Читать книгу Легион - Юпитер Вербицкий - Страница 2

      В старую деревянную дверь, грязная поверхность которой была как древняя намоленная икона покрыта нагарами воска и черной копотью от обжигающего огня, резко и нагло позвонили. Чей-то сухой и закостенелый палец, похожий на иссохшие мощи руки, принадлежащие какому-то святому, безжалостно и жестоко вдавил глазное яблоко звонка в его основание и долго-долго ненасытно зверски мучал его (всего обмусоленного и залепленного сбоку почерневшей жевательной резинкой) пожирающим пластиковую живую плоть мощным разрядом электрического тока. Охрипший трескучий звук, ставший с годами настолько сильно заглушенным из-за тонн пыли, оказавшейся за многие годы, которые стоял нетронутый после установки звонок прямо в его горле, раздирал глотку бедного ветхого старичка-звонаря своим истошным неживым лязгом снова и снова. Гулким эхом не столько манящие хозяина квартиры гостеприимно радостно подойти и дружелюбно открыть дверь, сколько страшные, дьявольские вопли нервозного звонка, которые гадким набором разноплановых, но неизменно гнусных звуков сливаются в одну мелодию неестественного вальса. И вальс этот, непрерывно звучащий уже несколько десятков секунд подряд, которые, казалось, длились несколько десятков несносных часов, конечно же, вызывал у хозяина непреодолимое желание прервать свой крепкий и спокойный сон, зло и решительно выяснив, какого незваного путника занесла нелегкая судьба к порогу его ничем не примечательной двери.

Звон прошелся по пустому темному коридору и, разрывая в мелкие клочья застоявшийся воздух в непроветриваемой уже несколько месяцев квартире, через несколько неуловимых мгновений дошел прямиком до хозяина, нагло оказался в виде резких колебаний на его барабанных перепонках. Безусловно, столь неожиданный и обескураживающий треск дверного звонка разбудил хозяина, лежащего на своей кровати и заставил его сразу же после подъема испытать не входившие в его планы не самые радушные и гостеприимные чувства, что, конечно же, выразилось в нервозных и несуразных подергиваниях его правой стороны верхней губы. Волной по его лику прошли, вызванные резкими подергиваниями верхней губы, странные движения сильных мышц под тонким слоем серой тусклой кожи.       Звон прошелся по пустому темному коридору и, разрывая в мелкие клочья застоявшийся воздух в непроветриваемой уже несколько месяцев квартире, через несколько неуловимых мгновений дошел прямиком до хозяина, нагло оказался в виде резких колебаний на его барабанных перепонках. Безусловно, столь неожиданный и обескураживающий треск дверного звонка разбудил хозяина, лежащего на своей кровати и заставил его сразу же после подъема испытать не входившие в его планы не самые радушные и гостеприимные чувства, что, конечно же, выразилось в нервозных и несуразных подергиваниях его правой стороны верхней губы. Волной по его лику прошли, вызванные резкими подергиваниями верхней губы, странные движения сильных мышц под тонким слоем серой тусклой кожи.

Повидавшая многое на своем веку койка хозяина, столь скрипучая и крайне неудобная для отдыха, что даже самый аскетический монах, полностью отвергающий все существующие в этом мире материальные блага и большинство детищ прогресса, не смог бы и ночи провести на этой больше похожем на средство для пыток металлическом ложе. Невозможно жесткий матрас, больше похожий на обычный кусок толстого дерева, нависший над ржавыми металлическими пружинами койки, которые как кости срослись и переплелись между собой в единый скелет       Повидавшая многое на своем веку койка хозяина, столь скрипучая и крайне неудобная для отдыха, что даже самый аскетический монах, полностью отвергающий все существующие в этом мире материальные блага и большинство детищ прогресса, не смог бы и ночи провести на этой больше похожем на средство для пыток металлическом ложе. Невозможно жесткий матрас, больше похожий на обычный кусок толстого дерева, нависший над ржавыми металлическими пружинами койки, которые как кости срослись и переплелись между собой в единый скелет кровати и будто бы специально издевались над телом хозяина. Скомканная в отдельные опухшие лимфоузлы подушка, имевшая теплые поролоновые внутренности, была зверски растерзана и из одного ее бока торчал кусок солнечно-желтой кишки. Покрашенные в черный и темно-зеленый цвет стойки кровати были, казалось, сварены между собой вразнобой из двух разных непохожих друг на друга ни по форме стоек, ни по их цвету кроватей. Четыре толстые поржавевшие от старости лапы койки прочно вросли в деревянный темно-оранжевый пол квартиры и навечно остались вживленными со скрипучими, проеденными изнутри стайкой хорошо обосновавшихся тут маленьких пожирающих все на свете насекомых, похожих на термитов, которые высасывают все жизненные соки и без того старого и высохшего пола.

Хозяин оперся широким основанием своей морщинистой ладони в обмякшую полуживую подушку, из-за чего из ее бока еще больше вышли поролоновые внутренности и медленно, очень неторопливо с чувством достоинства приподнял себя над койкой, будто бы попытался невысоко взлететь и отправиться в своем полете сначала под своды облезлого вымазанного белой краской потолка, а потом и улететь в окно на свободу. Резкий старт хозяина с кровати прошел удачно и вслед за поднявшимся несколько мгновений назад, гордо взмывшим над жестким матрасом, телом пришла в движение и правая задняя лапа, опустившись на скрипучие дощечки пола. За правой лапой последовала по той же траектории и задняя левая лапа, зеркальная сестра первой. Резко перехватив до этого лежащей на матрасе рукой изголовье кровати, хозяин оперся рукой на металлические кости крепкого и прочного скелета койки. Мощная и на все сто процентов внушающая к себе доверие перекладина, приваренная навеки к основанию кровати, с гордостью выдержала столь неожиданное резкое сжимание ее железного горла в жилистой руке хозяина, но все-таки по своему кроватному малодушию немного прогнулась под быстрым стартом, на который пошел, казалось, неожиданно для самого себя хозяин.       Хозяин оперся широким основанием своей морщинистой ладони в обмякшую полуживую подушку, из-за чего из ее бока еще больше вышли поролоновые внутренности и медленно, очень неторопливо с чувством достоинства приподнял себя над койкой, будто бы попытался невысоко взлететь и отправиться в своем полете сначала под своды облезлого вымазанного белой краской потолка, а потом и улететь в окно на свободу. Резкий старт хозяина с кровати прошел удачно и вслед за поднявшимся несколько мгновений назад, гордо взмывшим над жестким матрасом, телом пришла в движение и правая задняя лапа, опустившись на скрипучие дощечки пола. За правой лапой последовала по той же траектории и задняя левая лапа, зеркальная сестра первой. Резко перехватив до этого лежащей на матрасе рукой изголовье кровати, хозяин оперся рукой на металлические кости крепкого и прочного скелета койки. Мощная и на все сто процентов внушающая к себе доверие перекладина, приваренная навеки к основанию кровати, с гордостью выдержала столь неожиданное резкое сжимание ее железного горла в жилистой руке хозяина, но все-таки по своему кроватному малодушию немного прогнулась под быстрым стартом, на который пошел, казалось, неожиданно для самого себя хозяин.

Старт его на дистанции прошел в крайней степени успешно и забег до двери (который хозяин так лихо начал и который неизбежно должен был закончится вопросом охрипшего хозяина о том, кто так неожиданно пришел и позвонил в его двери) явно должен был оказаться быстрым и в крайней степени не долгоиграющим. Изрядно потрепанные временем тапки хозяина стояли под кроватью и были нарочно жестоко отброшены им в стену, как показатель то ли ненависти к самим этим бедным прохудившимся тапкам, то ли к неохотному походу хозяина к входной двери.       Старт его на дистанции прошел в крайней степени успешно и забег до двери (который хозяин так лихо начал и который неизбежно должен был закончится вопросом охрипшего хозяина о том, кто так неожиданно пришел и позвонил в его двери) явно должен был оказаться быстрым и в крайней степени не долгоиграющим. Изрядно потрепанные временем тапки хозяина стояли под кроватью и были нарочно жестоко отброшены им в стену, как показатель то ли ненависти к самим этим бедным прохудившимся тапкам, то ли к неохотному походу хозяина к входной двери.

Отбросив лишние интимности с надеванием на свои задние лапы тапок, хозяин неистово скрипуче начал идти по дощатому полу квартиры, не поднимая длинных когтей и издавая ленивым протаскиванием их над гладью крашенных дощечек страшно раздражающий скрежет. Нездоровое лязганье отросших неухоженных когтей по перекрашенным на добрую сотню раз половицам было отдельными отзвуками крайне схоже со скрипом эмали зубов при сильной злобе и непомерном негодовании одного человека на другого при таком обыденном каждодневном явлении бесчеловечной человеческой натуры, как зависть. Он заметил краем глаза, неспешно проходя около стены, на которой то там, то тут болтались оборванные клоки отклеившихся разодранных на куски обоев, уставших всю свою сознательную жизнь висеть на холодной темно-серой шершавой бетонной стене. Рассохся крепкий богатырь-клей, который словно грозный гигантский атлант держал вместе две противоположности (бумажную и бетонную), но невечный силач, как обычный смертный, повалился от старости и не удержал над собой бумажный свод, отпустил его в свободную от бетонной стены жизнь.       Отбросив лишние интимности с надеванием на свои задние лапы тапок, хозяин неистово скрипуче начал идти по дощатому полу квартиры, не поднимая длинных когтей и издавая ленивым протаскиванием их над гладью крашенных дощечек страшно раздражающий скрежет. Нездоровое лязганье отросших неухоженных когтей по перекрашенным на добрую сотню раз половицам было отдельными отзвуками крайне схоже со скрипом эмали зубов при сильной злобе и непомерном негодовании одного человека на другого при таком обыденном каждодневном явлении бесчеловечной человеческой натуры, как зависть. Он заметил краем глаза, неспешно проходя около стены, на которой то там, то тут болтались оборванные клоки отклеившихся разодранных на куски обоев, уставших всю свою сознательную жизнь висеть на холодной темно-серой шершавой бетонной стене. Рассохся крепкий богатырь-клей, который словно грозный гигантский атлант держал вместе две противоположности (бумажную и бетонную), но невечный силач, как обычный смертный, повалился от старости и не удержал над собой бумажный свод, отпустил его в свободную от бетонной стены жизнь.

Хозяин прошел дальше и, повернув голову, нашел глазами старое зеркало. Пыльное исцарапанное зеркало, в некоторых местах совершенно потерявшее с годами свою обычную способность отражать предметы, оно, словно неподкупный объективный судья, показывало каждому проходящему возле него истинное объективное лицо. Отражение было столь правдивым и далеко не идеальным, как хотел бы того всякий самовлюбленный человек, и хозяин впервые за долгие годы встретился лицом к лицу с самим собой. Почтительно подошедший к       Хозяин прошел дальше и, повернув голову, нашел глазами старое зеркало. Пыльное исцарапанное зеркало, в некоторых местах совершенно потерявшее с годами свою обычную способность отражать предметы, оно, словно неподкупный объективный судья, показывало каждому проходящему возле него истинное объективное лицо. Отражение было столь правдивым и далеко не идеальным, как хотел бы того всякий самовлюбленный человек, и хозяин впервые за долгие годы встретился лицом к лицу с самим собой. Почтительно подошедший к ясновидящему зеркалу, хозяин недолго постоял около него, всматриваясь в отражение своей мертвой серой кожи, попытался пригладить клок огненно-рыжих волос на голове рукой и, плюнув на это бесполезное и никому не нужное дело, поскреб дальше своими когтями по половицам.

Лицо хозяина разразилось в зверином страшном нечеловечьем оскале, были видны его два больших, значительно выделяющихся на фоне общего стройного ровного ряда подточенных, будто бы прокуренных, желтых зубов, клыка на нижней челюсти, один из которых был сверху сбит и из-за этого выглядел непохожим на своего брата-близнеца. Причиной грозного оскала хозяина была страшная боль в его задних лапах, которые, отвыкшие за годы       Лицо хозяина разразилось в зверином страшном нечеловечьем оскале, были видны его два больших, значительно выделяющихся на фоне общего стройного ровного ряда подточенных, будто бы прокуренных, желтых зубов, клыка на нижней челюсти, один из которых был сверху сбит и из-за этого выглядел непохожим на своего брата-близнеца. Причиной грозного оскала хозяина была страшная боль в его задних лапах, которые, отвыкшие за годы анабиозного нахождения в лежачем положении даже к тому, чтобы просто выдержать доброе число килограммов в теле хозяина, не просто держали под собой хозяина, а еще и по его указке шли куда-то. С трудом немного приподнимая их над блестящей гладью крашенного глянцевого деревянного пола и все равно постоянно скребя длинными когтями по нему, хозяин делал маленькие шажочки. Пол, режущий глаз своей безвкусной выразительностью маргинальной окраски, в цвет одного из оттенков как будто выцветшей охры, после прохождения лап хозяина с геройской честью и мужеством принимал на себя глубокие раны от его когтей.

И вот хозяин уже практически подошел к деревянной старой двери и висящему над ней дверному звонку, все никак не перестававшему издавать беспрецедентно наглый и раздражающий всех резкий скрежет. Подойдя к двери на расстояние в каких-то пять-шесть шагов, хозяин, не скрывая на своем лице звериный хищнический оскал, который, казалось, врос в его лицевые мышцы, неспешно повернул голову назад. По всему небольшому пути его продолжительного следования простирался багряный кровавый след, который лежал неровными слоями на раскрашенных охрой дощечках. Казалось, что будто старые деревянные доски испускают тонкие струйки крови от прохождения по ним длинных когтей хозяина, но на самом деле красную дорожку, еще не успевшую остыть на холодном полу, оставил сам хозяин.       И вот хозяин уже практически подошел к деревянной старой двери и висящему над ней дверному звонку, все никак не перестававшему издавать беспрецедентно наглый и раздражающий всех резкий скрежет. Подойдя к двери на расстояние в каких-то пять-шесть шагов, хозяин, не скрывая на своем лице звериный хищнический оскал, который, казалось, врос в его лицевые мышцы, неспешно повернул голову назад. По всему небольшому пути его продолжительного следования простирался багряный кровавый след, который лежал неровными слоями на раскрашенных охрой дощечках. Казалось, что будто старые деревянные доски испускают тонкие струйки крови от прохождения по ним длинных когтей хозяина, но на самом деле красную дорожку, еще не успевшую остыть на холодном полу, оставил сам хозяин.

Хозяин опустил лицо и увидел под своими задними лапами сочащиеся кровью длинные когти, неприспособленные, очевидно, к таким походам по квартире. Не досчитавшись одного когтя на правой лапе, хозяин неосознанно для себя случайно перевел взгляд обратно на кровяной след на половицах и увидел свой потерянный коготь, лежащий невдалеке. Практически каждый из оставшихся и уцелевших когтей испускал тонкие струйки крови и оставался на своем месте, легко шатаясь из стороны в сторону при ходьбе. Алым       Хозяин опустил лицо и увидел под своими задними лапами сочащиеся кровью длинные когти, неприспособленные, очевидно, к таким походам по квартире. Не досчитавшись одного когтя на правой лапе, хозяин неосознанно для себя случайно перевел взгляд обратно на кровяной след на половицах и увидел свой потерянный коготь, лежащий невдалеке. Практически каждый из оставшихся и уцелевших когтей испускал тонкие струйки крови и оставался на своем месте, легко шатаясь из стороны в сторону при ходьбе. Алым поблескиванием сверкала кровяная дорожка, ведущая от опочивальни хозяина до дверного проема, в легких отбызгах лучей огромного светила, нависшего над городом и допускавшего в узкое оконце квартиры совсем крохотную часть себя. Боли хозяин уже не чувствовал. Все также он не отпускал в небытие времени оскала со своего серого лица, но его лапы уже не ощущали той страшной муки, что была раньше, а уже привыкли к ней, пройдя такой неизмеримо огромный путь до двери (которая в последний раз открывалась настолько давно, что почтенный и многоуважаемый гость пристанища хозяина, господин паук, успел сплести удобную просторную паутину, закрепив ее одним концом прямо на дверной ручке, а другой расположив на косяке двери, что еще раз показывало насколько давно было последнее открытие старой двери). Никто не пытался отслонить дверь с другой стороны, никто не пытался оторвать ее застывший профиль от, казалось, вросшего в него дверного косяка. И вот хозяин наконец-таки подошел к двери, и вот он уже поднял руку, чтобы взяться за ее холодную ржавую ручку. Но он резко отдернул свою руку, уже нависающую в тот момент огромной черной тенью над трехуровневой квартирой паука, молящего хозяина о пощаде. Апокалипсиса паучьей жизни не случилось и хозяин резким движением, недолго думая, вырвал своей жилистой сильной рукой дверной звонок, висящий безмозглым глашатаем над огромной дверью. Хозяин спросил вслух самого же себя: «И зачем мне нужно открывать этому непонятному незнакомцу дверь? Что мне даст эта ненужная встреча с человеком за дверью, и кто это вообще, по сути, может быть? А, впрочем, зачем мне это знать?»

Хозяин стал сгибать в коленях свои задние лапы и, волочась своей безжизненно бледной спиной по оштукатуренной стене, собирал каждым своим выростом хребта все ее бесчисленные неровности. Он опустился неспешно и постепенно на холодные половицы с каким-то непонятным чувством облегчения, которое обычно возникает при осознании того, что выбранный поступок был наиболее верным из всего ряда возможных и посильных тебе. Хозяин провел своей рукой по кровоточащим задним лапам, и из-под его руки (бывшие несколько мгновений назад разодранными в кровь) лапы становились крепкими и чудом молниеносно зажившими.      Хозяин стал сгибать в коленях свои задние лапы и, волочась своей безжизненно бледной спиной по оштукатуренной стене, собирал каждым своим выростом хребта все ее бесчисленные неровности. Он опустился неспешно и постепенно на холодные половицы с каким-то непонятным чувством облегчения, которое обычно возникает при осознании того, что выбранный поступок был наиболее верным из всего ряда возможных и посильных тебе. Хозяин провел своей рукой по кровоточащим задним лапам, и из-под его руки (бывшие несколько мгновений назад разодранными в кровь) лапы становились крепкими и чудом молниеносно зажившими.