Читать книгу Ядам и Лилит - Юлия Качалова - Страница 6

В тот день умерла больная женщина, и мы никуда не пошли. Мужчины снова рыли яму, а мать вождя проводила погребальный обряд. Скорчившись возле холма из камней, под которыми лежал Кы-А, я прижимала к животу второй обломок орлиной кости, и мне было плохо как никогда. Закончив обряд, старуха подковыляла ко мне. Присев рядом, вздохнула:

– За два дня мы потеряли троих. Если так пойдёт дальше, мы не доберёмся до стойбища другой Тойби.

– Троих?! – Я подумала, что ослышалась. – Ты сожалеешь, что Космач ушёл?!

– Сожалею. Нужно было лишить его права участвовать в жеребьёвке на одну луну. Тогда б он, возможно, остался.

От злости меня аж подбросило!

– Кы-А погиб из-за него! Почему твой сын мне сразу поверил, а ты – нет?!

– Успокойся, а-ми. Я поверила тебе, как и мой сын. Особенно, когда Однорукий подтвердил твоё обвинение. Но вера – не доказательство.

– Космач всех унижал! Моя ми-а сказала, что у него сердце гиены! Твой сын назвал его взбесившимся зверем! И ты жалеешь о том, что он ушёл?!

– Да. Терпеть Комача было сложно, но я просила женщин сносить его грубость. Упрашивала потерпеть Кы-А и Однорукого, других увечных, над которыми он издевался. Космач зло высмеивал промахи неопытных охотников, но я уговаривала их не обижаться. Он то и дело затевал ссору с вождём, но я убеждала сына не поддаваться гневу и не отвечать.

– Почему?!

– Потому что права твоя ми-а – у него сердце гиены. И прав мой сын – Космач как бешенный зверь. Однако, пока Рыжий находился среди нас, бешенный зверь рычал, скалил зубы, но сдерживался. Семья заставляла его следовать человеческому закону. Покинув Тойби, Космач стал опаснее льва. Я сожалею об его уходе, потому что боюсь! За всю нашу семью, а сильнее всего – за тебя и за сына.

– Вождь – лучший охотник!

– Космач ведь сказал, что нет.

– Я в его ложь не верю!

– Он угрожал, а не лгал, и сын это понял.

* * *

Теперь по ночам у огня дежурили в две смены по двое мужчин. Вождь остался на первую смену. Дожидаясь его, я задремала. А, когда на рассвете проснулась, он со своими юношами уже ушёл.

Идти единой группой без Космача было намного приятней и легче. Калеки часто освобождали женщин от волокуш, и те, пересмеиваясь, переглядывались с молодыми охотниками. Потом детей оставили мне и старухе, нас и калек – под присмотром старших мужчин, а молодая компания отправилась собирать грибы. Вскоре они возвратились – без грибов, но очень довольные. Старуха вновь отправила их на сбор съестного, наказав искать повнимательней – вождь и двое неопытных юношей не прокормят ораву здоровых бездельников!

Мальчик постарше шёл со старухой. Та показывала ему съедобные злаки, он собирал их и нёс, гордый тем, что тоже вносит свою лепту. Я играла с двумя малышами. Они с пронзительным визгом убегали, а я догоняла. Потом от них убегала я, а они, визжа, догоняли. Наконец малыши утомились. Кто-то из охотников подхватил одного и усадил себе на плечи. Второго я взяла на руки и лизнула в щёку. Он доверчиво обвил мою шею и улыбнулся знакомой улыбкой вождя.

Дети Тойби знали своих матерей – родных или приёмных – и держались подле них. Мужчины заботились обо всех, не делая между детьми различий. Но иногда сходство ребёнка с кем-то из охотников проступало слишком явно… Мальчик для меня был тяжёл, долго я его не пронесла и пересадила на мужские плечи. Однако мысль, что я могу нести на руках собственного младенца с такой же улыбкой, не оставляла меня. Я подошла к старой ми-а.

– У меня перестала течь кровь.

– Ты сказала об этом своему мужу, а-ми?

– Я его не видела.

– Скажи ему вечером.

– А, если он снова будет дежурить и уйдёт до моего пробуждения?

К нам подбежал мальчик с целой охапкой злаков, из-за которой его было почти не видно.

– Очень хорошо, – похвалила его старуха. – Передай то, что ты собрал, моей а-ми. И научи её находить травы с вкусными зёрнами.

Мальчик вручил мне охапку и, гордый от похвалы и нового задания, потащил меня за собой. А мать вождя о чём-то заговорила со старшими охотниками.

Когда мы добрались до места, отмеченного вождём, и разбили стоянку, она отозвала молодых мужчин, собиравшихся на реку, и тоже им что-то сказала.

С рыбой в тот день повезло, а с охотой – нет. Вождь и юноши принесли длинноухого. Этим Тойби не накормить, но вместе с тремя крупными рыбами, грибами и орехами мы не остались голодными. Братья, не дождавшись, когда женщины разотрут зёрна, уснули там, где сидели. Вождь не отрывал взгляда от пламени. К нему подсел Ып-гУ.

– Ты учишь парней, как добывать разную дичь. Это правильно, им нужно набираться опыта. Но посмотри на них: они толком не сумели поесть! Ты вконец загонял их, вождь. Если завтра вы пойдёте на охоту, то не принесёте даже длинноухого, потому что ты загонял не только их, но и себя. Я предлагаю вам завтра идти с семьёй. Отдохнёте – и ты продолжишь учить братьев. А завтра отправь вперёд опытных охотников. Мы выберем место для стоянки и добудем чего-нибудь посытнее длинноухого. Решение за тобой.

Какое-то время вождь смотрел на заснувших юношей, потом кивнул.

– Пусть ваша охота будет удачной.

Затем к нему подошли четверо молодых мужчин.

– Вождь, мы прежде дежурили у огня поодиночке, – начал один.

– Тем более справимся в паре, – подхватил второй.

– У нас больше времени для сна, чем у тебя, – добавил третий. – Зачем тебе дежурить самому?

– Если ты доверяешь нам, – закончил четвёртый.

– Кому мне ещё доверять? Перенесите братьев на их спальные места и приступайте к дежурству. – Он поднялся и побрёл к своему месту.

Старая ми-а бросила на меня быстрый взгляд, и я пошла за ним. Но, когда пристроилась рядом, он уже спал.

* * *

На следующий день вождь и юные охотники шли вместе с нами. Женщины, перемигнувшись, позвали братьев собирать грибы. К ним присоединились двое молодых мужчин, дежуривших в первую смену. Мальчик постарше под руководством старухи увлечённо выискивал злаки. Матери передали малышей под мою опеку, и мы возобновили вчерашнюю шумную игру.

Вождь смотрел на нас, слушал детский визг, и на его губах появилась улыбка – первая с того дня, как заболела моя ми-а. Устав гоняться за мной, мальчики запросились на руки. Вождь переглянулся с одним из молодых мужчин. Они одновременно подскочили ко мне, подхватили детей, усадили себе на плечи и помчались наперегонки. Малыши завизжали так, что у меня заложило уши.

Нас догнали отставшие собиратели грибов. Они вновь ничего не нашли, зато юноши, исключившие себя из жеребьёвки, выглядели такими счастливыми, что даже суровая старуха заулыбалась. Малышей передали матерям, а я присоединилась к компании, опять отправленной на поиски съестного.

Стояла середина лета, было много грибов, орехов, съедобных клубней и злаков. Даже если бы охотники ничего не добыли, нам не пришлось бы ложиться спать натощак. Но они добыли кабана! И, когда мы дошли до стоянки, успели его освежевать. Братья с восхищением смотрели на старших охотников и сглатывали слюну. Заметив это, вождь отрезал им по куску.

– Ешьте! Вчера вы остались полуголодными.

Юноши впились зубами в сырое мясо.

Это был очень хороший день. На завтра еды хватало, и охоту вождь отменил. Никому не нужно было подниматься до рассвета, и мы засиделись у огня. Стемнело, заснули дети, а люди не расходились. Как никогда прежде мы чувствовали себя семьёй. Каждый заботился о каждом, поэтому все были довольны – мальчики и юноши, женщины и мужчины, молодые и те, что постарше, здоровые и увечные. Мы сидели возле огня в молчании. Вождь смотрел в пламя, как обычно, но все чувствовали, что его сердце с семьёй, а не в могильном гроте. Он больше не отрезан от людей своим горем, не пытается усталостью заглушить тоску, а думает о Тойби.

Я подняла глаза к небу. Всё ярче сияли звёзды – духи умерших охотников. Среди них дух Кы-А. Мой друг где-то там среди звёзд создаёт звуки, проникающие в сердца, поэтому нашей Тойби так хорошо сейчас. Наливался светом ночной очаг. Каждую ночь дух моей ми-а нашёптывал: «Утешь его сердце, а-ми! Скажи ему правильные слова… Я буду светить и хранить вас».

Когда вождь направился к своему спальному месту, я догнала его и тронула за ладонь.

– Теперь я могу родить ребёнка. Пойдём подальше от всех…

Он вздрогнул:

– Э-вА?

Наверное, в темноте он видел лишь мои волосы – очень светлые, почти белые, как у ми-а. Все в Тойби звали её Светловолосой, и только вождь называл Э-вА – Зимнее Солнце. Я однажды спросила его, почему. Он улыбнулся в ответ: «Что зимою желанней, чем солнце?»

– Я хочу назвать Э-вА свою дочь и хочу, чтоб у неё была твоя улыбка. Помоги мне исполнить это желание, пока ты ещё мой муж, – прошептала я. – Луна идёт на убыль, давай не будем терять ни одной ночи.

Я сказала ему правильные слова.

* * *

Вождь взял две шкуры, и мы спустились к реке. Он бросил одну шкуру, расстелил вторую и уложил меня на неё. Развязав ремни, скинул с себя накидку.

Женщины говорили, что мужчины нетерпеливы, их природа требует быстрее войти в женское тело, не дожидаясь, пока оно раскроется. Тело девочки к этому не готово, поэтому в первый раз всегда больно и неприятно. Со страхом готовясь к боли, я спросила:

– Что нужно делать?

Услышав в моём голосе дрожь, муж лизнул меня в губы.

– Ничего.

Он лёг на бок, опёрся на левый локоть, и притянул меня к себе. Левую ладонь положил мне под голову, пропустил пальцы свозь мои волосы и стал поглаживать мой затылок. Это успокаивало. От его правой ладони, лежавшей у меня на спине, шло тепло. Он медленно водил ладонью вдоль моей спины, мне становилось всё теплее, и я перестала сжиматься. Каждое его прикосновение было мягким, и я удивлялась, как твёрдые пальцы охотника могут касаться так мягко? Потом он изменил положение и присел, оставив левую ладонь у меня под головой. Ощутив скольжение его языка по своей коже, я стала подрагивать уже не от страха, а от удовольствия. Если мужская природа требовала торопиться, то он шёл против неё. Он не спешил, и я забыла, что мне должно быть больно и неприятно. Моё тело раскрывалось, как цветок на рассвете. Над нами сияла половина луны, и в её бледном свете я видела нежную улыбку моей ми-а.

Когда я открыла глаза, едва светало. Вождь закутал меня в шкуру, поднял на руки и стал подниматься по склону. Заметив, что я проснулась, сказал:

– Ты поспишь у огня, Лил-Ыт, а мне пора будить парней.

– Зачем их будить так рано? Ведь ты отменил охоту.

– Нужно найти хорошее место для следующей стоянки. Чем раньше мы уйдём, тем скорее вернёмся.

– Возьми меня с собой!

– Мы пойдём быстро, ты устанешь.

– Пока ты – мой муж, я хочу быть всё время с тобой!

– Давай договоримся, Лил-Ыт: твоим мужем я буду ночью, а днём – вождём Тойби.

– Завтра ты уйдёшь на охоту, и я останусь с семьёй. Но сегодня же ты не охотишься! Почему мне нельзя пойти с тобой?

Какое-то время он сомневался, затем поставил меня на ноги.

– У тебя есть копьё?

Я кивнула. Палка с обожжённым остриём для подколки рыб у меня имелась, хотя главным образом она служила мне посохом при ходьбе.

– Возьми его. В пути держись возле меня и не отставай ни на шаг. – Он протянул мне обломок орлиной кости, выпавший на берегу из моей накидки. – Память о Кы-А доверь моей матери.

Когда я приблизилась к месту, где спала старуха, она уже проснулась.

– Как прошла твоя первая ночь с мужем, а-ми? Он завершил твоё посвящение?

– Я иду с ним, – сказала я вместо ответа и подала ей осколок кости. – Сохрани для меня это.

– Что ж, – хмыкнула старая ми-а, – если ты напросилась с ним, и сын согласился, значит, всё вышло неплохо.

Я благодарно лизнула её в щёку. Она рассмеялась:

– Вижу, тебе понравилось!

* * *

Солнечное утро обещало погожий день. Братья были в восторге от того, что я иду с ними. Вождь попросил их объяснять мне важные для охотника знаки, и они старались вовсю.

– Смотри, Лил-Ыт! Здесь, на пне, лисица пометила территорию.

– А поужинала она мышью.

Юноши указывали на три тёмные валика с ноготь длиной, соединённые тоненькой перетяжкой. Из лисьего помёта торчали клочки серой шерсти.

– Не лисица, а лис, – поправил вождь. – Не чуете разве по запаху?

Мы неспешно двигались вдоль реки, немного выше галечного берега, поросшего редким кустарником. Приходилось то и дело раздвигать высокие стебли, густо покрытые листьями и ярко-лиловыми цветами. Цветы были очень красивыми, а листья – полезными. В становище старуха их измельчала и использовала для уменьшения болей и заживления ран.

– Здесь кормился сохатый! Смотри, Лил-Ыт, – цветы и листья поверху сгрызены.

– Гляди, Лил-Ыт, здесь была его лёжка! Видишь, трава примята и подопрела под телом.

– Лось или лосиха? – уточнил вождь.

Братья вгляделись в следы.

– Лось! У лосихи след уже, и концы острее.

Вождь кивнул. Конечно, его опытный взгляд замечал гораздо больше того, что видели юноши. Я понимала, что из-за меня он идёт медленно и даже не ищет место новой стоянки, а просто проверяет знания юных охотников. Парни думали, что учат меня распознавать следы и метки, и получали удовольствие от проверки. Я их почти не слушала, а с обожанием поглядывала на своего мужа – как ему удаётся всегда делать так, чтобы всем было хорошо?

Кустарник стал выше и гуще, появились деревья.

– Вот след оленя, Лил-Ыт!

– Разве? – усмехнулся вождь.

Братья заползали, рассматривая отпечатки копыт и бормоча:

– Внутренняя половинка копыта длиннее… И подкопытца.

– Кабан! – заключили юноши.

Вождь кивнул.

– А вот здесь лис удачно поохотился на птицу. Видишь, Лил-Ыт?

Смотреть на обгрызенные перья мне было неинтересно, я набивала рот костянкой, выискивая на колючих кустах поспевшие чёрно-сизые ягоды. Вдруг братья дружно остановились, вскинув головы вверх. На высоте, вдвое превосходившей их рост, ветки кустарника были обломаны.

– Большерогий!

Лоси, неприхотливые обитатели леса, в окрестности медвежьей пещеры забредали даже зимой. А украшенные гигантскими рогами олени любили открытые луга и сочные травы. Они попадались лишь летом и то нечасто. Подрагивая от возбуждения, юноши молча уставились на вождя. Конечно, он отменил охоту, но… Добыть большерого – такое редкое везение! Их умоляющие взгляды были красноречивей слов. Вождь велел им искать помёт. Если тот будет свежим…

Так оно и оказалось. Счастливые братья помчались за охотничьей удачей, и мы тоже углубились в лес. Перелезали через поваленные стволы, обходили шипастые заросли. Парни давно скрылись из виду, однако вождь уверенно двигался по их следу. Кое-где и я подмечала примятую траву или сбитую шляпку гриба, но за тропой не следила. Зачем, если рядом мой муж?

«Он завершил твоё посвящение?» Нет, старая ми-а, но он меня подготовил. У нас ещё много ночей впереди, чтобы его завершить. Теперь я понимала, почему так протестовали женщины, когда он сказал, что исключает себя из жеребьёвки…

Поляна с большим валуном и одиноко торчащим деревом, походившая на каменистую проплешину среди леса, вся была в крепких молодых грибах с бледно-розовыми шляпками, покрытыми пушком по краям. Я любила эти грибы, поджаренные на палочках, и пожалела, что не взяла мешок для сбора. Ну, да на обратном пути, когда юноши будут тащить большерогого, я успею собрать их в свою накидку.

Мы шли молча и быстро – для меня, разумеется, не для вождя. Мне вспоминался разговор со старухой, случившийся в первый день после нашего ухода из медвежьей пещеры, ещё до начала моего посвящения. Помнится, я спросила:

– Почему моя ми-а и твой сын не исключили себя из жеребьёвки?

– Потому что думали о семье, а не только о себе, – проворчала она. – Согласно закону Тойби, мужчины могут себя исключать, а женщины – нет.

– Очень глупый закон!

– Глупая ты, Лил-Ыт, а не закон. Ни один человек не выживет в одиночку, благополучие семьи важнее желаний отдельных людей. Его обеспечивают главные законы Тойби. Их всего три, и они проверены временем. Первый закон: мальчики и девочки, рождённые в одной семье, не должны становиться мужьями и жёнами. Поэтому при встречах семьи обмениваются девочками. Второй закон: каждый член семьи очень важен. Мы помогаем друг другу в беде, выхаживаем раненых и больных – иначе не будет доверия, и семья развалится. Третий закон: все мужчины, женщины и дети Тойби равны. Для этого проводится жеребьёвка.

Я возмутилась:

– Как же они равны, если только мужчины могут себя исключить?

– В этом равенства нет, потому что женщины для семьи важнее. Только им невидимые дарят детей. У нас женщин, способных рожать, меньше, чем мужчин. Если бы было наоборот, могло бы родиться много детей, и нам не пришлось бы идти на поиски другой Тойби.

– Охотники их не прокормили бы!

– Скажи, кто опасней – медведь или медведица с медвежатами? – усмехнулась старуха.

Я задумалась.

– Опасней медведица, а-ми! Почуяв угрозу детям, медведица нападает сразу. Если бы детям Тойби грозил голод, то женщины стали бы охотиться наравне с мужчинами и детей прокормили бы.

– Если детей дают невидимые, и женщины сами могут их прокормить, зачем же тогда мужчины? – удивилась я.

– Природа наделила женщин желанием иметь детей, а мужчин – желанием проникнуть в женское тело. Невидимые вселяются в мужчин и через них проникают в женщин. Иначе детей не бывает.

Старуха меня запутала.

– А зачем нужна жеребьёвка? Без неё тоже не бывает детей?

– Нет, а-ми, жеребьёвка нужна для другого. Мужчины все разные, женщины тоже. Твоя ми-а была самой красивой женщиной Тойби, все мужчины желали получить её в жёны. Мой сын – лучший охотник, все женщины хотели, чтобы он стал их мужем. Как никого не обидеть? Для этого и проводится жеребьёвка. В жребии все равны, и каждая женщина может стать женой любого мужчины.

– Моя ми-а и твой сын хотели быть только друг с другом! – упрямо буркнула я.

– Что бы случилось, Лил-Ыт, если бы, следуя этому желанию, они отказались участвовать в жеребьёвках?

– Они были бы счастливы!

– Ты ошибаешься, а-ми, – возразила старуха. – Мужчины завидовали бы вождю, а женщины – твоей ми-а. В семье началась бы вражда. Но, поскольку они честно исполняли долг перед Тойби, не было ни зависти, ни вражды.

– А Космач?

– Волки обычно серые или белые, но иногда в стае попадается чёрный. Космач в нашей Тойби, как чёрный волк в волчьей стае, не будем о нём говорить. Теперь послушай главное. Жеребьёвка проводится ради детей! Женщины очень привязаны к детям, которых вынашивали и рожали.

– Моя ми-а любила меня, хотя не рожала! – обиделась я.

– Она вскормила тебя, заботилась о тебе с младенчества. Ты заменила ей родное дитя. Она мне – нет, потому что попала к нам уже большой девочкой. Конечно, я приняла её как свою а-ми. Но первое время я следовала долгу, а не голосу сердца. Когда мой сын убегал с ней, я думала: «Где мой сын и новая девочка?» Я переживала, как он станет охотником, если всё время проводит с этой девочкой. Но дружба с ней шла ему на пользу. Девочка была внимательной и заботливой к людям, и мой сын становился таким же. Она восхищалась каждой его добычей, и он стремился охотиться лучше. Однажды они опять куда-то убежали, я встревожилась: «Где мои дети?» Тогда-то я поняла, что волнуюсь за новую девочку не меньше, чем за сына. Моё сердце приняло её как дочь, но это случилось не сразу.

Помолчав, старуха снова заговорила:

– Теперь представь, что было бы, если б мужчины стали делить женщин на своих жён и чужих и заботиться только о детях своей жены. Мужчины вместе охотятся. Добыча совместная, каждый вносит в неё свой вклад, и во время охоты нужны усилия всех. Но кто-то охотится лучше, а у кого-то сноровки и опыта меньше. Если бы каждый охотник думал лишь о своей жене и старался, чтобы ей и её детям досталось побольше еды, начались бы споры, чей вклад в добычу больше. Это привело бы к распрям и вражде. А, если бы охотник получил травму? Кормили бы другие мужчины детей его жены, как детей своих жён? Или детям его жены доставались бы только объедки и кости? Выросли бы дети, евшие мясо, и дети, глодавшие кости, одинаково сильными и здоровыми? И, скажи мне, Лил-Ыт, дети, которым доставались бы кости, любили бы детей, евших мясо?

Я не могла такого представить и не нашлась, что ответить.

– Нет, а-ми! Они бы завидовали. Жеребьёвка проводится, чтобы предотвратить зависть и вражду в Тойби.

* * *

– Там люди!

Юношеский крик вернул меня в настоящее. Передо мной торчал вывороченный с корнями еловый комель. Длинный ствол с кроной заваливался вниз со склона, по которому бегом поднимались наши парни. Далеко внизу простирался обширный овраг с текущим по дну ручьём. Его правый пологий склон порос кустарником, а левый вздымался угрюмой каменистой кручей. Когда запыхавшиеся братья, красные и вспотевшие, добрались до нас, вождь снял с пояса бурдюк с водой и передал им. Пока они жадно глотали, он цепким взглядом осматривал местность.

– Большерогий поскакал туда, – утерев рот, юноша махнул вниз и вправо.

– А там – дым! – возвратив бурдюк, второй брат указал вверх и влево.

Что находилось за краем мрачного обрыва, мне было не видно. Угадывался там дымок или только чудился мне, как парням? Сейчас мой муж скажет. Но он ничего не сказал, лишь передал бурдюк мне. Смотрел он не вверх, а вниз, где в тени нависающей кручи что-то желтело. Бурдюк показался мне совсем лёгким, я сделала пару глотков, чтобы оставить ему. Он пить не стал, а, затянув бурдюк, снова повесил на пояс.

– Мы вышли к людям! – Лица юношей сияли, о большерогом они и думать забыли.

– Парни, вы по своим следам разыщите нашу Тойби?

Они закивали, обрадованные тем, что первыми принесут семье добрую весть.

– Тогда бегите назад и как можно быстрее! Скажете моей матери и Однорукому, чтоб возвращались на прежнюю стоянку. Охотники пусть поищут переправу. Придётся изменить тропу.

Восторг братьев сменились недоумением.

– Мы действительно вышли к людям, – сказал вождь. – Только не к тем. К чужим! Нельзя допустить, чтобы наша Тойби столкнулась с ними.

Парни вздрогнули, у меня по спине пробежал холодок, хотя солнце палило нещадно. Юноши ждали объяснения. Я тоже.

– Что вы видите? – отрывисто спросил вождь.

Мы всмотрелись. Под обрывом на дне оврага, куда он показывал, желтели кости. Громадная груда костей! В одном месте…

– Так охотятся чужие! Они очень умны. Пользуясь огнём и страхом животных, устраивают бойни. В считанные мгновения уничтожают целые стада. Убивают всех без разбора, гораздо больше, чем им требуется. Чужие не ценят жизнь! Поэтому крайне опасны – и для животных, и для людей. После я вам о них расскажу. Теперь – живо назад! Передайте, что я сказал! Главное – развернуть Тойби.

Братья умчались, мы бегом поспешили за ними. Я впервые слышала о чужих, и слова вождя меня ошеломили! Какие они, эти люди? Очень умны. Не ценят жизнь! Разве так может быть? Они на людей хоть похожи? Пользуются огнём и страхом… Крайне опасны – и для животных, и для людей. Мне представилось, как огромные ревущие львы бегут на двух лапах и размахивают факелами. Вот они окружают стадо мамонтов, и – через мгновенье – от косматых гигантов остаются лишь кости и бивни.

Бежать приходилось вверх, в боку у меня закололо. Солнце жарило в полную силу, пот заливал глаза. Я спотыкалась о корневища, мне не хватало дыхания. Усталость вытеснила все мысли из головы. Подъём закончился, но мы всё бежали, бежали…

Заметив, что я едва держусь на ногах, вождь остановился. Отдышавшись и допив последние капли воды, я подрагивающим голосом спросила:

– Те, кого ты назвал чужими… похожи на львов, да?

Он погладил мои волосы, успокаивая, как испуганного ребёнка.

– Нет, Лил-Ыт, на львов они не похожи. Тела у них человеческие, но вытянутые и узкие. Они показались мне хрупкими, как тростинки.

– Значит, не страшные, – облегчённо пробормотала я. – А лица у них человеческие?

– Я видел их только издали, лиц было не разобрать. Зато охоту их видел. Я расскажу всей Тойби, а теперь… – внезапно он настороженно замер, вслушиваясь. – Смех гиены! Их меток не было!

Вождь сорвался с места. Дальнейший бег я не запомнила. Мельканье стволов, хлёст ветвей по лицу, грохот сердца в ушах – всё слилось в сплошном красном мареве. Мысль была лишь одна: не отстать. Внезапно уши пронзил его крик – даже не крик, вопль, исполненный скорби и ярости. Вот поляна, валун, а под ним… Наши юноши! Словно заснули… Неужели и их, как Кы-А?! Вождь бросился к ним, упал на колени, схватил одного за плечи, встряхивая… В следующий миг – свист – и в его спину вонзилось копье. Он повалился на парня, а я хватала воздух раскрывшимся ртом и никак не могла вдохнуть.

Раздался хохот гиены, толчок о землю – словно тяжёлый зверь спрыгнул с дерева, я в ужасе обернулась… Космач!

Неторопливо, в развалку Космач подошёл к вождю и, упёршись ногой ему в спину, выдернул копьё. Затем той же ногой перевернул его навзничь и оскалился.

– Мальчишки были плохими охотниками, вождь. Ты оказался не лучше!

Поросшая рыжими волосами рука вздёрнула копьё. Я завизжала:

– Не-е-ет!

– Нет? Хочешь, чтобы твой муж пожил? Что ж, я согласен. – Не поворачиваясь ко мне, Космач опустил руку и вновь насмешливо обратился к вождю. – Однорукий ведь говорил, что мои удары точны? Я знаю, куда бить, поэтому можешь пожить. Будешь чувствовать, видеть и слышать. Только с места ты больше не сдвинешься. Ты твердил, что Тойби нужны калеки? Посмотрим, кому будешь нужен ты – такой! Может, своей старухе, но точно не ей. – Махнув копьём в мою сторону, Космач зло рассмеялся. – Помнишь, вождь, как ты мне сказал: женщины для здоровых мужчин? Здесь здоров только я!

В два прыжка Космач оказался передо мной. Я выбросила навстречу ему своё жалкое копьё. Космач с хохотом отпрыгнул вбок. Я продолжала нацеливать на него заострённый конец палки. Он прыгнул в другую сторону, я не успела развернуться, как Космач вцепился в моё копьё и рванул. Я не отпускала. Пнув меня в живот, он вырвал палку из моих рук, переломил её о колено и залепил мне пощёчину.

– А ты будешь меня облизывать, как я тебе обещал!

Я плюнула ему в глаза. Космач ударил меня сильнее, и рванул мою накидку. Я вцепилась в его руку зубами. Он стал лупить меня свободной рукой, но я не разжимала зубов. Тогда он сдавил моё горло, и в глазах у меня потемнело. Вдруг его что-то швырнуло вперёд, он рухнул на меня, придавив своей тяжестью, и больше не шевелился. Задыхаясь, я стала выбираться из-под него. Когда мне удалось выползти, я увидела толстое тяжёлое древко, торчавшее из его спины. Зря похвалялся Рыжий! Вождь владел руками, и копьё, заговорённое ми-а, его не подвело!

Я поднялась и поковыляла к своему мужу. Его лицо побелело, зрачки расширились. Дышал он хрипло и часто. Опустившись на колени, я лизнула его в губы.

– Я отнесу тебя к Тойби.

– Бесполезная трата сил, – прохрипел он.

– Бесполезное отличает людей от зверей, – повторила я слова своей ми-а. – Ты говорил, что, если кто-то в беде, долг того, кто рядом, помочь. Ты – не кто-то, а вождь и мой муж!

– Уже нет… Не вождь и не муж… Я не могу двигаться.

– Ты сумел убить взбесившегося зверя!

– Последнее, что я сумел.

– Твоя мать тебя исцелит!

– Нет. Я стал ненужной обузой.

– Кы-А тоже считал себя ненужным, а сколько всего он сделал! Ты для Тойби ещё важней. Сможешь двигаться или нет, ты нужен семье! И особенно нужен мне! – Я облизала его лицо.

Он долго молчал. Потом попросил:

– Принеси моё копьё.

С трудом вырвав наконечник из спины Космача, я хорошенько обтёрла его и положила копьё рядом с вождём. Он устало прикрыл веки, прошептав:

– Нужно спрятать тела парней.

Прежде, чем подтянуть тела юношей поглубже под валун и закрыть их ветвями, я размотала кожаные ремни, которыми они как все охотники перетягивали меховые накидки. Сняла с них накидки – им уже не понадобятся. Одному брату взбесившийся зверь перерезал горло, другого задушил. За что?! Превозмогая отвращение, я сняла накидку с Космача – чтобы тащить моего мужа, мне нужны были все. Связав их, я нашла две длинные жерди и соединила их ремнями, потом привязала к ним шкуру, составленную из накидок. Волокуша получилась непрочной, но лучшей мне было не сделать. Я с трудом перекатила вождя на шкуру, животом вниз. Подала ему копьё, подняла концы жердей и потащила.

Несмотря на пологость склона, мои руки часто немели. Я надеялась, что Тойби идёт нам навстречу и скоро наткнётся на нас, однако небесный очаг спускался в подземный мир, а люди всё не появлялись. Я удивлялась, почему они так задерживаются, но сил на размышления не хватало ни мне, ни моему мужу. У меня их отнимало движение, у него борьба с болью. Почувствовав, что он сползает, я опустила жерди. Уткнувшись лицом в шкуру, вождь глухо пробормотал:

– Пальцы перестают слушаться… Давай отдохнём. Помоги мне перевернуться.

Исполнив просьбу, я приподняла его голову.

– Потерпи! Скоро мы встретимся с Тойби, и твоя мать облегчит боль. Семья будет заботиться о тебе, как ты заботился обо всех. Ты поправишься! Я рожу девочку с твоей улыбкой, и назову её Э-вА́!

Уголки его губ дрогнули.

– Хорошо задумано, Лил-Ыт. Если пальцы совсем мне откажут, обещай взять моё копьё. Оно тебе пригодится. Нет, не сейчас. Позже… Наклонись. – Он коснулся языком моей щеки. – Теперь принеси мне воды.

Сняв с его пояса пустой бурдюк, я поспешила на поиски воды. Когда я вернулась, мой муж неподвижно смотрел в небо, окрашенное в цвет крови. Из его груди торчало заговорённое копьё…

* * *

Полночи мои руки долбили землю наконечником, вынутым из его сердца, разрыхляли, выбрасывали из ямы. Руки двигались сами, я ими не управляла. Могила получилась неглубокой, но достаточной по ширине. Глядя на яму, я вцепилась в тело вождя, не желая отдавать его земле. Будь здесь старуха, она рассердилась бы, как сердилась на сына, когда тот сказал, что хочет облизывать тело моей ми-а, в которое втёр краску.

Краску втирают в знак благодарности, чтобы дух умершего стал лёгким. У меня не было краски, я просто облизывала своего мужа от пальцев ног до лба и благодарила за то, что он делал счастливой мою ми-а; за то, что ни одной женщине Тойби в первую ночь с мужчиной не было так хорошо, как мне; за то, что он соединял семью, словно клеящая смола, и всем было с ним хорошо…

Зачем он пронзил своё сердце – самое доброе и любящее, в котором каждому находилось место! Боялся стать обузой для Тойби? Или, может, хотел скорее встретиться с духом моей ми-а? А я, задерживая его, лишь отдаляю их встречу…

Эта мысль заставила меня стянуть тело в яму и уложить на правый бок. Я подогнула его колени, пока они не упёрлись в стенку могилы, подложила его правую ладонь под щёку, а левую на живот. Потом вылезла и принялась закидывать яму землёй. Когда та закончилась, я повалилась на холмик и забылась сном.

* * *

Мелкие белые цветы усыпали поляну. Воздух, пропитанный их ароматом, хотелось вдыхать и вдыхать. Вождь бросил копьё, нарвал охапку цветов и стал забрасывать ими ми-а. Я тоже включилась в игру и принялась кидать цветами в него. В белых волосах ми-а цветы были почти незаметны, а на его, тёмных, белели, как снег.

– Ах, так, Лил-Ыт?! – Вождь подбросил меня в воздух.

– Ещё! – завизжала я.

Снова подкинув меня, он крикнул:

– Теперь тебя! – И повалил мою ми-а в цветы.

Хохоча, они покатились по поляне…

* * *

Обнимая холмик свежей земли, я жалела, что проснулась, не осталась в счастливом сне. Однако заставила себя подняться: нужно найти Тойби и похоронить братьев.

День подходил к концу, а я не нашла ни семью, ни того места, где оставила тела юношей. Если Тойби на них не наткнётся, они останутся непогребёнными. Когда я брела в группе увечных, то расспрашивала старуху, куда попадают духи людей, чьи тела пропали. Ведь кто-то тонет, срывается в пропасть, становится добычей хищников. Если тело человека не погребено, где оказывается его дух? Остаётся на земле?

– Нет, а-ми, – отвечала она. – Сперва дух умершего попадает в подземный мир, на ладонь Великой Старухи. Она какое-то время ждёт, прежде чем подуть на него. Благодарность живущих делает дух лёгким, и, когда Старуха подует, он поднимается в небо. Обряд погребения – это знак благодарности, он помогает духу умершего стать лёгким. Когда обряд невозможен, важно, чтобы люди наполнили свои головы добрыми мыслями об умершем. Это тоже делает его дух лёгким. Только дух человека, не оставившего ни в ком доброй памяти о себе, вынужден блуждать по земле.

Дух Космача никогда не станет лёгким! Даже если семья не узнает, сколько зла совершил этот взбесившийся зверь, никто в Тойби его не вспомнит добром. А духи юношей окажутся среди звёзд! Я благодарила братьев за то, что они так старались, объясняя мне охотничьи знаки; за то, что подготовили костёр для последнего этапа моего посвящения; за то, что сами исключили себя из жеребьёвки – вряд ли вождь их об этом просил… За то, что они брали с него пример и старались быть хорошими охотниками и хорошими людьми. Я пыталась думать только о них, но мысли всё время возвращались к моему мужу. Помнится, его мать сказала: «Лил-Ыт, я хочу, чтобы ты полюбила своего первого мужа, как твоя ми-а моего сына».

– Зачем ты мне этого пожелала, старуха?! Всё вышло по твоему слову, но скажи, что мне делать теперь, когда сын твой всадил копьё себе в сердце? Как мне жить, если я похоронила своё сердце с ним?