Читать книгу Одесская сага. Ноев ковчег - Юлия Артюхович (Верба) - Страница 25

Петька не смог остановиться и на одном из занятий предложил своим деревенским курсантам принять участие в восстановлении разной сельхозтехники – сеялки, веялки-плуги и бороны в изобилии были разбросаны на двух пустырях за кузней. Авторитет Петра Ивановича был велик, так что никто не посмел отказать, и назавтра был назначен сбор всех желающих. Конечно, пришло меньше половины слушателей, да и не рассчитывал Петька на большее – честно сказать, он уже знал цену всем этим пламенным крикунам. А работы с сеялками и плугами было немного. Часть украденных железяк нашли у кузнеца, недостающие рычаги и тяги выковали тут же. Главной проблемой оказалось полное отсутствие решеток на веялках и сеялках. Как пояснили местные комсомольцы, во время крестьянских волнений все решетки с агрегатов – а они делались из свинца – были переплавлены на пули для патронов повстанцев. Именно пули оказались самым большим дефицитом, и для их изготовления использовали все, что можно, иной раз и церковная утварь шла в дело, если состояла из легкоплавкого металла.

Найдя в библиотеке панского дома несколько брошюр с подробным описанием сельхозмашин и агрегатов, Петька смог наладить изготовление примитивных решеток. Они, конечно, были несовершенны, но дело свое делали, и восторгу комсомольцев и курсантов не было предела. Но испытать достойно их уже было невозможно – декабрь, зима, морозы, да и 19 декабря – Святой Николай был близко, а семья в Одессе, и соскучился он по своим девочкам неимоверно.

А тут машина попутная прям до Одессы подвернулась, ОРС за продуктами в город отрядил, и Петька, набрав всевозможных гостинцев и закупив неимоверное количество продовольствия на все деньги, что были, погрузился в кузов полуторки. Было холодно, поэтому ОРСовцы обрядили его в необъятный «сторожевой» овчинный тулуп, папаху и валенки такие огромные, что он их надел просто поверх своих сапог, а через четыре часа уже стучал в родные двери на Молдаванке.

Женька открыла и, взвизгнув, повисла на нем, а маленькая Нила подбежала, увидела огромного заиндевелого дядьку с мешками в снегу, ахнула и, развернувшись, с криком: – Бабушка, Святой Николай пришел, подарки принес, – побежала в глубь квартиры…

Когда все нацеловали друг друга, наохались и наобнимались, Женя накрыла на стол, поставила чайник и громко позвала всех. Петька вышел в новой рубахе, искусно расшитой красными орнаментами. Женька моментально сделала стойку и спросила: – А откуда такая красота, позвольте спросить вас, Петр Иванович? Я вам такой рубашки с собой не давала вроде.

Петька несколько самодовольно ответил:

– Да то мои ученицы, девчата с курсов Осоавиахима. В благодарность. Толковые, даже с размером-то угадали… Они так радовались, что их учиться допустили. Больше мужиков стараются. 50 из 50 выбивают, винтовку вдоль и поперек изучили, отвечали на зачете так, что аж от зубов отскакивало…

Вот зря он употребил это выражение про зубы – это была любимая поговорка Фердинандовны, его мамы, которая всю жизнь была в контрах с невесткой… Да и вообще еще большей ошибкой было все, что он сказал в этот раз за столом. Женька, заледенев лицом и взглядом еще на слове «девчата», процедила:

– А что они еще вам расшили, уважаемый Петр Иванович? Нижнюю рубаху, трусы? Кальсоны? Портяночки мережаные под дни недели?!

– Женечка, ну что ты? – испугался Петька. – Зачем так? Девчата от чистого сердца подарок сделали… – Он попытался сгладить ситуацию, но было поздно. Под немигающим взглядом Женьки Фира подхватила Нилочку и со словами: – Пойдем, деточка, я тебе сказку расскажу, – в секунду исчезла за дверью своей комнаты.

А Женька снова уставилась на Петьку. Все так же, не мигая, тяжелым угольно-черным взглядом. После такого сельские бабы слизывали детей и причитали, что сглазили.

Петька внезапно ощутил их дремучую народную правоту, потому что на секунду почувствовал себя дичью на мушке у охотника… Но только на секунду, а дальше где-то внутри снова заворочался «тевтонский рыцарь» – мамкин немецкий бронебойный характер. Он медленно, не отводя взгляда, поднялся из-за стола во весь свой немалый рост и так же, не мигая, вперился своими виноградно-зелеными глазами в переносицу Жени.

Игра в гляделки не могла продолжаться бесконечно, кто-то должен был уступить. Женька вильнула взглядом.

– Ну то-то… – тяжелым голосом тихо сказал Петька и продолжил шепотом, тяжело сопя и снова, как в детстве, покрываясь красными пятнами, но уж не от робости, а от негодования: – Не веришь, есть подозрения, есть претензии – говори прямо и сразу, не кричи, не скандаль, не на базаре! Я отвечу честно, без утайки.

– Ну что ты, что ты, Петенька, – почти беззвучно выдохнула Женя и примирительно улыбнулась: – Прости бабу, истосковалась, соскучилась неимоверно, чер-те что в голову лезет – ты ж меня письмами вообще не баловал. Одно письмо, и то из пяти слов, одно из которых имя. Ну не могу я ничего с собой поделать, люблю и ревную безумно тебя… И очень боюсь…

– Ладно, – Петька, пытаясь подавить улыбку триумфатора, чмокнул ее в кудри. – Давай ужинать, все ж таки мужик приехал с дальней командировки. Давай уже скорее ужин закончим… Прилечь хочется, – подмигнул он Женьке.

– Мама, Нилочка, идите за стол, скорее! – неожиданно громогласно прокричал он, разбудив половину соседей.

Дальше ужин протекал в мирной и очень теплой обстановке. Всем вручили подарки, счастливая Нилочка, объевшись заветных недоступно-прекрасных леденцовых петушков на палочке, заснула счастливая у Петьки на руках с оставшимся безголовым трофеем в обнимку.

Тут пришел после смены замурзанный Котька, и начались новые расспросы и рассказы. Периодически косясь на дверь их комнаты, куда улизнула Женя, Петька обстоятельно вещал о жизни в селе, перечислял все достоинства нынешней должности, рассказывал о местных ценах на продукты. Фира с Ксеней подробно обсудили, как распорядиться привезенными харчами, что, как и в чем будут хранить, что можно выменять. Разошлись уже за полночь.

А в это время в комнате на кровати, сцепив кулаки и раздувая ноздри, сидела Женька в одной спальной сорочке. Хорошо, что Петька задержался за столом – это была его победа нокаутом. Если раньше Женька осознавала всю свою женскую власть над тихим, родным и покладистым Петькой, то сегодня она чисто женским дремучим чутьем в каждом стежке этой проклятой вышиванки почуяла угрозу ее личному счастью. Муж далеко. Красивый, непьющий, на высокой должности, еще и так воркующий. Чем заканчиваются индивидуальные уроки стрельбы, она по себе прекрасно помнила. А она? А что она? У Петьки конкурентов больше нет – Борька погиб, Женька сейчас привязана к маленькому ребенку – ни работы, ни самостоятельности. Все на довольстве у кормильца. И новый, хозяйский, властный тон мужа ее абсолютно не устраивал.

– Осмелел на свежем воздухе? Наслушался коров дойных? Я тебе этот домострой вместе с сельской идиллией пообломаю! Вьются тут вокруг моего мужика какие-то шиксы немытые! – шипела она в подушку.

Женька знала, что шикса – это смягченный аналог русского мата, где из пяти букв только одна гласная. Падшая женщина. И даже не задумывалась о происхождении любимого Ривкиного ругательства, которое повторяло полдвора, потому что «шикса» – это не еврейка. А для иудея женщина не его веры – чужая, предвестница смерти рода. Секс с ней – потеря драгоценного семени не по назначению. И вообще «шикуц» – это мерзость. Но Женя-Шейна не знала о своей материнской линии ничего. Да и не особо интересовалась.

К Петькиному появлению в спальне она успела успокоиться. Потому что составила план военных действий.

Утром, за столом, после того, как был съеден завтрак, Женька ровным тоном, как об уже давно решенном, ответила Петьке, на его: – Девочки, я только до обеда! – А мы едем с тобой в твою Фрунзовку. – И добавила тут же: – Я уже и вещи начала собирать.

– Как????? Куда со мной? Там же жить негде! Готовить негде, я живу в библиотеке…

– Значит, пусть дают комнату! Специалистам, тем более семейным, положено, я узнавала. Или пусть скорее отремонтируют ту комнату, что ты рассказывал! Требуй! Сколько можно мыкаться по койкам и углам!

– Ну Женечка, ну подумай… Там же нет работы для тебя, там нет никаких развлечений, там волки воют по вечерам и бандиты еще не все перевелись в округе…

– Милый… – Женя расплылась в хищной улыбке, и Петя понял: процесс необратимый, она не отступит. – Милый, – пропела Женька медовым голосом, – как ты мне говорил, помнишь? Куда иголочка, туда ниточка, – и точно как тогда, в тринадцать лет, положила ему ладошку прямо на сердце – Не могу я больше в холодной постели спать.