Читать книгу Имя женщины бессмертно - Юлия Вадимовна Клименко - Страница 4

Париж – город, который можно пройти пешком за два часа. Город, где по закону женщинам запрещено носить брюки. Город, в котором каждый второй приезжий испытывает синдром разочарования. Город, который стал для меня домом.

Здесь ночь моя кипела и обжигала. Джаз сотрясал стены. Сцена пульсировала от жарких танцев. В полутемном зале беснующаяся толпа извивалась в новомодных, а порой и просто смешных и забавных движениях. Все хлопали в такт ритму, подхватывали припевы знакомых мелодий, хохотали и кричали, словно обезумевшие. Снаружи огни такси, предвкушающие лица, прохлада вечерних ветров, а внутри фейерверк игристого, смешение языков, запах пота, перебиваемый дорогими духами. Мужчины в костюме-двойке, мягкой шляпе и обязательно в необычном галстуке, а женщины в блестках, шляпках с перьями и ярких оттенках помады. И, конечно, много-много кокаина. Кажется, есть даже один известных мисье, что написал целую «Оду кокаину». Но Мадлен предпочитала курить опиум и гашиш, так что кто-то проносил к нам и такую дрянь.

Утро же показывало мне реальное отражение того выбора, который я сделала накануне вечером. Слава тому человеку, кто придумал плотные шторы: одно движение – и вот уже сквозь эти потемки не видно в зеркале мое согрешившее лицо.

Выпиваю поллитра воды за раз. Служанка уже принесла эспрессо. Я, как обычно, не слышала ее прихода. На барокковской резной софе уже красовались три наряда на выбор и украшение к каждому из них. Сегодня мы с девочками идем в церковь, а значит, ничего вычурного: черная шляпка, надетая слегка набок, черный жаккардовый костюм с юбкой, черные перчатки из натуральной кожи, накидка из натурального меха и клатч на заклепках по стилю. Волосы я накрутила на бигуди и добавила им объема при помощи незаменимой воды с сахаром.

Я еще раз оглядела свою спальню перед тем, как захлопнуть дверь. Все в моей обители было верно.

Туалетный столик – мой трон королевы с огромным позолоченным зеркалом, на котором красовались различные гребешки, бигуди, краска для ресниц, румяна.

Напротив стояла непомерных размеров кровать, услужливо накрытая шелковым покрывалом, в которой особенно чувствовалось одиночество моего сердца, несмотря на ежедневное нахождение там мужчин, что готовы были любить меня целую ночь.

Над ней пустил свои завитки плющ, прибитый к дорогому турецкому ковру, расписанному странными узорами, в которых при каждом взгляде можно было найти новый образ.

Эту постыдную обитель прикрывал красный балдахин с бахромой.

На полу также красовались пышные ковры. Стены были обиты бархатом и обязательно украшены многочисленными сладострастными картинами, вставленными в рамы, покрашенные под золото. Картинам я уделяла особое внимание: все они были прекрасны, но уникальны для меня те, что созданы моей рукой, умеющей держать кисть. Я начала рисовать, когда стала куртизанкой. Говорят, у меня действительно есть талант. Но, тем не менее, даже если это и не так, согласитесь, намного легче представлять обществу и продавать свое творчество, когда у тебя есть авторитет. Кроме меня, кто-то изначально великолепно умел писать стихи, вышивать картины, лепить вазы из глины, а затем, закрепившись в светском мире, начал принимать деньги и дорогие подарки за свой природный талант.

Вся мебель, которая была в моих покоях, изготовлена в стиле барокко, имела красивейшую обивку и обязательно была украшена многочисленными подушками.

Ножки мои ходили по мощеным полам.

Мой рай Венеры благоухал ароматами дерева, мускуса и роз. В каждом углу, на каждом столике, во всех шкафах я размещала свечи. Их маслом я смазывала свою кожу, благодаря чему аромат моего тела был неповторим.

«И вот уже никто не вспомнит, что Ваше Превосходительство приехало из деревеньки недалеко от Вены. Теперь перед вами баронесса, чьи плечи покрывает черный бархат с отделкой золотом и слоями бархата, пронизанными золотом, которые сочетаются с бархатом! Потрясающе!».

«Боже правый, Мадлен, ты ужасно напугала меня своей громогласностью!».

Мадлен задорно рассмеялась: «Пойдем уже скорее. Если мы направимся к выходу, должно быть и другие пошевелятся!».

По дороге к собору не произошло ничего знаменательного, возможно, за исключением того, что одна дама плюнула в ноги Рене со словами: «Это из-за тебя мой муж со мной больше не возлежит!». На мой вопрос, узнает ли Рене эту брюзжащую квакшу, Рене ответила, что понятия не имеет ни кто она такая, ни кто ее муж, однако крикнула вслед: «Твой отец бегал ко мне, твой муж с ума сходит, и твой сын – завсегдатай моей мышки!», и громко рассмеялась заразительным смехом. Мы с девчонками, не удержавшись, хихикнули.

Париж не настолько необъятный город, чтобы мы были неузнаваемы. Всем скопом «Шоу Сирен» каждое воскресенье под руководством Мамы ходило в одну и ту же церковь. И больше половины прихожан мы знали не только в лицо, но и ниже пояса. Вот уже и Эмильена перемигивалась с каким-то мужчиной, но получив грозный взгляд от его спутницы, надменно спросила «Что?», однако покорно все же отвернулась от их пары.

Я же очень старалась подпевать епископу, однако с каждой строчкой все больше и больше думала о том, какие, должно быть, мягкие у него губы. Он пришел работать в этот собор всего две недели назад, и пока мы ограничивались переглядками и улыбками. В планах же у меня было переманить его на «темную сторону».

Наконец, мы все присели обратно на скамью, и началась воскресная проповедь. «Сегодня я хочу поговорить о поведении верующей девушки и достойной жены. Ее характеризуют даже движения: они должны быть плавными и при этом не слишком медленными. Находясь в любом обществе, она должна преисполняться скромностью. Глаза ей следует держать стыдливо опущенными, а, если поднять их потребуют обстоятельства, то глядеть ни в коем случае не в упор. Смеяться она должна аккуратно, таким образом, чтобы тело ее не слишком сотрясалось. Говорить она должна тихо, но при этом четко, не мямля, ведь речь покажет ее ум. В общем и целом, во всем девушка должна следовать греческой поговорке «Lathe Biosas», что означает «Живи незаметно».

Рене неожиданно подскочила со скамьи и громко сказала: «Да, Отец мой, слушаюсь во всем и повинуюсь», и села обратно. По нашему ряду тут же раздались сдавленные смешки. После окончания этой речи мы с девочками стояли около выхода.

«Боже, Лилит, я надеюсь, он это не всерьез говорил? Мы же все видим, как он смотрит на тебя», – с удивленной улыбкой сказала Эва.

«Не знаю. Я думала, между нами что-то есть, а теперь я даже видеть его не хочу. Ах, господин духовник, как вы так незаметно подкрались!».

«Как ваше настроение после моей лекции? Кажется, вы чем-то огорчены? Кстати, мы ведь так и не знакомы с вами, я Теодор Бергк».

«Очень приятно, меня зовут Лилит. Вовсе не огорчена, я просто думала, что вы другого толка. Я уважаю вашу профессию, но устраивать публичное порицание свободных, умных, красивых и знающих себе цену женщин… Ну, Теодор, скажем так, не огорчена, но разочарована».

Рене присвистнула и дала знак остальным «сиренам» отойти от нас в сторону.

«Лилит, я поэтому и подошел к вам. Хочу извиниться, что заставил вас разочароваться в моем образе, однако я именно такой, каким вам представился изначально. Ведь темы лекций мне задают и, более того, вносят в календарь. Вынужден снять с себя ответственность за ваше разочарование во мне!».

«Так это же замечательно! Теодор, я лично приглашаю вас посетить сегодня вечером наше шоу! Вы будете в восторге! Это просто танцы, ведь танец не порицается католической церковью?» – с надеждой в голосе спросила я.

«Лилит», – с придыханием начал Теодор. Мы так часто произносили имена друг друга, потому что просто хотели этого. Словно с каждым повторением между нами все больше крепчала дружеская связь. Или не совсем дружеская, беря в расчет мои виды на него и его очевидную симпатию ко мне.

«В самом по себе танце точно нет ничего греховного, только если он не изнуряет ваше тело и дух, а также не имеет самоцелью грех».

«Что вы, какой грех, Теодор! Что ж грешного в том, что я хочу показать вам возможности человеческого тела? Всю его пластику, ритмику, нежность, дерзость, всю его страсть, а потом сомкнуть вас в ласковые объятия, дабы вы познали человеческую дружбу!».

«Лилит, пойдем отсюда. У тебя еще много дел», – наконец, в это разряженное током пространство вмешалась мадам Тьерри. Она потянула меня за руку, но я продолжала улыбаться и смотреть на Теодора.

«Вы придете?» – я горела, словно лампочка.

«Я подумаю, Лилит», – Теодор подарил мне ласковую улыбку.

Пред Господом играть и плясать буду.

(Вторая книга Царств 6:21)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ