Читать книгу День рождения Марины - Юлия Басова - Страница 4

Действующие лица:

Марина, бизнес-леди, только что пережившая развод, 40 лет

Ксюша, её дочь, 15 лет Вероника, писательница, 34 года

Лена, актриса, 39 лет

Татьяна Петровна, домработница, 50 лет

Эстелла, стилист-парикмахер, 45 лет

Света, светская дама, 30 лет

Тоня, художница, 29 лет

Альбина, театральный режиссёр, 41 год

Оля, владелица фармацевтической компании, 43 года

Сара, администратор на телевидении, 37 лет

Юна, популярная певица, экс-участница женского коллектива, 38 лет

Люда, композитор, 32 года

Жанна, содержанка, мечтающая стать певицей с помощью своего богатого «папика», 27 лет

Рита, беременная домохозяйка, жена друга бывшего мужа Марины, 38 лет

Гриша, бывший муж Марины, 40 лет

1

Лишь совсем недавно утихла вьюга, бушевавшая почти сутки, и нечаянно ясное февральское утро разлилось над элитным коттеджным посёлком, коих множество на нарядной карте современного Подмосковья.

Маринину новенькую иномарку номенклатурного чёрного окраса, забытую во дворе перед домом, за ночь занесло снегом по самую крышу. Её хозяйка здорово погуляла вчера на корпоративе у партнёров и, вернувшись после полуночи, поленилась загнать машину в гараж. Был бы муж у Марины, он бы точно загнал… Да что там! Он и въездные кованые ворота не оставил бы распахнутыми настежь, и снег с крыльца счистил бы. По крайней мере, ей хотелось так думать…

Однако мужа у неё теперь не было, к чему она всё никак не могла приспособиться.

Марина беспокойно спала на своей громадной королевской кровати одна, досматривая последний утренний сон. Ничего хорошего ей не снилось, однако видения явственно проступали на фоне серого унылого сумрака – странные, обманчивые и тошнотворно-липкие, словно подтаявший на солнце мармелад.

Сон стал нехотя отступать, и в голове завертелись, засуетились первые мысли и желания. Заспанная, она машинально пошарила рукой по соседней подушке, привычно ища родное, тёплое, близкое. К её разочарованию, вторая половина кровати, на которую, к слову, с лёгкостью сел бы небольшой вертолёт, была аккуратно застелена.

Марина резко открыла глаза. Ей уже не раз доводилось вот так же, как и сейчас, горько и болезненно пробуждаться от осознания своего одиночества. Во сне ненадолго забываешь обо всём, но утром, находя себя в пустой холодной кровати, ты снова и снова переживаешь эту беспощадную внутреннюю катастрофу.

Какое-то время она лежала неподвижно, безучастно упершись взглядом в потолок. Никаких эмоций, никаких надежд… Одна лишь хмурая апатия. Казалось бы, можно весь день так и проваляться в кровати, без еды и воды, не видя и не слыша ничего вокруг. А ведь сегодня её день рождения, и нужно поскорее приводить себя в порядок.

Мысленно готовясь к подъёму, она услышала, как на прикроватной тумбочке ожил телефон.

Всё ещё лёжа, Марина потянулась за ним рукой и, мельком взглянув на экран, хрипловатым спросонья голосом произнесла: – Да. Привет, мам! Выслушав без особой радости многословную поздравительную тираду, звучащую на том конце провода, она сдержанно ответила:

– Спасибо. Спасибо. Ага… И тёте Наташе спасибо. Это она пусть тебя с моим сорокалетием поздравляет, а не меня. Меня чего поздравлять? Всё, пятый десяток разменяла. Да нет, мам. Шучу. Всё хорошо. Да. И с настроением тоже. Не волнуйся только. Да, и Ксюша в порядке. Дома. Каждую последнюю пятницу месяца они самостоятельно учатся. Да, новый метод. Мам, ну не маленькая она уже давно, в пятнадцать-то лет! Зачем мне её в школу за ручку водить? Сама ходит, не развалилась пока.

Марина не понимала, почему, но именно сегодня разговор с матерью не вызывал у неё никаких эмоций, кроме глухого раздражения. Вот бесит – и всё тут!

Она рывком села на кровати и, прищурившись, посмотрела в одно из окон своей огромной спальни, за которым потихоньку занимался погожий зимний денёк. Сразу вспомнился «сукин сын» Пушкин с его «морозом, солнцем и прелестным другом». Вот он-то, поди, жену не бросал одну с детишками. Нормальный мужик был. Правда, умер как-то глупо… И рано. А её, Маринин, бывший жив – живее всех живых. Вон – ребёночка ждут со своей Соней… А ей, Марине, даже краткосрочным романчиком не похвастаться.

– Да, мам, приедут гости вечером. Да, знаю, что все не празднуют. Ну, а я праздную. Могу я хоть как-то выделиться, в конце концов? – последнюю фразу она проговорила дрожащим от беспомощной злости голосом. Дальше скрывать свою досаду у неё не получалось.

К счастью, мудрая и деликатная мама умело сделала вид, будто ничего не происходит. «Чтобы не нарушать атмосфЭры», – всегда снисходительно поясняла она, если её, бывало, хвалили за неконфликтность и толерантность. С ней и правда совершенно невозможно было поссориться, если она сама того не хотела. Впрочем, если бы Маринин папочка не был таким самодуром, постоянно изобретающим всё новые и новые способы устроить домашнюю склоку буквально на пустом месте, глядишь, и не прослыла бы мамуля таким уж «гением такта», как её окрестили подруги.… О, как прекрасно натренировал папуля свою верную подругу жизни с сорокапятилетним стажем держать удар и делать хорошую мину при плохой игре!

Мама принялась рассказывать бородатую, но «очень забавную» историю про Маринин первый день рождения и даже рассмеялась в голос, развеселила сама себя давними приятными воспоминаниями. Дочь почти не слышала её, лишь изредка отвечая «да» или «нет».

По правде говоря, Маринины мысли были заняты невидимыми глазу птицами, которые резвились и чирикали под гигантским эркерным окном в противоположном конце комнаты, которое она всегда занавешивала на ночь. И откуда они здесь взялись этим студёным февральским утром? Разве не упорхнули на юга? Снегири если только… Да, точно, снегири. Как раз в этом углу участка у Марины росла раскидистая рябинка. Наверняка прилетели полакомиться сочной ярко-красной ягодой.

Марина поспешно стряхнула с себя сонное оцепенение и поставила ноги на пушистый прикроватный коврик. Затем, всё ещё рассеянно слушая маму, набросила на себя шёлковый домашний халат цвета тёмной оливы с благородным пепельным оттенком (тон в тон совпадающим со стенами спальни) и подошла к зашторенному окну, откуда доносились оживлённые и суетливые птичьи диалоги. Она дёрнула в разные стороны тяжёлые глухие портьеры и… Никого не увидела. Ни единой птичьей души. Вокруг, сияя и переливаясь на утреннем солнце, лишь белели пушистые сугробы, словно вылепленные из сахарной ваты.

На душе внезапно стало радостно и празднично, словно в далёком детстве.

«Ну, зачем я так с мамой? – рассердилась Марина сама на себя. – В конце концов, она единственный человек, кому можно безусловно доверять».

– Пока, мамулечка, – пожалуй, чересчур ласково попрощалась она, всё же исхитрившись в самый последний момент взять себя в руки. – Что? Нет, Гриша пока не поздравлял. Хотя и не позвонит он, наверное. С чего это вдруг ему бывшую жену поздравлять? Развелись – значит развелись. Нет. Нет. Ты не волнуйся, очень тебя прошу, моя дорогая. Всё. Пока. Пока!

Марина с облегчением положила телефон в карман халата. «Надо было сказать матери «целую», ей наверняка этого хотелось», – запоздало спохватилась она, натренированным движением накидывая шёлковое тёмно-коричневое покрывало на разобранную половину кровати.

2

Очутившись в роскошной ванной комнате с баснословно дорогими хрустальными умывальниками, мраморными полами и позолоченными кранами, она начала с придирчивым интересом рассматривать своё лицо в увеличивающем зеркале. С этого жизненно важного процесса начиналось каждое её утро. Сейчас Маринино внимание привлекло крохотное красноватое пятнышко на щеке, и она, включив дополнительное освещение, долго и сосредоточенно исследовала предмет. Затем наморщила лоб, вытянула губы, немного кривляясь; провела пальцем под глазом, натягивая кожу и как бы разглаживая морщинки. Потом грустно вздохнула, снимая халат и вешая его на крючок, и открыла прозрачную дверь душевой кабины.

Марина любила принимать душ по утрам. Именно душ, а не ванну. Он будоражил, тонизировал, настраивал на трудный день. А ванна – это для неженок, которым приносят кофе в постель их мужья.

Гриша никогда не приносил ей кофе, тем более – в постель. Однако раньше они любили принимать ванну вместе. Брали с собой не шампанское, как это часто практикуют в слащавых мелодрамах, а бутылочное светлое пиво. Оно приятно пенилось на губах, стекало солоноватыми струйками по шее и подбородку, пока не окунёшься с головой и не смоешь его ароматной мыльной водой. Гриша любил целовать её подбородок, а особенно – «пивной подбородок», как он сам его называл, шутя. Впрочем, это было давно и не здесь. Этот дом она ремонтировала и обставляла практически самостоятельно, как раз в тот момент, когда у них с мужем наступил ощутимый разлад в отношениях. Нет, разумеется, Марина сделала специально для него отдельный кабинет с хорошей акустикой и толстыми стенами, чтобы он, классический пианист с мировым именем, мог репетировать на своём инструменте в любое время дня и ночи. Правда, в глубине души она уже тогда понимала: Грише в этом доме места нет.

Упругие струйки тёплой воды стекали по обнажённому телу, ласкали его… Ах, хорошо! Давно никто не прикасался к этому самому телу. Она уже и не помнила, когда ЭТО с ней случалось в последний раз. Впрочем, нет, как же… Ведь был у неё парнишка – танцор вроде, или актёр из сериала. Она и не помнила толком. Даже имени его не помнила. Столкнулись в ночном клубе, вместе покружили по прокуренному танцполу в пьяной разнузданной ламбаде, а потом поехали к нему, в неухоженную убогую однушку в Кузьминках. Марине тогда было так плохо, что хоть волком вой, а у него – молодое тело, крепкие плечи, всё остальное тоже в порядке. Только легче ей так и не стало. Наверное, потому что её не любили. Хотя, если уж честно, как полюбишь человека за несколько часов?

Продолжать знакомство она не захотела, да и юноша не горел желанием. Расстались наутро по взаимному согласию и без малейшего сожаления.

Она вытерлась, затем намотала полотенце на влажные волосы, соорудив высокий тюрбан. Достала из углового шкафчика крем для тела, открыла крышку и с наслаждением понюхала – аромат персика всегда поднимал ей настроение. Очень медитативное занятие – втирать в разгорячённую после душа кожу благоухающую субстанцию и ни о чём не думать. Впрочем, через несколько минут блаженства раскатистая телефонная трель вывела её из состояния полузабытья.

Марина мигом очнулась и кинулась к халату, выуживая из глубокого кармана мобильник. Может, всё-таки Гриша решил позвонить? Маловероятно, но вдруг? Она взглянула на экран и помрачнела: нет, не он!

– Да, день добрый, – официальным тоном проговорила она в трубку. – Нет, проект будет представлен не раньше конца следующей недели. Да. Спасибо. Нет, ничего. Да, свяжитесь с моим секретарём, Ольгой. Она вам всё скажет. Да. Всего доброго!

Закончив разговор, она аккуратно положила телефон на мраморную столешницу и снова принялась рассматривать себя в зеркале. К горлу подкатил приступ неприязни к себе: «Старая кошёлка. Всё у тебя уже закончилось. И не жди ничего больше в этой жизни, на надейся зря – сорокет стукнул».

Она нахмурилась, снова придирчиво осмотрела своё лицо и, ущипнув себя за кожицу под глазом, набрала номер косметолога:

– Алло, здравствуйте. Я… Можно записаться к Ирине Михайловне на пятницу в вечернее время? Да. На ботокс. Да. Князева Марина, да, есть у вас в базе, уже посещала этого доктора. На 19.00? Хорошо. Спасибо.

Накинув халат на благоухающее после утренних процедур тело, Марина поспешила вниз, на кухню – надо было успеть позавтракать. Совсем скоро придёт домработница Татьяна Петровна и начнёт шумно готовиться к предстоящему сбору гостей. Займёт всю кухню, станет грохотать своими плошками-поварёшками и беспрестанно тараторить. Марина не любила завтракать при свидетелях. Ей нравилось начинать свой день именно на кухне, в полном одиночестве, уставившись рассеянным взглядом в телевизор. В это время мозг ещё не проснулся. Ему нужны время, хаотично чередующиеся картинки на экране и кофе…

Ах, как же Марина любила кофе! Она делала его в громадной кофемашине, которую Гриша подарил ей пару лет назад, ещё на московской квартире. Когда он сказал Марине, что подал на развод, ей захотелось швырнуть эту бандуру прямо ему в лицо, но она пожалела и не стала – уж очень славный кофе получался!

3

В холодильнике громоздилась целая гора продуктов. Собирали их ко дню рождения в несколько приёмов: сначала, неделю назад, Марина ездила в супермаркет и, постоянно сверяясь со списком, который они составляли с Татьяной Петровной накануне, купила основную часть: яйца, замороженные креветки и мидии, консервированные оливки, сыр и множество разных других нужных продуктов. А вчера Марина поехала в магазин снова, чтобы докупить быстро портящиеся вкусности вроде сметаны, мясной нарезки, свежевыловленной рыбы, хлеба. За фруктами, овощами для салата и парным мясом она даже специально моталась на фермерский рынок.

Вдобавок ко всему сегодня Маринина домработница привезёт домашней колбасы, заказанной в родной деревне под Костромой и доставленной утренним поездом специально для праздничного стола. Марина не совсем понимала, зачем ей нужна эта «трудная» колбаса, которую нужно встречать на вокзале спозаранку. Однако спорить с Татьяной Петровной не решилась. К тому же семьсот рублей – разве деньги?

Марина долго стояла перед распахнутым холодильником, безучастно глядя на еду. Затем нехотя потянулась за своим обычным утренним набором – йогуртом и яйцами. Вскипятила воду, залила её в прозрачный заварной чайник, насыпала туда сухую заварку. Странно, но кофе сегодня не хотелось.

Она разбила ножом и бросила на дно раскалённой сковородки пару яиц. На кухонной столешнице, радужно переливающейся в утреннем свете, лежал молчаливый телефон.

Готовя нехитрый завтрак, Марина даже пыталась что-то напевать себе под нос. Ей казалось, что все счастливые люди с утра поют. Однако сама же оборвала песню на первом куплете – не то настроение.

Звонок. Наконец-то! Марина радостно кинулась отвечать, напрочь позабыв о яичнице, которую выкладывала из сковороды на тарелку. Та с чавканьем шлёпнулась обратно на шипящую тефлоновую поверхность. Номер был незнакомый – не Гриша точно. – Алло, – настороженно отозвалась Марина. – Кто это? Нет. Мне не нужен пылесос. Нет, спасибо, нет.

От разом накатившего разочарования она вдруг не на шутку завелась и, набрав в лёгкие побольше воздуха, заорала в трубку:

– И вообще: убедительно прошу убрать мой телефон из вашей долбаной базы! Нет! Я же вам русским языком неоднократно говорила: не нужен мне ваш пылесос! Слушайте, ну что вы за люди такие? Звоните по сто раз на дню, работать мешаете. Да я на вас в суд подам!

Спустив пар и почувствовав заметное облегчение, она перевела дух и уже гораздо спокойнее закончила: – Всего доброго! Уф… Наконец-то можно было спокойно поесть. Марина хотела вернуться к плите, но снова раздался телефонный звонок.

На том конце провода – снова не Гриша, а подруга. Разумеется, надо было ответить.

– Привет! Что? Нееет, Лен, ну что за бред? Да не могла твоя Ариэлла пуговицу съесть! Да? А няня куда смотрела? Да нет, не паникуй заранее. Подожди… Не надо никого увольнять, всё нормально будет. Лен, хватить голосить! Ну, подумаешь – съела пуговицу! Большая была пуговица? Да успокойся ты! Не надо «скорую». Всё естественным образом выйдет. Пусть няня твоя завтра в памперсе покопается – и найдёте вы эту пуговицу. Лен, хватить реветь, а? Ты мне лучше скажи… Так, успокойся, Лен….

Из трубки послышались громкие отчаянные крики, и Марина оторвала её от уха, пару секунд выжидая. Наконец, когда на том конце провода утихла буря, она с опаской приложила трубку обратно и вкрадчиво поинтересовалась:

– Лен, ты там в порядке? Что? Няню ударила? Чем? Кулаком? Лежит? Она хоть дышит, Лен? Лен…

Трубка щёлкнула и замолчала. Марина пожала плечами и, вернувшись к своей яичнице, обнаружила её безнадёжно подгоревшей. С брезгливым отвращением она соскребла чёрные ошмётки неудавшегося завтрака в помойку и бросила грязную сковороду в раковину. Достала чистую, снова налила туда масло и поставила на конфорку. Какое-то время она стояла неподвижно, придирчиво рассматривая свой маникюр и вытягивая вперёд пальцы. Тихонько зашипело масло, и Марина снова разбила два яйца, внимательно наблюдая за процессом жарки. Теперь-то она ни на секунду не отойдёт от яичницы и точно не упустит момент!

В который раз за сегодняшнее утро зазвонил телефон. На дисплее снова высветился Ленин номер.

Какое-то время из трубки не доносилось ничего, кроме нечленораздельных выкриков. Марина терпеливо ждала, а затем аккуратно поинтересовалась: – Нашлась пуговица в итоге или нет? Вместо ответа послышались бурные восторженные возгласы, всхлипывания и завывания.

– Ну и хорошо, что нашлась, – рассудительно заметила Марина. – И чего ты ревёшь теперь, Лен? От счастья ревёшь? Успокойся, а? Чего как маленькая, ну в самом деле? Ты там пьяная, что ли? Погоди, ты что, ко мне пьяная завалишься? Девочки от тебя будут не в восторге. Ах, по херу тебе? А мне нет, знаешь ли… В кои-то веки я решила устроить девичник в свой день рождения, людей хороших позвала, а ты… Так, не реви! И кончай там жрать водку! Всё, Лен, жду тебя сегодня. Надеюсь, ты к тому времени придёшь в себя. Да, спасибо за поздравления. Ладно, давай уже при встрече? Чего? Няня всё ещё лежит? Дай ей нашатырь. Нет у тебя? Ну, тогда водой на неё побрызгай. Это как же тебя угораздило так её приложить? Ох, Лен… Ты думаешь хоть иногда, что делаешь?

Поскольку вместо ответа из трубки вновь послышались громкие крики, ругань и детский плач, Марина решила, что разговор закончен, и отключилась. Яичница на плите снова безнадёжно подгорела. Тихонько чертыхнувшись, она опять соскребла угольки в помойку.

4

Потеряв всякий аппетит, Марина вернулась в спальню и уселась во вращающееся кресло перед трюмо. Задумчиво сняла тюрбан и посмотрела на свою растрёпанную волнистую шевелюру, всё ещё влажную после мытья. Включила фен и стала сушить волосы, помогая себе расчёской. Впрочем, всё это было напрасно – непослушные пряди встали дыбом, никак не соглашаясь подружиться в элегантной укладке, которую она задумала ещё с вечера.

«А может, перемыть волосы и уложить их заново?» – флегматично размышляла она, не двигаясь с места. Разгорячённый фен яростно гудел у неё на коленях, но она не слышала, погрузившись в новую фазу сумрачного оцепенения. Минут через пять, очнувшись, Марина всё же проверила телефон – вдруг из-за шума пропустила звонок или сообщение? Однако новых уведомлений не добавилось, и она разочарованно отложила трубку в сторону.

Голову перемывать было неохота. К тому же скоро начнут собираться гости. Она специально не назначила определённое время, чтобы не приехали все сразу – будет трудно пообщаться с каждым по отдельности. Пусть одни придут, потом – другие. Так мороки меньше.

Пытаясь спасти неудачную укладку (надо было стилиста выписать на сегодня, что ли…), она взяла лак для волос и стала распылять на растрёпанные пряди, приглаживая их ладонью. Впрочем, ситуацию это не улучшило. Тут могли помочь либо головной убор, либо эффектное украшение для волос.

Она выдвинула массивный деревянный ящик трюмо и выудила оттуда диадему с разноцветными камнями. Надела на голову, скептически разглядывая своё отражение, и сразу же сняла. Как-то по-идиотски вычурно смотрелась эта блестяшка на её сорокалетней голове. Диадемы – это ведь для невинных юных принцесс, а не для умудрённых опытом циничных бизнес-вумен. И зачем она только покупала эту безделушку? Да ещё и денег отдала уйму.

Марина недовольно нахмурилась и принялась терзать шарф из яркой атласной ткани, пытаясь завязать его на голове затейливым бантом. Дело сразу не пошло – ну не умела она обращаться с такими вещами! Попытавшись приладить украшение и так, и эдак, она стянула его с головы и признала, наконец, что причёска не вышла. Ну и подумаешь! Сегодня ведь ожидается сугубо женская компания, можно и не стараться особо. Надо только выбрать наряд поинтереснее – тогда никто не обратит внимания на её волосы.

Тут нужно отметить, что вышеупомянутая женская компания должна была состоять из малознакомых и абсолютно новых для Марины людей. Точнее, лишь две гостьи сегодня могли бы смело называться её подругами – Оля, которую хозяйка дома знала ещё со студенческой молодости, и Лена – та самая беспокойная соседка, которая названивала буквально полчаса назад.

С остальными приглашёнными дамами Марина периодически сталкивалась на разных богемных вечеринках и мероприятиях и даже фривольно целовалась с ними в щечку при встрече, что давало основания считать их вполне себе близкими приятельницами. Будучи в браке с Гришей, которого частенько приглашали на разного рода светские рауты, она неотступно сопровождала его и сделалась вполне узнаваемой персоной в артистической среде. Вокруг неё пёстрой толпой клубились артисты, музыканты, певцы, писатели, художники и прочие нетривиальные творческие личности. Муж всегда был открыт для общения, но его друзья оставались его друзьями, а вовсе не её, Мариниными.

И вот, когда у неё появилась потребность восполнить зияющую пустоту в сердце новыми людьми, она решила перевести эфемерные приятельские отношения на другой, фундаментальный уровень. Говоря другими словами – завести пару-тройку настоящих близких подруг. Итак, платье… В Маринином шкафу-купе огромного, почти исполинского размера висело множество одежды разной длины, фасонов и расцветок. Она потянула за подол и легко стащила с гладкой деревянной вешалки шёлковое коричневое платье и снова услышала звонок. Вздрогнув, она привычно кинулась к телефону.

Ну когда же, наконец, прекратится это нервное, мучительное ожидание того самого, единственного звонка?

Взглянув на дисплей, она помрачнела и, откашлявшись, преувеличенно бодро заговорила в трубку:

– Да. Да, Владимир Сергеевич, утро доброе! Да-да, спасибо! Спасибо. Да, дата круглая. Нет, не отмечаю. Так нельзя же, сорок лет… Да, только в узком семейном кругу. Да. Спасибо и вашему коллективу за поздравления, я очень ценю… Ага, да. Проектная декларация у них уже готова, да. Я поручила Денису проверить все документы, на следующей неделе подаёмся. Да. Ну, месяц-два, не больше уйдёт. Конечно, мы всё сделаем, всё соберём, всё успеем, не переживайте. Да. Ну хорошо. В понедельник всё и обсудим на встрече. Ещё раз спасибо за поздравления, Владимир Сергеевич! Передавайте привет Элеоноре Яковлевне.

Отсоединившись, Марина какое-то время стояла, уставившись в одну точку. Затем опомнилась и начала доставать из шкафа свои самые нарядные платья, бросая их на застеленную кровать.

Надо включить музыку! Она всегда помогала правильно настроиться. Марина потянулась за пультом от музыкального центра, и в комнате зазвучала знойная латиноамериканская песня «про амор».

Первое платье было несуразно коротким, с пришитой к подолу серебристой бахромой и аляповатыми каменьями на рукавах. Ей почему-то сразу вспомнился фильм «Кабаре», хотя на Лайзе Минелли определённо красовались более элегантные наряды. И к чему здесь этот непропорционально громоздкий цветок на груди? Марина стала вспоминать, откуда у неё в шкафу оказалась эта безвкусица. Точно! Она получила сей шедевр в дар от приятельницы-дизайнера. Если, конечно, так можно назвать эту энергичную самоучку и девушку олигарха в одном лице – Эллу Кутузову. Сейчас ведь все, кому заняться нечем, – дизайнеры. Куда ни плюнь – всюду снуют эти недопрофессионалы, шьющие некачественное и малопривлекательное барахло. Бракоделы чёртовы! Марина даже фыркнула от неприязненного раздражения: ну не терпела она дилетантов – ни в искусстве, ни в бизнесе! Специального образования у них нет, вкуса – ноль, самомнение – аховое, планы – наполеоновские. Зато бабла – вагон. Вот они и участвуют в Неделях высокой моды в Манеже и Гостином дворе, выступают по телику и с самым умным видом вещают о современных тенденциях в модной индустрии. А нету в России никакой нормальной моды – нет!

В общем, творчество приятельницы никогда ей не импонировало, но Марина всегда деликатно молчала, смиренно принимая всё новые и новые дизайнерские дары, чтобы потом небрежно зашвырнуть их на самую дальнюю полку шкафа.

И чего это она сейчас выудила на свет сию несусветную пошлость?

Брезгливо поморщившись, она сняла «шедевр» и, не глядя, зашвырнула обратно в шкаф – надо будет при случае избавиться от этого хлама…

В другом платье – длинном, в пол, с закрытыми руками и белым отложным воротничком – Марина стала похожа на монашку. Может, это и символично, учитывая её долговременное воздержание от утех плотских, но опять не то.

Ещё одно платье, целиком расшитое пайетками, влажно отсвечивало у неё в руках голубовато-синими бликами. Марина долго смотрела на него, но так и не решилась примерить – ей вдруг показалось, что в нём она будет смахивать на разбитную путану из ночного бара. Странно… Вроде куплено в дорогом бутике и обошлось ей в целое состояние…

Наконец, ей попалось шёлковое платье золотисто-бежевого оттенка с рукавами до середины плеча, и она, глядя в зеркало, впервые за долгое время понравилась сама себе.

«Женщина должна быть любима. И даже если в данный момент никто не любит эту самую женщину, у неё есть она сама, и этого не отнять!» – вспомнились слова матери, которая всеми силами старалась поддержать дочь после болезненного развода. Марина начала пристально разглядывать собственное отражение, стараясь отыскать те черты, за которые можно было бы полюбить саму себя.

Невысокая, довольно статная, белокожая, со строгим, слегка продолговатым лицом, увенчанным благородным греческим профилем, – Марина никогда не была красавицей, но обаяние-то никуда не денешь. Раньше ей часто говорили, что она похожа на Эдит Пиаф – те же тонко выщипанные брови, тот же выразительный взгляд, и волосы – волнистые, густые, с благородным каштановым отливом…

В общем, всё не так уж и плохо, жить можно. И любить… Только вот вопрос: полюбит ли её кто-нибудь теперь, и сможет ли она любить сама после всего того, что было?

Переодевшись в удобную домашнюю одежду, она поспешила обратно на кухню.

Там уже вовсю хлопотала её помощница по хозяйству – грузная женщина лет пятидесяти – Татьяна Петровна. Она самозабвенно намывала свежие овощи для салата в глубокой раковине из чёрного в белую крапинку композитного гранита.

– Доброе утро! – громко поприветствовала Марина её покатую дородную спину, обтянутую белой трикотажной кофточкой.

– Ох, – испугалась домработница и от неожиданности выпустила из рук металлический дуршлаг, который с грохотом обрушился в мойку. – Мариночка, это вы! Так тихо зашли…

Повернувшись к хозяйке, она потупилась. Марина остолбенела: на полном добродушном лице домработницы буквально не осталось живого места от синяков и кровоподтёков. Под левым слегка прищуренным глазом красовался здоровенный фингал. Некоторые раны были густо замазаны зелёнкой.

– Татьяна Петровна! – опешила Марина. – Это… Как?.. Это… что с вами такое?

Та выудила из кармана передника носовой платок и шумно, с чувством, высморкалась.

– Да вы, Мариночка, не обращайте внимания, – всё ещё не глядя на хозяйку, смущённо заговорила она, – это сын на днях пьяный пришёл и избил мне всё лицо кулаками. А кулаки у него огромные… Вон, у меня и глаз один не видит ничего…

– Как же это он? Родную мать… – оторопело пробормотала Марина, вспоминая недавний разговор с собственной родительницей и строго наказывая себе впредь быть с ней помягче.

– Это хорошо, у меня два выходных было, а то как бы я вам раньше показалась – с разбитым лицом да с шишками? Сейчас у меня ещё заживать начало, не так страшно выглядит… Вы бы подумали…

– Да какая разница, что бы я подумала? – с досадой отмахнулась Марина. – Вы в больнице были?

– Была, а то как же! В районной моей, – закивала домработница. – Обследование мне сделали, но лежать там – мест не было. Да и не люблю я больницы. Мне на работе веселее.

– Что же вы ему сказали, что он на вас с таким озверением набросился? – недоумённо расспрашивала Марина.

– Да ничего, пьяный он был, – поджала губы собеседница. – За что пьяные избивают людей? Да ни за что. Пьяный. Это хорошо, люди внизу стояли, стали за меня вступаться, «скорую» вызвали и полицию, он и убежал. – А сейчас он где? – В Кострому уехал, домой. И я сказала, чтобы не приезжал больше.

Марина внутренне негодовала – вот и расти их, детей этих! Его, лба тридцатилетнего, мать к себе в Москву забрала, в съёмную квартиру на окраине Красногорска, за которую сама же и платила. А этот бездарь спал до обеда да с гопотой соседской путался время от времени, за что его частенько заметали в местное отделение полиции. Марина была хорошо осведомлена об их жизни, вдоволь наслушавшись печальных рассказов Татьяны Петровны, которая то и дело одалживала у неё денег на мелкие взятки правоохранительным органам. Выйдя из очередной короткой отсидки в «обезьяннике», этот здоровенный лоботряс требовал у матери «пятихатку» на пиво и возвращался к привычному занятию – лузгать семечки и базарить с «братвой».

– Ой! – опомнилась домработница, всплеснув руками. – Мариночка, с днём рождения! Счастья вам и любви!

На её широком, причудливо-разноцветном от побоев лице блестели частые капли пота, полные губы с запёкшейся в уголках кровью растянулись в добродушной улыбке.

– Спасибо, спасибо, Татьяна Петровна, – сдержанно поблагодарила Марина. – Вы работать-то сможете или тяжело вам? Она с сомнением покосилась на помощницу. – Обижаете, Мариночка! – испуганно заголосила та. – Мне сейчас домой нельзя. Плохо мне там, одиноко. К тому же день-то какой сегодня! Как же вы без меня?

– Да? Ну, что ж, если хотите, то работайте, – развела руками Марина. – Как там у нас приготовления?

– Ну а что тут приготавливать-то? «Цезарь» ваш модный за пять минут делается, не то что наш русский оливье… Вот взяли бы да нарезали мы с вами тазик-то, а?

– Не надо оливье, Татьяна Петровна, – поморщилась Марина. – Сейчас никто уже его не ест, слишком калорийно. – Ох, уж и калорийно… Можно иногда-то… Тем более – повод какой! – простодушно возразила домработница, мигом позабыв о всех своих невзгодах.

– Скоро у меня такие дамы соберутся, у которых каждый день – повод. Они так и порхают с одной вечеринки на другую. Сегодня у них презентация, завтра – званый ужин, послезавтра – бал на какой-нибудь дурацкой Французской Ривьере. И если бы они каждый раз ваше оливье жрали, то уже ни в какую дверь бы не пролазили. Так что им нужно что-то лёгкое, диетическое. Татьяна Петровна разочарованно пожала плечами: – Ну, диетическое так диетическое… Я что? Что скажете, то и приготовлю. А паэлья ваша эта модная…

– Паэлья – это не модно, это вкусно, – Марина назидательно подняла вверх указательный палец. – И что вам в ней не нравится?

– Да всё мне нравится, только мясо-то там где? – не сдавалась Татьяна Петровна.

– Зачем мясо? Там морепродукты. Креветки, гребешки, кальмары…

– Вот именно, что морепродукты! А закусывать алкоголь вы чем будете? Люди, они ведь, когда пьют, им же поплотнее нужно питаться, а у вас – кальмары одни…

– Сыры будут, они жирные, – держась из последних сил, чтобы не вспылить, сообщила Марина. – Моцареллу я буйволовую нашла в одном супермаркете наконец-то… Думаю, мои гости оценят её по достоинству.

Домработница в искреннем удивлении вскинула брови, почти скрытые от глаз толстым слоем зелёнки: – Ох, уже и буйволов доят! – Татьяна Петровна! Ну, не буйволов, конечно, а буйволиц. Сыр у них получается особенный, с нежным вкусом. В общем, я там ещё пару салатов купила готовых, вы ближе к делу их на блюда выложите и начинайте сервировать стол, хорошо?

– Хорошо, хорошо, – проворчала помощница. – Только я вашу эту паэлью всё никак в толк не возьму. Уж больно там много всего понамешано. Вы не подумайте, я всё – как в рецепте, всё по книжке вашей… Только зачем же креветки в панцире-то кидать? Неудобно гостям будет… Может, почистить?

– Нет уж! Делайте всё точно, как в рецепте! – испугалась Марина. – Его тоже, знаете ли, не дураки писали. А для очисток креветочных каждой гостье поставьте отдельную тарелку.

Домработница удручённо цокнула языком, покачала головой и вернулась к раковине, где громоздилась разноцветная горка овощей.

Марина задумчиво переместилась в гостиную, плюхнулась на диван и включила телевизор. По кабельному показывали голливудский фильм «Анна Каренина». На экране в элегантном поцелуе затрепетали Анна и Вронский. «Странно, что с утра такие откровенные картины показывают», – пронеслось в голове у Марины, и она самозабвенно погрузилась в созерцание киношедевра.

Вскоре послышались стремительные лёгкие шаги, и в комнату буквально ворвалась дочь Марины, Ксюша. Тоненькая и длинноногая, словно оленёнок, с серьёзными серыми глазами и слегка оттопыренными аккуратными ушками, она чем-то неуловимо напомнила ей Гришу. Маринино сердце на секунду болезненно сжалось. Не в силах сдерживать так некстати нахлынувшие чувства, она отвернулась, вперив глаза в спасительный телевизор.

Ксюша подбежала к матери, шлёпнулась рядом на диван и чмокнула её в щёку. – С днём рожденья, мамуля! Получив в ответ сухое и отрывистое «спасибо», она с насмешливым пренебрежением несколько мгновений смотрела на экран. Затем, громко зевнув, поинтересовалась: – Ну, и что это за шняга? – Это не шняга, – холодно возразила Марина, не отрываясь от своего занятия, – а хороший фильм. По гениальной книге, между прочим, снят, если ты не в курсе. – Да в курсе я! Нас этой Карениной второй год мучают. – И чего? – Да не цепляет что-то, мам… – А что тебя цепляет, скажи-ка на милость? – мигом взвилась Марина, свирепо уставившись на дочь. – Человек-паук? Или эта, как её? Бритни Спирс?

– Мам, ну какая Бритни Спирс? Она уже давно не тренд. Лично мне нравится Майли Сайрус, она голая выступала прямо посреди Центрального Парка в Нью-Йорке. Крутая!

– И что здесь крутого? А? Что стыда у человека нет? Что не уважает никого – ни себя, ни окружающих? Что плевать на всех хотела? – продолжала кипятиться Марина.

– Так в этом-то и фишка, когда тебе плевать на всех! – убеждённо воскликнула Ксюша. – Тебя любят, а тебе плевать. Тебя ненавидят – ты опять плевать хотела. Подумаешь! Пусть сами идут куда подальше! Делаешь, что хочешь, общаешься, с кем хочешь, – и тебе хо-ро-шо! – последнее слово она протянула с заметным удовольствием. – Вот так, мамуля…

– Ксюша, а вот меня по-другому воспитывали, – неожиданно спокойно заговорила Марина. – Меня учили думать о близких людях, беречь их, не огорчать. Разве тебе не хочется, чтобы твои дети так же к тебе относились?

– Ко мне? Дети? – Ксюша засмеялась, и этот смех показался Марине злым, колким, уничижающим. – Мамуль, да я пока как-то не планировала. Мне сначала пожить хочется для себя, потусить с друзьями, попутешествовать. Ну, как ты живёшь, так и я хочу. Чтобы независимой побыть.

– Секундочку! – уязвлённо перебила её Марина. – Я вообще-то не бездетная вертихвостка, у меня ты есть. И мне всегда приходится думать прежде всего о тебе, а потом уже о том, чего я хочу!

– Ага, а как ты два года назад в Париж умотала, когда у меня температура была 40, не помнишь? Оставила меня на бабулю, а сама свалила…

– Ксюша, что за слова? Ты, ты… где этого нахваталась? Жуть какая! – Марина даже начала заикаться от благородного возмущения. Подобное чувство охватывает каждого, кто совершенно искренне считает себя правым, но в глубине души, где-то очень-очень глубоко, прекрасно осознаёт истинное положение вещей…

– Да, пока ты по парижам каталась да за отцом следила, мне реально пришлось выживать! С нашей бабулей не забалуешь – яйцо всмятку на завтрак, и спать нужно ложиться в девять вечера, – безжалостно выпалила дочь.

Ксюша говорила чистую правду. Гриша, как и любой другой востребованный артист, постоянно мотался по гастролям, и ревнивая Марина то и дело подозревала его в изменах. Именно поэтому частенько, забросив маленькую дочку к матери, спешно покупала билет и являлась пред Гришиными изумлёнными очами, раздражённая и заранее обиженная, в каком бы городе он ни находился. И это ещё хорошо, что дальше Калифорнии его не заносило, иначе Марина, не раздумывая ни секунды, помчалась бы за ним и на Северный полюс.

– Так! Ксения! Опомнись! Ты городишь что-то несусветное! Я уже вообще не пойму, о чём это мы. И, кстати, когда это тебе выживать приходилось? Ты в курсе, что многие дети в твоём возрасте уже работать начинают, а ты – как сыр в масле… Делаешь, что хочешь. В гимназию элитную ходишь. Знаешь, сколько стоит твоё обучение? – изо всех сил пыталась усовестить неблагодарное чадо Марина.

– Да знаю, знаю, – презрительно усмехнулась дочь, – не нагнетай. Я бы и в обычную школу походила, не вопрос. Только тебе самой на фиг не нужно меня возить за тридевять земель, вставать рано… А так гимназия находится на территории посёлка, я туда сама топаю, а ты спишь, сколько хочешь… Золотой тебе достался ребёнок!

– Да, по посёлку два шага ступить – это героизм! Определённо! – язвительно воскликнула Марина.

– Учиться в этой дурацкой гимназии – вот героизм! Достали они все. – Кто? – Да учителя эти. Мои знакомые ребята из соседней деревни говорят, что у них в школе вообще всё по-другому.

– По-другому? Это как? – с насмешливым интересом осведомилась Марина, но, услышав сигнал о входящем сообщении, не стала дожидаться ответа дочери и углубилась в телефон.

Прочитав текст, она даже не попыталась скрыть горькое разочарование. – Кто пишет? – без особого интереса спросила Ксюша. – Да рассылка рекламная. Приглашают в очередной новый ресторан, – упавшим голосом ответила Марина и вышла из комнаты, напрочь потеряв интерес к диалогу с Ксюшей. Та несколько мгновений смотрела ей вслед, потом – на экран телевизора и вскоре убежала наверх, в свою комнату.

В это время на кухне домработница ожесточённо мешала в огромной сковороде паэлью, добавляя в неё наваристый куриный бульон. Отложив тефлоновую лопатку, она ненадолго остановилась, вытирая потное лицо полотенцем и ощущая при каждом прикосновении твёрдые и болезненные шишки на лбу, которыми её по пьяни наградил ненаглядный отпрыск. Горестно вздохнув, она снова сосредоточилась на своём занятии, ворча себе под нос:

– Морепродукты! А водяру они чем закусывать будут? Нажрутся сейчас, а мяса-то нет, и картошки тоже нет. Паэлья одна да сыр. Это ж разве закусь? Тоже мне – модники… Весь дом мне здесь разнесут! Хорошо хоть, колбаска деревенская есть. Глядишь – всё и обойдётся.

5

На нечищеную от снега парковку перед домом стремительно въехала битая в нескольких местах чёрная «Хонда». Сначала её запарковали в одном углу двора, воткнув мордой в огромный сугроб, потом, резко сдав назад, поставили с противоположной стороны, возле Марининой машины. Водительская дверь широко распахнулась, и оттуда буквально вывалилась уже основательно нетрезвая Лена – та самая соседка и Маринина подруга в одном лице.

Лена была довольно известной в узких кругах актрисой. То есть она была не настолько популярной, чтобы люди узнавали её на улицах и в магазинах, однако в околосценической тусовке имела определённый авторитет – несколько раз её роли удостаивались почётных профессиональных премий, да и Офелию сразу в двух авторитетных репертуарных театрах подряд так просто не получишь.

Иногда её звали выступать в выездных антрепризах, где собиралось, работало и напивалось великое множество не самых успешных, но вполне себе опытных и даже именитых актёров и актрис, подобных ей. Платили не очень, но всё же – неплохая подработка к нежирной театральной зарплате. Зато не нужно было стараться, выкладываться, как на престижной сцене столичного храма Мельпомены: подрыгалась-похохмила перед неприхотливым пензенским или саратовским зрителем полтора часа – и свободна. А дальше можно за кулисами вдоволь почесать языком с коллегами по цеху да хряпнуть пятьдесят водки, которая всегда значилась в её райдере первым номером.

К Лениной чести, немногочисленные верные почитатели у неё всё-таки были. Они исправно комментировали её лирические посты в Инстаграме и собирались организовать сбор денег на долгожданный фильм с её участием. Однако всё это постоянно откладывалось. Впрочем, Лена и сама не горела желанием попасть в кинематограф – камера всегда её пугала, лишая природной раскованности и привычной манеры играть «на кураже».

Как ни странно, Лена особо не бедствовала – особняк в этом роскошном посёлке, всего через пару улиц от Марининого дома, самым естественным образом достался ей после треснувшего по швам многолетнего брака с титулованной рок-звездой. Деньгами же по доброте душевной помогала зажиточная новосибирская родня, страшно гордясь прославившейся в столице родственницей.

Небрежно захлопнув ногой дверцу машины и нетвёрдой походкой направившись к крыльцу, она выглядела феерично – на загорелом скуластом лице застыли недавние слёзы, тушь безнадёжно растеклась по щекам, короткий пуховик неестественно задрался чуть ли не до груди, криво застёгнутый нерадивой владелицей. Остановившись на полпути, она вдруг вернулась к машине. Торопливо схватила с заднего сидения кипу ярких календариков со своим портретом и начала засовывать в сумку. Некоторые падали и разлетались, но Лена не обращала на это никакого внимания – сувениров у неё было предостаточно. Наконец, когда сумка была забита до отказа, она нащупала рукой на пассажирском кресле початую бутылку шампанского. Прижав сумку к груди и водрузив на неё бутылку, она поспешила к дому.

Еле-еле добравшись до входной двери, она замешкалась, прикидывая, как попасть внутрь, – руки у неё были заняты. Тогда она поставила шампанское на крыльцо и потянула на себя массивную ручку. Дверь поддалась, но бутылка упала, и шипучка, пенясь, шумно вырвалась наружу. Чертыхаясь, Лена подхватила и переставила тару на безопасное расстояние и нечаянно уронила сумку с календариками. Растерявшись, она замерла на пороге.

– Кто там? – поинтересовалась Марина, спеша на шум. Гостей она так рано не ожидала, хоть и оставила входную дверь открытой. Впрочем, как и всегда – посёлок хорошо охранялся, и надобности запираться на все замки у его обитателей не было.

– Да я это, я, именинница ты моя д-рогая! – развязным тоном, присущим любой даме навеселе, воскликнула Лена, сразу же приободрившись. – Иди – я тебя обниму-поцелую. И она выставила вперёд руки, приглашая Марину в свои объятия. Та радушно потянулась ей навстречу, не забыв навесить на лицо приветливую улыбку. Ей было откровенно неприятно целовать пьяную Лену, но долг хозяйки дома диктовал свои правила. Голося, подруга крепко стиснула её в объятиях, влажно чмокая в обе щеки.

– Ты моя хорошая, моя заинька, моя красавица, дай я тебя поцелую, обниму. С днём рождения тебя, дорогая Маришенька! – сюсюкала и причитала Лена. – Та-ак!! Это почему же мы до сих пор не одеты и не причёсаны, а? Скоро же гости придут!

– Да рано ещё, – мягко возразила Марина. – Ты оказалась быстрее всех. Кстати, как твоя няня? Жива?

– А няня у нас в порядке, – невозмутимо уверила Лена, вцепившись в Марину мёртвой хваткой. – Мы водичкой её умыли, причесали, переодели и с ребёнком дома оставили. Пусть работает, правильно? А я сегодня на нервах вся, мне полагается выпить, правда ведь?

– Конечно, конечно, Лен! – засуетилась Марина, аккуратно освобождаясь из цепких объятий подруги. – Заходи. Что будешь? Французский брют или вино?

Лена подскочила, вспомнив про разлитое шампанское и сумку, до отказа набитую подарочными сувенирами. Подняв с крыльца свои вещи, она вернулась к Марине, протягивая ей бутылку с остатками спиртного:

– Да я вроде вот – уже начала… Думаю, надо продолжать. За твоё здоровье!

– Ну, шампанское – так шампанское, – быстро согласилась Марина. – Пойдём. Разуйся только, у меня чисто.

Лена небрежно стянула ношеные унты с потускневшим золотым узором вдоль голенища, сунула ноги в тапки, которые привычным жестом выудила из шкафа в прихожей, и понеслась с сумкой в гостиную. Там она сбросила кипу своих календарей на подоконник и поспешила вслед за Мариной. На кухне хозяйка тщетно силилась откупорить свежую бутылку охлаждённого шампанского, которое заранее припасла для праздника. К её досаде, тугая пробка плотно засела внутри.

Появившись на пороге, Лена первым делом выхватила у подруги бутылку:

– Дай я! У меня многолетний стаж! Ой, а почему не допиваем мой дорогущий брют?..

Про то, что её бутылка почти пуста, она благополучно забыла. – Да брось, у меня тоже недешёвое, – деликатно возразила Марина, – открывай уже.

Упрямая пробка поддалась не сразу, но под энергичным Лениным натиском всё же выскочила из горлышка и со свистом вонзилась в потолок. Содержимое бутылки шумно вырвалось наружу. Лена с перепугу уронила бутылку, и та грохнулась на пол, разлетаясь мокрыми острыми осколками по всей кухне.

– Да что же это такое?!! Я сегодня вообще выпью?! – негодующе воскликнула Лена, оглядываясь по сторонам и оценивая масштаб бедствия.

– Татьяна Петровна, у нас ЧП! Несите тряпку! – вместо ответа заорала Марина куда-то в сторону. Где именно в данную минуту могла быть её помощница, она точно не знала. – Аааа! Кошмар какой! – запричитала Лена. – Лен, ну это суметь надо, знаешь ли… Шампанское из холодильника не пенится. Как ты умудрилась? – раздражённо отчитывала Марина подругу.

Быть вежливой она вдруг расхотела – ну как можно было так нахлестаться, не дождавшись остальных?

Лена пару минут молчаливо и задумчиво глядела себе под ноги и вдруг тоном, не лишённым самодовольства, выпалила: – А ты думаешь, как я Славика своего, этого сущего ангела, до белого каления доводила? Тоже нужно было умудриться, но у меня же получалось!

Марина стала торопливо подбирать с узорной кафельной плитки битое стекло, с грохотом бросая осколки в помойное ведро.

– Ну, как по мне, так мужчина, который после десятилетнего брака меняет прежнюю жену на другую, – отстранённо начала она, не отрываясь от своего занятия, – да ещё в тот момент, когда жена, наконец, впервые забеременела, – кто угодно, но точно не ангел! Хотя, возможно, мы были с ним мало знакомы. Наконец, на кухню прибежала домработница. – Ой, Татьяночка, вы как раз вовремя! – обрадованно воскликнула Лена, заслышав её тяжёлые шаги. И через секунду, разглядев разукрашенное побоями лицо Татьяны Петровны, открыла рот в немом изумлении. Потом попыталась что-то спросить, но Марина отрицательно покачала головой – мол, лучше не надо.

– Э-э, – замялась Лена, – ну, видите, лужица у нас тут образовалась неожиданно. Где тряпка у вас? Тащите, тащите её.

– Да принесу я сейчас тряпку-то. Только аккуратнее надо с алкоголем, – ворчливо укорила Татьяна Петровна, делая ударение на звук «а» в слове «алкоголь». – Дело-то серьёзное, а вы сами погнали, мужчин не дождавшись. Вот кто бутылки-то открывать должен!

– Ну, а если не будет сегодня у нас мужчин? Так что же нам теперь, вообще не выпивать? – с вызовом покосилась на неё Марина.

Домработница неодобрительно покачала головой и ушла. Лена с феноменальной для её нетрезвого состояния лёгкостью подпрыгнула и уселась на кухонную столешницу, чтобы случайно не наступить на стёкла, и весело предположила: – Её что, гружёный товарняк переехал? – Сын, скотина, – сквозь зубы процедила Марина, нагибаясь за очередным осколком, – алкота неблагодарная. Мать в одном драповом пальто круглый год скачет, а это рыло её ещё и кулаками утрамбовывает. Чуть из окна не выкинул, люди вмешались… Да все они, мужики, скоты конченые… – Нет, не все! – горячо возразила Лена. – Вот Славик у меня – ангел был. Если бы не эта сучка, которая его спутала, так бы и жили мы душа в душу. Мне потом сказали, что эта тварь специально в Суздаль ездила, к бабке, привораживать его. Или в Житомир, точно не помню. Ну, не может же это век продолжаться! Меня он без всяких приворотов полюбил и крепко все эти годы любил. Песни свои для меня писал… Помнишь эту?

Закрыв глаза, Лена проникновенно запела:

Услышь мою любовь, когда молчу, В твои глаза глазами прошепчу. Тебя терять я больше не хочу, Лишь мысленно молю тебя остаться….

Марина выпрямилась, перестав собирать стёкла, и стала слушать песню. Что-то в этих простых словах тронуло её наглухо зашторенное сердце. Лена затихла, и на её ресницах в который раз за сегодня заблестели горючие слёзы. Она разозлилась на себя, что дала слабину, и принялась поспешно вытирать щёки и глаза рукавами. Потом спрыгнула со столешницы и решительно пошла к Марине, не обращая внимание на треск стёкол под ногами.

– А кто это у нас всё ещё не одет и не причёсан, ааа? – голосом весёлой клоунессы на детском утреннике возопила она и снова заключила Марину в объятия. – Ну-ка, пойдём-ка, я из тебя королевну сделаю… Красавица моя, именинница… Она схватила подругу за руку и потянула прочь из кухни. У обеих в тот момент глаза были на мокром месте. Они медленно брели к лестнице, поддерживая друг друга, словно два раненых бойца.

На кухню вернулась домработница с тряпкой и начала собирать оставшиеся осколки и вытирать разлитое шампанское. Примерно на середине пути Лена спохватилась и хлопнула себя по лбу:

– Ой, совсем забыла! Я же тебе пару птичек привезла!

Они в машине, сейчас принесу. – Каких птичек? – не поняла Марина. Однако Лена, не слыша вопроса, уже бросилась к двери и прямо в тапках выскочила на крыльцо. Конечно же, она тут же поскользнулась на ледяной корке и шумно грохнулась, неудачно приземлившись на копчик. Взвыв от боли и досады, она, тем не менее, немедленно вскочила и понеслась вниз по ступенькам, к машине.

Открыв багажник, она начала исступлённо в нём рыться. На заснеженную мёрзлую землю в хаотичной последовательности полетели сапоги, прозрачные кокетливые трусики, шляпа с залихватским плюмажем, плюшевый медведь, букет засохших цветов. Наконец, Лена остановилась, держа в руках маленькую коробочку, перевязанную бантом. Бережно и торжественно, словно наследную реликвию, она понесла её в дом, забыв закрыть багажник и поднять с земли оброненные вещи.

Марина в тот момент сидела на диване в гостиной с телефоном, объясняя дорогу:

– Да, это Новорижское шоссе. Посёлок «Дубрава». Вбей себе в навигатор. Да. Ну, если без пробок, то минут сорок. Хорошо, Тонь, жду вас!

Она положила трубку на журнальный столик и пояснила Лене:

– Две мои хорошие знакомые скоро прибудут. У одной из них водительские права отобрали на днях, и теперь она аж целый год не сможет ездить за рулём, поэтому я попросила другую девочку её в городе захватить.

– А Гриша? Гриша когда?.. – с детской непосредственностью в голосе начала Лена.

– Никогда, – мрачно перебила её Марина и отвела взгляд, – но ему всё, что здесь будет происходить, потом подробно распишут. Рита вчера звонила, хочет заехать, поздравить.

– Рита, Рита… – прищурившись, стала припоминать Лена. – А, это та, что у тебя на прошлом дне рождения была с муженьком своим напыщенным… Он ещё на телевидении шишка какая-то, нет? – Ну да. С Димой. – Ага, вспомнила! – оживилась Лена. – Она ещё выделывалась, всё мне рассказывала, что няня её старшего отпрыска – англичанка из Йоркшира. Это я запомнила. Ещё вся такая нахальная была, главное… Говорит: «А не хватит ли вам, Леночка, коньяка?» Представляешь, Марин, впервые в жизни человека видеть и так себя вести?

Лена возмущённо округлила глаза, но тут же обрадованно засуетилась, вспомнив о своём подарке и потеряв всякий интерес к предыдущей теме.

– Так! А вот это – тебе! – торжественно возвестила она и протянула Марине коробку. Та с интересом начала крутить её в руках.,

– А что это?

– Птички, – благоговейным шёпотом сообщила Лена, по-детски зажмуриваясь от радостного предвкушения. – Открой!

– Птички? Живые, что ли? – с опаской спросила Марина, вспоминая сегодняшних невидимых снегирей и осторожно вскрывая коробку.

– Нет, конечно! Это такие птички, которые на голову садятся, но не какают. Не то что мужики эти…

Марина достала из коробки украшение для волос в виде двух птичек, инкрустированных цветными камушками разной формы и калибра, и стала с интересом рассматривать. Пернатые с ярко-алыми выпуклыми грудками припали друг к другу крошечными клювами, словно слились в поцелуе. У каждой птички имелись яркий хохолок и тонкие когтистые лапки, покоившиеся на металлическом зажиме, который должен был удерживать эту милейшую композицию в причёске.

– Хорошенькие, – наконец, признала Марина. – Их и правда надо на голову надевать? – А как же! Давай покажу. Лена аккуратно взяла из рук Марины украшение и «посадила» птичек ей в волосы. Пригладила растрёпанные пряди, залитые лаком, а затем, отойдя на некоторое расстояние, стала придирчиво оценивать результат своих стараний. Оставшись не вполне довольной, она вынула птичек, снова взъерошила подруге волосы, а затем водрузила украшение обратно.

– Посмотри, Мариш. Мне кажется, креативно, – наконец, одобрила она. – Два влюблённых голубка в гнёздышке. – Ну да. Своеобразно, – неуверенно согласилась Марина, разглядывая себя в зеркале над камином. – Только это не голуби. А на гнездо точно похоже. Я, пожалуй, пойду причешусь.

– Не надо! Ты такая милая, на обезьянку лохматую похожа! – умоляюще прижимая руки к груди, воскликнула Лена.

– Ну вот, приехали! Уже с обезьяной сравнивают! То птицы, то приматы. Зоопарк какой-то! – снова разозлилась Марина.

Она решительно направилась к лестнице, чтобы подняться в спальню и привести себя в порядок.

– Марин! Ну не обижайся, Марин! Ты самая красивая сорокалетняя женщина, которую я когда-либо видела! Марин! – завопила Лена и побежала за ней следом.

6

Примерно через час Марина и Лена снова спустились в гостиную, где ярко пылал огонь в камине. Это Татьяна Петровна, заранее проинструктированная хозяйкой, недавно разожгла дрова. Огромная хрустальная люстра и множество точечных светильников, разбросанных по всему периметру многослойного навесного потолка, создавали необычный световой сценарий. Всё в этой комнате мерцало, переливалось, причудливо поблёскивало и искрилось.

На журнальном столике перед внушительным велюровым диваном известной марки горели свечи и стояли высокие хрустальные фужеры, наполненные шампанским. Из больших колонок, вмонтированных в стены, лился старый добрый джаз. Сквозь негромкую музыку было слышно, как за окном скребёт лопатой снег приходящий садовник Армен, расчищая от сугробов парковочную площадку и въездные ворота.

Лена так и не сменила одежду, и на ней по-прежнему красовались свободный классический джемпер из хлопка с неглубоким вырезом и широкие, искусно потёртые джинсы «бойфренд». Густые тёмные волосы были небрежно стянуты в тугой пучок на макушке. На лице почти не было косметики, но ей это даже шло – глядя на мир яркими зелёными очами и порхая смоляными изгибистыми ресницами, одарённая гладкой загорелой кожей и упругим выдающимся задком, который не могла спрятать никакая мешковатая одежда, она выглядела намного моложе своих лет.

Хозяйка дома переоделась в то самое золотисто-бежевое платье, которое примеряла пару часов назад. Благодаря умелой подруге, набравшейся самого разнообразного опыта во время спартанской гастрольной жизни, у Марины на голове появилась аккуратная укладка, в которой уютно устроились подаренные птички.

В это же время во двор дома въехал чёрный джип, из которого выпорхнула стройная женщина с подвижным одухотворённым лицом. Незнакомка была облачена в двубортное кашемировое пальто, стянутое на тонкой талии мужским ремнём с массивной бляшкой. Короткая, нарочито небрежная стрижка делала её немного похожей на девочку-подростка. Поставив машину на сигнализацию, она пошла к дому, недоумённо косясь на разбросанные по двору Ленины вещи. В руках у новой гостьи был нарядный пакет с подарком. – Что-то есть захотелось, – простодушно призналась Лена, чокаясь с Мариной и осушая свой фужер до дна. – Можно я пойду себе салатику положу? Или что там у тебя есть?

– Сейчас девочки начнут приезжать. Может, их дождёмся? – попросила Марина.

– Ну-у-у, сколько они ехать будут ещё, кто знает? – по-детски заканючила Лена. – А я голодная, как после секса. Давно у меня не было, ты же знаешь…

– Ну, пойдём, я тебе положу чего-нибудь, – уступила Марина.

В этот самый момент в дверь постучали, а затем, почти сразу, раздался звонкий голосок вновь прибывшей: – Добрый день! Есть кто? Она зашла в прихожую и неуверенно оглянулась по сторонам. Марина услышала её зов и встала, намереваясь выйти навстречу, но Лена стремительно обогнала хозяйку и первой подскочила к гостье. С самым лучезарным и приветливым выражением на лице она протянула ей руку и, слегка похрипывая, представилась: – Я – Лена. Здравствуйте! – Вероника. – Простите за голос, – не сбавляя темпа, продолжала Лена, – я на прошлой неделе была со своим театром в Сочи, мы выступали там на одной открытой площадке. Как вам мой загар? Совсем недавно прилетели обратно. Только зима – она и в Сочи зима, вот и переохладилась я там, знаете ли… Поэтому горло немного побаливает.

– Ну, бывает, скоро пройдёт, – улыбнулась вновь прибывшая. Все трое быстро обменялись оценивающими взглядами, и Марина с улыбкой потянулась к своей гостье, чтобы расцеловать её в знак приветствия.

– Это Вероника, потрясающая писательница, – с гордостью сообщила Марина Лене, – и очень хороший человек. Мы с ней довольно часто встречаемся на разных богемных тусовках. Знаешь, я даже была на презентации её романа перед Новым годом. Ну, а теперь вот решила её пригласить к себе, чтобы пообщаться в более камерной обстановке. – А вот вам небольшой сувенир от меня! – не слушая подругу, заявила Лена и сунула Веронике в руку календарик со своим портретом. – Вам понравится.

– Ой, спасибо, – искренне поблагодарила Вероника, с любопытством разглядывая подарок, – а я вам чуть позже свой новый роман подарю. Вожу с собой в машине.

– Конечно, подарите, – равнодушно согласилась Лена, – буду рада.

Она неестественно-приторно улыбнулась Веронике и скрылась в уборной.

– Как доехала? – вежливо спросила Марина, помогая гостье раздеться. Ей отчего-то стало страшно неловко.

Вероника протянула Марине коробочку с подарком и весело проговорила:

– Ты знаешь, довольно легко тебя нашла благодаря навигатору. Пока он меня здесь кружил по полям и лесам, я спокойно занималась своими делами – по телефону разговаривала да природой из окошка любовалась. Красивая зима в этом году!

– Что там? – с улыбкой спросила Марина, указывая на коробочку.

– Подумала, что на сорокалетний юбилей нужно дарить красивые вещи для дома, которые могут передаваться из поколения в поколение.

– Ох, заинтриговала! – воскликнула Марина, открывая, наконец, подарок.

В коробке оказалась увесистая серебряная вазочка для икры.

Марина задумчиво покрутила в руках подарок, не выказывая никаких эмоций. Вещь была явно дорогой, но абсолютно, на её взгляд, бесполезной. Безусловно, в неё можно было положить грамм двести чёрной икры. Однако эта мысль Марину почему-то не грела…

Наконец, она спохватилась и радушно пригласила гостью: – Ну, проходи. Располагайся. – Какой у тебя дом красивый! Можно я посмотрю его целиком? – попросила Вероника. – Конечно! Только давай налью тебе чего-нибудь выпить для начала.

– Эх, откажусь, пожалуй, ты уж прости. Я же за рулём, так что только воду. Ну, или можно один бокальчик, если потом часа два посидеть, выветрить его… Так что, наверное, я всё же выпью за твоё здоровье.

– Вот и отлично! Что будешь? Есть замечательное красное. Марка очень крутая, новозеландская. Есть белое французское. Есть розовый и белый брют. Мы сегодня с Леной, правда, немного неудачно начали его пить, всю кухню уделали, но потом продолжили и очень недурно пошло.

– Я, пожалуй, французское белое… А то, если уж начинаю пить шампанское, меня потом не остановишь, – смущённо призналась Вероника. – Без проблем. Пойду открою бутылку. Тем временем в гостиной снова появилась Лена. Неизвестно почему, но на этот раз она выглядела молчаливой и отрешённой. Вероника ещё не вполне понимала, как найти правильный подход к новой знакомой, и поэтому просто попыталась затеять вежливый разговор:

– А я вас несколько лет назад видела по телевизору в светских новостях вместе с вашим мужем. Вы по профессии актриса, ведь так?

– Да, – односложно ответила Лена, не глядя на собеседницу. Она устроилась на противоположной стороне дивана, меланхолично наблюдая за причудливым танцем огня в камине. Послышался звук входящего сообщения на Вероникином телефоне. Прочитав послание, она просияла. Однако буквально через секунду вернулась к беседе.

– У вас ведь муж – лидер группы «Шик», Слава Холодный? – воскликнула она. – Ох, как же я люблю его песни! Я начала слушать их, когда группу мало кто знал. Помните, у них была баллада «Кровь по проводам»? Как же, должно быть, вы счастливы с таким одарённым и чувственным мужчиной! – «Кровь по проводам» – это первая песня, которую он написал для меня, – бесстрастно сообщила Лена, – но мы давно со Славиком в разводе.

– Как? Ох, простите, я не знала, – смутилась Вероника. – Как бестактно с моей стороны!..

И тут же углубилась в свой телефон, набивая ответ на недавно полученное сообщение.

– Ну, вы же не ясновидящая, насколько я понимаю, – картинно пожала плечами Лена, терпеливо дождавшись, когда Вероника закончит и обратит на неё внимание.

– А что у вас произошло, если не секрет? – снова оживилась Вероника.

– Он меня бросил, ушёл к другой. У неё папа – замминистра. – А-а-а, ну, тогда понятно. То есть оказался падок на деньги?

– Нет, приворожила она его. К бабке ездила какой-то, – будничным тоном проговорила Лена.

– К бабке? Не верю я в это. Мне кажется, если человек равнодушен к тебе, то никакой приворот не поможет разжечь в нём… – тирада Вероники прервалась звуком нового входящего сообщения.

Она поднесла телефон к глазам и, читая текст, рассеянно закончила: – Любовь. – А кто сказал, что он её любит? – с грозным удивлением возразила Лена, взбешённая странной манерой Вероники отвлекаться от разговора. – Ушёл от меня к ней – и всё… А мы с дочкой остались вдвоём. Вероника на секунду оторвала глаза от телефона: – А сколько лет дочке? – Полтора годика. – Как её зовут? – Ариэлла. Воробышек мой… – неожиданно нежно протянула Лена и не смогла скрыть горделивой материнской улыбки.

В комнате, наконец, появилась виновница торжества, неся в руках широкий стеклянный бокал и откупоренную бутылку белого. Поставила бокал на стол, налила Веронике вино и уселась на диван рядом с Леной.

– Главное – едем мы с ним на Гоа, – неожиданно разоткровенничалась та, – трахаемся там, как два суриката, везде – в море, на пляже, на пальме… И днём, и ночью, без перерыва. Я, кстати, именно тогда и забеременела. А до этого десять лет не могла.

– Вот это да! – восторженно воскликнула Вероника, отпивая вино из бокала. – А у нас с мужем последние лет пять с сексом напряжённо…

Получив новое сообщение на телефон, она в который раз отвлеклась от общего разговора. И лишь через пару секунд подняла на своих собеседниц немного ошалевший от разнообразных эмоций взгляд.

– А сколько лет вы женаты, Вероника? – участливо спросила Марина, сделав вид, что ничего не заметила.

Она поймала себя на мысли, что ровным счётом ничего не знает об этой странной писательнице, кроме, пожалуй, всем известных фактов её творческой биографии. А главное – Марина вдруг поняла, что действительно хочет узнать поближе эту Веронику.

В недавнем прошлом, будучи замужем, на всех посторонних женщин Марина смотрела с отрешённой неприязнью. Все ревнивицы мира воспринимают других представительниц прекрасного пола как опасных конкуренток и предпочитают держать их подальше от своего главного сокровища – мужа. Так, на её прошлый день рождения были приглашены преимущественно мужчины – Гришины коллеги, партнёры и друзья. Исключение составляли, пожалуй, лишь парочка проверенных подруг да немногочисленные жёны Гришиных друзей. Сейчас пришла пора обзаводиться собственным окружением, и Марина, отбросив былые предрассудки и свою женскую предвзятость, созвала к себе в новый дом самых притягательных, успешных и харизматичных дам, с которыми была бы не прочь сойтись поближе. Известная столичная писательница, которую она частенько видела на страницах «глянца», как раз принадлежала к их числу.

– Мы женаты четырнадцать лет, – после непродолжительного устного подсчёта сообщила Вероника.

Марина напряглась, пытаясь вспомнить, сколько же лет были женаты они с Гришей.

– Да, у нас тоже было всё «не фонтан» в последние годы брака, – взвинченно призналась Лена. – Ну, не хотел он меня больше. Я его спрашиваю: «Славик, у тебя кто-то есть?», а он мне: «Нет. С чего ты взяла? Просто уже возраст, не так часто хочется, как раньше». Я и верила, дура. А потом мы укатили на этот проклятый Гоа. И там он меня постоянно трахал, а потом садился на веранде (мы ведь дом снимали прямо на берегу моря) и сочинял песни. И вот, после очередного перепихона лежу я в кровати, а он – за синтезатором. И поёт новую песню. А там слова такие: «Прости меня, моя любовь, что нам не возродиться вновь, что ветра шум нас унесёт, и я один шагну на взлёт…» И я вдруг отчётливо понимаю, что он не обо мне поёт.

– А все эти годы он что, только про тебя песни писал? – изумилась Вероника. – Прямо вот все-все? Ничего, что я на «ты»?

– Да, да, конечно, я и сама хотела предложить… Да, все десять лет, сколько мы были вместе, он писал только про меня. Он любил меня, понимаешь? И тут вдруг – бац… И не про меня. Я вернулась с Гоа уже беременной, а он, услышав радостную новость, от которой ещё год назад с ума бы сошёл от счастья, вдруг как-то сник…

– У него уже тогда ЭТА была, – пояснила осведомлённая Марина.

– Была. Уже вовсю была, – вздохнула Лена. – Правда, они потом благородно ждали, пока я рожу. Не хотели, видите ли, тревожить и без того неуравновешенную психику беременной женщины. А сразу после того, как Славик взял в руки новорождённую дочку и поцеловал её, он сказал мне: «Прости. Я ухожу. Люблю другую». Потом стало ещё хуже: ребёнку понадобилась медицинская помощь. Ей поставили очень страшный диагноз – задержка развития.

Тут Вероника зашлась в громком кашле, поперхнувшись вином от услышанного.

– Нам мог помочь один-единственный врач в Москве. Только к нему на приём очередь – на десять лет вперёд, – не обращая на неё никакого внимания, продолжала Лена. – В общем, нереально попасть. Вот тут и выясняется, что новая зазноба моего Славика при помощи папы-министра может уломать этого доктора, и он нас примет вне очереди.

– Ну и как? Помогло лечение? – с искренним сопереживанием спросила Вероника, прокашлявшись.

– Ещё как! Ариэлла, может, и отставала в развитии, а сейчас всех сверстников обогнала! Уже чирикает, птичка моя. Бойкая такая, шустрая…

– Вся в маму! – ободряюще улыбнулась Марина, отметив про себя, что с приходом гостей перестала ждать звонка Гриши.

Ради этого и затевался, собственно, весь день рождения… Пока придумаешь праздничное меню, закупишь продукты, обзвонишь приглашённых, встретишь их и займёшь разговором, все лишние мысли сами собой испарятся. Друзья – лучшее спасение для одинокой женщины, коей она и являлась.

В отличие от Марины, Вероника нервно вертела в руках свой золотой айфон не в силах расстаться с ним хотя бы на пару мгновений. – А с мужем-то что? – спросила она Лену. – А ничего, – с деланным равнодушием ответила та. – Со мной не видится. К дочке интереса не проявляет. Как будто и не было его все эти годы рядом, как будто это всё мне приснилось.

Она крепко зажмурилась, по-детски придавив глаза ладошками, чтобы не заплакать.

– Ну, хоть деньги передаёт – уже хорошо, – оптимистично заметила Марина.

– Да ну, – отмахнулась Лена, – там такие деньги… Если бы не антреприза и дядя Сёма из Новосибирска, заплатила бы я сейчас за электричество в доме! Сама знаешь, во сколько в этом посёлке коммуналка обходится.

– Ну, ведь помогает же. Не то, что мой папаша, – возразила Вероника. – Вот тот меня в своё время бросил так бросил. По полной программе. Ни денег не было от него, ни его самого, хоть и жил неподалёку.

Она сделала паузу, отхлебнула немного вина, и, приняв молчание остальных за интерес к её истории, стала многословно рассказывать:

– Я родилась «по залёту». Папа под давлением родителей с обеих сторон, конечно же, женился на маме, но верность ей не хранил. А поскольку в те годы о презервативах мало что слышали, то ещё и периодически «баловал» всякими венерическими сюрпризами – то триппером наградит несчастную, то ещё чем похлеще. Однажды даже исхитрился ей юбилей испоганить – она у себя в тот день такие симптомы обнаружила, что не в кафе пошла отмечать, а в больницу помчалась, как ужаленная. Причём доктора у неё выявили гонорею и стали подозревать, что и меня папашка мог ненароком заразить – маленьких детей часто в постель берут. Да и посуда общая была, разумеется… Ох, как меня мучали этой проверкой «на вшивость»! Мать рассказывала, что в те годы, дабы диагностировать заражение на ранней стадии, неделю нельзя было мыться, много пить, а в рационе следовало оставить только солёные продукты. Я орала, чесалась, просила водичку. Представляете, каково было мне, трёхлетнему ребёнку? – Ой… – сочувственно пробормотала Марина. – Мы все жили в маленьком военном городке, где я родилась. А потом отец поехал в Москву поступать в академию, ну а мы с мамой – за ним, разумеется, как его семья. Родители сняли квартиру недалеко от Лосиного острова, мать устроилась на работу. Несколько лет они ещё промучались вместе, а потом всё-таки развелись. Конкретно за это я его никогда не осуждала. С матерью и правда жить было просто невозможно, я сама от неё сбежала в семнадцать. Только ведь отец и по отношению ко мне, к родной своей дочери, некрасиво поступил – велел нам обеим с мамой валить из Москвы восвояси к её родителям в Белоруссию. Потому что вернуться в наш военный городок, где мы жили до отъезда, было невозможно – тогда другие порядки были, до приватизации недвижимости ещё не додумались, и в квартире нашей благополучно поселились другие жильцы.

– И сколько же тебе было лет? – с вежливым интересом уточнила Марина. Не сказать, что детская трагедия словоохотливой гостьи сильно её взволновала, но долг хозяйки праздника велел ей быть внимательной и участливой.

– Семь, – охотно сообщила та. – Я уже ходила в первый класс. Знаете, родители так тяжело разводились… Мать на отца жаловаться пошла, требовать, чтобы коммунистическая партия СССР вернула своего нерадивого члена в лоно крепкой семьи. Проблем ему подкинула, в общем. Развод тянулся долго, мучительно, и всё это время они собачились, обвиняли друг друга. Мать швырялась вещами, он не вылезал из загулов, а я всё это наблюдала – куда было деться в малогабаритной однушке? Потом приходила в школу и заливалась горькими слезами на плече нашей классной руководительницы Тамары Георгиевны. Заглядывала ей в глаза и жалобно ныла: «А у меня родители развоооодяяяяятся…» И меня все жалели. Именно тогда, пожалуй, я и научилась врать. А точнее, придумывать и рассказывать разные небылицы. Например, после новогодних каникул, которые почти безвылазно провела дома, рядом с рыдающей матерью, я, даже глазом не моргнув, наврала всему классу, что была в Германии и даже во всех подробностях описала тамошние новогодние красоты – празднично наряженные рождественские ели, игрушки в больших магазинах (тогда слово «супермаркет» мало кто из нас знал), многоярусные кремовые торты и пряничных человечков. И откуда только взяла всё это? Ведь слаще морковки ничего не ела…

– Ты уже тогда чувствовала, как хорошо живётся при развитом капитализме, – усмехнулась Марина, подливая вина в бокал Вероники (похоже, кое-кто сегодня всё-таки поедет домой на такси).

– А мы со Славиком однажды тоже в Германию на Рождество попали, у нас как раз гастроли… – с мечтательным видом начала было Лена, но Вероника с досадой перебила её:

– Я закончу, если можно. Папа ушёл от нас, квартиру съёмную мать уже не могла одна оплачивать, поэтому мы либо должны были тихо свалить из Москвы, как он и хотел, либо у кого-то в приживалках остановиться. И мы стали тихонько обитать в школе, где мама работала. Директор разрешила, она очень сочувствовала нашему незавидному положению. Впрочем, всё равно это было нелегально, приходилось постоянно прятаться – не зажигать по вечерам свет, в туалет бегать, лишь когда уроки у детей закончатся. Ну, про душ я даже не говорю. Раз в неделю ходили в баню неподалёку. А отец даже не пытался помочь. Сразу завёл себе другую семью, детей настрогал, заботился о них, а на меня попросту положил…

– А разве писательницы изъясняются так нелитературно? – неприязненно фыркнула Лена, которой не понравилось, как бесцеремонно повела себя с ней Вероника. – От кого угодно, но от вас такие выражения…

– Изъясняются, ещё как! – воскликнула Марина, пытаясь сгладить впечатление от Лениной резкости. – Ты разве не знаешь, как Пушкин матом ругался? Через слово буквально… – Но то был мужчина, – Лена сверкнула глазами. – Ну, положим, как я «нелитературно изъясняюсь», вы ещё даже не слышали, коли уж мы снова на «вы», – холодно отреагировала Вероника. – А если я и матерюсь, то красиво, используя многосложные выразительные конструкции. Так что матюки матюкам – рознь. И вообще мат – это исконно народный способ самовыражения, ничем не отличающийся от иных расхожих методов передать свои мысли и эмоции.

– Ну, всё, всё… загрузили по полной! – с досадой замахала руками Лена. – Делайте, что хотите, – материтесь, пишите книги, хоть голышом по Красной Площади бегайте. Мне всё равно. Давай лучше, Марина, за тебя выпьем – как думаешь?

Лена потянулась хрустальным фужером к Марине, Вероника присоединилась, и они слаженно и звонко чокнулись бокалами. Несмотря на то, что все трое старательно улыбались друг другу, атмосфера была безнадёжно испорчена.

7

В дверь снова постучали, и на пороге дома, топая ногами, чтобы сбить налипший на подошвы снег, появились две дамы.

Первая, что была повыше, держала в правой руке благоухающий букет белоснежных лилий, а в левой – подарочный пакет с логотипом салона красоты. Вторая гостья прижимала к груди довольно большую картину в раме, затянутую несколькими слоями матового полиэтилена.

Марина с явным облегчением вскочила и побежала в прихожую навстречу новым гостьям, издалека раскрыв руки для приветственных объятий:

– Эстелла, Тоня, как же я рада вас видеть! Раздевайтесь, проходите к нам!

Все трое тепло поздоровались, расцеловались. Дамы разделись и зашли в гостиную.

Лена, по-прежнему сидя на диване, некоторое время молча рассматривала обеих с ехидно-ревнивой насмешкой. Эстеллу, стройную и моложавую платиновую блондинку лет сорока пяти в обтягивающем чёрном платье и жемчужном ожерелье, она уже где-то видела – наверняка на каком-нибудь светском мероприятии. Всё в ней было безупречно – от макияжа и причёски до кончиков ухоженных, перламутровых ноготков миндалевидной формы. Увидев Веронику, Эстелла вздрогнула. Вот уж кого она не ожидала встретить здесь! Ей даже захотелось немедленно выскочить вон из комнаты, но правила приличия велели делать вид, что ровным счётом ничего не случилось. Впрочем, окружающие её метания вряд ли заметили.

На художнице Тоне Ленин придирчивый взгляд задержался надолго. Полноватая и неказистая, с короткими, крепко сбитыми ногами и слегка сутулой спиной, одетая в странную расписную водолазку, некрасиво обтягивающую грудь, излишне громоздкую для её скромного роста, она совсем не выглядела представительницей богемной профессии. Хотя во многом именно благодаря её чуткому вкусу Маринин дом выглядел столь изысканно и элегантно.

– Знакомьтесь, девочки. Это Эстелла – владелица сети салонов красоты, мы с ней познакомились больше двадцати лет назад. Вероника – писательница, Лена – актриса. А это Тоня – дизайнер интерьера и художница. Она меня однажды нарисовала, и с тех пор мы дружим, а на этот день рождения она обещала новую картину, – лучезарно вещала Марина.

Вероника тоже узнала Эстеллу и, раздумывая над тем, стоит ли посвящать окружающих в историю их запутанных взаимоотношений, отвела взгляд.

– Это в каком же виде, простите, вы нарисовали нашу Мариночку, а, Тоня? – ехидно накинулась Лена на художницу, потеряв всякий интерес к Веронике. – Уж не «ню» ли?

– Сначала надо нашим девочкам предложить выпить, – вклинилась Марина, не давая Тоне возможности ответить. – Устраивайтесь.

– Мне воды, если можно, – попросила художница, опасливо косясь на Лену. Она казалась слишком навязчивой, любопытной и грубой. Совершенно непонятно, что она могла учудить в следующую секунду. – Я за рулём.

– Ах, да. За рулём… Все за рулём – точно, – разочарованно пробормотала Марина. – Эстелла, ну хоть ты поддержи компанию!

– Да, я, пожалуй, могу и выпить. Всё равно меня прав лишили на целый год, могу и расслабиться. Тем более – повод такой, – вежливо согласилась белокурая парикмахерша, краем глаза наблюдая за реакцией Вероники.

Впрочем, вскоре она всё равно не выдержала и вкрадчиво сказала писательнице: – Дорогая, рада вас видеть. В ответ Вероника формально улыбнулась и потянулась к ней, чтобы они могли по-светски расцеловаться в обе щеки, как добрые старые подружки.

– Вы знакомы? – удивилась Марина. – Французский брют подойдёт, Эстелла? Эстелла кивнула и вновь обратилась к Веронике: – Милая, помнится, мы сделали из вас удивительной красоты платиновую блондинку. Как вы были великолепны в этом цвете!

– О да! Те восемь часов в раковине вашего салона, когда вы безжалостно отбеливали мою непослушную шевелюру, я не забуду никогда! – ядовито воскликнула Вероника. – Только делать из яркой брюнетки платиновую блондинку немного жестоко, не находите? Сама не понимаю, зачем согласилась. Ох уж эта наша женская страсть к большим переменам!

– Но это смотрелось божественно! К тому же вы были рекламным лицом моего нового салона, и я могла просить вас… – запнулась Эстелла.

– Это смотрелось неплохо, – резко поправила её Вероника. – По крайней мере, на ваших рекламных фотографиях. Я понимаю, что, изменив имидж всем известной модной писательницы, вы привлекли много новых клиентов в свой… салон, но! После этой расчудесной фотосессии мои волосы стремительно «посыпались», и мне пришлось их спасать: сначала спешно перекрашиваться, а потом и вовсе коротко стричься. Вспомните, сколько времени прошло, а волосы у меня до сих пор не отросли. То есть они, конечно, растут, но я вновь стригусь. – Зачем? – искренне удивилась Эстелла. – Прежнего объёма больше нет, и длинные волосы уже не смотрятся, – холодно пояснила Вероника. – А я просто ненавижу стрижки.

Она отпила вино из своего бокала и с неприязнью отвернулась к окну. Эстелла густо покраснела, не найдя, что ответить. – Дорогая, тебе страшно идёт эта длина, – со смешком вклинилась в разговор вездесущая Лена.

– Да? – сверкнув глазами, вспыхнула Вероника. – А что же ты так не подстрижёшься, а? Или вот Эстелла? У неё, посмотри, длинные и красивые локоны.

Окончательно смущённая Эстелла бессознательно схватилась за свои волосы, словно проверяя, на месте ли они.

– У Эстеллы длинные волосы потому, что ей их никто не сжёг. Кстати, и у меня по той же причине, – издевательским тоном пояснила Лена, с наслаждением делая глоток шампанского.

– Но послушайте! – не выдержала парикмахерша. – Я почти натуральная блондинка, мне и краситься-то особо не надо….

Она помолчала, чтобы немного успокоиться, и обратилась к Веронике:

– А у вас, дорогая, стойкий рыжий пигмент. Как, по-вашему, я должна была его выводить?

– А почему было не сказать, что вся эта перемена повредит моим волосам, и не удовлетвориться моим природным цветом в рамках своей рекламной компании? Укладку вашу фирменную сделать, всё такое? – сверкнув глазами, поинтересовалась та. – У вас же не простая девочка-модель в руках была, а…

– Да, да! – энергично закивала Эстелла. – Модельселебрити – это, конечно, особый кадр, очень ценный. Так и я к вам отнеслась с особым уважением – сделала из вас неземное, космически прекрасное создание. Таких много не бывает – одна на миллион! Ну как, скажите на милость, мне было добиться от вашей тогдашней гривы нужного оттенка? – Ну да, – всё больше и больше распалялась Вероника, сверкая глазами, – надо было, конечно, взять здоровый волос и травить его, травить до тех пор, пока он окончательно не обесцветится, потеряв всё живое внутри. А потом придать мёртвым уже волосам нужный оттенок. Вуаля! Очень профессионально! Браво, дорогая!

Эстелла молча потупилась, не решаясь возразить разгорячённой Веронике. Ещё, чего доброго, случится непоправимое – скандал. А скандалов с недавних пор Эстелла боялась, как огня…

Лена тоже замолчала, принявшись с самым сосредоточенным видом заводить свои массивные наручные часы на каучуковом браслете. Тоня испуганно затаилась в уголке дивана, прижав к груди бархатную декоративную подушку с вышивкой, которую когда-то сама подбирала для Марининой гостиной.

Наблюдая за этим неожиданным конфликтом, она искренне сочувствовала именно Эстелле, хотя и познакомилась с ней лишь сегодня, подкинув сюда от метро по просьбе именинницы. Она совершенно не знала характера Эстеллы, однако резкая и темпераментная Вероника, а уж тем более – нахальная и грубоватая Лена нравились ей куда меньше.

«Ужасные у Марины подруги, – тоскливо подумала она про себя, – надо поскорее вручить подарок и возвращаться домой». В том, что Эстелла её поддержит и тоже уедет пораньше, она почему-то нисколько не сомневалась.

– В чём ты провинилась перед нашими доблестными стражами дорожного правопорядка, дорогая? – сменила тему Марина, пытаясь спасти ситуацию и наладить хотя бы шаткий, но всё-таки мир в своей гостиной.

– Каюсь, – с деланым весельем воскликнула Эстелла, – выехала на встречную полосу. Была дикая пробка, а меня очень важная клиентка в салоне ждала, постоянно звонила и говорила, что опаздывает. Ну, я и нарушила. А потом, когда меня остановили, была груба с ГИБДДшником, а затем и вовсе предложила взятку.

Она буквально выхватила из рук Марины хрустальный фужер, предназначенный ей, и судорожно глотнула шампанского. – Ну и? – с насмешливым нетерпением вклинилась Лена. – Так на этом всё должно было счастливо завершиться… – У них в тот день была проверка, и они об этом прекрасно знали. Им надо было перед начальством показательное выступление устроить. Ну, что они все такие честные и неподкупные. А вдруг меня подослали?

– Да, «повезло»… Давайте тогда выпьем за удачу! – поспешно предложила Марина и, не дожидаясь остальных, осушила свой фужер до дна.

Остальные чокнулись, подчёркнуто оживлённо заулыбались, но глядели не друг на друга, а на виновницу торжества. Встречаться взглядами никому не хотелось.

По правде говоря, никто из присутствующих, кроме Лены, толком не знал Марины – какова она, что любит, о чём мечтает. Именно поэтому, получив приглашение на её день рождения, все они, как одна, были весьма удивлены. Однако приглашение из любопытства приняли.

Марина уже и сама пожалела, что собрала в доме столько малознакомых и не до конца понятных ей людей. Хотела сблизиться с ними благодаря такому удачному поводу, а получилось, похоже, наоборот: наверняка теперь у неё прибавится тайных недоброжелателей. Вот-вот под каким-нибудь благовидным предлогом сбежит художница, которой ужасно неуютно из-за бестактности Лены. Да и остальные персонажи ей здесь явно не по душе. А за Тоней, ясен пень, ускачет и владелица салонов красоты Эстелла, сославшись на то, что они приехали сюда на одной машине. В итоге в определённых кругах появятся ещё два человека, которые при первом же подходящем случае отзовутся о ней не самым лестным образом. К сожалению, и этого иногда бывает вполне достаточно, чтобы твоя репутация оказалась безвозвратно запятнана.

Дурдом какой-то! Вот так «удачное» начало праздника! Марина нахмурилась, судорожно соображая, как хотя бы ненадолго примирить своих гостей.

– Эстелла, как же я давно хотела возобновить наше знакомство! – с деланым оживлением воскликнула она. – Девочки, мы с Эстеллой впервые встретились, когда я в пору своей мятежной молодости проходила студенческую практику в одной газете. Так уж получилось, что у неё, тогда уже знаменитого стилиста, победителя многих международных конкурсов, мне посчастливилось брать интервью.

– Ой, а я вам на память хочу подарить! – не дослушав Марину, радостно завопила Лена и стала энергично впихивать в руки Эстеллы и Тони свои календарики.

Её вежливо поблагодарили и, не глядя, отложили сувениры на журнальный столик. Вероника и Марина красноречиво переглянулись. Сейчас их мнения совпали, как никогда, – Ленина промо-акция выглядела очень глупо.

– Как? Двадцать лет назад и уже чемпион-стилист? Не может быть, Эстелла! Мне кажется, что в ту пору вы могли только в первый класс пойти! – искренне восхитилась художница Тоня.

– Спасибо, Тоня, приятно слышать, – стараясь не смотреть на Веронику, поблагодарила Эстелла. – Я действительно довольно рано выбрала своё ремесло, «болела» парикмахерским делом ещё с ранней юности. Будучи совсем молодой девочкой, участвовала в разнообразных соревнованиях по парикмахерскому искусству и, к счастью, получила признание.

– А я была однажды в одном из ваших салонов, – прямолинейно заявила Лена. – Меня неплохо обслужили, доложу я вам. Вот только ваши мастера-стилисты постоянно приставали ко мне – купите, мол, этот шампунь, или эту заколочку, или этот тоник для лица. Бижутерию разную предлагали. Замучили, честное слово! Нет, продукция у вас первоклассная, я разве спорю? Но уж слишком настойчивый персонал.

– У меня салонов много, за всеми и не уследишь, – снова занервничала Эстелла. – Это в каком было?

В этот момент телефон Вероники зазвонил, и она без единого слова вылетела из гостиной, забыв о своих распрях с парикмахершей. За дверью послышался её взволнованный голос: – Алло. – На Цветном, – рассеянно отозвалась Лена, провожая Веронику взглядом, полным любопытства.

– Леночка, вы меня поймите, – с жаром заговорила Эстелла, прижимая руку к груди. – Я мечусь среди своих филиалов, как ненормальная. Сегодня – на Цветном, завтра – на Плющихе, послезавтра – на Кутузовском. Только всё равно без меня там творят, что хотят. Приношу свои извинения, если что-то омрачило ваше пребывание у нас в салоне. Кстати, у нас очень скоро презентация новой коллекции ароматов от признанного мастера Стефана Оливьери, он сам к нам прилетит из Парижа. Будет фуршет, подарки. Не согласитесь ли вы выступить на этом вечере?

– Я? – польщённо воскликнула Лена, моментально переключаясь. – Да с удовольствием! Я ведь, знаете ли, ещё и пою! Может, французский шансон? Я много песен Мирей Матье и Патрисии Каас знаю.

– Что вам будет угодно! – великодушно предложила Эстелла. – Мариночка, ты придёшь? Это случится 25-го, в четверг.

– Разумеется. Если, конечно, не нагрянет непредвиденная ревизия.

Вернувшаяся в гостиную Вероника, порозовевшая от скрытого ликования, как ни в чём не бывало взяла свой бокал с вином и, отпивая глоток, подняла его в воздух: – Марина, с днём рождения! Виновница торжества с улыбкой кивнула ей в ответ. – Налоговые, ревизии… Ужас! – с искусственным оживлением воскликнула Лена. – Милые мои, какие же вы умнички, что таким сложным и серьёзным делом заняты, несмотря на то, что вы – хрупкие женщины! Вот я, например, никогда бы не смогла поднять собственный бизнес. Это же ад кромешный, по моему разумению. Мы же слабый пол как-никак и должны заниматься лишь тем, что по-настоящему нам приятно. Мариночка, за тебя, что ли? Дорогая! За твою потрясающую, неженскую бизнес-хватку! Все снова чокнулись бокалами. – А если у женщины мозги как раз на бизнес настроены, а не на плетение макраме, как у некоторых? В этом случае что, нужно тоже отмахиваться от своих наклонностей и идти в актрисы? – съязвила Вероника, красноречиво покосившись в сторону Лены.

– Ну, вы-то, Вероника, как представитель профессии творческой разве не согласны со мной?

– Девочки, – решительно встряла Марина, полная решимости на допустить нового скандала на своём празднике, – каждый должен заниматься тем делом, которое ему выбрал Бог. Вопрос, как понять его волю и распознать в себе того, кем являешься.

– Лично я очень нескоро поняла, что мне и впрямь нужно писать романы, – призналась изрядно захмелевшая Вероника. – Честно. Усидчивостью я никогда не отличалась. Сама мысль о том, что я должна добровольно запереть себя в четырёх стенах, исключив общение с внешним миром, и писать, писать, писать, буквально приводила меня в ужас. Чем я только не занималась: и в отделе кадров на одном предприятии работала, и недвижимость продавала… Успешно, кстати сказать. Именно благодаря последнему мне удалось довольно быстро купить большой дом ещё задолго до того, как муж принёс домой «свой первый миллион».

– И как же вы всё-таки решились стать писателем? – заинтересовалась Тоня.

– Здесь, конечно, во многом заслуга моего мужа… В самом начале наших отношений он откопал у меня в дальнем углу шкафа секретную коробку. В ней хранились все мои рассказы и стихи, которые я сочиняла ещё в студенческую пору, учась на филфаке. Тогда ещё компьютерами мало кто пользовался, не то что сейчас… Всё писали на бумаге. Вот, он один раз достал коробку, начитался моих художественных экзерсисов и сказал, уверенно так: «Ника, а почему бы тебе не начать публиковаться?» Я сразу стала отнекиваться, мол, не для меня такая профессия, не могу я. Сложно всё это очень… Он тогда отстал, но потом изредка к этой теме возвращался.

– На мозги тебе капал, другими словами, – хмыкнула Лена. – Мариш, а здесь курить можно?

Она оглянулась вокруг в поисках пепельницы и, не найдя ничего похожего, закурить так и не решилась.

– Ну, можно и так сказать, – невозмутимо откликнулась Вероника. – А я, глупая, всё искала своё дело, страдала. То мне не нравилось, это было не по душе… А домохозяйка из меня тоже никакая, я пробовала…

– Да… Поиски себя – мучительный процесс, – понимающе вздохнула Тоня. – Кстати, Мариночка, я принесла тебе картину, которую обещала дорисовать к твоему дню рождения. Давайте все вместе посмотрим, что скажешь? А может, ты хочешь наедине с собой её распаковать?

– Тааак! Какие могут быть от нас секреты, не понимаю? – немедленно вмешалась Лена. – Ну-ка, давайте заценим, что тут нарисовано! Интересно, как вы, Тоня, видите нашу дорогую Мариночку? А может, у неё кочан капусты вместо головы или руки не из того места растут – в прямом смысле? Тоня неуверенно переспросила: – Марина, так я покажу твоим гостям? – А давай! Здесь все свои! – весело разрешила Марина, доливая шампанское в свой бокал. Она достигла той счастливой стадии опьянения, когда стеснение исчезает почти полностью.

Тоня привычным движением подняла с пола прислонённую к стене картину, сорвала плотный целлофановый слой и поставила её на диван, торцевой стороной на мягкие подушки. Взгляды присутствующих устремились к картине, на которой была изображена полностью обнажённая Марина. Как же она была прекрасна в своём красочном воплощении! В её каштановые курчавые волосы оказались вплетены воздушные полевые цветы, а лицо мягко мерцало и переливалось в свете невидимого глазу солнца. В её тонких ласковых руках трепетала радужная птичка, которая, должно быть, совсем недавно выпорхнула из распахнутой золотой клетки, поваленной набок где-то на заднем плане композиции. Все сокровенные подробности женского естества транслировались миру подробно и открыто благодаря гибкой анатомической раскрепощённости, в которой пребывала нарисованная Марина.

Все дружно ахнули. Первой «отмерла» и заехидничала Лена:

– А мне вот очень интересно: как проходил процесс позирования, а, Марина? Ты в такой позе перед Тоней сидела?

– В той самой, – беззастенчиво соврала Марина, еле сдерживая смех.

Ей стало необычайно весело – ну и лица у всех! Словно они никогда не были в Лувре и не видели все эти бесконечные богемные полотна с обнажённо-раскрепощёнными натурщицами… – Да нет… На самом деле я рисовала одетую Марину, а потом уже сама додумала и создала законченный образ. Эта картина – больше фантазия, чем реальность, – стушевалась Тоня.

– Фантазия у вас, Тоня, развита великолепно, – деликатно похвалила её Эстелла.

– Марина, а у тебя на руке есть такая татуировка? – вдруг спросила внимательная Вероника и указала на картину. И правда, на слегка развёрнутом к зрителю белоснежно-мраморном Маринином плече был начертан крошечный графический символ чёрной луны, опутанной сизыми ночными облаками.

– Нет, – отстранённо пробормотала Марина, впившись взглядом в непонятный значок, – терпеть не могу татуировки. – Ну и зачем вы нашей имениннице наколки пририсовали, словно она – уголовник? – с насмешливым укором обратилась Лена к Тоне.

– Это сумрачная луна, – немного порозовев, пояснила художница, – она даёт человеку возможность сделать сознательный выбор между добром и злом. Поначалу она искушает его, запутывает, делает чёрствым, толкает на страшные и необдуманные поступки, но, если человек всё же предпочёл радость, созидание и свет, он перейдёт на новый уровень, приобретёт стойкий иммунитет ко всему греховному, порочному, разрушающему.

– Вот это подоплёка! – издевательски хохотнула Лена. – А ничего посложнее вы не могли выдумать, госпожа художница? Сумрачная луна, добро и зло, бла-бла-бла… Вот так подарочек на день рождения!

Марина, Вероника и Эстелла молчали, зачарованно изучая совершенно новым взглядом Тонино полотно. Марине, изображённой на нём, эксцентричная затея со странными символами показалась неудачной и даже зловещей, однако от всей этой противоречивой и сложной композиции веяло необъяснимой и мощной магией, и непременно хотелось протянуть руку, чтобы ощутить её силу.

– Марина – особенная женщина, – справившись со смущением, искренне воскликнула Тоня, – стойкая и слабая, порочная и чистая, темпераментная и рассудительная, искренняя и скрытная одновременно. Она так вдохновляет меня!

– А, вы что, того? На женщинах специализируетесь в плане секса? – не особенно вдаваясь в суть сказанного, ехидно предположила Лена.

Тоня едва слышно ахнула. Её веснушчатое лицо с милыми ямочками на круглых щеках залилось ярко-алым румянцем. – Ну что вы! У меня муж, двое детей, – тихо, но довольно твёрдо возразила она, наконец.

– Так одно другому разве мешает? – живо отреагировала её собеседница. – Детей в школу отвела – и вперёд, к ласковой подружке под бочок, пока муж на работе! Многие великие художницы были лесбиянками, так зачем же отказывать себе в удовольствии?

– Лен, что ты пристала к человеку? Не видишь: не понимает Тоня твоих шуточек, – с раздражением вмешалась в их диалог Вероника, которая расценила поведение Лены как верх хамства.

– А я разве что-то кошмарное сказала? – с самым невинным видом воскликнула Лена, комично округляя глаза. – У всех свои тараканы. Да и модно такое сейчас.

– Модно что? – пошла в наступление Вероника. – Быть бестактной и лепить полную чушь людям в глаза как ни в чём ни бывало? Или сейчас модно не думать, что ты говоришь или делаешь?

– У нас сегодня с дочерью на эту тему уже был разговор. Похоже, действительно модно, – вдруг задумчиво проговорила Марина.

– Нет, ну ты слышала? Чего она на меня наезжает из-за херни какой-то? – обиженно заскулила Лена.

– Фу, что за примитивный сленг? – с издёвкой в голосе воскликнула Вероника. – Разве актрисы, возвышенные музы, могут так примитивно изъясняться? Позор!

– Девочки, я рада, что наша с Тоней невинная шалость в виде этой картины вызвала такую оживлённую полемику! – вмешалась Марина, желая разнять спорщиц. – Пожалуй, повешу её у себя в гостиной на самом видном месте! Кстати, Тоня приняла участие в оформлении моего интерьера. Смотрите, сколько изящных вещей вокруг, сколько цветовых акцентов, и всё это – её рук дело.

Из вежливости гостьи одновременно начали оглядываться по сторонам, словно впервые заметили нарядное убранство дома. Про странную картину, естественно, все тут же благополучно забыли.

– Кстати, Мариш, ты обещала нам свой замок показать, – деликатно заметила Вероника, которой надоели бесконечные препирательства с Леной.

– С удовольствием! – с готовностью воскликнула Марина. – И я бы посмотрела, – поддержала их Эстелла, ставя свой фужер с шампанским на каминную полку из мрамора нежного розоватого оттенка. – Какая красота! Я так мечтаю о собственном камине!

– Ну а я, пожалуй, не пойду, – заявила Лена и закинула ноги на диван. – Я Маринин дом вижу почти каждый день, мы ведь соседи. Я неподалёку обитаю.

Она бросила новый оценивающий взгляд на Тонину картину, презрительно хмыкнула, а потом, приподняв на вытянутых руках, сняла её с дивана и снова поставила на пол у стены.

– Да, я тоже здесь уже видела всё, как вы понимаете. К тому же мне надо позвонить домой, – поспешно сказала Тоня, во все глаза наблюдавшая за действиями актрисы, и, подхватив сумочку, вылетела из комнаты.

– Ну вот, придётся пить в гордом одиночестве, – как ни в чём не бывало вздохнула Лена и щёлкнула пультом от телевизора. В этот момент раздался звук входящего сообщения на телефоне Вероники.

– Вероника, кто тебя там засыпает любовными посланиями? Муж, что ли? – полюбопытствовала Лена.

– Разве можно совершенно незнакомому человеку задавать такие личные вопросы? – раздражённо буркнула Вероника, и, не дожидаясь реакции, впилась глазами в экран телефона.

Её лицо мгновенно преобразилось, просияв, и она начала писать ответ, позабыв обо всех.

– Ох, посмотрите, у нас тут типичная woman in love, – с издёвкой изрекла Лена.

– Нет, ну ты нормальная вообще? – закипела Вероника, оторвавшись от телефона, и выражение радости на её лице мгновенно сменилось досадой. – Ты выпила много, или с рождения такая бестактная? Какое твоё дело?

– Для возвышенной барышни, которая строчит любовные романы, ты слишком резка, не находишь? – уязвлённо заметила актриса.

Вероника открыла рот, чтобы заткнуть собеседницу короткой ёмкой фразой, но Марина оборвала её на полуслове: – Вероника, Эстелла, пойдёмте. Буду показывать вам дом.

И все три женщины направились в прихожую, чтобы оттуда начать осмотр.