Читать книгу Лика. Трагедия в Скалистом - Юлия Куклина - Страница 2

Город Скалистый лежит в живописнейшем месте на берегу горной реки Сани. Левый берег – это огромные вековые скалы, нависающие над водной гладью реки. Правый берег – холмистый, солнечный, вдоль которого течет протока, отделяемая от холодной и глубокой Сани живописным островом без названия. Местные так и зовут его «остров». В протоке теплая, чистейшая вода, дно и берег покрыты золотистым песком. Берега летом зарастают иван – чаем и куриной слепотой. Контраст розовых и желтых цветов, растущих группами на песчаном берегу, радует глаз, оживляя прибрежный ландшафт.

На холмах располагается сам город Скалистый, построенный в шестидесятых годах двадцатого столетия, рядом с приборостроительным заводом. В большинстве своем, в городе деревянные дома, и несколько современных зданий санаториев. Предприятия из ближайшего областного центра облюбовали эту красивейшую местность, построив оздоровительные комплексы для своих сотрудников. Еще жив Союз Советских Социалистических Республик. Руководители еще заботятся о здоровье своих подчиненных, поэтому в санаториях Скалистого круглый год отдыхают приезжие с области. В городе так заведено, что мужчины в основном работают на приборостроительном заводе, а женщины в школах, больницах и санаториях.

Красоту в СССР любят и ценят. Лучше всего в ней разбираются люди стоящие у власти. Поэтому кое – кто из них уже начал строить, пока еще не особняки, а небольшие двухэтажные дачи, в самом красивом месте, возле протоки. Но высоченные трехметровые заборы уже спустились с берега в воду. Как то незаметно для местных жителей берег протоки, на которой они привыкли отдыхать летом и зимой, оказался недоступным. «Область захватила, как воронье налетели, пушкой не выгонишь» – шептались между собой местные, но кому они могли пожаловаться? Только самим захватчикам.

Теплый летний вечер спустился на Скалистый. Во дворах играют дети, сушится белье, шумят старые мопеды, с которыми возятся подростки. Из окон доносится хриплый голос Высоцкого, мужчины слушают только его песни, а женщины предпочитают Валентину Толкунову.

Две женщины лет тридцати сидят на деревянной скамейке у ворот и лузгают семечки. Это Тоня и Таня, неразлучные подруги, с детства. Их родители приехали в Скалистый по комсомольским путевкам, когда города еще не было. Строились, поднимали завод, здесь и состарились. Девочки познакомились в трехлетнем возрасте, когда родителям дали квартиры в одном доме. Вместе пошли в первый класс, окончили школу, поступили в областном центре в педагогический колледж. Закончив его, обе выскочили замуж, и привезли мужей в Скалистый. Мужчинам, работающим на приборостроительном заводе, хорошо давали квартиры, на что обе молодые семьи и надеялись, проживая с родителями.

Тоня стала преподавать в младших классах, а Таня устроилась администратором в санаторий. Жили хорошо. Молодые работали, старики занимались огородом и растили внуков. У Тани и Тони родились дочери, одногодки. Тоня назвала свою дочь Викторией, а Таня, начитавшись французских романов, Анжеликой. Родные звали их Викой и Ликой.

Сейчас обе женщины вышли поговорить и подышать вечерним воздухом. Белье перестирано, ужин приготовлен, наступил час законного отдыха.

– Сегодня ходили, присматривали Вике, школьную форму: уродливые платья какие – то. Вика даже мерить его не захотела. – Пожаловалась Тоня на десятилетнюю дочь.

– Рано еще присматривать, июль на дворе, почти два месяца до школы, еще подрастут. Мы в августе в конце пойдем и сразу купим. – Ответила более практичная Таня.

– Мы с вами пойдем, чтобы не выделывались. Это одену, то не одену, что одной купим, то и другой.

– Вот это правильно. Твой, ничего не говорил? Вроде квартиры будут распределять в новом доме? Его уже построили, мы с Гришей, вчера ходили, смотрели. Четыре подъезда, по двадцать квартир в каждом. У нас тридцать седьмая очередь, у вас тридцать третья. В один день в очередь записывались, друг за другом, как так получилось? – Задумчиво сказала Таня.

– Мой, ничего не говорил. А дом мы тоже ходили смотреть. Несколько раз там все облазили. Нет, с родителями можно жить, мы с мамой не ругаемся, кухню не делим, с папой тем более делить нечего. Но тесно: мы в одной комнате с Ваней, в другой родители с Викой. У вас посвободнее. – Поддержала разговор Тоня.

– Да, как папа умер, царствие ему небесное, все же не так тесно стало. Ой, ну о чем мы говорим? Нет, чтобы папу, добрым словом помянуть. Руки у него были золотые, всю мебель сам сделал, двери, оконные рамы, все добротное. А вот умер и, … правда, не так тесно стало. – Таня замолчала, думая о чем – то своем.

– Надо Ване напомнить, чтобы зашел в местком, узнал, когда готовиться к новоселью. Одиннадцать лет ждем. Раньше быстрее квартиры давали.

– Раньше все лучше было.

– Верно. – Сказала Таня, и обе замолчали. Мысли обеих неслись к вожделенному новому дому, квартиру в котором ждали так долго, что в исполнение заветной мечты уже не верилось никому.

– Мама, мама! – Послышались разноголосые крики и к женщинам подбежали две девочки, десяти лет одетые в одинаковые белые в крупный горох, платья. – Мы еще погуляем! – Прокричали они хором, вытащив откуда – то бельевую резинку, зацепили ее одной стороной за железные прутья, торчащие из земли неизвестно за какой надобностью, второй конец резинки одела на ноги одна из девочек – Вика, а вторая стала прыгать через нее с такой скоростью, что казалось, сейчас она взлетит.

Дочери подруг, были похожи друг на друга, как родные сестры. Одинаковые платья, одинаковые прически и бантики в косах. Однако если присмотреться, Вика выделялась, изяществом фигуры и правильностью черт лица. Лика была шире в кости, повыше ростом, глаза у нее были небольшие, зато губы пухлые, виде бантика, как у куклы.

Матери все время ловили себя на том, что только и делают, что сравнивают дочерей, когда те рядом. Каждая ревниво следила, за дочерью подруги: не стала ли та красивее ее любимицы? Тоня, которая работала учительницей, очень много внимания уделяла развитию и обучению. А Таню, больше волновало, как дочь выглядит, как умеет себя подать, понравиться.

Девочки поменялись местами, теперь вместо шустрой Лики, прыгала Вика. Она была медлительней, вдумчивей, зато исполняла свою программу более технично и красиво.

Стемнело, матери пошли домой, девочки побежали за ними. Семья Тони жила на втором этаже, а семья Тани на первом. Таня иногда, признавалась сама себе, что завидует Тоне, ее квартира была светлее и теплее. Но зависть приходила и уходила, а дружба их только крепла с годами.

Дома Тоня согрела воду, и они с дочерью помылись в тазике. Горячую воду на летние месяцы отключали, как и отопление. Еще одно ведро поставили греть Грише, тот задерживался на работе. Родители тихо лежали в своей комнате и смотрели телевизор. Тоня удивлялась общности их интересов. Деды всегда смотрели вместе фильм или концерт, никогда не спорили и не отстаивали свои права на просмотр какой нибудь другой передачи, как это делали они с Гришей.

Вика села за кухонный стол читать книгу: «Дети капитана Гранта», а Тоня пошла в их с мужем спальню, гладить белье и смотреть концерт Валентины Толкуновой. Тихо и уютно в доме, тикают часы. Сколько себя помнит Тоня, столько помнит эти старинные часы в деревянном корпусе.

Послышался скрежет ключа в двери, потом шаги, Ваня пришел с работы. Часы показывали десять вечера. Тоня вышла встречать мужа:

– Почему так поздно? – Шепотом спросила она.

– Собрание было профсоюзное, квартиры делили. – Также шепотом ответил он, пройдя на кухню и наливая подогретую воду в тазик. – Мыло где?

– Вот. – Протянула кусок жена. Она закрыла рот рукой, вся ее фигура застыла в немом вопросе.

Ваня тщательно вымыл руки, лицо, потом ноги, вытерся и сел за стол. Тоня, молча, налила ему суп и села напротив. На ее лице было написано: «Ну, говори же не мучай»

– На наш завод дают тридцать три квартиры. Остальные сорок семь уходят, как сказали в область, они будут их распределять между своими.

– Тридцать три! Значит, мы попадаем! А Луговские? – Продолжала шептать Тоня. Луговские – это фамилия Тани и ее мужа Григория.

– А они не попадают!

– Но как же так? В очередь мы встали в один день. В местком зашли друг за другом, почему так получилось?

– Вот и надо было тогда, одиннадцать лет назад, разбираться, почему так получилось? Теперь никому ничего не докажешь. Между нами тридцать четвертый, пятый и шестой оказались льготники: инвалиды и многодетные. – Ваня доел суп, и Тоня поставила перед ним тарелку с котлетой и жареной картошкой. Муж принялся за еду. Жена молчала. Она не могла себе даже представить, как это они получат новую квартиру, а Таня с Гришей нет.

Время было позднее, а в их семье было принято ложиться спать пораньше. Вика сидела в углу большого кухонного стола и упоенно читала книгу, казалось, она не слышит, о чем говорят родители. Тоня помыла посуду, и семья пошла, готовиться ко сну. Дочь на свою кровать к дедам в комнату, а родители в спальню. Тоня с Ваней легли каждый на свою половину огромной кровати, которую им сделал одиннадцать лет назад Танин отец: столяр краснодеревщик. Семья Луганских подарила ее на свадьбу семье Косаревых. Тоня до сих пор гордилась этой раритетной вещью. Супруги отвернулись и закрыли глаза, сон не шел. Впервые в их спокойную и счастливую жизнь вмешалась не зависящая от них сила, которая рвала сердце на части, заставляла кривить душой и радоваться там, где у ближайших друзей горе.

В семь часов утра Тоня и Ваня Косаревы, уже были на ногах. Опять грелась вода, Иван побрился, умылся, потом плотно позавтракал яичницей с колбасой, выпил сладкого чаю и стал одеваться на работу. Тоня вертелась, «как белка в колесе» подавая ему еду, нарезая с собой бутерброды и заливая чай в термос. Наконец муж был собран. Тоня всегда провожала его на работу, но сегодня их обоих не покидало чувство, что что – то должно случиться.

– Ни пуха, ни пера, – произнесла Тоня, не сводя глаз с мужа.

– К черту, – ответил тот и сплюнул три раза через левое плечо.

– Некстати, как – то, мы черта поминаем, – неуверенно произнесла Тоня, – лучше бы о боге вспомнить.

– Мы же атеисты, я коммунист, какой может быть бог?

– Зато черт всегда рядом.

– Ну, да так и получается. О боге вспоминать нельзя, а черт с языка не сходит. – Задумчиво сказал Ваня, и вышел из дому.

Тоня мыла посуду, в душе росла тревога. В двери постучали, потом вошли. Свои знали, что днем Косаревы двери на замок не закрывают. Не от кого закрывать. В кухню вошла Таня, выглядела она ужасно: глаза заплаканы, волосы растрепаны, красивые черты лица, искажены злобой. Она села на табурет и уставилась на Тоню красными, воспаленными глазами. Потом сиплым от слез голосом спросила:

– Ты знаешь?

Тоня кивнула.

– Что ты знаешь?

– Что вы не попадаете в списки.

– И все?

– А что еще?

– А то, что благодаря вам дорогие друзья и еще другим сослуживцам Гриши, мы не попадаем в списки!

– А мы тут причем?

– Так значит тебе твой Ваня, не все рассказал? Я так и знала, что не все. Поэтому слушай. Вчера было собрание и из области приехали профсоюзный начальник и какой – то коммунист, заместитель, первого секретаря области. Они собрали тридцать три человека из очереди и сказали, что после работы будет профсоюзное собрание, на котором будут утверждены списки очередников на квартиры в новом доме. Так вот эти тридцать три, точно получат квартиры, в том случае, если единогласно проголосуют за список. Остальных сорок семь подвигают. Среди них большинство это специалисты и руководители, которые приехали на завод недавно, несколько лет назад и им сразу дали квартиры. Они будут молчать и голосовать, как прикажут, потому, что здесь все равно оставаться не собираются. Им пообещали должности в области, они потихоньку уедут, оставив свои квартиры детям. А мы здесь останемся в своих лачугах! И все, все проголосовали так, как было приказано. Где друзья, где коллектив? Почему никто не возмутился? Почему не отказались заниматься этой профанацией? Своя рубаха ближе к телу. Вот почему! А как вы дальше жить здесь собираетесь? Кстати среди тех кого «кинули», есть многодетные семьи: Поповы, например. Живут три поколения, одиннадцать человек в «двушке». Семья ветеранов войны, с детьми, наконец – то хотели разъехаться. А Люда с четырьмя детьми, вдова, погибшего на производстве, в неблагоустроенной квартире, сколько лет мается? А мы с Гришей, что не заслужили нормальных условий жизни? Мужик одиннадцать лет на предприятии оттрубил! Авралы, ночные смены, никогда не отказывался! За все годы в отпуск летом один раз сходил! Всегда зимой отправляют! А он молчит, сидит в декабре с удочкой на проруби и молчит! Потому что квартиру ждем! Дождались! – Таня уронила голову на стол и завыла, страшно по – собачьи.

Тоня попыталась ее обнять, но та, отмахнулась, продолжая выть и стенать. Из спальни вышли старики, они с ужасом смотрели на подруг, опасаясь узнать страшную новость, которую сердце уже может не выдержать. Тоня налила, не считая капель валерьянки, подала Тане, та залпом выпила. Потом Тоня налила в чашку теплой воды и стала умывать подругу, та успокоилась и притихла. Потом расчесала ей волосы и заколола узел на затылке. Таня вдруг спросила:

– Послушай Тоня, а ты бы смогла отказаться от квартиры и потребовать, чтобы эти представители вместе с директором завода, выполнили свои обещания, данные нам одиннадцать лет назад.

– Нет, я бы не смогла, – честно ответила Тоня, не глядя на подругу.

– А если бы ты оказалась на моем месте? Что бы ты делала?

– То же, что и ты сейчас делаешь.

– Вот, вот этот стереотип поведения обычного человека, очень хорошо известен нашим «властьимущим». Это прекрасно было известно еще фашистам, которые даруя жизнь одним, заставляли их убивать своих соотечественников. Так что, милая, знай как низко ты пала. – Таня поднялась и вышла.

Тоня, уронив голову на руки, заплакала, сидя за столом. Ничего непонимающие родители тихо смылись в свою комнату, дочь оттуда даже не вышла, она сидела в кресле с книгой и ничего вокруг не замечала.