Читать книгу Тьма. Испытание Злом - Юлия Федотова - Страница 2

Тем и отличается начальник от подчиненного, что второй умеет лишь обозначить проблему, первый же знает, как ее решить.

В планы Йоргена фон Рауха отнюдь не входило всю смену таскать за собой по ночным улицам гремящего цепями, склонного к побегу раба. Он живо нашел выход из положения. Велел Рыжему Вольфи, пока окончательно не стемнело, отвести свое приобретение в казарму.

– А как он обратно будет возвращаться в одиночку по темноте? – забеспокоился разводящий. Парень ему нравился, потому что напоминал старшего сына, погибшего в сражении за Керланд. – Сожрут ведь дорогой.

– Не будет он возвращаться. Там, в казарме, и останется. И без него обойдемся как-нибудь.

Веснушчатая физиономия Вольфи озарилась счастливейшей улыбкой и стала выглядеть еще глупее, чем обычно. «Вот везуха так везуха!» – читалось на лице парня, как на странице открытой книги. Уроженец южного ландлага, он как никто другой страдал от пронизывающего холода северных ночей и всякий раз, заступая в караул у ворот или отправляясь на патрулирование улиц, о возвращении в казарму мечтал даже более страстно, нежели о родных своих Холмах.

– Но-но! – прикрикнул разводящий строго. – Ты не очень-то скалься! Обрадовался! Утром будешь нужники чистить, чтобы жизнь медом не казалась!

Разводящего Рыжий Вольфи не слишком-то боялся, поэтому улыбнулся еще шире. Подумаешь, нужники! Первый раз, что ли? Зато в тепле! И выспится как следует, и лишнюю миску каши перехватит поутру – стряпуха Марта всегда щедро расплачивается с тем, кто первым успеет вынести помойные баки и натаскать воды из колодца… И впрямь, не жизнь, а мед благоуханный!

– Пшли уже! – усмехнулся ланцтрегер. Ход мыслей юного гвардейца был ему понятен до тонкостей. – Раба пока закроешь в карцере. Проследи, чтобы накормили хорошенько, да сам вместо него смотри все не слопай… Что еще? Да, если попытается сбежать дорогой – можешь пристрелить, я сердиться не стану.

Последнее было сказано нарочито четко и раздельно, специально для иноземца-раба. Чтобы уяснил.

– Слушаюсь! – лихо пристукнув каблуком, козырнул Вольфи. В голосе его звучало неподдельное детское счастье. Потому что вместо одной дополнительной миски наметились по крайней мере полторы. Ведь его милость господин ланцтрегер выразился вполне определенно: «все не слопай», а не «не слопай вообще»!

Удивительно спокойно прошла ночь – с предыдущей не сравнить. Всего три нападения за смену, и те несерьезные!

Зубастая гифта[2] выползла из сточной канавы, тощая, голодная после зимней спячки. Из зловонной пасти стекала едкая слюна, и там, куда падали капли, пенился с шипением булыжник мостовой. Кнут разрубил ее тело напополам одним ударом секиры и останки сжег, чтобы не срослись.

Почему-то все городские обыватели дружно разделяют убеждение, будто гифта – самая жуткая и беспощадная из темных тварей. Должно быть, они судят по внешнему виду. Представьте себе лишенную чешуи серую ящерицу, вымахавшую до размеров теленка и обзаведшуюся длиннорылой песьей головой с хищно полыхающими глазами, выдвинутыми вперед зубами и змеиным языком. Добавьте к этому образу черный щетинистый гребень вдоль хребта, толстые когтистые лапы, раздвоенный шипастый хвост – и вы получите типичную гифту как она есть и содрогнетесь от мерзости.

Казалось бы, ничего более безобразного даже самое больное воображение создать не могло. Однако любой ночной страж вам подтвердит: несмотря на устрашающий облик, гифта – одно из наименее опасных порождений Тьмы. Она лишена разума. Обыкновенное хищное животное, примитивное и предсказуемое. Хочет жрать – атакует, сыта – хоть пляшите у нее перед мордой, не шевельнется, пока не почует угрозу. Кроме того, гифта довольно медлительна, и от яда ее давно придумано противоядие. Из чего его варят – человеку лучше не знать, иначе он непременно задумается, что лучше: выпить зелье или помереть от яда, и драгоценные секунды будут упущены. По приказу доброго короля Видара каждый страж должен носить это зелье при себе запаянным в стеклянный сосуд с узким горлышком в жесткой проволочной оплетке. Однако на деле сосуды эти чаще всего прячутся в сундучках с личными вещами. Гифта – старый, привычный враг, укус ее – большая редкость, обычно до этого дело не доходит, разве уж совсем зеленый юнец промашку даст. Гораздо чаще происходит неприятность иного рода. В пылу сражения с какой-нибудь другой тварью владелец нечаянно разбивает свой пузырек – и все! Ближайшие десять дней под крышей казармы ему не спать. Именно столько держится нестерпимая, ничем не смываемая вонь. Говорят, особо чувствительные люди сходили от нее с ума, но это уже из разряда непроверенных слухов и солдатских баек.

Много хуже гифты самый простой шторб[3]. Умом он тоже не блещет, но умеет прикинуться нормальным человеком. Сколько раз новички-часовые попадались: встретят на перекрестке плачущую девчонку-сиротку: «Ах, добрый дяденька, проводи до ворот, запоздала, идти боюся!» Он ее за холодную ручку возьмет, только в подворотню завернут – и нет дяденьки, есть второй шторб. И хуже всего, что он теплый еще, на живого похож. Идет себе как ни в чем не бывало в караулку к сослуживцам – и нет сослуживцев, есть выводок шторбов. В молодости у разводящего Кнута такое в год по три раза случалось, а то и чаще. При Йоргене – ни разу. Здесь ланцтрегер уже сам позаботился, не дожидаясь, пока добрый король Видар сочинит новый указ – к примеру, чесночной настойкой перед дежурством натираться. Их начальник поступил проще, заявив, что «добрые горожане после заката по улицам не ходят» и «задача Ночной стражи – отражать нападения, а не предупреждать». И первое, и особенно второе высказывание были более чем спорными, Йорген сам это понимал как никто другой. Однако помогло. Всех встреченных во тьме сироток с тех пор приканчивали на месте осиновым колом – и ни разу не просчитались, убив по ошибке человека вместо шторба. Поганые твари быстро сориентировались и сменили тактику, стали нападать в открытую, небольшими группами до пяти особей (большее количество шторбов взаимодействовать не в состоянии, обязательно перегрызутся меж собой). За отсутствием «добрых горожан» набрасывались на патрульных – тут начинал действовать второй принцип Йоргена фон Рауха. Отражать вампирскую атаку стражи умели в совершенстве. Вот и на этот раз справились без затруднений.

После гифты и четырех шторбов была еще одна тварь, только совсем незнакомая, имени не имеющая. Такие хуже всего – не знаешь, чего от них ожидать. Как выглядела? Вполне терпимо. Как обычный вервольф, но начисто облысевший. А может, это именно он и был, потому что серебро против него действовало безотказно. Прикончили гада за несколько минут, и остаток дежурства провели без происшествий.

Вернувшись в казарму и наскоро перекусив, Йорген забрал раба из карцера и водворил в свои апартаменты. Спросил его голосом, ничего доброго не сулившим:

– Бежать попытаешься?

– Нет, – обреченно откликнулся раб и утомленно прикрыл глаза.

Вообще-то ночь в казарменном карцере он провел совсем неплохо, куда лучше, чем на складе, до отказа набитом стонущим, надсадно кашляющим, громыхающим колодками, плачущим или бранящимся на всех языках мира живым товаром.

Это было тесное, сырое и холодное помещение, но с отдельной лежанкой и особым отверстием для нечистот в углу. Через маленькое окошечко в кованой двери ему просунули миску с горячей кашей – гораздо более полную, чем можно было ожидать, учитывая неподдельный интерес рыжего конвоира к ее содержимому. Хватило, чтобы наесться досыта. Но даже не это было главное. Впервые за последние полгода он остался один.

Когда-то в заоблачно далеком, счастливом прошлом они с друзьями взялись рассуждать о том, какие из наслаждений плоти (о духе и речи не заходило, дух считался субстанцией неизмеримо более высокого порядка) способны принести мыслящему созданию наибольшую радость. Упоминалась и чистая любовь, и вкушение лакомых яств, и омовение тела в ароматных водах беломраморных купален…

Справить нужду в уединении, без посторонних глаз – вот что было для него теперь истинным блаженством.

Однако за удовольствия приходится платить. И если рассуждать здраво, не прислушиваясь к голосу измученного тела, лучше бы ему оставаться на складе. При всех минусах тамошнего тягостного существования имелся один большой плюс: от хозяина-торговца был шанс сбежать.

Он не знал, кто таков его новый владелец и чего от него ждать. Но что-то подсказывало: от этого не сбежишь, этот из-под земли достанет. Нет смысла рваться, по крайней мере в ближайшие дни. Возможно, потом, когда к его покорности привыкнут и ослабят охрану…

Вот почему он честно ответил «нет».

– Ну и прекрасно, – кивнул хозяин и как был в сапогах и теплой куртке, так и повалился на резное ложе, застланное богатым покрывалом из темного бархата. – Отдыхай пока, проснусь – придумаем, что с тобой делать…

Заснул он мгновенно.

Медленно шло время. Усевшись в углу, прямо на пол – это уже вошло у него в привычку – раб разглядывал спящего.

Тот был молод – может быть, моложе его самого, теперь это стало особенно заметно. Красив, пожалуй, очень, но странен. В тонком лице явственно проглядывали нечеловеческие черты. Дышал неслышно, лежал так расслабленно, что казался убитым. Темные волосы разметались по шелковой подушке. Правая рука свесилась до пола, рукав закатался, обнажив аристократически тонкое, но крепкое запястье. Голова чуть запрокинулась, ворот распахнулся, и видно стало беззащитное горло.

Раб улыбнулся. А что, если взять во-он тот кинжальчик с костяной рукоятью, столь беспечно брошенный на столе, подкрасться и полоснуть поперек… Тихо, никто снаружи не заметит даже. И – свобода!!!

Увы, это были только мечты. Полгода назад он, пожалуй, решился бы на попытку воплотить их в действительность. Но жестокая жизнь успела многому его научить. Он чувствовал: мирный облик обманчив, и спящий опасен, как дикий северный хищник. Скорее всего, он даже приблизиться к себе не позволит, звериным чутьем уловив опасность, а если и позволит, то только затем, чтобы голыми руками свернуть врагу шею.

Просто ради интереса раб потянулся к столу. Хозяин, не открывая глаз, повернул голову. Сел на место – хозяин снова замер. Даже во сне он оставался настороже.

Но когда спустя несколько часов в комнату шумно ввалился некий кавалер блистательного вида, спящий даже не шелохнулся.

Вошедший был молод, но заметно старше ланцтрегера фон Рауха, высок и статен. Одет роскошно до невозможности: сиреневые облегающие штаны, серого бархата мужской жакет с широчайшими рукавами и длинный, почти до пола, опелянд[4] из драгоценной серебряной парчи, отороченный мехом. Только заляпанные грязью простоватые сапоги портили картину, но кавалера это не смущало, он выглядел абсолютно уверенным в себе человеком. И вел себя по-хозяйски, без малейшего стеснения.

Прошагал через комнату к ложу, оставляя на полу ошметки рыжей глины. Критически оглядел спящего, пробормотал неодобрительно: «Та-ак…» Потом вдруг резко обернулся, будто только теперь заметил постороннего:

– А ты кто такой?! Что здесь сидишь?

– Я раб. Вчера ночью куплен.

Красиво изогнутая бровь кавалера удивленно поползла кверху, видно, и ему в голову пришел тот же вопрос – зачем? Но задавать его невольнику он не стал, только бросил с досадой:

– Если раб, что же ты даже сапоги с него не снял?

– Велено не было!

Ах, как нелегко дался ему этот смиренный ответ! Нет, не свыкся он еще с униженным своим положением. Одна мысль о том, что ему, будто ничтожному слуге, придется снимать с кого-то сапоги, заставила сердце бешено заколотиться от ярости. Бледные от пережитых страданий щеки полыхнули огнем… «Как последнему слуге!» – стучало в висках… Хотя почему «как»? Нет, не слуга он, но хуже слуги! Тот, по крайней мере, свободный человек, сам избравший свою долю. А он – раб. Ничтожество. Бессловесный скот: продали, обменяли, убили, как будет угодно господину…

– «Не велено»! А догадаться не мог?! – рассердился вельможа, и рабу показалось, что его сейчас ударят.

Но удара не последовало. Вместо этого кавалер сам стянул со спящего обувь, вытряхнул его из куртки, накрыл меховым одеялом. Действовал он очень ловко, уверенно и в то же время бережно, чувствовалось – не впервой. Даже не проснулся хозяин, только промычал тихо:

– Мм?

– Да ладно, спи уж! – махнул рукой блестящий кавалер и удалился, обронив на пороге: – Позже зайду.

…Прошло еще сколько-то часов. Белое, по-весеннему слепящее солнце заглянуло в комнату сквозь узкое стрельчатое окно. С улицы донесся немелодично дребезжащий колокольный звон. Значит, перевалило за полдень. Йорген фон Раух заставил себя пробудиться. Вставать не хотелось. Несколько минут он лежал в полусне, стараясь сообразить, отчего ему вдруг так хорошо и приятно. Потом заметил отсутствие сапог и куртки на теле и пришел к верному выводу.

– Дитмар заходил? – дружелюбно спросил он у раба.

Тот постарался, чтобы голос его звучал как можно более равнодушно и холодно:

– Был человек, высокий, богато одетый, имени не назвал.

– Дитмар, – удовлетворенно кивнул Йорген. – Велел передать что-нибудь?

– Сказал, что позже зайдет, – не меняя тона, ответил раб.

Держался он нагло, почти вызывающе. Пожалуй, стоило бы запустить в него сапогом, чтобы научился понимать свое место, но шевелиться было лень.

Тем паче что лагенар фон Раух оказался легок на помине. Вошел, как всегда, без стука и приглашения, такая уж у него была манера. Уселся рядом на постели.

– Ну что, выспался наконец? Я к тебе заходил уже…

– Нет! – заявил Йорген обиженно, бросил на брата полный незаслуженной укоризны взгляд. – Чтобы наконец выспаться, мне нужны как минимум сутки! А не пять часов после восхода!

Похоже, старший фон Раух собирался сказать в ответ что-то язвительное, но всмотрелся пристально в лицо брата и спросил с неподдельной тревогой:

– Слушай, может, тебе лекаря позвать?

– Зачем? – искренне удивился Йорген.

– Вид у тебя что-то бледный.

– Естественно! Это все ваш окаянный турнир! До сих пор в себя не приду! – Как многие из младших братьев, Йорген был убежден: на то и существуют старшие, чтобы можно было иной раз покапризничать. – Имей в виду, если тебя подослали, чтобы вытащить меня на бал…

– Ну конечно! – недослушав, ухмыльнулся Дитмар. – При чем тут упыри, вервольфы и прочие порождения мрака?! Милые придворные увеселения – вот причина подорванного здоровья ланцтрегера фон Рауха! Так и напишем в некрологе!

Тут упомянутый ланцтрегер напустил на себя вид оскорбленного достоинства, а Дитмар продолжал уже менее уверенно:

– И балы тут вовсе ни при чем. Меня отец прислал. Он хочет, чтобы ты женился.

– Я?! – Йорген бессильно упал на подушки. – Почто вдруг такая немилость?

– Есть выгодная партия, за невестой дают много земли. Получишь титул шверттрегера. Вот.

Некоторое время братья напряженно молчали. Дитмар выглядел виноватым, Йорген же смотрел на него так, что и без слов становилось ясно: «Лишь потому, что ты мой старший брат, любимый и безмерно уважаемый, я не стану оскорблять твой слух сравнениями. В противном случае ты непременно узнал бы, что титул шверттрегера – последнее, что заботит меня в этой жизни, и идти ради него на такие немыслимые жертвы я не намерен!»

Наконец старший не выдержал:

– Ну что молчишь? Как мне ответить отцу?

– Скажи ему… скажи ему… О! Скажи, я решил посвятить жизнь служению Девам Небесным и дал обет безбрачия.

– Ты?! Девам Небесным?! – ухмыльнулся Дитмар скептически. – И полагаешь, отец в это поверит? Он у нас еще не настолько стар, чтобы выжить из ума.

– Да, – печально признал Йорген, – не поверит. Тогда ты меня сам спаси как-нибудь. Все равно я жениться не стану. По крайней мере в ближайшие годы.

– Что ж, так я и думал, – безнадежно вздохнул старший брат.