Читать книгу Лев пустыни - Юлия Галанина - Страница 4

А вечерами Фатима рассказывала сказки. На своем экзотическом французском языке. Было видно, что ей абсолютно все равно, правильно она говорит или нет – главное, чтобы понятно. Она с легкостью перепархивала с арабского на французский и обратно, и не забывала подкреплять свою речь там и там энергичными жестами.

В маленькой комнате было сумрачно, горела носатая лампа, и вился сладкий дымок над курильницей, где тлел сандал, отгоняя злых духов и нежелательных гостей.

Жаккетта лежала в жаркой полудреме, на границе сна и бодрствования. Фатима сидела на краешке тюфяка, расчесывала свои волосы костяным гребнем и выплетала затейливый узор арабской сказки:

– Жил в одном из городов, далеко-далеко, бедный портной. И был у портного сын Ала ад-Дин.

Портной недолго задержался на этом свете и по мосту аль-Сирах, тонкому как волос и острому, как дамасский клинок, что зовут «лестница Мухаммеда», прошел в рай.

Накир и Мункар[11] допросили его душу о земной жизни. И поскольку грешить у него ни денег, ни времени не было, портной попал в рай, где черноокии гурии – не женщины, а чистый мускус и цибет – стал взмахивать перед ним душистыми покрывалами и он забыл все горести мира.

А Ала ад-Дин с матерью остались жить. Совсем одни, без родственников и денег. Бедная женщина стал прясть пряжу и продавать на рынке, чтобы купить лепешки и молоко. Врагу не пожелаешь такой судьбы, мой цвэточек!..

А Ала ад-Дин был лодырь, бездельник! Ремесло учить не хотел, работать не хотел.

Хотел только играть на улице с мальчишками. Я бы своей рукой убила такого ребенка!

И вот однажды подошел к Ала ад-Дину человек.

«Привет тебе, мальчик, во имя Аллаха великого! Я твой дядя! Где мой брат, а твой отец?!»

А это был, мой цвэточек, совсем не дядя, а колдун! Магрибинец. Почти из этих мест.

Здесь у нас, ты знаешь, лучшие на весь мир чародеи! Каждый порядочный человек имеет амулет с джинном, да.

Глупый Ала ад-Дин говорит: «Мой бедный отец умер».

Тогда магрибинец давай стонать и бить себя по щекам: «Ах, мой несчастный брат! Ах, кусочек моей печени! Почему я не умер вместо тебя?»

Магрибинец дал Ала ад-Дину два динара и велел отдать матушке. И сказать: «Дядя завтра придет, приготовь обед».

Умная женщина очень удивилась: «Какой дядя, откуда дядя?» Но кто кроме родственников будет давать деньги бедным людям? И она приготовила обед.

Назавтра магрибинец пришел и принес подарок.

Головы женщины и Ала ад-Дина совсем растаяли и они поверили, что это брат умершего портного…

Весенняя ночь была душной и Фатима решила переместиться ночевать на крышу. Масрур перенес туда тюфяки и подушки и полусонная Жаккетта поднялась наверх, на плоскую крышу дома.

Из внутреннего дворика сладко пахло цветами, с улицы неслись куда менее приятные запахи.

Слышались покрикивания квартальных ночных сторожей. Горели костры на минаретах. На севере ворочалось море, далеко на юге дышала Сахара.

Другой край Земли, другой мир…

В соседних дворах-крепостях тоже ночевали на крышах. За глинобитным забором доносились монотонные наигрыши арабской лютни. И тонкие женские голоса. Они были дома. А Жаккетта в плену. На краю Земли…

– Не бойся, мой цвеэточек! – Фатима увидела, что Жаккетта съежилась под одеялом.

Она принялась гладить голову пленницы.

Жаккетта молча глотала слезы.

– Тебя никто не увидит, никто не обидит. Если кто попытается – Масрур срежет ему голову.

Ну вот, слушай дальше:

Магрибинец взял Ала ад-Дин с собой на рынок. Купил ему хорошую одежду, сходил с ним в баню. Сказал, что купит для Ала ад-Дина лавку и тот будет купец. Глупый мальчишка совсем поверил, и ум его улетел от радости.

А магрибинец повел Ала ад-Дина за город.

Они пришли на одну гору, где ничего не росло. Я думаю, это такая же гора, как и та, что стоит около Мисра Охраняемого[12]. Ту гору воздвиг один джинн, давно-давно.

Магрибинец развел на горе костер, бросил туда порошок. Пошел дым, вонючий дым.

Магрибинец начал колдовство. Земля разошлась и появился мраморная плита с медным кольцом на макушке.

Магрибинец говорит: «О сын моего бедного брата, прохлада моего глаза, возьми за кольцо и скажи свое имя, имя своего отца, имя своей матери, имя отца своего отца и имя отца своей матери!»

Ала ад-Дин взял за кольцо, плита поднялась и появилась черная дыра.

«Спустись в дыру, мой мальчик! – говорит колдун. – И ты будешь видеть все сокровища мира. Но не бери ничего, иначе погибнешь! А возьми только старую лампу, которая висит там на крюке. И принеси мне, я куплю тебе лавку. Возьми это кольцо – он спасет тебя от беды».

– А чего он сам не полез? – заинтересовалась проревевшаяся Жаккетта. – Зачем ему чужой мальчишка? Пригреб бы все денежки и горя бы не знал!

– Он не мог сам! – объяснила Фатима. – В старой книге он прочел, что только Ала ад-Дин, сын бедного портного, может. И больше никто из смертных. Пришлось ему искать Ала ад-Дина и выдавать себя за дядю.

Ала ад-Дин спустился в дыру. И увидел там комнату, где было четыре по четыре кувшинов, доверху полных золотом, серебром и другими драгоценностями.

Он ничего не взял и пошел дальше. И увидел сад. А на двери висел старый светильник. Он взял лампу, положил карман и пошел смотреть сад.

А в саду на каждом дереве все листики и ягодки были драгоценными камнями. Ала ад-Дин был бедняк, сын бедняка и не знал, какие бывают драгоценные камни. Он думал, это просто стекляшки.

«Я возьму эти стекляшки» – сказал Ала ад-Дин. – «Буду играть ими с мальчишками!» И наложил полный карман камешков поверх лампы.

И пошел обратно. А там были очень высокие ступеньки…

Масрур, почему скрипит наша калитка?!

* * *

Масрур, мягко поднявшись со своего ложа, по-кошачьи неслышно исчез. Через несколько минут он вернулся и что-то сказал госпоже.

– Эта мерзавка Бибигюль еще раз отказала почтенному купцу Махмуду с Красной улицы! – прошипела Фатима. – Какого шайтана ей надо?! Что она задумала? Как узнать? У-у, дочь шакала, ты не спрячешь свои мысли от Фатимы, я все равно узнаю, для чьего гарема ты держишь девушку!

Ну вот, прохлада моего глаза, ступенька в дыре был высокой и Ала ад-Дин попросил колдуна: «Дядя, дай мне руку, я не могу подняться на ступеньку».

«Бедный мальчик! „– говорит фальшивый дядя. – «Тебе тяжело нести лампу. Дай мне и я помогу выбраться, о плод моего сердца!“

А сам хотел взять светильник и завалить дыру камнем.

Ала ад-Дин сунул руку в карман, а лампа – на дне.

Он говорит: «Я не могу дать тебе светильник. Дай мне руку, я выберусь и отдам лампу».

«Нет, дай сначала лампу!» – говорит колдун.

«Ты, дядя, совсем дурак?» – возмутился Ала ад-Дин. – «Я не могу дать тебе сейчас лампу!»

Магрибинец рассердился и топнул ногой. Дыра закрлася, и стало темно.

А магрибинец плюнул на то место и пошел домой. Он думал, что Ала ад-Дин скоро умрет в той дыре.

Ала ад-Дин долго-долго плакал, а когда захотел вытереть слезы, поцарапал лицо кольцом.

Он потер кольцо и появился джинн. Страшный, как пожар и огромный, как гора.

«О, мой господин! – сказал джинн. – Что хочешь? Говори!»

«Домой хочу!» – говорит Ала ад-Дин. И попал домой.

Матушка его давно потеряла, долго плакала.

Ала ад-Дин рассказал, какой колдун плохой человек и спать пошел. Утром встал – дома ни крошки еды.

Мой цвэточек, ты не голодный? Нет? Ну слушай.

Матушка говорит: «Потерпи, сынок, сейчас пряжу напряду, продам и куплю тебе лепешку».

«Не надо!» – говорит Ала ад-Дин. – «Лучше я продам эту старую лампу и куплю нам еды».

«Хорошо!» – говорит женщина. – «Только почисти лампу – тогда цена будет больше».

Ала ад-Дин взял старый светильник, пошел в комнату и давай тереть.

Вдруг из лампы повалил дым, появился страшный джинн с перевернутым лицом.

И сказал: «О, мой господин, что ты хочешь? Я раб лампы и сделаю все, что хочет мой господин, владелец лампа».

«Кушать хочу!» – говорит Ал ад-Дин.

И джинн принес ему серебряный столик, богато уставленный. Сладкий шербет в кувшине, сладкая кунафа в миске и прочая хорошая еда…

Мой цвэточек, ты точно не хочешь кушать? А?

О! Моя девочка уже заснула! Да будет твой сон, по воле Аллаха великого, чист и спокоен, цвэточек моего сада!

* * *

Наутро Жаккетта сделала то, что делали до нее сотни людей, простых душой. И сделают еще тысячи после нее.

Она нашла в чулане у госпожи Фатимы старую запыленную лампу и принялась усиленно ее тереть.

«Попрошу джинна, пусть разыщет госпожу Жанну и отнесет нас домой!» – думала она. – «А потом пусть идет на все четыре стороны!»

Светильник блистал со всех боков, но джин не появился.

«Э-э, джинн-то мусульманский!» – сообразила добрая христианка Жаккетта. – «Вот он и засел намертво!»

Она перевернула лампу вверх дном и принялась трясти.

Джинн не вываливался.

«У-у, зараза!» – обиделась Жаккетта. – «Так нечестно! Он не должен смотреть, католичка я или мусульманка! Опять все только для своих!»

Отшвырнув с расстройства лампу в угол, она пошла на кухню заесть горе.

* * *

Жанна думала над предложением слуги три ночи.

Хотя, казалось бы, что тут думать?

Тринитарии – солидный монашеский орден. Он основан еще раньше доминиканцев и францисканцев, в 1198 году от Рождества Христова святым Иоанном Матийским. Специально для выкупа попавших в плен к маврам христиан.

Кто же еще сможет помочь, как не они? Другая возможность может и не представится. Но…

Ах, это но…

Тринитарии свяжутся с госпожой Бибигюль. Хорошо, предположим, она назначит цену выкупа. У «французской принцессы» цена будет просто громадная, это уж точно. Где брать деньги?

Даже если они доберутся до мадам Изабеллы (тринитарии ведь посредники, свои деньги за пленников они не выкладывают, разве уж только за самых неимущих), так вот, даже если они доберутся до мадам Изабеллы, нужную сумму она не соберет. С деньгами в графстве туго.

Да и зачем матушке тратиться на дочь, если, здраво рассуждая, после гибели Жанны все графство отойдет ей и ее возможным детям от нового брака.

Грех так, конечно, думать. А никуда не денешься – отсутствующая или почившая дочь для мадам Изабеллы гораздо выгодней.

Против выгоды даже десять заповедей не всегда побеждают.

И к Анне Бретонской не обратишься. У бедной девочки денег ничуть не больше, чем у мадам Изабеллы. Если не меньше. И весь двор, наверняка, уже знает, что она, Жанна, находится в инквизиционном розыске…

Выкупиться, чтобы попасть на костре или в монастырь под строгий надзор, келейное заточение?! Ну уж нет! Лучше раствориться на Востоке.

Эта приторноголосая Бибигюль часами расписывает, как хорошо будет жить французская принцесса в гареме. Есть на золоте и утопать в драгоценностях. Станет любимой женой…

А чем черт не шутит? Охмурить султана или халифа, кто там будет. А потом сбежать на Кипр. К Марину…

Марин, Марин… Все преодолею, а доберусь до тебя… И стану королевой Кипра… В твоем сердце…

И никто меня не остановит! Горло перегрызу каждому, кто встанет на пути! Пусть катятся к Сатане!

* * *

После третьей ночи Жанна вежливо попросила евнуха впредь ей с такими предложениями не обращаться.

И с мрачным удовлетворением увидела, как округлились у него глаза. Вот так! Французские принцессы не просят о помощи! Никогда!!!

И четвертую ночь ревела в подушку.

* * *

Фатима продолжала вечернюю эпопею.

– Ну вот, мой цвэточек, слава Аллаху, Ала ад-Дин зажил неплохо. Он и его матушка скушали все сласти со столики, а потом он продавал на рынке серебряные блюда, и покупал еду.

Когда столик кончился, они попросили у джинна еще один, скушали сладости с него и стали продавать новые освободившиеся кувшины и блюда.

И такая жизнь им нравилась. И они считали себя богачами.

Ала ад-Дин теперь часто бывали на рынке и узнали, что стекляшки из его карманов – драгоценные камни, каких нет и в казне султана.

И вот в один такой день Ала ад-Дин был на рынке, смотрел, что есть дорого, а что есть дешево. И услышал крик глашатая:

«Всем запереть лавки и склады, закрыть двери и окна, и не одной душе не быть на улице. Дочь султана, прекрасная Бадр аль-Будур идет в баню!»

Ала ад-Дин подумал: «Все говорят, что она красавица. Хочу посмотреть!»

И спрятался за дверью бани. Щелка там была.

Бадр аль-Будур вошла в баню и сняла покрывало.

А Ала ад-Дин увидел та-акую бесподобную красавицу, какой он никогда не видел!

А из женщин раньше он видел только свою матушку. Почтенную и уважаемую женщину, но увы, старую!

И вот Ала ад-Дин увидел дочь султана. И сердце его заболело от любви. И печень заболела. И второе сердце мужчины тоже заболело!

Ты поняла меня, мой цвэточек?

Для женщины нет ничего важней, чем вызывать любовь мужчин! Запомни мои слова!

И не верь словам другой, глупой женщины, если она говорит: «Надо работать, прясть пряжу, шить одежду!»

Надо, чтобы у мужчины от любви к тебе болели печень, сердце и все остальное.

И тогда не надо прясть пряжу, чтобы купить лепешку!

А будешь кушать каждый день жареного барашка, ходить вся в золоте и иметь красивые руки и лицо!

– Но Вы же живете одна? – не удержала слов на языке Жаккетта. – Где ваш мужчина с больным сердцем?

Фатима закатилась от смеха.

Вытирая слезы, выступившие в уголках глаз, она сказала:

– Мой цветочэк! Я – не простая женщина, а женщина с достатком. Я всю жизнь вызывала любовь у мужчин и теперь мне не надо господина, чтобы кушать барашка каждый день. Я сам себе хозяйка!

– Ваш господин умер? – спросила Жаккетта.

– На твой вопрос есть два ответа. Да и нет.

Почему нет? Потому что я не обычная женщина, которых как камешков на берегу.

В мусульманском мире есть немного женщин, которым завидует даже дочь султана!

Я – альмея! Аллах милосердный сниспослал мне эту судьбу!

Альмеи поют, танцуют и играют музыку. Мы – лучшее украшение для любого пира, для любого дома. Почему злиться Бибигюль? Потому что даже выскочи она из кожа – она не будет альмеей!

Я была во многих городах, долго жила в Багдаде, Кустантынии[13], Мисре. Танцевала для очень большого господина…

Фатиме было очень приятно вспоминать прошлое. Она опять смахнула слезу, но уже слезу умиления от воспоминаний.

– Меня любило много мужчин и та-акой великий господин! Один поэт, да будет ему сладко в раю, написал про меня стихотворение! Как плохо мой цвэточек, что ты не понимаешь его строчек. Это словно ожерелье из жемчужин, нанизанных одна за другой! На вашем грубом языке это будет так:

Фатима закатила глаза и, сжав ладони, продекламировала:

Какой другой женщине напишут такие прекрасные слова?! Для мерзавки Бибигюль – никогда!

Это первый ответ на твой вопрос. Нет.

Второй ответ. Да.

Я долго жила с одним господином. Он меня любил, я его любила. Сильно любила. Сейчас он умер.

Я не хочу возвращаться в Каир – моя душа будет болеть. Я пока буду жить здесь, в Тарабулюсе. А потом буду думать. Я сама себе хозяйка!

Но когда я продам тебя в гарем, мой цвэточек, я сделаю себе подарок. Я куплю пегого мула! Всего в колокольчиках! Представляешь, как красиво? И как обозлится Бибигюль?!

Фатима причмокнула от восторга.

– А почему вы меня не сделаете альмеей? – поинтересовалась Жаккетта. – Раз сами умеете? Я тоже хочу быть сама себе хозяйка.

Фатима опять залилась смехом.

– Прости мои слова, прекрасный цвэточек, но из христианской девушки такая же альмея, как из Масрура халиф, как из мерина жеребец! У альмеи вместо крови в жилах течет любовь! А у вас – кислое молоко!

Я давно так не смеялась, ты прогнала из моего сердца печаль! Слушай дальше сказку, учись жизни:

Ала ад-Дин пришел домой с потерянным лицом.

Матушка увидела своего сына и удивилась: «Что с тобой, о плод моего сердца?»

Ала ад-Дин ничего не сказал и пошел спать. Но не мог заснуть, всю ночь ворочался с бока на бок. И утром он был еще хуже, чем вечером.

Матушка перепугалась, говорит:

«Я бегу за лекарем, пусть даст тебе слабительное лекарство!»

«Не надо лекаря, матушка!» – говорит Ала ад-Дин. – «Меня мучает не болезнь, а любовь! Вчера я видел дочь султана, прекрасную Бадр аль-Будур. Матушка, если я не возьму ее в жены, я умру. Пойди, попроси султана, пусть отдаст дочь за меня!»

«Ты сошел с ума!» – закричала матушка. – «Надо звать соседей и вести тебя в больницу, пока ты еще не стал кидаться на людей! Где это видано, чтобы сын портного взял в жены дочь султана?»

«Если ты матушка не попросишь у султана его дочь для меня, я, твой единственный сын, умру!» – говорит Ала ад-Дин. И лицо его стало совсем черный.

«Если я приду к султану с такой просьбой, он спросит меня, сын какого султана или халифа сватает его дитя. Когда он узнает, что ты сын бедного портного, он прикажет отрезать мне голову за дерзость! Ты хочешь своей старой маме такую позорную смерть?»

Но Ала ад-Дин вдруг засмеялся и вышел из комнаты. А когда он вернулся, то держал блюдо, на которое положил драгоценные камни из сада в горе.

«Возьми это и подари султану, матушка!» – сказал он. – «И султан не задаст тебе ни одного вопроса. Это – ответ на все вопросы мира!»

Матушка Ала ад-Дина взяла блюдо, покрыла его платком, накинула покрывало и пошла в диван[14].

О, мой цвэточек, еще немного – и будут кричать призыв к утренней молитве! Давай спать!