сараю и уже через минуту протягивал лопату парню.

Взяв её, Елисей пару раз копнул у деревянного столба, к которому была прибита калитка. Когда лопата третий раз вошла в землю, раздался металлический звук. И только молодой человек потянулся к земле, как шнурок затянулся с неистовой силой. Парень резко выпрямился и отдёрнул руку.

– Мешок бы мне, – произнёс он, вдруг осознав, что то, что лежит в земле, нельзя хватать голыми руками. Пока Николай бегал в сарай, Елисей осторожно откопал находку и вытащил её из земли на лопате.

Вернувшийся мужичок, склонившись в поясе, рассматривал предмет. Перед ним лежала ржавая подкова, обмотанная то ли волосами, то ли нитками, к которым было привязано что-то зловонное.

– Не пойму я, Елисей, – хмуро уставившись на находку, проговорил Николай, – это что ж, Агриппка моя права была? Подклад кто-то оставил? Скотину мою извести хотел?

– Выходит так, дядька Николай, – согласно кивнул головой парень. – Скотина у тебя хороша, одна Ночка чего стоит. Не вымя – бидоны! Можть, и позавидовал кто.

– И что ж теперь с этим делать? – спросил Николай, взлохматив копну волос на голове.

– Убирать, да никому не сказывать, – ответил Елисей словами, которые будто кто-то вложил ему в голову. – Научу, как сделать нужно.

Этим же вечером, когда солнце стало клониться к закату, Николай с женой шли к лесу. У мужика в руках была лопата, женщина же несла свёрток.

И снова этой ночью Елисею приснился тот же сон. На лесную тропу, по которой он шёл, вышла прекрасная девушка и, улыбнувшись, произнесла: "Совсем скоро". Что было во сне дальше, Елисей не помнил. Проснувшись, он чуть-чуть поразмышлял над этой фразой, но так и не придумал, что она могла означать.

С тех пор, как шнурок на руке Елисея стал подавать ему знаки, жизнь парня очень изменилась. Как бы он ни старался, но слух о том, что он лечит и помогает, медленно расползался по деревне и её окрестностям. И потёк к Елисею ручеёк страждущих. Кто с хворобой, кто шёпоток узнать, чтоб дитё малое от ночных кошмаров избавить. Никому Елисей не отказывал и ничего за помощь свою не просил. Если знал, что деяния его для добра послужат, с открытым сердцем человека принимал.

Баба Нюра поначалу боялась. Где ж то видано, чтоб хворобы людские без подготовки лечить?! Так ведь и на себя нацеплять всячины можно! Но, внимательно глядя, как внук себя с людьми вёл да какие речи сказывал, успокоилась. Душой поняла, что защита на Елисее стоит, почище любого колдовского оговора.

А однажды, хоть и знала, что внуку ничего не угрожает, а всё ж до икоты испугалась.

Рано поутру постучали в дверь. Открыла баба Нюра – стоит перед ней девочка. Босая, растрёпанная, дышит часто. Видать, всю дорогу бежала. Спросила девочка Елисея. Старушка ввела её в дом, усадила на табурет, чтоб дух перевела, да молока стакан налила. Позвала баба Нюра внука, а сама рядом встала. Слушает, что привело девчушку к ним в дом. А как услышала, так чуть дух вон не вышел.

Девочка та оказалась внучкой ведьмы, что в соседнем селе жила. Да была баба та не просто ведьмой, а что ни на есть чёрной. По погостам шастала, людей портила.

– А зачем же я ей понадобился? – не понимая, спросил Елисей. Хлопая глазками, девочка пожала плечами.

– Зовёт, – ответила она, – говорит, очень надобно.

– Ишь чё удумала! – воскликнув, встряла в разговор баба Нюра. – И не думай, Елисей, не пущу! О чужие грехи мараться не позволю.

– Ну что ты, право слово, бабуль! – пристыдил Елисей старушку. – Мы же не знаем, зачем она меня зовёт. Может, ей помочь нужно.

– Конечно, нужно, – вспыхнула баба Нюра, – за счёт души твоей светлой смерть свою облегчить.

Браслет на руке Елисея начал потихоньку сжиматься.

– Ну бабуль, нешто меня за телёнка глупого считаешь? – нахмурился парень, чувствуя, как кожаный шнурок давит на запястье.

– Не ходи, Елисеюшка, – предприняла последнюю попытку удержать внука баба Нюра, – душа не на месте.

Парень поднялся со стула и, подойдя, обнял свою старушку со словами:

– Нельзя не ходить, бабуль. Мне ведь этот дар дали не для того, чтоб я людей на плохих и хороших делил. Ежели просят о помощи, надобно узнать, что именно нужно.

– Пошли, малая, – повернувшись к девчушке, произнёс Елисей и направился к выходу. – Звать-то тебя как?

– Марьяшка, – ответила девочка и поспешно посеменила за ним.

Всю дорогу до соседнего села девочка трещала без умолку. Она звонко смеялась, вертелась и егозила. Её интересовало всё! Вопросы сыпались на Елисея, как снежинки с зимнего неба.

К концу дороги он уже заметно устал от её болтовни и с облегчением выдохнул, когда увидел крыши деревенских домов.

Но чем ближе эти двое подходили к деревне, тем серьёзнее и молчаливей делалась Марьяна. Елисей не мог не заметить этой перемены.

– Почему ты замолчала? – спросил он, когда они шли по деревне.

Марьяшка вдруг резко остановилась и схватила Елисея за руку.

– Пообещай, что ты поможешь бабуле, – тихо произнесла она, доверчиво заглядывая в глаза парня. – В деревне бабу боятся, не любят её, даже мамка моя её сторонится. А я люблю бабушку, она хорошая.

Девчушка говорила с такой искренностью, что Елисей буквально почувствовал ту любовь, о которой она рассказала.

– Я очень постараюсь, – ответил он и крепко сжал её ладошку.

У дома, где жила Марьяна, стояла женщина. Крепкая, красивая; по внешнему сходству парень понял, что это мать девочки. Женщина встретилась с Елисеем взглядом и кивком пригласила внутрь.

– Если бы вы не пришли, мы бы поняли, – вдруг произнесла женщина. – Меня Аглаей звать. Свекровь там, в комнате лежит.

– Проводите? – спросил он.

– Простите, нет, – тихо, но твёрдо ответила Аглая.

– Я провожу, – воскликнула Марьяна, с укоризной смотря на мать.

Девочка пошла в соседнюю комнату и скрылась за висящими на пороге занавесками. Елисей последовал за ней.

Комната, в которой лежала ведьма, была погружена в сумрак. В углу на кровати лежала сухонькая старушка. Маленькую головку обтягивал чёрный платок, кожа на лице была тёмной и морщинистой. Елисей подошёл совсем рядом и остановился. Услышав шум, ведьма едва приоткрыла глаза.

– Пришёл-таки, – свистящим шёпотом произнесла она, – не побоялся.

Елисей молчал.

– Садись рядом, – прохрипела старуха, – да Марьяшку гони прочь из комнаты.

Гнать девочку не пришлось: услышав слова старухи, она сама покинула помещение. Елисей осторожно сел рядом.

– Нужен ты мне, – хрипела ведьма, – как воздух нужен. Юлить не буду. Много людей на свете, кому я жизнь испортила. Каждый из них на меня не раз проклятиями сыпал. Да участь ведьмы такая: не сильны людские проклятия для нас. Только копятся всю жизнь, да облаком тёмным над головой летают. А как ведьма помрёт, так это облако и обрушится на тех, кто с ней крови одной. Назови это карой небесной. Да только за грехи мои не одной мне расплачиваться.

Не за себя просить буду – за внучку. Сына я своего схоронила, одна она и осталась моей по крови. Не хочу, чтоб так было, чтоб она всю жизнь по моей вине мучилась. Марьяшка ведь единственная, кто меня любит по-настоящему, а не из-за страха.

Старуха вновь замолчала.

– А я чем помочь могу? – не понимая, спросил Елисей.

– Видение мне давеча было. Что знаешь ты ту, которая с Марьяшки печать ведьмовскую снять может.

– Здесь ошибка какая-то, – произнёс Елисей, смотря на ведьму. – Я бы и рад помочь, да неведомо мне то. И в мыслях нет памяти о знакомстве таком.

– Есть, – еле дыша, прохрипела старуха, – она тебя тем днём спасла, её браслет запястье твоё окольцовывает. Молю тебя, парень: спаси Марьяну, не дай судьбе наказать дитя невинное. Мой грех, мне с ним и помирать.

Елисей слушал старуху вполуха. Он не моргая смотрел на свою руку, рассматривая кожаный шнурок.

"Неужели и впрямь бабуля моя права была, и браслет этот – подарок Дарушки? – думал Елисей. – Знать, не привиделась мне она, когда на берегу в забытьи лежал".

Из раздумий вывел хрип лежащей рядом старухи.

– Как же я найду её, как объясню, с кого печать ведьмину снять нужно? – спросил Елисей ведьму.

– Навстречу к ней сердце выведет. А про Марьяну она сама узнает. Возьмёшь у Аглаи пелену, в которую внучку при рождении заворачивали, и отдашь ей. Пообещай, что исполнишь, – еле слышно произнесла старуха, схватив парня за руку.

– Обещаю, – сказал Елисей и сжал в ответ слабеющую ладонь ведьмы.

– Спасибо, – из последних сил выдохнула старуха и умерла. Ещё пару минут Елисей посидел с мёртвой ведьмой. Ему не было страшно: где-то внутри зарождался огонь мудрости, понимания происходящего вокруг. Он смотрел на морщинистое лицо старой ведьмы и думал о том, как важно, пусть и на смертном одре, понять, что нельзя перекладывать свой крест на других. Какую бы жизнь ты ни вёл, это должно остаться только твоей ответственностью.

Поднявшись с кровати, он вышел из комнаты. Аглая сидела за столом, сцепив руки перед собой. Костяшки пальцев побелели, было видно, что женщина очень напряжена.

– Она отошла, – тихо сказал Елисей. – Вы знали, зачем она меня звала?

Аглая кивнула головой, не поднимая глаз.

– Несите пелёнку, – попросил он.

Женщина взглянула на Елисея – её взгляд был полон благодарности. Больше всего на свете она боялась, что ни один человек не согласится исполнить просьбу умирающей ведьмы. И тогда её единственная дочь была бы обречена нести на себе крест, которого не выбирала. Аглая выходила замуж по большой любви, и Марьяшка была желанной дочерью. Никакие разговоры о ведьмином проклятии не могли испортить тех счастливых мгновений, когда они с мужем и дочерью жили вместе. Конечно, Аглая знала, что её возлюбленный – сын чёрной ведьмы. Но сама старуха никогда не лезла в их жизнь, мнения своего не навязывала. А то, что холодна была со снохой, так то ж через хату случалось! Издревле сноха со свекровкой в ладу жили редко. Потому и не слушала никого. После смерти мужа многое изменилось. Он был той связующей нитью, которая хоть как-то держала их общение. И без того злая старуха окончательно закрылась в себе. Днём из дома не выходила вовсе. В комнату свою только Марьяне позволяла войти. По правде сказать, малая не особо и спрашивала. Просто шлёпала своими босыми ножками по дощатому полу и, не страшась сумрака, в который почти всегда была погружена комната ведьмы, шла посмотреть, чем занимается старуха.

Аглая не знала, почему та не гнала её. Росла Марьяна, старела ведьма. Много малышка наслушалась от ребятни о проделках своей бабки. Только всё одно не открещивалась от неё. Возможно, за эту твёрдость ведьма и любила внучку. Видела, что та унаследовала характер её сына. Старуха поведала Аглае о печати ведьмы уже давно, напугав её до смерти тем, что ребёнок по своей крови будет расплачиваться за грехи рода. Аглая тогда сама в сердцах прокляла старуху – за проделки её, да за то, что обрекла внучку на такое. С того дня свекровь со снохой не обмолвились и словом.

– Она по-настоящему любила вашу дочь, – произнёс Елисей, забирая из рук женщины свёрнутую плёнку, – я думаю, она и вас любила. Аглая, я обещал вашей свекрови помочь и постараюсь это сделать.

– Спасибо, – тихо ответила женщина, смотря на Елисея глазами, полными слёз.

Во дворе парень столкнулся с Марьяной. Улыбнувшись ей, он махнул рукой в знак прощания.

Девочка махнула рукой в ответ. Елисей подумал о том, что улыбка сойдёт с её личика, когда мать расскажет ей о том, что её любимая бабушка умерла. С каждым днём проклятье ведьмы будет подтачивать её светлую душу, либо склоняя к тьме, либо забирая её собственную жизненную силу.

И он дал себе твёрдое слово сделать так, чтобы этого не случилось.

Всю дорогу домой Елисей размышлял о просьбе ведьмы. Яркой вспышкой стояло перед ним прошлое, тот день, когда его жизнь изменилась. Парень пытался вспомнить образ девушки, который увидел на минуту, приходя в себя, но тот тонкой нитью ускользал от него.

Дома он положил свёрток подальше от чужих глаз и рассказал бабе Нюре, зачем его вызывала старая ведьма.

– Жалко девочку, – задумчиво произнесла старушка, – но как же ты исполнишь обещанное?

– Не знаю, бабуль, – ответил Елисей, – но исполнить должен.

С того времени прошла почти неделя. Чем бы парень ни занимался, его не оставляли мысли об обещанном. Однажды он проснулся, когда солнце только показало свои первые лучи. Елисей открыл глаза и смотрел в потолок. Бабуля ещё спала, весь дом был погружён в тишину. Он осторожно, стараясь не шуметь, оделся и вышел из дома, прихватив пелёнку. Прохладный утренний воздух окончательно взбодрил его. Елисей чувствовал непреодолимое желание уйти в лес, его тянуло к ручью с такой силой, что он буквально бежал. Кожа на запястье под шнурком горела огнём.

Лес встретил его утренним гомоном птиц. Солнечные лучи пробивались сквозь листву, до самой земли протягивая блестящие нити. Когда до ручья оставалось совсем немного, Елисей остановился. Сердце бешено билось в груди от необъяснимого предчувствия. Постояв с минуту, Елисей двинулся вперёд. Ручей тихо журчал, ласково поглаживая камешки. Солнце яркими зайчиками отражалось и поблёскивало на гладких каменных боках. Вокруг никого не было.

"Перепрыгни ручей", – вдруг раздался женский голос. Парень оглядывал местность, не понимая, кто говорит.

"Ну же", – вновь настойчиво произнёс голос.

Елисей подошёл совсем близко к воде и, сделав большой шаг, перешагнул его. Окружающая его обстановка вмиг изменилась. На дворе было тёплое лето, воздух вокруг был насыщен ароматами трав и цветов, повсюду порхали бабочки. Он обернулся. На противоположной стороне, словно за прозрачным стеклом, была осень. Большинство деревьев были осыпаны охрой. Елисей вновь подошёл совсем близко к ручью и, протянув руку, действительно наткнулся на прозрачную стену.

– Войти можешь сам, – раздалось из-за спины, – если не просто глазами смотреть будешь. А вот выйти – только если я позволю.

Елисей обернулся – перед ним стояла прекрасная светлоокая девушка. Стройный стан обтягивало зелёное платье, расшитое золотыми нитями. Красивые русые волосы были рассыпаны по плечам. Парень стоял, заворожённый её красотой. Девушка подошла к Елисею совсем близко и, потянувшись к его запястью, с лёгкостью сняла кожаный браслет. Перекинув длинные волосы через плечо, она заплела косу, в самом конце перехватив её этим шнурком.

– Он тебе больше не нужен, Елисей, – произнесла она и улыбнулась. – Ты умеешь всё сам.

– Видимо, не всё, – ответил парень и по старой привычке постарался отвернуться, стыдясь своего изуродованного лица.

– Почему ты отворачиваешься? – спросила девушка.

– Будто сама не видишь? – тихо произнёс Елисей, всё так же стараясь не смотреть на красавицу.

– Не вижу, – ответила она, – а тебе советую посмотреть получше. Наклонись к ручью.

Елисей бросил на неё непонимающий взгляд и, припав на колени, склонился над журчащим потоком. Там, где образовалось небольшое углубление, вода стояла словно зеркало, и в его отражении Елисей увидел себя. Не веря своим глазам, он ощупывал лицо, которое теперь было красивым и гладким, как прежде.

– Так чего же ты ещё не умеешь? – вновь обратилась красавица к нему.

– Вот, – только и смог вымолвить Елисей, протягивая девушке детскую пелёнку. В голове путались мысли. Всё вокруг казалось прекрасным сном, и молодому человеку совсем не хотелось просыпаться. Он и верил и не верил в то, что всё это сейчас происходит с ним.

– Дара? – робко спросил он.

– А будто не догадался? – игриво спросила она, забирая из его рук пелёнку.

Дара подошла к ручью совсем близко и, наклонившись над ним, опустила пелену в воду. По прозрачной глади тут же начало расползаться чёрное маслянистое пятно. Елисей не верил своим глазам, ведь пелёнка была белой и абсолютно чистой.

Подождав, пока вода вокруг материи вновь не станет прозрачной, Дара вытащила её и протянула парню.

– Встряхни, – произнесла она.

Взяв пелёнку за два уголка, Елисей с силой тряхнул ею в воздухе. И в ту же секунду полотно словно рассыпалось в его руках, превратившись в огромное количество белых бабочек. Они кружили над ним, порхая тончайшими крылышками, разлетаясь прочь по лесу.

Елисей, замерев, наблюдал за этим зрелищем до тех пор, пока последняя бабочка не скрылась из виду.

– Ну вот и исчезла ведьмина печать, – голос Дарушки вернул парня в действительность.

Ему хотелось задать ей так много вопросов, но сделать этого он так и не смог. Всё произошедшее с ним будто лишило его дара речи. Елисей думал лишь о том, что он мог бы всю жизнь вот так простоять рядом с ней, любуясь красотой, чувствуя гармонию и тепло, исходящее от неё.

– Тебе пора, Елисеюшка, но знай, что я всегда буду ждать тебя. И если захочешь меня увидеть, приходи.

Она махнула рукой и, растворившись, прозрачная стена впустила в мир лета прохладный осенний воздух.

Елисей шёл по лесным тропам, пытаясь прийти в себя. Его жизнь вновь раскололась на до и после. Едва перешагнув ручей, Елисей сразу ощутил, что его лицо вновь стало покрыто шрамами от ожогов. Только теперь это отчего-то совсем не беспокоило. В его сердце появилось чувство, доселе незнакомое ему. И мысленно он вновь и вновь возвращался туда, к прекрасной Даре. Парень с трудом выдерживал день, когда у него не было возможности убежать в лес, перепрыгнуть через волшебный ручей и оказаться рядом с той, которая была мила его душе. Они гуляли по лесу, держась за руки. Слова им были не нужны, они всем своим существом чувствовали этот мир и своё место в нём.

Шло время. С каждым днём Елисей становился всё мудрее. Служение и помощь людям он превратил в дело своей жизни, неся в мир свет и добро.

Всё яснее он понимал, что, как только последнее обязательство в его жизни покинет этот мир, он тоже не задержится здесь, среди людей.

И вскоре этот день настал. Баба Нюра отошла в мир иной тихо и мирно. Ничто больше не держало Елисея.

В одно раннее весеннее утро он проснулся до рассвета и ушёл. Ушёл туда, где его давно ждали, куда много лет стремилась его душа.

Стоя по одну сторону ручья, Елисей смотрел вперёд. Его глаза лучились светом и радостью. Прямо перед ним стояла Дарушка. Протягивая руки, она приглашала его в свой мир. Мир, где царит спокойствие и мудрость веков. Предлагая ему разделить с ней её путь, сохранить ту тонкую нить, на которой держится равновесие между людьми и природой…