Читать книгу Милые люди - Юлия Гайнанова - Страница 6

Анастасия сидела за столом. Ее рука – сморщенная, с пигментными пятнами и большой волосатой родинкой прямо на запястье – дрожала, а вместе с ней и крепко зажатое между пальцами письмо. Слеза катилась по щеке, натыкаясь на морщины. Они напоминали русло реки, ожившее благодаря соленой капле. Настя не плакала уже пять лет. «Как это несправедливо, – подумала старушка. – Родной сын хочет избавиться от меня, а ведь я никогда не хотела быть обузой».

Зашла соседка. Ася развернулась в своем современном инвалидном кресле и оказалась к ней лицом. Двери она давно не запирала, так как жила в этом доме достаточно долго, чтобы знать всех жителей подъезда и доверять им. «А если кто решит заграбастать мое барахло и убить – да и пусть, все равно я никому не нужна».

Ася развернулась в своем современном инвалидном кресле и посмотрела на соседку.

– Хреново выглядишь.

– Сама не девочка с персиками.

Старухи засмеялись. С этой шутки начинался каждый их разговор вот уже десять лет. Десять лет дружбы, основанной лишь на том, что обе они старые, одинокие и живут в одном подъезде. Частенько они друг друга раздражали, но куда им было деться?

Ася с нежностью посмотрела на фотографию сына и покатила на кухню мимо соседки.

– Поехали пить чай!

Она всегда говорила «поехали» вместо «пошли». К семидесяти восьми годам она сохранила чувство юмора и даже была способна потешаться над двумя бесполезными отростками, что занимали место ее сильных ног. Ася ловко поставила чайник. Соседка тут же села за стол и даже не думала помогать: «Что-то сегодня она и вправду хреново выглядит».

Чайник вскоре взвыл, кружки зацокали, бергамот принялся щекотать ноздри.

Соседку звали Маша. Она находилась в куда более выгодном положении, чем ее подруга. Во-первых, она не была инвалидом. Во-вторых, ей было только шестьдесят девять лет. «Молодуха» – так посмеивалась над ней Ася. У Маши была квартира больше, и дети посещали ее чаще. Но она была из тех людей, что принимают хорошее как должное. Самодостаточность Аси иногда ее раздражала, но Маша мысленно успокаивала себя тем, что без нее Ася, конечно же, все равно бы пропала.

Асе же такие мысли в голову не приходили. Она вообще не была склонна к рефлексии – больше любила делать. В ней совершенно не было этой типичной для некоторых инвалидов убежденности, что весь мир им должен и судьба несправедлива. Наоборот, этот человек умудрялся видеть в своем положении плюсы. Например, многие в ее возрасте еле тащатся, раздражая водителей, вынужденных чуть ли не полчаса ждать, пока старики перейдут дорогу. Она же мчалась на своих двух – пусть на колесах, не ногах. Конечно, Москва – это не Берлин или Лондон. На инвалидов здесь всем наплевать. Но пандус в подъезде Ася себе выбила. Опять же, живет на первом этаже. А далеко ездить ей все равно некуда. Все нужное, то есть Маша, всегда под рукой!

В общем, инвалидом Ася себя совсем не ощущала. Единственное, что в этой жизни было способно ее расстроить, это безразличие сына. Вот тут она, как ни тужилась, положительных сторон найти не могла.

Ася ловко накрыла на стол. В этой небольшой квартире хозяйка обустроила все так, чтобы было удобно. Поначалу к ней приставили сиделку, но стало быстро понятно, что это – гиблая идея. Старуха была с норовом: не могла она терпеть рядом незнакомого человека только лишь из одной необходимости. По любви еще куда ни шло – прожила же она с мужем двадцать пять лет бок о бок. Но и тот ее покинул слишком рано, зараза. Она так и говорила: «Зараза, на что ж ты меня покинул-то!» Когда в пятьдесят пять после неудачного падения у нее отнялись ноги, к своему обыкновенному восклицанию она прибавляла: «Серег, смотри, что теперь со мной стало!»

– Что нового?

– Очень смешно.

Ничего нового в жизни этих женщин уже давно не происходило.

– Ну тогда слушай. Сын написал, хочет отдать меня в дом престарелых.

– Но… Как же?

– Не пужайся! Я просто так не дамся. – Настя отвела взгляд и несколько секунд таращилась в пустоту.

– Что же конкретно он написал?

– Нужны деньги. А я, видимо, не нужна, понимаешь? Квартиру эту продать хочет. Мне, видите ли, нужен особый уход и всякое такое и всякое сякое…

– Да, дела…

Настя напряглась, даже покраснела. Она, как всегда, старалась изо всех сил. Но неизбежное случилось. Последнее усилие, губа вверх-вниз – и старая женщина расплакалась.

– Уууууууу, – заревела-завыла Настя.

Машу передернуло. В жизни она не слышала ничего страшнее. В этом крике завели хороводы и боль, и обиды, и тяготы, и страх. В нем был первый раз, когда сын отменил свое посещение. В нем был медленный переход от визитов каждый день к посещениям раз в неделю, раз в месяц, а затем – когда придется. В нем был отказ сына звонить, когда он переехал. Писать письма ему казалось намного удобнее и, как он убеждал, романтичнее, ведь в них есть его частичка. Был там и первый день рождения в одиночестве, так как мужа нет, сын забыл, а соседка не смогла. В нем было горе и мертвецкая безнадега. Этот вой пояснял: жизнь бессмысленна.

* * *

Кухню-лилипут поглотил запах жареного мяса с луком. Семья ужинала. Мама и папа с энтузиазмом обсуждали запланированный отпуск. Сын замер с занесенной над бифштексом вилкой – боялся пропустить малейшую деталь. Ведь взрослые обсуждали море, а мальчику предстоит в первый раз увидеть, что оно из себя представляет! Это был тот редкий момент, когда в комнате оказались сразу три абсолютно счастливых человека.

Поцеловав мужа, женщина принялась за посуду. Почесала родинку на запястье, которую не очень любила. Но не за откровенную неэстетичность, а за то, что чесалась сильно.

Сын ей помогал. Начисто вытертая тарелка – и можно запросто попросить еще одну вафлю. А он их обожал!

Мама уложила мальчика, прочитала ему на ночь сказку, много-много раз поцеловала.

– А кто это у нас такой сладкий? – и пощекотала шейку. Он засмеялся и, успокоившись, мгновенно уснул, как умеют только дети. Мама еще минут пять смотрела на сына.

Она подошла к окну и замечталась. На фоне принарядившейся Москвы заплясали картинки. Вот сынишка превратился в мужчину, красивого и состоявшегося. А тут Ася с мужем в солнечный день копаются в огороде, и он приезжает их навестить. Потом они вместе проводят прекрасный вечер на веранде. Пьют вино и обсуждают успехи…

Улыбнулась, вышла из комнаты и, пританцовывая, направилась в спальню.

Вдруг ей вспомнилось, как днем они ходили в булочную. Там в очереди увидели молодую женщину с матерью. Старушка смешно перетаптывалась с ноги на ногу и все время повторяла:

– Доча, не бросай меня! Доча, потеряться боюсь!

А доча громко, с раздражением в ответ:

– Да тут я, мама, успокойся!

Асе старуха показалась комичной. Советские старухи либо опасные, либо жалкие. А эта почему-то смешная. Она сказала сыну, что, когда состарится, тоже будет немощной и нелепой.

– А ты, наверное, будешь меня стыдиться тогда?

– Нет, мама, нет! Я всегда буду с тобой ласковым! Я всегда буду любить тебя! – и крепко-крепко обнял.

Ася рассмеялась. Сложно же ей было тогда его успокоить, он все никак не хотел разжимать ручонки.

Нырнула под одеяло к мужу.

– Что смеешься?

– Да так, ерунда, – и она изо всех сил прижалась к любимому. А в голове всё вертелись слова сына, пока, затихая, не уступили место крепкому сну: «Я всегда буду любить тебя!»

* * *

Хорошо в теплый вечер прогуляться по Мадриду. Солнце на прощанье краснеет, стесняется. От парка «Ретиро»[4] тянет травой и уличными пончиками. Звенят кафе, жужжат автомобили, щелкают каблуки. Город улыбается, выжимая, выгоняя, выдавливая печаль и грусть. Но был тут один пешеход, что возвращался домой будто тюбик закупоренный. Мадрид то так подмигнет зеленым светофором, то эдак распахнет роскошный вид, а все никак.

В плохом настроении пришел домой неподатливый мужчина. Сил на разговоры не было. Будто тело прокрутили сквозь мясорубку, а голову перегрузили, как жесткий диск. Говорили же родители, не иди в дипломаты! Но он мечтал о профессии, связанной с командировками, с того самого раза, как впервые увидел море.

– Что угрюмый-то такой?

– Ничего.

– Не увиливай.

– На работе опять интриги плетут. Как бы в Никарагуа не отправили.

– Да ладно?

После стремительно исполненного супружеского долга жена достала книгу из ящика прикроватной тумбочки. Муж не спешил сделать то же самое.

– Знаешь, я не уверен, что правильно поступил.

– Ты про письмо Анастасии Владимировне? Ну ты же знаешь, нам понадобятся дополнительные расходы: врачи, кроватка, всякие мелочи. Да и ей пора бы уж перестать упрямиться. Таким людям нужен особый уход.

– Да уж, скорее, к моей маме нужен особый подход.

– Не переживай. Как только она узнает, тут же все поймет. Она так тебя любит!

Он отвернулся и сделал вид, что уснул. Он думал о том, что надо купить билет в Москву и поговорить с мамой. Но начальник не даст отпуск еще месяца четыре, а жене нужно будет все объяснять, и она обязательно поймет, но сначала будет дуться, а это невыносимо…

Ему снилось море и тетя Маша. Она смотрела, как он тонет, и не шевелилась.