Читать книгу Айседора Дункан. Модерн на босу ногу - Юлия Андреева - Страница 8

Рано утром мама Дункан и трое ее детей выбрались из вагона поезда на вокзале в Нью-Йорке и, не обращая внимания на услужливых носильщиков и извозчиков, отправились в пеший поход за самыми дешевыми комнатами. За этим делом прошел целый день, и только к ужину, усталые и измотанные, они все же получили ключ от дверей небольшого пансиона на одной из боковых улиц, прилегающих к 6-й авеню, где традиционно селились свободные от денег художники, актеры и музыканты. Умывшись с дороги и переодевшись, Айседора отправилась по указанному ей адресу, к театру господина Дейли. Вопреки постоянным подначкам Фортуны, девушку ждали и сразу же зачислили в труппу. Одно плохо, великий продюсер не пожелал выслушать по второму кругу о ее точно ниспосланном с неба танце, посоветовав быстрее освоить несложное искусство пантомимы и постараться понравиться специально приглашенной из Парижа несравненной и бесподобной Джен Мэй.

На первой же репетиции Айседора чуть не вылетела из театра, так как ей не удавалось повторить выразительные жесты примы. Собственно, Дункан никогда особо не жаловала пантомиму – считая ее искусством для глухих, но тут пришлось стараться, забывая об амбициях и запрятав куда подальше свое мнение. Первая репетиция закончилась в слезах, на второй, когда Айседора получила роль Коломбины и по пьесе целовала Джей Мэй (Пьеро) в щеку, великая актриса потребовала, чтобы новенькая вложила в поцелуй всю страсть. – Откуда несчастная Айседора должна была знать, что на сцене и тем более в пантомиме все делается условно?! В результате на напудренной щечке примы образовался красный след от помады, а на лице нашей героини отпечаталась тяжелая ручка не простившей ей такой конфуз актрисы.

Каждый день в театре «Дейлиз» для Айседоры был полон нервотрепки и унижений. Ей не нравилась пантомима и хотелось танцевать, бесили светлый парик, голубой шелковый костюм и соломенная шляпа. Каждый день несчастная танцовщица задавалась вопросом: что она делает в театре? в Нью-Йорке? и не ошибкой ли было покидать родной Сан-Франциско, где она могла заниматься любимым делом? Чикаго, где ее знали и понимали «богемцы», где остался Иван?

Меж тем Дейли не собирался платить своим актером вперед, а ни брат, ни сестра так и не нашли себе работу в Нью-Йорке, деньги закончились, и они вылетели из удобного пансиона за неуплату, устроившись в двух комнатах без мебели на 180-й улице. Теперь Айседоре приходилось раньше выходить из дома, так как театр располагался на 29-й улице, а денег на транспорт у девушки не было: «Чтобы путь казался короче, я придумала целый ряд способов передвижения: бежала по грязи, ходила по деревянным тротуарам и прыгала по каменным. У меня не было средств на завтрак и, пока все уходили подкрепиться, я забиралась в литерную ложу и в изнеможении засыпала, а потом на голодный желудок снова принималась за репетицию». Семь долгих недель приходилось экономить на всем, чем угодно, прежде чем в театре ей выдали первое жалованье.

На премьерном спектакле в зале на первом ряду сидели мама, сестра и брат. Горе и позор – они видели свою несравненную Айседору, на которую возлагалось столько надежд, которая самозабвенно рассказывала им о революции в театральном искусстве, танце, и… каков результат?!

Сразу после спектакля мама потребовала от Айседоры немедленно вернуться домой. Но это было бы слишком глупо.

Посчитайте сами – шесть недель было потрачено на репетиции спектакля, за которые актером не платили, затем премьера, и только через неделю первое жалованье. Теперь труппа отрабатывала три недели в Нью-Йорке, после чего отправлялась на гастроли. Это был гарантированный кусок хлеба и для Айседоры, и для всей ее семьи. Уйти в этот момент? Уйти, не собрав урожая? Да за одну только неделю на гастролях рядовым актрисам начислялось целых 15 долларов! Айседора клялась и божилась, что с нее достаточно и семи с половиной, а остальные она будет честно высылать матери.

Решив, что это единственный возможный выход из положения, Дора смилостивилась, позволив Айседоре ехать с театром.

Америка – огромная страна, в ней множество больших и маленьких городов, в каждом из которых труппа давала по одному спектаклю, после чего актеры собирали чемоданы и отправлялись в новое путешествие. Вся труппа мистера Дейли размещалась в заранее забронированных гостиницах, и одна только Айседора, прибывая в новое место, брала свой сундучок и мужественно шла, куда глаза глядят, выискивать жилье подешевле, зачастую ночуя на голом полу, страдая от клопов и пьяных криков за стеной. Высылая матери 7,50 в неделю, Айседора умудрялась сокращать собственные расходы вполовину, живя в день на 50 центов. «Как-то мне отвели комнату без ключа, и мужское население квартиры, почти поголовно пьяное, все время пыталось проникнуть ко мне. В ужасе я протащила тяжелый шкаф через всю комнату и забаррикадировала им дверь, но и после того не решалась заснуть и всю ночь была настороже».

Пытаясь отвлечься от тошнотворного чувства голода, Айседора читала все, что только попадалось ей на глаза, и постоянно писала Ивану Мироскому, о котором думала, не переставая, представляя его героем то одного, то другого романа. Два месяца длилось турне, после чего Айседора, наконец, вернулась в Нью-Йорк, кинувшись в объятия давно ожидающей ее матери.

Поначалу все казалось более или менее просто – она вызовет Ивана или сама вернется к нему в Чикаго. Теперь же – повзрослев и хлебнув лиха, Айседора понимала, что никакого Чикаго в ее жизни уже не будет. Да и то верно, возвращаться для того, чтобы питаться дармовыми бутербродами и пивом в «Богемии»? или «задавать перца» в дешевых забегаловках?! Как она ни экономила во время турне, а денег все равно не скопила. В довершение всего в Нью-Йорк приехал Раймонд, так что одним ртом сделалось больше. Оставалось снова идти на поклон к Дейли, в надежде, что он займет ее еще в каком-нибудь спектакле.

Оказалось, что второй состав труппы во время отсутствия Дункан поставил «Сон в летнюю ночь», в котором пока еще пустовало место танцовщицы на роль феи. Спектакль показывали несколько раз на родной сцене, после чего труппа отправлялась на очередные гастроли.

– Нужен очень легкий, воздушный танец в лесной сцене перед появлением Титании и Оберона. Прозрачная бело-золотая туника, легкие серебряные крылышки… Справитесь?

Айседора немедленно заверила Августина Дейли, что танец – ее стихия. И ее фея будет самой воздушной и нежной, и не надо никаких крыльев. своим искусством она сделает так, что зрителю будет казаться, будто фея летает.

– Нет. Фея должна быть с крыльями, и точка, – оборвал ее Дейли.

– Тогда можно я хотя бы не буду надевать это гадкое трико? – Айседора брезгливо протянула Дейли старое, заношенное кем-то трико цвета свежей семги.

– Разумеется, нет. В моем театре танцовщики не будут выступать без трико и танцевальных туфель, – строго насупил брови Дейли. – Даже в кафе-шантанах плясуньи не обнажаются до такой степени. Голое тело – это так неприлично!

Больше всего Айседоре хотелось возразить, сказав, что благородная матовость человеческого тела прекрасна и выглядит более натурально, нежели блестящее розовое уродство, что из-за розовых «лапок» танцовщиц зачастую называют гусынями, что греки не стеснялись наготы, но. она так больше ничего и не сказала в тот день, а только покорно кивнула, скромно потупив глазки. Видя, что девушка выкинула из головы идиотские идеи относительно возможности появиться на сцене одетой неприличным образом, Дейли сообщил, что после того, как она отработала в первом спектакле, ее актерская ставка возрастает сразу до 25 долларов в неделю. И осчастливленная Айседора побежала репетировать танец под скерцо Мендельсона.

На премьере фея Айседоры порхала по сцене нежная и грациозная, девушка была счастлива тем, что танцует, а не играет в пантомиме. В конце танца публика разразилась аплодисментами. Танцовщица поклонилась и выбежала со сцены, ожидая поздравления за кулисами, но вместо этого нарвалась на взбешенного Дейли. Оказалось, что в театре есть сцены, в которых зритель запланированно аплодирует актерам, ее же танец не входил в число таковых, более того, аплодисменты в зале сорвали появление героев, оттянув внимание публики на танец, которому не было никакого продолжения. Айседора чуть не заплакала от такой неудачи. При иных обстоятельствах господин Дейли должен был уволить смутьянку, сочтя ее поступок злонамеренным, но на следующий день труппа уезжала на гастроли и заменить мисс Дункан оказалось некем. Тем не менее все последующие спектакли танец Айседоры проходил на темной сцене. Зритель видел только белое порхающее по сцене существо без определенного пола и возраста. Но, собственно, так и было задумано с самого начала.

Внешне смирившись с происходящим, Айседора старалась честно выполнять свою работу, переезжая с труппой из города в город, мыкаясь по частным пансионам, меблированным и немеблированным комнатам. Однажды судьба занесла труппу в Чикаго, где, узнав из афиш о предстоящих гастролях, ее уже поджидал Иван Мироский. Айседора чувствовала себя на гребне счастья. Все свободное время они гуляли по лесу, обедая в крошечных кафе и строя планы совместной жизни. Да, теперь и Мироский начинал понимать, что Чикаго – не место для творческого человека. Айседора должна была вернуться с труппой в Нью-Йорк, и не более чем через месяц, уладив свои дела, Иван собирался присоединиться к ней, он так и не обрел постоянной работы, и здесь его ничто не могло удержать. Понимая, что приготовления к свадьбе неминуемо лягут на ее семью, и одновременно желая поделиться радостью, Айседора отбила телеграмму, в которой сообщала о своих планах. Ответ, подписанный Раймондом, пришел неожиданно быстро. «Мироский женат. Супруга проживает в Лондоне. Верь мне. Подробности при встрече».

Известие о том, что у Ивана есть супруга, было тяжелым ударом для Айседоры, но она не впала в депрессию, впредь стараясь избегать малейших упоминаний о своем бывшем женихе и мечтая о том времени, когда она сможет заниматься только своим искусством. Теперь у нее был кусок хлеба, крыша над головой, семья не голодала, хотя и не роскошествовала. Но все это было так далеко от того, о чем она мечтала, то, ради чего семья покинула подаренный отцом дом в Сан-Франциско, что заставляло ее жить, думая про каждый новый день, будто он приближает ее к заветной цели. А тут еще и Иван… пройдет немного времени, и Айседора Дункан будет бороться против института брака, ратуя за равные права мужчин и женщин, за свободную любовь. В то время она была вынуждена подчиниться матери, которая была расстроена всей этой историей с женихом не менее ее самой.

Новые попытки переговорить с Дейли и заинтересовать его своим искусством не привели ровным счетом ни к чему, великий человек держался раз выбранного направления, от которого не собирался отклоняться.

Тем не менее он предложил Айседоре небольшую роль в спектакле «Гейша», на этот раз танцовщица Дункан должна была петь в квартете! К тому времени Айседора уже со многим смирилась и научилась относиться к окружающему ее безумию с понятной снисходительностью, но петь?! Для девушки, которая даже своим куклам в детстве никогда не пела?.. петь, но даже испытанный учитель музыки и пения Дора не сумела научить дочь вокалу… Напроситься в ученики к более опытному мастеру? Но где гарантия, что вообще что-то получится? Да и если все же начнет получаться, то ясное дело, через месяцы, годы, репетиция же назначена буквально на завтра! А значит, она либо согласится и подведет коллег, либо откажется и будет выброшена на улицу, и что тогда делать с висящей на ее шее семьей?

Дункан согласилась и на это, когда же партнерши стали жаловаться, что она отчаянно фальшивит, во время репетиций Айседора начала просто открывать рот, и дело пошло. Но теперь уже она не могла не взбунтоваться. Пантомима, танец почти в полной темноте. песня без голоса. что дальше?

Есть ли хоть какое-то оправдание нахождения бесспорно талантливой и весьма амбициозной Айседоры Дункан в театре, где ей ни за что не занять положение, о котором она мечтает? Неужели она всю жизнь будет заниматься только попытками хоть как-то выжить? И заодно любыми жертвами, месяц за месяцем вытягивать свою семью из той финансовой ямы, по краю которой она ходит? Нет уж, хорошенького понемножку, решила Айседора, и, тряхнув рыжей шевелюрой, подала заявление об уходе.