Читать книгу Есть кто живой? - Юлия Сабитова - Страница 8

Странно… С Робертом мы учимся в параллельных десятых классах, а до этого никогда друг друга толком не замечали. Лицо знакомое, знал, что он вроде из алгеброидов, но, если бы на улице встретил, может, и не поздоровался бы. Наше близкое знакомство состоялось в доме репетитора химии, где мы очутились совершенно по разным причинам. Я – потому что мои знания предмета перестали тянуть даже на нечто среднее между «не жутко плохо» и «недостаточно удовлетворительно»; Роберт – так как был главной надеждой школы и города на победу в олимпиаде. Роберта задолго до этого уговаривал сам Андрей Михайлович; за меня Андрея Михайловича после нашего с ней разговора слёзно молила Нина Васильевна. Обе эти попытки увенчались успехом, и вот нам троим суждено находиться в одной комнате, больше похожей на лабораторию, чем на человеческое жилище.

Переступив порог этой комнаты, я тотчас разозлился на себя за то, что послушался Нину Васильевну, и на саму Нину Васильевну, которая, как мне тогда показалось, сильно преувеличивает заботу обо мне. Мало того что я каждую субботу несколько часов вновь буду проводить в ее кабинете в обществе, называющем себя «Драмкружок» (там я хотя бы чувствую себя в своей шкуре вполне свободно), так теперь еще должен находиться среди бесконечных колбочек и стекляшек, с которыми меня связывает только страх расколоть их все разом одним неловким движением.

Роберт пришел раньше меня. Сразу видно, что он здесь далеко не в первый раз. Он по-хозяйски подкрутил штатив и перешел к следующему шедевру инженерной мысли, название и предназначение которого я не знал.

– Магнитная мешалка, – с улыбкой пояснил он.

– А-а… – Что еще я мог сказать?

– Применяется для растворения труднорастворимых веществ.

– Круть!

– Познакомились, ребята? – В комнату наконец вошел Андрей Михайлович Синицын, своим появлением покончивший с повисшей было паузой.

– Роберт. – Парень протянул мне свою руку.

Его рукопожатие заставило меня впервые внимательно посмотреть на него. Чем-то отличалось оно от того, как здоровались мои знакомые пацаны. Одни сжимали твою ладонь слишком сильно, трясли ее, словно встряхивали градусник, демонстративно показывая свое несуществующее преимущество; другие – такие, как Антон, – жали лениво и вяло, будто их утомляет этот дурацкий ритуальный жест. Не знаю, каким образом, но приветствие Роберта сработало как разрядник и моментально сняло мое недавно возникшее напряжение.

Мы с ним одного роста – чуть выше среднего, правда он намного стройнее меня. Если он и занимался спортом, то никак не борьбой. Возможно, легкая атлетика или, скорее, акробатика, поскольку в его движениях чувствовалась не только природная, но и поставленная гибкость. Внешность – девчонки бы, наверное, нашли его симпатичным и описали гораздо лучше. Все, что я смог отметить, – смуглая кожа, темные волосы и большие карие глаза.

– Максим, – представился я в ответ.

– Отлично. Ну, Роби, все проверил? – поинтересовался наш учитель.

– Ага-а… – протянул тот со знанием дела. – Роторный испаритель, правда, опять отконтактился.

– Прости, Макс, испарять лягушек сегодня не получится! – ухмыльнулся Синицын. – Я должен проверить свои догадки относительно того, кто приложил к этому руку, а точнее, если я правильно думаю, – лапу. – Он покрутил в руках отлетевший провод и вдруг заорал на всю комнату: – Панглосс!

С верхней полки, находящейся над моей головой, рухнуло что-то черное, бесформенное и, судя по звуку, очень тяжелое. После того как оно с великой неохотой поднялось на свои четыре лапы, я разглядел в нем очертания кота.

– Панглосс, на прошлой неделе, пользуясь моей благосклонностью, ты вымолил последнее предупреждение. И что же, опять за старое? Я уверен, что когда-нибудь ты перегрызешь правильный провод и самостоятельно приготовишь ужин к моему возвращению в виде жареного себя!

Роберт рассмеялся. Я бы тоже хохотал при виде явно сконфуженного своим падением кота, но сейчас мое внимание занимало другое.

– Вы назвали его Панглосс? – спросил я Андрея Михайловича.

– Так точно. Тебе нравится это имя?

– Да, ему ужасно идет. Думаю, он даже чем-то похож на своего литературного тезку.

Я не собирался умничать, просто когда читаешь определенную книгу, она становится как бы частью твоей реальности, и ты начинаешь говорить о ней, как о чем-то привычном и знакомом. Я прочел вольтеровского «Кандида» сравнительно недавно, поэтому отчетливо помнил описываемые события и имена героев. Выбирал я это произведение, что называется, «пальцем в небо». В списке рекомендуемых к прочтению книг оно шло под номером девять. Девять – число моего рождения. И поскольку на тот период у меня не было определенных предпочтений, я остановился на Вольтере. Правда, в какой-то момент я готов был забросить его, но сейчас был доволен, что прочел до конца.

– Ты читал Вольтера? – удивленно спросил учитель.

– Вы, кажется, тоже, – смутился я.

Он улыбнулся:

– Да, но не в шестнадцать лет. Какие сложности с моим предметом могут быть у парня, читающего Вольтера, как я полагаю, по собственному желанию? Скажи, Нина Васильевна не стояла с пистолетом у твоего виска, пока ты одолевал это произведение? Я знаю: она тот еще тиран!

– Я благоразумно не сообщал ей об этом подвиге. Что касается вашего предмета, в повести, к сожалению, не учат испарять лягушек. По крайней мере, не описывают сам процесс.

Синицын, улыбаясь, подмигнул Роберту. Тот посмотрел на меня, и я больше не чувствовал себя двоечником-изгоем: я полностью подчинился той атмосфере, которая возникает обычно между старыми приятелями, – атмосфере абсолютного взаимопонимания.

Панглосс, казалось, понял, что прощен. Он потерся о ноги хозяина и решил, что ему позволено вернуться на свое прежнее место. Это была завораживающая борьба великой кошачьей грации с нажитым долгими годами ожирением. Запрыгнув на стол, заставленный стеклянными пробирками, он виртуозно обогнул каждую из них, добрался до пространства, будто специально расчищенного для его кошачьей пятой точки, томительно запрокинул голову вверх и совершил потрясающий прыжок, явно противоречащий всем законам физики. Вскоре до нас донесся его храп. Эти звуки были не чем иным, как настоящим кошачьим храпом.

– Когда-нибудь во сне он свалится мне на голову, – обреченно произнес его хозяин. – Но мы с вами отвлеклись. Макс, с чего бы ты предпочел начать?

Я пожал плечами. У меня не было определенных пробелов в этом предмете: вся химия являла собой один огромный пробел.

– Тогда, пожалуй, с наглядного опыта, – ответил он за меня.

Тут началось настоящее химическое шоу! Он наполнял пробирки жидкостью, меняющей цвет лучше любого хамелеона, опустошал их, наполнял чем-то другим, грел и охлаждал, поджигал, тушил и снова поджигал. Их содержимое пенилось, бурлило, дымило. Комната наполнилась стойкими запахами химических веществ. Я как завороженный не сводил глаз с его рук, пытаясь запомнить ход реакций.

Мысленно я вдруг провел параллель с моей школьной химичкой. И с чего мне приспичило анализировать Снежану? Если подумать, это довольно еще молодая женщина, наделенная шикарными внешними данными. Может быть, действительно существует какой-то лимит способностей, которыми природа одаривает человека при рождении, потому что ее выдающаяся красота меркнет на фоне полного отсутствия душевности. Я всегда считал, что молодые педагоги, не замученные ведением журналов, отчетами, непроходимыми тупицами и, главное, неисправимыми нахалами, ревностно относятся к своей работе. Если это было действительно так, то Снежана Анатольевна оказалась исключением из этого правила. В первую очередь на рабочем месте ее интересует отчетность. Заполнив необходимые документы на своем столе, она приступает к заполнению пространства доски. Механические движения бесцветного мела по выгоревшей поверхности.

– Уравнение химической реакции… Валентность… Рисуем стрелочки… Вернусь – проверю…

А теперь еще и дурацкие алкаши-алканы… Разве обрывки этих фраз, долетавших до моего сознания, могли зародить во мне хоть малейшее желание к осмыслению написанного? Может, я и дальше неудачно списывал бы у Антохи, если бы, по мнению Нины Васильевны, не был «парнем умным, подающим надежды, да и родители у него интеллигентные».

Мои размышления внезапно прервал громкий женский голос, доносящийся из коридора:

– Опять надымили тут, черти полосатые! Выкурить меня решили? Дымище валом валит!

Голос звучал зычно и отчетливо, но отдельно, никому не принадлежав. Через минуту в комнату шаркающими шажочками вплыла хозяйка голоса.

«Тортила…» – была моя первая мысль при виде старушенции. Уж очень сильно она напоминала эту черепаху.

– Черти явились за тобой, бабуль, но я уговорил их остаться и выпить чаю, – сквозь смех ответил Синицын.