Читать книгу Лев пустыни - Юлия Галанина - Страница 1

СЕВЕРНАЯ АФРИКА

Штормовые волны Восточного Средиземноморья играли тяжелым кораблем, заставляя его опасно переваливаться с бока на бок.

Желудок Жаккетты в унисон кораблю то взлетал ввысь, то ухал вниз. Желудку это очень не нравилось, и он неделикатно давал знать об этом своей хозяйке. В другом углу каюты лежала, вцепившись в кровать, Жанна. Ее лицо было необычного зеленого цвета.

«Святую Маргариту», она же «Пузо» мотало так третьи сутки, было от чего и позеленеть, и расстроиться желудку.

За стенками каюты радостного тоже не наблюдалось. Шторм трепал «Пузо», как хотел. Волны прокатывались по палубе корабля, смывая все, что попадалось под руку.

* * *

Направляясь из Нанта в Средиземное море, «Святая Маргарита» уверенно преодолела атлантический участок пути, на удивление удачно прошла Гибралтар. Позади остались берега Магриба, благополучно миновали Тунисский пролив…

До цели плавания осталось всего ничего, но благополучный путь судна пересекся со штормом.

Видимо, древние боги, ведающие морскими стихиями, решили, что много хорошо – тоже плохо.

* * *

Желудок Жаккетты решил поменять тактику борьбы.

Если раньше он скручивался узлом, или бился об ребра, пытаясь вырваться на свободу, то теперь пытался вывернуться наизнанку.

Жаккетта уже давно не знала, день за стеной или ночь, вся она живая, или частично, и вообще, что осталось в мире, кроме колыхающегося дощатого закутка, который какой-то шутник обозвал каютой.

Жанна, как благородная дама, привыкшая падать в обморок (когда надо) давно была без чувств.

Крепкая же крестьянская натура Жаккетты к таким выходам из положения приучена не была.

Поэтому все чувства оставались на месте, разбушевавшийся желудок таранил ребра, в голове ухало, звенело и кружилось. Запах морской соли и скрип деревянных частей судна, казалось, будет преследовать теперь до самого конца.

* * *

Рано или поздно все кончается. Кончилась и буря.

Она очистила «Пузо», как виллан крутое яйцо от скорлупы. Паруса были изодраны в клочья, одна мачта сломана, кое-где обшивка разошлась, и в трюм начали проникать струйки воды.

Когда ветер немного утих, потрепанная команда угрюмо принялась исправлять то, что можно было исправить.

* * *

Когда пол и потолок в каюте приняли более-менее нормальное положение, Жанна пришла в себя и, с помощью Жаккетты, выбралась на палубу глотнуть свежего воздуха.

Появление на корме помятых и скособоченных от трехдневного заточения пассажирок особого всплеска радости не вызвало.

Смотреть на то, как мрачные моряки больше ругаются, чем что-то делают, было неинтересно, и Жанна уставилась в море.

Внезапно (для сухопутной дамы) одна из точек на горизонте превратилась в судно.

Если «Пузо» очень напоминало половинку грецкого ореха, то незнакомец корпусом больше походил на стручок – скорость его создатели ценили куда больше вместимости.

Незнакомый корабль перенес бурю значительно легче, чем неуклюжая «Святая Маргарита» и, легко вспарывая волны, быстро приближался.

«Ну, слава богу!» – обрадовалась Жанна. – «Хоть помогут этим недотепам!»

Моряки «Пуза» ее восторгов не разделяли. Только незнакомое судно появилось в пределах видимости, их медлительность как рукой сняло. Они лихорадочно пытались поставить оставшиеся целыми паруса и избежать встречи.

Но усилия были тщетны – резвости у «Пуза» не прибавилось.

Незнакомое судно умело приблизилось вплотную к «Святой Маргарите». И тут же по команде в дерево бортов впились железные когти абордажных крючьев.

«Пираты!» – запоздало ахнули девушки.

* * *

Все свершалось обыденно, даже буднично.

Команду «Пуза» с появлением первого пирата словно парализовало. Почему-то так и осталась простым украшением пушка, команда даже не попыталась сделать из нее хоть один выстрел. Стычек матросов с пиратами, даже ради приличия, тоже не было.

Скоро палубу заполнили чужаки, и моряки безропотно принялись стаскивать содержимое трюмов своего судна на пиратский корабль. Им терять было нечего, свою жизнь они ценили значительно дороже чужого имущества.

А вот Жанне с Жаккеттой было что терять…

* * *

Ярко светило солнышко. В его лучах знаменитая средиземноморская лазурь волн переливалась тысячами оттенков. Очистившееся небо празднично сияло тон в тон морю.

На ласковых волнах, словно танцующая парочка, покачивались два корабля. Стройный, напористый кавалер вел в танце толстую потрепанную дамочку.

На корме плотное кольцо гогочущих пиратов окружало Жанну и Жаккетту, прижавшихся спиной друг к другу и с отчаянием обреченных приготовившихся к обороне.

Гибкая, тонкая Жанна держала подобранный клинок, приземистая, коренастая Жаккетта – свой неразлучный хлыст.

Ежу ясно, что шансов у них не было.

Их и не было.

* * *

Жаккетта помнила лишь, как вдруг резко исчезла теплая спина госпожи Жанны, и порыв ветра холодом хлестнул по шее, а потом все смешалось.

Хлыст, конечно же, оказался никчемной игрушкой. Жаккетта визжала, кусалась, извивалась, пиналась. Но десятки рук зажали ее как в пыточных тисках, и буквально в клочья разодрали юбки…

…Наверное, святая Бриджитта была хорошей покровительницей для своей подопечной. Против грубого мужского напора силы святой были, конечно, ничтожны, но она сделала все, что могла…

… Дико дергаясь во все стороны, Жаккетта со всего маху ударилась виском обо что-то твердое, и первый раз в жизни потеряла сознание.

Это было спасением.

Команда пиратского корабля весело насиловала бесчувственное тело, не ощущающее боли. А душа была далеко…

* * *

Опять вызывающий тошноту запах моря. Опять поскрипывание дерева, сводящее с ума, резкие крики пролетающих птиц, шум разбивающихся о корабль волн. И боль, дикая боль, неизбывная боль.

Боль в каждой клеточке, в каждом закоулке тела, а источник боли внизу, там, где начинаются ноги, словно раскаленный клинок новорожденного меча Кривой Ноги рассек тело до горла на две половинки и пузырящаяся кровь с шипением запекается на краях ужасной раны…

Больше всего Жаккетте хотелось опять уйти в тот мир, где нет ничего, ни страдания, ни горя. Один только покой и тишина.

Ни открыть глаза, ни поднять голову сил не было. Горло горело и саднило, распухший язык забил рот, пыльный и шершавый, словно мешок с отрубями. На малейшее движение тело взрывалось резкой болью, долго-долго пульсирующей в голове.

Даже дышать было больно. Больно, больно, больно! Так больно, что жить было противно!

Жаккетта пыталась убежать от боли в ту светлую пустоту за краем сознания, но израненное тело крепко держало вернувшуюся душу. И болело, болело…

* * *

Холодная ладонь легла на лоб Жаккетте.

Чьи-то руки подняли ее голову и положили на что-то матерчатое.

Потом струйка воды полилась в пересохший рот. Влажная тряпочка легко проехалась по щекам, подбородку, лбу. Руки убрали прилипшие к лицу волосы, легко ощупали разбитый висок. Опять небольшая струйка воды.

Умелые пальцы прошлись по корсажу. Тело чуть уловило холодок металла, – нож рассек стягивающие корсаж шнуры. Сразу стало легче. Что-то теплое накрыло раскаленные ноги Жаккетты, на которых холодный ветер играл остатками юбки – и мягкое тепло притушило жар исцарапанной, саднящей кожи.

* * *

Жаккетта, собрав все силы, еле-еле приоткрыла веки.

Над ней было небо, мачта, кусок паруса. И грустное лицо Жанны. Она сидела, прислонившись к борту, и держала голову Жаккетты на коленях.

– Г-госпожа Жанна… – выдохнула Жаккетта. – З-зачем… Вы со мно…й вози…тесь? Я… все равно… пом…ру…

– Молчи, не говори! – мягко шепнула Жанна. – Оклемаешься. Ты крепкая.

– Госпожа Жанна, если… они еще… захотят такое… сделать… Лучше за борт… Выкинусь… Не могу…больно… – просипела Жаккетта.

– Никто тебя не тронет! – уверенно сказала Жанна. – Закрывай глаза и спи.

Жаккетта послушно закрыла глаза.

Душа немного успокоилась, и боль из нестерпимой превратилась в просто сильную. Привычную.

В запахи моря вплелся какой-то тонкий, знакомый-знакомый аромат, вызвавший воспоминания о замке Монпезá¢, об Аквитанском отеле.

Этот запах рождал ощущение дома, безопасности, мира, где нет колыхающихся волн, кораблей и пиратов.

Юбка госпожи Жанны слабо пахла ее любимой жасминовой водой.

* * *

Второй раз Жаккетта очнулась уже в каюте на лежанке. Теперь и голова болела значительно меньше, и язык, худо-бедно, ворочался во рту.

Жанна сидела напротив ее и пыталась расчесать свои белокурые, свалявшиеся еще со шторма волосы.

– Госпожа Жанна, – спросила первым делом Жаккетта. – А Вас они не…?

– Нет! – Жанна яростно скосила глаза на гребень, намертво застрявший в очередном спутанном клубке волос. – Ты отдувалась за двоих. Тебе нельзя много говорить, так что молчи, я сама расскажу. Когда стало ясно, что нам конец, я кинулась к борту и схватилась за какие-то дурацкие веревки. И сказала, что спрыгну за борт, если они не выполнят моих условий. А мертвая герцогиня (Жанна без зазрения совести присвоила себе титул покойного мужа) вряд ли сможет принести прибыль. Их капитан оказался вполне разумным человеком, и мы договорились. Во-первых, тебя никто не трогает, а я сплю только с капитаном.

– И Вы, госпожа Жанна, пожертвовали своей честью, чтобы спасти меня? – слабо ахнула Жаккетта.

Жанна решительно отмела предположения о собственном благородстве.

– Еще чего! – фыркнула она, выдирая клок волос из спутавшейся кудели. – Причем тут честь? Не смеши! Всегда проще общаться с одним кавалером, чем служить развлечением для всей команды. А если тебя каждый день будут по кругу пускать, то кто, скажи на милость, будет мне волосы укладывать?! Это не все, во-вторых, мне оставляют одно из лучших платьев по моему выбору и нижнюю юбку. Ту нижнюю юбку – выделила она голосом. – Веер и ларец с благовониями! Ну как, умею я себя продавать?

– Это правда? – не веря ушам, спросила Жаккетта. – Платье ведь дорогущее, и притирания денег стоят, и веер…

– Мне удалось убедить этого мужлана, что упакованная в хорошее платье, ухоженная знатная дама будет стоить значительно дороже, чем платье, дама, веер и ларец по отдельности. Ну и ему, конечно, страшно льстит, что в его постели практически добровольно побывает красавица-герцогиня. Придворные дамы на дороге не валяются! – Жанна выдрала гребнем еще один клок.

* * *

– Утро доброе, дамочки! – дружелюбно приветствовал Жанну с Жаккеттой моряк, принесший завтрак.

Не узнай они на собственном опыте, что это разбойник, насильник и грабитель, никогда бы этого не подумали, глядя в веселое щекастое лицо.

– Ну и живучие же вы, женщины, что кошки! – заметил он, оглядывая поднявшуюся, несмотря на боль, Жаккетту, которая укладывала волосы Жанне, усилием воли отгоняя подбирающуюся к горлу дурноту и слабость в ногах.

Жанна надменно, Жаккетта безразлично промолчали.

Но пирату хотелось поболтать с пленницами.

– Давайте хоть познакомимся! Меня зовут Жильбер, – сказал он.

– Так ты француз? – удивилась Жанна, нарушив молчание.

– Ага! – кивнул пират. – А тут, почитай, половина французов. Повезло вам, к своим попали!

– Ничего себе повезло! – ахнула Жанна. – Да вы же хуже мавров! Те хоть неверные, а вы то! Морские разбойники! Безбожники, вот вы кто!

– А что не так? – вдруг обиделся Жильбер. – А ваш капитан не разбойник? А терпи мы бедствие, а он при всех регалиях, что думаете, не опорожнил бы он наши трюмы? И глазом бы не моргнул! На море каждый сам за себя. Когда есть фрахт, – мы его выполняем, а коли работы нет, – приходится пробиваться, чем Бог подаст. И десятину церкви мы завсегда отдаем! И сверх того не забываем прибавить! А у вашего капитана, небось, в контракте оговорен возможный убыток, на такие вот случаи. Так что он не прогорел! Только якорь у него взяли – он, гад, серебром его внутри залил, думал, один умный! Вот тут-то он взвился, серебро-то его личное! А что с малышкой позабавились – так то дело житейское. Грех, конечно, да кто без греха… А все какая-никакая радость.

– Да не обижайся ты, слышишь! – обратился он к Жаккетте. – Ну, потрепали малость, с кем не бывает! Сейчас-то вам хорошо, а вот продаст вас капитан османам[1], там похуже будет: нехристи – они нехристи и есть. Хотя бабам везде хорошо. Будь я на вашем месте, и в ус бы не дул – какая разница, какой мужик сверху, целый или обрезанный, главное, чтобы не отрезанный! – он громко рассмеялся.

– А почему же вы, католики, якшаетесь с неверными? – холодно спросила Жанна, игнорируя последнюю фразу Жильбера.

– А куда же вас еще продать? – искренне удивился Жильбер. – А вот если мусульманин попадется, мы его христианам продаем, все честь по чести.

* * *

Жизнелюбивый пират и добрый католик Жильбер ушел, пообещав скоро вернуться с сундуком, чтобы Жанна смогла выбрать согласно уговору с капитаном одно платье.

Жанна только усмехнулась, Жаккетта опять безразлично промолчала.

Главной ценностью в сундуке было не платье, не веер, не ларец с притираниями, помадами и прочими штучками, а скромная нижняя юбка. Та нижняя юбка.

Именно с этой деталью туалета связывала Жанна свои планы на будущее.

Как только они сели в Нанте на борт «Святой Маргариты», Жаккетта под чутким руководством Жанны соорудила из двух нижних юбок одну, в которую зашила большую часть драгоценностей. И теперь в тугих складках скрывались золотые цепочки, жемчужные ожерелья, рубиновые, сапфировые и изумрудные сережки.

Именно эту юбку нужно было оставить, не вызывая подозрений.

* * *

Надежды Жильбера еще раз посетить пленниц не оправдались: сундук принесли два других моряка. Капитан пришел вместе с ними – он тоже был не пальцем делан и собирался лично проследить, что именно возьмет Жанна.

Матросы поставили сундук и ушли, а капитан по-хозяйски уселся на деревянный бочонок.

– Как, господин капитан желает присутствовать при столь деликатном деле? Даже мой супруг, покойный герцог Барруа, не позволял себе подобных вольностей… – деланно удивилась Жанна.

– С каких это пор копание в тряпках стало деликатным делом? – сплюнул на пол капитан.

Он был до странности похож на Жильбера. Но не той похожестью родственников, когда в одинаковых братьях угадывается индивидуальность каждого, а той схожестью, что часто объединяет, казалось бы, совсем разных людей.

Видимо, капитан с Жильбером были из одного селения, да и почти вся команда состояла из крепкой кучки односельчан, одинаково слаженно и трудолюбиво промышлявшей рыбной ловлей, перевозкой грузов или морским разбоем. Не забывающих свой приход и церквушку местного святого, и живущих в полном ладу с собственной совестью.

Среди всех нерадостных событий последних часов, Жанну больше всего почему-то донимала мысль, что если бы она попала на этот же корабль в качестве пассажирки, то ее честно, солидно и добросовестно довезли бы до места.

Это было обиднее всего. Хотя почему обиднее – Жанна понять не могла. Наверное, потому что легче сопротивляться открытому врагу, чем человеку, который видит в тебе только товар.

* * *

– Как, господин капитан? – сделала большие глаза Жанна. – Я же должна буду померить платья! Не могу же я оставить себе наряд, который плохо на мне сидит?!

– Дело твое, герцогиня, – кивнул капитан. – Только я с места не сдвинусь. Меня не проведешь!

– Как хотите, капитан! – пожала плечами Жанна. – Тогда будете держать зеркало.

Такого оборота капитан не ожидал и несколько растерянно сжал в руке небольшое зеркальце.

«Ну, погоди, милый!» – злорадно думала Жанна, оглядывая себя в зеркале. – «Ты меня до гроба помнить будешь! Будешь продавать на восточном базаре и локти кусать от досады, что себе оставить нельзя! А то команда тебе голову отрежет! У, рожа противная! Я – слишком дорогая жемчужина для такого навоза, как ты!»

– Жаккетта, открывай сундук! – скомандовала она.

Безмолвная, с кровоподтеком на виске Жаккетта проковыляла к сундуку. Вместо растерзанных в клочья юбок, Жанна дала ей свою нижнюю. И Жаккетта путалась теперь в слишком длинном подоле.

Да и без этого походка ее ровней бы не стала. Во влажном соленом воздухе каморки, который отвели пленницам под каюту, раны заживали плохо. И каждый шаг давался с трудом.

Жаккетта не боялась и не ненавидела команду. Просто перестала их воспринимать. Весь внешний мир для Жаккетты замкнулся на госпоже Жанне, кроме нее не существовало ничего. Ни моря, ни корабля, ни пиратов… Жаккетта спряталась внутри себя.

Скользнув по капитану пустым взглядом, Жаккетта открыла сундук, и принялась доставать наряды госпожи.

– Достань мою любимую рубашку!

Жанна, не торопясь, принялась ослаблять шнуры корсажа дорожного платья…

Помощь камеристки здесь не требовалась – шнуровка шла по переду лифа и Жанна превратила этот процесс в целое представление.

– Вы не возражаете, капитан, против моей болтовни? – ласково спросила она.

– Валяй! – милостиво разрешил капитан, уставившись на расползающиеся в стороны края корсажа.

– А говорят, моряки такие стойкие мужчины?! – щебетала Жанна, порхая пальцами по шнуркам.

– Угу… – согласился капитан, нервно покашливая в кулак.

– И сколько их не соблазняй, они всегда сами решают, когда принять участие в турнире любви. Правда?

– Ну-у, правда… – не стал отрицать капитан.

– Это так необычно! – мурлыкнула довольная Жанна, снимая пояс и распутывая завязки юбки. – Значит, как Вы сказали, мы встречаемся сегодня вечером после ужина?…

– Сказал, – значит, сказал! – мотнул головой капитан.

– Вы – настоящий морской волк!

Юбка с шелестом опустилась вниз, Жанна вышагнула из нее. Подоспела Жаккетта и помогла госпоже снять корсаж.

Лишь на мгновение Жанна осталась в одной рубашке, но и рубашка последовала за платьем.

У капитана дернулся кадык.

Поздно, но капитан сообразил, что он настоящий морской волк. А моряки такие стойкие мужчины. Нипочем не поддаются на провокации. И сколько их не соблазняй, всегда сами решают, когда принять участие в турнире любви. То есть вечером после ужина! Морской дьявол!!!

А Жанна была прелестна.

В сумраке тесной каюты ее бледное тело мягко сияло. Проникающие в щели двери полоски света тепло подсвечивали его точеные контуры. Длинная шея, покатые плечи, маленькая грудь… Тонкие руки, стройные ноги, узкие ладони и ступни… Золотистые волосы мягко обрамляли высокий лоб и волнами скатывались по плечам и спине.

В ней не было бушующего здоровья легко продолжающих род человеческий женщин. Изгиб спины, чуть сутулые плечи и прогнутая вперед поясница, сформированные согласно неписаным канонам красоты знатных дам, рождали ощущение надломанности, хрупкости неземного, надземного создания. Если бы пленница вдруг оторвалась от земли и заскользила по воздуху, капитан бы даже не удивился, настолько легким и воздушным был силуэт Жанны в темноте каморки…

Жаккетта накинула на госпожу рубашку тончайшего полотна – и нагота не исчезла.

Наоборот, стала еще отчетливей, еще вызывающей. Водопад полупрозрачной ткани окутал тело, обрисовывая без единой морщинки все выпуклости и укладываясь мелкими складками в ложбинках.

Глаза у капитана горели каким-то фанатичным блеском. Единственное похожее, что он видел в жизни, было изображение в деревенской церквушке святой блудницы, возле которой он еще мальчишкой застывал на долгие-долгие мгновения, силясь понять, почему ее скромность переворачивает душу значительно больше, чем любые заигрывания местных, промышляющих любовью девиц.

И сейчас Жанна казалась капитану вживую сошедшей с образа Марией Магдалиной, под напускным смирением скрывающей все радости телесного мира.

* * *

– Держите ровнее, капитан! – Жанна произнесла фразу таким тоном, словно на ней, по меньшей мере, было теплое платье, зимний плащ и подбитые мехом перчатки.

Вздрогнувший, словно проснувшийся, капитан послушно повернул зеркало.

Жанна поправила рубашку у горла и приложила к себе первое платье.

– Мне кажется, капитан, вишневый цвет в сочетании с розовой подкладкой мне не идет… – продолжила она светскую беседу. – Нет, его я не возьму. Жаккетта, подай следующее! Ну-у, это тоже мне не нравится, но надо подумать… Ах, это всегда так сложно – выбрать! Просто голова раскалывается… И кто знает, что теперь модно на базарах Машрика и Магриба[2]…

* * *

Жанна перемерила все платья, и не по одному разу. В этом вихре переодеваний она точно уловила момент, когда капитан отвлекся, (пытаясь в очередной раз убедить себя, что он настоящий морской волк) и молниеносно надела нафаршированную драгоценностями юбку.

– Я, все-таки, оставлю себе желтое. Оно мое любимое! Жаккетта, подай. Капитан, Вы не против? – наконец остановила свой выбор Жанна на платье из золотистых тканей.

Оно не производило вид самого дорого, и капитан не стал протестовать. Правда, сейчас он вообще был со всем согласен, лишь бы его не трогали.

Жаккетта затянула на госпоже темно-золотистую верхнюю юбку тяжелого шелка и подала плотный, вышитый витым шнуром лиф-корсаж.

Вырез корсажа был низкий-низкий, и предоставлял прикрытой рубашкой груди опасную свободу. Мало того, совершенно умышленно корсаж на груди не сходился, выпуская на передний план полупрозрачную вставку янтарного цвета, которая должна была играть роль непрочной защиты непрочной добродетели.

Вышитые рукава платья скрыли широкие крылья рукавов рубашки, позволяя выглядывать им лишь буфами в локтевых разрезах.

И опять одежда лишь оттенила тело, ничуть его не скрывая и соблюдая все внешние формы приличия, лишь сильней подчеркивала насмешку знатной дамы над скучной моралью благопристойности.

Жанна довольно поправила поясок, поудобнее устроила грудь в корсаже и, бесцеремонно выдернула зеркало из рук капитана.

– Благодарю Вас. Можете забирать сундук. А сейчас камеристка причешет меня, – времени осталось только-только до ужина управится. До вечера, дорогой капитан!

Деморализованный капитан деревянно ушел, клянясь в душе отыграться за все после ужина.

Жанна показала ему в спину язык.

Хотя будущее впереди было пока совсем безрадостным, но в красивом платье ожидать его стало куда легче!

* * *

Капитану не удалось отыграться ни этим вечером, ни в последующие.

Коварная Жанна, одетая и причесанная как на королевский прием, с улыбкой выполняла все его прихоти. И каждый раз капитан чувствовал, что его опять бессовестно надули. Но что самое обидное – непонятно как.

Капитан умел убивать, торговать, управлять кораблем, говорить по-французски, по-арабски и по-турецки.

Общаться с женщинами он не умел.

А команда завидовала. Пока молча. Но капитан потому и стал капитаном, что имел голову на плечах, а не котел. Нужно было, кровь из носу, поскорее сбыть неудобный товар. Хоть и жалко…

Поблизости самые выгодные цены на красивых христианских девиц были в Ифрикии[3].

Пленниц ждал тунисский сук[4].