Читать книгу Белый тигр - Юлия Викторовна Маркова - Страница 3

Юный княжич подрастал. Отец не уставал возносить благодарственные молитвы богам, славя их за то, что на склоне лет послали ему такого прекрасного отпрыска – надежду, опору и утешение родительского сердца. О лучшем сыне он не мог и мечтать. Мальчик с самого раннего детства отличался храбростью и смекалкой, силой и ловкостью. Кроме того, был он добр и великодушен, его рассудительность порой приводила в замешательство даже стариков.

А еще наградили боги княжьего сына крепким здоровьем и необычайной красотой. Когда вступил он в период возмужания, то быстро стал расти, обогнав на полголовы всех своих сверстников, и окрепли мышцы его, и появилась в нем стать и осанка молодого мужчины, что привык закалять тело свое в игрищах и состязаниях. Его волосы, перехваченные начельем, крупными кудрями падали на плечи; казалось, в них запутались золотые солнечные лучи. Глаза его, в которых ясная небесная синь соперничала с теплым сиянием полевых васильков, смотрели на мир с доброжелательным интересом и задорной юношеской пытливостью. Лицо отрока только начало приобретать черты возмужания, и в нем сквозила как раз та юношеская чистота, что сродни одухотворенности, и которая потом, по достижении зрелости, сменяется у мальчиков выражением суровой и благородной мужественности.

Видимо, действительно был княжеский сын любимцем богов, и предначертали они для него особенную долю. Тем не менее не зазнавался юный княжич, не гордился перед соплеменниками красотой своей и удалью. Наоборот, всегда держался он скромно, был почтителен к старшим и смирен перед волею богов.

К четырнадцати годам он овладел всеми премудростями, что делают из мужчины воина и защитника. Легко побивал он соперников в честных поединках, лихо скакал на коне, метко стрелял из лука, и меч уже не был слишком тяжел для его руки… А это означало, что пришла пора для Посвящения. Таинству предстояло свершиться летом, когда небеса редко омрачаются тучами, вода в реке теплеет, а зеленые леса дышат прохладой.

Принять Посвящение готовились несколько юношей. Первый этап должен был состояться за месяц до главной церемонии. Он включал в себя разного рода состязания, где мальчикам предстояло показать свои навыки в искусстве боя, продемонстрировать смекалку и быстроту реакции. Как правило, большинство проходило эту ступень; тем же, кто не справлялся (как правило, это были один или два человека), на следующий год опять предоставлялся шанс преодолеть этот этап, чтобы перейти к следующему.

После состязаний начиналась подготовка к главному. На мальчиков накладывался «немовей» – в течение месяца им запрещалось разговаривать с кем бы то ни было, а также придерживаться строгого поста – запрещалось есть пищу животного происхождения. Каждый день предписывалось ходить к Храму, молиться Яхору и получать духовные наставления от эхта (священнослужителя). Все это должно было укрепить дух посвящаемых и подготовить его к заключительному этапу и последующему перерождению. И уже затем их ждало главное, самое тяжелое и опасное испытание. Юношей изгоняли из поселения в лес, где каждый должен был прожить в одиночестве три седмицы. Не просто прожить. Требовалось построить жилище и вступить в поединок с опасным зверем, чтобы шкуру его затем продемонстрировать всему поселению. Естественно, пропитание посвящаемый должен был добывать себе сам. Исполнение этого этапа контролировалось опытными охотниками-следопытами, которые, стараясь оставаться незамеченными, раз в несколько дней навещали те места, в которых нашли временное обиталище проходящие испытание отроки.

Начальные испытания состоялись в начале июня, в один из безоблачных теплых дней. Все селяне собрались на открытом месте, где, по традиции, уже множество поколений проводились подобные ристалища. Величественный эхт в красных одеждах, с развевающимися белыми космами, обошел поляну по кругу, вознося хвалу богам и прося их благословить это место, предстоящие состязания и их участников. Юноши, которые готовились принять Посвящение, были возбуждены. Румяные, с горящими щеками, они нетерпеливо переминались, словно застоявшиеся молодые жеребцы. Они перешучивались между собой, подзадоривая и приободряя друг друга.

Юный княжич старался не показывать своего волнения, но сердце его учащенно билось, и он чувствовал, как бежит по жилам горячая кровь, как клокочет и бурлит в нем удаль молодецкая в предвкушении предстоящего испытания. Плечом к плечу стоял он со своими сверстниками, и всего было их десять человек – тех, кому предстояло стать мужчинами. Чаян выделялся среди них своим могучим ростом и широкими плечами; хоть и тело его еще сохраняло свойственную юношам легкость, но все ж казался он чуть старше своих лет. И сердце отца-князя ликовало при взгляде на любимого отпрыска, украдкой улыбался он в бороду, пряча лучащийся гордостью взгляд. «Вот ведь вырос детинушка – и лицом пригож, и душою чист, настоящий Светлый Воин земли нашей… Такой славен будет непременно – и рать за собою поведет, и ворогов лютых разобьет… Храните, боги, сына моего! От соблазнов, от зависти черной, от кручины горькой, от предательства подлого… Свет вокруг чела его – быть ему великим героем, ибо для славы и подвигов рожден он…» – так думал князь, любуясь на светловолосого юного сына своего.

И еще одна пара глаз не сводила своего взгляда с молодого княжича. Смотрели эти глаза – серо-голубые, словно лесные озера – не мигая; и трепетало девичье сердечко в груди, и губы едва подрагивали, произнося никому не слышные, сокровенные слова. «Княжич синеокий, сокол ясный, ты ли сон мой сладкий, благостный, к тебе ли душа моя летит, устремляется, словно лебедь белая… Возвращайся мужчиной, и венок я надену на голову твою…»

Так грезила Беляна – только в прошлом году она прошла свой обряд Посвящения, с момента которого девицы уже могли присматривать себе пару. Давно уже сердце русоволосой красавицы принадлежало молодому княжичу. Да только не ведал он о том. Не засматривался он еще на девушек, все помыслы свои направляя на то, чтобы стать хорошим воином.

Но томные взгляды Беляны не остались незамеченными для брата ее, Малюты. Этот крепко сбитый, коренастый юноша стоял сейчас рядом с княжичем в числе посвящаемых. Он обладал полезным умением примечать разные мелочи, и сейчас мигом сообразил, что означают взгляды сестрицы. «И славно, – подумал он, слегка усмехнувшись, – вот бы сладилось у них…» Малюта с детства дружил с Чаяном. Часто вместе состязались они во владении оружием, устраивали кулачные поединки. Они росли словно два брата, и были так же по-братски привязаны друг к другу.

Первым испытанием был бег. В полном доспехе будущим воинам предстояло пробежать три версты, а потом так же бегом вернуться обратно. Тот, кто прибежал последним, до испытания не допускался, и оно для него переносилось на следующий год. Едва прибежав, юноши бросали в цель копья и метали стрелы; и тот, кто допускал один промах копьем и больше двух промахов из серии в пять стрел, опять же лишался возможности пройти испытание. Смысл этого заключался в том, что в бою воину могут не дать времени на то, чтобы перевести дух и приготовиться к борьбе, а вместо этого сражаться придется с ходу, сразу после длительного бега.

Третьим испытанием был кулачный бой. Помощники эхта делили отроков на две равные группы, и они должны были биться между собой на кулаках то время, пока у священнослужителя истекает каплями вода в привезенных от далекого народа ахай водяных часых-клепсидре. Задача отроков во время этого испытания – остаться на ногах, при этом не нарушив многочисленных запретов, говорящих о том, что испытание кулачным боем проводится честно.

Конечно же, юный княжич легко преодолел все предварительные испытания, как и его друг Малюта. Оба они прибежали в первой десятке, попали копьями почти в самой середине первой мишени и поразили вторую четырьмя стрелами из пяти, а потом, оказавшись по разные стороны боя, честно обменивались ударами с другими такими же претендентами на звание взрослого мужчины-воина. Однако победа на этом этапе значила лишь то, что возмужало тело отроков, а не их дух. Теперь юному княжичу и его прошедшим первичное сито товарищам предстояло, возможно, самое тяжелое испытание в их жизни.

И настала пора подготовки к самому главному – к символическому изгнанию и жизни в лесу. После месяца поста и молчания должен был наступить день, когда всем селением погонят юношей прочь, словно диких животных. Это был обычай, освященный веками. Как и другие, молодой княжич готовился к этому – после прохождения этого этапа он будет считаться взрослым мужчиной и воином, обретая такие же права и обязанности, как и остальные члены воинского сообщества. И каждое утро в течение четырех седмиц приходил он к храму Яхора и, стоя перед бревенчатой башней, общался со своим небесным покровителем, стараясь хоть немного постичь промысел солнечноликого бога. И снисходила на княжеского сына благодать – легкость охватывала его, и душа будто воспаряла к небесам, и вкрадчиво пели ему таинственные колокольчики, словно рассказывая на своем языке древние тайны…

* * *

В день Посвящения встал юноша засветло, вышел на порог, поклонился семи ветрам и отправился к святилищу Яхора, где ему и его товарищам предстояло получить благословение небесного покровителя. Тонкая розовая полоска зари едва осветила горизонт, когда княжич уже стоял перед храмом, в тишине, нарушаемой лишь птичьим щебетом. Десять мальчиков встали полукругом, обратив взоры к вершине храма. Погруженный в духовное созерцание, княжич не отводил глаз от символа блистающего бога, что сиял на самом верху узкой башни – круг с семью лучами, изогнутыми наподобие языков пламени. Из-за горизонта медленно поднималось солнце, подсвечивая изображение причудливыми бликами – казалось, что лучи на нем трепещут будто настоящий огонь, а сам круг неторопливо вращается.

Старый эхт нараспев произносил молитвы. Его голос был по-молодому чист, он разносился далеко окрест – звонкий и торжественный, славящий покровителя жизни. Ради сегодняшнего таинства священнослужитель обрядился в длинные белые одеяния, испещренные тонко вышитыми божественными символами. В руке он держал резной посох, совершая им величавые движения.

Юноши стояли спиной к восходу. Так предписывал обычай. Сегодня им предстояло стать изгнанниками, чтобы умереть, а затем родиться заново…

Когда солнце полностью взошло и диск засиял, отражая его лучи, юноши воздели руки вверх и тоже вознесли молитву Яхору. Они просили благословить их в предстоящем испытании, даровать силу и выносливость, укрепить дух. Затем эхт прикоснулся к голове каждого посохом и повел их вокруг святилища. Сделав три круга, юноши остановились, только теперь повернувшись к взошедшему светилу лицом.

Теперь никто не произносил ни звука. Все застыли в ожидании чего-то особенного, что должно было снизойти на них. Желтый шар поднимался все выше, возвещая о торжестве жизни. Все вокруг пробудилось и теперь готовилось к новому дню – с его заботами, радостями и горестями. Высыхала утренняя роса, превращаясь в пар, уносимый ветерком. Раскрывались цветы, поднимая свои головки и отряхивая с листьев остатки влаги. Захрустели ветки деревьев – это птицы и мелкие лесные зверьки приступили к своей обычной суете.

Пресветлый бог любящим взглядом озирал свои владения… Все было устроено хорошо в этом мире.

Юноши стояли неподвижно. Внутренним взором они старались проникнуть вглубь сущего, приблизиться к пониманию божественной воли. Сегодня закончилась их прежняя беспечная жизнь в неге и беззаботности. Таков закон – мальчики превращаются в мужчин. Что ждет их впереди? Что уготовил для них солнечноликий бог? Какими им предстоит вернуться из леса, пройдя последнее испытание?

В момент мистического откровения княжич ощутил связь, что возникла между ним и солнцем – это Яхор отметил его своей благодатью перед грядущим перерождением. Юноша чувствовал, как разливается по его телу свет – он струился по венам, все меняя, все обновляя. Свет этот был божественной энергией, которой делились боги со смертными, благословляя избранных своих. Его называли «Олан» – «высший». Несомненно, отмеченному богами предстояло прожить непростую жизнь…

Видения проносились перед взором молодого княжича. Широкая дорога, плавно изгибаясь, лентой уходила за горизонт. По обе стороны от нее расстилались бескрайние просторы. Колыхались травы под ветром, волны пробегали по золотисто-зеленой ниве. И взирал юноша на все это будто бы с высоты. Люди в белых сияющих одеждах стояли у дороги; они смотрели вверх, и правая рука каждого из них была воздета в приветственно-благословляющем жесте. И вдруг осознал княжич, что люди эти – его предки, те, что ушли в Валох – край вечного покоя. Его душа опустилась с небесных высот, обретя под ногами твердь – и теперь он шел вдоль полей, вглядываясь в лица стоящих у дороги. Они были благожелательны к нему и смотрели с надеждой. Не мог он знать своих умерших родичей, но принимал он их благословения, склоняя голову перед ними. И неким озарением узнал он в одной из женщин свою мать – ее длинные золотые волосы развевались на ветру, трепетал подол длинной рубахи, и кротко улыбалась она, глядя на сына; безмерная любовь светилась в ее синих глазах…

Эхт с силой три раза ударил посохом в железный щит, что висел на стене святилище – гулкий торжественный звук разнесся далеко окрест, долго звеня в воздухе последними отзвуками. Видение пропало. Но отпечаталось в сознании княжича лицо матери – навсегда, на всю жизнь запомнил он его.

К храму стал стекаться народ. Вскоре селяне заполонили пологие склоны холма, на котором располагалось святилище. Они были нарядны. В руках они держали палки или хворостины.

Священнослужитель надел на шею каждого юноши по амулету, призванному защищать от темных сил. Родители, сестры, братья тоже подходили к ним и крепили к их поясам амулеты и обереги, благословляли.

Затем под песнопения юношей стали обряжать в звериные шкуры.

Так пели селяне, и, когда одевание в шкуры было закончило, они принялись громко кричать, свистеть и улюлюкать, потрясая своими орудиями. Юноши побежали через толпу. Люди норовили ударить кого-нибудь из них палкой или прутом. Били не сильно, но чувствительно. Каждый из отроков должен был направиться в свою часть Синего Леса, предназначенного для проведения заключительного этапа Посвящения. Испытуемые не имели права пересекать незримые границы и общаться друг с другом – как дикие звери, каждый из которых имеет свою территорию.

С этого момента мальчики переставали существовать как члены общины. Их нельзя было называть по именам, о них не следовало говорить. Они не могли показываться в поселении – в этом случае испытание считалось не пройденным. Через три седмицы они вернутся возрожденными – и тогда будет большой праздник. Им дадут новые имена и примут в дружину. Возможно, не все они возвратятся из леса… Но о сгинувших не принято было печалиться – покровитель охотников Авин сам выбирает себе угодную жертву.

Чаян быстрым шагом удалялся по тропе вглубь Синего Леса. Вот вырезанный на затесе ствола вековой сосны знак-оберег Рыси, говорящий и том, что тут начинается территория, в пределах которой ему придется провести целых три седмицы. Выискивая подобные знаки, княжич достаточно быстро обошел по кругу свои «владения». Небольшая поляна в центре, край болота, густые заросли кустов дикого ореха и редкий светлый сосняк на склоне холма. Не такое уж плохое место на самом деле, вот только близость болота обещает немало неприятных моментов, когда с наступлением темноты в небо поднимутся мириады злых голодных комаров, жаждущих живой и горячей человеческой крови.

Первым делом нужно было соорудить временное жилье, развести огонь и найти способ добывать пропитание. Единственным оружием-инструментом, который дозволялось иметь при себе испытуемым, был короткий толстый нож, с которым соплеменники Чаяна не расставились с трехлетнего возраста и до самой смерти. Говорили, что давным-давно, во времена далеких пращуров, проходящих испытание юношей изгоняли в лес даже без ножа… Но те времена давно прошли, и теперь юному княжичу было чем посрезать стволы молоденьких сосен на жерди, накосить на болоте камыш и нарезать прочных и гибких побегов полевого вьюна.

Нельзя сказать, что строительство шалаша было легким делом. Юноша потратил на это весь день, при этом изрезал руки острыми листьями камыша, исцарапался, выпутывая из ветвей кустарника побеги вьюна, и перемазался в смоле, когда срезал чахлые стволы молодых сосенок, которые не имели настоящей силы до тех пор, пока какой-нибудь из лесных великанов не рухнет под натиском непогоды или топора человека.

Последним, но самым важным делом было разведение огня, но Чаян смог приступить к нему только тогда, когда солнце стало клониться к закату. Нити, выдернутые из подола домотканой рубахи, были сплетены в шнурок, после чего изготовить лучок для добычи огня трением не представляло никаких особенных сложностей. Гибкая ветка орешника, обломок сухого сука, много лет провалявшийся на поляне, и сухая, прямая и тонкая палочка, которую княжич дополнительно подстрогал ножом. Когда инструменты были готовы, солнце почти село, и юноша был вынужден действовать быстро, но без суеты – ибо она замедляет, а не ускоряет работу.

Наконец все готово: тончайшая стружка настругана, пух кипрея и сухая труха собраны, углубление в суке, в которое будет вставляться вращающаяся палочка, вырезано – и вот Чаян берется за свой лучок. Дело это для него привычное – сколько раз, убегая удить карасей, он вот так разводил себе костер, только лучок и все необходимое тогда не надо было изготовлять на месте, а не возбранялось брать из отцовского дома. Двигая лучок туда-сюда, Чаян внимательно наблюдал, как из углубления, в котором вращалась палочка, поднялась тонкая струйка дыма, а потом затеплился первый уголек будущего костра. Дальше было уже относительно просто. Уголек был раздут до первого язычка огня, этот язычок был накормлен сперва пухом кипрея, потом мелкими стружками, потом тонкими палками, потом крупными сухими ветками сосны, которые княжич заранее натащил к будущему костру… И когда на поляне окончательно стемнело, Чаян уже сидел перед небольшим уютным костерком и кормил его толстыми смолистыми ветками. Огонь – лучший друг одинокого человека в ночном лесу.

По ночам лес начинал жить своей, тайной и непостижимой жизнью. Он наполнялся зловещими звуками; казалось, что вокруг шастают существа из древних сказаний – упыри, лешие, различные духи. Со стороны болот веяло гниловатой сыростью. Из темной чащи доносились вскрики, хохот, посвистывание, визг или плач, от которых леденела душа. Но не пристало будущим воинам бояться нечистой силы. От нее защищали амулеты, и исчадия не могли подойди близко, стараясь напугать издалека в расчете на то, что кто-нибудь малодушный поддастся страху – и тогда овладеют они душой его и похитят разум, и никогда уж не стать ему храбрым витязем…

Чуток был сон молодого княжича, когда коротал он ночи в своем жилище. Какая-то часть его всегда пребывала в бодрствовании, и стоило появиться у шалаша чему-то подозрительному, как юноша тут же вскакивал на ноги и выходил наружу с ножом в руке. Но обычно нарушителями покоя оказывались одинокая лисица или шакал, иногда прибегали любопытные куницы, норовя поживиться чем-нибудь у человеческого жилища. Чаще всего в таких случаях, подбросив в костер сухих веток и пробормотав слова короткой молитвы Яхору, Чаян уходил в свой шалаш досматривать сны, но иногда он оставался сидеть у костра, невидящим взором вглядываясь в рдеющие угли и пляшущие языки огня. Он много думал. Часто, притушив костер, смотрел на звездное небо, и тогда непривычное волнение охватывало все существо; казалось, оттуда, из бездонной глубины, кто-то зовет его…

Днем княжич бродил по окрестностям, наблюдая за жизнью леса, такого приветливого и уютного в это время суток, полного занимательных вещей. Скакали по ветвям юркие белки, сороки и синицы оживленно переговаривались в пышных кронах, где они гнездовались. Иногда пробегал серый заяц или торопливо прошмыгивал еж. Россыпи грибов встречались на пути юноши, сочные лесные ягоды манящими гроздьями висели на низких кустиках. Как приятно было нарвать их целую пригоршню и, отправив в рот, слегка придавливать языком, чувствуя, как вытекает из них сладкий сок, напоенный ароматами леса, солнца, дождя…

Чтобы добыть себе пропитание, княжич сплел тетиву из луба прошлогодней крапивы и с самодельным луком охотился на мелкую дичь – зайцев, перепелок, уток, после чего зажаривал их на костре. Так прошла одна седмица. Миновал тот период, когда юноша был растерян и чувствовал себя одиноким, скучая по дому и родным, когда по ночам лезли ему в голову мрачные мысли, навеянные недобрыми звуками ночного леса. Теперь он уже пообвык и освоился на своей поляне, и хорошо изучил окружающую территорию.

* * *

Вторая седмица ознаменовалась непродолжительными грозами. Днем тучи набегали редко, но по ночам над шалашом грохотало, сверкали молнии, и потоки воды заливали полянку, на которой обосновался юный княжич. Но юноша не боялся ненастья. Наоборот, звуки грозы навевали на него думы о предстоящих свершениях. Лежал он без сна и слушал буйство природы, воображая себя во главе дружины, на могучем коне, рубящим врагов мечом направо и налево в кровавом сражении. Чтоб неповадно было супостатам поганым на земли венедские покушаться! Чтоб не зарились они на добро чужое, не зорили селений, не губили старых и малых и не бесчестили жен, сестер и дочерей тех, кому испокон веков принадлежат эти густые леса, поросшие травой луга, богатые земли и бескрайние нивы… Так и засыпал Чаян, грезя как бы наяву.

А по утрам лес дышал свежестью, птицы, ликуя, заливались громкими трелями, повсюду виднелись шляпки разнообразных грибов, что радостно выскочили из-под земли, разбуженные благодатными каплями. Все было чистым и благоухающим, и даже небо как-то по-особенному голубело сквозь кроны, словно и оно тоже умылось дождем… Княжич наблюдал, как капает с отяжелевших дрожащих веток вода, как высыхают листики кустов, вновь становясь легкими и трепещущими – и ему казалось, что он чувствует связь между землей, солнцем и растениями. Солнце поило листья своим светом, окрашивая их в этот яркий зеленый цвет, а земля кормила стебли всем необходимым для их жизни. Невидимые глазу потоки струились внутри стволов, словно кровь в теле человека… И задумывался отрок о чуде Творения, о том, что все так гармонично и мудро устроено, и всем на этой земле найдется место, и всех она прокормит и обогреет, ибо так сотворил этот мир великий Яхор, пресветлый любящий бог. Но есть и темные силы, стремящиеся разрушить и уничтожить все доброе, справное и соразмерное, и силы эти ведут бесконечную борьбу со Светом. Тайком вползает Тьма в души людей, нашептывая и соблазняя, обманывая и мороча. И потому следует соблюдать чистоту в душе своей, не впускать туда темное, злое, не поддаваться вкрадчивому шепоту Тьмы…

В то утро княжича разбудило громкое сопение и хруст веток, словно какой-то крупный зверь подобрался совсем близко к шалашу. Схватив свой нож, юноша бесшумно выбрался из своего жилища. Прямо напротив, из ореховых зарослей, на него настороженно смотрели два черных глаза. Чуткие ноздри подрагивали, пытаясь распознать запах угрозы; животное то и дело встряхивало головой, которую щекотали тонкие ветви. На лбу нежданного гостя отчетливо виднелись два бугорка – это пробивались рожки.

Чаян стоял неподвижно, с интересом разглядывая животное. Без сомнения, это был молодой лосенок, только недавно вступивший на тропу самостоятельности. Любопытство привело его на эту поляну, столкнув с человеком нос к носу. Но малыш еще не знал, что двуногих следует опасаться. И теперь он стоял, не силах преодолеть свою любознательность, готовый при малейшем признаке опасности кинуться прочь, в чащу, на своих крепких копытцах.

– Иди сюда… не бойся… – тихо произнес юноша, затем медленно протянул руку по направлению к зверю и сделал незаметный шаг вперед. – Я не обижу тебя.

Животное недоверчиво фыркнуло, продолжая следить взглядом за маневрами странного двуногого. Чаян сделал еще один шаг вперед. Лосенок занервничал. Он стал постукивать передними ногами и энергичнее мотать головой. После того как юноша сделал третий шаг, инстинкты взяли свое – и зверь, сорвавшись с места, побежал. Однако, отбежав на несколько шагов, он вновь остановился и продолжал наблюдать за человеком.

Княжич стал осторожно приближаться к нему. Свой нож он заткнул за пояс, и теперь держал руки слегка разведенными в стороны, показывая, что не имеет дурных намерений.

– Не бойся, – увещевал он лосенка, – давай подружимся…

В ответ тот встряхивал ушами, словно понимал, о чем ему говорят. Княжич, улыбаясь, медленно приближался к животному. На этот раз оно подпустило его поближе.

– Я твой друг, – говорил юноша ласковым голосом, – я понимаю, что ты никогда не видел людей, но я не причиню тебе зла.

Он смотрел на лосенка не отрываясь – прямо ему в глаза. И вдруг явственно ощутил чувства животного; страх, трепет, любопытство – все это передалось ему, так, словно он сам был этим лосенком; точнее, будто какая-то часть его сознания перенеслась в голову зверя. Юноша замер, ошеломленный этими странными ощущениями. И одновременно он понял, что теперь властен над этим лесным детенышем. Что стоит ему мысленно попросить его стоять на месте – и он будет стоять…

«Так… Хорошо… – думал юноша, лихорадочно соображая, как теперь ему воспользоваться внезапно открывшимися возможностями, – успокойся, малыш… Стой там… Я хочу познакомиться с тобой поближе…»

Животное перестало нервничать. Игриво пофыркивая, оно преспокойно стояло за грядой сосенок, косясь на человека дружелюбным взглядом. Княжич подходил все ближе и ближе, и вот остался всего один шаг; юноша уже вытянул руку, чтобы погладить лосенка.

Внезапно в сознание юноши ворвалось что-то необычайно злобное и агрессивное; нет – скорее, дикое и необузданное. Кто-то рядом испытывал сильный страх, побуждающий к нападению. «Опасность! Опасность!» – вопила та часть разума человека, что была связана с лосенком. «Беги! Быстро!» – мысленно приказал он зверю – и тот, резко встрепенувшись, бросился в ту сторону, где темнела спасительная чаща. Он убегал от неведомой опасности, которую необъяснимым образом почуял человек.

А юноша, продолжая ощущать чью-то нарастающую агрессию, стоял, подобравшись и внимательно прислушиваясь к звукам леса, пытаясь распознать, с какой стороны ожидать угрозу.

Неожиданно что-то стремительное, полное ярости, бросилось на него сзади из ветвей крупного дуба, под кроной которого как раз и стоял княжич. В последний момент, почуяв смертельную угрозу, он резко обернулся – и рысь, стремительно атаковавшая из ветвей дерева, упала ему на грудь, повалив своим весом на землю. Если бы он не обернулся, то зверь мгновенно бы убил его, напав со спины и вцепившись клыками в шею. Машинально Чаян ухватил хищника левой рукой за горло, а правой потянулся за ножом. Прямо перед собой он видел ее желтые злые глаза, обведенные черной полоской, ощеренную пасть, из которой несло зловонием. Рысь сделала резкое движение мощной лапой – и длинные и острые серповидные когти, пробив грубый холст рубахи, глубоко вонзились ему в грудь. Теряя сознание и сходя с ума от боли, Чаян выдернул нож из поясных ножен и всадил его лезвие в мягкое брюхо зверя, а затем еще раз и еще. Рысь пронзительно закричала, со страшной силой выгибаясь в его руках, потом издала придушенный хрип и издохла.

Кровь из ран хлестала ручьями, юноша чувствовал слабость и головокружение. Отбросив тело убитого хищника, шатаясь и хватаясь за деревца, Чаян пытался добраться до своего шалаша.

«Помоги мне, великий Род, не дай умереть в расцвете лет! – взмолился княжич, чувствуя, как мутится сознание, – матушка родимая, заступись за жизнь сына твоего из благоуханных кущ Валоха… Не могу я покинуть отца, не могу оставить род свой, уйти вот так, не совершив ничего для народа своего, погибнуть безвременно от лап свирепого хищника…»

Он все-таки добрел до своего жилища, и там упал, окончательно лишившись сил. И тут же тяжкий бред овладел им – чудилось, что идет он, пробираясь сквозь серый, густой и липкий туман, который проникает под одежду тысячей холодных змей, пронизывая холодом и ужасом. Все тяжелее идти, руки и ноги с трудом слушаются… А где-то раздается зловещий и вкрадчивый голос, который все зовет, зовевт юношу к себе… Но не хочет поддаваться он этому зову, старается отвернуть от него. Но снова и снова раздается голос в тумане – торжествующий и леденящий, принадлежит он тому, кто готов поглотить его душу без остатка…

Несколько раз Чаян выныривал из тягостных видений. И тогда он понимал, что все еще находится внутри своего шалаша. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как он оказался здесь. С трудом пытался он остаться в сознании, но вновь проваливался в серый туман… Лишь однажды, теряя сознание, услышал он отчетливый и близкий крик какой-то неведомой птицы, звонко прокричавшей возле самого шалаша:

– Улькуйя! Улькуйя!

Теперь туман был просто белым, и зловещий голос исчез. Юноша бежал вперед, крича о помощи, но белая пелена поглощала все звуки. Тогда он остановился и прислушался. Тихо-тихо издалека доносилась песня. Это была колыбельная… Пел ее женский голос. Княжич никогда не слышал этих слов раньше. Но голос… он казался родным. Сладко и тепло становилось в груди от этого голоса, и юноша, застыв, внимал этой тихой песне, боясь пропустить хоть слово.

Голос затихал, и княжич погружался в умиротворяющий сон. Теперь ему казалось, что он утопает в мягких подушках, пуховых перинах, что он снова, будто младенец, нежится в люльке и его окружают любящие и заботливые люди… И ощущал он рядом присутствие матери – она гладила его по голове нежными и мягкими руками и смотрела на него с безмерной любовью… И знал княжич, что любовь материнская будет хранить его от бед даже из Валоха – края вечного упокоения…