Читать книгу @ Актер. Часть 1 - Юлия Кова(ль)кова - Страница 9

@ Москва. НЦБ Интерпол МВД России.

Ранним апрельским утром невысокий и худощавый генерал-полковник МВД РФ Максим Валентинович Домбровский, звеня связкой ключей, отпирал дверь своего кабинета. Пройдя в офис и пристроив на стул у окна щеголеватый кожаный портфель, Домбровский открыл дверцы шкафа, снял пальто, аккуратно развесил его на деревянных плечиках вешалки и, приглаживая ладонью волосы, бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Зеркало было укреплено на внутренней дверце шкафа.

«Мне пятьдесят шесть. Уже пятьдесят шесть. Вот и пришла моя осень…»

Домбровский посмотрел на свои седые виски, скользнул взглядом по голубой, словно выцветшей радужке глаз. Увиденное в зеркале ему не понравилось. «Этим женщину не привлечь». И хотя ЭТА женщина уверяла его, что она его любит и очень скучает по нему, слишком редко в последнее время она наведывалась в Москву – только урывками и исключительно в командировки. Да и скрывать их отношения в его возрасте было уже утомительно. Но и жениться на ЭТОЙ женщине из-за службы в МВД он не мог.

«Надо бы разорвать отношения, а я не могу, – в сотый раз за последний год невесело подумал Домбровский. – И то ли я слабак, но с тех пор, как со мной развелась Лидия и увезла от меня дочь, я боюсь быть один. Хотя и сам мучаюсь, и ЕЁ мучаю».

Домбровский поморщился, закрыл дверцу шкафа и развернулся лицом к столу. Вздохнув, он сел в кресло, неторопливо расправил манжеты рубашки и включил компьютер. Пока системный блок прогревался, Домбровский, помедлив, выдвинул верхний ящик стола и взял в руки лежащую поверх стопки бумаг фотографию. На снимке была изображена девушка, внешне очень похожая на него. Такой же, как у него, разрез глаз, такие же светлые волосы – и рот, красивый и чувственный, как у его бывшей жены Лидии, которая развелась с ним, забрала с собой дочь и уехала в Грецию к новому мужу, где его дочь Лиза постепенно превратилась в Элизабет Эстархиди.

«Здравствуй, детка, как ты живешь?» – мысленно обратился к дочери Домбровский. Снимок не ответил ему ни улыбкой в глазах Лизы, ни теплом, которое чувствуют люди, глядя на фотографии своих родных и близких.

Лиза… Его горе и боль на протяжении тех мучительных лет, когда он понимал: он ее теряет. И началось это даже не в тот, самый страшный для него день, когда Лиза из-за дурацкой детской влюбленности попыталась наложить на себя руки, а когда он попробовал ей объяснить, что «этот мальчишка» ей совершенно не пара, что он живет в другой стране, говорит на другом языке, и что он слишком… что? Красив для неё? Кажется, он так тогда и сказал Лизе. А еще добавил, что у мальчишки с такой внешностью есть и будут свои планы на жизнь, с учетом его «театральных устремлений». А дочь все не верила. Не смогла, не захотела в силу возраста и детской наивности в это поверить и принять то, что он ей тогда говорил. А потом – бритвой себе по венам…

Тогда он смог спасти ей жизнь, но не сумел сохранить свой брак, и Лидия, забрав с собой дочь, уехала. И он затосковал. Раньше он как-то по-настоящему не задумывался, какое место в его жизни занимают дочь и семья, отдавая все время только работе. А потом взамен Лизе и браку пришла пустота: ничего нет и никому не нужен. Тогда его спасла служба в МВД и женщина, которую он в шутку называл «моя француженка». Еще при Лидии ЭТА женщина незаметно вошла в его жизнь, но тогда они только приятельствовали. Хотя в его возрасте смешно, конечно, называть подобные отношения дружбой. Но ЭТА женщина всегда была с ним честнее, чем Лидия. И ЭТА женщина не дала ему сломаться тогда. А потом он понял, что по-настоящему привязался к ней, а она, кажется, действительно любит его…

Но свою дочь он все-таки потерял.

Правда, сначала Лиза часто звонила ему и даже регулярно выбиралась на лето в Москву. Но потом звонки и визиты сократились, стали все реже и реже, и теперь дай Бог, если они с Лизой перезванивались хотя бы раз в две-три недели. Последний раз дочь вообще приезжала к нему позапрошлой весной. И он с неприятным чувством отцовской ревности отметил, что его девочка без него выросла и изменилась. Это был уже не тот трогательный и неловкий ребенок, который не знал, куда деть свои неуклюжие руки и ноги, а молодая женщина с прямой осанкой, изящной фигурой, с незнакомой ему модной стрижкой, и даже (прости его Господи!) с потрясающе красивыми ногами, обнаженными до колена голубым, очень шедшим к ее смуглой коже, платьем. Пальто в тон, и взгляд – уверенный и спокойный взгляд женщины, знающей себе цену.

«У Лизы появился мужчина», – внезапно понял Домбровский.

– У тебя кто-то есть? Кто, если не секрет? – приглядываясь к дочери (они тогда как раз зашли в кафе на Якиманке, чтобы перекусить), в лоб спросил он у нее.

Лиза подняла на отца удивленные глаза, продолжая рассеянно водить пальцем по ободку чашки:

– Что?

– Ну… – Домбровский замялся. С одной стороны, о таком неудобно расспрашивать. А с другой, страх за дочь и антипатия к тому, кто в детстве смог влюбить ее в себя до суицида, заставили Домбровского забыть о неловкости и все-таки поискать нужные слова.

Тем временем Лиза откинулась на спинку стула, глядя на отца спокойно и без улыбки.

– Нет, папа, у меня никого нет, – произнесла она, и Домбровский почувствовал себя под этим взглядом ребенком.

– Тогда что с тобой происходит? – он машинально побарабанил пальцами по столу.

– В смысле? – Лиза, не меняя мимики, склонила голову набок.

– Ну, вообще. Лицо, например, – Максим Валентинович в свой черед покрутил пальцем у своего лица. – Глаза… Эти темные волосы.

Он не знал, как объяснить Лизе, что ему не понравилось в ней. Но это что-то его настораживало.

– Ах, это… Так, чисто-женские ухищрения. В Греции мода на здоровых и смуглых людей. – Лиза небрежно улыбнулась и покосилась в сторону окна кафе, из которого был виден осколок ярко-синего неба, после чего прищурилась и одним движением опустила на переносицу солнцезащитные очки.

«Точно закрылась от меня», – Домбровский перевел взгляд на шрамы на ее правой руке, которые много лет назад изуродовали ее запястье. И с удивлением понял, что они стали белей и тоньше, чем год назад. Они вообще казались практически незаметными.

«Хирург постарался или это сделало время?» Домбровский уже собирался спросить у Лизы, не сделала ли она пластику на руке, но, подумав, не стал. Не захотел вызвать в ее памяти ту застарелую боль.

«Не захотел, а надо бы».

– Папа, я хотела тебя предупредить, – помедлив, ровным голосом начала Лиза.

– Да? – сделав вид, что у них по-прежнему все хорошо, Домбровский спокойно отпил чай из чашки.

– В сентябре я хочу уехать в Швейцарию, в один закрытый пансион. – Лиза произнесла название престижной швейцарской бизнес-школы, о которой он слышал. – Хочу получить степень бизнес-администрирования, ну и пожить, – она усмехнулась, – в свое удовольствие.

– У тебя проблемы с Эстархиди? – мгновенно напрягся Домбровский.

– Что? – удивилась Лиза. – Нет. Нет, папа, у нас с отчимом все чудесно. Не придумывай, у нас правда все хорошо. Просто… – Лиза, помедлив, сняла очки и пристроила их на край стола, – просто я хотела тебе сказать, что может так получиться, что из-за моих занятий год или два мы с тобой не увидимся.

– Ты даже летом не сможешь приехать ко мне? – Домбровский обиделся.

– Да, даже летом. Ты же знаешь, какие они, эти студенты. Папа, не будешь по мне скучать? – Лиза слегка улыбнулась, и Домбровский в очередной раз поймал себя на мысли о том, что перед ним не та нескладная девочка, которую он водил в школу за руку, а уверенная молодая женщина, знающая себе цену. И что мужчин эта ее уверенность в себе (увы!) привлекает гораздо больше, чем наигранные ужимки девушки, которая сидела за соседним столиком в паре метров от них, и чей спутник не сводил с его дочери жадных глаз.

– Буду. Я буду скучать, – признался Домбровский, пододвигаясь к Лизе так, чтобы закрыть ее от взглядов этого обормота. – Но ты будешь хотя бы звонить мне?

Лиза, чуть помедлив, кивнула:

– Хорошо. Я буду звонить, папа.

А он… он тогда очень хотел спросить у неё, что же все-таки с ней не так? Но он уже знал, что она ответит: «В детстве ты не особо интересовался мной, поэтому я теперь живу в другой стране». Позже, когда они вернулись домой (вечером Лизу ждал обратный рейс в Грецию, и он буквально напросился отвезти ее в аэропорт), Лиза с небрежной улыбкой, словно бы вскользь попросила его отдать ей все её старые фотографии. То ли она собиралась заказать художественный фотоальбом, чтобы на Рождество подарить его матери, то ли хотела отобрать для себя какие-то детские снимки – он так и понял тогда. Но он послушно вручил ей всё, оставив себе только эту, любимую им, фотографию.

Домбровский вздохнул и бережно убрал снимок дочери обратно в ящик стола. Мельком взглянул на часы, поморщился и развернулся к компьютеру. Введя пароль почты, он пробежал глазами длинный список входящих писем и из ряда электронных посланий первым делом выбрал письмо Мэри-Энн Бошо. «Его француженка» по-прежнему работала в НЦБ Интерпола в Лондоне.

«Интересно, чем сегодня порадует меня Мари?» – Домбровский сам не заметил, как мягко он улыбнулся, и с любопытством углубился в ее послание. Однако по мере прочтения письма Мари-Энн обычно бесстрастное лицо Домбровского начало каменеть, пальцы – нервно блуждать по столу, а брови – сходиться на переносице.

«Уважаемый г-н Домбровский, – официально обращалась к нему Мари, – информирую Вас о том, что 5 апреля с.г. в международный розыск была объявлена гражданка Греции, Элизабет Эстархиди (см. дело № ХХХ-ХХ в системе i-24/7). Ее розыск поручен специальному сотруднику Интерпола, Никасу Мило. На момент следствия по делу Элизабет Никас будет тесно сотрудничать с моей группой. Прошу оказать ему содействие и обязательно встретиться с ним. Сегодня Никас вылетает в Москву и остановится в гостинице «Марриотт Арбат», номер 21—12.

Циркуляр – ЖЕЛТЫЙ.

С уважением,

Мари-Энн Бошо».

Дочитав письмо, Домбровский вздрогнул, и на его лбу выступил холодный пот.

«Неужели… опять? Неужели Лиза его все-таки обманула? Бизнес-школа, пансион в Швейцарии. Ее странное молчание на протяжении последних недель и нежелание там, в кафе, отвечать на его вопросы… Неужели в жизни Лизы опять появился этот мальчишка, и она снова решила к нему сбежать? И кошмар опять повторится?»

Это было, как страшный сон, который иногда приходил к нему по ночам: горькие слезы Лизы, а потом хрупкое тело его дочери, распростертое в окровавленной ванной. Кровь на белых плитках пола, кровь на разорванной Лизой открытке, отправленной ей этим подонком, и кровь на его руках, когда он, воя от ужаса и заходясь в крике: «Лиза, очнись!», тянул дочь из остывшей воды. Домбровский зажмурился и провел ледяными ладонями по лицу, хотя знал – прекрасно знал! – что означают цвета циркуляров, используемые в Интерполе.

Самый страшный цвет – это чёрный. В «чёрных» циркулярах содержится информация о неопознанных трупах.

«Жёлтые» циркуляры не так опасны: в них хранятся сведения о тех, кто пропал, и жертвах потери памяти, поэтому «желтые» циркуляры оставляют родственникам пропавших надежду, что близкий им человек будет опознан и найден.

Самыми безобидными для преступивших закон считаются «синие» циркуляры. Это запросы к национальным полицейским службам о том, какими сведениями они располагают в отношении лиц, попавших в поле зрения Интерпола.

«Зелёные» циркуляры куда серьезней: они обязывают полицейских взять преступника под наблюдение.

Но самым грозным в Интерполе считается красный цвет. Красный означает международный ордер на арест подозреваемого и обязывает любого полицейского страны, сотрудничающей с Интерполом, произвести немедленное задержание преступника с его последующей экстрадицией.

Вспомнив об этом, как и том, что за годы работы с Мари-Энн благодаря «желтым» циркулярам возглавляемое им НЦБ смогло найти более четырехсот человек, пропавших без вести, Домбровский чуть-чуть, но выдохнул. Тем не менее, Лизу нужно было срочно найти. Вопрос: как это сделать? Домбровский прекрасно понимал, что ему никто не даст искать дочь на свой страх и риск, даже если он сейчас снимет погоны. Лиза давно была гражданкой другой страны. Тогда что он может сделать? Позвонить в ее бизнес-школу? Полететь в Швейцарию? Хорошо, он туда прилетит. И что ему там ответят, если администрация бизнес-школы до сих пор даже не удосужились сообщить ему, что его дочь исчезла? Или позвонить мужу Лидии? Или самой Лидии? Или же, не теряя времени на пустые звонки, ему стоит первым рейсом вылететь в Грецию? Но Мари-Энн, скорей всего, уже подняла все связи Лизы. И если его француженка не смогла разыскать Лизу по своим каналам и была вынуждена объявить ее в официальный розыск, то дело могло быть гораздо серьезней, чем это представлялось на первый взгляд.

Откинувшись в кресле, Домбровский задумался. Страх за дочь цеплялся за профессиональный опыт, а отцовские чувства подсказывали, что он должен не только быстро найти дочь, но и защитить ее, если Лиза вдруг где-то оступилась. Домбровский машинально побарабанил пальцами по столу, и на его лице снова сменилось выражение: ушла маска страха, уступив место задумчивости, но в его глазах на секунду все-таки промелькнула ненависть – ледяная, страшная. Застарелая.

«Мари меня не одобрит. Но она поймет, она должна будет понять, что сейчас у меня просто нет иного выхода».

И схема сложилась. Домбровский еще раз прокатал ее в голове и прищурился.

«Мне нужно сделать всего три шага. Хорошо, приступим. И начнем мы, пожалуй, с главного», – уже не колеблясь, Домбровский нажал на кнопку интеркома.

– Слушаю, Максим Валентинович, – отозвался его помощник Олег Одинцов, не так давно принятый им на работу. У парня был пока испытательный срок, но Домбровскому он уже нравился: Одинцов был сообразителен и хотя звезд с неба не хватал, был дисциплинирован и, главное, исполнителен.

– Олег, найди мне Исаева. Это срочно.

На том конце линии растеклась длинная пауза.

– Но… Но Андрей Исаев у нас больше не работает, – ошеломленно выдохнул Одинцов. – Он же еще неделю назад подписал у вас заявление об уходе. И у него вроде как в конце апреля намечается свадьба. К тому же Исаев говорил, что после последнего задания он решил окончательно перейти в «Альфу», ему там повышение обещали и… и вообще.

Но с тем, что должно было последовать за этим «вообще», Домбровский не стал разбираться.

– Я сказал, найди мне Исаева, – отчеканил он, и Одинцов, испуганно пискнув: «Есть!», немедленно отключился.

Домбровский опустил трубку на рычаг, сложил руки в замок на уровне рта и принялся ждать. Интерком замигал ровно через минуту.

– Да? – нажал на громкую связь Домбровский.

– Исаева сейчас нет в Москве, – доложил помощник.

– Ну и где он?

– Я звонил ему на мобильный, но он не ответил, и я решил…

«Черт тебя подери, Одинцов, зачем ты мне все это рассказываешь?!»

– … позвонить его матери, и та сказала, что Андрей сейчас в Праге.

– Где, где? В Праге? – хмыкнул Домбровский.

«Однако это даже забавно».

– В Праге. В Чехии, – зачем-то уточнил Одинцов.

– Я понял, – Домбровский тряхнул головой, смахивая с лица неуместную сейчас улыбку. – Когда Исаев планирует вернуться в Москву?

– Его мать сказала, что Андрей собирался вылететь из Праги сегодня в 12:20 по местному времени. Я пробил эту информацию по нашим каналам. Да, так и есть, час назад Исаев зарегистрировался на рейс 312. Самолет должен приземлиться в 15:50 по Москве в Шереметьево. Далее выход к Терминалу «F».

– Прекра-асно, – протянул Домбровский и мысленно прикинул время. Для того, что он планировал предпринять до встречи с Исаевым, у него оставался час.

«Отлично, я успеваю».

– Олег, скажи водителю, чтобы в 13:20 он ждал меня у подъезда. Сначала отвезет меня домой, потом в аэропорт, – вслух произнес Домбровский.

– Есть.

«Так, с этим почти разобрались. Теперь шаг второй», – Домбровский отключил громкую связь и взял в руки трубку:

– Олег, слушай внимательно, – потребовал он. – Сегодня в Москву прибывает сотрудник Интерпола, его зовут Никас Мило. Этот Никас остановится в гостинице «Марриотт Арбат», в номере… – Домбровский назвал цифры. – Позвони туда, пусть их администратор немедленно свяжется с тобой, как только у них заселится этот господин. Информацию сразу же передашь мне. Выполняй.

– Есть.

Домбровский нажал на кнопку «отбой» и опустил трубку на рычаг интеркома. Глаза Домбровского хищно сузились.

«А теперь шаг третий, и черт меня побери, если я не ждал этого целых двенадцать лет».

«Максим, не надо, я прошу тебя! Мы не должны, мы не имеем права так поступать. Этим не шантажируют», – прозвучал в его голове умоляющий голос француженки.

«Может быть. Но давай откровенно, Мари: Лиза не твоя дочь, а моя. А мне для ее поиска нужен не твой официальный представитель Интерпола, которого я не знаю, а человек, который будет держать язык за зубами, сделает всё, чтобы вернуть мне дочь, а при необходимости прикроет и защитит ее», – мысленно отрезал Домбровский и открыл систему Интерпола 24/7, чтобы вбить в нее встречный запрос.

Затем он положил пальцы на клавиатуру, мотнул головой и начал быстро печатать ответ Мари-Энн.

Находящаяся в трех тысячах километрах от Москвы, сидя в своём лондонском офисе, мадемуазель Бошо сейчас тоже смотрела в монитор компьютера.

«Максим, только не принимай поспешных решений, я тебя умоляю. Ты же знаешь, что, как только я смогу, я обязательно к тебе выберусь, и объясню тебе, почему я сделала ставку на Нико».