Читать книгу Инсайдер - Юлия Латынина - Страница 2

Часть первая
Чиновник
Глава вторая,
в которой рассказывается о печальной истории Ассалахского космодрома, а бывший первый министр империи находит себе нового друга

Оглавление

На следующее утро Теренс Сэмуэл Бемиш сидел в номере на двадцать четвертом этаже сверкающей гостиницы из пластобетона и стекла, вознесенной в самом центре Старого Города, и с досадой разглядывал себя в зеркало. В зеркале отражался тридцатидвухлетний темно-русый субъект, с каменным подбородком, высокими точеными скулами и глазами холодными и жесткими, как ствол веерника. Это было лицо, внушающее уважение, если бы не синяк в форме пиона и длинная царапина на левой скуле, – разрез получился таким глубоким, что края, обработанные термогелем, не сомкнулись до сих пор.

Синяк и царапина превращали отражение в зеркале из лица бизнесмена в физиономию киллера; и это раздражало. Теренса Бемиша часто называли киллером, но только для метафоры. Против метафоры Бемиш не возражал: по правде говоря, она ему нравилась.

Стукнули в дверь: в номер вошел Стивен С. Уэлси, сотрудник одного из крупнейших инвестиционных банков Федерации Девятнадцати и его товарищ в этой глупой поездке.

– Ого, – сказал Уэлси, глядя с интересом на пионовый синяк, – это что, местная мафия?

– Так. Один тип помял мне фары.

– А дальше? – с нескрываемым интересом спросил Уэлси, знавший, что в шестнадцать лет будущий корпоративный налетчик Теренс Бемиш вышел в полуфинал юниорского чемпионата Федерации по кикбоксингу.

– Признаться, – сказал Бемиш, – я повел себя, как последняя скотина. Эти братья по разуму содрали с меня за аренду втрое больше, чем эта жестянка стоит. Я схватил парня за грудки и назвал его вейской обезьяной или вроде того. И получил по уху.

– Слава богу, что у вас хватило ума не драться дальше.

– Напротив, – горько сказал Бемиш, – я дал сдачи.

Брови Уэлси изумленно выгнулись.

– В целом, – пояснил Бемиш, – он уехал, а я остался сидеть задом в осколках своего же лобового стекла.

– А министр финансов?

– Я был у министра финансов – переоделся и поехал.

– И?

– Очень умный человек, – сказал Бемиш, внимательно разглядывая синяк, – и очень образованный. Он прекрасно знает, что такое эмиссия, андеррайтер, кумулятивная привилегированная акция и т. д. Согласитесь, что в стране, где большинство населения уверено, что, когда корабль иномирцев подлетает к небу, иномирцы стучатся в небо, и бог открывает им медную дверцу, – это большое достижение. Очень умный человек, который усвоил лучшее в двух культурах – империи и Федерации.

– Что это значит?

– Что он может разорить тебя, не моргнув глазом, как менеджер какого-нибудь фонда-стервятника, и что он собственноручно может отрезать у тебя голову, как истый вейский чиновник. А впрочем, очаровательный человек.

Бемиш пожал плечами, откупорил стоявшую на столе баночку со светло-серой мазью и начал смазывать синяк. Мазь продавалась под торговой маркой «дейрдр», сводила синяки за два дня и имела объем продаж в два миллиарда денаров в год. В Галактике ее можно было купить в любом супермаркете; здесь за ней пришлось посылать в посольство.

– И что же очаровательный человек сказал вам по поводу вашего желания купить Ассалах?

– Что согласиться на наш вариант – значит продать родину за банку сметаны.

– И что же? Можем собрать чемоданы и уезжать?

– Не совсем. Господин Шаваш намекнул, что он готов продать родину за банку сметаны, если банка будет большая.

Уэлси хмыкнул.

– Что я мечтаю, – сказал он, – что когда-нибудь Комиссия по ценным бумагам и рынкам капитала позволит завести в балансе графу: «на взятки чиновникам развивающихся рынков» – и что деньги из этой графы будут списаны с налогов…. Сколько он просит?

– До конкретных цифр дело не дошло.

Бемиш помолчал и продолжил:

– Акции компании фантастически недооценены. И потом, деньгами я ему не дам. Пусть берет ордера акций, хотя бы будет заинтересован в том, чтоб компания действительно встала на ноги.

– Но вам что-то не нравится?

– Шаваш не является президентом компании.

– Здравствуйте, – изумился Уэлси, – как это не является? На всех бланках написано: Шаваш Ахди, управляюший государственной компании…

– Это плохой перевод, Стивен. Компания не «государственная», а «государева». Чувствуете разницу? Я тут читаю учебник: на вейском нет двух разных слов для обозначения «государя» и «государства», это просто два залога одного и того же существительного, – у них есть залоги существительных, такой вот язык. Поэтому там, где нам переводят «государственный управляющий», на самом деле написано «государев управляющий», а где нам переводят «государство назначает», – написано «назначает государь». Государь лично назначает и сменяет управляющего своей компании, государь лично утверждает финансовые проектировки. А если государь не утвердит план эмиссии? Плакала наша сметана…

Бемиш покончил с мазью и подхватил со стула пиджак. Вдевая в него левую руку, он поморщился и сжал зубы.

– Гм, – сказал Уэлси, – судя по тому, что я слышал о здешнем государе, он не то чтобы проводит время над проспектами эмиссий денационализируемых компаний. Говорят, у него семьсот наложниц…

– Да, но это не гарантирует, что какой-нибудь чиновник, который терпеть не может Шаваша, не пойдет к государю и не разъяснит ему про банку сметаны.

– Некто Ричард Джайлс, который живет этажом ниже и хочет участвовать в конкурсе от имени компании «Венко», сказал, что без взятки Шавашу мы не добудем даже бумаг на предварительный осмотр космодрома, – задумчиво добавил Уэлси.

Бемиш разозлился:

– Что такое эта «Венко»? Никогда ничего не слыхал о такой компании.

В этот миг раздался стук в дверь.

– Войдите, – крикнул Уэлси.

На пороге образовался мальчишка с карточкой на мельхиоровом подносике. Мальчишка, по местному обычаю, встал перед чужеземцем на тощую коленку. Бемиш взял карточку. Мальчишка сказал:

– Господин хотел бы позавтракать с вами. Господин ожидает внизу, в холле.

– Сейчас буду, – сказал Бемиш.

Мальчишка, пятясь, вышел. Бемиш, косясь в зеркало, стал завязывать галстук. Уэлси взял карточку.

– Киссур, – прочитал он. – Ого! Это тот государев любимчик, который спер у Ванвейлена штурмовик и устроил бойню над столицей, а потом на Земле спутался с анархистами и ЛСД? Гд е ты связался с этим наркоманом?

Бемиш обозрел в зеркале свой синяк. Несмотря на мазь, тот сиял, как посадочные огни в ночи.

– Наркоманы, – сказал Бемиш, – так не дерутся.

* * *

Теренс Бемиш спустился во внутренний дворик через пять минут.

Киссур, высокий, широкоплечий и улыбающийся, сидел на капоте машины. Его светлые волосы были завязаны в хвост, оплетенный крупной черной сеткой. На нем были мягкие серые штаны, перехваченные широким поясом из серебряных блях в форме сцепившихся ртами акул, и серая же куртка. В разрез куртки было видно толстое ожерелье из оправленных в золото нефритовых пластин, – ни дать ни взять воротник. Наряд, по современной моде, не очень бросался в глаза, если не считать ожерелья и перстней на пальцах. Бемиш невольно поморщился и потрогал скулу в том месте, где перстень Киссура содрал ему кожу.

– Привет, – сказал Киссур, – надо же, президент компании! В жизни не видел президентов компаний, которые так дерутся! Или ты какой-то особенный?

Бемиш молча смотрел на давешнего обидчика; и если бы Теренс Бемиш был не финансистом, а, к примеру, колдуном, то после такого взгляда люди превращались бы в мышей. Но так как Теренс Бемиш был именно финансистом, Киссур ничуть не смутился, а наоборот, весело расхохотался, хлопнул его по плечу и сказал:

– Ты видел столицу?

– Нет.

– А что ты видел?

– Голограммы в холле гостиницы, – сказал Бемиш. – И там же предупреждение: не есть на базаре жареных речных кальмарчиков, если эти кальмарчики с Левой Реки, куда теперь впадает кожевенный комбинат.

– Понятно, – сказал Киссур, – тогда поехали.

Они выехали из гостиницы по синему лакированному мосту, запруженному торговыми столами и народом. Киссур остановился на мосту около лавки, где продавались венки, купил три штуки: два он надел на шею себе и Бемишу, а третий, немного погодя, оставил в храме Небесных Лебедей.

После этого Киссур повез Бемиша по городу.

Город, еще не виденный Бемишем, был прекрасен и безобразен одновременно. Луковки храмов и расписные ворота управ сменялись удивительными пятиэтажными лачугами, выстроенными из материала, который Бемиш не решился бы употребить даже на картонный ящик; горшечники на плавучем рынке продавали чудные кувшины, расписанные цветами и травами, и пустые радужные бутылки из-под газировки. По каналу весело плыли дынные корки и пестрые фантики, остатки всего, что произросло на Вее и что приехало с небес, всего, для чего нашлось место в ненасытном чреве Небесного Города и для чего не нашлось места в слабых кишках его канализации.

Они посмотрели на базаре ярмарочных кукол, которые, кстати, давали представление на сюжет нового популярного телесериала, знаменуя тем самым сближение культур, покормили священных мышей и побывали в храме Исии-ратуфы, где каменные боги, одетые в длинные кафтаны и высокие замшевые сапоги, кивали просителю головами, если тот бросал в щелку в стене специально купленный жетончик.

Киссур показал иномирцу чудные городские часы, сделанные в самом начале царствования государыни Касии. Возле часов имелось двадцать три тысячи фигурок, по тысяче на каждую провинцию, и все они изображали чиновников, крестьян и ремесленников, и все они вертелись перед циферблатом, на котором была изображена гора синего цвета. Бемиш спросил, почему гора синяя, и Киссур ответил, что это та самая гора, которая стоит на небе и имеет четыре цвета: синий, красный, желтый и оранжевый. Синей своей стороной она обращена к Земле, в силу чего небо и имеет синий цвет. А оранжевым своим цветом она обращена к богам, в силу чего небо над тем местом, где живут боги, оранжевое.

Это была довольно обычная культурная программа, если не считать того, что президента скромной компании, зарегистрированной в штате Бразилиа, Терра, Федерация Девятнадцати, сопровождал один из самых богатых людей империи.

Напоследок Киссур остановился у храма на одной из окраин. Причина, по которой Киссур это сделал, заключалась, видимо, в том, что к храму вела лестница в две тысячи ступенек. Киссур побежал по лестнице вверх, и Бемиш приложил все усилия, чтобы не отстать. Он запыхался, и сердце его бешено колотилось в грудную клетку, но иномирец и любимец императора бок о бок выскочили наверх колоннады, взглянули друг другу в глаза и рассмеялись. Вместе они составляли странную пару: высокий белокурый варвар с нефритовым ожерельем на шее и подтянутый чужестранец в пиджаке и галстуке.

– Как свиньи на скачках, – задыхаясь от смеха, сказал Киссур. – Теренс, ты видел свиные скачки?

– Нет.

– Обязательно сходим. Я на прошлой неделе просадил двадцать тысяч из-за этого ублюдка Красноносого!

Внутри храма было темно и прохладно. Среди зеленых с золотом колонн сидел бронзовый бог в парчовом кафтане и замшевых сапогах, а в соседнем зале сидела его жена. Киссур сказал, что вейцы не очень хорошо думают о неженатых богах, потому что бог должен быть хорошим семьянином и примерным отцом, а то что же ему требовать с людей?

Бемиш слушал странную тишину в храме и разглядывал лицо бога-семьянина.

– А где ты, кстати, научился драться?

– У отца, – сказал Бемиш. – Он был известным спортсменом. Да и я чуть не стал им.

Даже в полутьме храма было видно, как презрительно вздернулись брови бывшего первого министра империи.

– Спортсменом… – протянул он. – Стыдное это дело – драться на потеху черни. Почему ты не стал воином?

Теренс Бемиш изумился. Признаться, ему никогда в голову не приходило идти в армию, даже во сне не мерещилось.

– Армия, – сказал Бемиш, – это для людей второго сорта.

Бывший премьер усмехнулся.

– Да, – проговорил он, – для вас все, из чего не добывают богатство, дело второго сорта. А вы больше не делаете деньги из войны. Вы делаете деньги из денег.

– Я не это имел в виду, – возразил Бемиш. – Я хочу быть самим собой, а не устройством для нажимания на курок. Армия – это несвобода.

– Вздор, – сказал Киссур. – Война – это единственная форма свободы. Между воином и богом никого нет.

– Может быть, – согласился Бемиш, – только наша армия вот уже сто тринадцать лет не воевала.

Они вышли из зала, прошли через сад из камней и цветов и попали в другое крыло храма: оттуда поднимался запах вкусной пищи, и сквозь витую решетку Бемиш заметил автомобили и флайер с дипломатическими номерами. Бемиш подумал, что храм сдает этот дом в аренду, но Киссур сказал, что тут всегда был домик для еды.

Они спустились во дворик. Во дворике неутешно журчал фонтан, и под желтыми колышащимися навесами за столиками сидели люди. Киссур усадил Бемиша за стол и, поймав проходившего мимо официанта, вынул у него из корзинки два кувшина с вином и продиктовал заказ.

– Значит, – сказал Киссур, разливая по глиняным кружкам пряное пальмовое вино, – воевать ты никогда не воевал. А грабил?

Бемиш даже поперхнулся от такого предположения, высказанного, впрочем, совершенно уважительным тоном.

– Я финансист, – сухо сказал Теренс Бемиш. – Возможно, принадлежащая мне компания будет заинтересована кое-что здесь купить.

– И много у тебя денег?

– Для того чтобы купить компанию, не обязательно иметь деньги. Достаточно иметь репутацию человека, который за год менеджмента может повысить ценность акций компании втрое, и финансовую фирму, готовую собрать для тебя деньги.

– Ага. А у тебя она есть?

– Да. Ее представляет мой спутник, Уэлси. Это инвестиционный банк «Леннфельдт и Тревис».

По правде говоря, главным в банке было слово Рональда Тревиса, еще пятнадцать лет назад пришедшего в банк простым брокером (банк тогда назывался «Леннфельд, Савитри и Симс»), и Теренс не без опаски произнес имя Тревиса. Но на Киссура оно никакого впечатления не произвело, и он лишь равнодушно спросил:

– А разве иностранные банки сюда пускают?

– «Леннфельд и Тревис» не обслуживает депозитных счетов. Он занимается инвестициями, – сказал Бемиш с некоторой обидой за пятый по величине инвестиционный банк Галактики.

И тут Киссур потряс Бемиша. Бывший первый министр империи Великого Света поглядел на Бемиша и спросил:

– А что, банки занимаются еще чем-то, кроме ростовщичества?

Бемиш помолчал. Потом осторожно справился:

– Киссур, вы знаете, что такое акция?

– Гм, – сказал бывший министр, – это когда дают в долг?

Бемиш едва не поперхнулся.

– А что, нет?

– Когда дают в долг и выпускают при этом ценные бумаги, это называется облигацией.

– Ну вот я и говорю: это разве не одно и то же?

– Нет, – сказал Бемиш, – когда компания выпускает акции, то тот, кто покупает акцию, становится совладельцем компании и получает право голоса на собрании акционеров и дивиденды, размер которых зависит от того, как у компании идут дела. А когда компания выпускает облигации, это значит, что она просто занимает деньги в долг и тот, кто покупает облигации, будет иметь гарантированные выплаты вплоть до срока погашения займа, если компания, конечно, не разорится.

– Ой, как интересно, – сказал Киссур и, прищелкнув пальцами, закричал: – Хозяин! Гд е медузы?

Бемиш, который никогда не едал маринованных медуз и не испытывал большого к ним любопытства, искренне пожелал, чтобы медуз не оказалось. Но медузы, похожие на кучку разбитого плексигласа и обильно политые красным соусом, прибыли, и Киссур продолжал:

– И на какую же компанию вы нацелились?

– Компанию, которая получила концессию на строительство Ассалахского космодрома. Шестьдесят пять процентов капитала компании принадлежит государю, и поэтому по вашим законам ее возглавляет назначенный государем человек – министр финансов Шаваш.

Киссур, который смутно слыхал, что Шаваш возглавляет еще дюжину таких же компаний, включая одну, владевшую вторым по величине запасов (но сто восемнадцатым по рентабельности) урановым рудником Галактики, молча кивнул.

– И ты ее непременно купишь? – спросил Киссур.

– Это зависит от многих причин.

– А именно?

– Состояния, в котором находится стройка сейчас, состояния мирового рынка капитала к моменту выпуска эмиссии, размера эмиссии и формы ценных бумаг, шансов на размещение эмиссии, – понимаете, «Леннфельд и Тревис» может гарантировать эмиссию и получить прибыль от продажи ценных бумаг, а может случиться так, что цена после эмиссии упадет и весь убыток осядет на его же балансе. От формы ценных бумаг, наконец, – будут это акции, облигации, смешанные формы…

– Лучше облигации, – сказал Киссур.

– Почему?

– Ты же сам сказал, что если кто-то покупает акции, он покупает и компанию. А если кто-то через твои акции купит наш космодром? Лезут сюда, понимаете…

Бемиш слегка поперхнулся, но это можно было отнести на счет непривычного вкуса медузы.

– Расскажи мне об этой компании, – потребовал Киссур.

– Компания «Ассалах» была организована четыре года назад с целью строительства и промышленной эксплуатации космодрома общей посадочной площадью свыше двух тысяч гектаров, с возможностью последующего расширения. Под стройку были отчуждены около полторы тысячи гектаров общинных земель. Компания выпустила шестьсот сорок миллионов акций, номиналом в сто ваших ишевиков каждая. Шестьдесят пять процентов этих акций были оставлены за государством, еще пять – отданы менеджменту. Около семи процентов пошло на уплату общинникам. Люди общины, вместо денег за отчужденные земли, получили долю участия в будущей стройке. Пятнадцать процентов акций было размещено через внебиржевой рынок. Стройка шла очень быстро, акции котировались достаточно высоко, цена их на вторичном рынке ценных бумаг достигла трехсот ишевиков, или восемнадцати галактических денаров. Потом разразился скандал, связанный с воровством тогдашнего директора стройки, выяснилось, что построено втрое меньше планировавшегося, рынок рухнул, дирекцию арестовали чуть не в полном составе, рабочие разбежались и растащили все, что не украли директора, стройка закрылась сама собой и не открылась. Главой компании был назначен Шаваш, хотя я должен сказать, что он и раньше присутствовал в Совете Директоров.

– Все понятно, – сказал Киссур, – если Шаваш и раньше был в Совете Директоров, значит, это он поругался со своими коллегами и посадил их.

– Не знаю, – сказал Бемиш, – такие вещи, знаете ли, не пишут в проспектах эмиссий. Шаваш попытался организовать международную эмиссию и обратился в «Меррилл Робертс Дарнем». Дело было уже на мази, но потом инвесторы отказались подписываться на размещение.

– Почему?

– Потому что, – не без злорадства пояснил Бемиш, – в этот месяц в Чахаре случилось восстание, или то, что правительство сочло таковым, и некто Киссур во главе своих танков проехал, в частности, через производственные площади совместного предприятия по производству безалкогольных напитков, припечатав по дороге гусеницами одного из менеджеров по имени Роджер Чжу. И от этой поездки с ветерком ценные бумаги шести ваших предприятий, прошедшие международный листинг, упали и набили себе шишку, а о новых выпусках даже разговаривать никто не хотел. Или вы об этом не знаете?

Киссур задумчиво покрутил головой.

– Чего-то в этом роде мне говорили, – сказал он. – Только ничего плохого я не вижу в том, что ваши акулы не стали есть нашего карася.

– Ваш карась не поумнеет, пока его не съедят.

Киссур поднял голову и задумчиво уставился на Бемиша. Челюсти его энергично двигались, управляясь с медузой так, словно это была не медуза, а по меньшей мере баранья кость.

– Неплохо сказано, финансист, – заметил Киссур, – по крайней мере, откровенно. А твоя компания – тоже строительная?

– Более или менее.

– Чего строит?

– Она выпускает автоматизированные двери для вагонов монорельсовой подземки.

Киссур задумался. Видно было, что он соображает, какое отношение имеют автоматизированные двери к Ассалахскому космодрому, и сообразить это было ему трудно.

– Она у тебя от отца? – спросил Киссур.

– Нет. Я ее купил год назад.

– Зачем?

– Чтобы использовать как инструмент для приобретения более крупной компании.

Это было еще более откровенное, и даже скандальное, заявление, чем про карася, но оно, скорее, заставило бы поморщиться чиновников Всегалактического резервного фонда, – а Киссур никак на него не отреагировал.

Киссур налил Бемишу пальмового вина, и они оба выпили кружечку, и вторую.

– Та к чем же ты особенный, а, президент? – вдруг заявил Киссур.

Бемиш помолчал. Он был не прочь заиметь в союзниках этого человека. Он видел, что тот довольно плохо относится ко всему, что связано с иномирцами и их деньгами, и он не мог предсказать реакции Киссура на его слова.

– Большинство президентов компаний, – проговорил Бемиш, – карабкаются по корпоративной лестнице, играют в гольф с себе равными и заставляют компанию оплачивать космические перелеты своих кошек. Меня не пустят играть с ними в гольф. Таких, как я, называют корпоративными налетчиками. Мы нарушаем правила игры. Мы покупаем компании и вышвыриваем неэффективный менеджмент. Мы покупаем компании на деньги других людей, а потом расплачиваемся с заимодавцами тем, что распродаем половину покупки.

Кареглазый красавец с резко вылепленными скулами и увязанными в пучок белокурыми волосами молча потягивал вино. То т факт, что Комиссия по ценным бумагам и рынкам капитала в настоящий момент в очередной раз обсуждала правомочность действий корпоративных налетчиков и что имя Теренса Бемиша часто упоминалось не в самом лестном ключе на тамошних слушаниях, его явно не интересовал. А может, сказанное иномирцем только поднимало его статус – хотя бы до статуса грабителя, например.

– Значит, – сказал Киссур, – Ассалахский космодром. Это в Чахаре, на границе со столичной областью… Отличный виноград растет в Ассалахе… А что, одной дырки в небо в Чахаре недостаточно?

– Нет, – сказал Бемиш, – одной дырки в небо оказалось маловато, к тому же дырка была временная и выстроена на болоте. В сезон дождей столица Чахара недоступна, словно тростниковая деревня в наводнение. Посадочные плиты цветут сырой плесенью, а корабли болтаются в космосе и предъявляют такие счета за неустойку, что на эти деньги, наверное, уже можно было построить десять космодромов или один дворец.

– Какой ужас! – изумился Киссур.

– Вы этого не знали?

– Я не лавочник, – оскорбился бывший первый министр империи, – чтобы знать такое. Каждый, кто интересуется такими вещами, начинает рано или поздно давать взятки или делать деньги.

Помолчал и прибавил:

– Та к ты был у Шаваша по поводу этой… дырки в небе? Сколько он у тебя попросил?

Бемиш хищно улыбнулся.

– Я не привык что-то давать руководству поглощаемых мной компаний, не считая пинка под зад. Ассалах выставлен на инвестиционный конкурс. Я выиграю этот конкурс – и все.

Карие глаза Киссура вонзились в сидевшего перед ним иномирца. «Что-то тут не то, – подумал Киссур. – Или этот человек боится признаться во взятке, или Шаваш задумал с ним лисью штуку. Кто-то из них обманывает меня, и кому-то из них я намажу глаза луком».

* * *

Бемиш уехал в неизвестном направлении.

Стивен Уэлси побрился, принял душ, позавтракал, приготовил необходимые бумаги и отправился к чиновнику по имени Ишмик, который был связан с государственным архивом, в каковом архиве хранилась, согласно законам империи, финансовая отчетность Ассалахской компании за прошлые годы.

У ворот, покрытых серебряными завитками и золотыми перьями, сидели на корточках и лущили земляные орешки два стражника.

– Это дом господина Ишмика? – спросил Уэлси, затормозив и высунувшись из машины.

– Ага, – сказал один из стражников.

Уэлси вылез из машины и ступил было на белую песчаную дорожку.

– А где подарки? – сказал стражник.

– Какие подарки? – изумился Уэлси.

– Подарки, чтобы мы доложили о вас господину Ишмику.

Уэлси залез обратно в машину, развернулся и уехал. Прошло минут пять. Стражники все так же сидели, луща земляные орешки, и задумчиво глядя на пустую дорогу.

– «О-кио» двести пятьдесят четвертый, – сказал один из стражников, – последняя модель.

– Какое невежество, – сказал другой. – Разве можно являться в дом высокопоставленного чиновника без подарков. Этот человек совсем несведущ в обычаях!

Следующий визит Уэлси нанес в земледельческую управу. Ему надо было выяснить точный статус крестьянских и государственных земель, отчужденных под летную площадь Ассалаха. Изученный им еще дома проспект эмиссии говорил о долгосрочной аренде с правом выкупа, и Уэлси должен был установить, произведен выкуп или нет. Пухлый чиновник долго мял в руках бумаги, даже пытался делать вид, что читает на языке чужаков, только документ держал вверх ногами.

– Почему бумага без подписи? – вдруг возгласил он, возвращая Уэлси лист.

– Но это же страница номер один! – сказал Уэлси. – Подпись есть на второй странице.

Чиновник нахохлился:

– А если первая страница – подложная?

– Вы что, прикажете мне лететь за подписью обратно на Землю? – раздраженно осведомился финансист. – Может, еще и билет оплатите?

Чиновник увидел, что это человек совсем невежественный, и постарался от него избавиться.

В третьей управе Уэлси едва успел войти в кабинет, где ему навстречу поднялся молодой, с пронзительно-умными глазами чиновник, как дверь растворилась вновь, и в комнату шмыгнул курьер из консульства Церрины, с большой корзинкой в руках. Чиновник отчаянно взглянул на Уэлси, тот пробормотал: «Я подожду в коридоре», – и вышел. Через мгновение Уэлси услышал:

– Примите от меня этот пустяк и взгляните на меня оком милости.

Уэлси покачал головой и покинул управу.

* * *

Из кабачка Киссур потащил Бемиша к себе домой. Городская усадьба Киссура занимала добрых шесть гектаров земли недалеко от обиталища Шаваша. Над стенами черного камня посверкивали глазки телекамер, у главного входа теснились нищие в ожидании еды.

Усадьба состояла из главного дома и флигелей, вздымающих луковки крыш из ухоженной зелени сада; у мраморных колонн, обрамлявших ведущую к главному дому дорогу, десяток белокурых высокорослых парней наблюдали за дракой двух бойцовых кабанчиков. При каждом из парней был веерник, способный разнести на молекулы не только кабанчика, но и пол-усадьбы. Ношение оружия частными лицами было в империи строго-настрого запрещено.

Как выяснилось, Киссур привел Бемиша в дом обедать, а времяпровождение в кабачке считалось за закуску. Бемишу икнулось. Киссур предупредил своего гостя, чтобы тот не ходил на женскую половину, и пошел громогласно распоряжаться насчет фазанов.

Иномирец остался в одном из гостиных залов, с окнами, выходящими в сад, и стенами, затянутыми старинными шелками. Поверх ткани была развешана целая коллекция оружия: секира, выложенная перламутром и золотом;

простой боевой топор; мечи; у одной стрелы был кончик в крови.

Когда Киссур вернулся, Бемиш держал в руках тяжелое, с синей шишкой на конце копье. Киссур успел переодеться в домашнюю куртку, и за ним маячил белокурый соплеменник.

– Теренс, – сказал Киссур, – это мой названный брат Ханадар.

Бемиш поклонился Ханадару, а Ханадар поклонился Бемишу. Ханадар был жилист и крепок; с еле заметной военной хромотой и глазами сытого волка; лет ему было около пятидесяти.

– А по какому принципу составлена эта коллекция? – спросил Бемиш.

– Это оружие, из которого меня не убили, – ответил Киссур.

Он подошел и перенял копье из рук иномирца.

– В двух дневных переходах от Ассалаха начинаются горы, – сказал Ханадар, – и Киссура отрезали в этих горных лесах с тысячью людей, а у Харана – так звали того негодяя – было тысяч пятнадцать. Но пока Харан переминался на равнине, Киссур велел подрубить все деревья вдоль дороги, так, что они еле держались. И когда они углубились в лес, все деревья посыпались им на макушку, а мы зарезали тех, кто остался в живых. Впрочем, это было не такое уж легкое дело, и мне попортили шкуру, а Киссура чуть не убило вот этим копьем.

Ханадар замолчал.

– Теперь им глупо кого-то убивать, правда? – спросил Киссур, – веерник куда надежней.

Киссур размахнулся и бросил копье. Оно пролетело в раскрытое окно и воткнулось в расписной столб беседки, стоявшей метрах в пятидесяти от главного входа. Стражники у входа бросили кабанчиков и побежали к копью.

Копье пробило столб насквозь. Толщина столба была сантиметров тридцать.

* * *

Наевшись, Киссур потащил нового друга через реку, туда, где в лучах полуденного солнца сверкал и плавился Нижний Город, тысячелетнее обиталище ремесленников, лавочников и воров, застроенное кривыми непроезжими улочками и перегороженное воротами, за которыми жители кварталов совместно оборонялись от бандитов, а иногда и от чиновников. С ними отправились Ханадар и еще двое охранников.

У реки оглушительно гомонил рынок: пахло жареной рыбой и свежей кровью, бабка с лицом, похожим на кусок высохшего имбиря, быстро и ловко общипывала петуха, и, проходя мимо разгружающегося воза с капустой, Бемиш нечаянно заметил под капустой небольшой ракетомет.

Чуть подальше народ теснился вокруг передвижного помоста, на котором разворачивалось представление.

– Пойдем, – вдруг затеребил Киссур иномирца, – это тебе обязательно надо увидеть.

Бемиш и Киссур пропихнулись поближе.

Почтенный старик в красном развевающемся платье с необыкновенным проворством изготовил две человеческие фигурки, – одну из глины, а другую из белого песчаного камня, положил их на помост и накрыл видавшей виды тряпкой. Провел руками, снял тряпку, – на месте глиняных фигурок вскочили двое юношей. Юноши стали отплясывать перед народом, и вскоре между ними и стариком завязался оживленный разговор.

– И о чем эта пьеса? – спросил Бемиш.

– Это представление на тему старой легенды, – объяснил Киссур. – Видишь ли, когда бог делал мир, он сделал двух людей, одного из глины, а другого из камня. Каждый из них знал столько же, сколько боги, но глиняный человек был простудушный и прямой, а железный – завистливый и хитрый. Однажды боги спохватились и подумали: «Люди ходят среди нас и, наверное, знают все, что мы знаем! Как бы это не навлекло на нас беду!»

Они позвали к себе железного человека и спросили: «Много ли ты знаешь?» И так как железный человек был хитер и скрытен, он на всякий случай ответил, что умен не более карася, который у него в корзинке. Боги прогнали его и позвали к себе глиняного человека и спросили, много ли он знает. «Все», – ответил простодушный глиняный человек. Боги подумали и вынули из него половину знания.

Теперь, когда Киссур разъяснил ему суть происходящего, Бемиш начал соображать, что происходит на сцене. Очень скоро ему стало ясно, что из человека, который наврал богам и знал столько же, сколько они, ничего хорошего не вышло. Человек этот строил всяческие каверзы, воровал звезды с неба, пристроил железного коня пахать за себя землю и попался на том, что, приняв образ бога, совокупился с его женой.

После этого бог в красных одеждах погнался за железным человеком с пучком розог, железный завизжал и кувыркнулся в раскрытый люк. Публика хохотала. Представление кончилось, и бог в красных одеждах стал обходить народ с тарелочкой.

Бемишу это народное творчество понравилось куда больше, чем утреннее представление на сюжет телесериала.

– Я правильно понял, что железный человек умер? – уточнил Бемиш.

– Нет. Он провалился под землю, и там родил детей и внуков. С той поры железные люди живут под землей и несут ответственность за всякие надземные несчастья. Это они подбивают духов гор на землетрясения и военачальников – на мятежи. Согласно легенде, в конце времен железные люди вылезут на землю во плоти, то есть в железе, отберут у людей землю, а у богов – жертвы, и вообще будут вытворять всякие безобразия.

– А второй акт будет? – спросил Бемиш. Ему хотелось посмотреть, как железные люди подбивают военачальников на мятежи.

– Всенепременно, – усмехнулся Киссур.

В этот момент бог с подносиком, на котором бренчали медяки, остановился перед ними, и Киссур, широко улыбаясь, положил на поднос две большие розовые бумажки с изображением журавля, а Ханадар прибавил еще одну. «Хвастуны», – подумал раздраженно Бемиш. Ему не хотелось отставать от своих спутников, и он полез в бумажник. Крупных вейских денег там не оказалось, но в паспорте Бемиша лежали, на случай неприятностей, пять тысяч денаров, – иномирца предупреждали, что банкоматы в здешних местах водятся нечасто. Бемиш вынул две сотенных и положил на поднос.

Бог в рваном халатике взял серые, с радужной водяной каймой, денары Федерации, помахал ими в воздухе, весело объявил что-то толпе, – и разорвал на части. Бемиш тупо решил, что это фокус.

– Что он сказал? – спросил он Киссура.

– Что он не берет денег железных людей, – ответил Киссур.

Толпа как-то нехорошо и быстро расступилась, и спутники потащили Бемиша прочь: вслед иномирцу полетело несколько насмешек и гнилой помидор.

Через минуту они уже переходили сверкающую реку по лаковому пешеходному мосту, заставленному лавками. Бемишу было не очень приятно: у него в голове не укладывалось, почему человек, заработавший на представлении двадцать медяков, разорвал сумму в сто раз большую. Сам бы Бемиш никогда так не сделал.

– Он кто, этот фокусник, сумасшедший? – спросил Бемиш.

– Они этими представлениями завлекают людей, – сказал Киссур.

– Они – это кто?

– Ну, как сказать. По-вашему – оппозиция, а по-нашему – секта.

– Между оппозицией и сектой большая разница, – раздраженно сказал Бемиш. «Зачем я уехал на эту планету, – пронеслось в голове, – ну кто сказал, что парни из Федеральной Комиссии смогут что-то доказать в этой истории с акциями „Соколов, Соколов и Танака“? Купил и купил…»

– Разница, – согласился Киссур, – изрядная. Оппозиция – это то, что заседает в парламенте, а секта – это то, что висит на виселице.

– Да ты не беспокойся об этих деньгах, – сказал Ханадар. – Они мастера глаза отводить, он их наверняка ничуть не разорвал, а сейчас покупает на них водку местному отребью, потому что отребье хорошо верит представлениям, но еще лучше верит, когда его поят водкой.

А Киссур помолчал и добавил:

– Есть вещи, которые вы, иномирцы, не поймете на Вее. Вы не сможете никогда понять, почему этот старик называет ваш автомобиль мороком и почему при взгляде на ваши космические корабли вас называют железными бесами. Вы сможете учесть, сколько в наших горах меди, а как вы учтете этого старика?

– Мы его прекрасно учитываем, – сухо возразил Бемиш.

– Каким образом?

– В цене акций. В цене ваших акций, Киссур, которые стоят дешевле туалетной бумаги. Этот старик называется страновой риск.

* * *

Когда вечером злой и взъерошенный Уэлси вернулся в гостиницу, портье передал ему записку от Бемиша. Бемиш извещал, чтобы его не ждали вечером, потому что он улетел на рыбалку в Голубые Горы.

Бемиш отсутствовал всю неделю, а Уэлси обивал пороги государственных управ. Сделать элементарную вещь – получить доступ к вонючим развалинам космодрома или подписать бумаги, разрешающие ввезти на эту чертову планету необходимое для их оценки оборудование, – оказалось совершенно невозможно. Стивен заполнял и перезаполнял, он платил писцам и платил чиновникам.

В управе на улице Белых Облаков он сказал:

– Я буду вам очень благодарен, если вы подпишете эту бумагу.

– Хотелось бы узнать размеры вашей благодарности, – немедленно откликнулся чиновник.

В управе на улице Плодородных Долин его попросили заполнить все бумаги по-вейски. Уэлси нашел писца и все сделал. Чиновник просмотрел бумаги и сказал:

– Это запрещено: принимать от иномирцев бумаги, написанные не их собственной рукой.

– Слушайте, будьте милосердны! – сказал Уэлси.

– Милосердие – признак благородства, – важно согласился чиновник.

В управе на улице Осенних Листьев Уэлси грохнул по столу кулаком и завопил:

– А в тюрьму вы не опасаетесь угодить?

– В мире нашем, – возразил чиновник, – опасения сменяются покоем, и покой – опасениями, и один государь пребывает в безмятежном благополучии.

И попросил у Уэлси взятку в десять тысяч.

За шесть дней Уэлси позеленел. Контора Рональда Тревиса была не только пятым по величине, но и первым по скандальности инвестиционным банком Федерации Девятнадцати. Уэлси не был невинной институткой; он знал, как давать на избирательные компании, и знал, как объясняться по этому поводу в прокуратуре. Но он воистину не слыхал, чтобы чиновник Федерации, если сказать ему: «Я вам буду благодарен», – немедленно полюбопытствовал бы о размерах благодарности.

На седьмой день Уэлси заехал в компанию «Далко», представлявшую на Вее услуги транссвязи, и заказал разговор с Рональдом Тревисом. Человеком, которого одни называли некоронованным королем финансов Федерации Девятнадцати, а другие – некоронованным бандитом.

Уэлси пришлось провести в переговорной целый час. Обычный стационарный комм передавал слова Уэлси на орбиту, а для трансляции их через гипер требовался физический носитель; капсулу, выпущенную с одного узла транссвязи, ловили на другом, и время зависания между фразами обычно составляло две-три минуты. В данном случае оно составляло семь минут, и дело было, как подозревал Уэлси, вовсе не в отдаленном положении планеты Вея, а в монопольном положении компании «Далко», принадлежавшей непосредственно троюродному брату государя.

– Как дела? – Рональд Тревис сидел в своем офисе из стекла и керамобетона, вознесенном на триста метров над многоуровневыми улицами Сиднея.

– Никак, – сказал Уэлси, – за неделю я не подписал ни одной бумаги. Я семь раз приходил в центральный офис компании – там секретари не знают ничего, а кроме секретарей никого нет.

– А Теренс?

– Теренс Бемиш удит рыбу в Голубых Горах, – мстительно сказал Уэлси.

– Сколько они хотят взяток и кто?

– Не знаю, – сказал Уэлси, – здесь есть человек по имени Шаваш, министр финансов и местный Талейран, а по мнению некоторых – надежда просвещаемого народа. У меня такое впечатление, что эта самая надежда народа получила от компании под названием «Венко» огромную взятку, с тем чтобы ни один из серьезных конкурентов «Венко» просто не смог принять участия в конкурсе.

– Ты считаешь, что неприятности устраивает лично господин Шаваш?

– Да.

Уэлси не намеревался ограничиться одним «да», а хотел вывалить еще целую кучу слов, тем более что ответа все равно бы пришлось ждать семь минут, но сразу после «да» экран пошел синими полосами и потух, и сколько ни пытался Уэлси колдовать над ним, он не выжал из него ничего, кроме извинений насчет технических причин.

Уэлси возвращался в гостиницу по вечерним улицам, когда сзади послышался вой сирены. Полицейская машина прижала его к обочине. Стражник в желтой куртке – национальной полицейской одежде – и с оружием в руках выпрыгнул из машины и рванул с мясом дверь Уэлсиевой «эколожки» с водородным баком, похожим на распухший огурец.

– Документы!

– Да как вы… – начал иномирец, протягивая права.

Но стражник даже не обратил внимания на целлулоидный прямоугольник. Он перегнулся через Уэлси, схватил желтый чемоданчик, лежавший на соседнем сиденье, и поволок его из машины.

– Как вы смеете! – заверещал Уэлси.

Стражник отпихнул хама со звезд.

– Молчать! По личному приказанию господина министра!

Полицейская машина взвизгнула плохими покрышками и уехала.

Уэлси сидел в своем огурце на колесах, совершенно ошеломленный. Это была уже не мелкая взятка. Это… Объяснение было только одно: связь с Землей прервалась не случайно. За ним, по поручению Шаваша, следили. Разговор подслушали.

Для Стивена Уэлси это означало катастрофу.

Как уже сказано, он не был невинным мальчиком, и за эти несколько дней некоторое количество денег перешло из его рук в руки служащих империи. Если кое-где он не мог заполучить самой тривиальной информации, то кое-где, напротив, он заполучил информацию абсолютно конфиденцальную, – и часть этого конфиденциала обреталась в его портфеле. Эта информация вряд ли повредила бы чиновникам империи, но, о Господи, что она могла сделать с «Леннфельд и Тревис»!

С момента блистательного возвышения Рональда Тревиса «Леннфельдт и Тревис» входил в число самых высокодоходных, но не в число самых высокоморальных банков Галактики. Финансовый истеблишмент использовал любой повод, чтобы окоротить «этих бандитов», управляющие компаний, гибнущих под срежиссированными «Эл-Ти» враждебными захватами, жаловались на подслушивающие устройства и прямой подкуп сотрудников, двое из внутреннего круга клиентов Тревиса сидели в тюрьме: один – за инсайдерскую торговлю, другой – за скверную историю с парковкой акций.

Собственно, Теренсу Бемишу, молодому и перспективному выскочке, поддерживаемому Тревисом, в Комиссии по Ценным Бумагам дали понять, что его присутствие на цивилизованных рынках капитала несколько нежелательно, и именно поэтому Бемиш явился на Вею. Уж тут-то, в этой стране денационализируемого капитала, была масса плохо управляемых компаний и никаких биржевых правил.

И вот теперь органы Федерации имели все шансы шваркнуть мордой об стол и Теренса Бемиша, и Рональда Тревиса, и самого Уэлси, и все это благодаря головотяпству Уэлси! Будущее представлялось молодому банкиру в самом черном свете. Тревис вышвыривал за порог и за меньшие грехи, а финансиста, которого вышвырнул даже Тревис, могли в лучшем случае принять кассиром в супермаркет.

Уэлси медленно доехал до ближайшей судебной управы, отпихнул испуганного стражника и прошел в кабинет к начальнику.

– Меня зовут Стивен Уэлси, – сказал он, – я представитель инвестиционного банка «Леннфельдт и Тревис» и прилетел из Сиднея для помощи клиенту, участвующему в инвестиционном конкурсе. Только что меня остановил полицейский автомобиль под номером 34-29-57, стражники забрали документы и скрылись. Вероятно, это недоразумение. Я надеюсь, что бумаги будут возвращены мне в течение трех часов, в противном случае оставляю за собой полную свободу действий.

Молодой полицейский чиновник испуганно сощурился на иномирца, побежал в соседнюю комнату и зашарил по клавиатуре.

– Номер 34-29-57? – наконец сказал он. – Это ошибка. В полиции нет машины под таким номером. Собственно говоря, машины под таким номером нет вообще.

* * *

Уэлси вернулся в гостиницу через три часа в самом мерзком настроении. Если он нуждался в каких-то окончательных доказательствах, что в этом государстве нет никакого закона, то он их получил. Он промыл губу, разбитую об острый кулак полицейского или лжеполицейского, раскрыл чемодан и стал швырять в него как попало вещи. Он позвонил в космопорт, узнал, что ближайший рейс на Землю через одиннадцать часов, и заказал билет.

Через пятнадцать минут чемодан был упакован. Уэлси посмотрел на часы: до посадки оставалось еще десять с половиной часов. Космопорт находился в трех часах лету. Уэлси пожал плечами, подошел к занавешенному окну, откинул занавес и стал глядеть вниз. Слава богу, утром он покинет эту планету! Страна негодяев! Взяточников! Бездельников! О Господи, зачем он дал тому, лупоглазому, из восьмой управы, пять тысяч? Теперь, если Шаваш арестует Уэлси, он велит тому сказать, что взятка была в сто тысяч и что чиновник обещался… Ох!

Площадь перед гостиницей была ярко освещена. Напротив, чуть внизу, стоял изящный восьмиколонный храм. Перед храмом были разбиты цветники, и спрятанные среди цветов прожекторы били прямо в храм, освещая снизу мраморные колонны и репчатые завитки крыш, рассыпаясь в далеком фонтане посреди храмового дворика, соперничая с крупными спелыми звездами. «Какая красота», – вдруг подумал Уэлси.

В этот миг в дальнем конце площади появилась машина. Она проехалась по кромке цветника, раздавила один из прожекторов, вильнула по полосе встречного движения и остановилась у стеклянной подковы подъезда, внизу. Останавливаясь, она въехала в стоявший впереди лимузин, но несильно, сантиметров на десять. Уэлси вылупил глаза.

Дверца машины открылась, и из нее высадился Бемиш. Два швейцара побежали к нему из подъезда. Бемиш шагнул сначала вправо, а потом влево. Засим он поднял голову и, качаясь, стал созерцать освещенный вход. Вздохнул и – сел на тротуар. Даже с двадцать четвертого этажа было видно, что Бемиш пьян в стельку.

Уэлси пожал плечами и пошел вниз.

Когда он высадился из лифта, навстречу ему два швейцара уже почтительно вели под руки Бемиша. Бемиш упирался и уверял, что он совершенно трезв. Он порывался петь и приглашал обоих швейцаров на рыбалку в Голубые Горы. Швейцары молча и сосредоточенно тащили его по ковровой дорожке. Возможно, они плохо понимали человека со звезд. Возможно, они привыкли к таким сценам.

Уэлси почувствовал, что краснеет. Бемиш, на его глазах, ронял в грязь высокое звание пришельца со звезд и светоча цивилизации. Уэлси шагнул навстречу, схватил Бемиша за галстук и поволок его, со швейцарами, в лифт. Бемиш пучил глаза и разевал рот, как певица, у которой отключили фонограмму.

Когда, в номере, Уэлси швырнул Бемиша на диван, тот пьяно помотал пальцем и сказал:

– Сюрприз.

И заснул. Свинья. Пьяная свинья.

Уэлси содрал с него штаны и пиджак, повесил на стул и пошел вон. Пиджак был слишком тяжел: стул опрокинулся, и пиджак грохнулся на пол. Уэлси вернулся и поднял пиджак, чтобы повесить его обратно. Внутренний карман пиджака был набит скомканными бумагами. Уэлси вытащил бумаги и развернул их. Это были те самые прошения и доверенности, которые три часа назад отобрала у него полиция в желтых куртках. Уэлси перелистал их и убедился, что на всех бумагах стоят подписи нужных чиновников. Более того: там стояли даже личные печати, что было уже совсем невероятно.

Уэлси спустился на лифте вниз. Он осмотрел машину Бемиша и нашел в багажнике отобранный у него давеча желтый чемоданчик. Кроме чемоданчика, в багажнике почему-то лежал жареный баран. Во рту баран держал толстое золотое кольцо. Под бараном имелось серебряное блюдо.

Уэлси поднялся наверх и положил обретенные бумаги в обретенный же чемоданчик. Он позвонил в космопорт и отменил бронь. Он позвал мальчишку-швейцара, и они втащили наверх барана, кольцо и блюдо.

Остаток ночи Уэлси провел у окна в своем номере, глядя на розовый восьмиколонный храм, задумчиво жуя кусок жареной бараньей ноги и запивая баранину отвратительно теплой газированной водой.

* * *

Самое замечательное во всем происшедшем было то, что Бемиш тоже не мог вспомнить, как, собственно, случились подписи. Он отлично помнил храм в двухстах километрах от столицы, куда они поехали с Киссуром в первый день, и поместье Ханадара Сушеного Финика, недалеко от храма. В поместье развлекались: сначала оружием, потом едой, а потом девочками. Ханадар и Киссур на спор сшибали друг у друга персик на голове сначала из лука, а потом из пистолета. Фокус состоял в том, чтобы попасть в косточку. Стрелять из лука Бемиш решительно отказался, и, чтобы подтвердить свое мужское достоинство, ему пришлось выдержать страшную драку с жилистым и сильным, как паровой пресс, Ханадаром.

Ханадар Сушеный Финик был человек в своем роде замечательный – это был один из самых храбрых командиров Киссура и один из самых лучших поэтов империи.

Во время гражданской войны награбил он огромные деньги, которые, впрочем, не менее быстро прокутил, после чего стал искать, откуда бы взять новых. Решено было заняться пиратством, и Ханадар отбил у контрабандистов космическую шлюпку. Шлюпка была приспособлена скорее для бегства, чем для атак, но Ханадар рассудил, что трусливые собаки со звезд не будут особенно разбирать, если от них потребуют очистить карманы. К несчастью, с фотонным реактором Ханадар управлялся хуже, чем с харранским мечом, и дело кончилось тем, что после второго рейда новоявленная пиратская посудина прорыла в земле канаву глубиной три метра и к дальнейшим полетам оказалась непригодной.

А помогать Вее было тогда страшно модно, и Ханадару за исполненные дикой прелести песни чуть не дали Нобелевскую премию по литературе. И вот информационные агентства распространяют в один день два сообщения: одно о том, что кандидатура вейского поэта Ханадара обсуждается на Нобелевку, а другое о том, что некто по имени Ханадар разыскивается за ограбление трансгалактического лайнера «Меконг». Та к Ханадару не дали премии первый раз.

После этого Ханадар стал наместником Аракки и щедро раздавал народу деньги, а предпринимателям – налоговые льготы. Деньги были казенные и скоро кончились, а так как льгот было много, то деньги не возобновились. Ханадар попросил денег у местного полиметаллического комбината, хозяином которого был иномирец. Иномирец дал ему раз, и другой, а потом обиделся, после чего любящий наместника народ громил цеха комбината.

А в это время опять подошел срок Нобелевки, и вот информационные агентства распространяют в один день два сообщения: одно – что вейский поэт Ханадар рассматривается как кандидат на Нобелевскую премию по литературе, и другое – что наместник Ханадар, возбудив толпу, учинил компании GalaMet убыток на три миллиарда денаров. И вот Ханадару не дали премии во второй раз.

После этого государь удалил Ханадара из наместников за самоуправство, и тот мирно зажил в подаренном ему поместье близ реки Шечен, что в Иниссе. И надо же было случиться такому, чтобы глава торгового представительства планеты Гера купил себе усадьбу в этом же районе.

И вот проходит еще один год – и торгпред Геры подает на Ханадара в суд за то, что тот буянил на его земле и сжег принадлежащую ему свиноферму. И Ханадар приходит в суд и просит судью подать ему ножичек для резки бумаги. Судья подает ему этот ножичек, и Ханадар в присутствии заседателей бросается с ножичком на торгпреда. И торгпред убегает со двора, где происходит суд, и больше на возвращается. И так как речь идет о частном обвинении, то за отсутствием обвинителя судья прекращает дело, а Ханадар, таким образом, экономит на взятке.

А в это время опять подходит срок Нобелевки, и информационные агентства распространяют сразу две новости: одна – что знаменитый вейский поэт Ханадар рассматривается в качестве кандидатуры на Нобелевку, и другая – что Ханадар мало что не зарезал в суде предъявившего ему иск представителя цивилизованной нации.

Так-то Ханадар и остался без своей Нобелевки, но это старая история, а мы возвращаемся к Теренсу Бемишу.

На следующий день Ханадар, Киссур, Бемиш и еще двое слуг улетели в Голубые Горы. Били острогой больших белых рыб и дрались друг с другом на кулачках. Было много солнца и веселья. Возле малинового шатра с серебряными колышками блестел стрекозиными крыльями флайер, к вечеру рабы привели из долины трех лошадей. Та к продолжалось четыре дня.

Ханадар спросил Бемиша, что привело его в Страну Великого Света, и Бемиш объяснил ему то же, что и Киссуру. Ханадар Сушеный Финик сказал, что чужеземец утонет в бумагах, и Киссур сказал, что делу надо помочь.

Через три дня вернулись в загородный дворец Киссура: там уже толклись первые приглашенные. Киссур познакомил Бемиша с главой казначейства, и с министром полиции, и еще со многими уважаемыми людьми. Шаваш тоже был там. Глава казначейства сказал Бемишу, что его, главы казначейства, друг видел друга Бемиша, Уэлси, и что это человек величайшей честности и справедливый. Министр полиции сказал господину Бемишу, что отныне все счастие его жизни будет состоять в том, чтобы делать так, как скажет господин Бемиш. Министр внешней торговли пригласил Бемиша в свой особняк и сказал, что он постелет под колеса его автомобиля инисский ковер.

Бемиш не помнил, как конкретно зашла речь о подписях. К этому времени верхушка государства была пьяна, а иномирец еще пьяней. Министр полиции позвал секретаря и велел немедленно отыскать человека по имени Уэлси, взять у него бумаги и привезти их сюда. Секретарь, наверное, был тоже пьян и вдобавок имел при себе девицу, которая лизала ему ухо. Через час бумаги были в руках Бемиша.

Дальше Бемиш помнил совсем плохо. Помнил, как с потолка сыпались розы, как какая-то девица прыгала через золотое кольцо, увитое горящей бумагой, как купались с девицами в большом пруду, как одну из девиц он с кем-то не поделил, убей бог, как можно было не поделить девицу, когда их было на каждого по две штуки? А потом он обиделся на Уэлси. Это он помнил очень хорошо, как он обиделся на Уэлси. Пуританин! Свинья! Грубо отдал секретарю документы, а сам приехать отказался.

Бемиш решил, что съездит в гостиницу и привезет Уэлси. Его, кажется, не пускали. Но Бемиш их перехитрил: продрался сквозь виноградник, сел в машину и поехал за банкиром. Да, документы у него уже были с собой, он даже точно знал, что они подписаны.

Но кто добывал подписи? Убей бог, не упомнить! Кажется, Киссур и добывал: он был трезвее других и хоть и пил, но не пьянел. Или… Нет, не Киссур, а Шаваш: Шаваш, мягко улыбаясь, подсовывал казначею лист, а Киссур в это время с диким мяуканьем рубил на спор мечом какую-то тряпку.

* * *

Бемиш плескался под душем, когда в дверь постучали. Уэлси открыл: за дверью стояла большая корзина, а из-за нее выглядывал посыльный в желтом кафтанчике.

– Подарки от господина Шаинны для господина Бемиша, – возгласил он, сгрузил корзину и был таков.

Уэлси понес корзину в номер, но не успел водрузить ее на стол, как опять послышался стук. Уэлси открыл: новый посыльный был в синем кафтанчике и имел при себе не корзину, а увитый лентами короб.

– Пусть господин Бемиш примет эти пустяки от господина Раника и в душе его откроется дверца в рай, – сказал посыльный.

Уэлси поставил короб на кровать и заметил, что из корзины что-то течет. Он поспешил к корзине. В этот момент Бемиш, мокрый и грустный с похмелья, выглянул из душа. Запищал комм, и тут же постучали в дверь.

– Войдите, – сказал Бемиш и включил связь.

– Господин Бемиш, – раздался мягкий, ласковый голос, – это говорит Шаваш, министр финансов. Я был бы счастлив, если бы вы смогли навестить меня в два часа пополудни.

– Разумеется, – сказал Бемиш.

Дверь растворилась.

– Познакомьтесь, Уэлси, – проговорил Бемиш, – это Киссур. А это Уэлси. Как я вам уже говорил, он представляет инвестиционный банк «Леннфельд и Тревис».

Киссур и Уэлси поглядели друг на друга. Киссур увидел тощего молодого иномирца, с лицом круглым и белым, как таблетка от головной боли. Уэлси увидел кареглазого нахала, лет тридцати с небольшим, с круглым пучком волос на голове и с настоящей золотой цепью на шее, спускавшейся до самого ремня узких, застиранных джинсов. В раскрытом вороте рубашки виднелась татуировка: какая-то хищная птица, пересеченная розовым шрамом. Уэлси потом уже узнал, что птица эта была кречет и что такая татуировка – старый обычай варваров-аломов. Если военачальнику отрубят в битве голову, да еще и разденут – как иначе опознать тело?

Киссур посмотрел на Уэлси и сказал:

– Слушай, Теренс, ты хочешь купить космодром, а эта белуга что тут делает?

– Я же объяснял, – проговорил Бемиш. – У меня нет денег. Банк соберет для меня деньги.

– Даст в долг?

– Выступит андеррайтером облигаций.

Киссур призадумался, а потом спросил:

– А какой процент требуют с тебя эти ростовщики?

– Облигации будут шестнадцатипроцентные.

– Почему так дорого? – возмутился Киссур.

– Потому что они ничем не обеспечены, – подал голос Уэлси, – если компания разорится, ей нечего будет продавать, чтобы заплатить кредиторам.

– А ты молчи, гнида – обернулся Киссур, – тебя не спрашивают. По законам государя Иршахчана ростовщиков варили в масле, а Золотой Государь запрещал брать больше, чем три процента!

– А какая при Золотом Государе была инфляция? – полюбопытствовал Уэлси.

– Не знаю я, что это за штука инфляция, – объявил Киссур, – а только знаю, что первого же чиновника, который захотел бы ее устроить, Золотой Государь повесил бы так высоко, что другим сразу бы неповадно стало.

Молодой банкир потрясенно молчал.

– Ну что, поехали? – сказал Киссур Бемишу.

– А Стивен?

– Я, пожалуй, пойду посплю, – нервно проговорил Уэлси, которому не хотелось углубляться с Киссуром в дальнейшую дискуссию о рынках капитала.

Через мгновение Киссур и Бемиш были уже внизу, разминувшись по пути с новой корзиной подарков.

Они сели в машину, и Киссур сунул Бемишу в руки бриллиантовое ожерелье. Бемиш обомлел:

– Ты что?!

– Мы, – сказал Киссур, – едем к господину Шаинне. Человек сделал тебе любезность – надо же его отблагодарить.

– Но… – начал Бемиш.

Через полчаса приехали в усадьбу Шаинны и отдали ему ожерелье.

Усадьба Шаинны располагался совсем неподалеку от стены государева дворца. Стена была огромная и толстая, на вершине ее стояли деревянные посеребренные гуси и, наклонив голову, с неодобрением смотрели вниз. Раскрытые ворота посреди стены дышали прохладой, как колодец, и все пространство перед ними было забито разноцветными автомобилями.

– Ворота Варваров, – сказал Киссур.

– А?

– В древности у дворца было четверо ворот на каждую сторону света. Ворота Торжественного Выхода Императора, Ворота Чиновников, Ворота Простолюдинов и Ворота Варваров. Через Ворота Варваров во дворец входили глупые вожди в набедренных повязках, незнакомые с грамотой. Когда мне было десять лет, меня тоже привели во дворец через Ворота Варваров, и все мои товарищи дразнили меня и смеялись над этим.

Киссур помолчал.

– Сейчас через Ворота Варваров во дворец ходят иномирцы.

Машина их медленно ползла мимо пестрой толпы автомобилей.

– А как нынешний государь? Что он ощутил, когда война окончилась благодаря нашему вмешательству? – спросил Бемиш.

– Ничтожный подданный не смеет судить о мыслях государя, – ответил Киссур.

Бемиш даже подпрыгнул.

– А ты?

– Я был очень впечатлен, – помедлив, ответил Киссур.

Бемиш не сдержал улыбки, вспомнив, как в первый же день своего знакомства с людьми со звезд Киссур обругал их стервятниками, угнал штурмовик и учинил побоище в лагере мятежников, чем, собственно, и закончил гражданскую войну.

– Чем? Нашим оружием?

– Нет, ваше оружие меня не очень-то поразило. Я подумал, что пройдет шесть месяцев, и государь купит себе такое же, ну, постарше и подешевле. А потом я увидел домики, в которых живут ваши простолюдины, и повозки, в которых они ездят, и подумал, что вряд ли государь купит нашему народу такие же домики и машины и через шесть месяцев, и через шестьдесят.

– И тебя ничто не шокировало? – спросил Бемиш. – Массовая культура, реклама эта дурацкая… Многие говорят, что у Федерации Девятнадцати слишком много имущества и слишком мало бытия. Ставят в пример Вею.

– Если кто недоволен, – пусть приезжают. Я их пошлю в мои инисские рудники и устрою им… много бытия.

Усмехнулся и добавил:

– А сейчас, Теренс, до свидания. Мне надо во дворец, да и тебе пора к Шавашу.

* * *

Точно в назначенное время Бемиш показался у министра финансов.

Шаваш принял иномирца в Стеклянном Павильоне. Он был в строгом коричневом костюме с безупречной манишкой, и когда он вышел из-за стола, чтобы пожать Бемишу руку, на иномирца приятно пахнуло свежим дезодорантом. Вежливый слуга разлил в фарфоровые чашечки чай и скрылся за автоматически схлопнувшимися дверями.

– Я чрезвычайно вам благодарен, – сказал Бемиш, – что вы вчера подписали все эти документы и согласились мне помочь…

Шаваш мягко улыбнулся:

– Помилуйте, при дворе только и разговоров, что о вашем необыкновенном успехе. Разве может такой ничтожный человек, как я, оказать вам какую-либо помощь?

Бемиш опустил глаза. Они сидели за стеклянным столом, формой напоминавшим каплю, и одним мановением руки поверхность стола преврашалась в экран или платформу для «трехмерки». Впрочем, сейчас на столе стояли только фарфоровые чашечки с чуть красноватым, приятно пахнущим чаем; Теренсу казалось, что он вернулся домой.

– А вы с Киссуром старые друзья?

– Мы встретились впервые перед самым концом гражданской войны.

– Где?

– В поединке, – спокойно сказал Шаваш. – Киссур кинулся на меня с мечом, а я выстрелил в него из револьвера.

Бемиш подумал и изумился.

– Как из револьвера? Ведь Федерация тогда еще не…

– Долгая история, – махнул рукой Шаваш, – а револьвер был самодельный…

– И что дальше?

– Я почти промахнулся, а товарищи Киссура набросились на меня и стали меня учить, как надо драться в поединках. Потом привязали к веревке и протащили через весь город. Сломали позвоночник, ребра… Вскоре явились иномирцы и умудрились меня вылечить. С тех пор я немного хромаю. Да вот и рука…

Тут Бемиш заметил, что Шаваш держит чашку левой рукой, а ладошка правой как-то ссохлась и пальцы чуть скрючены.

– А из-за чего вы дрались?

– Из-за женщины. Госпожа Идари, жена Киссура, была моей невестой до того, как Киссур стал первым министром, а я – пылью у дороги. Киссур арестовал человека, которому я был обязан карьерой, и получил его должность и мою невесту.

Шаваш вдруг проследил взгляд Бемиша и убрал под стол правую руку, но стол был прозрачный – Бемиш видел, как задрожали скрюченные пальцы.

– А сейчас мы женаты на сестрах. Моя главная жена – младшая сестра госпожи Идари.

«Зачем он мне все это рассказывает?» – ужаснулся Бемиш.

Шаваш допил свою чашечку и внезапно, поколебавшись, сказал:

– Господин Бемиш! Считаю дружеским долгом предупредить вас. Киссур – любимец государя. Помешать он может легко, помочь – редко. Многие ненавидят Киссура за то, что он Киссур. За то, что Киссур презирает взяточников и предпринимателей, а сам живет подарками государя. За то, что Киссур и по сей день считает, что нет выгоды позорней торгового барыша. За то, что он бесплатно кормит народ, а сектанты и еретики называют его новым воплощением государя Иршахчана. Господин Инада обещал подстелить под колеса вашего автомобиля инисский ковер, когда друг Киссура приедет к нему в усадьбу… Господин Инада постелит под ваши колеса инисский ковер, а под инисский ковер он положит пластиковую мину. Чиновники будут подписывать вам документы, а за спиной делать вам гадости. Киссур расхвалит вас государю, – это значит, что государю докажут, что Киссур ошибается. Мой вам совет: держитесь от него подальше.

Бемиш закусил губу.

– Господин Шаваш, – сказал он, – я позволю вам напомнить, что если моя компания окажется заинтересованной в покупке Ассалаха, мы можем просто его купить на открытом аукционе. И я гарантирую, что я дам цену большую, чем «Венко», и что меня и тем более Рональда Тревиса не удастся выкинуть с аукциона якобы из-за несоблюдения норм. Что же касается разрешения на изучение финансовой документации, то я уверен, что, если бы не Киссур, я добывал бы его еще два года, и после взгляда на эту документацию я, кажется, понимаю почему. Кстати, мой вам совет: когда подделываете отчетность, обращайте внимание на второстепенные показатели. Так, знаете ли, не бывает, чтобы темпы строительства возросли на триста процентов, а энергопотребление осталось на прежнем уровне.

Чиновник помолчал, потом прикрыл глаза.

– Да, конечно. До свидания, господин Бемиш. Желаю удачи.

* * *

Едва машина Бемиша выехала из ворот усадьбы и свернула направо, как мимо него, в миллиметре, скользнул белый и длинный, как осетр, лимузин. Из окна высунулся Киссур и помахал рукой. Водитель волей-неволей шарахнулся к обочине. Они вылезли из машин и обнялись.

– Поехали кататься, – потребовал Киссур.

Бемиш велел водителю быть завтра с утра и сел рядом с Киссуром.

– Тут поблизости есть отменный кабачок, – сказал Киссур, – заедем.

Кабачок был низенький и сырой, посередине восьмиугольного дворика плескался фонтан. У фонтана стоял плоский плящущий бог с мужским членом непомерных размеров и с четырьмя грудями. Бог был в общем-то голый, если не считать огромного рекламного листа, обклеившего его с четырех сторон. Реклама призывала покупать «трехмерки» фирмы «Коруна».

Расторопный хозяин подлетел к Киссуру и поставил перед посетителями отличного зажаренного гуся, политого лимонным соком и с золотистой корочкой, и кувшин пальмового вина. Киссур заметил, что Бемиш таращится на бога, и спросил хозяина:

– Тебе сколько заплатили за рекламу?

– Две.

– Вот тебе четыре, иди и соскобли мерзость.

Бемиш опустил глаза. После вчерашней попойки он чувствовал себя скверно: глаза бы не смотрели на этого гуся! И потом, что делать? Бемиш понимал, что под чиновниками, ненавидящими Киссура, Шаваш имел в виду прежде всего себя, – затем и рассказал ему про невесту и про сухую руку… Сказать Киссуру, что свояк его ненавидит? Но они друзья. Подумают – приехал иномирец, порыбачил с Киссуром и тут же затеял ссорить его со свояком. Не сказать? А вдруг Киссур думает, что Шаваш – его друг, и рано или поздно попадется в ловушку?

Хотя вряд ли Киссур такая простая душа. Бемиш помнил, как даже сквозь пьяный угар на пирушке его поразила одна из песен Ханадара про битву с народом аколь. Король тамошнего племени направил своего брата и других высокопоставленных военачальников к Киссуру с просьбой не нападать на племя. Киссур сказал: «Так и быть», – и одарил послов сверх всякой меры, принятой в подобных случаях. Те, конечно, не могли отказаться от подарков, не поссорившись с могущественным полководцем империи. Вот они вернулись к королю, а Киссур послал им письма и сделал так, чтобы эти письма были перехвачены королем. В письмах Киссур напоминал, что обещался не трогать их землю в обмен на голову их короля, и спрашивал, когда они выполнят свою часть уговора. А богатые подарки были представлены взяткой за короля. Король, натурально, приказал зарезать и брата и военачальников, обезглавив тем самым войско и возбудив недовольство племени. А уж после этого Киссур разбил его за два дня.

И хотя все сходились в том, что по части подобных проделок Киссур далеко уступал покойнику Арфарре, – на несмышленую овечку этот парень не тянул.

А белокурый великан тем временем разлил вино в чашки, накрыл их лаковыми крышками, сквозь которые было продето по соломинке, и протянул чашку Бемишу.

– Ты за рулем, – напомнил Бемиш.

Киссур невозмутимо взялся за соломинку и, как показалось Бемишу, в минуту выдул все вино. Во всяком случае, он тут же открыл чашку и стал наливать еще.

– Что ты такой грустный? – спросил Киссур. – Шаваш стребовал с тебя слишком большую взятку?

– Нет. Я просто никогда не бывал в такой ситуации. Я не знаю, как себя вести.

– Ты ведешь себя отлично, – рассмеялся Киссур, – ты уже наказал Шаваша на шесть миллионов.

– Что? – изумился Бемиш.

– А ты не знал? Компания «Венко» дала Шавашу шесть миллионов, чтобы космодром достался именно ей. А теперь Шаваш, как честный человек, должен будет эти деньги возвратить.

– Этого не может быть, – сказал Бемиш, – конкурс решает больше взятки.

– Откуда ты знаешь, что все зависит от конкурса?

– Я прилетел сюда, – сухо сказал Бемиш, – только потому, что конкурс на покупку Ассалаха организован в рамках программы, которая называется АСЕАТ. Это государственная программа Федерации Девятнадцати, действующая на развивающихся рынках. По правде говоря, все эти федеральные консультанты – бездельники и болваны, и если бы ваши власти устроили конкурс между своими, они бы закрыли на это глаза. Но если на конкурс придет нормальная компания, которая хочет заплатить много денег, а ее не пустят, то будет скандал. Все эти консультанты не допустят скандала. Иначе они потеряют работу. Не думаю, что Шаваш на него пойдет. Я встречался еще в Сиднее с представителями других компаний, и они без труда получили разрешение на участие в конкурсе.

– А ты?

Бемиш чуть смутился.

– Пока нет, но это не страшно. Это просто маленькие чиновники хотели маленьких подарков.

– Дело не в подарках, – сказал Киссур. – Может, на конкурсе и победит тот, кто больше заплатит: вот только «Венко» заплатила Шавашу шесть миллионов, чтобы ни одна компания, способная по-настоящему составить ей конкуренцию, не смогла участвовать в конкурсе. Шаваш очень боится этого вашего – Тревиса. Тревожится, что Тревис сожрет его с потрохами.

«Глупости, – подумал Бемиш. – Откуда это „Венко“, маленькая и не очень известная компания, могла наскрести такую взятку? И зачем? Местная мифология плюс бульварная пресса».

– Я уверен, – сказал Бемиш, – что все не так, как ты говоришь.

Киссур расхохотался и замахал руками.

– Так! Так! Шаваш уже начал кушать эти шесть миллионов, и вдруг – бац! Компания достается тебе!

И Киссур захохотал, явно довольный неудачей Шаваша.

– Погоди, – возмутился Бемиш, – во-первых, она мне еще не досталась. Во-вторых…

Бемиш хотел сказать, что, во-вторых, ему не очень-то хотелось бы ссориться с Шавашем…

– Но ты выиграешь конкурс!

– Если моя цена будет наилучшей.

Тут Киссур полез в карман и вытащил вдруг, к изумлению Бемиша, небольшую белую коробочку.

– Это что такое? – спросил Бемиш.

– Плазменная мина, – ответил Киссур, несколько даже обидевшись, что иномирец не видал вблизи столь обыденного изобретения собственной цивилизации.

– Что?! Зачем?

– Как зачем? Мы положим ее под дверь представителю «Венко», и если он после этого не уберется с планеты, мы положим эту штуку ему под подушку!

Бемиш оторопел на несколько секунд, а потом сухо сказал:

– Я не буду этого делать.

– Почему? Боишься, что заметут?

– Слушай, Киссур, – спросил иномирец, – а правда, что во время вашей войны ты дрался в поединке, перед строем, с вражескими командирами?

– Ну.

– А почему, сражаясь в поединке, ты не приказывал оруженосцу пристрелить противника из лука?

– Ты что за чушь несешь? – изумился Киссур. – У меня бы все войско от такой подлости разбежалось.

– Значит, дело было только в войске?

Киссур потупился. Дело было, конечно, не только в войске.

Бемиш вздохнул:

– Знаешь, Киссур, мы росли в разных мирах, и если бы я был полководцем, я не стал бы драться в поединке перед строем. Но когда я участвую в инвестиционном конкурсе, я не стану подкладывать конкуренту мину. Есть приличия, которые нарушать нельзя.

– Мне всегда казалось, – сказал Киссур, – что когда дело идет о деньгах, нет никаких приличий.

– У вас, может, и нет, – сказал Бемиш. – А у нас есть.

Киссур сунул мину обратно в карман, непринужденно, словно пачку сигарет.

Инсайдер

Подняться наверх