Читать книгу Волчий берег - Юлия Шолох - Страница 5

День с утра не задался.

Вначале глаза еле продрала, потому что ночью сон не шёл. Бывает такое, не пойми с чего. Ворочаешься с бока на бок, а мысли всё тревожные в голову лезут, пугают, хотя казалось, откуда им взяться? Всё же чудно складывается! Отчим про нас ни слухом ни духом, никак ему нас не найти! И может вовсе искать не станет, вдруг и правда те… княжеские воины не за нами охотились. Смешно? Да, но так охота верить!

И лето впереди, душистые парные дожди да тёплая река. И работа хорошая. И здоровы мы. Так отчего же?

– Ты чего расселась?

– А?

Малинка строит напротив, скосив глаза.

– Чего сидишь, в окно уставилась? И сколько можно косу переплетать? Пятый раз уже! Расплетёт и чешет, и снова заплетёт, и снова расплетёт! А платье ты сколько раз поправляла? Красивая, красивая, пошли уже!

– Я? К чему это ты?

Разве я косу переплетала? Один раз с утра делаю.

– Уж не знаю, к чему ты с утра прихорашиваешься! Или к кому.

– Да ты что выдумываешь-то?

– Да чего выдумывать? Это ты как в тумане бродишь и всё прихорашиваешься.

– Тьфу на тебя!

О чём тут спорить? Малинке с утра примерещилось, не переубедишь. Лучше не тратить время понапрасну, она же как ослица упрямая, будет на своём стоять!

Лучше пойду работать, хозяйка опозданий не терпит.

Позавтракали мы с сестрой и по разные стороны разошлись. Иду я к магазину, а внутри словно что-то гложет, покою не даёт.

И надо же! Как я и думала… вернее, не то чтобы нарочно думала, но отчего-то вовсе не удивилась!

Стоит у закрытой двери Гордей, весь такой терпеливый, послушный, с ноги на ногу переминается. Свежий, здоровый, сила прям через край хлещет. В льняной рубахе с набивным рисунком, а пояс у него странный, как будто из кожаных верёвок. Без вышивки, конечно.

Вот как чувствовала!

Однако у магазина стоит, значит, покупатель. Если хозяйка узнает, что я на покупателя кричала, устроит выволочку будь здоров! Рисковать нельзя.

– Доброе утро.

Видимо, вышло не очень. Он смотрит так, будто ждёт, что я вот-вот на него наброшусь с кулаками и криками.

– Доброе утро, Жгучка. Как спалось?

Ну и вопросы! Отвечать я, понятное дело, не собираюсь, не обязана. Молча отпираю дверь.

Он шумно сипит за спиной, потом словно решается.

– Слушай… извини за вчерашнее, я вёл себя… не знаю, в общем, почему, с дороги может устал, но вёл как последний дурак.

Это точно! Первым делом хотелось расхохотаться ему в лицо злодейским хохотом, но я сдержалась. И не сказала ничего, это только беседу подтолкнёт, а он и без того слишком по-свойски обращается, хотя знакомы мы без году неделя.

Так, дверь открыта, ещё ставни убрать, чтобы светло было. Это несложно, только мороки много – занавеску отодвинуть, поднять деревянный штырь вверх, закрепить в деревянном кольце. Теперь второе, третье окно и, наконец, отпереть дверь, что на улицу ведёт.

Теперь за прилавок вернуться и ждать. Покупатели, они любят, чтобы их ждали и радовались им, как первым подснежникам, вылезшим из-под сугробов.

Только этот вот какой-то странный покупатель.

Хоть бы он ушёл уже!

Нет, стоит ждёт чего-то.

Ну вот, за прилавком как-то спокойней, я тут не просто так нахожусь, а по делу. А о вчерашнем лучше и не думать. Пусть только попробует заново такое проделать!

А смотрите-ка, не лезет. Только подходит и спрашивает неуверенно.

– Ну, так что… ты не сердишься?

– Нет.

– Правда?

– Нет, сказала!

– А звучит так, будто сердишься.

Ну прямо как с Малинкой с пустого в порожнее часами переливать можно.

– Ты в магазин чего пришёл? Товар предложенный покупать или языком молоть?

«Предложенный» это я специально уточнила, чтобы вчерашнего не повторилось, потому что больше «предложенного» ему никто не предлагал! Даже не хочу думать, что это было вчера такое!

Он и глазом не моргнул.

– Да, да, я за покупками пришёл. Мне многое нужно купить. Осмотрюсь тут пока.

И давай ходить, полки рассматривать. И так встанет, голову повернёт, и эдак, будто перед девицами у колодца прохаживается. Василь, помню, так со мной и познакомился – вначале ходил вокруг журавлём, а после, убедившись, что я его хорошенько рассмотрела, подошёл.

Хотя я плохо уже помню Василя. И даже обиды на него не держу, если совсем начистоту. Помню только свой восторг, когда такой ладный парень на меня посмотрел и слово доброе сказал. И как сердце вскачь пустилось.

Но то было в первый раз, когда что-то впервые случается, всегда по-особому переживаешь. С тех пор и времени прошло… Так отчего же сейчас сердце стучит? Вот глупое!

Ладно, подождём.

Села я на стул, рукой голову подперла и давай ждать. Ходит Гордей, товар осматривает внимательно, с интересом. Время от времени хмыкает.

Чего он тут забыл? Вроде по важным делам в Вишнянки явились, а он время тратит. Хотя, по приезду многим нужны мелочи всякие, которые с собой не повезёшь и их купить проще.

Потом с улицы зашла покупательница, взяла сахару малый мешок и пряный засольный камень.

Ушла она, я дальше слежу. Ходит и ходит, и как ему не надоест?

– Может, помочь, подсказать чего?

Ладно, не сдержалась я, признаю. Но хозяйка учила, если покупатель сам не знает, чего ищет, спроси и помоги. И побольше, побольше ему советуй.

– Помоги, отчего бы и нет.

Тут как тут, у прилавка уже стоит, улыбается.

– Что делать хочешь?

– Э?..

Он так забавно на меня вылупился, будто я ему руку и сердце предложила.

Я закатила глаза к потолку.

– Для какого дела тебе нужно?

– А, – он очнулся. – Копать.

– Копать? Что копать?

Ответ озадачил. Они приехали чёрти откуда, чтобы копать?

Молчит, глаза так и бегают. Врёт, может? А, не моё дело.

– Лопата тебе нужна.

Взгляд непонимающий.

– Ну, чтобы копать, нужна лопата. Так?

– А, ну да.

И снова улыбка до ушей, как будто ему не лопату предложили, а исполнение всех желаний.

Блаженный, может? Те как раз скалятся всегда – хоть солнце, хоть снег и дождь, а им всё одно. Бывает же, что на вид всем хорош, а на голову слегка придурковатый?

Я аж подобрела отчего-то при этой мысли.

– Лопаты вон в углу стоят, выбирай, какая нравится, и плати, цена на древке написана. Они из разного метала и дерева, есть тяжелей, есть легче, в руке попробуй.

Он и правда притаскивает лопату, хотя я видела, что первую попавшуюся взял и даже не взвешивал!

– Вот, две серебрушки плати.

Показываю ему на цифры, чтобы сверил, а он опять на меня смотрит и ничего не видит.

– Эй! Плати две серебрушки и забирай лопату!

Снова очнулся.

– Э… Мне не только лопата нужна.

– А что ещё?

– Я посмотрю пока. А за лопату на, держи.

Вынул из кошелька, к поясу привязанного, две серебрушки, отдал мне и давай дальше ходить, круги наворачивать. Правда, теперь то и дело спрашивал, что это и зачем, будто впервые видел. На рыболовные снасти так вообще уставился, словно младенец на погремушку.

Вначале я правда думала, что он поизмываться пришёл, поизводить да нервы попортить. Ну… думала бы, не плати он деньги. Но за утро он столько товара скупил, что и не каждые выходные столько удавалось продать. Кто ж станет ради дурной шутки столько денег тратить?

В общем, уже ближе к обеду Гордей собрал две корзины всякой всячины, одну отнёс, за второй вернулся, рыболовную сеть на шею повесил, потому что в корзину не лезла, и потащил покупки к себе в комнату. За лопатой обещался позже зайти.

И вот время к обеду, уже магазин пора закрывать, я с нетерпением жду, когда уйдут две девчонки соседские, которые всё никак не решат, какую краску лучше взять – красную или синюю… как входит Гордей!

Отправила я девчонок, только и мечтаю, как бы поесть, в животе урчит, а он снова у прилавка стоит и улыбается.

– Ты за лопатой?

– Ага.

– Забирай, вот она стоит.

Прям на том же месте, где ты её оставил!

– Да я вижу.

И тут, конечно, в самый неудачный момент в животе урчит! Да ещё и на весь магазин! Вот невезение.

Гордей, однако, услышал, на миг задумался и заявил:

– Ладно, иди обедай. После зайду.

И ушёл с лопатой со своей. А я чуть не вскипела. Что значит после? Он снова приходить собрался? Бродить по магазину и мешать мне работать своими взглядами да вопросами не к месту? Не знаю, что он там задумал, но от его улыбки оторопь берёт!

Всё, хватит с меня!

Пришлось после обеда идти к Глаше и просить дать другую работу по дому. Пока эти новые постояльцы не уберутся, лучше пережду в стороне.

– А чего это ты вдруг? – всполошилась хозяйка. – Случилось что?

– Нет, что вы! Малинка просто хотела в магазине посидеть, а то всё я да я.

Признаваться не хотелось. Вначале хотелось, конечно, но я подумала – вдруг Глаша решит, будто я сама повод давала? Иначе как объяснить, что сюда парни зачастили? То Огний, то деревенские, то эти вот, пришлые. Гордей полдня в магазине торчит! С чего, если я не приваживала? Хозяйка первым делом на меня подумает. У нас вот было, чуть что про какую девку начнут болтать гадости или случится с ней чего плохого, так бабы сразу наперебой: «а нечего было такой распомаженой ходить» да «как хвостом вертеть, так она на деревне первая, а как прижало, гляньте, скромница какая, не хотела она»! Ну и так далее.

– Ну ладно, поменяйтесь с сестрой, пока детей маленьких нет, по очереди будете торговать. С детьми у неё больно хорошо выходит сидеть, а в магазине любой справится. И не забудь – к вечеру из дальней комнаты съезжают, нужно будет сразу убрать.

– Да, хорошо.

– До вечера на кухню иди, там помогай. Малинка бельё шила, но оно подождёт.

– Хорошо. А… эти новые постояльцы – на сколько они заехали?

– На что тебе? – Глаша насупилась, но тут же оттаяла. – А, про уборку договориться? Не бойся, я сама буду тебе передавать, где убрать нужно. С постояльцами не разговаривай, особенно с парнями, знаю я, как в некоторых трактирах девушек обижают! А у меня приличное место, я их сразу выселю, если надумают приставать! Чуть что – говори. Слышала?

– Конечно, – уверенно кивнула я. – Сразу скажу. Так они надолго?

– На пять дней.

Немало. Но могло быть и хуже. Пять дней как-нибудь выкручусь.

– Пока. А потом будет зависеть от дел, по которым они прибыли. Скорее всего, дольше задержатся, – добавила Глаша.

Я быстрее ушла, с трудом сдерживаясь от выкриков вроде «что за невезение!», «какого чёрта они тут вообще забыли!» и тому подобного. Чего шуметь, от моего крика ничего не изменится.

На кухне дел было, как всегда, немерено. Кухарка у нас не болтливая, даже угрюмая, сама себе под нос что-то бурчит, но зато не требуется одновременно десять дел делать.

Уже ближе к вечеру я выбрала минутку, чтобы навестить Малинку. Шла к ней с такими предосторожностями, словно из-за любого угла может оборотень-людоед выскочить и меня сожрать. Перед тем, как в магазинчик зайти, я выглянула из-за угла. Фух, покупателей нет, пусто, только Малинка сидит на стуле, качая ногой, и со скуки смотрит в окошко, в которое всё равно ничего не видно из-за пышных занавесок.

Как-то прямо стыдно стало, что я к собственной сестре подкрадываюсь, и я решила заявить о себе громко.

– Кхе, кхе!

Она подскочила, глаза круглые, но тут же сжала губы и скуксилась.

– А, это ты.

– Я. А ты кого ждала?

– Никого.

Но чувствую – врёт, паршивка!

– Как же, никого! Бабушке моей расскажи, что никого!

– А у нас есть бабушка?

– Не переводи разговор! Знаю я, кого ты тут поджидаешь.

– А если и поджидаю, тебе какое дело?

Я аж опешила и с ответом не сразу нашлась.

– Я твоя сестра! Старшая!

– И что?

– Я волнуюсь за тебя и… боюсь, чтобы не случилось чего. У меня больше никого, кроме тебя, нет!

Малинка упрямится, сжимает губы, но тут же сдаётся, вздыхает и бурчит.

– Никого я не жду. Если ты на Всеволода намекаешь, то…

– Где я намекаю? Я прямо говорю!

– …то он уже заходил! – повысила голос Малинка. – И спрашивал, где можно найти тебя!

От обиды она даже носом хлюпнула.

Вот вам и новость.

– Зачем?

– Заходил зачем? Да вначале друг его зашёл, посмотрел на меня и ушёл, а после Всеволод явился.

– Который друг?

– Ой, не знаю я, похожи они, оба на одно лицо! Волосы чёрные, а глаза сверкают, как у бешеного. Посмотрел на меня с обидой, будто я украла у него чего, развернулся и ушёл.

– Ладно. А Всеволод меня спрашивал зачем?

– Откуда я знаю?

А у самой от любопытства глаза так и бегают.

– Зачем меня найти хотел?

– Откуда мне знать.

– И что ты сказала?

– Сказала, ты на кухне занята. Как освободишься, я передам, что он с тобой поговорить хотел. Так я сбегаю? Скажу, ты ждёшь?

Малинка вскочила и бросилась к внутренней двери.

– Подожди! А хозяйка если узнает, что мы знакомы? Если увидит, что мы болтаем?

– Ты во двор иди, на улицу. Если что, скажешь, хотела посмотреть, не грязное ли окно снаружи, не надо ли лавку подправить и траву лишнюю выдрать, в общем, не пора ли перед магазином порядок навести, а тут приезжий проходил, да и стал расспрашивать, где что находится. Где глава живёт, где рынок, где лошадей посмотреть и всё такое…

Выпалив это, Малинка пропала, оставив меня в растерянности. Я и не подозревала никогда, как ладно сестричка умеет врать. Вот правда, ни разу не думала даже!

Но план хорош, чего уж прибедняться.

Я вышла на улицу и с умным видом уставилась на вырезанную из дерева вывеску магазина. Он тоже звался «У Глаши». Вывеску, кстати, хорошо бы почистить, а то буквы потемнели, издалека не прочтёшь. А лавка под домом крепкая, травы нет. Окно помыть не мешает. И сделать, как я видела в столице – витрина называется. Это когда вместо простых занавесок за окном раскладывают товар, и люди с улицы видят, что в магазине продаётся, и сразу хотят зайти.

Хотя, может и не нужна тут никакая витрина. Что там класть – куски мыла да мотки пеньковой верёвки? Лопаты да корзины?

Дверь со скрипом отворилась. Смазать пора.

Надо же, как быстро Всеволод появился. И тоже оделся как местные – в льняную рубаху, подпоясанную простым поясом. Значит, один живёт. Была бы невеста или матушка, ходил бы в вышитом. Хотя… они же по-другому одеваются, всё больше в кожу, может, наших поясов у них и нет, а этот навязал, чтобы на местных походить.

Будто поможет! Сразу видно – чужак.

Всеволод заглянул в магазин, кивнул, наверное, Малинке и закрыл дверь. Повернулся, смотря свысока.

– Здравствуй, Ожега.

– День добрый.

Я слегка склонила голову. Хоть он и выглядит иначе, чем когда мы через лес шли, там как… конь, замордованный тяжкой работой, а теперь выпущенный на волю, сытый и отдохнувший, а все одно – это тот самый Всеволод, который помог нам до Осин добраться.

– Сядем?

Он садится на лавку, я присаживаюсь рядом, складываю руки на коленках. В обед я переоделась – запачкала случайно рабочее платье, пришлось выходное надеть, потому что остальные как раз после стирки сохли. Оно жёлтое, в цветочек, а у Малинки похожее, только голубое. Мы одинаковые купили, только расцветка разная, когда в Вишнянки приехали, не удержались. Не ходить же в дедовых обносках? Глаша нам потом много своих старых отдала для работы, а эти праздничными остались. Она сказала, платья нам очень идут и сразу видно становится, что мы сёстры.

Я невольно поправила волосы. Рабочий фартук и косынку я сняла, когда с кухни уходила, но в зеркало так и не посмотрела. Хотя чего теперь-то переживать, поздно уже.

И всё равно – вон он какой ладный, после леса из дикаря превратился в одно загляденье, надеюсь, и мы с Малинкой уже не те курицы в мужских обносках.

– Я хотел извиниться.

– Что? – я чуть с лавки не навернулась. – За что?

– За то, что оставил вас без присмотра. Дед Ших просил убедиться, что вы хорошо устроились, а я делами был занят, решил, вы и сами можете.

– Мы и правда можем! У нас всё в порядке. Мы же тебе чужие совсем, с какой стати себе на шею такое ярмо вешать? Так деду Шиху и передай… если увидишь.

– Хорошо, – он кивнул и улыбнулся. – Я и не сомневался, что вы справитесь. Значит, мир?

– Конечно, – я даже удивилась. – Разве я с тобой воевала?

Как-то двусмысленно прозвучало. С ним-то нет…

– А что вы тут делаете, в Вишнянках? – быстро спросила я. Всеволод помолчал, а потом неожиданно смущённо улыбнулся.

– Дело у нас тут важное.

– И надолго вы?

– Как выйдет.

Он внимательно посмотрел на меня, подумал. Казалось, хочет что-то сказать, а никак не решается.

– Ясно, – протянула я.

Вот и не о чем вроде больше говорить. Да, было время, когда он нам помог, да, я его уважаю и благодарна за подмогу, но большего между нами нет.

– Ожега… А ты не хочешь в Осины вернуться?

Опять я в лавку вцепилась, перестав вертеться.

– Зачем?

Он сглотнул, вытер рот рукавом.

– Просто… там вроде неплохо.

– Тут тоже неплохо.

– Там я чаще бываю, присмотрю за вами, раз деду обещал. Я ему должен.

Да уж, присмотрит он! А Малинка тем временем совсем от любви свихнётся. Вот сегодня на родную сестру бросалась, потому что она вместо Всеволода к ней пришла. Любовь – чувство страшное, от него и разум некоторые теряют. Будет нас навещать, забыть о себе не даст, а Малинка раз за разом будет с ума сходить и на мне отыгрываться. А то и глупостей наделает, а разбираться тоже мне.

Нет уж, пусть дальше от нас держится!

Только как это всё ему скажешь?

– Всеволод, спасибо тебе. Но мы тут уже устроились. Да и чего за нами приглядывать? Глаша, хозяйка наша, за нами приглядывает, в обиду не даёт. Ты не думай, мы и сами за собой приглядывать умеем. Да и тебе зачем лишние заботы? Дел своих-то поди гора, раз ты по работе то в глухой лес, то в другой город. В общем, не бери в голову, ты ничего не должен, что деду обещал, сделал – в город довёл, по пути не бросил. Дальше мы сами.

Он глубоко вздохнул, но вовсе не с облегчением, как я ждала, а чуть ли не с досадой.

Не понимаю ничего.

Носком туфли я стала поддевать камешки, толкая их на дорогу.

– Ладно, – он вдруг решительно поднялся, взял меня за плечи. – Я не настаиваю. И очень рад, что вы такие умницы – хорошую работу нашли, сами о себе заботитесь… Только хочу сказать тебе, Ожега, кое-что, а ты запомни. Прошу тебя, навсегда запомни, никогда не сомневайся в том, что ни я, ни мои друзья не причиним вам вреда. Ни один из нас. Ни словом, ни делом. Никогда.

Я почти испугалась. Почти. «Мои друзья» он так по-особому выделил, будто только о них и говорил.

– Пообещаешь мне, что запомнишь?

– Д-да.

– И… – он что-то прокрутил в голове, но больше ничего не сказал, вздохнул только, убрал руки и ушёл в дом.

Ничего не понимаю!

Я поболтала головой, словно мысли – картошка, которая от этого плотнее в мешок уляжется. Только и дальше казалось мне, что Всеволод чего-то не договорил. Что вся наша беседа прошла не так и не о том, о чём должна была.

Хотя… я часто себе всякую чушь выдумываю. О том, как и что чувствуют другие люди, особенно красивые парни. А на деле после выходит – кроме моей выдумки в них и нет ничего.

А, чего голову ломать, работать пора!

* * *

Всеволод вернулся в комнату, где его уже с нетерпением ждали.

– Ты уговорил их вернуться в Осины? – деланно спокойным голосом спросил Гордей, а у самого аж костяшки на сжатых кулаках побелели, так сильно он хотел казаться спокойным.

– Уговоришь их.

– Нет? – Ярый подался вперёд. – Всеволод, ты? Не смог?

– А что я мог сказать? – рассердился тот. – Она спрашивает – зачем? А я что? Как я могу объяснить, зачем им в Осины?

– Придумал бы чего!

– Чего? Чтобы замуж её удачно выдать? После такого или смеяться будет, или скорее подумает, ополоумели мы. Рассказать, что она рысь? О, это ещё быстрее заставит её подальше от нас бежать. Сам чего не пошёл уговаривать?

Ярый сложил губы трубочкой.

– Ну… вдруг бы она в меня влюбилась, ходила бы потом по пятам, слёзы лила.

Рык был коротким и глухим.

– Я шучу! – тут же исправился Ярый, поднимая руки.

– Дурень, – покачал головой Всеволод. – Чего ты его из себя выводишь? Игры ваши щенячьи – одно, а за душу он в тебя по-настоящему вцепиться может, а ты, хоть и альфа, Вожаку не ровня. Сожрёт друга, потом сам будет до конца жизни себя клясть. Этого хочешь?

– Опять ты сказки рассказываешь! – отмахнулся Ярый. – И чего ты так взъелся? Знает он, что я шутки шучу, не впервой. Знаешь ведь?

Не услышав ответа, Ярый обернулся и нахмурился. Гордей молчал, обхватив голову руками.

– Ну, мы и влипли, – на удивление растерянно проговорил Ярый.

– А ты только понял? – Всеволод нахмурился. – Думал, шутки всё? Видел я, как зверей корёжит, когда они свои души чувствуют, а получить не могут.

– Я в порядке, – глухо сказал Гордей.

– Да, – Всеволод кивнул, не отводя предупреждающего взгляда от Ярого. – Я знаю. Хочу, чтобы и он понял – теперь всё иначе. Раньше вы могли всю ночь напролёт вдвоём куролесить, пить и девок щупать, шутить про подруг своих хоть матерно… но теперь всё. Не будет больше этого, никогда. И если Гордей это понял и принял, ты, Ярый, всё шутишь. Всё делаешь вид, будто сейчас поиграем, а после будет по-прежнему. Никогда не будет. Теперь для него не мы главные, а она.

Всеволод сам удивился, с какой горечью прозвучали его слова. Он был рад за друга, очень. Только всё равно обида глубоко внутри глодала – за что? За что этой девчонке Вожак, с которым его и Ярого связывала дружба, проверенная годами? С которым они огонь и воду успели пройти. Дружбу которого они заслужили!

Ярый так и стоял столбом посреди комнаты, зло кривил губы, но молчал. Вряд ли он боялся спросить у Вожака, так ли обстоят дела, как Всеволод говорил, скорее, боялся услышать ответ.

Гордей отнял руки от лица, выпрямился и сказал:

– Хватит, не до того сейчас. Нужно как-то вывезти их с сестрой в Осины или лучше сразу к матери в Гнеш. Времени мало, но пока оно есть. Я подумаю, что делать.

Вожак встал, посмотрел на друзей – смурных, тёмных лицом… и широко, счастливо улыбнулся. Так, улыбаясь, и ушёл.

Когда дверь за Гордеем закрылась, Всеволод расслабился, закинул ноги на соседний стул, а пальцы сунул за пояс штанов.

– Ничего, Ярый, ты не один. Я вот жениться не собираюсь.

– И толку?

– Готов составить тебе компанию на следующий загул.

– С тобой? – Ярый недовольно зыркнул на него, обежал глазами. – Ну, девки ладно, для них сгодишься, как-никак альфа. А пить-то ты толком не умеешь!

– Я? Да ты ещё под стол пешком ходил, когда я кабаки ночь напролёт прочесывал, а с утра вас, шалопаев, по плацу гонял!

– Когда это было-то? Сто вод с тех пор утекло. Теперь ты и до полуночи не досидишь, напьёшься и на лавке до утра храпеть будешь. На что спорим?

– Э… на желание?

– Я что, девка, на желание с тобой спорить? – презрительно плюнул Ярый.

– На что тогда?

– Кто первый заснёт – тот седмицу за обоих платит!

– По рукам! – Всеволод потянулся вперёд, и они сжали друг другу ладони. Каждый довольно улыбался, целиком и полностью уверенный в своих силах.

* * *

Вот что я больше всего не люблю, так это убирать комнаты после отъезда постояльцев. Ладно, если мебель поцарапали или подушку порвали, а бывает, ведут себя как настоящие свиньи! Мебель ломают, за светильниками не следят, чуть пожары не устраивают, а грязи после них, что в хлеву, только ходишь да удивляешься, как за несколько дней можно столько мусора натаскать.

Но в этот раз повезло. Жила в комнате семейная пара с младенцем, который молчал, словно он кукла, только глазами из свёртка у матери на руках хлопал. Семья оказалась такой аккуратной, что после них и убирать почти не пришлось, пол только протереть да белье забрать на стирку.

Да, еще колыбель на чердак отнести и корзины для детского белья, их выдают только при надобности, а просто так в комнатах не хранят.

В общем, повезло с одним, не повезло с другим. Вытащила я колыбель в коридор и поняла, что до чердака я с ней намучаюсь больше, чем с уборкой бы мучилась. Тяжелая она до безобразия.

– Привет.

Я невольно отпрыгнула.

– Чёрт!

Гордей удивлённо поднял брови, вопрошая, не его ли я обзываю.

– Ты меня напугал!

Он пожал плечами.

– Вроде не подкрадывался. Странно, что ты меня не слышишь.

Странно ему. Я невольно нахмурилась, задержала дыхание. Утром между нами прилавок был, а теперь ничего нет, вижу, как в вырезе его рубашки терялся грубый кожаный шнурок, на котором что-то висит.

Я быстро отвела глаза, хотя было жутко любопытно – какой у него талисман? Но подумает ещё, что я на него заглядываюсь. Нет, и не подумаю! Только глаза, подлюки, так и липнут! Не к груди, так к чистым ровным волосам, аккуратно собранным в хвост, к губам, на нижней у него забавная ямочка, к рукам и к расслабленным широким плечам. А на шее, у самой ключицы, у него билась жилка. Такой живой…

Я отвернулась, заставляя себя смотреть на колыбель и корзины.

– Просто от неожиданности испугалась, и всё.

Ещё не хватало, чтобы он думал, будто я его боюсь. Пусть идёт, куда шёл!

– Красивое у тебя платье. Тебе идёт. Словно поле одуванчиков.

Он что издевается? Чувствую, щёки краской наливаются, и от злости всё внутри дрожит.

– Ты куда-то шёл?

– Ага.

– Вот и иди!

Гордей пожимает плечами, небрежно так, но глаза снова липнут – мышцы у него так и гуляют, так и красуются. Как я ни старалась, взгляд всё равно упал вниз – почему они не носят тканых поясов? Глянула бы и сразу поняла, есть ли у него кто-то.

Тьфу ты, да какая мне разница!

Отвернувшись, я хватаю колыбель, в которой лежат корзины. Не хочет он уходить, сама уйду. Жаль только, быстро уйти не получится. Зачем только Глаша такую хорошую мебель заказала? Колыбель цельная, из дерева, да ещё ножки… всё равно что бычка годовалого тащить – чем-нибудь да ударит.

– Давай помогу.

– Я сама!

Он подходит и нажимает на края колыбели руками, конечно, против его силищи мне не устоять! Колыбель со стуком опускается на пол. Потом он отодвигает меня плечом и хватает её сам.

– Похоже, не умеешь ты ни помощь принимать, ни комплименты своей красоте.

Если бы я была чайником, в этот момент бы и закипела. Ох, сказала бы тогда, всё, что думаю! Но приходится молчать, сорвусь, накричу на постояльца, Глаша может и от места отказать.

А Гордей потом наклоняется, так, что его нос почти упирается мне в щёку и тихо-тихо говорит:

– Надо улыбнуться и ответить: «Спасибо».

Я чуть зубами не клацнула, а может и клацнула, звук вроде был. Он быстро отодвинулся и как ни в чём не бывало сказал:

– Веди.

В самом деле, не драться же с ним за колыбель? Хочет тащить – ну и пусть тащит! Я сжимала губы так, что все их покусала, но довела до чердака молча. Так же молча ткнула пальцем на лестницу. Сделала вид, будто не вижу вопроса в его глазах.

– Наверх поставь куда-нибудь.

Пока он тащил колыбель наверх, я сбежала. Ушла, вернее.

Правда, недалеко. Конечно, я не думала, что Гордей украдёт вещи с чердака или что-нибудь сломает, или даже будет лазить, где не просят, нет, просто, если Глаша случайно узнает, что я вот так взяла и оставила гостя бродить, где ему не следует, тогда ждёт меня выволочка. А я этого жуть как не люблю, потому что приходится молчать и вздыхать, и жизнь после таких заслуженных выговоров кажется совсем тоскливой.

Да, и только поэтому я вернулась!

Гордей уже поставил колыбель в угол к ещё двум таким же, так, чтобы проходу не мешала, и оттряхивал руки. Надо же, как будто она пыльная была. Я, между прочим, ее тщательно протирала!

– И часто ты такие тяжести таскаешь? Неужели тут нет никого для тяжёлой работы? – спрашивает Гордей.

Я внимательно вслушиваюсь и прокручиваю его тон в голове. Вроде ни насмешки, ни укора, ни нравоучений нет. А то бы я ему!

– Нет, не часто.

– Если что, кого-нибудь из нас зови, сама не таскай.

Ага, разбежалась!

– Конечно!

Он с подозрением хмурится и почти сразу спрашивает:

– Пойдём?

Куда это? Что это он задумал?

Однако Гордей просто указывает на лестницу, ведущую с чердака на этаж и одновременно уступает мне дорогу. Лучше бы он первый шёл, неохота за спиной оставлять, но не ругаться же по любому поводу?

На лестнице приходится приподнять юбку, и я тут же оглядываюсь – не смотрит ли он? А он только улыбается.

– Ты так себя ведёшь, будто меня боишься.

– Ага, как же! Чего мне тебя бояться.

– Вот и я думаю, с чего?

Я фыркаю.

– Да не боюсь я тебя, ну ты выдумал! Думаешь, ты страшный?

– Я – нет?

– Неа.

– А кто страшный?

– Ну… – я оценивающе смотрю на него. Вообще, если представить, что он идёт на меня с желанием покалечить или убить, но верно страшно станет до жути… только я отчего-то никак не могу представить, что он хочет причинить мне зло.

– Всеволод страшный? – допытывается Гордей со странным блеском в глазах.

– Кто? Нет, он вообще нет.

– А… Ярый?

– Не-а.

Он снова улыбается. Его улыбка широкая и какая-то… ласковая, что ли. Прямо в жар бросает.

Это что ещё за новости? Показалось или он ближе подошёл?

– Ну, мне пора! – быстро говорю я, отстраняясь и отводя взгляд.

– Куда?

– Что куда? – я даже на миг опешила.

– Куда тебе пора? Уже вечер. Или ты круглые сутки работаешь?