Читать книгу Где папа? - Юлия Кузнецова - Страница 14

Мои листочки

Дни побежали быстро-быстро. Мама исхудала, побледнела. Стала молчаливой, раздражалась по пустякам. Ирка помогала как могла, я тоже старалась, но всё-таки маме приходилось всё тащить на себе.

Она видела папу. Сказала, что он покрестился. И что у него выпал зуб, а вставить некому. И что он начал курить.

Я всё кругом заклеила листочками. Такими липкими, разноцветными, на которых можно писать.

Вот розовый листочек:

«Когда папы нет рядом…

Это как идёшь по улице в метель, а у тебя нет шапки, шарфа, варежек и даже карманов, чтобы спрятать руки, а снег больно, до слёз, бьёт тебя в лицо».

Вот жёлтый:

«Когда папы нет рядом…

То идёшь по дороге вдоль шоссе, и каждую секунду хочется шагнуть туда, прямо в гущу машин, пролетающих со свистом».

Вот оранжевый:

«Когда папы нет рядом…

Во всём виновата мама. Потому что больше некому».

Иногда я срываю их, делаю самолетики и швыряю в окно. Мне немного легче. До следующего листочка.

А потом произошло То Событие.

После двух уроков труда мальчишки устроили мне «сюрприз», который я, наверное, никогда не забуду.

Потому что теперь я никогда не смогу спать, укрывшись одеялом с головой. Если оно нечаянно накрывает меня, я просыпаюсь и сбрасываю его. Мне кажется, что это куртка Алаши, его дутый синий пуховик, который они набросили мне на голову у кабинета труда…

Как правильно резать селёдку

Это была суббота. Два урока труда. Ирина Евгеньевна объявляет: сегодня делаем винегрет. Мне поручают нарезать селёдку. Я пытаюсь где-нибудь приткнуться с разделочной доской и ножом, но всем мешаю. Тогда в конце концов пристраиваюсь сбоку. Надрезаю пакетик с селёдкой, масло проливается наружу. Я иду за тряпкой, вытираю пятно. Подцепляю селёдку вилкой, укладываю на доску, пытаюсь нарезать. Она скользит, выворачивается.

Девчонки, сидящие за моей спиной, переговариваются и смеются.

– Лиза, – говорит одна из них негромко, – а тебе было бы приятно, если бы тебе пукнули прямо в лицо?

Я поворачиваюсь. Ах вот в чём дело! Я наклонилась так, что мой зад оказался прямо напротив лица одной из них. Но как ответить на такое?

– Что? – переспрашиваю я, пытаясь выиграть время.

– Ничего! – хором отвечают они.

Одна из них прыскает, зажав рот. А я поворачиваюсь и режу селёдку. Режу и режу. Режу и режу. Как апельсин. Чем тоньше – тем дольше.

– Макарова!

В проходе между столами возникает Ирина Евгеньевна. Она ярко накрашена, и видно, что фартук подбирала себе по цвету к брючному костюму. Нежно-сиреневый.

– Ты зачем так мелко селёдку накрошила? Это же форшмак какой-то!

Девчонки улыбаются.

– Так режет селёдку мой папа, – говорю я, не глядя ни на кого.

– Папа – повар? – говорит Ирина Евгеньевна. – Вот тебе повезло! Нам, конечно, до поваров далеко. И не понять, зачем селёдку к винегрету крошить в паштет.

Девчонки смеются. Когда Ирина Евгеньевна отходит, кто-то шепчет, что в сентябре её бросил муж.

– Ага, – говорит кто-то вполголоса, исподлобья глядя на учительницу, – витамина «М» не хватает.

Я не спрашиваю у них, что это за витамин такой. Мои щёки горят, в груди тоже жарко, и вообще я боюсь повернуться на этой псевдокухне со сдвинутыми столами. Я очень боюсь, что растаю, как Снегурочка, от напряжения, от страха снова быть замеченной, от слёз, которые уже подступили к горлу.

Поэтому я первая выбегаю из класса, едва прозвенел звонок.

И тут, у выхода, мне на голову набрасывают куртку, хватают за руку и в руку… суют… что-то мокрое и продолговатое. Мягкое и живое.

Я кричу. Выдёргиваю руку, сбрасываю куртку и, к своему ужасу, обнаруживаю себя в толпе хохочущих мальчишек. У них раскрыты рты, видны зубы, и хохот такой злой, как разъярённый джинн, вырвавшийся из бутылки.

– Что у вас происходит?! – гремит Ирина Евгеньевна, мальчишки разбегаются, и она усаживает меня на скамейку.

Среди убегающих мальчишек я вижу Андрюшу. Лицо у него бледное, и он не смеётся.

Трудовичка села рядом, и я неожиданно приникла к её плечу. От неё пахло винегретом.

Последний звонок Андрюши

– Это был палец! – кричал Андрюша в трубку. – Да ты пойми, Алаша водой палец намочил и сунул тебе в руку! Это старый прикол! И вообще, они не тебя ловили. Они Алке хотели этот прикол устроить. От неё же Фокс тащится, а она ему отказала.

– Больше не звони, – прошептала я и, не проверив, услышал он меня или нет, повесила трубку.