Читать книгу VIP значит вампир - Юлия Набокова - Страница 2

Счастье – это когда стоишь босыми ногами на нежном золотистом бархате песка, вдыхаешь упоительный морской воздух и жмуришься на ярком южном солнышке. Волна накатывает на берег, обдавая колени прохладными брызгами. Где-то кричат чайки; отзываясь на прикосновения ветра, вздыхают пальмы. Смуглый до черноты мачо в красных плавках не сводит с тебя восхищенного взгляда. А у бассейна тебя уже ждет прохладный, с кубиками льда, арбузный сок, и единственная неприятность, которая может случиться в этот сказочный день, – это обгоревшие плечи… Если взять эту картинку за максимальную оценку счастья по десятибалльной шкале, в данный момент я находилась на отметке минус пять. Потому что вместо золотого песка под ногами был серый вытершийся паркет, вместо морского воздуха – прокуренный кабинет, вместо солнышка – суровый, как грозовая туча, взгляд босса. А вот и он сам – вместо загорелого мачо в плавках. Недоразумение в нелепом костюме, именуемое Борисом Семеновичем Однорогом. Он же – директор риелторского агентства «Милый дом», в котором я пашу уже четыре года. Если в кабинете и бушевали волны, то это были исключительно волны гнева и презрения, в которых я барахталась уже добрых десять минут, крепко увязла по самую макушку и устала поглядывать на дверь в ожидании спасателя. Единственное, что роднило разнос в кабинете босса с курортной идиллией, так это визгливый голос Бориса Семеновича, который с успехом заменял крики чаек…

– Бессонова! Бессонова! – бесновался Борис Семенович, пока я грезила о море, куда мы с моей подругой и коллегой Сашкой должны были отправиться через восемь дней. Отпуск был заслуженным, давно оговоренным, и я не сильно волновалась, что он может сорваться из-за острого недовольства шефа моей последней сделкой. Точнее – ее провалом. – Бессонова! Ты меня вообще слышишь?! Такое чувство, что я говорю с роботом!

– Да, Борис Семенович, – скорбно отозвалась я.

– Бессонова, ну это ни в какие ворота! – Шеф подпрыгнул на месте на полметра, удивив меня своей физической подготовкой.

Кто бы мог подумать, что низенькому и упитанному Однорогу доступны такие акробатические номера. Жаль, что он у нас не звезда, а то можно было бы его в шоу про цирк пристроить. Глядишь, вздохнули бы спокойно, пока Однорог на манеже кульбиты разучивал и тигров дрессировал. А при удачном стечении обстоятельств один из тигров его и схомячил бы. Желательно в прямом эфире, чтобы весь наш офис успел насладиться зрелищем.

– Ну ты, Бессонова!..

От моего безучастного вида шеф сдулся, как воздушный шарик, и даже костюм, казалось, стал ему велик. Хорошо еще Однорог мысли читать не умеет, а то я как раз примеряла ему на голову колпак клоуна и пришла к выводу, что Борис Семенович просто создан для роли Тарапуньки. Или Штепселя. Да и псевдоним ему придумывать не надо, одна фамилия чего стоит!

– Знаешь что, Бессонова!.. – Не дождавшись от меня искреннего раскаяния и приступа самоуничижения, босс устало махнул рукой. – А иди ты, Бессонова!..

Я хотела было невинно уточнить: «В бухгалтерию, за премией?», но решила не доводить Однорога до инфаркта, а себя – до увольнения. Зарплата мне была очень нужна ввиду начинающихся распродаж, тем более что я уже присмотрела парочку лакомых вещичек. Поэтому я только развернулась на шпильках и шагнула к двери, ухватившись за ручку, как за спасательный круг, который вынесет меня на берег.

– Ты куда, Бессонова? – поразился Однорог у меня за спиной.

– Так вы же меня сами… послали, – с вежливой улыбочкой обернулась я.

– Но я еще не уточнил, КУДА именно! – Однорог мстительно сверкнул глазами и зашуршал бумагами, выискивая среди множества факсов нужный.

Если бы за четыре года работы под его началом я не убедилась в категорическом отсутствии у шефа чувства юмора, я бы поклялась, что в его словах явственно прозвучал сарказм.

Однорог тем временем хмурил брови, быстро перебирая бумаги. Потом отложил их в сторону, недовольно скосил глаза, изобразил напряженную умственную деятельность и с радостной ухмылкой провалился под стол, вернувшись через секунду с мятой бумагой в руке. Он удовлетворенно разгладил ее и протянул мне, лучась от сознания собственной подлости.

– Вот!

Я с опаской взяла факс, выуженный из мусорной корзины, настороженно впилась в него глазами и мысленно застонала. Так далеко меня еще не посылали! Полуаварийное здание бывшей фабрики в районе Котловки, которое владельцы наивно мечтали продать под торговый центр или офисное здание. В такой-то глуши?! В первую минуту я дрогнула и хотела просить у Однорога пощады, но потом расправила плечи и с достоинством приняла свою участь. Не дождется!

– Надеюсь, ты понимаешь, Бессонова, что это твой единственный шанс реабилитироваться после потери такого ценного клиента, как госпожа Горячкина? – нервно поинтересовался Однорог, недовольный моим безучастным отношением к его подлянке.

– Разумеется, Борис Семенович! – смиренно отозвалась я. – Я займусь этим объектом завтра же с утра.

– Нет, Бессонова, ты меня не поняла, – злорадно ухмыльнулся Однорог. – Ты поедешь туда сейчас же.

– Но, Борис Семенович… – начала было я, покосившись на часы.

Начало шестого. В лучшем случае я попаду туда к семи. Пока осмотрю эту развалину и окрестности да домой доберусь, будет уже одиннадцатый час. Но это еще не самое худшее! Сегодня я вырядилась в нарядное кремовое пальто и сапожки на тонких шпильках – и это ради того, чтобы месить дорогущими сапожками грязь в Котловке? Заехать домой переодеться я никак не успеваю – это в противоположной стороне города. Вот шеф удружил!

– Сегодня же, – злорадно повторил Однорог. – Иначе придется отложить твой отпуск до лучших времен.

Ах вот ты как!

– Чтобы завтра же у меня были фотографии здания, а до твоего отъезда – план по его продаже, – наслаждаясь собственной подлостью, велел Однорог.

– Не беспокойтесь, Борис Семенович, сделаю в лучшем виде! – с медовой улыбкой заверила я, мысленно втыкая в ботинок Однорога острую шпильку сапожка.

– Ну иди, – с сомнением отпустил меня шеф. – Не подведи, Бессонова!

Здание оказалось сущим кошмаром. На фото в факсе оно выглядело куда более перспективным, чем при ближайшем рассмотрении. Внутрь заглянуть я даже не решилась – заброшенный дом облюбовали бомжи. Обойдя его снаружи, я мрачно подумала, что есть только два способа всучить эту развалюху покупателям: убедить руководство «Мосфильма», что здание идеально подходит для съемок фильмов ужасов и эпизодов о блокаде Ленинграда, или подговорить бомжей изобразить призраков фабрики и продать развалину какому-нибудь эксцентричному иностранному миллионеру в качестве дома с привидениями. О торговом комплексе или офисном центре и речи быть не могло. Оставалось надеяться, что Однорог сменит гнев на милость и забудет о своей дикой затее.

Начал накрапывать дождь, и я поспешно достала зонтик и зашагала к метро – прочь от кошмарного здания. Как хорошо, что я поддалась на уговоры своей подруги Саши и взяла из офиса зонт. Правда, Сашка вручила мне его с другой целью: отбиваться от маньяков, которые водятся в этой неблагополучной части города в темное время суток. Подружка очень корила себя, что не может составить мне компанию: у ее папы этим вечером случился юбилей, к которому семья готовилась всю последнюю неделю, и она никак не могла откосить от праздничного застолья. Поэтому, вручив мне зонт как средство самообороны и взяв обещание позвонить ей по возвращении домой, Сашка выпроводила меня из офиса и понеслась забирать торт для юбиляра. Благодаря ее заботе я спасла пальто от бесславной гибели под бушующим ливнем и теперь по дороге к метро безуспешно боролась с порывами ветра, бездарно изображая Мэри Поппинс, готовящуюся взлететь к облакам.

Да, определенно девушке со страниц «Космо» совершенно нечего делать на московских улицах. Особенно в такой промозглый день, как этот. И зачем я только вырядилась с утра в высокие замшевые сапожки, короткую юбку и легкий топ, скопировав образ со сто семнадцатой страницы октябрьского номера журнала?

Я не миновала и половины пути к станции, как хляби небесные разверзлись, превратив улицы в венецианские каналы. Мои сапожки – моя гордость, моя прелесть и мое сокровище, за которые я выложила половину долгожданной премии и которым радовалась не меньше, чем Золушка хрустальным туфелькам, – превратились в уныло чавкающие калоши. Дождь горошинами бил по обтянутым капроном коленкам, которые я безуспешно пыталась спрятать под полами короткого пальто. Игривое колье, обвивавшее шею толстыми звеньями, из модной бижутерии превратилось в орудие пытки, холодя кожу льдом металла.

К счастью, за час дороги, проведенный под землей, ливень устал рвать облака и смирился с невозможностью обратить Москву в Венецию. Так что из перехода «Беляево» я вынырнула уже без опасений быть смытой с лица земли и бодрой походкой принцессы на горошине зашагала к дому. За свой внешний вид я могла не опасаться: дождь всегда был для меня лучшим стилистом и закручивал тщательно выпрямленные волосы в восхитительные спиральки – на зависть всем офисным кокеткам. Вот только сейчас мне эта красота ни к чему: время позднее, уже стемнело, не хватало еще какого маньяка на свою голову соблазнить. Я прибавила шаг и уже собиралась свернуть на дорогу, ведущую к дому, как путь мне преградило неожиданное препятствие.

– Раскинулась лужа широко, – мрачно прокомментировала я, глядя на безобразие, отрезавшее короткий путь к дому.

Перейти его вброд я бы не решилась: моя замшевая прелесть такого купания уж точно бы не пережила.

Пришлось вернуться назад и нырнуть в зловещий сумрак дворика, окруженного с одной стороны складами магазинов, с другой – гаражами, с третьей – заброшенным павильоном, некогда бывшим пунктом приема стеклотары. Отличная декорация для фильма ужасов и мечта маньяка. Сквозной проход через арку редко прельщал припозднившихся прохожих, и, несмотря на то, что через дворик можно было значительно срезать путь до ближайших домов, осторожные граждане всегда предпочитали идти в обход. Вот только в моем случае обход, а точнее, переход лужи вброд, завершился бы трагической гибелью сапожек, об обладании которыми я мечтала долгих два месяца. Оставалось надеяться, что в такую погоду приличный маньяк и собаку на улицу не выгонит, не говоря уж о себе самом.

Подбадривая себя таким образом, я быстро прошмыгнула половину пути и замешкалась, обходя лужу, коварно подкараулившую меня и здесь. Где-то слева мелькнула тень. Я ускорила шаг и ступила под арку.

Прямо на меня неслась женская фигурка, на тонкой шейке которой развевался алый шарф, а ее длинные ноги покачивались на высоченных шпильках. Еще одна жертва «Космо», чтоб его и весь глянец заодно!

– Жа-а-н! – протяжно провыла дева, протягивая руки.

Я едва увернулась от острых когтей, один из которых целился прямиком мне в глаз.

– Мы знакомы? – удивилась я, снизу вверх глядя то ли на девочку, то ли на ожившую картинку из журнала мод, назвавшую меня по имени. Я уродилась малявкой и со своим ростом могла претендовать только на место солистки в «Блестящих», тогда как длинноногая могла бы стать украшением любого подиума.

Дева тем временем бросила на меня недоумевающий взгляд и завертела головой по сторонам, отчего шарф на ее шее заколыхался шелковым цветком.

– Где он?! – визгливо воскликнула она, обращаясь ко мне. – Ты его видела? Куда он делся?

– Он улетел, но обещал вернуться, – хмыкнула я, бочком обходя сумасшедшую.

– Улетел?! – взвизгнула девица и схватила меня за локоть. – Ты видела это? Вот гад! – зло выругалась она, расцепив пальцы. – А врал, что не умеет!

Девица нервно одернула шарф на лебединой шейке и опустила руки с идеальным маникюром.

– Сигаретки не будет? – устало поинтересовалась она.

– Не курю, – огорчила я, отрываясь от созерцания ее алых ногтей, разрисованных золотыми рыбками.

– Жаль, – протянула незнакомка, – а то я бы ему отомстила. «Данхил» он, видите ли, не любит, никотин отравляет кровь! Скотина! – зло выругалась она. – Я ради него сижу на кремлевской диете как проклятая, а он убегает.

– Ни один мужчина не стоит того, чтобы ради него сидеть на диете, – сочувствующе поддакнула я. – Особенно на кремлевской. Вот если бы на шоколадной, как Ума Турман, или на клубничной, как Виктория Бэкхем, это еще куда ни шло.

– У него аллергия на шоколад, – грустно молвила дева. – А у меня – на клубнику.

– Не повезло, – пожалела я.

– Пойду напьюсь. Водки. И пусть у него потом голова болит! – решительно сказала она и, развернувшись, зашагала прочь, исчезнув за углом.

– Вот чего с нормальными девками диета делает, – буркнула я себе под нос, подивившись странной логике незнакомки, и шагнула из-под свода арки.

Но далеко не ушла, так как меня мягко подхватили под локоток и увлекли обратно, в полумрак арки. Я обернулась, ожидая увидеть чокнутую манекенщицу, но уткнулась в темные глаза неизвестного красавца. Я смущенно опустила ресницы, и моим вниманием целиком завладело его пальто. Кажется, я видела такое на Олеге Меньшикове в модном разделе какого-то журнала. И там было написано, что это новая модель от Армани! Но что делает мужчина в божественном пальто от знаменитого модельера в нашей подворотне?

Воспользовавшись моим оцепенением, красавец коснулся пальцами моего подбородка и приподнял его, а потом повернул вправо и влево, внимательно рассматривая мое лицо.

– Хорошенькая, – оценил он, обращаясь скорее к себе, нежели ко мне.

– Это потому, что промокла, – огрызнулась я. – Обычно я ослепительная, неотразимая и божественная.

– С характером, – удовлетворенно произнес красавец и мягко уточнил: – Все сказала или мне нужно знать о тебе что-то еще?

– Я буду кричать, – предупредила я.

– Кричи, – легко согласился он.

Я открыла рот, демонстрируя серьезность своих намерений. А этот нахал закрыл мне его поцелуем! Долгим, волнующим, со вкусом кофе со сливками…

– Что вы делаете? – ошарашенно пробормотала я, чтобы хоть что-то сказать, когда его губы отклеились от моих, предварительно впустив внутрь меня стайку бабочек и выбив почву из-под ног.

– Выражаю тебе свою симпатию, – мягко улыбнулся наглец.

«Отпустите!» – хотела возмутиться я и бежать со всех ног. Но вместо этого с вызовом спросила:

– Что же вы остановились? – и продолжила таять в его руках, властно обнимавших меня.

«Мужчина моей мечты!» – пищала от восторга Золушка внутри меня.

«Опомнись, дура! Это же маньяк!» – возражал ей голос разума.

«Принц!» – не унималась Золушка.

«Извращенец!» – констатировал голос.

«А если это судьба?» – не верила глупышка.

«Лох – это судьба, – невозмутимо признал разум и возопил: – Спасайся, дурища! Если не хочешь попасть в завтрашние новости под видом расчлененки».

– Забавно, – пробормотал то ли принц, то ли маньяк, гипнотизируя меня глубокими карими очами, и, притянув меня за колье, как за поводок, одарил еще одним поцелуем.

«Принц! Дура! Мужчина мечты! Маньяк! Судьба! Извращенец!» – кричали голоса в моей голове.

– Как тебя зовут? – оторвавшись от меня, спросил он.

– Жанна, – хрипло выдавила я.

– Тезка? – удивился он. – А я – Жан.

– Ты что, француз? – Я уловила мурлыкающий акцент в его речи.

– Что ты сегодня ела? – проигнорировав мой вопрос, неожиданно поинтересовался незнакомец.

– В каком смысле? – хихикнула было я, но запнулась о его серьезный взгляд и уточнила: – На завтрак или на обед?

– Вообще.

– Творожок, какао, овощной салат, куриный суп, плов, – послушно перечислила я, гадая, с чего бы вдруг такой интерес. И, кажется, догадалась! – Кстати, я сегодня еще не ужинала, – намекнула я, ожидая приглашения в ресторан.

А что, и одета я соответственно! Не зря все-таки вырядилась по указке «Космо». Жалко, сапоги намокли, нуда их и под стол спрятать можно. Я уже обдумывала, как эффектно будет смотреться топ, расшитый стразами, в мерцании свечей, как принц протянул:

– А плов был свежий?

– Плов как плов. – Я пожала плечами, не понимая, куда он клонит и почему тянет с приглашением.

– А чеснока, – он с негодованием потянул носом, – чеснока там случайно не было?

– Я обязательно спрошу завтра у нашей буфетчицы, – пообещала я. – И возьму подробный рецепт, – неожиданно добавила я, тут же себя отругав. Ага, еще скажи давай, что готова варить ему борщи и приносить газету и тапочки. Вот так сразу, в первые пять минут знакомства.

Да что на меня такое нашло-то? Да, он красавец, но у меня еще не такие среди клиентов были. Между прочим, я подбирала квартиры даже телеведущему Ястребову и актеру Скрипкину, попавшим в сотню красивейших людей Москвы, и не терялась рядом с ними. От страстного Скрипкина даже отбиваться пришлось. Такая стойкость далась мне непросто, но у меня принцип – с женатиками не связываюсь. И даже ради секс-символа, которого читательницы журнала «Гламур» записали на третью строчку самых желанных мужчин России и плакатами с фотографиями которого было обклеено полгорода, я исключение не сделала. Почему же рядом с этим безвестным и дерзким ловеласом из подворотни я чувствую себя беспомощным котенком, готовым на все?

– А куриный суп? – не унимался мужчина мечты. – Он из наших кур или из американских? Или, – у него аж дыхание перехватило, и он с содроганием озвучил свою догадку, – из этого дурацкого кубика?

– Меня что, снимает скрытая камера? – расхохоталась я и дурашливо спросила, поглаживая живот: – Эй, уважаемая кура, будьте так любезны, ответьте: чье гражданство вы имели до того, как попасть в суп? – Я подняла смеющиеся глаза на принца. – Молчит, зараза!

– Такая девушка, как ты, должна следить за здоровым питанием, – гнул свою линию он.

– Какая – такая? – Я простодушно купилась на комплимент.

– Ослепительная, неотразимая и божественная, – усмехнулся он, передразнивая меня.

Я вспыхнула, но он тут же погасил мой гнев своими словами:

– Красивая, модная, стильная. – Он оценивающе скользнул взглядом по одежде, выглядывающей из-под распахнутого (когда только успел?) пальто. – Гламурная, – добавил он, удовлетворенно оглядев мои прелестные сапожки, и, я готова поспорить, в его глазах сверкнул блеск узнавания.

«А ведь правда – извращенец!» – успела подумать я, когда губы принца накрыли мои в третий раз. «Но ведь красавец!» – млела Золушка, закидывая руки ему на шею. «Да посмотри на него – он же гей! Он узнал марку сапог!» – взывал голос разума. «Геи не целуют девушкам руки!» – с ликованием возразила Золушка, когда ладонь подозреваемого во всех грехах крепко обхватила мое запястье и по коже скользнул холодок губ, а затем ее обожгло мокрым теплом. Я отрешенно смотрела на то, как под губами принца, припавшего к моей руке, расползается темное пятно, а тишина наполняется вкрадчивым лаканием. Но только до тех пор, пока струйка крови не сбежала с запястья и не пролилась цепочкой бордовых брызг на мое безупречное кремовое, расшитое бисером пальто «Поллини». В это ультрамодное и супергламурное пальто я влюбилась с первого взгляда на витрину магазина и была близка к самоубийству при виде ценника. Три дня я занимала деньги по всем знакомым, уже две зарплаты выплачивала долги и еще до конца не расплатилась. Осталось рассчитаться с Сашей и с соседкой Настей, которые любезно согласились подождать. И вот теперь какой-то маньяк его погубил! Да одной капельки крови на моем нежно любимом пальто было бы вполне достаточно для того, чтобы разбудить во мне зверя. А уж при виде десятка ужасных пятнышек во мне и вовсе проснулся Терминатор.

– Черт! – взревела я, вырвав руку, и с силой оттолкнула от себя принца, в одно мгновение потерявшего корону и превратившегося в маньяка – убийцу роскошного пальто. – Вот урод! – негодовала я, зажав другой рукой рану на запястье, и оглядывала пальто, прикидывая причиненный ущерб. – Бедненькое мое, любименькое, только не покидай меня! Обещаю, я тебя реанимирую в химчистке, будешь как новенькое, будто только из рук кутюрье! Завтра же!

Маньяк, судя по ошалевшему виду, такого отпора не ожидал. Он вытер окровавленные губы рукой, эротично облизал пальцы и с интересом уставился на меня.

– Хотя нет, какое завтра? – осадила себя я. – Такие пятна надо выводить немедленно! Эй, Чикатило, – неприязненно покосилась я, – в Москве есть круглосуточные химчистки?

Тот неопределенно булькнул, завороженно глядя на кровь, хлещущую из-под моих пальцев, и подался вперед.

– Эй, даже не думай! – предупредила я, отшатнувшись, и едва устояла на ногах. Потеря крови давала о себе знать головокружением и подступающей к горлу тошнотой.

Но маньяк оказался быстрее: одним прыжком он преодолел расстояние между нами и с жадностью вгрызся в мое многострадальное запястье.

– Да кем ты себя возомнил, Дракула недоделанный? – проскулила я и, собрав все силы, вырвалась из его хватки, а потом, вложив в удар всю свою ненависть, врезала ему промеж очей. Правой раненой рукой.

Даже я недооценила Терминатора в себе, чего уж говорить о маньяке, не ожидавшем подобной прыти от субтильной девицы. В какой-то момент мне даже показалось, что его голова слетит с шеи. Но ничего такого не произошло: маньяк сдавленно охнул, схватился за лицо и принялся торопливо оттирать мою кровь со своих щек. Надо же, с удовлетворением отметила я, я не только запачкала его своей кровью, но и умудрилась разбить ему нос и губу. До маньяка доходило долго, но наконец дошло.

– Бешеная, – сдавленно охнул он, глядя на свои запачканные красным ладони, – что ты натворила?

– Я всего лишь спасала свое пальто, – оскорбилась я. – Ну и девичью честь заодно.

– Наша кровь смешалась, – в панике прошептал он, продолжая таращиться на свои руки.

Я перевела взгляд на свою руку, которая все еще была сжата в кулак, и успела заметить, как капля черной крови, скатившись с костяшек пальцев, добралась до раны на запястье и смешалась с моей алой кровью. К горлу подкатила волна тошноты, как будто с этой черной каплей в меня проникла смерть.

– Моя кровь теперь в тебе, – обреченно выдохнул маньяк.

И тон, которым это было сказано, мне совсем не понравился.

– Эй, только не говори, что ты болен СПИДом! – Я ужаснулась от внезапной догадки.

– Я болен на голову, раз связался с тобой, – прорычал он, обрушив кулак на стену арки. – Но разве я мог знать, что ты такая бешеная?

– Нечего было кусаться, – передернула плечами я, чувствуя, как перед глазами все плывет и больше нет сил сдерживать тошноту. «Прости меня, мое пальто», – успела подумать я, прежде чем окончательно погубить кремовый кашемир позорными пятнами и врезаться лбом в асфальт.

Музыкальный центр включился в семь двадцать утра, возвращая в реальность и напоминая о необходимости топать на работу вне зависимости от моего желания, хотения и катаклизмов за окном. В это утро «Русское радио» одарило меня песней Валерия Меладзе:

Гороскопам я не верила, а вот в случайной песне, с которой начинался мой день, всегда искала тайный смысл. Если композиция была нежной и лиричной, скорее всего и день ожидается спокойным, безмятежным и сулит романтику. Если музыка попадется быстрая и веселая, то и денек ждет суетный и придется вертеться как белка в колесе. Впрочем, тому было вполне логичное объяснение: когда тебя будят ласковые завывания Валерии, просыпаешься спокойной и умиротворенной и весь день паришь, «словно нежное перышко на двух крылышках у судьбы». А когда из сна тебя вырывают громогласные вопли «Фабрики», обещающие романтику в самолетах и автомобилях, то все – покоя не жди. Как скатишься кубарем с постели, так весь день и будешь нервно ерзать на офисном стуле, предвкушая «карусель звонков и эсэмэсок».

На этот раз песня попалась надрывная и пронзительная, и, пока я собирала постель, из динамиков повторялось:

Нечасто меня будят такие песни, но уж если будят, то жди сюрпризов и перемен. И не факт, что приятных! Прикидывая, какую пакость мне готовит день грядущий, я на автопилоте протопала в ванную, включила зубную щетку, две минуты промаялась перед зеркалом, скаля зубки и изо всех сил тараща глаза, которые так и норовили сузиться в щелки.

– Поднимите мне веки, – простонала я, запрыгивая в тапки, прошлепала в кухню и включила чайник. Из комнаты теперь голосил Дима Билан, позиционируя себя как ночного хулигана:

Я замерла, осененная внезапной догадкой, развернулась и понеслась в коридор.

Пальто, все покрытое подсохшими кровавыми, серыми и зеленоватыми пятнами, печально висело на вешалке. Сапоги, уныло свесив голенища, аккуратно стояли рядом. Это меня убило больше всего. Скукожившиеся и все еще влажные сапоги, которым я никогда не позволила бы провести целую ночь в столь плачевном состоянии, были аккуратно прислонены к стене. Я сама никогда бы не стала выравнивать их носки по линеечке и уж тем более не позволила своей драгоценной обновке киснуть в коридоре бесформенной кучей. Значит… Я быстро схватила сумку, вытащила кошелек, документы, кредитки. Все было на месте. Меня не обокрали. Но надо мной жестоко надругались! Повесили пальто, на которое без слез не взглянешь, на видное место в прихожей. Бросили мои прелестные сапожки на мокрую погибель… Но прежде забрались в мою квартиру!

Словно в насмешку надо мной, из комнаты неслось:

Ключи, висевшие на крючке в прихожей, подтверждали мою версию о вторжении извне. Я всегда оставляла их в замочной скважине и еще щеколду на ночь задвигала. На этот раз щеколда была открыта. Значит, дверь открывала не я и уж тем более не я ее закрывала. Ну, извращенец, погоди!

Я закипела одновременно с чайником, влетела на кухню, бросила в чашку две ложки кофе и сделала пару осторожных глотков, пытаясь привести в порядок мысли.

Мысль первая, неутешительная: все, что произошло вчера в подворотне, не кошмарный сон. На меня напали, меня целовали, меня укусили и меня заразили чем-то неприятным. Как вспомню перекошенное лицо брюнета – так вздрогну. Причем реакция у него была такой, как будто это не он меня заразил какой-то гадостью, а я его – целым венерическим букетом и импотенцией в придачу. Впрочем, насчет последнего я не так уж сильно и ошибаюсь: после моей вчерашней оплеухи у этого фрукта надолго пропадет охота кусать незнакомок в подворотнях.

Мысль вторая, ошеломляющая: и все-таки, после того как я постыдно шлепнулась в обморок, маньяк не сделал ноги, а почему-то проявил неожиданную заботу и приволок меня домой…

– не унималось радио.

Стоп, а откуда он узнал, где я живу?

Глоточек кофе живо прояснил ситуацию и подбросил правдоподобную версию. В сумочке он обнаружил паспорт и ключи от дома, адрес которого указан в прописке. Что ж, маньяку повезло, что я в отличие от многих и в самом деле живу там, где прописана. А еще ему повезло, что у нас в доме нет консьержки, а кодовый замок открывается с помощью магнитного ключа, прилагающегося к связке. Так, с этим понятно. Он доставил мое бесчувственное тело домой, открыл дверь моим ключом. После чего ключ повесил на крючок, стянул с меня пальто и сапоги, а дальше… Я отставила в сторону чашку и ошалело перевела взгляд себе на грудь. А дальше этот извращенец зачем-то раздел меня до нижнего белья, умыл (потому как следов косметики и пребывания лицом в луже я во время чистки зубов не обнаружила) и уложил спать.

Интересное кино получается! Я с опаской огляделась по сторонам: кто этого маньяка знает, может, после праведных трудов по доставке моего тела по месту жительства он так притомился, что и сам решил отлежаться до утра в укромном местечке и отдохнуть? Но беглый осмотр квартиры эту версию не подтвердил – я была одна.

Вернувшись на кухню, чтобы допить остатки кофе, я устало опустилась на табуретку и только сейчас заметила листок голубой бумаги, пришпиленный к холодильнику магнитом-апельсином. Неровным, остроугольным почерком на нем было написано: «Никуда не выходи. Задвинь шторы. Жди гостей. Тебе все объяснят. Извини, Ж.»

– Нашел дуру! – возмутилась я, скомкала писульку и бросила ее в мусор.

Так-так, значит, прежде чем покинуть квартиру и аккуратно прикрыть за собой дверь, маньяк нацарапал мне записку. Да какую! Сиди дома и жди, пока к тебе придут и по башке настучат.

И все-таки что-то не складывается. Если он собирается вернуться, да еще не один, а с подельниками, зачем ему сообщать мне о своих намерениях? Ведь убедился же, что я не похожа на затюканную клушу, которая будет послушно ждать своей участи. Или надеялся, что я к его приходу пирожки испеку? А то и лягушачьи лапки потушу (или что там с ними делают), памятуя о его французском происхождении? А что, если он и впрямь меня заразил каким-нибудь жутко прилипчивым вирусом и смысл записки в том, чтобы посадить меня на карантин до приезда эпидемиологов? Ну нет, больше смахивает на голливудский триллер, нежели на реальные будни. Будни, будни… Блин! Я же на работу опаздываю! А уж если опоздаю, тогда будет мне психологический триллер с вызовом к начальству на ковер (второй день подряд я этого не переживу!) и фильм-катастрофа в виде лишения долгожданного отпуска в одном флаконе.

Через десять минут, развив космическую скорость и установив свой личный рекорд по сборам на работу, я уже мчалась к лифту. В офис я прибыла паинькой – за две минуты до начала рабочего дня, без капли макияжа, с благопристойным пучком, в кожаном плаще, не соответствующем промозглой погоде (но другого не было!), и в ладно сидящем по фигуре, но очень неброском джинсовом платье с глухим воротником и длиной юбки, целомудренно прикрывающей колени. Это платье было самым скучным в моем гардеробе и вынималось только в случае форс-мажорных обстоятельств, когда не было времени тщательно подбирать одежду. Сегодня был как раз такой случай. И судя по удивленно-ликующему взгляду секретарши, привыкшей к моим далеким от делового однообразия нарядам, мне удалось поднять ей настроение. Ангелина аж расцвела, поняв, что сегодня я ей не конкурент.

– Доброе утро, Жанночка! – пропела она, проплывая мне навстречу по коридору, и с нескрываемым злорадством посочувствовала: – Ты что, заболела? Какая-то ты бледная.

Ангелину следовало бы назвать Дьяволиной – от козней этой длинноногой стервы страдала половина офиса.

– Доброе утро, Поганкина! – в тон ей радостно отозвалась я, не удостоив ответом на вторую часть тирады, и удовлетворенно отметила, как вытянулось ее смазливое личико. А нечего меня бледной обзывать, когда сама с такой фамилией уродилась.

Секретарша злобно зыркнула на меня и сердито застучала каблучками, сворачивая в приемную.

Ангелина с царской гордостью носила свое редкое имя и страшно комплексовала из-за фамилии. Сдается мне, именно по этой причине секретарша была одержима идеей выйти замуж – чтобы скорее вписать в паспорт фамилию, более подходящую ангельскому имечку. Своими откровенными домогательствами она донимала всех перспективных (выше сторожа) кандидатов, не делая различий между холостыми и женатыми. В данный момент Ангелина вела охоту на начальника службы безопасности Алексея, и весь офис горячо сочувствовал бывшему военному, не обремененному семейными узами. Такого счастья, как Дьяволина, добродушному Алексею не пожелала бы и отвергнутая, а оттого страшно злая на него усатая менеджер Карина. А всех сбежавших женихов секретарши ждала одинаковая участь: верные супруги записывались ею в слабаки и подкаблучники, а холостяки – в геи и импотенты. После чего Ангелина недели две со скорбью в лице и с наслаждением в голосе трепалась в курилке о постыдных тайнах ее несостоявшегося супруга, находя в совершенно невинных поступках несчастного кандидата все новые доказательства его вины. В начале третьей недели секретарше надоедало гнобить бракованного жениха, и она с энтузиазмом переключалась на другого бедолагу.

Я юркнула в свой отдел, избавилась от плаща и расслабленно плюхнулась в рабочее кресло. Мне пришлось преодолеть такой марафон, чтобы успеть на работу за минуту до часа X, что ноги на каблуках нещадно ныли.

– Наконец-то! – бросилась мне навстречу Саша. – Ты почему вчера не позвонила? Мобильный отключен, домашний не отвечает. Я уже не знала, что и думать!

– Извини, Саш, я вчера так устала. – Я блаженно растеклась в кресле.

– Жан, – осторожно поинтересовалась Саша, – что это с тобой?

Нет, ну почему обязательно нужно обратить внимание на то, что я не накрашена? А я еще считаю ее своей подругой! Я обиженно отвернулась к стене, вытащила косметичку и быстренько нарисовала себе губки оттенка «Вишневые сливки» и пару раз провела щеточкой с тушью по ресницам. Потом удовлетворенно взглянула в зеркальце – и все-таки макияж всему голова!

– Так лучше?

– Классный блеск, – оценила Саша, – дашь в обед накраситься? И все-таки – что у тебя с рукой?

– С рукой? – удивилась я и, опустив глаза, закусила губу, мгновенно подпортив глянцевую гладкость свеженанесенного блеска. Из-под тугого манжета платья выбился бинт, стягивающий запястье. Так получилось, что повязку я обнаружила только в тот момент, когда в спешке надевала платье. Подивилась неожиданной заботе маньяка, перевязавшего мне рану, но времени снять бинт у меня уже не было. Поэтому, спрятав его под манжету, я решила проверить состояние раны, улучив минутку на работе. Вот уж не ожидала, что рукав задерется по дороге в офис, а Сашка окажется такой глазастой! – Собака укусила, – брякнула я, застигнутая врасплох вопросом, и уставилась немигающим взглядом в монитор, давая понять, что не настроена на комментарии.

Но Саша не собиралась униматься. Наши столы стояли вдоль одной линии, и она просто развернула кресло, повернувшись ко мне, и уставилась на меня с выражением молчаливой скорби.

– Ну что? – не выдержала я, оторвавшись от чистки почтового ящика от спама.

– Жан, я ведь твоя подруга, – напомнила Сашка, укоризненно глядя на меня из-под длинной золотисто-русой челки. – Ты можешь доверять мне.

Я запнулась о ее взгляд и мысленно выругалась. Нет, ну не рассказывать же ей, как я опозорилась в подворотне, сперва обомлев в объятиях маньяка, а потом облевав роскошное пальто и упав лицом в лужу. Тогда моя репутация будет безнадежно подмочена. А ведь репутация как девственность. Однажды потеряешь – уже не вернешь. Сашка, конечно, никому не расскажет, но и я не хочу, чтобы у моего позора были другие свидетели, кроме меня и маньяка на букву «Ж». Саша истолковала мое молчание на свой лад и осторожно сказала:

– Жан, я ведь обо всем догадываюсь.

– Да ну? – насторожилась я. – О чем это, интересно?

– О твоей руке… которую собака покусала.

Я машинально спрятала запястье с повязкой под стол.

– Вот видишь! – укоризненно заметила Саша. – Не было никакой собаки. А если бы и была, ты бы сейчас вовсю размахивала руками и ругала почем зря и собаку вплоть до ее предков в десятом колене, и ее безмозглого хозяина, и ныла бы у меня на груди, что ты не хочешь делать уколы от бешенства.

Это точно, я такая. Если меня разозлить – злость моя будет громкой, да и поныть я люблю – с чувством, с надрывом, в полный голос.

Я промолчала, признавая правоту Сашкиных домыслов и мучительно соображая, что бы такое придумать, лишь бы не говорить правду.

– А сейчас ты отчаянно думаешь, что бы мне такое правдоподобное наврать, чтобы я от тебя отвязалась, да? – печально вздохнула Саша.

Я сконфуженно отвела глаза.

– Жан, он что, тебя бил? – обеспокоенно вглядываясь в мое лицо, спросила подружка.

– Кто? – дрогнула я.

– Ну этот твой, ради которого ты вчера так расфуфырилась, – неопределенно пожала плечами Саша.

Ах вот оно что! Сашка меня еще вчера весь день пытала, куда это я так вырядилась, и не желала верить в то, что модное пальто и замшевые сапожки вытащены из шкафа ради заурядного похода на работу. В течение дня Саша выдвигала различные версии моего вечернего досуга: от романтического ужина до вручения премии «Гламур года», которая, по иронии судьбы, проходила вчера. Как бы мне хотелось, чтобы ее последнее предположение оказалось верным! Но вчера, вместо того чтобы блистать перед вспышками фотокамер в пафосном клубе, я, как какая-нибудь горемычная Золушка, месила глину в районе Котловки. Моими любимыми сапожками! Которые я с таким трудом отхватила на распродаже и которые теперь безнадежно погибли, как и пальто. А все подлый Однорог!

– Вот гад! – воскликнула тем временем Сашка.

– Ага! – поддакнула я, имея в виду зловредного Однорога. До вчерашнего дня он и не планировал браться за этот безнадежный заказ и даже выбросил заявку в мусорную корзину. А вчера ему захотелось меня унизить, и вот вам пожалуйста – дизайнерские шмотки безнадежно испорчены, а маньяк-кровопийца знает, где я живу.

– Он издевался над тобой? – Голос Саши дрогнул. Можно ли считать издевательством его вчерашнее задание?

– Еще как! – горячо подтвердила я. – Видела бы ты, какое удовольствие это ему доставляет!

– И как ты это только терпишь?! – дрожа от возмущения, выкрикнула Саша.

– Сама себе поражаюсь, – призналась я. – Наверное, все дело в том, что на носу распродажи.

– Жанна, – с ужасом протянула Саша, – и ты ради своих шмоток готова терпеть любые издевательства?!

– Ради того волшебного изумрудного топа от Фенди и шикарных джинсов от Дольче я готова на все, – твердо сказала я.

– Ну уж нет! – Сашка вдарила кулаком по столу. – Я как твоя подруга просто обязана вмешаться и спасти тебя!

– Ты хочешь одолжить мне денег? – оживилась я.

– Я поговорю с этим отморозком! – решительно заявила Саша.

– Не надо, Саш, – испугалась я. Не хватало, чтобы еще подружка навлекла на себя немилость Однорога и тот сослал бы ее в наш бобруйский филиал продавать какую-нибудь забытую богом свиноферму. А что, с него станется!

– Нет, я это так не оставлю, – горячилась Саша. – Он за все ответит!

– Не переживай, Саш, я сама найду повод с ним поквитаться, – мстительно пообещала я.

Со стороны Однорога было крайне неосмотрительно так унизительно наказать меня за потерю клиента. Разведенная рублевская дамочка Илона Горячкина, доверившая нам поиск нового жилища, была особой капризной, непостоянной и сама не знала, чего хотела. К несчастью, мучиться с мадам Горячкиной выпало именно мне. За последний месяц я подыскала для нее двадцать вариантов квартир и загородных домов. Горячкина не одобрила ни один! В первую встречу она не смогла четко сформулировать свои желания, и я предложила ей возможные варианты. Горячкина категорически отказалась от загородного дома и возжелала шикарные апартаменты в центре города с видом на Кремль. Когда таковые нашлись и я привезла мадам на место, Горячкина скептически оглядела башни Кремля, прошлась по балкону, вдохнув загазованного столичного воздуха, поразилась обилию машин под окнами и изрекла, что это совсем не то, чего она хочет. Илону осенило, что ей нужен домик в деревне! Точнее, не домик, а дворец, и не в деревне, а в элитном поселке, и чтобы под окнами – непременно пруд с лебедями, и чтобы воздух чистейший, как на курорте. Один из предложенных мною «дворцов» она отбрила, едва услышав название поселка: «Девушка, и как вы себе представляете, что я скажу друзьям, что живу в Жабкино?!» После такого заявления предложить ей дома в поселке Голубой залив и у горы Кудыкино, на осмотр которых я потратила два рабочих дня, я не решилась. В Царской Горке Горячкиной не понравился дом, в Ангелово слишком громко квакали лягушки. При звуках их пения Илону осенило снова: в деревне она жить не может, ей нужна только городская квартира. Сашка к тому моменту успела провернуть три сделки и получить хороший процент, а я все мучилась с Горячкиной. Словом, после того как Илона забраковала двадцатый вариант, я не выдержала и высказала мадам все, что думаю о ее деловом подходе. Горячкина, в соответствии со своей фамилией, разобиделась насмерть, отказалась от услуг нашего агентства и ушла изводить конкурентов. А Однорог, на которого Илона напоследок излила весь запас своего яда, в свою очередь обозлился на меня и устроил выволочку за потерю особо ценного клиента!

– Лучше бы тебе забыть о нем раз и навсегда, – посоветовала Саша. – Мужчина, способный на такое, не достоин твоего внимания!

– Я бы и рада забыть, – усмехнулась я, – да не могу.

– Жанна, – Саша даже поперхнулась от возмущения, – только не говори, что ты его любишь!

– Да я его терпеть не могу! – поспешно открестилась я.

– Что же тебя связывает с этим негодяем? – поразилась Саша. – Ну, кроме денег, которыми он тебя спонсирует?

– Спонсирует?! – рассердилась я. – Да он за эти жалкие гроши из меня всю душу выматывает!

– Ну и разве это того стоит? – справедливо заметила Саша.

– А ты как думаешь? – риторически вздохнула я. Сашке ли не знать, какая тут зарплата! Чтобы заработать на божественную сумочку «Мэрилин» от Луи Виттон, нужно неделю горбатиться, как папа Карло.

– Я думаю, тебе стоит порвать с ним немедленно! – безапелляционно заявила подруга.

– Что, прямо вот так вот пойти и написать заявление об увольнении? – оживилась я.

– При чем тут увольнение? – поумерила пыл Саша.

– Ты же только что посоветовала мне порвать с Однорогом. А для этого есть только один способ – уволиться из «Милого дома».

Сашка изменилась в лице и гневно проскрежетала:

– Жанна, так это он? Это Однорог? Он с тобой сделал это? Старый извращенец!

– Сашка, ты чего? – заволновалась я. – Ты о чем?

– Это он тебя избивает? Это его рук дело? – Она указала на мое забинтованное запястье и смятенно проскулила: – Жанна, так ты с ним…

– Саш, перестань молоть чепуху! – вскипела я. – Как тебе такое только в голову могло прийти?! А еще подруга называется.

– Но ты же только что сама говорила… – растерялась Саша.

– Я говорила, что Однорог измывается надо мной как мой босс, – внесла ясность я. – Тебе ли об этом не знать? А ты чего себе напридумывала?

– А я думала, ты говоришь о своем любовнике-садисте, – нахохлилась Сашка.

– Ну и фантазия у вас, барышня!

– Тогда кто он? – нахмурилась Саша.

– Кто он? – в замешательстве повторила я, думая, что бы такое соврать, чтобы не говорить правду о маньяке. – Он хороший парень. И никакой не садист!

– Блондин или брюнет? – прищурилась Саша.

– Брюнет, – машинально ответила я и прикусила язык. А впрочем, что такого? Хочет Сашка найти виновного в моей травме, флаг ей в руки и помело в придачу. Навру, что попали с ним в легкую аварию, и дело с концом.

– Он что, знаменитость какая, раз ты его так скрываешь даже от меня? – продолжила раскалывать меня подруга.

Тут в голове у меня что-то перемкнуло, и перед глазами побежали кадры черно-белого французского фильма с темноволосым красавцем в роли бесстрашного мушкетера… Так вот кого мне напомнил мой маньяк – актера из любимого фильма моей мамы! Но этого не может быть. Фильм снимали полвека назад, а маньяку – от силы лет тридцать. Столько же, сколько было актеру на момент съемок фильма… И этот укус его странный, и эти прикосновения его, с ума сводящие… Да нет, ну не может же этого быть! Ой мамочки…

– Ну точно! – воскликнула Саша, расценив мое потрясенное молчание как знак согласия. – Он какой-нибудь чокнутый суперстар, который не слезает со страниц желтухи, и ты боишься, что слухи о вашем романе просочатся в прессу, и даже мне словечка не говоришь!

– Ой, Сашка, не придумывай! – слабо возразила я, чувствуя себя невестой Дракулы. – Что-то мне нехорошо, сделаешь кофейку?

Заботливая подружка мигом сорвалась с места, схватила чайник и унеслась за водой. Убедившись, что осталась в комнате одна, я быстро расстегнула манжету и размотала бинт.

Бурые пятна на марле свидетельствовали о том, что рана была и укус мне не приснился. На запястье остался ровный разрез, как от хирургического скальпеля, на его краях запеклась кровь, но рана уже медленно затягивалась. Уф, значит, вампиром я не стала, иначе бы под бинтами обнаружилась целая кожа безо всяких повреждений. Я в облегчении откинулась на спинку кресла и уставилась в ставшие блюдцами глаза Сашки, с ужасом замершей у стола. Видно, я слишком долго медитировала над порезом, а Саша слишком торопилась сделать мне чашечку кофе.

– Жан, – ее голос дрогнул, – ты что, Жан… Ты это из-за него? Из-за этого придурка?

– Сашка, ты что говоришь?! – Я почуяла неладное.

– Жан, ты из-за этого урода себе вены резала? – Саша сдавленно всхлипнула. – Он тебе что, изменил, Жан? Он тебя бросил, Жан? Лучше бы он тебя побил… А ты, Жан… Сама!.. Жан…

Когда подруга начинает вставлять мое имя через каждое словечко, значит, вот-вот разразится буря и слезопад.

– Александра, перестань пороть чушь! – возмущенно прикрикнула я, и готовая разрыдаться Сашка умолкла. Александрой я называла ее только в минуты гнева, и полное имя из моих уст обычно действовало на нее отрезвляюще.

Чувствуя себя героиней какого-то дурацкого фарса, я малодушно соврала:

– Мы попали в аварию.

Не говорить же подруге, что на меня напал маньяк с повадками вампира?

– Мы ехали на машине, и я поранилась о стекло, – отводя глаза, уточнила я.

– Жанна, ну что ты врешь! – в сердцах воскликнула Саша.

– Что у вас тут происходит? – В дверь заглянула Анфиска из соседней комнаты. – Личная драма? – с надеждой спросила она, оглядев наши растерянные лица.

– Настоящая трагедия! – всхлипнула Сашка.

С ума она, что ли, сошла? Не хватало ей еще поведать версию о моем неудачном самоубийстве первой сплетнице офиса и лучшей подружке Дьяволины. Я сделала большие глаза и исподтишка показала Сашке кулак.

– Жанка отхватила новую сумку от Гуччи, а мне не говорит где! – плаксиво сообщила Саша.

– Ну и стерва же ты, Бессонова, – довольно осклабилась Анфиса, исчезая за дверью.

– А что? – зашипела на меня Саша, когда мы остались вдвоем. – Что я должна была ей сказать? Правду?

– Александра, я не знаю, что ты там себе напридумывала, но это чудовищная ложь! – взбеленилась я. – Я не такая дура, чтобы резать себе вены из-за каких-то там тупых блондинов!

– Брюнетов, – поправила меня подруга.

– Тем более – брюнетов, – ледяным тоном подчеркнула я.

– А что же тогда произошло? – обеспокоенно спросила Саша.

А ведь ее не остановишь, уныло подумала я и трагическим тоном поведала:

– На меня напал маньяк…

Версия про маньяка, который черной тенью возник из-за утла и полоснул меня по запястью острой бритвой, Сашку вполне устроила. Она охала, ахала, тактично не стала выспрашивать подробности и не выказывала недоверия, будучи убежденной в том, что такими вещами не шутят.

– Что ж ты мне сразу не сказала, дурында? – мягко пожурила она меня.

– Не хотела тебя расстраивать. – Я отвела глаза.

– Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается, – приободрила подруга и поспешила перевести разговор в рабочее русло, дабы отвлечь меня от мрачных мыслей.

Я и рада была.

Вот только сосредоточиться на рекламном описании заброшенной фабрики для базы данных я не могла. Перед глазами стоял неотразимый Жан в своем эксклюзивном пальто, и я не могла сочинить ни строчки. Я выпила две больших чашки кофе, но в голове так и не прояснилось. Зато наконец-то стало светлее за окном, и я порадовалась началу дня, предвкушая, как возрастет моя трудоспособность с появлением солнышка. Впрочем, в это время года рассчитывать на солнце было бы наивно, но даже при тусклом естественном освещении моя голова соображает существенно лучше, чем при свете мощнейших офисных ламп. Я хмыкнула, вспоминая записку, оставленную мне маньяком, и набрала первые строчки объявления…

Целый час я просидела за клавиатурой не разгибаясь, увлеченная процессом и вдохновленная мечтой о премии, на которую можно будет купить новые сапожки взамен безвременно почивших, а потом меня отвлек какой-то странный бряцающий звук. Я в недоумении оглянулась на Сашку (в нашем кабинете на двоих она могла быть единственным источником шума) и обнаружила, что она в изумлении таращится на меня своими неприлично синими глазами-блюдцами.

– Жан, тебе холодно? – обеспокоенно спросила она, аж раскрасневшись от волнения.

И только тогда я поняла, что странный бряцающий звук издают мои зубы, а пальцы, переставшие быстро стучать по клавишам, мгновенно заледенели.

– Жан, я заметила, что ты стучишь зубами, и включила кондиционер на обогрев, – растерянно поведала Сашка, обмахиваясь пластиковой папкой. – Ты немного согрелась, но потом опять дрожать стала. Я еще жару добавила. Потом еще, и еще… А ты все зубами стучишь и ежишься.

Стараясь унять дрожь и перестать выстукивать зубами траурный марш, я ошарашенно смотрела на Сашу, сбросившую жакет и оставшуюся в легкой кофточке с короткими рукавами, на ее раскрасневшееся от тепла лицо, на папку-веер в ее руках и понимала, что в кабинете стоит просто курортная жара – градусов тридцать, не меньше. Закусив губу, я подняла глаза на кондиционер.

– Я поставила его на максимум, – тут же отозвалась Саша. – Жан, ты не заболела?

Я обхватила себя за плечи, стараясь согреться.

– Жан, да тебя знобит не по-детски, – сочувствующе пробормотала Саша, вскакивая со своего места. Через мгновение ее обжигающе-горячая рука уже щупала мой лоб. – Да ты ледяная, как покойник, – вконец обеспокоилась подруга.

– Наверное, простыла вчера, когда домой возвращалась, – глухо сказала я.

– Да нет, подруга, у тебя не простуда, иначе бы ты сейчас температурила, – озабоченно ответила Сашка, – а озноб. Наверняка вирус какой-то подхватила.

Я вздрогнула и, наверное, еще больше посерела лицом, отчего Саша разволновалась еще сильнее.

– Вот что, – решительно объявила она, – давай-ка быстро собирайся домой, а я пойду кого-нибудь из наших водителей найду.

Вообще-то личный шофер полагался только высшему руководящему составу, но у меня уже не было ни сил, ни желания возражать. На метро я в таком состоянии точно не доеду. Сашка умчалась: отпрашивать меня у Однорога и договариваться о транспортировке моего холодного тела к родным пенатам.

Через несколько минут в кабинет ворвалась недоверчивая Ангелина.

– А, Геля, ты, – радостно приветствовала ее я, зная, как секретарша ненавидит, когда сокращают ее роскошное имя.

– Да уж, покойники и то лучше выглядят, – довольно хмыкнула вредина и отбыла восвояси, с притворным сочувствием пожелав мне скорейшего выздоровления.

Меня по-прежнему бил озноб, но к щекам прилила кровь, и они отчего-то заполыхали – не иначе как температура в кабинете достигла тропической. Я, покачиваясь, добрела до кондиционера (возле окна меня ощутимо обдало волной жара, и я даже зажмурилась и закрыла лицо руками) и отключила обогрев. Доползти до кресла я не успела – по мою душу явились Сашка и водитель Артем.

– Вот это да, – протянул Тема.

– Я же говорила – инфекция! – чуть не плача, всплеснула руками Саша. – Жан, ты краснухой в детстве болела?

– Не помню, – прохрипела я и попыталась пошутить: – А что, морда прекрасная? Дьяволина пять минут назад радовалась, что зеленее моей рожи только баксы.

– Надеюсь, ты на нее дыхнула как следует и горячо облобызала на прощание? – проворчала Саша, втряхивая меня в плащ.

– Не догадалась… – расстроенно протянула я, стараясь не дышать в сторону Саши.

– Ты чего это от меня нос воротишь, а? – хмыкнула она. – Я краснухой в школе болела. У меня иммунитет. Так что чихай смело.

– А на него? – Я покосилась на Тему, разглядывавшего меня, как кенгуру в зоопарке.

– Зараза к заразе не пристает, – ухмыльнулся тот, принимая меня из заботливых Сашкиных рук и умудряясь при этом стоить глазки моей блондинистой подружке. – Но на всякий случай сзади поедешь, – уточнил он уже в машине, усаживая меня сзади, по диагонали от своего кресла.

Всю дорогу я исподлобья таращилась на его шею, как назло не прикрытую даже воротником или шарфом, и рассеянно думала о том, что действие всех фильмов про вампиров приходится всегда на летнее время, когда дамы стремятся выставить на всеобщее обозрение максимум обнаженного тела, да и кавалеры ограничиваются минимумом одежды. А вот попробуй доберись до шеи или запястья зимой – сколько одежек сперва следует снять, сколько шарфов размотать, сколько перчаток сорвать…

– Теперь куда? – оторвал меня от кровожадных мыслей веселый голос ничего не подозревающего Темы.

– Направо, – клацнула зубами я.

– Держись, старушка. Сейчас уже прибудем! – приободрил меня он.

Видимо, видок у меня и впрямь был аховый, потому что остряк Тема даже не вздумал подтрунивать над моим состоянием. Приду домой – первым делом рвану к зеркалу, а то аж любопытно, чего моя рожа так всем покоя не дает.

Тема проводил меня до самой квартиры, и я с облегчением отметила, что ни вчерашнего маньяка, ни его подозрительных сотоварищей у моего порога не наблюдается. Артем, пожелав мне скорейшей поправки, отбыл восвояси, а я на заплетающихся ногах доковыляла до зеркала и от изумления даже икнула.

Было отчего начать заикаться. Из зеркала на меня таращилась опухшая красная рожа совершенно кошмарного вида, весьма анекдотически смотревшаяся в сочетании со строгим джинсовым платьишком. Любоваться подобной образиной было бы с моей стороны сущим мазохизмом, так что я поспешила доползти до спальни, сбросить платье и напялить на себя просторную хлопковую пижаму, которая вынималась из шкафа только на время болезни.

В процессе переодевания я обнаружила, что краснуха, если она и имеет место быть, ограничилась моим лицом, шеей и ладонями, совершенно не коснувшись тех частей тела, которые были спрятаны под одеждой, и дюже засомневалась, верен ли диагноз, поставленный Сашкой. Та была легка на помине – позвонила, чтобы узнать, как я добралась, и я послушно отрапортовала, что занос тела прошел благополучно и без эксцессов.

– Значит, жить будешь, – удовлетворенно заключила подруга, успокоенная моим шутливым тоном, и строго уточнила: – Врача уже вызвала?

– Когда?! – возмутилась я. – Только переодеться успела.

– Не тяни, – педантично изрекла Саша. – А то знаю я тебя…

Тот факт, что поликлиники и больницы наводили на меня смертную тоску и я до последнего старалась увильнуть от их посещения и общения с докторами, Сашка за время знакомства со мной прекрасно уяснила.

– Я бы сама тебе врача вызвала, чтобы наверняка, но номера полиса твоего не знаю, – с сожалением протянула она.

Клятвенно заверив подругу, что по окончании нашего с ней разговора я сразу же наберу номер поликлиники и вызову районного эскулапа на дом, я быстро с ней распрощалась, вынула телефонный шнур из розетки, отключила мобильный, задернула шторы и, едва добравшись до кровати, мгновенно провалилась в сон.

Марио

Шесть недель назад

Сегодня он был бомжем. Сорокалетним дряхлым старцем, изгоем и одиночкой.

Позавчера он остался без дома. Его трехкомнатные апартаменты, во владение которыми он вступил после выселения прежних жильцов, снесли с приговоренной под снос хрущевкой. Он жил в опустевшем доме последние три недели. Дом, отключенный от коммуникаций, нагревался днем и сохранял тепло до глубокой ночи. Казалось, дом был рад ему – единственному жильцу, ведь, пока в доме жил человек, оставался живым и дом. По ночам дом-старик стонал половицами, дребезжал побитыми стеклами, вздыхал сквозняками.

Обойдя все брошенные квартиры, бродяге удалось разыскать сломанный диван, ветхий стол и выцветший ковер. В квартиру, в которой остался умирать диван, он и притащил остальные сокровища. В комнате сразу стало по-домашнему, и дом отозвался одобрительным свистом ветра, заблудившегося в водосточной трубе. Он вытащил из рюкзака свой сегодняшний ужин – полбуханки черствого хлеба, покрывшуюся склизкой пленкой колбасу, початую бутылку самогона. Огненная вода обожгла горло, корка хлеба потревожила больной зуб… Он обвел мутным взглядом свое новое жилище, и на жесткую щетину покатились крупные слезы. Он вспомнил свою прошлую жизнь – сытое детство единственного сына партийного начальника, шальные студенческие компании, залитую солнцем четырехкомнатную квартиру на Малой Бронной…

Марио с недовольством оторвался от бродяги, тряхнул модно стриженными кудрями. Его не интересует, как бездомный докатился до дна жизни и как жил раньше. Ему нужно знать, как он живет сейчас, что значит быть бомжем. Поддерживая безвольное тело бродяги и стараясь не запачкать дорогой костюм, он снова припал к ране на сгибе локтя и слился мыслями со своей жертвой.

Теперь он чувствовал щемящую боль, стоя у развалин хрущевки, ставшей ему родной в последние три недели. Он вытащил бутыль самогона и сделал глоток, оплакивая гибель дома.

– Бывай, старик, – сиплым голосом бродяги прошептали перепачканные кровью губы, и алчущий рот вновь припал к источнику знаний, жадно глотая чужие воспоминания.

Он впитал в себя глумящиеся лица ментов и оплывшие физиономии собутыльников. Резкий запах дешевых духов и синяк под глазом последней любовницы Любаши. Шершавые страницы газет, служившие ему постелью в отсутствие крыши над головой, и кишевшие сокровищами помойные баки, за своевольный доступ к которым он часто бывал бит «полноправными» хозяевами этих сокровищниц, особенно примыкавших к ресторанам и продуктовым магазинам…

Марио машинально схватился за правый бок. Проникновение в шкуру донора было таким полным, что он даже почувствовал боль восьмилетней давности в сломанном ребре. Поморщился, улыбнулся. Кровь бомжа была кислой, как просроченное молоко. Куда приятнее было готовиться к роли Андрея Болконского. Кровь импозантного предпринимателя, психологического двойника князя, напоминала выдержанный коньяк.

Что ж, искусство часто требует жертв, покривился Марио, промокая салфеткой испачканные губы. Хорошо хоть вкус немытого тела пробовать не пришлось. Марио подкараулил бродягу на выходе из благотворительного приюта, где бездомным предоставляли ночлег и баню. Отпустил безвольное тело из цепкой хватки стальных пальцев – бродяга сполз по стене вниз, повалился на пустые коробки, испачкал выданные в приюте добротные штаны. Завтра бомж и не вспомнит, где их взял, не вспомнит и своего имени, не вспомнит ничего из того, что поселилось в памяти Марио. Полная амнезия и потеря личности. Бродяга очухается минут через пятнадцать, а ему пора. Не хватало еще, чтобы знаменитого актера Марка Шальнова заметили рядом с телом бомжа.

Марио обернулся – подворотня была пустынной. Но нельзя недооценивать пронырливых папарацци. Марио нахмурился и машинально достал из кармана солнцезащитные очки. Конечно, подозрительная маскировка для позднего вечера, но все-таки с ними он себя чувствовал уверенней.

Его слава росла с каждым днем, нахальные журналюги наступали на пятки, пытаясь добыть компрометирующие сведения и скандальные фотографии. Он с удовольствием давал повод для сплетен, заигрывая каждый раз с новыми девицами, шокируя искушенную столичную богему эпатажными поступками. Лишь бы пустить журналистов по ложному следу. Пусть смакуют подробности его несуществующих романов, только бы не копали глубже, только бы не приближались к его тайной жизни.

А тайная жизнь тесно связана с его талантом… Марио бросил удовлетворенный взгляд на неподвижного бродягу. На завтрашней репетиции ему будет чем порадовать требовательного режиссера. Перевоплощение в опустившегося бича будет полным, невероятным, завораживающим, как любят писать высоколобые театральные критики о его актерской работе. После роли аристократа Андрея Болконского перевоплощение в клошара будет особенно эффектным и, вне всяких сомнений, вызовет восторг публики и критиков.

Он не был актером одного амплуа, в репертуаре его масок не было характерных ролей, он все время был разным. По диапазону ролей среди коллег ему не было равных. За шесть театральных сезонов в Москве он сыграл романтического Монте-Кристо и циничного Печорина, обаятельного Фигаро и омерзительного Гобсека, властного Цезаря и жалкого Хлестакова, трепетного Сирано де Бержерака и невозмутимого профессора Хиггинса, трагического Гамлета и смехотворного обманутого мужа из современной пьесы. И всякий раз публика кричала «браво!», а самые злобные критики преклонялись перед его талантом.

Эти удивительные по точности перевоплощения были бы невозможны без его редчайшего дара – дара видеть жизни своих доноров, который помогал ему присваивать их личины, почувствовать себя ими. Редчайший, благословенный дар! Только в романах и кино вампиры повсеместно пили с кровью жертв их мысли, их чувства, их воспоминания, их прошлое. В жизни же Марио встречал только одного сородича, который обладал подобным даром. Араб Ахмет считал его проклятием и предпочел сделаться отшельником, по примеру своего деда уйдя в горы. Поговаривали, что это его и сгубило. Отказавшись от крови людей и перейдя на кровь коз, в какой-то момент он перестал ощущать себя человеком и решил перепрыгнуть глубокое ущелье вслед за понравившейся ему козочкой. Может, это просто нелепая легенда, такая же утка, как те сплетни, которые окружают имя модного актера Марка Шальнова.

Марио араба не понимал. Бывший заурядным актером в свое бытие человеком, он воспринимал эту способность как подарок судьбы. Он тешил себя надеждой, что вирус вампиризма усилил дремлющий в нем талант актера и дал ему раскрыться в полной мере, засиять бриллиантом. Каждый раз, готовясь к новой роли, он искал психологического двойника своего персонажа. Он пускался на поиски подходящего человека с азартом охотника. Он вычислял места его обитания, он погружался в его среду, он искал того единственного, кто даст ответы на все его вопросы, кто впустит его в свою душу, кто поделится с ним своим ценным опытом и уникальными переживаниями. И когда он находил своего персонажа, он выпивал его память досуха – со всеми его радостями и горестями, со всеми мечтами и стремлениями, со всеми победами и разочарованиями, со всем прошлым и настоящим. Он впускал его в себя. Смотрел на мир его глазами. Реагировал на события его эмоциями. Случалось, он даже не узнавал своих знакомых, зато приветливо махал людям из окружения персонажа. Приятели, не знавшие о нем всей правды, посмеивались: вошел в роль – и всё прощали гению. К счастью, полное перевоплощение ограничивалось первыми сутками, затем он отделял себя от персонажа, но продолжал жить им, играть его роль так, словно сам был им.

Заслышав шаги за спиной, Марио похолодел. Актер внутри него боялся быть застигнутым на месте преступления; бомж, поселившийся рядом, по привычке собрался сигануть от греха подальше. Мгновение бомж изучал приближающегося к нему человека, отмечая дорогую одежду, уверенную походку, выражение хозяина жизни и каким-то особым чутьем ощущая исходящую от него опасность: бежать, бежать! Нырнуть во влажное нутро подвала, уткнуться под бок жалостливой Любаши, зарыться в ворох тряпья… Марио до боли сжал кулаки, заставив жалкого бродягу заткнуться, задвинув его отчаянный скулеж в глубь души. Страх бомжа был ему понятен. Человек был знаком Марио. Он был таким же, как он.

– Готовишься к новой роли?

– Это будет моя лучшая роль, – усмехнулся Марио.

– Ты всегда так говоришь.

– Я всегда так думаю.

– Не забудь пригласить его, – ироничный кивок в сторону бомжа.

– Непременно вышлю приглашение на его адрес. Подворотня Грязная, мусорный бак номер два.

– Смотри-ка, а у бродяги было чувство юмора. У тебя его отродясь не водилось.

– И чем обязан твоему появлению?

– Есть дело… Хороший костюм! Только где ты его так запачкал?

– Где?

Марио с беспокойством оглядывает костюм. Жгучий укол в плечо заставляет охнуть от боли.

– Что ты делаешь?! – картинно возмущается актер.

– Извини, маскарад закончен, – звучит бесстрастный голос.

– Ах ты, пад… – сипит бомж. Ругань застывает на заледеневших губах.

Тело актера Марка Шальнова падает на землю в нескольких шагах от бродяги.

Белый листок бумаги опускается в карман элегантного пиджака.

Через минуту бродяга со стоном поднимает голову и всматривается в темный силуэт, мелькнувший в свете фар проезжающей машины. Наверное, показалось. Кто он? Где он? Бродяга поднимается на ноги, делает шаг, спотыкается о тело элегантного мужчины, лежащее на асфальте. «Бежать!» – шепчет инстинкт. И бродяга со всех ног мчится прочь из пустой подворотни, не замечая, как из свежей раны на локте струится кровь…