Читать книгу Интенсивная терапия (сборник) - Юлия Вертела - Страница 9

Повести
Лимфатические узлы
Неврология

Оглавление

Проснулась и испугалась:

моя голова взорвалась!

Как лампочка…

Мамочка!

Папочка!

Моя голова взорвалась,

как лампочка!!!


1

Дормидонтовна – штукатур. Она единственный нормальный пациент на неврологии, остальные маленечко того…

Лечит Дормидонтовна спинномозговую грыжу – подняла на работе козел тяжелый (а разве козлы по жизни бывают легкими?) и надорвалась.

Любит рассказывать о своей работе.

– Помню, на Смоленском кладбище работала, красили часовню Ксении Блаженной, она студентикам здорово помогает, надо вокруг часовни три раза обойти, поставить свечу и записку положить – получишь на экзамене пятерку.

Настольная книга Дормидонтовны – «Петр I». Как и великий царь, она строила, точнее, ремонтировала Петербург. Екатерининский дворец, вокзал в Петергофе, церкви и фасады домов. Сколько ее руки отшкрябали старой штукатурки и освежили городских стен – не упомнить.

Сейчас ей шестьдесят, а все работает. На вид крепкая, жилистая, и все-таки возраст…

– Не женское это дело – корыто с цементом таскать. Конечно, девчонки друг другу помогают. Но тут так получилось, что я далеко от всех мазала, козел тяжелый, мокрый после дождя – двигать по полиэтилену никак не получается, надо приподнять. Вот я его с одним мальчиком вдоль фасада восемь раз передвинула, а девятый сама… И что-то вдруг больно дернуло в спине. Потом ноги стали плохо двигаться. После обследования выяснилось: спинномозговая грыжа вылезла – маленькая, но болючая.

Перед тем как лечь в больницу, Дормидонтовна покрестилась.

– Я решила: хуже не будет, а Бог – в помощь. В нашей церкви мне бумагу выдали, где написано, что я такая-такая – крещеная в православную веру. Зять надо мной смеется – вы теперь, мама, говорит, дипломированная христианка.

Дормидонтовна веселая. Подбадривает молодежь, которая по очереди рассказывает невропатологу свои истории…

Яне двадцать шесть лет, унылая, пухлая, обманута женихом-иностранцем. Оказалось, что у него на родине – жена и дети. А Яне он обещал свадьбу и любовь до гроба. До иностранца Яну бросили еще два жениха…

Теперь девушка беспрестанно плачет, думает о смерти и всякой гадости, но старается меньше признаваться врачу, поскольку еще в «скорой» ее предупредили, что следующая инстанция после отделения неврологии – сумасшедший дом.

– Я упала в полседьмого. В вагоне метро. Было душно: от людей, запахов, сумок, разговоров. Все разом закружилось и поплыло. Похолодели руки, ноги, сердце билось как сумасшедшее. Я думала, умираю. Меня выволокли в переход. Лежала на гранитном полу. Какая-то девушка присела рядом и, касаясь разных участков моей руки, все время спрашивала: «Так чувствуете?» Я каждый раз отвечала: «Да». И это позволяло сознанию не ускользать. В «скорой» сделали уколы, сказали – вегетососудистая дистония…

Лене двадцать восемь лет, главный менеджер. Красивая, уверенная, энергичная.

– После работы около семи спустилась по эскалатору вниз, вдруг стало нечем дышать, села на скамеечку, закружилась голова… Кто-то дал таблетку валидола под язык, вызвали «скорую». – Лена усталым голосом рассказывала о подсиживании и бюрократизме в страховой компании. – Все борются за место под солнцем: интриги, сплетни. Обстановка убийственная в прямом смысле…

Две спецмашины «скорой» – одна с «Маяковской», другая с «Петроградской», зависая в пробках, спешили в дежурившую по городу клинику. Везли Лену, везли Яну.

Лена пунцово взвинчена. Яна крахмально бледна.

В палате они наперебой жаловались врачу на хронический стресс и недосыпание. Та в ответ бубнила:

– Покажите зубы, коснитесь указательным пальцем кончика носа.

Обе «падшие» по очереди промахнулись мимо носов, и врач посоветовала им тренироваться. После чего стала заполнять медкарты. А сама-то врач не моложе тридцати и прехорошенькая…

Терзает Яну вопросами:

– С вами такое уже случалось?

– Да, полгода назад, внезапно. Я тогда сильно психовала из-за жениха. Семь ночей не спала. Ну и грохнулась в обморок на улице, очнулась – меня всю трясло, «скорая» померила давление – очень высокое. Через какое-то время я почти успокоилась, но неприятные состояния остались, какой-то безотчетный страх: как вспомню про обморок – приступ начинается… Я паникую, и от этого еще хуже… Такое может случиться в любом месте.

– Диэнцефальный синдром по гипертоническому типу с андреналовыми пароксизмами, – констатировала хорошенькая.

Услышав про пароксизмы, Яна пошатнулась.

– Да ты не бойся, – усмехнулась Лена, – у нас половина сисменеджеров с таким ходит. И ничего – нормальные андроиды.

На следующий день беспокойные Лена и Яна погружены в электросон, на головах, как гермошлемы, надеты электростимуляторы краниальные «Транс АИР 02».

Спокойная Дормидонтовна подъедает колбаску, разложив на тумбочке всякие соления-варения. Потрескав, штукатурша без всякого электростимулятора дремлет возле приоткрытого окна.

После электросна Яна жалуется:

– Я веки закрываю, а глаза продолжают бежать. Щелкают кадр за кадром, как фотоаппарат с закрытым объективом. А внутри меня сжимающаяся вселенная. Медленно вращающаяся ледяная бездна. Иногда ночью проснусь, а на лице застывшая гримаса ужаса – разглаживаю ее руками. В голове раскачиваются качели. И как током: от сердца к голове, от головы к сердцу. Напряжение под черепом, и обдает холодом: умру… Я даже из окна хотела прыгнуть… От страха! Страх ползет по позвоночнику, ползет…

– Может, это те самые бесы, о которых говорят? – шепчет Лена. – Изгнать бы…

– Мне часто снятся сны про уничтожение себя, – не замечая ничего вокруг, продолжает Яна, – как я разделываю свою тушу. Еще живую, с кровью и дымящимися жилами. Себя – отвратительную, нелюбимую тварь! Как же я хочу отдохнуть от себя… Но для этого надо разделаться с мерзкой тушей, резать ее неровно, лохмотьями, счищая с костей и ребер пожелтевшую кожу, волосы с черепа, вырывая зубы из десен – все, что так мешает. В конце с наслаждением подобраться к горлу и разорвать свой рот. Сердце? Его неинтересно. Дряблый кусок мышц. Не в нем душа. Ни в чем душа. И не было ее никогда. Родилась без нее. Вложить забыли. Брак! Который ходит и дымится, оттого что его глючит. А знаешь, чего я хочу? Чтоб меня любили… – Яна истерично зарыдала. – Смешно, да? А он, – тут уж девчонка просто захлебнулась от ненависти и зачем-то стукнулась со всей силы головой об стену, – он обманул меня!!! У него, оказывается, жена на родине, и она беременна!

– Ты болеешь от ненависти. – Лена немного занималась духовными практиками и пыталась вспомнить опорные моменты. – Проси прощения за все у тех, кого обидела, кому желала зла… Проси за то, что себя не любила, хотела из окна выпрыгнуть… И у него, и у нее. Ты должна просить прощение за все и у всех… нас на тренинге учили. – Лена хоть и слабо понимала, как можно убиваться из-за мужика (всего-то!), тем не менее старалась помочь соседке.

– Помоги себе сама… – как будто очнувшись, вздохнула Яна. – Сколько раз я это слышала…

Прикрыв глаза, девушка все же попробовала просить прощения, слезы струились по перекошенному лицу, и губы шевелились: «Прости… Прости…»: несколько секунд назад она представляла огромный беременный живот жены своего лживого жениха как взорвавшийся арбуз, но теперь она мысленно склеила его так, чтобы он был белым гладким вареничком, и вроде почувствовала облегчение.

– Подружки, давайте подхомячим колбаску и забубеним сала! – Штукатурша разложила на бумажечках вкусные кусочки, и все умирающие и близкие к ним потянулись к тумбочке Дормидонтовны.

– Какая же вы невозмутимая, – позавидовала Яна.

– А вы, девчонки, принимайте народное лекарство – фенозепам. У нас в бригаде – у кого чего случилось – сразу достаем по таблеточке, и дальше все по барабану – и то, что муж алкоголик, и то, что дочка – блядь, и то, что начальник – сволочь…

– Но если страх – это бес, разве можно его прогнать фенозепамом?

– Сложно у тебя все, – подозрительно прищурилась Дормидонтовна. – Тревожишься – выпей! Не хочешь фенозепам – опрокинь стакан красного вина, эффект тот же. Эх, девоньки, давайте купим бутылочку, посидим после отбоя…

2

Голубая палата – не желтая комната в Арле.

В неврологии все голубое: стены, занавески, одеяла…

Серо-голубое лицо наркомана, которого санитары транзитом катят в кресле по коридору. Вообще-то он с другого отделения. Но ездит через неврологию. Наркоман настолько худой, что его тело под одеждой должно быть живым ужасом. Смотреть на лицо с запавшими черными глазницами так страшно, что Яна с Леной, завидев «привидение», прячутся в палату.

Не голубые здесь – только лечащая врач и завотделением, они уже двадцать минут целуются за искусственной пальмой в рекреации и думают, что их не замечают. А ведь у него сын, а ведь у нее – семья… И об этом шепчутся медсестры за стойкой.

Из окна видны ржаво-голубые крыши – у них тоже своя жизнь… Снега и дожди принимают из первых рук. И зачем-то хранят годами случайно залетевшие вещи…

Короче, царит на отделении голубая грусть, и лишь приподнятая Дормидонтовна галопом мчится на массаж.

Ох, и полюбила же штукатурша массажиста высшей категории со стажем! Мужчина немолодой, но крепкий: боцманские усы, тельняшка.

Штукатурша перед каждой процедурой намоется, надушится, причешется – приходит, как после свидания, счастливая.

– Ну и натирает он мне спину! Туда-сюда, словно ковры раскатывает… А потом погладит, как ветерком пролетит. Только смущаюсь я, мне ведь прописали массировать до самого копчика, он раз и рукой скользнет по попе, а у меня немеет сердце… – Дормидонтовна мечтательно откинулась на подушки. – Я и после выписки к нему ходить буду – платно.

Лена посещаема всеми видами кавалеров. От «Транс-АИРа» ей хочется на дискотеку. Красотка уже скучает по змеюшнику-офису. Если первые дни она говорила: «Мне не нужны деньги, я не хочу их зарабатывать, я не хочу их тратить, я хочу быть деревом», – то теперь желание самореализации проснулось с новой силой. Но врачи так скоро не выписывают, и менеджер на отдыхе листает журналы.

– Смотрю мурзилки, – смеется, показывая на «Elle» и «Cosmopolitan».

И только Яна не успокаивается ни после массажа, ни после пиявок, ни после горячей кружки с настоями трав. Вечерами ее трясет, давление подскакивает до ста девяноста, а отчего подскакивает – от мыслей, а мысли ее – темный лес, в котором ни Лена, ни Дормидонтовна, ни сам лечащий врач не разберутся.

– Откуда это берется? Боюсь одна до магазина ходить, кажется, что опять упаду… А как измениться? Мне никто не помогает. Когда становится невыносимо плохо, настолько плохо, что проще выброситься из окна, с ужасом понимаешь: ТЫ – ОДИН. Ты можешь звонить в «скорую», тебя куда-то отвезут, ты можешь звонить другу, и он спокойно даст совет, ты можешь подержать за руку мать, но ничего из этого тебе не помогает: ТЫ – ОДИН. Все говорят: возьми себя в руки, но как я возьму себя в руки такими бессильными трясущимися руками? – Янка расхохоталась, выставляя напоказ «танцующие» пальцы. – Помоги себе сам, как барон Мюнхаузен за волосы…

– Да ты здоровенная бабища, что с тобой случится? – промямлила жующая Дормидонтовна, она уминала некие волшебные хлебцы, которые совсем не перевариваются: с вечера съешь, наутро выползают такие же…

Яна раздраженно посмотрела на сухую жилистую штукатуршу:

– А ты не смотри, что у меня живот толстый! Человек может умереть и с круглыми щеками! Если у него трагедия…

– Да разве ж это трагедия – мужик обманул? Ха! Мы такие трагедии только так за кушак засовываем. – Дормидонтовна макнула хлебцем в варенье: – Возьми покушай вкусняшек, чайку наливай. Ну и дуреха ты, Янка!

– Да!!! Я – идиотка! Мое тело в автономке, я ему говорю спать, а оно бежит, я говорю ему спокойно, а оно трясется. Не видит! Не слышит! Как взбесившаяся лошадь! – Яна перешла на шепот: – Сегодня прическа «ходила по голове», это когда выступают ОЧЕНЬ крупные мурашки и кожа вздыбливается, шевеля волосами. Такие же мурашки ползали по лицу, по ногам, груди, как будто бесы ощупывали меня…

– Пустырничек увеличь до четырех таблеток.

Гомеопатические советы Яна давно перестала воспринимать всерьез.

– Да какой там пустырничек!

– Ну чего ты боишься? Ты хоть можешь объяснить если не врачу, то хотя бы мне.

– Я не знаю. Оно прячется за разными личинами… – Яна напряглась. – Хочется бежать. Как будто за спиной кто-то страшный. Бежать домой, потом бежать из дома, по улице – я не знаю куда. ПА-НИ-КА! – Она закрыла голову руками. – В любой момент сердце начинает бешено колотится, и я бегу, ничего не видя. А на самом деле, – тут Янка торжествующе оглядела всех присутствующих, – а на самом деле я могу просто идти по улице. Или даже стоять. Но при этом голова разрывается от напряжения – я бегу внутри себя. Словно хочу выпрыгнуть из взбесившегося тела. Мне страшно!!!

– А ты скажи себе – ничего нет… – натачивая пилкой ногти, предложила Лена.

– Допустим, я сказала, но я-другая знает, что НИЧЕГО ЕСТЬ… Как бы это объяснить?.. – Девушка замялась. – У меня подруга с анорексией. Она худая, как скелет, ничего не ест, ее подводят к зеркалу, чтобы привести в чувство, и говорят: смотри, смотри на себя! А она ужасается: «Господи, какая же я толстая!»

– Но ведь ты понимаешь?..

– Да, я понимаю, – прервала Яна, – но мне неподконтролен этот страх. Он не слушается разума, это какая-то брешь в материальном… Это не вместить… Все зарождается в сердце. Оно как будто всхлипнет, и тут если страх поймать, как зайца, и успокоить, можно вырулить и без подъема давления. Но если он успеет проскочить к голове, то голову контролировать невозможно – по крайней мере мне это не удавалось, она взрывается и бушует. И в считаные минуты все тело захлестывает жесточайший шторм.

– Все страхи пустые… Посмотри им в лицо – они выдуманные – нет ничего. Только так ты сможешь себе помочь, – убеждала Лена.

– Ты не знаешь, о чем говоришь. Когда могут себе помочь, не ложатся в клинику… Фенозепам, грандаксин, капельницы с пирацетамом… А по лестнице одной спуститься во двор страшно, а в метро страшно, даже на кухне бывает страшно, если мамы нет дома… – Яна, в очередной раз непонятая и не услышавшая нужных слов, укуталась с головой в одеяло до обеда.

3

Обеды в неврологии роскошные.

Говорят, какой-то спонсор приплачивает за питание, а взамен проводит важные исследования на мозгах. Какие именно – больных это мало интересует.

Все ждут, когда загремят кастрюли в столовой.

– Что сегодня?

– Мясо в кляре, пюре, салат…

Возле окошечка с раздачей мисок некая перерепетировавшая актриса из восьмой палаты, увидев Яну, замахала руками:

– У вас энергетические дыры! Если вы хотите жить, немедленно поезжайте в монастырь, пусть вас батюшка отчитает. У вас в семье есть вампир! А ваша верхняя чакра совсем пустая…

– Батюшка плюс чакры плюс вампир – что у нее в голове? – помрачнела Яна, показывая Дормидонтовне на актрису.

– А у тебя что? Лучше, что ли?

Штукатурша набрала побольше кусков хлеба к борщу и уселась с девчонками у окна.

За стеклопакетами на широком проспекте оседали в пробках автомобили.

Нервотрепка полным ходом…

Перекошенный мужик выскочил из «Жигулей» и что-то яростно доказывал соседнему джипу. Без слов перепалка смотрелась комично, если не идиотично, и Дормидонтовна, неспешно пожевывая, наметанным глазом оценила, что взвинченному водителю придется вскоре отдохнуть.

После обеда все дрыхли – кто собственным сном, кто под воздействием…

Вечером от скуки девчонки выползли в коридоры и холлы почитать на стенах познавательные плакаты: у входа в кабинет завотделением крупная надпись: «Если страдает мозг».

– Еще как страдает! – Янка жадно припала к тексту.

Дормидонтовна тоже нашла кое-что интересное:

– Ха, девчата, подивитесь! «Если у вас лабиринтопатия». А я-то все думала-гадала, что со мной происходит: головокружение, тошнота, шум в ушах – оказалось, «лабиринтопатия»…

Спокойная, как сфинкс, Лена ничего не читала. Пожевывая на диванчике пирожные из коробочки «Север», она покорно слушала даму бальзаковского возраста.

– Какая-то я неневестная! – пожаловалась перерепетировавшая актриса. – Никто в невесты меня не берет. Может, грех на мне какой? Я подумала-подумала, собрала все плачевные бабушкины иконы и в церковь снесла, батюшка принял…

– Имя ваше батюшка записал? – по-деловому спросила менеджер.

– Нет, не записал… – Лицо актрисы скуксилось.

– А должен был записать, чтобы молиться о вас. Да вы не переживайте. Съешьте пирожное, меня ребята завалили сладким. – Лена протянула взъерошенной актрисе корзиночку.

Та нервно укусила кремовый бутон и улыбнулась.

– Вы не думайте, что все так просто, – актриса приглушила голос, – батюшка имя-то не записал… Но зато через неделю я на помойке рылась в одежде и коробочку нашла, открыла – золото. Кольца, серьги, цепи… Я сразу догадалась: это Бог мне подсунул в благодарность за иконы. – Довольная произведенным впечатлением, женщина пошла искать новую жертву для излияний. Но неожиданно сама была атакована:

– Вы знаете, к Земле приближается огромный астероид-убийца, несколько километров в диаметре, это Бог Хаоса, нам не спастись… – Мужчина из третьей палаты был очень серьезен.

– Зачем же мы лечимся? – Побелевшая актриса прижалась спиной к стене, как будто та могла подпереть ее хлипкое существование.

– Вот и я о том же. Что деньги, что здоровье? Все прах… Наступит длинная космическая ночь… НАСА знает. Но от нас скрывает, от всех скрывают, чтоб не было паники. И вы молчите… – Прорицатель сделал таинственный знак и переместился к другой барышне.

В неврологии больные охотно делятся своей шизой. Кто кому пошизее расскажет. Кто сколько сможет выдержать. Однако как только в конце коридора показывалось кресло с синелицым наркоманом, все притихают, боясь встретиться взглядом с «привидением».

За десять дней Лена отдохнула в больнице, как на курорте, и выла от желания работать. Дормидонтовна подлечила грыжу, Яна тоже развеялась…

Перед выпиской последний совместный обход.

Завотделением и лечащий врач.

Мужчина и женщина – сорок пять и тридцать – Ричард Гир и Джулия Робертс…

Яна лежит, а они с двух сторон у ее кровати стоят, друг на друга смотрят, будто канат из взглядов свивают – тугой такой, прочный канат. «Ты меня?» – «А ты?» Ни шевеления, ни намеки не могут прервать того, что между ними…

Секунды промелькнули, и они опять внимательные доктора.

– Закройте глаза, вытяните руки, достаньте пальцем кончик носа.

Яна достала кончик и слегка приоткрыла один глаз, а врачи даже не смотрят, достала она нос или тычет в ухо – снова между собой канат вьют…

Девушка почувствовала удивительное расслабление – любят. Видно же – любят. Она повисла на связывающем их невидимом канате и, покачиваясь, улыбнулась.

…Ночью ей снилось, как пилят желтые ароматные доски для дома. Распускание листьев и постройка дома – для тех, кто любит и будет жить. Звук пилы, стук топоров, дым от костра и предчувствие начала начал, заселяющееся в сердце по весне.

Проснулась с радостью. Чтобы не растерять настроение, ушла гулять.

В больничном парке подрезали ветки на деревьях. Яна подобрала пару срезков и жадно принюхалась, в веточках еще не испарилось весеннее желание жить и распускаться. Она переплавила древесное желание в свое и поняла, что тоже хочет…

Встрепенуться ли? Разыграться ли? Побегать? Радость тоненьким ручейком пробилась из сухого сердца… Жи-и-и-ить!

При выписке невропатолог назначила девчонкам курс йоги плюс Янке транквилизаторы, а Дормидонтовне – уход на пенсию и никаких козлов!

…Кресло из-под синего наркомана освободилось и сиротливо стояло в коридоре.

На каталке везли в санитарную комнату бессознательную голую девушку с исколотыми венами на руках. Длинные волосы, как водоросли, свисали вокруг ее русалочьего лица – оно было такого же цвета, как у предыдущего, столь недолго прожившего «привидения».

Интенсивная терапия (сборник)

Подняться наверх