Читать книгу Многоточие сборки - Юлия Андреева - Страница 17

В школе я много болела, почти не ходила на физкультуру и внешне словно не взрослела. Было странно смотреть на одноклассниц, которые приобретали соблазнительные женские формы, красились и чинно гуляли с мальчиками. То есть это они так говорили, что встречаются, ходят в кино, на танцы, в кафе. Некоторые приходили в школу с красными кровоподтеками на шее и плечах, которые называли засосами.

Засосы очень красиво и профессионально ставила девочка из соседнего класса за совершенно смешные деньги. Это выяснилось, когда в школу пришел отец одной из моих одноклассниц с требованием предъявить ему для расправы юношу по имени Артур из параллельного класса. Но поскольку в школе не оказалось ни одного Артура, в конце концов, правда выползла на поверхность.

Впрочем, это не уменьшило моего чувства одиночества и неполноценности. Ведь я была совершенно одна и, в то время как моих сверстниц уже называли девушками, я оставалась ребенком.

Тело начало округляться только лет в четырнадцать. Однажды в бане подружка взглянула на меня и ахнула: «Да ты же русалка!».

Я смутилась, не зная, что это может означать. Плохое или хорошее?

Разумеется, я видела, что меняюсь, не заметить такое невозможно. Больше всего, наверное, мешала грудь, но это только когда нужно было бежать. Она подпрыгивала, колыхалась, так что в разрез моей сиреневой блузки постоянно заглядывали посторонние, и это было неприятно и непривычно. Но со стороны, со стороны я себя не видела.

Все еще смущаясь реакции подружки, я добралась до дома и, подойдя к зеркалу, опустила до коленей колготки и задрала до самых подмышек платье. Эффект оказался ошеломляющим. Из зеркала на меня смотрела белоснежная копия Ники без рук, ног и головы.

Какое-то время я не могла говорить, оделась и ушла в свою комнату, потом вернулась к зеркалу еще раз, но теперь уже избавившись от одежды вовсе. Случилось чудо: я не просто выросла, а сделалась похожей на девушек с полотен известных художников, на которых только что не молилась.

С того дня я начала особенно внимательно просматривать альбомы живописи, отыскивая формы, которых мне хотелось бы достичь. Рубенс, Рафаэль, Рембрандт, Боттичелли… Их девушки кружились передо мной в волшебном хороводе шекспировских фей, словно предлагая повторить их. Отчего-то я точно знала, что сумею достичь любого из выбранных эталонов.

Даная…

Я смотрела на нее, не понимая, какое именно тайное послание заключено в лежащей на широкой разобранной постели женщине. Женщина как женщина, допустим, беременная, но… Даная не походила на все остальные картины – слишком живая, необычная, манила, звала... Живот Данаи – центр притяжения всего полотна – вызывал оторопь. Теплые цвета картины говорили о силе и умиротворенности.

Впрочем, Данаю я рассматривала не как образец для себя новой, а, скорее, из-за ее колдовской силы.

В то время в России только-только начало появляться само слово «эротика», кто-то держал дома иностранные журналы с фотографиями красивых, ухоженных моделей, демонстрирующих нижнее белье, а то и обнаженных. Мы ходили на дискотеку в ДК Моряков, где каждая девочка мечтала встретить своего единственного. Почему-то идеалом виделся моряк, которого по полгода нет дома.

Однажды перед дискотекой подружка Лена, соседка по Воейково, заехала ко мне домой, и, пообедав, мы рассматривали альбом с репродукцией картин Эрмитажа. Подобных альбомов у нас была целая полка, и я привыкла к ним, как к чему-то почти что обыденному.

То есть не совсем так, поход в реальный музей или просмотр альбомов – это всегда было проникновением в какой-то особый, прекрасный и чарующий мир, провал в кроличью нору…

Ленка никогда прежде не была в музеях и не видела ничего подобного. Она густо покраснела, разглядывая «Весну» Сандро Боттичелли, укоризненно покачала головой на Иоанна Крестителя, и затем, вдруг оттолкнув от себя книгу, закрыла лицо руками.

Ничего не понимая, я подняла с пола альбом, раскрытый на «Данае». В нашей семье к книгам относились с почтением, граничащим со священным трепетом, впрочем, никогда прежде я и не видела, чтобы кто-то так реагировал на книги вообще! Не то что в нашем доме, где книги почитались как святыни, а вообще…

– Это же порнография! Настоящая порнография! Как тебе не стыдно! – плакала подруга, странно поскуливая и не отрывая ладоней от заплаканного лица. – Как ты могла?!

В тот момент я понятия не имела, что такое порнография, поэтому просто стояла рядом, прижимая к себе альбом. Стояла и искала подходящие слова.

В тот день мы хоть и отправились на дискотеку вместе, но не разговаривали всю дорогу, я из обиды за любимую книгу, Ленка из презрения ко мне и всей моей семье, держащей в доме подобные картинки. На обратном пути я решилась снова поговорить с подругой, убеждая ее, что Даная – это красота, магия и искусство. Что художники воспевают человеческое тело, давая ему бессмертие, которого его лишила природа. Я рассказывала ей про бога-громовержца Зевса и его любовь к Данае. О рождении героя Персея…

Мы договорились, что в следующие выходные непременно сходим вместе в Эрмитаж, где она увидит настоящую Данаю.

15 июня 1985 года в 10 часов утра в Эрмитаже маньяк уничтожил «Данаю», обрызгав картину горючей гадостью.

Помню, как люди останавливали знакомых на улицах, спрашивая «зачем?», «за что?», «почему»?

Но ответа так и не было найдено. Кто-то полагал, что извращенец так отреагировал на красоту – не мог выдержать вида обнаженной плоти, кто-то говорил, что ему было безразлично, какую именно картину уничтожить, хотелось только напакостить совку за загубленную жизнь. Изначально акция уничтожения какого-нибудь мирового шедевра искусства была запланирована в Москве, но в тот день мерзавцу не удалось взять билет на поезд.

Говорят, что Бронюс Майгис – человек, уничтоживший «Данаю», был признан психически ненормальным и лечился в больнице в Черняховске, затем оказался в литовском пансионате для инвалидов.

Газета «Лиетувос ритас» писала, что Бронюс Майгис продолжает жить за государственный счет как нетрудоспособный человек, что он играет на аккордеоне и сочиняет мемуары, в которых рассказывает о своем «подвиге», желая оставить «славное» наследие потомкам.

Говорят, что на самом деле могло быть и хуже, так как к ногам террориста была прикреплена взрывчатка, которую он должен был привести в действие, но не успел, сбитый с ног охранником.

Этому можно поверить, так как сам Бронюс Майгис в своих воспоминаниях пишет, что работал на шахте, откуда вывез взрывчатое вещество аммонит.

Наверное, Ленка с тех пор так и не была в Эрмитаже, а может, все же водит туда теперь своих детей. В то лето потрясение случившимся было настолько сильным, что года два я не могла заставить себя перешагнуть порог Эрмитажа, подняться по его великолепной мраморной лестнице, прогуляться по любимым залам.

С того дня картины были навсегда отгорожены от пришедших посмотреть на них людей толстым стеклом.

Прошло двенадцать лет, за которые «Даная» была спасена и восстановлена. Двенадцать лет жизни нескольких человек из лаборатории научной реставрации станковой живописи Государственного Эрмитажа были отданы благородной миссии возвращения «Данаи» людям. Я нашла в Интернете несколько фамилий и хотела бы привести их здесь: Е.Н. Герасимов (руководитель группы), А.Г. Рахман и Г.А. Широков, при научно-методическом участии Т.П. Алешиной.

Не исключаю, что их было больше, но не суть

Двенадцать лет, вырванных из жизни нескольких человек, вошли в бессмертное полотно, чтобы, растворившись в нем, вернуть магию растерзанной вечности.

Гуляя по прохладным залам музеев, я смотрю на картины, стремясь угадать, сколько человеческих жизней содержат они в себе.

Цветок, написанный неизвестным подмастерьем для полотна мастера, несет в себе частичку души бесхитростного паренька, сохранившуюся в нем. О чем думал не известный никому помощник художника, рисуя цветок? О кипящей на огне похлебке? Девушке из дома напротив? О том, как когда-нибудь он и сам сделается известным художником, обессмертившим свое имя. Неважно…

Он получил свое бессмертие через единственный цветок, через который теперь, спустя сотни лет, имеет возможность взирать на этот мир.