Читать книгу Когда камни меняют цвет - Юлия Цыпленкова - Страница 8

Светлые ресницы дрогнули, и ясные голубые глаза открылись. Действие зелья почти прошло, но разум пока оставался в плену дымки, притупившей сознание и чувства. Лейра села на широкой кровати и оглядела опочивальню, в которой провела вчерашний день и сегодняшнюю ночь. Она не ощутила любопытства, потому убранство комнаты осталось без внимания. Впрочем, опочивальня смотрителя Тангорской крепости была простой, из всех роскошеств здесь имелась лишь эта широкая кровать. Остальная мебель оказалась простой, даже безыскусной. Однако в этом не было ничего удивительного, все-таки тюрьма не родовой замок. Место службы не требовало излишеств. К тому же семьи оставались дома, и обустраивать для них служебные покои было не нужно.

Ирэйн откинула теплое мягкое одеяло и опустила ноги на коврик, лежавший у кровати. В камине еще потрескивали дрова, заботливо подкинутые хозяином покоев перед его уходом, и в опочивальне было тепло. Лейра посмотрела вниз и обнаружила грубоватые простые башмаки. На стуле висело ее платье, и женщина поспешила надеть его. Несмотря на сохранявшуюся апатию, в сорочке она чувствовала себя неуютно.

После этого нашла дверь в умывальню. Здесь обнаружился кувшин с еще не остывшей водой, и лейра привела себя в порядок. Когда с утренним омовением было покончено, Ирэйн вернулась в опочивальню. Тут она увидела гребень. По виду он был совсем новый, украшенный позолоченным узором, и в сознании мелькнула догадка, что его приготовили именно для нее. Шамис? позаботился о своей пленнице. Женщина потянулась к гребню, почти дотронулась до него, но все-таки отдернула руку, словно безделушка могла обжечь ей пальцы, и нахмурилась. Однако, бросив взгляд в зеркало, решительно сжала гребень и тщательно расчесала спутанные волосы. Затем собрала их на затылке в привычный пучок, заколола шпильками, лежавшими рядом, и покинула опочивальню.

Что делать дальше она не знала. На всякий случай подергала дверь, которая вела на выход из покоев смотрителя, но она оказалась закрытой. Тихо выругавшись, Ирэйн отправилась осматривать свое новое узилище, чтобы хоть как-то отвлечься от вернувшихся невеселых раздумий. Вскоре лейра нашла оставленный для нее завтрак. Здесь сомневаться она не стала. Двухдневный голод не позволил женщине быть гордой.

Но, закончив завтракать, лейра Дорин ощутила не насыщение, а опустошение, словно всеми своими действиями сказала Шамису безоговорочное «да». Внезапно появилось детское желание хоть как-нибудь досадить смотрителю. Ну… ну, хотя бы что-нибудь сломать. Узница усмехнулась и отрицательно покачала головой. Пора детства миновала еще пять лет назад. И если уж ты взрослая женщина, то нужно вести себя с достоинством, даже с врагом.

Ирэйн встала из-за стола и вновь побрела по маленьким покоям из трех комнат. В опочивальне и гостиной она уже была, теперь пришел черед кабинета. Женщина перешагнула порог и огляделась. Здесь имелись два шкафчика, полка с книгами и стол, на котором стояли писчие принадлежности. Еще лежал небольшой свиток. Рядом с ним располагался лист пергамента, исписанный на треть. Лейра Дорин сочла, что с ее стороны не будет наглостью сунуть нос в дела своего тюремщика, раз уж он позволил себе влезть в ее жизнь.

Потому, посмотрев на начатое послание, женщина взяла в руки свиток, развернула его и пробежалась взглядом по ровным строчкам, и по мере чтения ее губы всё больше кривила недобрая насмешливая ухмылка…

«Возлюбленный мой, если бы вы могли ощутить мою тоску по вам. День для меня стал бесконечной ночью, и супружеское ложе кажется коркой льда. Безумно не хватает ваших жарких объятий и слов, что вы шептали мне в минуты страсти. И единственное, что согревает меня сейчас – это наш сын, что так похож на вас ликом, да дитя, что я ношу под сердцем, своим шевелением утешает и дает веру, что его рождение приведет отца под родной кров. Еще два месяца, а я тороплю время, считаю дни и умоляю малыша поскорей явиться на свет, ибо тогда вы поспешите к нам, мой возлюбленный.

Я знаю, что и вы сейчас страдаете так же, как и я, также ожидаете нашей встречи. Ваша любовь придает мне сил даже через расстояние. Я чувствую ее…».

Ирэйн дочитала письмо лейры Шамис, покачала головой и взяла то, что написал сам смотритель.

«Душа моя, не проходит дня, чтобы я не думал о вас и наших детях. Вы правы, я тоскую по вам столь же сильно, как и вы обо мне. Жду мгновения, когда прижму вас к своей груди…».

Дочитав до точки, лейра зло хмыкнула и уселась на стул. Все-таки она не удержалась от ребячества, потому взяла перо, обмакнула его в чернила и, прикусив кончик языка, старательно вывела следующий строки:

«Благодарю за заботу, душа моя. Ваше внимание ценно для меня, потому обещаю вам, что не позволю черной тоске сгубить меня. Денно и нощно я забочусь об этом. Дабы плоть моя не увяла и не потеряла былой твердости, я упражняюсь с ней, как иной воин во владении мечом. Вам не о чем волноваться, душа моя, женщин в крепости нет. Последнюю я уморил голодом и холодом, дабы не смущала моего взора блеклым обликом. Потому покои мои посещают только мужчины. На них я оттачиваю свое любовное мастерство и сильно преуспел на этом поприще.

Если бы вы знали, как манят меня глаза моего помощника. И пусть он пока сопротивляется, но мне есть, чем надавить на него. Зад старшины оказался приятным на ощупь, но больше не доставляет прежнего удовольствия. Зато взгляд неизменно радуют усы стража Принка. Они такие рыжие и шелковистые на ощупь, что я не могу удержать от того, чтобы не провести по ним кончиками пальцев. Принк, впрочем, счастья своего не осознал и пытался откусить ласкавшую его длань, но я умею справляться со строптивцами. А если уж и переусердствую, то всегда можно призвать чародея, и он скроет следы моих прегрешений.

Вы спрашиваете, не угрожают ли мне заключенные, потому спешу вас успокоить. Мои милые мальчики обожают меня. Где же они еще найдут такие блага, как не в моих покоях? Обогреты, накормлены. Я забочусь о них, холю и лелею, даже подарил каждому по гребню. Ах, какие я дарю им гребни, душа моя! Теперь их волосы, как на голове, так и на груди, а у кого-то даже и на спине, всегда аккуратно расчесаны, и их приятно касаться.

Но вам не о чем беспокоиться, возлюбленная моя, мое сердце с вами, потому не удивительно, что мою великую любовь, вы ощущаете даже через расстояние. И вы сможете в этом убедиться, когда я вернусь в Шамис. Об одном прошу, на время моего приезда уберите подальше прислужников и стражей, ибо томят меня предчувствия, что могу не удержаться и плениться их мужественностью. Особо же прошу убрать всех усатых, потому как после Принка чувствую к сей части мужского лика сильную слабость.

За сим завершаю свое послание.

Безмерно любящий Вас, конечно же, преданный до последнего вздоха,

Ваш супруг и возлюбленный».

Закончив свою маленькую пакость, лейра Дорин отложила перо, откинулась на спинку стула и умиротворенно вздохнула. На душе как-то сразу стало легко и приятно. Ирэйн встала из-за стола, бросила последний взгляд на свою проделку и покинула кабинет, стараясь не думать, к чему это может привести. В конце концов, она даже оказала милость любезному риору Дин-Шамису, избавив ее от надобности тратить время и лгать женщине, свято верившей в то, что муж верен ей. Впрочем, может лейра Шамис и не посчитала бы изменой связь с узницей, но это Ирэйн Дорин заботило мало.

Она вернулась в гостиную, забралась с ногами на кресло и, прижавшись затылком к его спинке, закрыла глаза, возвращаясь к своим безрадостным размышлениям. Кажется, силки окончательно затянулись, и пленница осталась в руках своего мучителя безропотной игрушкой…

– Вот уж нет, – сердито произнесла женщина. – Если уж Шамис не оставил мне выбора, то я хотя бы напьюсь его крови вдоволь. Быть может, тогда он спровадит меня с глаз подальше и оставит, наконец, в покое.

Щелчок замка, открытого ключом с наружной стороны двери, прервал лейру. Она открыла глаза и взглянула на вошедшего.

– Ирэйн, – риор, кажется, ощутил неловкость, увидев пленницу в кресле, но быстро справился с собой и улыбнулся: – Рад видеть вас в добром здравии.

– Едва не уморив меня прежде? – надменно спросила женщина. – Вы, риор Дин-Шамис, весьма ветрены. Сначала уничтожаете, потом возрождаете. Но не ждите благодарности, мне ваши игры не пришлись по нраву.

– Язвите, – утвердительно произнес смотритель и, закрыв за собой дверь, подошел к узнице. – Значит, и вправду пришли в себя. Повторяю, я этому рад.

– Не могу разделить вашей радости, риор Дин-Шамис, – Ирэйн поднялась с кресла и отошла к столу, и теперь он разделял надзирателя и его пленницу.

Смотритель усмехнулся, однако гневаться не спешил. Он занял кресло, с которого поднялась лейра Дорин, накрыл подлокотники ладонями и учтиво спросил:

– Как вы провели утро, моя дорогая?

– О, благодарю вас, высокородный риор, – медовым голосом ответила узница, – я нашла, чем развлечь себя.

Вороватый взгляд, брошенный на приоткрытую дверь кабинета, выдал женщину. Шамис обернулся и нахмурился. После вновь посмотрел на Ирэйн, но ее лицо хранило безмятежное выражение, и мужчина преисполнился подозрительности. Он рывком поднялся с кресла, пересек гостиную и исчез в кабинете, однако вскоре вернулся со злосчастным ответом в руках. Подошел к столу, за которым пряталась от него узница, и припечатал труды лейры к столешнице ладонью.

– Это что? – палец смотрителя постучал по письму.

– Что? – похлопала ресницами Ирэйн.

Она слегка нагнулась, пробежалась взглядом по строкам, затем распрямилась и в священном ужасе воззрилась на риора.

– Боги, риор Дин-Шамис, к чему вы показали мне это?! – возмутилась женщина. – К чему мне ваши откровения? Пусть уж ими наслаждается ваша возлюбленная супруга, а меня увольте. Ваши пристрастия – ваше дело, а мне таких подробностей знать ни к чему. – Она укоризненно покачала головой, но вдруг преисполнилась любопытства и спросила, заговорщицки понизив голос: – Вам и вправду нравятся усатые мужчины? Впрочем, усы Принка действительно великолепны. Он так гордится…

– Молчать! – рявкнул смотритель и прищурился: – Играете с огнем, Ирэйн? Считаете, что это разумно?

Взгляд лейры Дорин вновь стал высокомерным, и она задала встречный вопрос:

– Риор Дин-Шамис, вы человек слова?

– К чему этот вопрос?

– И тем не менее.

– Да, разумеется…

– Тогда не смейте угрожать мне. Вчера вы клялись, что более не причините мне зла. Так уж будьте любезны сдержать слово.

– Лейра Дорин! – начал было смотритель, готовый дать ей ответ, но женщина подняла руку, вдруг вспомнив жест своей кузины, сжала кулак, и риор, хорошо знакомый с этим знаком, неосознанно замолчал.

– Я желаю выйти на воздух, – произнесла Ирэйн. – В конце концов, утренняя прогулка дозволена мне госпожой. Идемте, – уверенным тоном приказала она и устремилась к дверям покоев.

«Он удавит меня сразу или даст потрепыхаться?» – пронеслось в голове узницы, готовой к закономерной вспышке ярости риора. Однако смотритель, ошеломленно пробормотав:

– В Архон, что происходит? – догнал ее, несильно сжал локоть и ворчливо произнес: – Возьмите плащ, Ирэйн.

– Вы такой заботливый, риор Дин-Шамис, – ядовито заметила лейра. – Так бережете меня от холода…

– Довольно, – оборвал ее смотритель. – Знайте меру, Ирэйн. Я виноват, но издеваться над собой не позволю.

– Разумеется, – женщина покорно склонила голову. – Издеваться – это ваше право, как я смею посягать на него?

– Проследуйте на прогулку, – отчеканил высокородный риор, и узница похлопала ресницами:

– А плащ? Там же холодно…

Мужчина тихо рыкнул, развернулся и стремительно исчез в опочивальне, где остался снятый вчера с лейры плащ. После вернулся, чеканя шаг, сунул его в руки Ирэйн и указал на дверь.

– Как скажете, риор Дин-Шамис, – покладисто согласилась узница и поспешила выпорхнуть из навязанного обиталища.

Погода, словно желая поддержать боевой дух Ирэйн, радовала ярким весенним солнцем. Сквозь еще холодный воздух проскальзывали теплые лучи, они ласкали кожу, манили скинуть плащ, и лейра даже потянула завязки плаща…

– Это лишнее, – строго произнес Дин-Шамис. – Вы только вчера горели в лихорадке.

Узница обернулась к своему надзирателю, прищурившись, оглядела его с ног до головы, и риор передернул плечами под этим изучающим взглядом.

– Вы всегда казались мне разумной, Ирэйн, – заговорил он, и женщина с любопытством спросила:

– Стало быть, вас привлек мой разум?

– И это тоже, – осторожно ответила смотритель.

– А если я разом поглупею, вы потеряете ко мне интерес?

– Для этого вам нужно еще и подурнеть, – усмехнулся Дин-Шамис. – Возможно, еще и постареть. Без вашего разума я легко обойдусь, так было бы даже проще. Но любить…

– Любить? – прервала его лейра Дорин.

– Любить, – твердо повторил риор. – Так вот любить женщину, к которой не влечет, затруднительно.

– Выходит, у вас большое сердце, риор Дин-Шамис, – вновь прищурилась узница. – Во всю грудь, должно быть, коли уж в нем умещается и ваша жена, и отверженная узница. Или же жену велят любить Боги, а узницу… воздержание? Кому вы лжете? Мне или вашей супруге? Наверное, все-таки мне, – решила она и продолжила с иронией, – раз уж вашу великую любовь лейра Шамис ощущает даже на расстоянии. Ну а раз так, то верните меня в темницу, отдайте то, что позволила иметь госпожа, и не гневите Богов, риор Дин-Шамис. Вам дана чудесная женщина, и она исправно дарит вам потомство. Если же вы видите во мне снадобье от тоски, то катитесь в Архон, дорогой мой смотритель, мне такая честь без надобности.

– А если, – смотритель шагнул к женщине, ухватил ее за локоть и рывком прижал к себе. Лейра уперлась ладонями в грудь риора, но снова ее сопротивление не принесло результатов, и он продолжил: – А если я и вправду люблю вас? Люблю с того мгновения, как оказался в Тангорской крепости? Что, если я устал благородно молчать о своих чувствах и в тайне мечтать о вас, Ирэйн?