Читать книгу Новая структурная трансформация публичной сферы и делиберативная политика - Yurgen Habermas - Страница 4

Возвращаясь к теме своей первой и до сих пор самой известной книги «Структурная трансформация публичной сферы» (1962), классик современной политической философии продолжает дело своей жизни и указывает на центральную роль обсуждения, дискуссии или делиберации для политической жизни Запада. В 2019 году 90-летний Юрген Хабермас закончил двухтысячистраничную историю философии, подтвердив статус ведущего интеллектуала1. В настоящей совсем небольшой работе, опубликованной в 2022 году, он осмысляет новую структурную трансформацию публичной сферы в конституционных либеральных демократиях в эру социальных сетей и цифровизации. И развернуто отвечает на несколько типичных ошибочных интерпретаций своей мысли о роли публичности и делиберации. В качестве философского основания, проработанного за 60 лет, прошедших с момента публикации докторской диссертации, Хабермас использует концепцию рационального дискурса как критической дискуссии. Ретроспективно теория публичной сферы и теория коммуникативного действия стали важной частью большого делиберативного поворота в политической мысли второй половины ХХ – начала XXI века, о чем свидетельствует подзаголовок2. Для российского читателя в новой книге, возможно, откроется новая позиция классика по ряду ключевых вопросов3. Эволюция мысли и языка Хабермаса отвечает установке на полемику, которую он неустанно ведет с широким кругом собеседников в диапазоне от ведущих представительниц политфилософии феминизма и представителей республиканизма до мировых религиозных лидеров4.

Новый Хабермас не ожидает, что в большинстве случаев политические силы и представители гражданского общества могут на деле достичь консенсуса по вопросам текущей политики, он не очень высоко оценивает потенциал компромисса и считает его сделкой по интересам, признает важность агональной политики, очень критически оценивает эффект дискуссий в социальных сетях на развитие публичной сферы, признает множественность публичных сфер и важность реальной политики, а также, расходясь с Руссо, считает достаточным, чтобы граждане платили за общее благо лишь мелкой монетой. Однако ядро его исходной программы остается актуальным, и оно связано с критической важностью функционирования публичной сферы для демократии. Возвращаясь к истокам, в заключительной статье немецкий мыслитель подтверждает приверженность критическим установкам Франкфуртской школы в отношении негативной циклической динамики капитализма и ее деструктивного влияния на политическую публичную сферу, которая нуждается в философской и практической защите.

Диагноз Хабермаса о влиянии социальных медиа с их свободой от посредников и бесплатным моментальным доступом каждого пользователя к миллиардам людей во всем мире снова отрицательный. Публичная сфера деградирует под воздействием больших интернет-платформ, нацеленных на извлечение прибыли от рекламы и увеличения количества кликов. Если в традиционных медиа центральную роль играл издатель и редакция, которые фильтровали качество аргументов и проверяли источники информации, то в социальных сетях жанр свободной от обязательств частной переписки смешивается с жанром публичной коммуникации – каждый может стать автором без необходимости нести ответственность за свои слова.

Посредник между автором и читательской аудиторией, выглядевший как ограничитель свободы слова, оказался главным гарантом стандарта содержательной дискуссии. Без посредников, фильтрующих доступ к публике, эхо-камеры миллионов людей, разделяющих предубеждения и предпочтения друг друга, придают легитимность самым крайним и плохо отрефлексированным аргументам или видимость достоверности фейковым и никем не проверенным новостям. Проверка фактического положения дел, как и качество текста, перестает быть необходимым условием доступа к аудитории. Напротив, редакции традиционных медиа создают пространство мейнстрима, в котором люди разных убеждений вынуждены слушать и слышать аргументы с разных сторон и держаться проверенных фактов. Вывод философа заключается в необходимости политической и правовой регуляции коммерчески ориентированных социальных сетей, отныне формирующих важнейшую часть публичной сферы, но не способных выполнить ее основные функции и усиливающих расколы и взаимное недоверие граждан.

Предложим далее наш краткий вариант разбора типичных ошибочных интерпретаций ключевых положений Хабермаса, которые вполне характерны и для российского интеллектуального контекста. Вероятно, главное недопонимание и критика связаны с указанием на утопический и идеалистический способ обоснования важности публичной сферы. На это устойчивое и в некоторых случаях непоколебимое сомнение Хабермас отвечает несколькими тезисами. Никакая современная демократия в крупных территориальных государствах, «заслуживающая этого названия», невозможна без сносно действующей системы распознавания, усиления и преобразования различных голосов и точек зрения, представляющих разные общественные группы, в совместную политическую волю. Без этого условия мы в самом лучшем случае получим систему механической агрегации предпочтений, но не получим легитимности принятых таким образом решений5. Почему даже честный подсчет голосов без обсуждения не дает демократической легитимности? Потому что в таком случае речь де-факто идет о численном превосходстве большинства как угрозе силой для меньшинства по вопросам текущей повестки. Ни честного подсчета голосов, ни представительской демократии недостаточно для устойчиво работающей демократии.

Мы можем отметить близость этой аргументации неоримской концепции свободы как недоминирования Квентина Скиннера и республиканской модели Филипа Петтита6. Хабермас утверждает, что такое восприятие легитимности законов заложено в ткани тысячелетней западной юридической культуры и закреплено как базовое требование в революционных конституциях и декларациях Нового времени. Но как в больших республиках можно реально учесть мнения миллионов граждан?

Хабермас настаивает, что рациональность и дискурс в западной традиции фундаментально связаны с представлением о возможности обсуждения как совместного поиска лучших аргументов и новых решений, включая возможность обсуждать и оспаривать не только интересы, но и общие нормы и ценности. Философские штудии зрелого мыслителя в области теории коммуникативного действия были призваны показать, что критический диалог по поводу общего жизненного мира представляет антропологическое основание рациональности. Коммуникативное действие в отличие от стратегических и инструментальных взаимодействий по своей природе нацелено на понимание другого7. Греческая философия и римское право, усвоенные многими поколениями через систему образования, суды и парламентские дебаты, на практике культивировали и усилили эту человеческую способность к обсуждению. В конституционных демократиях для того, чтобы решение большинством голосов было минимально легитимным для тех, кто с ним в данный момент не согласен, нужна сфера для содержательной и критической дискуссии, в которой в пределе у каждой заинтересованной группы есть реальный шанс убедить остальных и изменить их мнение не только перевесом голосом. Без этого шанса, без самой этой возможности как горизонта спора обмен аргументами лишь отразит исходное соотношение сил и мнений, а значит, обсуждение не даст нового результата.

Более того, граждане должны на деле верить в эту возможность, как и в то, что политическая система в принципе отражает и их запросы. Публичная делиберация и эффективно действующая система публичных сфер позволяет решить проблему инклюзии разных позиций для миллионов граждан, включая мнения находящихся в меньшинстве. Теряя веру в возможность поменять мнение оппонентов или колеблющихся сограждан по важным вопросам и веру в то, что их интересы и убеждения реально представлены политиками, люди массово обращаются к ярким популистам, которые олицетворяют и укрепляют недоверие граждан к демократическим институтам. Социальные сети ведут к росту влияния популистов и к изоляции их горячих последователей от других групп. Именно делиберация, в которой мы можем рассчитывать изменить точку зрения других участников, придает смысл базовой норме конституционных демократий Нового времени – закон как высшая форма регуляции легитимен, только если он принят при участии всех, кого он либо его следствия касаются.

Таким образом, вклад Юргена Хабермаса в политическую философию во многом заключается в указании на фундаментальную важность и необходимость самой возможности переубедить другого. Симметричным следствием этого принципа является наша готовность поменять и свою собственную точку зрения в ответ на аргументы другого. Мыслитель на протяжении более 60 лет, систематически переосмысляющий и интегрирующий самые разные области научного знания и философии для усиления своих аргументов, показывает, что сама основа рациональности связана с общей установкой на истину в споре. Убежденность в истинности своих аргументов не ведет к согласию и консенсусу, но заставляет нас спорить и лучше понимать друг друга, обосновывая свою позицию. То есть заставляет переходить от высказывания заранее готовой позиции к аргументации, где консенсус задает лишь горизонт. И эта же убежденность дает нам полное право говорить «нет» (Neinsagen), но продолжать обсуждение. В свою очередь, задача обосновать свою позицию требует от каждого переходить от уровня предпочтений и интересов к более общему уровню прояснения и согласования норм, ценностей и общего блага. И хотя в нормативной области нет окончательных аргументов и фактов, здесь возможна рациональная дискуссия и возможно изменение ценностей. Философская установка на истину – фундамент Res publica, без которой любая дискуссия без остатка свелась бы к соотношению сил. Но насколько важно соотношение сил и ресурсов по сравнению со слабой силой делиберации?

Хабермас последовательно рассматривает возражения «реалистов» двух типов (агрегативную модель и модель экспертократии) и по существу принимает их, но оставляет за собой встречные аргументы. Собственно, исходный жест первой «Структурной трансформации» заключался в указании на деградацию публичной сферы под воздействием структурных социально-экономических и политических сил постоянно развивающегося капитализма – корпоративные интересы и лоббизм, бюрократизация государственных учреждений, зависимость от социальной помощи госструктур и консюмеризм граждан, пиар и пропаганда лишают общество специальной области, где возможна рациональная дискуссия. Философ начал свою карьеру с указания на силу социально-экономических структур8. Но практическая оценка эволюции западных демократий и философские аргументы в пользу критической делиберации как основы рациональности остаются ядром концепции политической публичной сферы Хабермаса. Несмотря на давление «реальных» интересов, экспертов и медиаструктур содержательные дебаты помогают не просто выявлять индивидуальные предпочтения и интересы (позиции), но позволяют каждый раз пересобрать их в общую и легитимную политическую волю.

В качестве аналогии к этой главной и, кажется, не вполне понятой линии аргументации Хабермаса мы можем обратиться к известной схеме Даниеля Канемана, выделяющего в нашем индивидуальном мышлении интуитивную, автоматическую и бессознательную Систему 1 и сознательную, рациональную и трудозатратную Систему 29. В подавляющем большинстве случаев люди принимают решения автоматически и интуитивно, используя быструю Систему 1, которая на самом деле позволяет находить эффективные решения. Но для новых и при этом сложных задач, в условных 5% случаев человеческий мозг активизирует более медленную и местами менее надежную Систему 2, которая должна попробовать построить рациональную модель новой реальности, часто ошибается, но способна рано или поздно находить принципиально новые и более адекватные решения на основе лучшей модели реальности. И именно эти 5% неуклюжего рационального мышления делают нас Homo sapiens, а не только умными и ловкими животными. Действующая политическая публичная сфера, теснимая интересами, страстями и пропагандой, – аналог 5% рациональных решений человека разумного для демократических сообществ, без которых мы не заслужили бы этих двух гордых названий. Критики Хабермаса сфокусированы на 95%, но в обеспечении оставшихся нескольких процентов разумной дискуссии и заключается демократическая роль публичной политической сферы.