Читать книгу Ты – рядом, и все прекрасно… (сборник) - Юлия Друнина - Страница 3

Всю жизнь

От зависти томиться мне

К той девочке,

Худющей и неловкой —

К той юной санитарке,

Что с винтовкой

Шла в кирзачах пудовых

По войне.

Неужто вправду ею я была?..

Как временами

Мне увидеть странно

Солдатский орден

В глубине стола,

А на плече

Рубец солдатской раны!

Дышит в лицо

молдаванский вечер

Хмелем осенних трав.

Дробно,

как будто цыганские плечи,

Гибкий дрожит состав.

Мечется степь —

узорный,

Желто-зеленый плат.

Пляшут,

поют платформы,

Пляшет,

поет штрафбат.

Бледный майор

расправляет плечи:

– Хлопцы,

пропьем

Свой последний вечер! —

Вечер.

Дорожный щемящий вечер.

Глух паровозный крик.

Красное небо летит навстречу —

Поезд идет

в тупик…

Дополз до меня связной —

На перевязи рука:

«Приказано в шесть ноль-ноль

Явиться вам в штаб полка».

Подтянут, широкоскул,

В пугающей тишине

Полковник в штабном лесу

Вручил «За отвагу» мне.

То было сто лет назад…

Могла ль увидать в тот час

Высокий парадный зал,

Сверкавший от люстр и глаз.

Могло ли в окопном сне

Когда-то присниться мне?

Ничто не забудут, нет!

Присниться, что ордена

Солдатам своим страна

Вручит через сорок лет?

Что вспомню я в этот миг

«За Родину!» хриплый крик?..

Ржавые болота,

Усталая пехота

Да окоп у смерти на краю…

Снова сердце рвется

К вам, родные хлопцы,

В молодость армейскую мою.

Ржавые болота,

Усталая пехота,

Фронтовые дымные края…

Неужели снова

Я с тобой, суровой,

Повстречаюсь, молодость моя?..

Приходит мокрая заря

В клубящемся дыму.

Крадется медленный снаряд

К окопу моему.

Смотрю в усталое лицо.

Опять – железный вой.

Ты заслонил мои глаза

Обветренной рукой.

И даже в криках и в дыму,

Под ливнем и огнем

В окопе тесно одному,

Но хорошо вдвоем.

Контур леса выступает резче,

Вечереет.

Начало свежеть.

Запевает девушка-разведчик,

Чтобы не темнело в блиндаже.

Милый!

Может, песня виновата

В том, что я сегодня не усну?..

Словно в песне,

Мне приказ – на запад,

А тебе – в другую сторону.

За траншеей – вечер деревенский.

Звезды и ракеты над рекой…

Я грущу сегодня очень женской,

Очень несолдатскою тоской.

Целовались.

Плакали

И пели.

Шли в штыки.

И прямо на бегу

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу.

Мама!

Мама!

Я дошла до цели…

Но в степи, на волжском берегу,

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу.

Я только раз видала рукопашный,

Раз – наяву. И сотни раз – во сне…

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

Мы легли у разбитой ели,

Ждем, когда же начнет светлеть.

Под шинелью вдвоем теплее

На продрогшей, гнилой земле.

– Знаешь, Юлька, я – против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Дома, в яблочном захолустье,

Мама, мамка моя живет.

У тебя есть друзья, любимый,

У меня – лишь она одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик

Беспокойную дочку ждет…

Знаешь, Юлька, я – против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Отогрелись мы еле-еле.

Вдруг нежданный приказ: «Вперед!»

Снова рядом в сырой шинели

Светлокосый солдат идет.

С каждым днем становилось горше.

Шли без митингов и знамен.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрепанный батальон.

Зинка нас повела в атаку,

Мы пробились по черной ржи,

По воронкам и буеракам

Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы,

Мы хотели со славой жить.

…Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?

Ее тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав.

Белорусские ветры пели

О рязанских глухих садах.

Знаешь, Зинка, я – против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Где-то в яблочном захолустье

Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый.

У нее ты была одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом стоит весна.

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

– Я не знаю, как написать ей,

Чтоб тебя она не ждала.

Нет, это не заслуга, а удача —

Стать девушке солдатом на войне.

Когда б сложилась жизнь моя иначе,

Как в День Победы стыдно было б мне!

С восторгом нас, девчонок, не встречали:

Нас гнал домой охрипший военком.

Так было в сорок первом. А медали

И прочие регалии – потом…

Смотрю назад, в продымленные дали:

Нет, не заслугой в тот зловещий год,

А высшей честью школьницы считали

Возможность умереть за свой народ.

Не знаю, где я нежности училась, —

Об этом не расспрашивай меня.

Растут в степи солдатские могилы,

Идет в шинели молодость моя.

В моих глазах – обугленные трубы.

Пожары полыхают на Руси.

И снова

нецелованные губы

Израненный парнишка закусил.

Нет!

Мы с тобой узнали не по сводкам

Большого отступления страду.

Опять в огонь рванулись самоходки,

Я на броню вскочила на ходу.

А вечером

над братскою могилой

С опущенной стояла головой…

Не знаю, где я нежности училась, —

Быть может, на дороге фронтовой…

Побледнев,

Стиснув зубы до хруста,

От родного окопа

Одна

Ты должна оторваться,

И бруствер

Проскочить под обстрелом

Должна.

Ты должна.

Хоть вернешься едва ли,

Хоть «Не смей!»

Повторяет комбат.

Даже танки

(Они же из стали!)

В трех шагах от окопа

Горят.

Ты должна.

Ведь нельзя притвориться

Пред собой,

Что не слышишь в ночи,

Как почти безнадежно

«Сестрица!»

Кто-то там,

Под обстрелом, кричит…

Кто-то бредит.

Кто-то злобно стонет.

Кто-то очень, очень мало жил.

На мои замерзшие ладони

Голову товарищ положил.

Так спокойны пыльные ресницы.

А вокруг – нерусские края.

Спи, земляк,

Пускай тебе приснится

Город наш и девушка твоя.

Может быть, в землянке,

После боя,

На колени теплые ее

Прилегло усталой головою

Счастье беспокойное мое…

Могла ли я, простая санитарка,

Я, для которой бытом стала смерть,

Понять в бою,

Что никогда так ярко

Уже не будет жизнь моя гореть?

Могла ли знать в бреду окопных буден,

Что с той поры, как отгремит война.

Я никогда уже не буду людям

Необходима так и так нужна?..

В неразберихе маршей и атак

Была своя закономерность все же:

Вот это – друг,

А это – смертный враг,

И враг в бою

Быть должен уничтожен.

А в четкости спокойных мирных дней,

Ей-богу же, все во сто раз сложней:

У подлости бесшумные шаги,

Друзьями маскируются враги…

Трубы.

Пепел еще горячий.

Как изранена Беларусь…

Милый, что ж ты глаза не прячешь? —

С ними встретиться я боюсь.

Спрячь глаза.

А я сердце спрячу.

И про нежность свою забудь.

Трубы.

Пепел еще горячий.

По горячему пеплу путь.

И вот она – родного дома дверь.

Придя с войны в свои неполных двадцать,

Я верила железно, что теперь

Мне, фронтовичке, нечего бояться.

Я превзошла солдатский курс наук —

Спать на снегу, окопчик рыть мгновенно,

Ценить всего превыше слово «друг»,

И слову «враг», понятно, знала цену.

Изведала санбатов маету…

Одно не знала – никому не надо

Теперь мое уменье на лету

По звуку различать калибр снаряда,

Ужом на минном поле проползать,

А если нужно – в рост идти под пули.

(В хвосте за хлебом у меня опять —

В который раз! – все карточки стянули…)

Меня соседки ели поедом:

– Раззява, растеряха, неумеха! —

Меня в свой черный список управдом

Занес как неплательщицу со вздохом.

Но главное, что сеяло испуг

Во мне самой и подрывало силы, —

Неясность, кто же враг тебе, кто друг:

На фронте это невозможно было…

И все-таки сейчас, через года,

Я поняла, солдаты, слава Богу, —

Окопная суровая звезда

В то время освещала нам дорогу.

И все-таки она нам помогла

Там, где житейские бушуют войны,

Не вылететь из тряского седла

И натиск будней выдержать достойно.

Уметь спокойно презирать иуд,

Быть выше злости, зависти, наживы,

Любить любовь, благословлять свой труд

И удивляться, что остались живы.

Смешно, что считают сильной,

Просто смешно до слез! —

Дочерь твоя, Россия,

Я не пугаюсь гроз,

Но мелкой грызни мышиной

До паники я боюсь,

Узкую давит спину

Всякий житейский груз.

Яростно Время мечет

Беды со всех сторон.

Обороняться нечем —

Последний храню патрон…

Я сегодня

(Зачем и сама не пойму)

Улыбнулась рассеянно

Злому врагу.

А товарищу

Мелочь не в силах простить…

Обрывается здесь

Всякой логики нить.

Да, бесспорно,

Есть в логике нашей изъян:

Что прощаем врагам,

Не прощаем друзьям.

Убивали молодость мою

Из винтовки снайперской,

В бою,

При бомбежке

И при артобстреле…

Возвратилась с фронта я домой

Раненой, но сильной и прямой —

Пусть душа

Едва держалась в теле.

И опять летели пули вслед:

Страшен быт

Послевоенных лет —

Мне передохнуть

Хотя бы малость!..

Не убили

Молодость мою,

Удержалась где-то на краю,

Снова не согнулась,

Не сломалась.

А потом —

Беды безмерной гнет:

Смерть твоя…

А смерть любого гнет.

Только я себя не потеряла.

Сердце не состарилось

Ничуть,

Так же сильно

Ударяет в грудь,

Ну, а душу я

В тиски зажала.

И теперь веду

Последний бой

С годами,

С обидами,

С судьбой —

Не желаю

Ничему сдаваться!

Почему?

Наверно, потому,

Что и ныне

Сердцу моему

Восемнадцать,

Только восемнадцать!..

И откуда

Вдруг берутся силы

В час, когда

В душе черным-черно?..

Если б я

Была не дочь России,

Опустила руки бы давно,

Опустила руки

В сорок первом.

Помнишь?

Заградительные рвы,

Словно обнажившиеся нервы,

Зазмеились около Москвы.

Похоронки,

Раны,

Пепелища…

Память,

Душу мне

Войной не рви,

Только времени

Не знаю чище

И острее

К Родине любви.

Лишь любовь

Давала людям силы

Посреди ревущего огня.

Если б я

Не верила в Россию,

То она

Не верила б в меня.

Запорола сердце, как мотор —

В нем все чаще, чаще перебои…

До каких же, в самом деле, пор

Брать мне каждый сантиметр с бою?..

Ничего! Кто выжил на войне,

Тот уже не сдастся на «гражданке»!

С нестерпимым грохотом по мне

Проползают годы, словно танки…

Ни от себя,

Ни от других не прячу

Отчаянной живучести секрет:

Меня подстегивают неудачи,

А в них, спасибо, недостатка нет…

Когда выносят раненой из боя,

Когда в глазах темнеет от тоски,

Не опускаю руки,

А до боли

Сжимаю зубы я

И кулаки.

Он смотрит на меня —

Ровесник века,

Еще как будто крепкий старичок.

Войн, испытаний ураганный ветер

Его качал,

Но в землю вбить не смог.

За все болеет.

И в его-то годы!

А в нас во многих

Огонек погас…

О люди драгоценнейшей породы!

Что будем делать

На земле без вас?..

Пусть было черно и печально,

Пусть с разных палили сторон —

Не скажет надутый начальник,

Что шла я к нему на поклон.

Порою казалось, что силы

Кончаются, но никогда

Я даже друзей не просила —

Была и осталась горда.

Шагаю по белому свету,

Порой пробиваюсь сквозь тьму,

Считая присягой лишь это:

«Жизнь – родине, честь – никому!»

Я прошла по житейским волнам

Яко посуху – как по суше.

Не питая почтенья к чинам,

Почитая большие души.

И в кипящие злобой дни

Я взываю к Тебе безмолвно:

«Память сердца не обмани —

Лишь тогда поглощают волны».