Читать книгу Музей - Юлия Вертела - Страница 1

СОН

Пересидев за чтением книг и архивных выписок, Костик задремал на диване. И приснился ему непонятный город. А может быть, и понятный, чем-то похожий на его родной Павловск. И даже не на Павловск, а на силуэт замка Мариенталь.

Во сне Костик увидел курносого человека в несовременной одежде в круглой комнате с готическими окнами. За ними только начинал пламенеть закат, но в канделябрах уже горели свечи. В простенках висели два портрета. На одном из них был изображён тот самый курносый человек, но только в императорской короне. И тогда Костик понял, что это император Павел. Второй человек в комнате был монах.

Павел сидел за полуциркульным рабочим столом, на котором стоял очень причудливый подсвечник и лежала рукописная книга.

Император задумчиво произнёс её название:

– «Житие и страдание отца и монаха Авеля с изложением провидений Господних о будущем России и мира, явленных ему в откровении в лето 1797-е…».

Монах кивнул и смиренно склонил голову.

– Отче Авель! Неужели всё это правда? – печально спрашивал его Павел.

– Мой государь, – отвечал ему монах, – ты праведен, а потому достоин узнать истину.

– Тебе точно ведомо, что я буду править Россией всего четыре года? И на трон взойдёт сын – мой убийца?

– Да, государь. Ничто не может изменить волю отца нашего небесного. Но твои потомки послужат России ещё сто и шестнадцать лет.

Павел закрыл лицо руками:

– И затем мой род будет рассеян. И прольётся кровь царских мучеников?

– Да, – сокрушался Авель. – Но предательство ожидает расплата. При сыне твоём Александре француз займёт и сожжёт Москву. А когда свергнут династию и казнят твоего праправнука, пойдёт смута за смутой. Брат на брата поднимется. В тот век дважды придут немцы. И погибнет в войнах и казнях больше чад русских, чем ныне в стране твоей обретается.

– И ты всё это видел?

– Я видел это воистину, мой государь.

– Почему-то я верю тебе, отче Авель. Но что же дальше? Что с Россией будет? Неужели Господь её не помилует? – заглядывал в глаза монаху Павел.

– Здесь всё написано, – указал на книгу Авель. – Но запомни, государь, одно – Россия пройдёт через все казни и испытания и останется могущественной и праведной державой…

 Что было дальше, Костик не помнил. Во сне он двигался куда-то вслед за огнём факела и различал впереди силуэт монаха в тёмном балахоне, державшего этот факел в руке.

Вдруг огоньки осветили арку из красного кирпича. Тут человек с факелом обернулся. Это был Авель.

Далее в свете огня замелькали кирпичные стены, идущие кругом столбы или колонны, сводчатый потолок. В просвете между столбами монах Авель опять обернулся к Костику и протянул вперёд руку с факелом – указывая куда-то. Куда, Костик не разглядел…

Тут зазвенел будильник. А через минуту послышался звук эсэмэски. Костик нащупал телефон и прочитал: «Капитолина Ивановна»: «Не забудь, что сегодня ломают дом в Медвежьем переулке, проверь раритеты».

Костик спешно натянул джинсы:

– Блин. Придётся идти на стройку.

ВАЗА

В Медвежьем переулке работал экскаватор, и рабочие вовсю разбирали старый деревянный дом с кирпичными вставками. Визжали пилы. Тарахтела техника, ковш экскаватора зацепил трубу с печью. Костик, увёртываясь от ковша, пытался извлечь что-то из кирпичной кладки. Предмет не поддавался. Костик схватился за лом, который лежал рядом, и начал ковыряться им. В момент очередного удара то ли лома, то ли ковша обрушился большой фрагмент кирпичной кладки. И Костик, отлетев в какой-то пыльный угол, потерял сознание.

Гастарбайтер потряс Костика за плечи. И вылил ему на лицо воду из пластиковой бутылки.

– Эй, Музей, живой?

Костик кивая, приподнялся. Сел. И тут только заметил возле своей головы мраморную вазу с вензелем Павла Первого.

– Вот дела. Я об неё стукнулся – протянул он руку к находке, поглаживая старинный вензель. – Не может быть…

Гастарбайтеры помогли Костику встать на ноги. И, показывая на вазу, спросили.

– Нашёл сокровище?

– Нашёл, – Костик неуверенно пытался поднять старинный мрамор. Гастарбайтеры смотрели на него с сочувствием.

Костик умоляюще попросил:

– Носилки нужны. До музея донести.

Двое строителей перевалили каменную чашу через бортик носилок и потащили их вместе с Костиком.

Костик доволок кусок мрамора до ступенек Павловского краеведческого музея, поблагодарил гастарбайтеров и повалился в траву.

На порожки высыпали сотрудники.

– Вот это раритет…

– В Медвежьем переулке нашёл, – выдохнул Костя.

– Девятнадцатый век, – поскрёб мрамор реставратор Лукич.

– Да тут этого века килограммов сто… – Костик растянулся на траве, и его тощее пузо оголилось из-под джинсов.

Лукич ахал:

– Завидую я тебе: ни разу такого не находил. Черепа были, бронзовые статуэтки, шашка, медаль золотая, а вот вазу вижу в первый раз, везучий ты.

Мрамор окатили водой из шланга и помыли мочалкой. Втащили на застеклённое крылечко и там установили.

– Ого! Да тут вензель чей-то? – погладил Лукич рукою вазу. – Чей?

Костик гордо:

– Самого Павла Первого.

– Значит, это не девятнадцатый век, а восемнадцатый? – опешил Лукич.

– Самый, самый конец, – кивнул Костик.

– Погоди, погоди, – протёр очки Лукич. – И с другой стороны что-то есть…

Костик развернул вазу и присмотрелся:

– Похоже, двуглавый орёл. Как на нашем гербе!

– По-моему у него не две головы, а три, – удивился Лукич. – Жаль, скол на этом месте, не очень-то и разобрать.

– Ты прав, может, и три головы, – Костик был страшно воодушевлён находкой.

Директор музея Капитолина восхищённо ходила кругами вокруг вазы:

– Сейчас этикетку сделаю. Ваза не цельная, сверху отколота примерно треть. Значит, мы назовём её фрагментом вазы!

Капа быстро вошла внутрь музея и распечатала на принтере: «Фрагмент вазы. Конец XVIII века. Найден в Медвежьем переулке».

– Ах, Костик! Ну ты молодец! – лепила этикетку Капа.

– Да это не я, а неведомая сила меня к той вазе выбросила, так что голову разбил.

Костик потирал ушибленный затылок.

– Ну всё равно ты молодец. Пошёл, нашёл… А у меня и тортик припасён. Как будто чуяла, что этот день будет удачный, – побежала ставить чайник Капитолина.

ЛИЗА

В комнату Лизы вошли её родители, одетые по-походному.

– Лиза, пора вставать!

Лиза, нехотя потягиваясь, не открывала глаза.

– Лиза, мы уезжаем! – улыбнулась мама.

– Как! Уже?! – подскочила девушка.

– И не забудь про практику, – напомнила мама. – Я звонила Капитолине Ивановне. Там тебя ждут.

Лиза накинула халат и прошла с родителями в прихожую, где были собраны чемоданы, палатки и рюкзаки. Из рюкзаков торчали геологические молотки.

– Ну вот, опять вы меня бросаете на всё лето.

– Мы бы отправили тебя к бабушке, но у тебя практика. И потом ты уже большая, – поцеловал Лизу отец. – Ну что, присядем на дорожку?

Проводив родителей, Лиза стала собираться в местный краеведческий музей, куда её пристроила мама – под крыло своей старинной подруги Капитолины.

Костик, Лукич и Капитолина сидели за столом и пили чай, когда звякнул колокольчик над входной дверью в музей.

Через минуту в кабинет директрисы заглянула девушка с гербарной папкой.

Капитолина приветливо кивнула ей:

– Знакомьтесь, Елизавета, практикантка из областного педагогического университета. Будет изучать флору и фауну нашего края. Лиза, вы же с биологического факультета?

– Да, с биологического, – кивнула Лиза.

– Вот и отлично. Мне нужна помощница. А то я одна как перст среди мужчин.

– Зато перст указующий, – хмыкнул Лукич.

– Садись, Лиза, чайку попей. Знакомься, это наш Лукич, старейший реставратор. А это Костик, – Капитолина протянула руку в сторону худого и весёлого парнишки, – вообще-то он экскурсовод, но претендует быть великим археологом. Как начал у нас работать после института, так всё раритеты ищет. Сегодня он у нас герой. Нашёл вазу мраморную старинную. С вензелем Павла Первого.

– Здорово! – Лиза поглядела в сторону Костика, – а что такое раритет?

– Раритет – это редкая фиговина из прошлого, – ляпнул Костик.

Капитолина наукообразно поправила:

– Это историческая редкость. Не обязательно красивая с точки зрения обычного человека, но для музейщика – бесценный экспонат. Например, какой-нибудь там ржавый обломок старинной подковы – кому он нужен, кроме нас?

– А, понятно. Ничего интересного. История не мой любимый предмет, – поморщилась Лиза.

Капитолина тяжко вздохнула.

– Ничего, Лиза, может, история полюбится.

– Мда, но сегодня находка красивая. Такое и обмыть можно, – крякнул Лукич.

– Не с утра же, – бросила на него строгий взгляд Капитолина.

– Сегодня точно повод есть – то ли обмыть, то ли напиться. Мне сон такой приснился, что с утра хожу как пьяный… – сказал Костик.

– Эротика? – подмигнул Лукич.

Костик:

– Если бы. Приснился мне император Павел. Он разговаривал с Авелем, был такой монах-провидец. Комната, где они говорили, чем-то знакомая, круглая, со сводчатыми окнами, горели свечи. Я видел их – вот как сейчас вас вижу. И разговор такой, что не забыть… И ощущение, что неспроста всё это…

Лукич:

– Про Вангу знаю, а монах Авель-то чего предсказывал?

Костик:

– Много чего. Когда императора Павла убьют и кто будет дальше править… Все свои видения Авель изложил в рукописной книге. Я видел эту книгу во сне, она лежала на столе у императора.

Лукич ехидно:

– Ну ты хоть полистал её немного?

Капитолина досадливо:

– Не перебивай, Лукич.

Костик продолжал перечислять:

– Ещё Авель предсказал, что французы займут Москву при Александре Первом, убийство царской семьи, две мировые войны, оружие страшное, что сжигает города целиком. Во сне я видел, с какой тоской Павел выспрашивал у монаха, правда ли это? Но Авель успокаивал его и говорил, что Россия выстоит и главное о её судьбе написано в конце книги…

Лукич:

– Вот мошенник этот Авель – как монарха разводил!

– Ничего он не разводил, все его найденные предсказания сбылись, – возражал Костик. – Но часть предсказаний ещё не нашли.

– И где они спрятаны? – нетерпеливо спросила Лиза.

– Никто не знает, – отозвался Костик. Тем более мне странным показался сон. И на книгу мне рукой показывал Авель. А зачем? Во мне какой-то голос говорит теперь: найди ту книгу, Костя, найди. И Авель вёл меня куда-то в подземелье, он с факелом шёл впереди, указывая путь. Но я проснулся. Всё утро думал, где то подземелье? И ничего на ум мне не приходит. Может, замок графини Самойловой? Может, замок Мариенталь. А может, склеп какой-нибудь…

– Как интересно… – прошептала Лиза. – Замки… Склепы… Таинственные монахи с книгами заклинаний…

Лукич прыснул от смеха в свою чашку:

– Ты больше слушай Костиковы сны, и не такое тебе ещё откроется. Потом в отчёт запишешь по практике.

– Лукич, ты не хохми, – одёрнула его Капитолина. – Вазу реально Костик нашёл. Глядишь, и книгу отыщет.

– Да ладно, может, это ерунда всё, – усомнился Костик, – и выбросить мне сон из головы?

На последних словах с резного буфета упал фарфоровый бюст Павла Первого и вдребезги разбился за спиной у Костика.

Бух! – от неожиданности все подпрыгнули, осыпанные фонтаном мелких осколков.

Капитолина вскочила со стула:

– Ой! Да что же это делается! Бюст стоял не с краю! Сама его подальше задвигала, как он упал? – Капа застыла в непонятном страхе. – Это знаки. Свыше.

Лиза единственная спокойно допивала чай с бутербродами. Она ещё не привыкла к здешним странностям.

Лукич:

– Свыше говоришь? Знаки? Ага, аж с самого верха буфета валятся на нас.

– Лукич, но ведь предсказания Авеля существуют, это все знают, – уже придя в себя, ответила ему Капа.

– Кто все? Я не знаю. Лиза не знает. Или знаешь? – повернулся Лукич к девушке.

Лиза растерянно замотала головой.

– Не знаю. Мы в школе не проходили. И в областном универе тоже.

– Что старый, что малый, историей не интересуетесь, – стыдила их Капа. – Авель предсказал события в России на три столетия вперёд. И всё предсказанное им сбылось! Но найдены ещё не все предсказания. Никто не знает, где оставшиеся. А представляете, если найдём их мы? И там про наше время всё написано.

– Про то, как мы тут в музее с Госдепом боремся? – хохочет Лукич.

– А зря смеёшься, старая перечница. Как раз про Госдеп там наверняка написано.

– И про третью мировую? Всё может быть… – Лукич оглянулся вокруг своего стула. – Сколько тут осколков, знаков… И кто их соберёт?

– Я виноват, всех напугал… – Костик опомнился и полез за веником.

– Вот так всегда: один раритет прибавился, другой разбился, – вздохнула Капа. – Попили чай, пора и за работу, – сказала она. – Костик, познакомь Лизу с экспозицией. И вообще курировать Лизу до конца практики будешь ты. Показывай ей всё, помогай, отвечай на все вопросы. Короче, Лиза на тебе.

Костик удручённо кивнул, а Лиза улыбнулась ему самой хитрой лисьей улыбкой.

– Ура, я на тебе! Из всех ты тут самый классный.

В другой день Костик бы огорчился, что на него повесили практикантку, но сегодня он слишком радовался своей находке, пришедшей к нему в тот же день, что и сон про Авеля.

Он ещё раз вышел на порожки музея посмотреть и погладить новый экспонат.

С этого утра найденная Костиком ваза восемнадцатого века будет приветствовать всех приходящих в Павловский краеведческий музей. В этот уютный домик на берегу реки Славянки, окружённый серебристыми ивами. Две комнаты на первом этаже, два зала – на втором. И маленький подвал. Синекура для небольшого штата сотрудников.

Из-за малочисленности, сотрудники дежурили в музее по очереди – по два-три человека. Но по воскресеньям никто не соглашался сидеть в холодном подслеповатом здании. И Костик кемарил тут один. Но сегодня – не выходной, и почти все были на месте.

ИЗБА

Костик повёл Лизу под лестницу в подвальное помещение с низким потолком.

– Нагибай голову, Лиза, а то ударишься. В подвале у нас самое интересное.

– Подземелья Авеля? – хитро улыбнулась Лиза.

– Нет, другое. Это экспозиция «Крестьянская изба».

Первое, что Лиза увидела – полки с домашней утварью.

– Какое у вас собрание чугунных утюгов, – ахнула она. – Маленькие, большие…

– А нас их штук сто, – пожал плечами Костик.

Стены избы были выложены деревом под брёвна и завешены крестьянским бытом – лапти, короб, серп, плуг, жёрнов, деревянное корыто. Вдоль дальней стены – полати. На грубом деревянном столе глиняная посуда, самовар, четверть, кружка из коры, солонка из бересты. У стены большой сундук, прялки, красный угол с иконами. И даже финские сани.

– А ведь правда, на избу похоже, – Лиза перебирала предметы на столе.

– Ты была в настоящей избе когда-нибудь?

– Была у бабушки. У меня родители геологи, всё время в разъездах, поэтому меня часто сплавляли в деревню. И кое-что мне тут знакомо. Но не всё. Вот это что, колотушка?

– Почти угадала. Валёк для стирки.

– Почему он такой обглоданный? – Лиза ощупывала его рукой.

– От работы в воде. Зимой и осенью руками холодно стирать, и крестьяне вальком стучали по белью.

Лиза взяла следующий экспонат. И вопросительно посмотрела на Костика.

– Это рубель, – объяснил он. – Рубелем гладят.

– А рубель короедом источен, – Лиза разглядывала старинную деревяшку.

– Потому что он дома лежал, а не в воде. Представляешь, приходит к нам какой-нибудь старый дед, который ещё помнит, как у них в доме рубель был, – удивлялся Костик.

– Наверное, рубель исчез, когда утюг появился? – догадалась Лиза.

– Вовсе нет, они параллельно использовались. Я тоже думал, что рубель исчез в девятнадцатом веке, а оказалось, им и после войны гладили.

– Не понимаю, как можно гладить деревяшкой? – хмурилась Лиза, которая и свой-то навороченный утюг терпеть не могла.

– Рубелем не столько гладили, сколько расправляли бельё от складок и комков, делали его мягче.

– И я просто расправляю бельё, – обрадовалась Лиза, – достану из машины и повешу, и ничего не глажу.

– А это узнаёшь? – посмотрел на Лизу Костик.

– Не-а. Каменное колесо какое-то.

– Почти угадала. Это жёрнов. Ручная мельница.

– И как она мелет?

– Видишь, дырка посередине колеса, это колесо клали на другой плоский камень – у нас его нет в музее, в дырку насыпали зерно, верхний камень крутили по нижнему. Зёрна попадали между ними и перемалывались в муку.

– Этак никаких оладьев не захочешь, – отшатнулась от камня Лиза.

– Нууу… большие партии зерна мололи на мельницах. Но за работу мельник брал себе часть муки. А иногда и воровал. Поэтому старались понемногу молоть дома вот таким жёрновом, – пояснил Костик.

– Я бы не выжила в деревне, – упавшим голосом сказала Лиза.

– Ещё как бы выжила, Лиза. Ты же – крестьянская внучка, а всё перезабыла.

– Я и без батарей жить не могу, мёрзну, – Лиза уже подрагивала от холода.

– Да, наша изба – не райское место. Тут и летом дубак. А печка русская только на картинке…

– Ватник бы мне, – оглянулась практикантка. – Неужели старых ватников в музее нет? У меня астма, я не переношу подвальную сырость и холод, сразу кашляю.

Костик порылся в сундуке.

– Вот выбирай, есть два ватника. Приносили нам старые.

– Отдай, какой не жалко, – жалобно попросила Лиза.

– Меряй, оба не жалко, – протянул ей ватники Костик.

Лиза выбрала синий. Он как раз пришёлся на её фигуру.

Костик:

– У нас обычно Шура Рабкин в ватнике ходит. Теперь вас будет двое. Ватных.

– И валенки старые из сундука можно мне вот эти?

Костик протянул ей небольшие валеночки.

Лиза довольная натянула их на себя и огляделась в зеркало:

– Теперь и зимовать в избе можно.

Костик улыбнулся:

– Знаешь, одна бабка сказала про наш музей: «Когда третья мировая начнётся, мы все к вам прибежим, у вас тут всё необходимое для выживания найдётся».

ЧУЧЕЛО ЛИСЫ

– Здесь не интересно, – огляделась Лиза. – Одни чёрно-белые репродукции и макеты. У вас есть ещё другие залы?

После избы Костик повёл Лизу на первый этаж в зал, где представлена история Павловска.

– Конечно, есть, – двинулся к выходу Костик.

В большом зале на втором этаже их встретил Лукич:

– Лиза, ну что? Не скучно тебе среди наших чугунных утюгов?

– Скучно, – призналась Лиза. – Да что-то представителей флоры и фауны нигде не видно. Мне в универе сказали, что у вас тут что-то по природе края…

– А чего ты хотела у нас такое увидеть? – недоумевал Костик.

– Ну, обычно в краеведческих музеях гербарии, чучело волка, чучело оленя на худой конец. А тут, я смотрю, и изучать нечего, – совсем растерялась Лиза.

– Погоди, Лиза, – спохватился Костик и кинулся потрошить полку с книгами. – У нас тут есть учебник по природоведению ещё советский. За четвёртый класс.

– Но ты не падай духом, практикантка, ха! Сейчас достану тебе кое-что животное, – хитро улыбнулся Лукич и с торжествующим видом извлёк пыльное чучело лисы из шкафа. – Оно хоть и побито молью, но вполне годное. Лису-то узнаёшь?

Лиса была бурого цвета, с одним глазом и имела чрезвычайно жалкий вид.

– Боже, какая она плешивая! – Лиза не сразу решилась прикоснуться к лисе. – Почти вся шерсть вылезла. И от хвоста только кусочек остался…

– Ну знаешь, Лиза, не всем же начинать с шикарных экспонатов, – строго посмотрел на неё Костик, едва сдерживая смех. – Ну нету волка и оленя, вот есть лиса, скажи спасибо. Кому-то приходится и в таких непростых условиях практику проходить.

Лукич торжественно вручил Лизе плешивую лису. Предварительно немного постучав ею о стену, чтобы стряхнуть вековую пыль.

Лиза взяла лису и растерянно плюхнулась на лавку.

Рассматривая этого облезлого, уже почти неузнаваемой породы зверя, она вдруг обняла его и улыбнулась:

– Лиса годна для обнимания. Я назову её Ефросинья.

– Ну вот и обнимай её. А практику мы тебе соорудим. Ха! Отчитаешься, не горюй, – утешал практикантку Лукич.

Костик наконец отрыл и поднёс Лизе учебник по природоведению.

– Вот. А гербарий ты сама составишь. Пойдём на кладбище или на развалины замка графини Самойловой. Там цветочков завались. Накопаешь. Может, и зверей ещё каких отловишь по дороге. Мышей там всяких, крыс…

– А лиса у вас откуда? Тоже поймали по дороге на кладбище? – гладила её Лиза.

Костик мотнул головой:

– Нет. Лису нам отдали из Павловского дворца на временное хранение.

– Её что, убил какой-нибудь император?

– Эта лиса после войны кур воровала в дворцовом лесничестве. Лесник изловил и сделал подарок директору музея.

Лиза прижала лису к себе.

– Бедняжка.

– Ничего не грусти, студентка, – подбадривал её Лукич. – Затем, видать, тебя сюда и сослали. Восполнять пробелы в краеведческом музее. Нет у нас гербария – будет, нет чучел – наделаешь.

Капитолина прокричала с первого этажа:

– Мальчики, девочки, я пошла! До свидания.

– Куда она?

– А кто её знает, – пожал плечами Костик. – У директора всегда дел много.

– Эх, «Валя, Валентина, холодно в избе»… Что-то я замёрзла.

Лиза измученно поглядела на Костика.

Тот сжалился над ней:

– Давай снова чай поставим. Лукич, присоединитесь?

– Пардон, я работаю.

– Тогда мы сами. Лиза, если хочешь чего-нибудь поесть, магазин через дорогу. А у меня есть чай и заварка.

Лиза поднялась из избы и радостно засобиралась в магазин.

– Погоди, я тебе финансирование выдам.

Костик взял картонный домик, стоящий при входе в музей. Лиза его ещё утром заметила. На домике было написано: «Благотворительная помощь сотрудникам музея истории города Павловска». И крупная прорезь для монеток.

Оказалось, что дно у домика оторвано и только слегка подклеено скотчем.

Костик с лёгкостью оторвал скотч и высыпал Лизе мелочь из домика. И даже наскрёб одну сотенную бумажку.

Лиза вопросительно посмотрела.

– Ну как тебе пояснить… Билеты мы не продаём, так хоть подаяние просим, – вздохнул Костик. – С зарплатой в семь тысяч музейщики нуждаются в помощи не меньше бездомных кошек. Иная добрая старушка после экскурсии бросит чего-нибудь, и на том спасибо. А нам – печеньки к чаю.

Насквозь продрогшая Лиза сняла ватник и валенки и выскочила на улицу. Там было тепло и солнечно. Ей показалось, что она пробыла в склепе музея сто лет и теперь очутилась совсем в другой жизни. И радовалась солнышку стократно.

– Полкило копчёной салаки, буханку хлеба, сметану, – замёрзшими руками расплачивалась она за еду.

Лиза взяла свои покупки и нехотя вернулась в холодный музей.

КОМИССАРОВ

Там она увидела, что за время её отсутствия в музее произошли некоторые перемены.

Дверь в кабинет директора была распахнута. Костик сидел на месте Капитолины, а напротив него на табурете за обеденным столом расположился здоровенный мужик в зелёном кителе.

Заметив Лизу, он шутовски раскланялся и вальяжно грассируя, поздоровался:

– Здрррастьте!

Костик представил гостя:

– Борец с Госдепом и главный копальщик артефактов на районе. Леонид Комиссаров.

– Артефактов? – машинально повторила за Костиком Лиза.

– Это то же самое, что раритет! Лиза, ты быстро привыкнешь к нашим словечкам!

Костик был необычайно рад гостю.

Из-под стола торчали сапоги Комиссарова в комьях глины. К резному буфету-модерн была прислонена грязная штыковая лопата.

– Без неё Комиссаров, как ведьма без метлы, – улыбался Костя.

Комиссаров встал и протянул Лизе руку.

– Лиза? Леонид.

Лиза, поколебавшись, протянула правую руку навстречу запачканной землёй руке Комисарова.

– Здравствуйте, Леонид.

– Вот что вам скажу, – гость наклонился к Лизе. – Краеведческий музей – последний рубеж сопротивления Госдепу! Здесь русский дух. Хранилище исконного сознания.

Костик серьёзно или несерьёзно поддакнул:

– Да, последний рубеж сопротивления Госдепу – это мы, – и голодно покосился на Лизину сумку с едой. – Лиза у нас на практике. Из областного Университета. Я за ней присматриваю. Будет местную флору и фауну собирать. И помогать нам всяко…

– А что это значит – сопротивляться Госдепу? – спросила Лиза, выкладывая продукты.

– Не бойся, Лиза, это не богатырский подвиг. Наше сопротивление заключается в неприятии всего тлетворно-западного, – изголодавшийся Костик сразу отломил себе краюшку хлеба.

– Это как у Боба Марли, что ли? Растаманство и марихуана? – лукаво улыбнулась Лиза.

– Не, Лиза, это как у Комиссарова… Ты слушай наш рупор и сама всё поймёшь.

– Чёрртова система! – громыхал борец с Госдепом. – Госдеп во всём: в долларах, в коле, в чипсах. Мы утонули в нём, как в дерьме. Где ты видишь ррусское? Зайди в любой магазин – всё импорт. А телек! Фильмы их урродские, реклама. Где наше? Где оно?

– Нет нашего, – неожиданно согласилась Лиза. Её прошибла давняя озлобленность на Яндекс. – Открываешь новости, а там везде Джоли: какую грудь она отрезала, какую пришила. Я лучше бы почитала про Шушенский заповедник, так ничего о нём не пишут!

– Сррразу видно: наш человек, – Комиссаров расслабился и расстегнул китель. – А делают такие гадостные новости те, кто хотят, чтоб мы были болванами. Не помнили свою историю, а помнили грудь Джоли.

– Угощайтесь, – Лиза пододвинула салаку и хлеб копателю.

– Вот мы тут только и остались. Остговком, хганителями… – Комиссаров по-доброму оглянулся вокруг.

Связка красивых баранок румянилась на вёдерном самоваре. Раз в месяц Капа влажной тряпкой протирала пыль на символах русского гостеприимства. И даже плесень на баранках не заводилась. Окаменели.

– Сколько раз в году меняете баранки на самоваре? – спросила Лиза.

– Нисколько, – ответил Костик. – Лукич покрыл их лаком для мебели. И они стали вечными.

– А вот в избе грибок все лапти погрыз. Я заметила. Это я вам как биолог говорю. Надо что-то делать, подскажите реставратору.

– Ничего, Лукич отреставрирует и лапти. Ты ему скажи, Лиза, вместе чего-нибудь придумаете.

Лукич – незаменимый человек. Он может восстановить любую сломанную вещь, завести любые неходячие часы и заставить говорить любое радио. Госдеп его боится не меньше, чем Комиссарова.

ИПРИТ

Земляными пальцами Леонид выудил из кармана флешку. И протянул её Костику:

– Здесь письмо к испанскому королю. Поправь, дополни, я отдам переводчикам. И напомни Капитолине про командировку в Мадрид. В музей Голубой дивизии. Поедем с новой сотрудницей, – кивнул на Лизу.

Лиза бросила на Комиссарова восторженный взгляд:

– Да! В Мадрид! Я согласна, – привстала от нетерпения Лиза.

Костик посмотрел на неё с усмешкой:

– Нас вообще-то закрыть грозятся, музей на птичьих правах, какой тут едрит мадрид…

– А если заявку в районную администрацию подать? Организовать встречу ветеранов – русские, немцы, испанцы, и мы под это дело подпадём, как главные зачинщики почина, – не отставал Комиссаров.

Выключив чайник и порывшись в буфете, Костик макнул в стакан Комиссарова пакет «каркадэ».

Гость вытаращился на красный кипяток:

– Зверобой надо заваривать, а не эту бурду.

– Суданскую розу ещё фараоны пили, – вступилась за каркадэ Лиза.

– Лиза – биолог, – пояснил Костик.

– А я – химик. Вы знаете, что такое иприт? – гость строго посмотрел на практикантку.

– Ядовитый газ. Пахнет, как подгнивший чеснок. Им траванулся Гитлер в Первую мировую, – пришёл на помощь растерявшейся Лизе Костик.

Лиза сразу представила отвратительный запах газа, и ей даже показалось, что он присутствует в кабинете Капитолины.

– Воот! И я траванулся им в молодые годы, когда разбирал гранату. – Комиссаров посуровел ещё больше: – Лиза, вы знаете, что испанцы спрятали в подземельях дворца графини Самойловой сто тонн иприта? И это всё у нас под боком.

– Сто тонн?? – Лиза нервно заёрзала на стуле. – У нас под боком?

Комиссаров продолжил нагнетать:

– Это были бочки с жёлтым крестом. Их доставили сверхсекретно в январе сорок третьего ночным поездом из Германии. Гитлер готовил решающий штурм Ленинграда. А в Павловске и вокруг стояли испанцы – «Голубая дивизия». Лиза, вы хоть знаете, что испанцы были союзниками немцев?

– Конечно, – обиделась Лиза. – Я что, совсем уж тупая?

– Ну, ты не обижайся, сейчас молодёжь историю не очень знает. Так вот. Бочки с химией на санях всю ночь возили от железнодорожной станции Антропшино к дворцу графини, где находился штаб. Утром дворец и парк оцепили колючкой. Поставили часовых.

– И что же дальше? – приклеилась взглядом к Комиссарову Лиза.

– К весне испанцев расколошматили. Дворец накрыли наши артиллеристы. «Голубые» собрали вещички и укатили. А бочки с жёлтым крестом где-то замуровали.

– Может, вывезли?

– Неет. Они до сих пор в заброшенных подземельях. Где рухнули своды, куда сочится вода. Разъест их коррозия…

– Ииии? – с ужасом выдавила Лиза, уже почти чуя удушающий запах.

– Иприт попадёт в подземные воды, погибнет первой Славянка – она рядом, за ней Нева и всё на её берегах, потом – Балтийское море. Об этом я тоже пишу в Испанию. Чтобы предоставили документы.

– Но ведь иприт разлагается? За столько лет… – Костик пытался успокоить Лизу.

– Да, разлагается, – дополнительно подогревал Лизу Комиссаров. Лиза уже почти теряла сознание от ужаса. – Если его нагреть за сто семьдесят градусов. А в воде он чувствует себя как дома. Похож на студень, только ядовитый.

– И что, подземелья уже отрыты? – Костик спокойно пил свой чай.

– Приходи, Костя, увидишь.

– А можно и я с вами? – с замиранием спросила Лиза.

Она немного пришла в себя, и ей перестал мерещиться запах подгнившего чеснока.

– Всегда пожалуйста.

– А в подземельях есть сокровища?

– Лиза, если ты надеешься там найти клад, то заранее говорю – это не золото-брильянты, а черепки и монеты, обросшие зелёной патиной…

Костик отвлёкся от Лизы, задумался и внезапно посуровел:

– Совсем забыл! Леонид, мне нужен совет.

– Я слушаю.

– Сегодня сон мне странный приснился. Как ты думаешь, бывают вещие сны? – Костик пристально смотрел на Комиссарова.

– А о чём сон-то? – тот не понимал.

– Приснились мне император Павел и монах провидец Авель. Авель подарил Павлу книгу своих предсказаний. И пытался показать мне во сне, где она спрятана.

– И где же? – вытаращился на Костика Комиссаров.

– В том-то и дело, что я ничего не понял. Помню одно: там были какие-то подземелья, – разочарованно сказал Костик. – Авель вёл меня по ним, но я не смог узнать…

– Ну, подземелий у нас хватает, – отмахнулся Комиссаров.

– И что же делать?

– Не бери в голову. Ты лучше скажи, боролся ли Павел с Госдепом?

– Ещё как боролся! Только Госдеп тогда находился в Париже, Берлине и в Лондоне.

Комиссаров повернулся к Лизе:

– Лиза, в России всегда находились гниды, которые разбивали лбы в молитве на Запад. А ведь солнце на востоке восходит.

Лиза согласно кивнула, уже признав Комиссарова негласным лидером их движения по борьбе с Госдепом.

Комиссаров встал из-за стола:

– Костя, ты, помнится, мне шведскую карту Карлберга обещал?

Костик тоже встал:

– Сделаю.

ГОЛУБАЯ ДИВИЗИЯ

Костик поднялся в большой зал и включил компьютер.

Системный блок был замаскирован пышными вениками для бани, а монитор увенчан двумя бабами для самовара. Капитолина требовала соблюдать аутентичность интерьера.

– Спасибо за карту. И не забудь про письмо, Капе привет! Слава музею!

– Копальщикам слава.

Когда Комиссаров вышел, Лиза спросила Костика:

– А что, Комиссаров часто к вам заходит?

– Да каждый день. У него тайная влюблённость в нашу директрису. Давно по ней вздыхает и хочет поразить её своими раритетами и подземельями.

– Насчёт иприта он серьёзно?

– Вполне.

Костик вставил в компьютер флешку и начал править письмо.

«Ваше Величество. К вам обращается простой русский патриот Леонид Комиссаров… Так… Вот здесь… Просим Ваше Величество предоставить сведения о захоронении бочек с отравляющим газом ипритом… Экологическая катастрофа в европейском масштабе…».

– Кость, а для чего Комиссаров пишет испанскому королю?

– Как для чего? Он поступает, как принято. У нас ведь тоже все жалобщики обращаются к президенту. А вообще Комиссаров надеется установить контакты с архивами в Мадриде. Его главная тема – «Голубая дивизия».

– А почему она голубая, в ней служили геи?

– Нет, конечно, – рассмеялся Костик. – Просто в форму солдат входили голубые рубашки.

– И какие были испанцы в Голубой дивизии?

– Весёлые. Не то что немцы. Любили выпить и погулять. Среди фрицев ходил такой анекдот: «Если вы увидите немецкого солдата небритого, с расстёгнутой гимнастёркой и выпившего, не торопитесь его арестовывать – скорее всего, это испанский герой». Это их и сгубило.

– Как?

Лиза поудобнее устроилась на старинном диванчике.

– В июле сорок третьего испанцы устроили праздник во дворце графини Самойловой. Накрыли столы, приехали немецкие генералы. Об этом заранее знала наша разведка. Со стороны Ленинграда ударили дальнобойные орудия. Обстрел длился сорок минут. Тремя волнами. Корректировщик огня скрывался в землянке на берегу Славянки. По рации наводил. Испанцы поймали его и казнили. А предал того наводчика якобы дед Комиссарова. Вот Леонид и пишет письма в архивы, хочет доказать, что его дед невиновен.

– Ты хочешь сказать, что всё это личное, и никакого иприта нет? – ахнула Лиза.

– Почему нет? Я сам слышал рассказ про бочки от очевидцев. И потом Комиссаров не тот человек, чтобы ставить личное выше Родины. Просто в данном случае это совпало.

Костик встал из-за компьютера:

– Клади лису на место. Рабочий день окончен.

Лиза сняла ватник, закутала в него свою плешивую лису. И вместе с Костиком они закрыли музей.

Уходя, Костя погладил вензель на мраморной вазе и улыбнулся чему-то своему.

– Ну, как тебе твой первый день в музее, Лиза?

– Сначала я сбежать от вас хотела. Какая практика с одной плешивой лисой и учебником природоведения? Да и вы все странные какие-то. В сны про монаха верите. В испанского короля…

– Ну, да мы все тут ненормальные, – покосился на неё Костик. – Ты ещё Шуру Рабкина не видела и Мишу-Копальщика. Они тоже не в себе. Так что сваливай ты отсюда, Лиза, пока не поздно. Найдёшь себе чего-нибудь поинтереснее, попроси другое место для практики, – серьёзно посмотрел на неё Костик, надеясь, что избавится от общественной нагрузки.

Но Лиза аж вспыхнула от негодования:

– Избавиться от меня решил? Ну уж нет! Капитолина Ивановна велела, чтоб ты мной занимался, и я завтра приду, как положено. К десяти.

ДИВАНЧИК

Иногда в музей, кроме ветра, никто не заходил. Но бывали и посетители.

Если Костик водил экскурсию по второму этажу, Лиза обитала в кабинете директрисы – на первом. Пила чай, читала книжки.

Когда посетителей не было, её любимым местом был мягкий диванчик девятнадцатого века на втором этаже. Снимая валенки, она забиралась на него с ногами. Гладила руками зелёное сукно обивки, устраивалась поуютней с книжкой.

Костик предупреждал:

– Капитолина может тебя прогнать. Она волнуется, что диванчик развалится. Не очень-то он прочный…

– Не слушайте их, Лиза, и лежите, – возражал Лукич. – Старая мебель тоже нуждается в человеческом тепле и жизни. Это я вам как реставратор говорю.

Лукич никогда не мешал Лизе валяться на диванчике.

А Лиза испытывала странные чувства. Полежав на диванчике девятнадцатого века под вытертым шерстяным ковриком, она будто и сама превращалась в экспонат – тот же запах старых ниток и неподвижность. И ей это даже нравилось.

Поднимал Лизу обычно колокольчик на входной двери. Как только он начинал звенеть снизу, Лиза вскакивала с диванчика и начинала внимательно рассматривать экспонаты в зале. Чтобы посетители думали, будто девушка сильно интересуется телевизором Ольги Форш или историей метеорологической станции.

Если посетители задерживались, Лиза откочёвывала в «избу». И устраивалась на деревянных полатях, лёжа там крестьянкой после сенокоса. Вокруг старинные серпы, мотыги, молотилки. Она слушала, как Костик повествовал чего-то наверху пришедшим. Его слова гудели ветром. Убаюкивая.

Удивительна способность Костика водить по выставке одного экскурсанта, часами рассказывая о своих краеведческих открытиях.

Костик ведь не только экскурсовод, но и научный сотрудник, что, впрочем, не добавляло денежек в его карман.

Вечно тощий и голодный, он забывал о еде, да и поесть-то не всегда бывало.

В районе обеда зашла молодая дама. Достала кошелёк:

– Сколько стоит здесь билет?

Костик ответил:

– У нас билетов нет, есть пожертвования.

И показал картонный домик с прорезью.

– У меня деньги только крупные, – ахнула дама. – Сейчас разменяю в магазине и вернусь.

– Да ладно, проходите так! Я всё вам расскажу! – смутился Костик.

Но дама уже убежала.

А Лиза, сидя на диванчике с лисой, опять сомневалась в своём будущем:

– Вот засада. И всё-таки. Что мне делать с практикой? О чём писать отчёт?

– Выкрутишься, не ты первая, не ты последняя… – сонно рассуждал Костик, редактируя за компьютером письмо испанскому королю. – Напишем тебе отчёт про травы и про лис. Наловим, накопаем, вокруг столько живья растёт и ползает. А что со сном мне делать – вот загадка…

– Ты что, правда считаешь, что сон может быть вещим? – сочувствовала ему Лиза.

– Не знаю. Первый раз со мной такое. Вообще-то я не мнительный.

– А ты раньше знал про Авеля?

– Конечно, знал. Я же уже рассказывал, что он предсказал убийство Павла Первого, взятие Москвы французами в 1812 году. Казнь семьи Николая Второго…

– В восемнадцатом веке? – недоверчиво косилась Лиза.

– Да.

– И ты в это веришь?

– Об этом многие историки пишут.

– Один дурак написал, а другие повторяют! – отмахнулась Лиза. – Никогда не любила историю. Это не наука, а одни даты и названия. Сидишь их, учишь.

– А в ботанике разве латынь учить не надо?

– Так там всё понятно. И красиво. Вот, например, тараксакум официнале – одуванчик лекарственный. Сразу понятно, что он лечит и что это одуванчик. Кость, у тебя газет старых не будет? – Лиза спустила ноги с дивана и одела валенки.

– Зачем тебе?

– Начну собирать гербарий возле музея. Устала я сидеть без дела.

– Газеты-то зачем?

– Закладывать растения в газеты.

– Сейчас я тебе выдам, – закряхтел старый реставратор.

Лукич достал из какого-то угла подшивку журнала «Америка» за 60-е годы. И протянул Лизе.

– Вот. То, что нужно. А ты бы, Костик, девушке голову снами не морочил, а лучше бы в кафе её сводил.

– Лукич, я сам себе в кафе ходить не позволяю. Откуда средства? Может, ты профинансируешь. А я лучше делом займусь…

Лиза театрально вздохнула, сверля взглядом Костикову спину.

– Так что всё-таки с практикой? Капитолина Ивановна велела тебе мной заниматься. Как же походы на природу, в лес? Флора и фауна…

– Какой лес? – очнулся от своих файлов Костик.

Встал, отряхнулся, принёс откуда-то несколько толстых архивных папок и положил их перед Лизой.

– Вот. Дворцовое садоводство. Их было два. Одно между прочим возглавлял академик. Далее – геологическое обнажение на реке Поповке – природный памятник. Рядом база ВИР с уникальной коллекцией семян. Изучай.

– Ну спасибо, – насупилась Лиза. Опять одела валенки и залезла на диван.

– На здоровье. Я старался, – улыбнулся Костя и снова сел за компьютер, повернувшись спиной к Лизе.

Лиза нехотя начала листать документы.

КОСТЯНОЙ СУП

– Кость!

Костик, не отрываясь от компьютера.

– Да, Лиза.

– А почему все садовники в Павловске были немцы?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну вот – Асмус, Визлер, Вейнман, Эльтц, Шмидт, Боде, Катцер. Хоть бы одна русская фамилия.

– Они приезжали немцами, а здесь становились русскими. Потомки Боде часто бывают у нас в музее. Праправнучка Асмуса тоже живет в России. Ты не увидишь в них ничего немецкого.

Костик снова обратился к компьютеру.

– Так, чего я хотел посмотреть? Да. Авель. Мне всё со сном никак не успокоиться.

– А ты посмотри в соннике, к чему снится Авель. В Яндексе…

Костик рассерженно обернулся на Лизу.

– Ну ладно… – Лиза поняла, что сморозила чушь. – Не Авель гугли, а к чему снится монах.

– Сразу видно, что с историей ты не дружишь, Лиза.

Костик снова впился в экран и что-то бормотал про себя.

Лиза вздыхая, открывала папки, снова закрывала их.

– Умаялась ты, доченька, от скуки, – улыбаясь, жалел её Лукич.

– Мальчики, девочки, к столу! – прервала их занятия Капитолина. – Сопротивление Госдепу требует сил!

Лиза первая подскочила с дивана. И побежала по лестнице обедать.

Капитолина поддерживала энтузиазм своих старателей горячим супом.

– Сварен на бульоне из косточки, – обычно приговаривала она, открывая домашний термос.

За это Лукич прозвал суп директрисы «костяным». Хотя костей в нём никогда никто не видел. Необычайная разваренность всех компонентов супа приводила к тому, что ни один сотрудник не смог бы с точностью сказать – от птицы кость была первоначально или от млекопитающего. С чем сварен суп – одна из нерушимых тайн музея, но всем хотелось похлебать горячего.

– Лукич! Константин! К столу! – повторно призывала Капитолина.

Краеведческие обеды проходили чинно.

Стол позапрошлого века с инвентаризационным номером накрывался советской клеёнкой с инвентаризационным номером, по прошествии пятидесяти лет клеёнка тоже считалась антикварной.

Костяной суп переливали из термоса в расписную супницу. И разливали старинным фарфоровым половником в плошки из дерева, переданные музею потомками крестьянина Артюшко.

Капитолина по очереди подавала суп Костику, пожилому Лукичу. И краеведу Шуре Рабкину.

Сегодня Шура тоже был в музее и уже познакомился с Лизой, впечатлив её своей тоскою. И задумчивостью.

Шура имел инвалидность по сердцу, но напросился в музей работать на полставки.

Сидели за обедом по-домашнему. В музее как в родной хрущёвке. Еда и туалет – совмещены. Дверь в санузел находилась прямо в кабинете Капы. Сотрудники сновали мимо начальницы к унитазу. Хоть книгу записей веди – кто сколько раз…

Костик испытывал страшную неловкость:

– Бедная Капа. Все бегают через её кабинет в туалет туда-обратно. Вон Рабкин по сто раз на дню.

– Ась? – не расслышал Шура, макая сухари в свой бледненький цикорий.

Костик называл еврея Рабкина жидоватником.

Шура – иудей по отцу и русский патриот по матери, демонстративно носил ватник с шестиконечною звездою на спине. И сам он – ватник. Причём ватник заслонял в нём еврея, а еврей – люмпена. Всё это гармонично уживалось в Шуре, делая его милейшим человеком.

Одно в нём удручало – декадентское нытьё.

Шура постоянно стенал по поводу своей скорейшей смерти. Здоровье у него, и правда, несколько хромало. И клапан в сердце заменён, и почки не в порядке.

Хлебая пайку костяного супа, он обоснованно нудил:

– Капа, похорони меня рядом с Комиссаровым. У меня больше никого нет, а ты будешь нас навещать обоих.

– А что, Леонид уже умер? – покачнулась Капа.

– Нет, вроде. Жив.

– Тьфу на тебя! Вы ещё ни одно подземелье не откопали. А норовите помереть.

С подачи влюблённого в неё Комисарова директриса была уверена, что район Павловска прямо-таки наводнён подземными проходами, ведущими начало от шведов и масонов времён Павла I.

– Живите, Шура, хватит ныть, – советовал Лукич.

– Жизнь – это юдоль скорби, – Шура картинно вздохнул. – Нет, Капа, ты скажи, какой гранит мне лучше взять на памятник надгробный?

– Красный. Он в нашем климате меньше разрушается, – деловито советовал Костик. – Или по традиции можно откопать какое-нибудь древнее надгробие. И надпись перебить на новую. Как фараоны делали. Был, скажем, Вейнман, а стал Шура Рабкин.

– Костик, это п,ошло. Мне даже умирать перехотелось! Кстати, завтра на кладбище пойдём, если погода хорошая?

– Пойдём, куда ж мы денемся.

Кладбище – отдушина для Шуры и Костика. В солнечные дни они всё время норовили сбежать туда из-под Капиного надзора. Чтобы бродить, как мальчишки, чего-нибудь искать, делать открытия. На кладбище воздух вольности и приключений. Да и не только в этом причина их походов…

Дело в том, что музей заключил договор с кладбищем на составление путеводителя. Этой работой уже второй год занимались Костик и Шура Рабкин.

ЗАКАЗ ОТ ПОХОРОННОГО БЮРО

Всё началось ещё зимой. Рабкин иногда вспоминал, как это было.

Заказ от похоронного бюро свалился на голову вместе со снегопадом – требовалось нанести на план захоронения хоть сколько-нибудь известных соотечественников.

Картирование городского кладбища в такую погоду не радовало, но музейная зарплата мала – и Костик с Рабкиным были рады хоть какой-то подработке.

Летние ботинки чавкали в ледяной каше, мысли нерадостные, чувства – подмороженные.

Фотоаппарат, фляжка с коньяком. Поверх шерстяных носков – полиэтиленовые кульки, но ноги всё равно безнадёжно промокли.

Костик напоминал подержанного Элвиса на последних концертах, когда цветочный венок на шее больше похож на похоронный. Рабкин – белую статую с нахлобученной снежной шапкой.

Зимой после трёх часов дня на кладбище – никого. Только дымок над сторожкой, где ютятся рабочие. Да собаки заходятся в лае.

На памятниках – звёзды, полумесяцы, кресты. Крестов больше. Суровые знаки различий, а закопаны все одинаково.

От главной дорожки до могил расстояние меряется шагами, замёрзшими пальцами ведутся записи в блокноте.

– До участка семьи Брюлловых – восемьдесят шесть шагов, девяносто – до безымянного креста… – бормочет Костик.

Тихо. Тииииихо. Как будто здесь – срединная земля, а по четырём сторонам света – бесконечный снег. И за ним не видно ничего. За этим снегом.

Рабкину подумалось, что и внутри вот так же иногда – занесено и холодно. Белое, на котором не хочется рисовать никакими красками. И чувства уходят под безразличные покровы. До онемения спокойно. И там, на внутреннем кладбище – тоже памятники – с фото, крестами и звёздами, со всем, что положено ушедшим навсегда…

С той зимы они с Костиком повадились ходить на могилы. Шура и Костик решили не только план кладбища нарисовать, но и составить путеводитель по кладбищу. Описать жизнь знаменитых покойников. В том числе и семьи Брюлловых.

– Кладбище – жизнь, рассказанная мёртвыми. Они хранят историй больше, чем все архивы мира, – говорил Костик, для которого это – всего лишь научная работа.

– А для меня кладбище – место, где я говорю с родными, – отвечал ему Рабкин. – На том свете у меня родных уже поболее, чем на этом. Родители, бабушки, дедушки, тётушки. Попав в иной мир, встречу ли я их снова? И надо ли мне это? Наверное, после смерти я хочу увидеть только маму. Мы будем сидеть с ней на берегу реки. Спокойной и тихой, как Славянка. И солнце будет падать длинными лучами на нас, на листья и на воду. Когда я представляю это, мне совсем не страшно умирать.

– Философ ты, Рабкин, – говорил занесённый снегом Костик, и голос его растворялся в тишине кладбища той зимой…

КЛАДБИЩЕ

Утром Лиза примчалась в музей с опозданием и Костика не застала.

– Капитолина Ивановна, а где же Костик? – досадовала она.

– Он ушёл на кладбище. С Шурой. Сегодня солнечно, могилы особенно привлекательны, – пояснила Капа. – Будут фотографировать захоронения. Да и картировать легче по сухой погоде. Ищи их возле часовни.

Лиза вприпрыжку за десять минут одолела расстояние от музея до кладбища и возле часовни нашла две странные фигуры.

Костик стоял в задумчивости с планшетом, чего-то нанося на карту. Рабкин фотографировал полуразрушенный склеп.

– А ты чего не захотела посидеть с лисой и папками? – удивился Костик, увидев Лизу.

– Мне без гербария не засчитают практику. Я буду собирать растения, Капитолина Ивановна тебе велела заниматься мной, а ты сбежал!

Лиза упёрто смотрела на Костика. Тот сразу заулыбался.

– Ну ладно, копай свои растения. Ты, гляжу, и лопатку прихватила. Давай. А мы тут будем карту намечать.

После замеров и фотосъёмки Рабкин потянул Костика в сторону еврейского участка. Костик не любил там копаться, а Шуре интересно.

На Павловском кладбище большинство дореволюционных памятников после войны скупили евреи. С них сбили прежние надписи – сделали новые, мрамор всё стерпит. Рабкин, расследуя судьбу каждого надгробного камня, пытался прочитать выщербленные буквы.

Костик орудовал на бывшем лютеранском участке, отрывал из-под слоя земли старые плиты, расчищая их от мха.

Из осколков известняка Костик сложил имя латиницей:

– Клеменс Шеф. Немецкое имя. Это был колонист из деревни Этюп.

В свою очередь Рабкин обнаружил плиту с именем умершего ребёнка – сына генерал-лейтенанта Ренненкампфа. И надгробие фон Гове – начальника Павловского вокзала времён Иоганна Штрауса.

Подобные открытия Шура и Костик наносили на план на планшете.

Надо сказать, что помимо заказа кладбищенского начальства Шура пытался монетизировать их с Костиком походы на кладбище, организуя платные экскурсии на могилы.

Выгода всем – и Рабкину, и туристам. За экскурсии он брал недорого, а деньги с Костиком они делили на еду.

Шура умел рассказывать про могилы с особым вдохновением:

– Вот здесь, например, похоронена Лидия Делекторская. Муза Матисса. Художнику было шестьдесят, когда она, двадцатилетняя русская эмигрантка, пришла к Матиссу устраиваться на работу. Не подозревая, что останется в его доме на двадцать два года. Делекторская стала нежным другом художника. Она изображена на множестве его картин и рисунков. Один из критиков о ней написал: «она никогда не была в тени, она всегда была рядом». И вот её скромненькая могила, посмотрите на неё…

Приземлённая гранитная доска, зажатая в низине среди соседних великанов-крестов.

– Действительно, скромная могила. А почему муза Матисса похоронена не во Франции?

– Лидия завещала похоронить себя в России. Она и на чужбине оставалась патриоткой. Матисс дарил ей много картин. После его смерти она их отдала безвозмездно в наши музеи, сотни работ. Например, в Эрмитаж.

– Неужели эрмитажники не могли раскошелиться на приличный памятник? За одну картину Матисса, наверное, можно было всё кладбище обустроить? – удивлялись экскурсанты.

– Как видите, не удосужились, – вздыхал Рабкин.

– А чем вы ещё здесь занимаетесь? – Лиза хвостом таскалась за Костиком.

– Ищем раритеты, как говорит Комиссаров. Почти никаких старых захоронений до нас не дошло. После революции стали валить кресты и зачищать остатки старого мира. Могилы и склепы получали новых хозяев. Во время войны испанцы, как сороки, таскали всё, что блестит. Поснимали самые красивые мраморы, увезли их к себе на родину. И сейчас могильщики пошаливают: если найдут старинную плиту, ушедшую в землю, разобьют её на части и выкинут, чтобы участок освободить.

– Зачем?

– Как зачем. Чтобы продать это место под новое захоронение. Нынче места дорого стоят. Особенно на старинной части кладбища.

Лиза плелась за Костиком. Увидела на дорожке дохлого птенца.

– Выпал из гнезда. Бедняжка, – склонилась к нему Лиза. – Пух на тушке, тощая шея. Два бугорка глаз.

– Природа не хоронит своих детей. Только человек хоронит человека, – равнодушно сказал Костик.

Лиза притормозила возле какого-то цветка.

– Стой! Я должна выкопать это растение.

– Ты меня догонишь.

– Нет! Я потеряюсь.

– Тогда вернёшься в музей.

– Капитолина Ивановна велела! – рассержено топнула ногой Лиза.

Костик рассмеялся, глядя на её решительную фигурку в сарафане.

– Ладно. Копай, ботаник, я подожду.

Лиза лопаткой подковырнула сразу несколько растений, отряхнула им корни, заложила их в гербарную папку между листами газет.

Пока она копошилась, Костик делился наболевшим с Шурой.

– Шура, я так рад, что мы вырвались из музея, и я могу тебя спросить…

– Что-то случилось? – в глазах Шуры всегда такое понимание, что ему можно доверить что угодно.

– Да я как дурак мучаюсь который день. Понимаешь, мне сон приснился тут недавно. И были в этом сне император Павел и монах-предсказатель Авель.

– Вот здорово! – понимающе кивал Шура.

– Я не об этом, – вздохнул Костик. – Мне кажется, в этом сне содержалась важная информация. Монах и Павел говорили о книге предсказаний о судьбах России. И я видел эту книгу. И монах пытался показать мне, где она спрятана. Вёл подземельем к ней…

– И где же оно? – выпучил глаза Рабкин.

– Я не узнал, в каком мы подземелье были. Сон оборвался.

Костик испытующе смотрел на Шуру, как будто тот мог подсказать, где подземелье.

– Может, ты чего подскажешь?

– Чего же я подскажу?

– Нуу, где оно могло бы быть. И надо ли его искать?

– А что если оно на кладбище? – воскликнул Шура.

– Как??? – остолбенел Костик.

– А вдруг монах Авель похоронен в каком-нибудь склепе у нас на кладбище, и книгу положили ему в могилу?

– Шура, всё может быть…

Костика аж затрясло от такой догадки.

Обговорив тайны сна, музейщики опять разбрелись по кладбищу. Не теряя из поля зрения Лизу.

Лиза с воодушевлением выкапывала очередной иван-чай. Умаявшись, она уселась передохнуть на скамейку, пока Костик расчищал старинный надгробный известняк.

Кладбища имеют свойства умиротворять и останавливать время. Лиза не знала, сколько времени она так просидела в задумчивости. Глядя на иван-чай, на берёзы. На Костика. Но через какой-то промежуток она заметила, что Шура исчез…

СКЛЕП

– А где Шура? – Лиза встала со скамеечки, осматриваясь по сторонам.

Костик оторвался от плиты. Позвал.

– Шуурааа!

Тишина.

– Наверное, в кустики отошёл. Давай подождём немного.

– Шууураа!

Тишина.

– Может, он на еврейском участке?

– Он бы нас предупредил.

– Не захотел отвлекать, наверное.

– Шууура!

Прокаркали чёрные вороны. Сели на соседние памятники. Тишина.

– Что-то не так. Времени-то уже много прошло. Пойдём поищем?

– Погоди, дай наберу его номер.

Костик достал мобильник. Подождал ответа от Шуры.

– Не отвечает.

– Шу-ра!

– Может, ему плохо стало? У него же сердце больное.

– Он не мог уйти далеко. Давай осмотримся поблизости.

– Но куда он делся?

Быстрыми шагами Костик и Лиза двинулись на еврейский участок.

Костик мелькал между могилами, как в лабиринте.

– Не мог же он исчезнуть бесследно? Что за бесовщина?

Вдруг откуда-то раздались звуки, похожие на крик.

– Аааа!

Костик в недоумении осмотрелся. Дёрнулся в одну, в другую сторону. Наконец отыскал место, откуда доносился голос.

– Дыра в земле. И вот следы… Похоже, он провалился в склеп. Стой, Лиза! Ты тоже провалишься.

Медленно, прощупывая почву, Костик приблизился к пролому и заглянул в него.

– Темно, ничего не видно. Где взять фонарик?

– Мобильником посвети, – со страхом шептала Лиза.

Костик свесился в провал, пытаясь там чего-то разглядеть. По краям осыпалась земля.

– Чёрт! Боюсь, дальше обрушится.

– А какая здесь глубина?

– Метра три.

– Нам не вытащить его вдвоём. Надо позвать людей.

– А-а-а! – голос Шуры из ямы.

– Это он!

– Шура, ты в порядке?

– Ааааа…

– Наверное, он головой стукнулся, не может ответить.

– Давай я попробую спрыгнуть вниз, – предложил Костик.

– А вдруг ты ему кости переломаешь? Упадёшь на него сверху. Лучше вызовем могильщиков.

– Хорошо. Оставайся тут. Я мигом.

Костик ушёл. Лиза без сил опустилась на ближайшую скамейку. Перед ней был столик. На столике стоял стакан водки, прикрытый куском хлеба и две завёрнутые конфеты. Она развернула одну конфетку и съела.

– Вот, блин, приключение! – бормотала Лиза, поглядывая на часы.

Могильщики с ремнями, на которых обычно спускают гроб, пришли на место падения Шуры, и забросили петлю в провал.

– Шура, ты здесь? Держаться можешь? – кричало в провал Костик.

– Ааааааа.

– Шура, держись за ремни. Или ляг на них, зацепись как-то. У тебя руки не сломаны?

Ремни напряглись. По краям провала осыпались мелкие камни. Из ямы показалась голова Шуры. На ней была кровь.

– Сейчас мы тебя вытянем. Что ж у тебя голова так ободрана, вниз головой летел что ли? – охал Костя.

Могильщики привязали концы ремней к ближайшим оградам. Приблизились к яме. Подхватили Шуру за плечи. И вытащили его окончательно, помятого и испачканного. Костик его поднял и усадил на скамеечку, где раньше сидела Лиза.

Шура непонимающе смотрел на водку, затем неожиданно взял стакан, выпил его и закусил хлебом. Руки у него тряслись.

– Скорую вызывать? – спросила Лиза у Костика.

– Зачем?

– Может у него шок болевой?

Лиза набрала номер на мобильнике.

– Алё, скорая, мы человека из могилы достали. Где? На кладбище. Можно к нему вызвать врача?

– Гудки в телефоне. Сказали: если человек из могилы, зачем ему врач?

Лиза опять набрала.

– Алё, скорая, я не сумасшедшая. Нет, он не покойник! Он наш человек. Мы из музея, обследуем Павловское городское кладбище…

– Ну что они? – Костик сидел рядом с обмякшим после водки Шурой.

– Сказали: ждите.

Приехала скорая, врачи уложили Шуру на носилки и унесли.

Лиза и Костик вернулись в музей. Рабочий день почти окончился.

Костик закричал в приоткрытую дверь кабинета директора:

– Капитолина Ивановна, Рабкина в больницу увезли!

Послышался звук спускаемой воды в унитазе. Через минуту из туалета вышел Лукич.

– Капитолина уже домой убежала. А что с Шурой?

– Да провалился он на старом кладбище в могилу. Отправили на скорой в больницу осмотреть, всё ли в порядке.

Лукич ахнул.

– Ха! Недавно только просил похоронить его с Комиссаровым, и вот – те на.

– Но ведь заметь, без Комисарова упал…

Костика пробил нервный смех. Лиза тоже наконец-то расслабилась. И рассмеялась.

Они с Костиком открыли холодильник и, не сговариваясь, налили себе рябиновой настойки на спирту. Закусывая чёрствыми огрызками пирога.

– Я голодная такая! – жадно пихала в рот пирог Лиза.

– И я!

Вдруг у Костика загорелись глаза:

– Знаешь, зря мы ушли из склепа, не осмотрев его! Надо бы мне взять верёвочную лестницу и вечерком туда вернуться. Поглядеть, что там внутри. Мне сон покоя не даёт про подземелья. Вдруг в этом склепе есть отгадка или раритеты?

– И я с тобой пойду! – решительно сказала Лиза.

– Тебе-то зачем? Для практики это не нужно.

– Капитолина Ивановна тебе велела заниматься мной!

– И даже ночью? На кладбище? Ну если так, то приходи, – смеялся Костя.

ШУРИН МОБИЛЬНИК

Глубоким вечером Лиза отправилась с Костиком на место падения Шуры.

Костик нёс под мышкой свёрнутую верёвочную лестницу.

– У меня аж руки чешутся порыться в склепе. Наверняка там что-то интересное! – ускорял он шаг.

– Ну да, хрустальный гроб. И в нём спящая красавица, – посмеивалась Лиза.

– Нет, гроб бы Шура заметил. Красавицу тем более. Но мелочи в темноте он мог не разглядеть.

– Раритеты?

– Ага, вот видишь, ты уже слова музейные выучила.

Совсем стемнело, когда они подошли к месту.

И тут в полной тишине и безлюдье откуда-то из-под земли зазвонил мобильный телефон.

– Покойники друг с другом перезваниваются?

Костик с недоумением смотрел по сторонам.

– Из какой это могилы звонят? – Лиза от ужаса вцепилась в руку Костика.

Костик заметил скамеечку, на которой сидели днём.

– Садись. Сейчас узнаем всё.

Телефон перестал звонить.

Костик подошёл вплотную к месту, где провалился Шура. Вокруг ямы была сделана невысокая ограда из кольев и досок. Видимо, работники кладбища соорудили.

Телефон зазвонил вновь.

– Лиза, какие же мы идиоты! – Костик схватился за голову. – Да это же из склепа. Это Шурин телефон! Я узнал его звонок!

– Фух. А я уж подумала, что теперь мёртвых с сотовыми хоронят, – тряслась от смеха Лиза.

– Ага, вставляют аккумулятор с вечной зарядкой и тариф подключают «Звони с того света». А я-то дурак. Надо достать оттуда Шурину мобилу.

Костик привязал концы самодельной лестницы к ограде ближайшей могилы, спустил её в пролом. И полез вниз.

– Погоди! А вдруг она оборвётся? – испугано спросила Лиза.

– Не оборвётся. Её Лукич делал. Специально для Комиссарова. Подземелья обследовать. Да и неглубоко здесь. Я уже стою на полу.

Лиза спустилась вслед за Костиком. Лестница была очень удобная, Лукич – мастер делать любые вещи.

– Зажги фонарик, Костя, ничего не вижу, тьма тьмущая.

Костик водил фонариком из стороны в сторону. Высвечивая кирпичные стены.

Зазвонил телефон. Фонарик выискивал его.

– Вот он. Вижу!

Телефон настойчиво продолжал звонить. Костик схватил Шурин сотовый и машинально начал отвечать по нему.

– Да, Капитолина Ивановна. Нет, это не Шура. Это мы с Лизой в его могиле. Тьфу, мы в склепе, куда он провалился. Нет, Шура не с нами. Он уже не в могиле, а в больнице. Ничего серьёзного. Голову немного разбил. Мы просто решили посмотреть, нет ли здесь раритетов для музея. А то ведь могильщики всё растащат. Да может, уже и растащили. Откуда у нас телефон Шуры? Он его в могиле выронил. А склеп не знаю чей. Хозяев не обнаружили. Будем искать.

Пока Костик разговаривал, Лиза сделала несколько шагов.

– Костик, посвети сюда в угол, тут что-то твёрдое.

– Извините, Капитолина Ивановна… Завтра всё расскажем. И раритеты вам под расписку…

Костик выключил телефон Шуры. Посветил фонариком на искажённое страданием лицо Лизы.

– Что с тобой? Мертвецов испугалась?

– Дышать трудно. Задыхаюсь. У меня астма.

– Чем тебе помочь?

– У меня баллон в кармане. Сейчас брызну.

Лиза, побелевши, сдавленно хрипела. Достав баллончик, она брызнула им в рот. И вцепилась в руку Костика. Костик непроизвольно гладил её по руке.

– Бедняжка, а чего ты потащилась со мной?

Через пару минут Лиза начала дышать нормально и отпустила руку Костика.

– У меня аллергия на старую пыль. Сразу приступ астмы.

– Ужас какой! Я слышал про такое, – Костик сочувственно смотрел на Лизу. – Вот видишь, прав я был: не туда ты попала на практику. У нас в музее всюду пыль. Чего ж ты так, бедняга? Я уж думал: тебя сейчас к Рабкину на скорой увезут.

Лиза немного расслабилась и, сделав несколько шагов, прислонилась к стене.

– Костик, посвети сюда в угол, на стену за мной.

Костик посветил.

– Дверь!

– А что за ней?

– Земля, наверное, – ощупывал Костик. – А был когда-то вход. Здесь склон к реке начинался. Самый край старого кладбища. Да, интересно…

Костик водил фонариком по сторонам.

– Вроде, больше ничего нет. Пустой склеп… И о чём завтра Капитолине докладывать? И какие раритеты сдавать под расписку? А вот же, смотри. Череп!

Фонарик скользнул по черепу.

Лиза разочарованно:

– Это собачий. Дворняжка провалилась и издохла.

– Или её схоронили вместе с хозяином. Но нам в музей собачьи черепа не нужны. Может, тебе для гербария пригодится? – рассеянно пнул череп Костик.

– В гербарий собирают только растения, – засмеялась Лиза. – Кость, а этот склеп не похож на подземелье, что тебе Авель показывал?

– Нет, там совсем другие своды. Высокие. Там было больше пространства.

– Может, полезем обратно? Чего-то мне не по себе, – задрожала Лиза.

– Я буду светить на лестницу, ты поднимайся первая.

Костик бережно помог Лизе подняться, и они потихонько побрели к выходу с кладбища.

МЕДНАЯ ГОЛОВА ПТИЦЫ

За утренним чаем, когда обсуждали падение Шуры в могилу, в дверь постучались.

– Можно? – просунулась старушачья мордочка. – Приятного аппетита.

– Заходите и присаживайтесь, – пододвинула стул Капа.

Павловские старушки считали краеведческий музей чем-то вроде клуба для тех, кому за семьдесят. И обожали его по этой причине. Капа всегда их привечала, устраивала вечера прослушивания старых пластинок, и старушки отвечали взаимностью – тащили в музей раритеты, если те им попадались.

Бабуля, присев, вытащила из сумки непонятный предмет, завёрнутый в газету, по виду – металлический.

– Была я вчера на могилке мужа возле церкви Святой Екатерины. Сажала кусты шиповника, и вот что мне попалось, – она протянула Капитолине грязную штуковину.

Та брезгливо передала её Костику.

Он поскоблил ногтем, покрутил в руках:

– Медь или бронза – не могу понять. Надо почистить.

– Да вы оставьте её себе, – рукой махнула старушенция и пустилась рассказывать об усопшем муже.

Дохлебав чай, музейщики разошлись по местам.

Костик в резиновых перчатках чистил бабкину бронзу. Лукич подавал кисти и щёточки. Стоял запах нашатыря и ещё какой-то химии.

– Да это голова птицы! – удивлённо разглядел Костик.

– Снова открытие у Костика, – усмехнулся Лукич.

– А вы как думали, у меня каждый день открытия!

Костик продолжал возиться с головой. Она заворожила его.

– Лиза, ты же биолог, что про птицу скажешь?

– Орёл? – пристрастно оглядывала голову птицы Лиза.

– И всё-таки он бронзовый. С фрагментами позолоты.

До обеда все так и сидели вокруг головы птицы, гадая, что да как. Костик крутил в руках находку, как мальчик головоломку.

– Она насажена на штырь, значит, фрагмент от какой-то композиции, но какой?

– Какая штука странная.

– Обедать! – снизу закликала Капа.

Дёрнулся колокольчик, послышался голос Рабкина.

– Всем здравствуйте.

Вид у Шуры был потерянный и забинтованная голова.

– Шура, тебя уже выпустили из больницы? – Лиза слетела по лестнице поглядеть на пострадавшего.

– А чего меня держать? Говорят, одни царапины. Сказали: можете вернуться в свою могилу.

– Это они про наш музей? – насупилась Капитолина.

– Да что вы, Капитолина Ивановна, это они про кладбище.

– Шура давай-ка супчику поешь, небось в больнице-то не кормили?

– Да там почти такой же суп… – Шура поперхнулся и поправился. – Но с вашим не сравнить, конечно. Ваш в сто раз вкуснее.

Лукич уже за столом хохмил.

– Шура! Ну ты герой. Как его там… Индиана Джонс! Ха!

Лиза взахлёб рассказывала новости:

– А мы ведь с Костиком вчера пошли искать в том склепе раритеты. Но раритетов не нашли. Зато нашли вот это, – Лиза достала из сумки Шурин мобильник.

Шура засиял от счастья.

– Вот это да! А я-то думал, что потерял его навеки. Везёт же дуракам. Мобильник мой вернулся. Спасиииибо!

– А знаешь, мы с Костиком, там когда шли, было темно, зловеще… – вспоминала Лиза.

– И вдоль дороги мёртвые с косами стояли – ха! – язвил Лукич.

– А я вот даже испугаться не успел, когда провалился. Очнулся, думаю – чего темно? Наверное, я дома ночью потерял сознание. У меня такое бывает. Ощупываю, пол каменный, холодный – не, думаю, не дома… – бормотал Шура.

Капа:

– А что в больнице доктор посоветовал тебе?

– Сказал, что в следующий раз прежде, чем лезть в могилу, надо сначала умереть. Тогда меньше хлопот будет.

Лукич:

– Толковый врач. Но ты же не послушаешься?

– Конечно. Сегодня отлежусь, а завтра снова на кладбище.

– Да, там твоя земля обетованная. Ха! – Лукич понимающе кивнул.

– Шура, добавки супа хочешь?

– Вы лучше Костику оставьте. Он всегда голодный.

Лёгок на помине. В кабинет вбежал Костик. Он всё сидел с головой птицы наверху, не в силах оторваться от находки.

– О, Шура! Друг мой милый. Тебя так быстро отпустили из психушки… тьфу, из больницы? Красава. Голова обвязана. Ты будто с фронта. А мы мобильник твой нашли.

– Да, Лиза мне уже вернула. Сижу вот опьянённый радостью. Я и не думал, что найдут его в могиле.

– И мы не думали. А он как зазвонит. Что с головой? Сотрясение черепа?

– Ссадины, намазали и замотали.

– Костлявая рука смерти. Накликал ты её. Всё звал, звал. Ну что, Шура, зализывай сегодня раны. А завтра нас ждут новые подземелья, – Костик хлебал похлёбку и не замечал, из чего она, так поглощали его мысли о бронзовой птице.

После обеда Шура ушёл. Лукич разбирал деревянный футляр старинных часов. Костик в компьютере продолжал терзать письмо к испанскому королю. А Лиза сидела на диванчике, листая папки с архивами.

– Кость, а если правда бочки с ипритом до сих пор закопаны, это ведь страшно. Ты сам-то думаешь, где они?

– Не знаю. Может, всё-таки вывезли. Хотя места в подземельях возле замка предостаточно, чтобы их спрятать. Комиссаров рассказывал, как в парке графини Самойловой после войны провалился под землю трактор.

– Я тоже помню, слышал об этом в детстве, – подал голос Лукич. – В яме нашли забетонированную каменную кладку. Место оцепила милиция. Приезжали сапёры, военные, но вскрывать не стали, подогнали самосвал с землей и засыпали.

– Забетонированную кладку?

– Ну, может, просто заложено кирпичами. Я сам не видел.

– И Комиссаров это разыскивает? – спросила Лиза.

– Да. Там метра три глубины. И точное место Леонид не запомнил. Хрен найдёшь. Представь, сколько это кубов земли лопатой кидать.

– Так что же делать?

– Ход в подземелье с бочками иприта должен идти из дворца графини Самойловой. Но там в подвалах обрушились своды. Всё забито кирпичным ломом. Другой ход, который известен, вёл из подвалов замка в церковь Святой Екатерины.

– Может, там поискать?

– Там тоже замуровано. После революции во дворце графини размещалась колония для малолеток. Подростки обнаружили ход, перепугались скелетов, и НКВД всё заделало.

– Откуда там скелеты?

– Скорее всего, такие же дети забрались, а выбраться не смогли. Но Комиссаров уверен, что это проделки масонов. На худой конец шведов…

– А откуда здесь шведы?

Вопрос повис в воздухе. Завёлся принтер и выдал пару бумажных листов.

– Фух, наконец-то доделал, – Костик скрепил бумаги степлером и направился к лестнице. – Отнесу Капе на подпись.

Но Капитолина уже куда-то смылась.

Вслед за ней испарился и Лукич.

– Может, замок на музей накинем? Пойдём домой и отоспимся, – зевнула Лиза.

– Погоди, Лиза, ещё полтора часа до закрытия музея. Иди пока на свой диванчик, подремли.

…Лёжа на диванчике, Лиза думала, что музей хранит лишь крошечную толику ушедшего. Плоскость фотографий и документов – вот всё, что осталось от людей. Ни запаха, ни смеха мы не слышим.

В сухом остатке – речь экскурсовода, что, дескать, жили-были. Смотрите фото.

Со стендов смотрят лица. Дома, которых нет.

Дремлешь, ворочаешься на диванчике, видишь сны. Снова утыкаешься в чёрно-белость лиц. Что главное для них было? Любовь, Отчизна, дети? Теперь додумывай, как хочешь.

И в старой книжечке – засушенный цветок из прошлого. Как весточка – мы были тут. Живые.

После работы Лиза и Костик вместе пошли по улице. На Костике странно оттопыривалась куртка. Лиза потрогала его карман.

– Ты взял домой медную голову орла?

Он смешно кивнул.

– Да. Я вот такой дурак, мне не расстаться с ней, хочу и дома поразглядывать.

ХОЛОДИЛЬНИК

В воскресенье Лиза вызвалась дежурить с Костиком в музее. Весь день покой и расслабуха. Посетителей нет. Работать по практике не хотелось.

Поначалу Лиза пыталась делать уборку, но Костик ей мешал.

– Самое трешевое место в музее – холодильник.

– А то. Там самые ужасные экспонаты! – отвечает Лизе Костик.

Холодильник стоял в кабинете Капы. И был набит старыми съедками. Окаменевший кусок сыра, плесневелый хлеб, огрызок лимона, надкусанный кусочек торта. Острый запах подгнившего чеснока. Сразу вспомнился недавний разговор с Комиссаровым.

– В холодильнике у вас что, иприт хранится? Давай я выкину всё протухшее на помойку?

Костик не разрешал:

– Не трогай, они съедят.

– Кто они? На моей памяти Капитолина не подавала это на стол.

– Кто-нибудь да съест, не трогай. Ты выкинешь, а вдруг кому-то нужно?

– Но ведь у вас музей! Культурное место. А такая плесень…

– Так холодильник бытовое место, не музейное.

– И, правда, какая разница Тургеневу, что за гадость лежит в холодильнике на первом этаже, если сам Тургенев присутствует на втором, – фыркнула Лиза и ушла лежать.

«После музыки Тургенев часто пил чай у меня». Из воспоминаний Панаевой А. Я., – написано под портретом писателя, который висит над Лизиным диванчиком, на котором она задремала.

Через час Костик встал размяться из-за компьютера:

– Сегодня выходной. Давай немного рябиновой настойки тяпнем? Там, в холодильнике есть недопитая.

– О! В самый раз. Я вся замёрзла. Пошли поищем.

– Не боишься опьянеть? Она на водке, – потирал руки Костик.

– Не. На практике надо попробовать всё, что только можно!

Набрав закусок – хлеба, огурцов, Лиза и Костик опять пошли наверх.

Лиза завалилась в ватнике на диванчик, обнимая лису.

Рядом с диванчиком стоял ломберный столик под зелёным сукном. На нём лежали Лизины папки. А ещё там лежала газета Герцена и Огарёва «Колокол» за 1866 год.

Кутаясь в ватник и закусывая водку коркой хлеба, Лиза улыбалась Костику.

– Национальное спасение от холода – ватник и водка. Их можно совмещать. А можно применять по отдельности.

– Лежать в ватнике на изящном диване девятнадцатого века – изысканное удовольствие. Тепло и исторично, – Костик блаженно потягивал настойку, глядя на Лизу. – Вроде ты и быдло, а вроде – часть интеллигенции. В одной руке журнал «Колокол», в другой – рюмашка. В музее можно совмещать несовместимое. Дворянские вещицы и вещи тех, кто расстреливал дворян в семнадцатом году. Всё рядом, под одним стеклом.

Лиза сразу разомлела от настойки и сомкнула глаза.

Над изголовьем Лизиного диванчика нависали строгие портреты «наших всё».

Пушкин и Достоевский косились на лису и гербарную папку, как бы намекая на бессмысленность Лизиного существования, и она, устыдившись, притворялась спящей.

С непривычки мешали часы. Их в музее много. Все рабочие. Висят по стенам. Одни тикают быстрее. Другие медленнее. Но бьют всегда одновременно. И эта минута боя сводит с ума.

Лиза очнулась от боя часов. Но папки открывать так и не стала.

Взяла со столика архивный номер газеты «Колокол» Герцена и Огарёва.

– «…речь наша подкосилась чёрной вестью из Иркутска, Серно-Соловьёвич умер 5 Марта… Эти убийцы не дают промахов! Благороднейший, чистейший, честнейший Серно-Соловьевич – и его убили… Укоряющая тень Серно-Соловьевича прошла мимо нас печальным протестом…».

– Кто такой Серно-Соловьёвич? Кость, чего они о нём переживают?

– Ты же не любишь историю. Это не ботаника, какая тебе разница?

– Капитолина Ивановна тебя ко мне приставила, чтобы ты мной занимался…

Лиза и лиса пристально смотрели на спину Костика. И он уже знал, что в отличие от портретов классиков, они не отстанут, потому что хотят поговорить.

Костик, вздохнув, повернулся к Лизе и лисе:

– Серно-Соловьёвич – диссидент. Пересылал свои пасквили Герцену в Лондон. Публиковался в «Колоколе» анонимно. Организовал тайное общество, пытался поднять в России крестьянское восстание. Предлагал продать Аляску американцам.

– Зачем он хотел продать Аляску? Он тоже служил Госдепу?

– Нет, он просто хотел поделить выручку между крестьянами. Хотя, кто его знает.

– И что с ним стало?

– Сослали в Сибирь на вечное поселение. Но он и там умудрился гадить Родине – готовил восстание ссыльных поляков.

– Вот же гадина! – возмутилась Лиза, отхлёбнув из рюмки.

– Кстати, у нас на кладбище похоронен его оппонент по поводу Аляски. Сергей Александрович Костливцев. «Добрый начальник» в «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина. Дальше Костливцев служил в министерстве финансов. Инспектировал Русскую Америку. И находил её продажу невыгодной…

– Выходит, он боролся с Госдепом? А почему Екатерина его не послушалась?

– Какая Екатерина?

– Кажется, вторая, – напряглась Лиза.

– Когда продавали Аляску, Россией правил её правнук – Александр II.

– Но ведь Расторгует поёт в «Не валяй дурака, Америка»: «Екатерина, ты была не права», – уверенно сказала Лиза.

Костик хмыкнул:

– «Отдавай-ка землицу Алясочку, отдавай-ка родимую взад…». Эх, и как они эти песни пишут… В принципе, не важно, кто продал. Расторгуев боль народную выразил.

Сонная Лиза посматривала на настенные часы:

– Нам не пора закрываться?

– Вообще-то пора.

Костик выключил компьютер и неторопливо собирал свои бумажки.

Лиза тем временем терзала патефон в зале советского быта. Она взяла в руки маленькую чёрную пластинку. Читая вслух:

– Сделано в Ленинграде, фабрика артели «Минерал». Исполняет джаз-оркестр под управлением Н. Минх. Танго «Сумерки»…

Лиза поставила пластинку на патефон. Покрутила ручку, навела иглу. Зазвучала хриплая музыка. Обняв плешивую лису, Лиза пустилась танцевать, поглядывая на себя в большое зеркало-псише.

Вошедший с ключами Костик, прервал её танец.

– Ну пошли, танцовщица. Завтра продолжишь. Не забудь ватник снять. И валенки.

Уже закрывали двери, когда ворвалась какая-то женщина и сказала:

– Я принесла вам деньги!

Лиза с Костиком аж присели от радости. Подумав, что выходной прошёл не зря. И пододвинули поближе картонный домик для пожертвований.

И тут посетительница достала пятак тысяча восемьсот шестидесятого года.

– Вот! Почистите его, и будет вам прекрасный экспонат!

– Спасибо, – Костик положил монету под стекло. И улыбнулся Лизе. – А ты что думала? В музей только такие деньги и приносят.

ПОРТРЕТ КРЕСТЬЯНИНА КРЮКОВА

Понедельник. Опять звонит колокольчик над дверью, опять посетители.

Кого они видят первым? Нет, не Костика. И не Капитолину.

Всяк входящего в краеведческий музей встречает портрет крестьянина Крюкова в золочёной раме.

Дебелый мужчина в папахе смотрит смелым и открытым взглядом. Как бы напоминая, что все здоровые силы народа собрались здесь, в музее.

– Кто это? – спросила Лиза ещё в первый день знакомства с музеем.

– Это крестьянин Крюков с Вологодчины, – пояснил Костик.

– А почему он в папахе? Он что, казак?

– Папахи носили не только казаки.

– Зачем крестьянину портрет? – недоумевала Лиза.

– Он был призван воевать в Первую мировую. Получил Георгия. Портрет рисовали прямо на фронте. Не удивляйся. Тогда была такая компания: художники ездили на передовую – запечатлеть героев. В тридцатые годы потомки Крюкова переехали в Павловск. Орден на портрете они при большевиках закрасили, галуны и кокарду на папахе – тоже. Скрывали принадлежность деда к царской армии.

– А теперь-то чего скрывать?

– А теперь надо отреставрировать портрет, да вот Лукич всё не берётся. Однако угрозу Госдепу портрет Крюкова представляет и без регалий. Комиссаров благоговеет перед ним. И в пояс кланяется, как герою, говорит: «Помоги, отче, защитить Родину от Госдепа».

– А другие картины? Тоже древние? – спросила Лиза.

– Неа. Помимо этого достойного холста музей забит всяческим псевдоискусством. Павловчане часто дарят музею картины собственного производства. Желая остаться в истории если не знаменитыми художниками, то хотя бы незабытыми горожанами. Здесь их Третьяковка и Эрмитаж…

Костик безжалостен.

Капитолина более снисходительна к народному творчеству и сортирует картины по степени пригодности. Вдоль тёмной лестницы повешены самые бездарные полотна. На стенах залов – картины чуть получше, они достоверно передают расположение домов на той или иной улице, увековечивая Павловск современный, советский, революционный и императорский. И даже Павловск в каменном веке.

А вот картины с вазочками и цветочками Лукич неоднократно порывался сжечь на помойке:

– Плеснуть керосинчиком – ха!

Но Капа убеждала, что нельзя так ранить чувства дарителей, и продолжала принимать народное искусство.

Хотя по-настоящему народным в Павловске был лишь один художник – Синицын.

Каждый маленький городок – самодостаточная вселенная. В ней есть свой астроном и свой садовник. Свой лекарь и поэт. И даже свой придурок и юродивый.

И Костик присутствовал в этой вселенной в каком-то качестве. И Рабкин.

И Лиза. Хотя она не понимала, в какой роли.

Но вот в роли городского живописца был точно Синицын.

Свои картины он тоже дарил в музей.

Там Лиза их увидела и ахнула, узнав, что нарисованы они дёшевой краской для ремонта.

Вместо холста у Синицына – фанера. Вместо тюбика – ведро из «стройтоваров».

Его палитра – реализм больничных коридоров, привокзальных туалетов и казённых стен. Но, смешивая эти обывательские краски, он, словно фокусник, вытаскивал из пластиковых вёдер яркие букеты.

На первой же неделе Синицын принёс в музей лиловые шары, подписанные как «Пионы».

– Лиза, примите в дар. Для вас писал.

– Мерси, – ахнула Лиза.

Пионы напоминали классические розы, но Лиза не стала строить из себя биолога.

– Чудесные пионы! – воскликнула она. – И рама к ним подходит!

Рама к картине была сделана из старых плинтусов, ошкуренных и подновлённых лаком.

Как и Лукич, Синицын в молодости отучился в «Мухе», а сейчас сидел на скромной пенсии. Нет денег на хорошие материалы. Поэтому картины – на картоне, на доске. И масляною краской для пола и для стен.

От его работ веяло напольным андеграундом. И свободой рисовать чем угодно.

Музейному художнику Синицыну – за семьдесят. Он старше Лукича.

Сидя на диванчике, Лиза подслушивала их смешные разговоры:

– Я скоро от склероза всё перезабуду. И заново буду с тобой знакомиться каждое утро. Ты будешь мне рассказывать, кто ты такой, откуда, – подначивал Лукич.

– А ты мне будешь про себя рассказывать, – соглашался с ним Синицын.

– Нет. Я же всё перезабуду! Ты будешь мне рассказывать, кто я. И как зовут, и адрес. Потом напомнишь, как познакомились с тобой, в каком году.

– А вдруг и у меня склероз? И я не вспомню?

– Тогда давай запишем видеокассету, кто мы такие есть, как нас зовут. Будем включать и слушать каждое утро.

Сидят, посмеиваются старики.

– Лукич, когда портрет почтеннейшего Крюкова отреставрируешь? – Синицын каждый раз выспрашивал про это.

– Когда-когда… Да может быть, сегодня и начну. Заждался Крюков, пошли снимать его со стенки. Бери стремянку, ты мне и поможешь, – сказал Лукич.

МИША-КОПАЛЬЩИК

До поздней ночи Костик перелистывал в компьютере свои выписки из архивов и фотографии с кладбища.

Утром в музее его голова падала на светло-зелёное сукно длинного стола, ему снились сны про 1914-й год. Крестьянин Крюков с фрейлинами ехал на войну. И Костик ехал почему-то с ними…

Озябнув, он проснулся. И уловил в воздухе запах костяного супа.

Вслед за ним поднялась с диванчика Лиза.

Они на втором этаже сидели, Капитолина – на первом. Директриса, как цербер, охраняла входную дверь, чтобы никто не пронёс раритеты мимо неё и не выскользнул с работы раньше пяти.

В обед Капитолина вытащила суп. И всех созывала в свой кабинет.

– Бомжары, налетай! – потирал озябшие руки Костик.

Капа налила суп сперва Лукичу. Потом Костику и Лизе пододвинула деревянные миски. На второй неделе пребывания в музее Лизино здоровье окрепло настолько, что она, не опасаясь за желудок, спокойно ела Капитолинину стряпню.

Перебинтованный Рабкин отказался от начальничьего угощения. Убежал в обеденный перерыв домой.

Оставшиеся тихо прихлёбывали.

Трапезу прервал Миша по прозвищу Копальщик.

– Приятного аппетита!

– Присаживайся, Миша. Суп будешь?

– Ваш фирменный? Из косточки? Буду.

Когда-то Миша был женат, двое детишек у него. Но в девяностые он заболел психической болезнью. Жена Мишу покинула, отдав больного на попечение родителей. Два раза в год Мишу клали в Кащенко подлечиться. Если Копальщик был не в больнице, он подвизался в церкви или на раскопках – в поисках духовной тверди.

Часто Миша копал вместе с Комисаровым. От церкви Святой Екатерины, где Миша работал сторожем, до дворца графини Самойловой – рукой подать. Церковь Святой Екатерины – это и была бывшая графинина церковь.

Ещё одно место Мишиных тайных пороев – старая царская помойка в соседнем с Павловском Царском Селе недалеко от Александровского дворца, где жила семья последнего русского императора.

Пуговки из потускневшего перламутра, осколки сервизов, монетки с вензелями – Миша бережно помещал находки в баночки и раздавал по местным церквям. Реликвиям, связанным со святыми из царской семьи, священники очень радовались.

– Вот, батюшка, недавно нашёл я маленькую пуговку от военного мундира. Не иначе как с мундира царевича Алексея. Ещё обрывок маленького погона, тоже, наверное, с мундира царевича. Святой обрывочек…

Верования Миши-Копальщика были своеобразны. Помимо посещения обычных церковных служб, он мог уединиться в музейном зале и помолиться старцу Григорию Распутину или невинноубиенному императору Павлу. Миша чувствовал себя в этом мире потерянным, ущербным. И считал, что общепринятые святые, к которым обращается много людей, его не услышат. Поэтому он искал новых заступников.

– До семьи Николая II или императора Павла проще достучаться. Можно ещё Иоанна Грозного попросить о помощи, – глаза Миши-Копальщика горели таким доверием. – Известные святые очень заняты, а эти посвободней – они скорей помогут. Я дома прикрепил фотографии Распутина и Иоанна Грозного к стене. И в утреннюю молитву их поминаю, и перед сном обращаюсь.

– Но ведь Распутин не считается святым? – вполголоса удивлялась Лиза.

– Миша по-своему думает, – полушёпотом объяснял Костик. – Всегда есть те, кого церковь святыми ещё не признала. Но это не значит, что их нельзя почитать и что они не помогут. Когда-то семья последнего русского императора тоже не признавалась святой. А теперь её иконы почти во всех храмах.

– Как можно молиться Ивану Грозному? – продолжала недоумевать Лиза. – Он же сына убил!

Костик снисходительно:

– Лиза, это историей не доказано. Что убил.

Миша вздохнул и вытащил пачку самодельных буклетов из сумки:

– Я к вам за помощью пришёл.

– Конечно, Миша, для тебя – всё, что угодно, – кивала Капа.

– Я тут недавно выписался из больницы. Жить трудновато как-то. Хотел просить вас о молитвенной поддержке. Вот… – Миша-Копальщик раздал собравшимся акафисты императору Павлу. – Давайте совместно прочтём перед принятием пищи.

И, не дожидаясь ответа, начал читать:

– Радуйся, святый Царю-Мучениче Павле, скорый помощниче и преславный Чудотворче!

Костик и Капитолина нестройным хором присоединились.

Лиза с Лукичом смотрели с недоумением.

– Сила Христова осени тя, благоверне Павле, и дарова тебе крепость мужественно претерпети искушения врага невидимаго…

Лукич не выдерживал:

– Прекратите это сейчас же! Не будете же вы в самом деле дочитывать до конца? Здесь целых пять страниц текста. Да я советский атеист и возражаю!

Костик смущённо:

– Пожалуй, мы пойдём с Мишей в избу и там почитаем вдвоём.

Миша, бросая укоризненный взор на Лукича, ушёл вместе с Костиком в подвал.

Лиза наблюдала за ними в щёлочку лестницы.

Копальщик зажёг лампадку в красном углу избы. Прикнопил к брёвнам фотографию императора Павла. Голос его дрожал. Костик постоянно сбивался, он с непривычки не попадал в старославянские обороты и дальше уже читал про себя.

А за столом Капитолина укоризненно вправляла мозги Лукичу:

– Какой Лукич ты нетерпимый! Главное достояние музея – это люди. Какие бы они ни были. Блаженные, странные, больные – все они наши и все они для чего-то нужны. И мы помогаем им, такая у нас работа.

ЗА РЕКОЙ

– Радуйся, святый Царю-Мучениче Павле, скорый помощниче и преславный Чудотворче!

Костик и Миша-Копальщик крестились, кланялись. Затем Миша осторожно погасил лампадку, бережно собрал портреты русских царей.

– Я ещё хочу тебя об одном попросить, Константин.

– Конечно, Миша.

– Пойдём сегодня на раскопки на Кузьминку? Мне надо напряжение сбросить. Такие водовороты в голове, хоть сейчас сдавайся в Кащенко.

– Конечно. Если Капитолина отпустит, то пойду.

Лиза поспешно скрылась в кабинете директора. Чтобы не заметили, что она шпионила за Костиком и Мишей.

В кабинет Капы вошёл Костик. За ним в проёме открытой двери маячил Миша-Копальщик.

– Капитолина Ивановна. Можно мы с Мишей пойдём на раскопки на Кузьминку?

– Конечно, Костик. И Лизу с собой возьмите. Пускай собирает гербарий.

Костик, вздыхая, посмотрел на Лизу:

– А может, тебе возле музея гербарий пособирать? До Кузьминки ехать надо.

– Ну нет, Капитолина Ивановна сказала, что я пойду с вами! – покраснела от возмущения Лиза, что её хотели оставить.

– Смотри, сама напросилась, там не только ехать, ещё и идти далеко, – недовольно покосился Костик.

Лиза схватила гербарную папку и побежала следом за Мишей и Костиком на остановку.

Высадились из маршрутки на окраине города Пушкина. Совсем рядом за деревьями торчали высотные дома.

Разбитая грунтовая дорога вела по полю, потом через плотину на реке. В сторону жиденькой рощицы. По дороге шли Костик, Лиза и Миша-Копальщик с лопатой и сумкой через плечо.

Миша-Копальщик шагал быстро, Костик и Лиза с трудом поспевали за ним.

Лиза останавливалась и брызгала в рот баллончиком от астмы.

– Цветёт что-то. У меня и на пыльцу аллергия.

– Бедняга, а напросилась идти. Зачем? – грустно посмотрел на неё Костя.

Из сумки Миши-Копальщика торчала большая бутылка кваса. Ближе к рощице начались оплывшие канавы и воронки.

Миша-Копальщик остановился у рощицы, перевёл дух. Достал квас, открыл бутылку и сделал несколько глотков.

– Ну вот, пришли.

Костик сосредоточенно смотрел под ноги. Земля в поле была почти голая. Выгоревшие проплешины прошлогодней травы. Зелёные перья свежей травы росли редко.

Миша-Копальщик поднял с земли что-то вроде кусочка побелевшей коры и молча протянул Лизе.

Та ощупывала кусочек, похожий на пористую древесину.

– Что это? – Лиза не могла поверить. – Ужас… Да это же кость! Человеческая? Лопатка. Почти полностью сохранилась.

Лиза в страхе смотрела под ноги… Вросшие в землю выбеленные временем человеческие позвонки, фрагменты бедра, фаланги пальцев.

– Это человеческие останки? – прошептала она.

– Да. Здесь проходила линия фронта. Дальше – Пулковские высоты и Ленинград. В этих окопах были наши позиции, а немецкие – там, – показывал рукой Миша, – через сто-двести метров. Два года стояли друг против друга. Ты не представляешь, сколько народу тут полегло…

Лиза растерянно смотрела по сторонам.

– Как страшно… Это же люди.

Девушка поднимала косточки. И снова с ужасом смотрела на Мишу.

– И как же их всех найти, опознать? Можно ли хоть один скелет собрать целиком?

– Бывает, что и целиком скелет находим, – ответил Миша, привычный к здешним местам. – Последний раз откопали двух солдат наших вот тут. Но сколько ещё вокруг разбросано.

Миша показывал раскладку на местности:

– Здесь, на передовой, штрафники стояли. По ним не только с вражеской стороны били, но и свои из заградотряда. Ближе к шоссе ребята откопали пулемётную точку, а сектор обстрела у неё не в сторону немцев, а сюда, чтобы выкашивать тех, кто отступает. Фашисты об этом знали и в листовках писали, сколько наши наших же перестреляли. И призывали сдаваться. Но красноармейцы стояли насмерть. А тех двух солдат, что мы нашли, торжественно похоронили в прошлом году, положили в гробы, батюшка отпел их в церкви, на их могилу каски положили сверху, которые здесь же отрыли.

– А как же солдат в храме отпевают, если имена неизвестны?

– «Бог веси их имена», – так говорит отец Геннадий. А вообще хоронить человека по-церковному, не зная, во что он верил и верил ли вообще, – большая ответственность. Ты как бы берёшь на себя поручательство за его грехи.

Некоторое время все молчали. Затем Миша-Копальщик достал из своей сумки какую-то книгу. Открыл, и начал читать.

Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат.

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Ему как мавзолей земля –

На миллион веков…

Миша вытирал слёзы.

– Вот иногда читаю, плачу. А знаешь, как по телевизору тяжело смотреть хроники тех времён. Ведь мы находим убитых точно такими же, как в кино – в тех же позах, и форма, и оружие. Я так живо представляю их, будто вижу, что с ними случилось. Как-то нашёл каску нашего солдата в окопе – в ней диск, патроны и несколько копеек: видимо, боец выгреб из кармана всё и высыпал, а потом ранило его. Иначе зачем бы каску бросил? В другой раз откопал солдата – у него даже тело не истлело полностью. Как подумаешь, что они нашего возраста были, так прямо рыдать хочется…

Лиза затряслась и вытирала мокрые глаза руками.

– Как же это страшно – выкопать человека…

Миша согласился:

– Противоестественно, когда человек человека выкапывает. В юности был энтузиазм, хотелось воинов найти, теперь – не хочу. Что-то во мне сопротивляется…

– А немцев – тоже находите?

– Один раз немца откопали с осколком в позвоночнике. В другой раз вырыли двух фашистов с сохранившимися медальонами. Послали в Германию. Ответили: дескать, были такие, а родственники – молчок, словно не нужны они им. А мы-то надеялись хотя бы лица погибших увидеть. Нескольких испанцев мы с ребятами сами похоронили. Пойми, если человека встречаешь – с ним же надо и после смерти по-человечески.

– Может, лучше сразу освятить всё вокруг, огородить и не трогать кости? – Лиза задумчиво смотрит вокруг и замолкает.

ГРАНАТА НА КИТАЙСКОМ МОСТИКЕ

Миша-Копальщик примерился, сделал пару копков в центре ближайшей неглубокой воронки. Достал ржавый обломок железа. Передал находку Костику.

– Осколок снаряда.

Ржавый оплавленный кусок железа лёг на ладонь Костика.

Лиза, Костик и Миша передвинулись дальше вдоль рощицы. Миша пробовал копать в разных местах. Копал он быстро, после каждой попытки пил квас. Это помогало ему снижать перевозбуждение.

Миша пояснял Лизе:

– Я сразу вижу, копаная земля или нет. Копаная – с вкраплениями, ржавчиной. Вот, смотри. На этом месте мог быть окоп или блиндаж. С окопами проще – гильзы, гранаты, каски почти на поверхности, а блиндаж нужно глубоко разрывать.

Подобрав что-то на земле, Миша передал находку Лизе.

– Что это?

– Пуговица от нижнего белья красноармейца.

Музейщики продвинулись в сторону немецких окопов. Миша примерился к оплывшему окопу, сделал несколько ударов лопатой.

– Гильза. Французская. 7.65. Пистолет-пулемёт MAS-38.

– Откуда здесь французская гильза? – удивилась Лиза.

– Немцы подчинили себе почти всю Европу. И на этом участке фронта воевали французским оружием.

Костик подтвердил:

– Об этом не принято говорить, но в рядах вермахта и СС сражалось не меньше французов, чем на стороне партизан Сопротивления…

Миша-Копальщик воткнул лопату в землю, достал из сумки квас, сел передохнуть на бревно.

Тем временем Лиза взяла лопату Копальщика.

– Можно, я пока для гербария чего-нибудь найду?

Почему-то Лизе очень хотелось взять хоть одно растение с этого поля, усеянного костями. Тут всё казалось особенным. Печальным и значительным.

А Миша-Копальщик продолжал рассказывать.

– Я здесь с детства копал. Сначала с отцом, потом с братом. Разные вещи попадались – солдатский подсумок, сапоги, фарфоровая немецкая статуэтка. Часто каменный уголь – немцы топили им печки в блиндажах и еду готовили. А под Александровкой мы с Комиссаровым в девяносто втором году откопали блиндаж где, кроме оружия и листовок, – представь, листовки почти не истлели, – нашли рюкзаки с вещами. Была даже крышка от посылочного ящика с адресом в Штутгарте – жалко, не взял на память.

Лиза примерялась ещё к одному растению и попутно расспрашивала:

– А какое оружие попадается?

– Разное: пистолеты, автоматы, винтовки… Но всё восстанавливать надо. И, конечно, боеприпасы – снаряды, гранаты, мины…

– И никто ни разу не подорвался?

– Слышал я от отца о таких историях. Но со мной, слава Богу, ничего подобного не случалось. Наверное, потому что мать разрешала сюда ходить, как бы благословляла, она сама блокадница и спокойно относилась к тому, что мы с отцом копали на линии фронта. В школе – да, ругали, к директору вызывали. За то, что свои находки ребятам приносил. А подорваться теперь – это надо ещё как глубоко копнуть! За шестьдесят лет в земле всё сгнило и вымокло. В костре полдня пролежит, пока рванёт. Ну что, за дело?

Лиза втыкнула лопату возле Миши-Копальщика и начала раскладывать растения между страниц журнала «Америка».

Миша-Копальщик встал и, торопясь, углубился в ближайший окоп. Когда дорыл до уровня дна, начал выбрасывать на отвал гильзы и патроны. Костик отряхивал находки от земли и собирал в мешок.

– Сдадим, как цветной металл, заработаем, – пошутил Костик.

Миша-Копальщик протянул Лизе патрон.

– Бери, Лиза, дома порох достанешь, подсушишь, и можно использовать как петарду. Правда, бойся полиции: одному моему другу за хранение таких боеприпасов чуть не пришили четыре года лишения свободы.

Лиза заколебалась, но всё же взяла патрон.

– Ну что, ребята? Обратно?

Наскоро собрав вещи, копатели побрели в сторону города.

Проходя мимо мальчишек, удивших рыбу у плотины, Миша-Копальщик высыпал возле них из мешка позеленевшие гильзы.

Дети отложили удочки, подняли гильзы с земли. Начали их рассматривать.

Костик, Лиза и Миша-Копальщик продолжили идти по грунтовой дороге.

– Зачем ты высыпал патроны мальчишкам? – не поняла Лиза.

– Чтобы помнили про войну. Однажды я старую гранату без взрывателя поставил на Китайском мостике в Александровском парке. Мимо мамочки с колясками идут, и вдруг раз – граната. Оборачиваются на неё в ужасе. Все уже позабыли про войну. Я им так напоминаю. Вот и этим мальчишкам напомнил. Мои-то сыновья уже не удивляются ни гранатам, ни патронам. Не интересно им это сейчас. Как говорит Комиссаров, Госдеп их захватил. Сидят за компьютером. Книг не читают, на природу не ходят. Другая какая-то жизнь пошла… Сейчас глаза у всех замылены виртуальностью и рекламой. Я, когда встретил в девяносто втором году американцев, предлагал им берёзовый сок, а они отказываются, говорят: кока-кола вкуснее. Я не мог понять. А теперь все пьют кока-колу, все уткнулись в интернет, живут в придуманном мире. В поле выйти, руками землю потрогать никто не хочет.

Грунтовая дорога заканчивалась у шоссе, обсаженного берёзами. Лиза, Миша и Костик почистили в луже сапоги, смывая окопную глину. Ступили на городской тротуар.

Лиза всё смотрела на патрон, подаренный Мишей. Она до сих пор сжимала его в руке:

– Я и не задумывалась раньше, что линия фронта почти вплотную к домам, и мёртвые рядом с живыми на этой земле лежат. Никогда эти кости не забуду… – Лиза вздрогнула. – Правильно ты, Миша, им гранату на Китайский мостик положил, пусть помнят.

«ДАМА СДАВАЛА В БАГАЖ…»

На втором этаже посетителей музея встречал уже не бравый крестьянин Крюков, а бородатый директор Всероссийского общества глухих.

Его нарисовал местный глухонемой художник.

Супруга императора Павла Мария Фёдоровна основала в Павловске первую в России школу для неслышащих детей. И по сей день в Павловске учатся глухонемые в специальном колледже.

Они приходят на экскурсии в музей с сурдопереводчиком.

Ещё одни странные завсегдатаи музея – люди с синдромом Дауна. Их обычно водит по музею Капа.

Как раз сегодня визит даунов. Звякнул колокольчик.

– Неужели им интересно в музее? – изумилась Лиза.

– Ещё как, – ответил Костик.

– Они из интерната?

– Нет. Интернаты теперь – редкость. Для самых тяжёлых случаев. Наши дауны живут в семьях. Представь, каково их родителям?

– Не представляю, – помотала головой Лиза. – Иметь на руках беспомощного больного…

– Вот социальные работники и помогают таким семьям, организуют походы в музеи. Для даунов – это окошко в обычную жизнь, они учатся общаться с миром, понимать его. Тем более Капитолина научилась доступно для них рассказывать. Не каждый бы с этим справился.

– И всё-таки это ужасно – растить ребёнка, зная, что из него ничего не вырастет. Трисомия по двадцать первой хромосоме… – грустно посмотрела на Костика Лиза.

– Как это ничего не вырастет? Ты рассуждаешь как биолог, Лиза. Но для истории каждый человек имеет ценность. Ну, не станут они учёными и космонавтами. Но, может, встреча с дауном кому-то напомнит о милосердии. В конце концов, и даун может кого-то спасти в этой жизни…

Вот они вошли в большой зал музея. По росту – взрослые. Лица с немного детским выражением.

Толстушка – пирамидка на ножках.

Фанат в зенитовской шапочке протянул руку Костику

Другой счастливо улыбался. Точь-в-точь христианский проповедник.

У третьего было выпячено пузо, он держал на нём руки и изредка поглаживал.

На этот десяток даунов – две пастушки из собеса. Они застёгивали подопечным молнии, завязывали шнурки. Вытирали сопли.

– Дама сдавала в багаж… – Капитолина взяла в руки и показала детям большую куклу в старомодном пальто. – Знаете, что такое багаж?

– Диван… – Капитолина ткнула пальцем в диванчик девятнадцатого века.

Вдруг толстушка схватила куклу и прижала её к щеке. Руки у девочки задрожали, казалось, она вот-вот расплачется.

– Она у нас куклы любит, – пояснила сопровождающая.

– Чемодан… – нисколько не смутившись, продолжила Капитолина. – Где здесь чемодан?

Дауны удивлённо озирались. Капа полезла под стол и начала что-то увлечённо искать.

– Это саквояж. А это чемодан, – вытащила она два объёмных предмета.

– Че-мо-дан, – мычал проповедник, и зенитовский фанат за ним повторял.

– Вот молодцы! Давайте посмотрим, что в чемодане лежит. Кто-нибудь хочет открыть? – предлагала Капитолина. – Не получается? Смотри, вот так нажимаешь. Кто ещё хочет? Ты? Давай, я закрою ещё раз. Все хотят попробовать открыть чемодан? – Капитолина снова в центре внимания.

– Картиину, корзиину, картоонку…

Капа по очереди демонстрировала эти предметы.

– И маааленькую собачооонку… – из корзины извлеклась резиновая игрушка.

– Мииш-ка, – мычали проповедник и фанат.

Уши у пёсика, и вправду, казались медвежачьими.

Дальше Капитолина текста не помнила. Она произносила его по детской книжке, которая лежала всё в той же корзине.

На второй странице ей это надоело.

– Кто будет читать? Кто умеет?

Вызвался самый добродушный, с выпученным пузом.

Он произносил стихи по слогам. С блеском в глазах и жаждою одобрения. Вскоре к нему присоединились проповедник и кто-то из девушек.

Зенитовский фанат показывал большой палец вверх.

Капа хвалила чтецов и в паузах показывала предметы.

Когда дело дошло до подмены собачки, с телевизора Ольги Форш сняли большую фарфоровую овчарку.

Пройдя по рукам, овчарка осела под мышкой у проповедника.

– Разбойники! Воры! Уроды! Собака не той породы! – издала коронные выкрики Капитолина.

При этом она топнула ногой и картинно подняла руки.

Немая сцена.

Дауны в ауте. Они замерли от восхищения представленным спектаклем, в котором сами же и поучаствовали.

Вместе с работниками собеса они покинули зал.

– Ловко вы с ними! – восхитился Костик.

– Я ещё и не так могу, – Капитолина зарделась. – Если вдруг придут без меня, можно им про сестрицу Алёнушку почитать, – она кивнула на витрину с советским фарфором. – Таким деткам главное – ни в чём не перечить.

– Это я знаю, – встрял Лукич. – Ходили мы как-то в школе в Дом офицеров кино смотреть. И туда привели интернатовских даунов – ха! Сидят они с нами в зале, а один сбоку пристроился, где бюст Ленина. Я заглянул туда, а он штаны спустил, разложил свой прибор и что-то с ним делает.

– Фуууу, Лукич, постыдился бы! – Капа побежала вниз на лай телефона.

Лиза перебирала гербарий.

Костик рядом за столом рассматривал голову орла.

– Кость, я вот о чём подумала? А вдруг эти дауны такие, как Миша?

– Какие такие?

– Ну, ведь Миша тоже выглядит неадекватным. А в глубине у него – добрый мир. И он может приносить радость.

Костик кивнул:

– Конечно. И дауны тоже приносят кому-то радость. А Миша – наш музейный уникум. Он очень хрупкий человек. И никогда не знаешь, где сломается. Он временами попадает в психушку. Мы с Комиссаровым его как можем ободряем. Не так уж много нас тут таких. Нам и держаться нужно вместе.

– Но ведь на Кузьминке он совсем не выглядел сумасшедшим.

– Да. Хотя и предупреждал, что на грани срыва. Но он был в деле, которое считает главным в жизни. На линии фронта, пусть и бывшей, Миша всегда в форме. Это его последний рубеж.

– И всё-таки мне непонятно, почему он считается сумасшедшим?

– Ну, во-первых, нервы. Они у всех расшатаны. А во-вторых – очень часто сумасшедшими называют тех, кому открывается нечто недоступное другим. Видение прошедшей войны, например… Да и кто может окончательно знать, кто из нас сумасшедший? Тот, кто делает что-то не так как все? Так ведь и монах Авель в восемнадцатом веке делал не так, как все – он будущее России предсказывал: когда убьют императора, когда какая война начнётся, когда царскую династию изведут… За это его и в Шлиссельбург, и в Петропавловку заточали. Писхушек тогда ещё не было… И меня, наверное, можно назвать сумасшедшим. Мне вон Павел во сне мерещится и Авель…

Костик покрутил голову металлической птицы, снова уйдя в свои мысли про сон и предсказания Авеля.

КАНДЕЛЯБР

К обеду в кабинет Капитолины ввалился Комиссаров.

– Слава музею!

– Копальщикам слава, – в секунду ответили Костик и Рабкин.

Прислонив к холодильнику заляпанную лопату, Леонид расстегнул китель и уселся к столу.

– Лёнечка! Ты не помыл руки, – поморщилась Капа.

Комиссаров нехотя пошёл к раковине.

– Опять Капа шпыняет Лёню за то, что он грязь разводит, – шепчет Костик Лизе.

Капитолина проверила, как вымыты руки, и поставила перед Комиссаровым антикварную фарфоровую тарелку с павлинами. Плеснув в неё изысканные волны костяного супа.

– А почему ему такая тарелка эксклюзивная? – покосилась Лиза на свою деревянную плошку.

– Так любит Капа Леонида, вот и балует, – подмигнул Костик.

Сам копатель по обыкновению не замечал, чего он ест и из какой посуды. Пребывая в задумчивости о своих находках и о борьбе с Госдепом.

К тому же его влюблённость в Капитолину превращала любое поданное ею блюдо в волшебное, и зря она так беспокоилась об интерьерах.

– Что новенького в подземельях графини?

Леонид отставил суп.

– Погоди, Капа. Помнишь, я тебе показывал сточную канаву у церкви святой Екатерины? Так вот, сегодня, обмывая в ней сапоги, я увидел там ра-ри-тет…

Комиссаров взял в руки пакет, оставленный у холодильника, и достал из него массив ажурной заляпанной землёй бронзы, напоминающий не то вазу, не то сложной формы подсвечник, и протянул его Капитолине.

Лукич очки в кармане нашарил, чтобы разглядеть раритет:

– Ха! Ваза, не ваза… На птичьих лапах.

Костик задумчиво:

– Скорее нижняя часть канделябра.

Капитолина сияла:

– Лёнечка, какой ты у нас молодец!

Комиссаров довольный развалился на табуретке. Капитолина продолжала смотреть на него нежным взглядом.

– Я и хотел тебя порадовать. Знал, что ты любишь находки для музея. Вот отмоешь и в витрину поставишь. Будешь смотреть на него и про меня вспоминать.

– Да я и так про тебя всегда помню.

Комиссаров сиял, как пуговицы на его кителе.

– Хорошо, когда тебя помнят. И когда ты кому-то нужен. Я вот суп только и ем у тебя, Капа. Дома мне готовить некому. Мы с котом кильку в томате зажуём, вот и весь наш ужин.

Капа, жалостливо охая, продолжала доставать из сумки какие-то домашние угощения, раскладывая их перед Леонидом.

– Кушай, кушай, Лёнечка…

– Изящная вещица, – Костик смотрел на потемневший, местами блистающий позолотой, местами позеленевший подсвечник, и вдруг в голове у него мелькнули кадры из сна про Авеля. Он аж сам перепугался, отчего вдруг сон припомнил? И почему подсвечник как-то связан с ним?

– Лукич, ты канделябр почисти. А я освобожу место в витрине, – раскрасневшаяся Капитолина одаряла Леонида влюблёнными взглядами. Ну как не отвечать взаимностью этому честному и грубому старателю?

Все в музее замечали, что любовное притяжение подстёгивало земляные поиски Комиссарова и стимулировало приготовление Капитолиной костяных супов.

Но одержимость обоих общим делом коренилась не в делах амурных, а в знании великой тайны. Что сила России не только в современных танках и ракетах, но и в нетленности баранок, самоваров и лаптей.

Что сила эта и в солдатской гимнастёрке деда Костика – фронтовика.

И в письмах деда Рабкина – репрессированного перед войной.

И в портрете Сталина, вышитом старательной пионеркой из Павловска.

И кем сейчас эта сила сохраняется? Оборванцами. Полубезумными, больными и юродивыми энтузиастами.

Дохлебал Леонид суп, взял свою лопату и пошёл довольный дальше на раскопки.

Лукич после обеда пыхтел над канделябром.

Костик тоже думал про канделябр, ожидая, когда Лукич его расчистит, чтобы рассмотреть подробнее детали.

Лиза на диванчике всех доставала праздными вопросами. После похода с Мишей-Копальщиком на линию фронта ей не давала покоя тема войны и немцев. Вот лезут Лизе в голову мысли всякие. Ну наших ясно-то похоронили, а немцев-то куда?

– Кость, а помнишь, Копальщик рассказывал, что находил на Кузьминке останки немцев?

– Это было несколько лет назад, – ответил Костя.

– И что из Германии ему ответили?

– Миша мне по секрету шепнул, что кости он отдал на хранение в церковь к отцу Геннадию.

– А дальше?

– А дальше отец Геннадий купил себе «Мерседес». Поговаривают, что останки немцев он выгодно продал, они же были с медальонами, он написал официальное письмо в немецкие архивы. И там родные обнаружились. Отблагодарили щедро. Но Копальщик на отца Геннадия не в обиде. Он же не может осуждать церковь.

– Неужели батюшка так нехорошо поступил? – не поверила Лиза.

– А может, кости просто захоронили. Тогда создавалось немецкое кладбище в Сологубовке.

– Вот-вот. Я тоже в этом участвовал, – подал голос Лукич.

– Как?

– Сейчас всё расскажу. Когда я учился в «Мухе», преподаватель рисования попросил раздобыть для занятий череп. И мне дворовый приятель Вовка подсказал, где были во время войны похоронены фрицы. Пошли мы с Вовкой на дело. Ближе к сумеркам. Место – недалеко от дороги. В парке. Копнули неглубоко. Сантиметров шестьдесят. Нашли череп. Внутри него ещё не всё разложилось. Воняет. Я задержал дыхание, сунул череп в ведро. И быстро – к лесу. Уже на опушке думаю: что-то не то. Глянул – а череп без челюсти. Пришлось второй раз откапывать.

– И как вы его вымыли?

– Зачерпнули в ведро воды. Развели костёр и на этом костре череп сварили. Прополоскал, высушил – ха! – то, что надо.

– А при чём здесь Сологубовка? – всё не понимала Лиза.

– Когда там создавали немецкое кладбище, приехали к нам в Павловск. Стали искать людей, которые знают захоронения немцев. А я стеснялся признаться. Вдруг с меня ту голову спросят? Еле уговорили показать им место. Так они там восемь скелетов откопали. Так-то.

АХТУНГ! НЕМЦЫ!

Практика Лизина продолжалась. Каждое утро она доставала свой ватник. Проверяла, насколько он квадратный. Взбивала в нём вату. Одевала валенки. И падала в избе на лавку, впадая в истовый патриотизм. А впрочем, в музее в него впадали все. Начиная день с поклонов крестьянину Крюкову и заканчивая разговорами о борьбе с Госдепом.

То утро шло по заведённому порядку. Но продолжилось оно весьма неожиданно.

Дверь распахнулась. Зазвенел колокольчик.

Лиза еле успела вскочить с лавки, как из проёма лестницы показался Леонид в кителе и с лопатой:

– Ахтунг! Собирайтесь!! Немцы!!!

– Ну вот, немцев накликали… – Лиза в ватнике заметалась между этажами.

Пока Костик торопливо выключал компьютер, а Лукич доставал из подвала вторую лопату для Костика, прояснились подробности.

В городском сквере Павловска готовили ямы под саженцы липы.

Рабочие начали копать и наткнулись на ботинок и кости. Глубина – около полуметра.

По сотовому вызвонили Комиссарова, по совместительству руководителя поискового отряда.

А он сразу в музей к Костику.

Лиза увязалась с ними.

До места дошли почти бегом.

Нашли нужную яму.

Лиза села у края ямы. Мужики разрывают, а она глядит, и мурашки ползут по коже.

Комиссаров достаёт из земли находки.

– Немец. Видно по застёжкам от плащ-палатки. Немецкий ботинок, смотри! Вот косточка, это кисть… – подаёт Костику. – А это от ноги…

В районе рёбер нашёлся и медальон – половинка овала с цифрами и буквами. Но всё сразу не прочитать – повредить можно. На ключицах – клочки истлевшей мундирной ткани – синей или зелёной.

Череп с прекрасно сохранившимися зубами. Стали извлекать – развалился. Костик на подхвате помогал Комиссарову складывать останки в кульки из супермаркета.

Раскоп в самом центре города, всем любопытно. Люди останавливаются.

Какая-то пенсионерка прошамкала:

– Чего копаете?

– Яму под липу, – ответила Лиза.

– Такую огромную?

– По две сажать будем.

Полиция подъехала.

– Чё роем?

– Поисковый отряд «Последний рубеж», – отрапортовал Комиссаров.

Полицейский отдал под козырёк.

С недавних пор поисковая работа ведётся официально. В отряд «Последний рубеж» записаны Комиссаров, Миша-Копальщик и Костик. Для круглого счёта добавили Капу и Рабкина. И выдали на всех официальную бумагу на раскопки.

Местные алкоголики зачем-то стали помогать Комисарову упаковывать берцовую кость в пакет.

Комиссаров орёт:

– Не трожьте! Здесь могут быть раритеты.

Костик в чёрных очках наезжает на любопытных:

– Товарищи, понятыми будете? Видите, человека уконтрапупило.

Зевак как ветром сдуло.

Лиза сидела у раскопа, боясь чего-либо трогать.

Больше всего её впечатлил кованый немецкий ботинок. Гвоздей – штук сорок, в пять рядов. Шляпки крупные, весомые. И коррозия их не съела, не то, что патроны от шмайсера, превратившиеся в прах.

– Вот такими ботинками и топтали они наши дороги, – бурчал Комиссаров.

Земля в раскопе жёлтая и серая. Кости как корни деревьев. Тёмно-бурые. Комиссаров рубит корни, под коричневым слоем проступает белое.

– Кто был этот человек? – машинально спрашивает Лиза у Костика. – Судя по зубам совсем молодой.

– Скорее всего – фашист, – отвечает Костик. – Похоронен в январе сорок четвёртого. За несколько дней до драпа от Ленинграда.

– Надо бы над каждым убитым посадить липу, – рассуждала Лиза. – Если человек хороший был, дерево примет его душу и вырастет красивым. А над сволочью – не приживётся.

Комиссаров, копая, почти не слушал Лизу и говорил про своё:

– Я за свою жизнь шестьдесят наших бойцов выкопал. Деревья только мешают, куда ни ткнёшь лопатой – сплошные корни, рубишь их, рубишь. И откуда это осины на линии фронта после войны вылезли? Раньше было поле, теперь – сплошной лес. Растут из каждой воронки, из каждого блиндажа.

И Лиза замолчала. Только слушала. Как деревья шелестят. И скрежещет лопата.

ПОДСВЕЧНИК-ГОРЫНЫЧ

На следующий день Костик и Лукич опять продолжили возиться с канделябром, который нашёл Комиссаров.

– Может, пастой ГОИ попробовать обработать? – спросил Костик.

– Нет, паста ГОИ для чистой бронзы, – возражает Лукич, – а здесь – позолота и так слезает.

– Ну тогда – щёлоком.

– Да, пожалуй, ты прав!

Лукич лезет под стол и достаёт пятилитровую стеклянную бутыль с какой-то жидкостью.

– Ого, а ты, Лукич, запасливый! Может, и перчаток пара найдётся?

– И не одна.

Лукич достал из ящика стола две нераспечатанных пачки с резиновыми перчатками.

Лиза, подмигнув крестьянину Крюкову, тихо вошла в зал.

– Доброе утро!

– А, Лиза! Привет! Как раз к началу работы.

Слышен бой разных часов. Из корпуса деревянных часов на стенке выскакивает кукушка и несколько раз кукует. Другие часы играют мелодию «Боже, царя, храни».

– Не смущай девушку, – цыкнул на кукушку Лукич.

Костик и Лукич надели резиновые перчатки. Реставратор открутил пробку на бутыли, принюхался и отлил немного в пол-литровую банку. Достал ветошь, порвал её на мелкие тряпочки. Осторожно смочил одну и начал протирать подсвечник.

– Ух ты! Блестит! – восхищался Костя.

Лукич остановился, любуясь своей работой.

Костик ему помогал чистить. Они по очереди работали зубной щёткой, протирали фланелью.

Вещь, и правда, выглядела всё более удивительной.

«И кто выдумал так переплести птичьи тела?» – думала Лиза.

Она первая заметила, что лапы пернатых – разные.

– Две с перепонками, как у гуся, а другая птица – хищная.

– А почему шей – три? – засомневался Лукич. – Змей Горыныч какой-то?

– Наверное, это двуглавый орёл, – предположил Костик. – Лиза, эти когти могут быть орлиными?

– Могут.

– Орёл и гусь? Что у них общего? – сомневается Лукич.

– А если это не гусь, а пеликан? – задумчиво сказал Костик.

– Ну кто же будет объединять пеликана с орлом? – заколебалась теперь уже Лиза.

– Масоны. Точнее розенкрейцеры. В Павловском дворце есть ваза с такими же птицами. Её подарили Павлу Петровичу в Штутгарте, – вспоминал Костик.

– Мальчики, девочки! – внезапно ворвалась Капитолина. – Только что звонила пенсионерка из Купчино. Она желает передать нам в дар комод.

Капа обзванивала знакомых шофёров, умоляя перевезти экспонат сегодня же.

– Лиза, ты ведь поможешь Костику? Комод старенький, усохший, вдвоём легко погрузите.

Лиза покорно кивнула.

Костик неохотно вернул подсвечник в витрину.

– Выйдите на угол, – приказала Капа, – ждите, скоро подъедет «газель».

Лиза и Костик стояли на углу дома, болтали.

– Кость, а чего подсвечник такой странный?

– Я тоже ломаю над этим голову. Вроде, литой, но по весу должен быть полый.

– Да я не об этом. Никогда не видела подсвечника с птицами. Ну, допустим, были здесь птичьи головы. А куда свечки вставлять – в клюв, что ли?

– Погоди, у меня не выходит из головы та штуковина, что нашла старушенция.

– Медная голова орла?

– Да.

– Но в неё же не вставишь свечку?

– На этой голове снизу какой-то штырь, а на макушке маленькое отверстие.

– Чашечка для свечи была на макушке? – догадалась Лиза.

– А почему бы нет.

– Пойдём, посмотрим ещё раз на подсвечник-горыныч. Всё равно машина не едет, уже двадцать минут прошло.

Но прорваться наверх к витрине ребята не смогли.

Капа закричала из своего кабинета:

– Ждите! Сейчас подъедет другая машина!

Пришлось коротать время на ступеньках возле фрагмента мраморной вазы.

– Чёрт побери, так мы не успеем сегодня проверить! – нахмурился Костик.

– Не бери в голову.

– Лиза!

– Да.

– Мне кажется, я схожу с ума…

– В чём дело?

– Помнишь мой сон с императором Павлом?

– С книгой Авеля?

– Да.

– И что?

– Такой же подсвечник стоял у императора на столе.

– Ты фантазёр.

– Нет, я почти уверен.

Костик и Лиза аж подскочили, глядя друг на друга.

– Лиза, я уверен, такой подсвечник был во сне!

Говоря это, Костик поглаживал фрагмент вазы с вензелем Павла I.

– Стоп! Не может быть!!!

– Что не может быть?

Костик с трудом развернул вазу вензелем к стене.

– Смотри!

– Ну и что. На вазе птица какая-то… Постой… Она очень похожа на подсвечник.

– Точно. И видишь, здесь третья голова сколота на вазе?

– Ну и дела! – расширила глаза Лиза.

– А самое главное, этот фрагмент вазы был найден в тот же самый день, когда мне сон приснился. Выходит, я не сошёл с ума. И вправду, знаки нам посылаются.

Костик и Лиза стояли поражённые.

Они забыли про комод и про время.

Потом бежали наверх. Не слушая вопли Капитолины.

Подсвечник на столе у Лукича был почти расчищен. Блестя позолотой там, где она сохранилась. Костик раскрыл витрину и достал оттуда медную голову. Торопливо подошёл к подсвечнику и хотел за него взяться.

–Та-та-та! – закричал Лукич. – Перчатки одень! Ещё не высохло.

Костик положил медную голову рядом с подсвечником. Торопясь, надел перчатки. Приставил голову птицы к одной из шей. Четырёхгранный штырь, выходящий из головы орла, вошёл в отверстие в шее подсвечника. Раздался щелчок.

– Оба-на есть! – подпрыгнул Костик. – Есть!!!

Голова орла приросла к одной из шей канделябра, как будто там всегда и находилась.

– Как ты догадался? – ошарашено спросил Лукич.

– И голову, и подсвечник нашли почти рядом. Возле церкви Святой Екатерины.

– А ведь ты прав!

– И ты тоже был прав. На фрагменте вазы изображены те же птицы. Что на канделябре!

– На каком фрагменте вазы?

– На мраморном, который я нашёл. С вензелем Павла I.

– Ну-ка, пойдём посмотрим…

Они спустились вниз.

Лукич и Костик ещё раз осмотрели и ощупали фрагмент вазы.

– Вот это да! Теперь ясно, как нам восстановить подсвечник.

– Ну да, сделать вторую такую же голову орла и одну голову пеликана.

– Эх-ма, насчёт пеликана без Синицына не обойтись!

– А на головах – короны, как чашечки для свеч.

Лукич улыбался, показывая Костику кулак с большим пальцем вверх.

Лиза, аж не веря в разгадку такой сложной тайны, смотрела на Костика восхищённо:

– Ну ты гений! А знаешь, Костя, я впервые поверила в то, что твой сон не бред.

– Эх, Лиза, нас ещё и не такое ожидает, – Костик со священным безумием в глазах возвратился в зал к канделябру. Сияя, он бегал по комнате и припрыгивал, как мальчишка.

Лукич окликнул Лизу:

– Лиза, я понимаю, что молодой человек в неадеквате от радости. А ты мне не подскажешь, какой могла быть голова пеликана?

– Сегодня вечером найду все варианты пеликанов в интернете и распечатаю, – пообещала Лиза. – В музее интернета нет, а рисовать сама я пеликанов не умею.

Капитолина снова выгнала ребят ожидать комод. Лиза с Костиком сидели рядышком на ступенях музея – счастливые сообщники открывшейся им тайны.

ИМПЕРАТОР ПАВЛОВСКА

По улице надвигалась большая группа школьников.

Костик, глядя на них из окна, пробормотал:

– Нет, только не это.

Но школьники упорно сворачивали к музею.

Голос Капы из кабинета требовал:

– Костик, спустись! Дети из летнего лагеря пришли! Начальная школа.

Запустив всех в зал истории, для разогрева Костик задал детворе стандартный вопрос:

– В честь какого человека назван наш город?

Дети:

– В честь Петра Первого!

– Ай-я-яй. Нет, конечно! Павловск назван в честь императора Павла, сына императрицы Екатерины Второй.

– И меня зовут Катя, – сказала какая-то девочка.

– Хорошо. А ты знаешь, Катя, что цариц Екатерин было две – Первая и Вторая. Первая была как раз женой Петра Первого.

– А какая более знаменитая? – спросила Катя.

– Вторая.

– Значит я буду Вторая.

Костик одобрительно кивнул и продолжил:

– А жену императора Павла звали Маша. Мария Фёдоровна.

– И у нас в группе есть Маша, вот она!

– Очень хорошо.

Уставшие от жары дети заняли свободные стулья. Те, кому не хватило стульев, сели на полу.

– Итак, Павел Петрович был императором чего?

– Императором Павловска!

Костик мотнул головой.

– Нет же, он был императором России. А в Павловск он ездил на дачу.

– Разве? – недоумевала Маша.

– Маша, а кто у нас сегодня правит Россией?

– Путин.

– А кто такой Путин?

– Президент.

– Сейчас Россией правит президент, а раньше, сто лет назад и двести, Россией правили императоры и императрицы. Так вот Павел был императором и правил всей Россией…

Павел – любимый персонаж у Костика, не зря он ему снится.

Когда школьники ушли, Лиза попросила:

– Кость, а расскажи мне про Павла. Я его не представляю, кроме картинок, где нарисован маленький курносый человек.

– Он был разным, – задумчиво ответил Костик. – Когда он воодушевлялся, он переставал быть некрасивым и располагал к себе людей. Но Павел мог быть и вспыльчивым, причины на это были. Его жизнь изгадили женщины, хотя наши историки прибили бы меня за такую формулировку. Они везде талдычат стандартно: Мария Фёдоровна – дивная супруга, Екатерина – мудрая мать и правительница, а Павел – отвратный сын.

– А разве было не так?

– Да какая Екатерина мудрая?! Убила отца Павла – Петра Третьего. Неглупого, кстати, человека. Украла его идеи. И стала править сама.

– Ужас какой!

– Потом жена Павла Мария Фёдоровна. Нарожала детей, окружила мужа заботой, но уж очень хотела власти. Истрепала Павлу все нервы. Влезала в любые интриги, чтобы Павел взошёл на престол, а когда наконец муж стал императором, пыталась влиять на его решения.

– А как же Павел? Он же мужик, император, цыкнул бы на неё, – не понимала Лиза.

– Императором он был недолго. Четыре года и четыре месяца. А до этого ждал сорок лет. И на жену старался не цыкать. Потому что её любил.

– А она?

– А она больше любила власть. Подражая Екатерине, Мария мечтала править Россией. И этому были сторонники. Потому что были недовольные Павлом. Он наводил в стране порядок, раздражал дворян дисциплиной и своими реформами. В итоге – заговор и убийство.

– А почему сам Павел так долго ждал престол, а не отобрал его у матери?

– Как ни странно, мать он тоже любил. И исполнял перед ней сыновний долг. А мать этим пользовалась. Но всё равно побаивалась и прибегала к уловкам, чтобы себя обезопасить. Например, скрывала от Павла, чей он сын. Распускала слухи, что его отец вовсе не Пётр Третий.

– И Павел знал про это?

– Знал, и сомневался, кто его отец…

– Но ведь это ужасно!

– Зато позволяло сдерживать партию сторонников возведения Павла на престол.

– История похлеще, чем у Дюма, – Лиза впервые ощутила, что история не сухая выжимка из дат и событий, а живая жизнь живых людей.

– История Павла никем правдиво не описана, да и кто об этом напишет, – досадливо сказал Костик.

– Ты напиши, кто же ещё Павла оправдает. А Павел, выходит, почти святой?